Текст книги "Формула власти. Новая эпоха (СИ)"

Автор книги: Zora4ka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

Клима прищурилась, изучая пленных, и вздрогнула, похолодев. Ей показалось, что в толпе мелькнули лицо и фигура погибшей Дарьянэ. Но нет, это просто игра воображения. С такого расстояния не мудрено принять за чистокровную сильфиду любую девушку из благородных господ, в которой сильфийской крови тоже с избытком. Волнистые волосы без золотинки, высокий рост, хрупкое телосложение – и обман зрения готов. Клима пригляделась внимательней и с изумлением поняла, что эта девушка ей тоже знакома. Высшие силы знают, какая нелегкая занесла сплетницу Гульку в число защитников Гарлея, когда ей полагалось давным-давно покончить с полетами на доске и быть выданной замуж, но это определенно она!

Клима спустилась с галереи, подозвала к себе одного из солдат, велев ему пойти на площадь, взять из числа пленных девушку по имени Гулина Сой и привезти в ее покои.

«Покоями» обды в разрушенном дворце пока что называлась одна из немногих сохранившихся комнат в центральном крыле. Тенька навел на выбитые окна превосходные ставни из сухого льда, вместо полуистлевшей от времени кровати положили походный матрац и теплые одеяла, принесли откуда-то сравнительно новый стол из красного дерева, а к нему – пару разномастных табуретов. Ответственный за снабжение уже назначал себе помощников и составлял смету ремонта всего города, поэтому Клима была уверена, что долго царящая кругом разруха не продержится. Особенно при ее руководстве.

Появившаяся в дверях Гулька выглядела плачевно. Она сильно исхудала, став особенно похожей на сильфиду, одежда была рваная, волосы растрепались, лицо покрывал слой копоти и грязи, на коленках белели бинты.

Клима дала знак провожатому оставить их одних и любезно произнесла:

– Здравствуй, Гуля. Проходи, садись на табурет.

Гулька внимательно вгляделась в ее лицо и неверяще выдохнула:

– Клима?

– Я так сильно изменилась?

– Если бы не нос – не признала, – сплетница никогда не умела держать язык за зубами и говорила все, что приходило на ум. Еще несколько лет назад Клима бы жестоко отомстила за подобное упоминание о своей внешности, но теперь с удивлением обнаружила, что ей все равно. Нос и нос. Глупо обижаться.

– Какая я теперь? – спросила Клима с улыбкой.

– Как благородная госпожа, – Гулька все же прошла к табурету и села, вытягивая ноги. Было видно, что ее перебинтованные коленки болят. – Вот уж не думала, что такими становятся, а не рождаются. Так ты и впрямь та самая беззаконная обда, которой пугают маленьких детей?

– Верно, я обда. И всегда ею была, – Клима села на соседний табурет и посмотрела на бывшую одногодницу в упор. – Ты тоже стала другой, Гуля. Не ожидала увидеть тебя на войне.

– А что мне оставалось делать? – в голосе девушки прозвучали дерзкие, даже злые нотки. – Даже сын наиблагороднейшего сейчас пошел в солдаты, чего уж говорить об остальных! Все, кто может держать оружие, оставили родные дома! Если бы не война, которую ты тут развязала, мне не пришлось бы воевать.

– Я развязала? А не воевал ли Принамкский край минувшие пятьсот лет?

– Это была другая война, – угрюмо возразила Гулька.

– Но все равно не мир, – отрезала Клима жестко. – Я здесь для того, чтобы прекратить войну.

– Так может быть, просто дашь Ордену победить?

– Я не могу этого сделать. Признавшие меня веды никогда не склонятся перед Орденом. А тот, в свою очередь, никогда не покорится ведам. Я – другое дело. Принамкский край жил в мире тысячи лет, пока последняя из обд не была свержена. А до обд люди тоже воевали. Значит, обда – залог мира и процветания нашей страны. Я – обда, и я должна править.

– Откуда ты все это взяла? Тебя, как и меня, учили в Институте, что обды были сплошным беззаконием.

– В том же Институте я нашла обрывки старинных летописей, в которых говорилось, что все, чему нас учили – ложь Ордена. И я могу показать тебе эти летописи. Но не сейчас. Ты очень устала, ранена и наверняка голодна.

– Это не совсем раны, – мотнула головой Гулька. – Я упала с доски и расшибла колени, чудом кости не переломала.

– При твоем мастерстве это не чудо.

Гулька задумчиво посмотрела на Климу и впервые на памяти обды о чем-то серьезно задумалась.

– Тебе от меня что-то нужно.

– Верно.

– Ты хочешь пытать меня и выведать секреты Ордена? – голос девушки дрогнул и сорвался.

Клима покачала головой.

– Я хочу, чтобы ты стала мне служить. Ты лучшая летунья из всех, что я знаю, прекрасно образована и не глупа. У меня есть много сильфийских досок новейшей модели, но на них некому летать, потому что кроме меня и Геры этого никто не умеет.

– А Гера тоже здесь? – тут же заинтересовалась любопытная Гулька. – И чем он занимается? А правду говорят, что… – она осеклась и снова ненадолго умолкла. – Клима, ты всерьез думаешь, что я, благородная госпожа, соглашусь? И откуда у тебя взялись доски?

– Сильфы продали.

– Враки! Сильфы не могли так поступить! Они наши союзники, а не твои. Сильфы не продали бы тебе и щепки, не говоря уже о досках новейшей модели!

– Сильфы поступают так, как удобно им. Они давно вертят Орденом, как хотят, даже тебе это известно. Они заключили со мной договор, надеясь вертеть и мною, но просчитались. Обда Принамкского края – не тот правитель, который будет лебезить перед «воробушками», как наиблагороднейший. Не веришь? Ознакомься с договором и накладными на доски, – Клима достала из ящика стола загодя положенные туда документы.

Гулька вчиталась. Ее и без того не цветущее лицо побледнело окончательно.

– Так значит… Орден предали?

– И наиблагороднейший знает об этом, – добавила Клима. – Но ничего не может сделать. Он тоже поступил дурно – ему не следовало убивать и мучить сильфийских послов. Сейчас в Ордене голод, почти все ушли воевать, и некому обрабатывать землю. В моей части страны никто не голодает. Ты лучше меня знаешь, сколько в Ордене интриг, благородные господа грызутся, как кучка крокозябр. Мои подданные заняты делом. За время войны в Ордене не было построено ни одной крепости, зато разрушено много. На моих землях сейчас возводится новая цитадель на месте маленькой деревни. Через нее проляжет большой торговый путь. Ты по-прежнему считаешь, будто обда – это беззаконие? Мы же с тобой обе ласточки, Гуля. И обе приучены хотеть счастья для своей страны.

– А что будет с прочими пленниками и с моими родными? – тихо спросила Гулька. – Не верю, что ты пощадишь благородных господ.

– Я не караю тех, кто присягает мне. Даже в Институте среди моих сторонников было множество детей благородных. Я предлагаю службу всякому, кто попадает ко мне в плен, и еще ни один человек не пожалел о своем выборе. Да ты и так служила мне, Гуля.

– Я? Когда?!

– Еще в Институте. Не припоминаешь? Ты всегда замечательно разносила сплетни, нужные мне.

Гулька ошеломленно схватилась за голову. Наверное, впервые в жизни она мечтала проглотить свой длинный язык.

– На моей стороне высшие силы, – закончила Клима. – Не Орден – я несу мир, порядок и процветание. Но я на маленькие кусочки порву того, кто убивает Принамкский край и роняет достоинство нашей державы перед Холмами, как это делает наиблагороднейший. Сейчас я велю накормить остальных пленных – у нас для этого хватит припасов – а потом предложу им то же, что и тебе.

– А почему меня ты спросила отдельно?

– Мы же знаем друг друга с детства, – развела руками Клима. – И должность, которую я хочу тебе предложить – не рядовая. Ты согласна?

– Мне нужно подумать, – быстро сказала Гулька.

Клима усмехнулась.

– Интересно, сколько времени тебе понадобится на раздумья? Ристинида Ар, к примеру, думала четыре года, а сейчас ездит от моего имени на Холмы.

– Ар? Дочь Жаврана Ара? Так это не враки, что она выжила, скрывалась, училась в Институте, а потом бесследно исчезла?

– Почему же бесследно? Она сбежала вместе со мной. Я помогла ей спастись, когда ее хотели убить во второй раз. Она очень долго не верила мне, но потом признала, что я лучше для Принамкского края, чем Орден.

– Я могу ее увидеть? Когда-то в детстве мы были знакомы.

– Ристя осталась в Фирондо. Но через какое-то время она собиралась приехать сюда. Тогда вы непременно могли бы встретиться.

– Я могу отложить свой ответ до этой встречи?

Клима посмотрела Гульке в глаза и вкрадчиво проговорила:

– А зачем? Ты ведь уже знаешь, каким он будет.

– Интересненько это они придумали, – в который раз констатировал Тенька, оглядывая маленькое круглое помещение под полуразрушенным дворцовым балконом. – Ума не приложу, как оно все тут сохранилось?

Гера пожал плечами. Над головами друзей смыкались ветви растущих у стен ивовых кустов, а в центре на дне замшелого каменного бассейна журчала бурная криничка. Это крохотное рукотворное капище отыскал один из воинов, которых отрядили на исследование развалин, тот позвал Теньку, а Гера отправился с ним из любопытства и желания быть в курсе всех дел.

– Ты гляди, тут даже ромашки с ландышами не завяли! – продолжал восхищаться колдун. – Так и представляю великих мастеров древности, которые приходили сюда в надежде обрести тайные знания о сути вещей!

– Здесь нужно будет что-нибудь чинить? – Геру больше волновало составление сметы на ремонт.

Тенька замахал на друга руками и заявил, что капище ни в коем случае нельзя трогать, и оно само решит, как для него лучше. А вот он сам хотел бы устроить себе лабораторию прямо наверху, на тех развалинах балкона. Для этого нужны кирпичи, а цемента не надо вовсе, потому что он, Тенька, как раз хочет опробовать один новый способ взаимодействия сложных веществ, теорию которого расписал намедни.

Когда Гера уже собирался одернуть размечтавшегося друга и уточнить, сколько же ему нужно кирпичей, в прикрытую дверь вежливо постучали, и уединение капища было нарушено запыхавшимся посланником, который бежал сюда от самых городских ворот и очень обрадовался, что сумел отыскать уважаемых сударей так быстро.

– А что случилось? – обеспокоился Гера.

– В город пришла некая юная горская девушка, – поведал посланник. – Она ищет вас обоих.

– Горская? – изумился Гера.

– Темноволосая, – пояснил гонец. – Очень милая девушка, говорит, что знает вас. Ее зовут Лернэ Сафетыбока…

Услышав имя, друзья, не сговариваясь, сорвались с места.

Когда они примчались к воротам, красавицы Лернэ там уже не было. Не успел Гера поднять тревогу, как девушка, целая и невредимая, только слегка уставшая, нашлась в сторожке часовых. Она пила горячий трофейный укропник и угощалась сухарями с вяленым мясом, а видавшие виды вояки любовались ею, как чудом. Увидев Теньку и Геру, Лернэ вскочила и бросилась к ним в объятия.

– Ты что здесь делаешь? – выдохнул Гера. – Мы же оставили тебя дома, в деревне! Неужели ты в одиночку шла сюда через полстраны?!

– Не одна, а с купеческим обозом, – пояснила Лернэ своим нежным серебристым голосом. – Я так истосковалась по вам, что когда мимо деревни проезжал знакомый купец, упросила его взять меня с собой. Наверное, я поступила дурно, но у меня больше не было сил ждать. Ожидание замучило меня сильнее, чем дальняя дорога. Пожалуйста, возьмите меня с собой!

– Но тебе не место на войне, – возразил Гера.

– Я не буду воевать, – девушка широко распахнула синие глаза. – Только посижу в сторонке.

Это был тот редкий случай, когда мнение Теньки полностью совпадало с Гериным.

– Дурища, – почти ласково известил он сестру. – В какой еще сторонке?

– Не знаю, – растерялась Лернэ. – В какой-нибудь. Тенечка, милый, придумай, как мне остаться с вами! Я так тревожусь, даже спать не могу, особенно, когда узнала, что под Фирондо ты чуть не погиб. Тенечка, мне так страшно, я осталась совсем одна, опять мама начала сниться. И Дашенька. Как подумаю, что вы тоже…

Она не договорила и тихонько всхлипнула. Гера сам не понял, как оказался рядом и бережно обнял ее за худенькие плечи.

– Может, и правда пусть остается? – услышал он свой голос.

– В «сторонке» сидеть будет? – съязвил Тенька, поглядывая ему в глаза. – Я, конечно, все понимаю, но интересненько это вы придумали!

– В Гарлее пока безопасно, если на заброшенные улицы не ходить. Первое время побудет здесь, найдем ей комнату во дворце. А к югу отсюда в паре дней пути живут мои родители.

– На Орденской стороне?

– Сегодня Орденская, завтра наша, – пояснил Гера. – Я договорюсь, и они приютят Лернэ. Все же ближе к нам, чем твоя деревня.

– А больше ты ничего не хочешь мне сказать? – поинтересовался Тенька с каким-то странным предвкушением.

– Нет, – пожал плечами Гера.

– Ну, ладно, – колдун чему-то ухмыльнулся и отвел взгляд. – Значит, потом. Что, Лерка, поедешь жить к родителям Геры?

Девушка горячо закивала.

Тенька вернулся к себе под вечер. Его обиталище располагалось на одном этаже с «покоями» обды, но прежде, судя по всему, служило чем-то вроде подсобки. Это было тесное помещение из двух треугольных комнатушек, одна с выходом на галерею, другая – в коридор. Тенька вымел оттуда весь посторонний хлам и натащил еще больше своего. Теперь в одном из углов стоял мешок сушеной ромашки, рядом на кривоногой табуреточке громоздился чайник, вскипающий сам по себе от хозяйского прикосновения, а в посудине, напоминающей ночную вазу с отбитой ручкой, отмокали запасные глаза, Тенькой лично синтезированные. Постель была сдвинута куда подальше, зато почетное место занимали стопка ломаных сильфийских досок и здоровенное стоячее зеркало в кованой оправе на гнутых ножках. По вертикальной стеклянной поверхности струился, перебегая рябью, слой непроливающейся воды.

Именно к зеркалу Тенька направился в первую очередь. Ему казалось, что он наконец-то сумел разгадать непростую комбинацию преломлений, благодаря которой можно будет пронзать пространство и его световую модель гораздо глубже, чем это получалось с зеркальцами Климы и Ристинки. Тенька мечтал заглянуть в такие дали, до которых не могли долететь даже сильфы. Туда, в неизведанное, таящееся за яркими точками звезд. Тенька бредил этим с пятнадцати лет.

Пальцы замерли над водяным зеркалом, не касаясь пульсирующей ряби. Вода успокоилась, разгладилась.

Небольшое усилие – и Тенька увидел горы. Самую западную их часть, туда даже горцы не забирались. Там на скалах белели снежные шапки, из впадин струился теплый парок, а за черным хребтом с обрыва начиналось море, зеленое, как трава по весне. В воде плескались крупные рыбины с алыми губами, в вышине догорал закат. Но все это – почти Принамкский край, там можно и безо всякого колдовства побывать, если постараться. Теньку манило другое.

Даже Эдамор Карей говорил ему, что это невозможно. Об этом писал в своем трактате какой-то древний колдун по имени Кейран, открывший все восемьсот девяносто три способа преломления воды. Но Теньке все равно казалось, что существует и восемьсот девяносто четвертый. Тот самый, когда вода перестает быть водой и превращается в подобие коридора.

Вода в зеркале замерзла, от нее пошел горячий пар, кованая рама покраснела от жара. Тенька ругнулся и снова поменял исходные. Преломления запутались в невероятный клубок, концы которого ушли в ничто. Стоп. Какое еще «ничто»? Где оно находится?

Тенька потянулся за нитями незримого клубка, скользнул сознанием куда-то мимо сути вещей, и…

Клубок пропал, смявшись в лепешку, а потом выгнулся дугой, по которой хлынула измененная вода.

Слизнув подтекшую к уголку рта каплю пота и еще не веря своему счастью, Тенька смотрел, как багряная темнота в зеркале медленно проясняется.

По ту сторону были не горы или моря, и вообще не природа. Зеркало показывало металлически блестящую комнату, уставленную разномастными круглыми предметами, назначение которых даже для Теньки оставалось загадкой.

А еще в комнате была девушка совершенно неописуемого вида. Очень высокая, возможно, потому, что носила обувь с такими бесконечно длинными каблуками, какие принамкской моднице даже в бреду не примерещатся. Стройные ноги плотно обтягивали ярко-оранжевые штаны, а кофточка была настолько короткой, что открывала живот и драгоценный камень в пупке. Волосы у девушки были розовые с сиреневыми прядками, ресницы густые и черные, а глаза – зеленые.

Внезапно девушка посмотрела прямо на Теньку и подошла к той стороне зеркала вплотную. Тенька ошалело улыбнулся. И получил улыбку в ответ.

Их руки соприкоснулись, и зеркальная гладь в первый, но далеко не в последний раз отразила долгожданный радужный водоворот иных миров.

====== Глава 2. Тени прошлого ======

На свете ничего не возвратить назад,

Несчастья моего не помнит старый сад.

Тебя я никогда не встречу в том саду,

Зачем же вновь туда я иду?

Л. Дербенев

Костэн Лэй знал этот старый портрет до мельчайшей черточки. И потертую раму из мореного кедра, с зеленоватыми медными уголками – правый нижний потерялся в незапамятные времена, еще до рождения Костэна, и дерево в этом месте кажется новее. Белая сильфийская беседка на зеленом фоне изображена схематично, ровными и крупными мазками, а вот красная сирень, фантазией художника превращенная во вьющееся растение, прописана так хорошо, что даже можно посчитать лепестки. Алые соцветия спускаются до самой земли, касаясь подола фиолетового старомодного платья – подобные наряды, приталенные, с широкими длинными рукавами и тяжелыми бархатными оборками носили почти век назад. Из рассказов прадеда Костэн знал, что женщине на портрете тридцать семь лет. Но на вид ей было не дать и тридцати. Густые волосы, светлые, как пшеница, очень похожие на шевелюру самого Костэна, совсем не вьются и чинно лежат на плечах. Шея прямая и тонкая, а взгляд одновременно добрый, гордый и проницательный. Все-таки удивительный талант у живописца – так передать мимолетный взмах ресниц, чуть заалевшие от холодного сильфийского ветра щеки, тонкие крылья носа, улыбку в уголках губ. Когда на холст падал свет, женщина смеялась. Когда в комнате, как сейчас, сгущались ночные сумерки – была сдержанно печальна, точно глядела сквозь время и жалела, что не может обнять вдовца-мужа, оплакать сына и внучку, поглядеть, каким славным агентом стал правнук.

Словом, эта женщина была прекрасна, и Костэн мог часами разглядывать ее портрет, думая обо всем подряд. К примеру, о работе или о другой прекрасной женщине, только сильфиде, которая все же стала его женой.

Костэн безошибочно узнал еще одно изображение знакомого с детства лица, хотя оно было написано и вполовину не так талантливо, как это. И история второго портрета, совсем маленького, меньше ладони, не давала ему покоя. С большой картиной все ясно: влюбленный сильф, понимая, что переживет свою супругу из Принамкского края на многие годы, заказал ее портрет, чтобы иметь память о тех днях, когда они были счастливы. Но с чего бы людям из разведки Ордена заводить ее портрет, снабжать им убийцу и посылать к обде? Да еще спустя несколько десятков лет после того, как эта женщина тихо умерла в кругу любящей семьи. Вдобавок, такой же портретик оказался на ведской стороне у колдуна Эдамора Карея, который считает его приносящим удачу. И даже не знает, чье там лицо, лишь уверенно говорит, что это копия. То есть, где-то есть и третий портрет? С чего бы обычной человеческой женщине, не колдунье, не благородной госпоже, иметь такую известность? Спросить пока не у кого, прадед, как назло, еще с весны улетел прогуляться к кислым морям, и проще разговорить упомянутый портрет, чем пытаться прежде срока отыскать старого сильфа среди любимых им камней и дюн.

Ночь сгущала краски, и нарисованное лицо, окруженное кистями сирени, было почти не различить. Риша рядом давно спала, уткнувшись острым носиком в подушку, а Костэн под одеялом полулежал на животе, опираясь на локти, всматривался в размазанные сумраком черты и в который раз пытался делать выводы.

Может быть, орденский убийца, как ведский колдун, считал крохотный портретик приносящим удачу? Но почему в тайной канцелярии об этом не знают? Сильфы всегда были осведомлены об обычаях людей. Может, портрет нужно было для чего-то показать обде? Но Клима тоже ничего не знает, если не соврала. Не похоже. Она сама просила известить ее, если что-нибудь станет ясно.

Риша перевернулась на другой бок и бессознательно закинула на мужа ногу. Но Костэн так задумался, что почти не обратил внимания.

А что если главное – не изображение, а, например, рамка? Возможно, именно в ней заключена тайна. Но зачем тогда делать копии именно портрета? Да и рамки на тех двух, которые видел сильф, были разными. Неспроста это все, и безошибочное чутье агента, много раз выручавшее в минуты опасности, подсказывало Костэну, что портрет его прабабки играет не последнюю роль в том узле из войн и интриг, которым стал Принамкский край за последние три года. Но с чего, почему – оставалось только гадать.

Риша убрала ногу, ее ровное дыхание стало тише. Она полежала неподвижно, прижавшись теплым бедром к его боку, а потом чуть хрипловато спросила:

– Почему ты не спишь? Опять думаешь?

– Да, – согласился Костэн, не уточняя о чем его мысли на этот раз.

Риша приподнялась на локте, и в темноте блеснули ее прозрачные глаза.

– Не вини себя снова, во имя Небес. Мне до слез жалко Дашу, но сейчас ты ничего не мог сделать. Это прежде ты рисковал ею, отправляя одну на провальное задание, а случившееся теперь невозможно было предвидеть.

– Знаю, – тихо ответил агент и досадливо поморщился. Он всю весну убеждал сходящего с ума от горя Юрку, что тот не виновен в смерти Даши, скорее уж вина на нем, начальнике, Косте Липке, недооценившем опасность задания. И, в конце концов, сам поверил в это настолько, что потом Рише на пару с уборщицей Тоней пришлось его утешать и приводить в чувство. На третий день утешения Костэну надоели, и он усилием воли запретил себе впадать в губительное уныние.

– Ты думал про другое? – догадалась Риша. Она всегда слышала его невысказанные мысли.

Костэн кивнул.

– Мне всегда есть, о чем подумать, особенно теперь, когда от многих моих выводов зависит благополучие Холмов.

– Ты размышлял про обду? – Риша повернулась к нему и заложила за длинное острое ухо курчавую прядь. – Какая она?

Костэн шутливо тронул жену за нос и улыбнулся.

– Ты уже тысячу раз спрашивала.

– Мне любопытно. Ты всякий раз говоришь что-нибудь новое. Эта Климэн Ченара крепко наступила тебе на крыло!

– Не без этого, – Костэн перевернулся на спину, закинув руки за голову. – Впервые в жизни имел дело с человеком, который врет почище меня, но с таким изяществом, что не подловишь. Перед встречей я думал: какая она, ожившая легенда Принамкского края? Я видел портреты обд на древних свитках, читал про их магию слов. От этой магии нам достались только формулы клятв и проклятий, да и то лишь потому, что какие-то обды когда-то произносили подобное вслух. Я читал отчеты Юргена, но большее, на что хватало моей фантазии – это либо милая в общении, но заносчивая девочка, которая не всегда понимает, что творит, либо древнее непогрешимое существо, убивающее взглядом и говорящее исключительно формулами магии слов.

– А правда оказалась где-то посередине, – подхватила Риша.

– Нет, я был далек от истины, – усмехнулся Костэн. – Меня встретила хитрющая изворотливая сударыня, которая все и всегда умудряется обратить себе на пользу. Ищи эта Климэн карьеры агента, за нее насмерть передрались бы все разведки, включая нашу. В обде нет ни древности, ни тщеславия, только непробиваемое осознание собственного могущества. И я сам не понял, как она уболтала меня подписать не слишком выгодный для нас договор на поставку новейших моделей досок. Такие не то, что у Ордена – не у всех сильфов есть. И это при ее явном невежестве во многих важных для политика вещах. Я сидел рядом и чувствовал, как она интуитивно нащупывает нужные слова – и не ошибается, с каждым разом становясь все увереннее, так что я даже невольно ощущал себя ее учителем. И тогда я подумал: какие заносчивые девочки, какие древние существа, поросшие пылью? Развей меня смерч, если это не настоящая обда, которая в итоге подомнет под себя и ведов, и Орден. С такой-то хваткой…

– А Холмам это на пользу? – уточнила Риша.

– А вот в этом и состоит моя работа, – Костэн хитро прищурился. – Раз уж мы недооценили обду поначалу и прозевали миг, когда еще можно было вмешаться и ее задавить, то теперь важно сделать так, чтобы ее приход к власти оказался выгоден нам. И для этого мне вскорости придется полететь к Юрке, расшевелить его и снова послать в Принамкский край, потому что ни с кем другим Климэн Ченара не хочет иметь дел. И смерч ее разбери, почему. То ли прониклась к моему протеже дружескими чувствами, то ли его проще обманывать.

Впрочем, если бы ни эта прихоть, подумалось ему, Юрку бы выгнали из корпуса еще в середине весны. Потому что даже смерть близкого не может быть оправданием, когда агент тайной канцелярии принимает на веру сведения, а затем под видом истины передает их начальству. Из-за этого сильфы дали Ордену неправильное время наступления ведских войск, хотя обещали назвать точное. В результате Орден потерпел поражение, отношения с Холмами из натянутых превратились в совершенно скверные, а власть обды сильно укрепилась, что не было на руку никому. Торговля между Орденом и Ветряными Холмами не прекращалась, хотя досок требовали все больше, а платили за них все меньше. На войну у людей уходили все средства, сильфийская разведка доносила, что даже среди благородных зреет раскол. Одни желают задавить обду любым способом, другие высказывают мысль задавить сначала жадные Холмы, чтобы пользоваться их досками и тяжеловиками бесплатно. Третьи уже готовы идти на мировую с обдой, поскольку, по их мнению, так дальше жить нельзя. Но третьи в меньшинстве, а вот первые со вторыми могут договориться, особенно после случившегося весной, и тогда сильфам, тысячи лет не знавшим войны, придется туго. Останется спешно заключать союз с той же обдой, чтобы усмирить Орден ее руками, но Климэн Ченара со своей стальной хваткой и спонтанной интуицией – слишком неуправляемый союзник.

Агенты тайной канцелярии в Ордене сбивались с ног, чтобы не допустить войны с Холмами, но это значило поддержку тех, кто выступал за обду, что для сильфов пока тоже было нежелательно. Агенты с тоской вспоминали прежние времена, когда обда была не более чем полузабытой историей. В четырнадцатом корпусе однажды всерьез рассматривали вопрос убийства Климэн, которая одна поставила с ног на голову всю мировую политику, но пришли к выводу, что ее слишком любят высшие силы, и детям Небес вмешиваться попросту опасно. Политика и разведка – одно, но когда речь заходит о покровителях народов и тех, кому они благоволят, лучше отступить, чтобы не вышло беды. Люди пять сотен лет назад наплевали на высшие силы – и поплатились бесконечной войной.

– Слышишь, – сказала Ринтанэ. – Кто-то ходит внизу.

Костэн насторожился и напряг слух, но не сумел ничего различить.

– Ты, наверное, слушаешь через сквозняк, а я так не умею.

Риша немного подумала и с удивлением согласилась:

– Верно. А у меня машинально выходит. Костя, странно, что ты не слышишь, ведь ты человек только на восьмую часть. Я знаю одну секретаршу в нашем корпусе, у нее дедушка из Принамкского края, и она…

– Погоди, – на всякий случай сильф бросил взгляд на лежащие поодаль ножны с новой саблей. – Кто там ходит, послушай.

Девушка сосредоточенно наморщила лоб.

– Шаги знакомые. Очень похоже на нашего деда. Точно: его доска стукнула о подставку. Теперь он снял ботинки и переобулся в тапочки – точно дед! Вот он идет на кухню и сейчас наверняка примется ворчать, разжигая огонь и засыпая в чайник толченый укроп… Костя, ты куда?

Агент встал, решительно откидывая одеяло, и принялся надевать штаны.

– Есть к нему разговор. Как хорошо, Риша, что ты у меня так славно слышишь, иначе бы я еще до утра маялся!

Она перетянула на себя большую часть одеяла и безмятежно зевнула в подушку.

– Ты надолго?

– Не знаю. Но на всякий случай засыпай без меня.

– Мне не привыкать, – тихо хмыкнула Риша.

Костэн наскоро обнял ее и поцеловал в макушку.

– Ты знала, за кого выходила замуж.

Прадед и впрямь заваривал укропник, стоя в тапочках у разожженной плиты и почти беззвучно ворча. Он всегда так делал, сколько Костэн себя помнил: скрупулезно, по ложечке засыпал заварку в чайник, а сверху непременно кидал немного сушеной ромашки. Полотняный мешочек с этими экзотическими для Холмов цветками всегда стоял на полке рядом с банкой укропа, но трогать его никому из домочадцев не дозволялось. Однажды, еще в бытность стажером, юный Липка заинтересовался, откуда дед берет сушеную принамкскую ромашку, и разведал, что ее время от времени привозит один старый дипломат из пятнадцатого корпуса, когда-то бывший коллегой деда и другом их семьи, той другой, большой и дружной, которая сейчас осталась лишь на портретах.

До рассвета еще было далеко, в окнах зияла чернота, а кухню освещала затейливая масляная лампа под потолком. От нее по стенам и шкафчикам скользили живые тени, бесформенные и кучерявые, как облака в ветреную погоду. Пахло маслом, золой от плиты, ветром, укропом и немного – ромашкой. Костэн понял, что прежде никогда не различал запаха ромашки, лишь после поездки в ведский Принамкский край по-настоящему узнал и даже полюбил его. Земли Ордена не пахли ромашкой – там на сильфийский манер пили укроп.

– На твою долю варить? – спросил старый сильф, не оборачиваясь. Он, конечно, услышал правнука через ветер.

Костэн кивнул, зная, что и об этом жесте донесет сквозняк. Дед, в отличие от потомка, владел воздушной магией в совершенстве.

– Как поживают кислые моря?

– Шипят под холодным ветром, – усмехнулся дед. Он был немолод, даже стар, но даже кончики его ногтей оставались плотными, без намека на старческую прозрачность. Только плечи были ссутулены, а в курчавой шевелюре зияла изрядная проплешина.

Костэн сел за стол, задумчиво подпер кулаком щеку.

– У меня к тебе дело…

– Погоди, – перебил дед, наклоняя над чайником кувшин. – Дай хлебнуть горячего после дальней дороги.

Вода зажурчала о белые глиняные стенки, несколько капель попали на раскаленную плиту и оглушительно зашипели, исходя на пар. Огонь в плите разгорелся сильнее, в глубине чайника забулькало. Дед молча поставил на стол две чашки и блюдо с маленькими тонкими лепешками из укропной муки. Он всегда варил укропник в тишине, хотя старинные традиции предусматривали шуметь, болтать над закипающим чайником о всяческой ерунде, дуть на огонь и шире распахивать окна, чтобы булькающую водную поверхность лизали холодные северные сквозняки. Только сейчас Костэну подумалось, что молчание деда – не личная прихоть, а часть традиции, только иной, принамкской, тоже очень старинной. В гостях у обды ему доводилось видеть, как во время заваривания ромашки все умолкают и задумываются о вечном.