Текст книги "Тайфун"

Автор книги: Тю Ван

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

По мере того, как пустел стол, гости понемногу расходились, и вскоре в доме, кроме хозяина, остались только Ням, Хап, Нгат и еще несколько человек. И началась деловая беседа.

Хап подмигнул Нгату, и тот подсел к Няму.

– Послушай, дружище! Вы уже собрали деньги на ремонт барабанов?

Деревенский староста был мертвецки пьян и, бессмысленно поглядев на собеседника, невнятно пробурчал:

– А что… барабаны? Барабаны как барабаны… обтянем… поиграем… всегда пожалуйста…

– Я не про то. Деньги собрали, я спрашиваю?

Старый Ням с трудом выпрямился.

– Полно у нас денег, но у тебя больше, ты богатенький. И чего ты волнуешься?

Нгат продолжал подзуживать пьяного:

– Слышишь, Ням! Собери-ка церковных музыкантов и ступай к административному комитету, сыграйте у них на дворе что-нибудь веселенькое, а то им жить скучно. Сделаешь?

При упоминании об административном комитете старик насторожился, но, поняв, что речь идет о чем-то веселом, переспросил:

– Комитет, говоришь, веселить? А зачем?

Нгат наклонился к Няму и прокричал ему на ухо, как глухому:

– Порадовать начальство музыкой, вот зачем! Ну так пойдешь?

Старик хитро прищурился и вдруг расплылся в ухмылке:

– А что? Почему не пойти? Это же наша власть, народная! Отчего не выразить им наше уважение?!

Он встал и, сильно шатаясь, побрел к выходу. Дочь, поджидавшая Няма в переулке, подхватила его под руки и повела домой, ворча, что, стоит папаше оказаться в гостях, так он непременно нахлещется допьяна.

После ухода Няма никто уже больше не шутил.

– Наверху недовольны нашей работой, – без обиняков заговорил Нгат. – Утверждают, что мы с вами стараемся плохо. Ничем не могли помешать во время уборки урожая, никак не воспрепятствовали тому, чтобы государство выполнило свои планы по закупке риса. Получается, что народ больше слушает их, а не нас, тянется за ними, а не за нами.

Нгат замолчал, словно раздумывая. Воспользовавшись этим, тетушка Лак выпалила:

– Да ерунда это! Мы свое все равно возьмем, не сегодня – так завтра!

Хап сердито оборвал ее:

– Ерунда – это то, что ты говоришь! А то, что происходит в деревне, – это и серьезно и опасно. Они заигрывают с народом, пытаются увлечь за собой, и наши поражения – это их победы. Если народ перейдет на их сторону, наступит день, когда всем нам выпустят кишки, и никто за нас не заступится… Нгат все говорит правильно! Нет у нас никаких успехов, одни поражения: уборка и сдача риса прошли нормально, ни один кооператив не развалился, наоборот, все стали крепче. Конечно, тут главный виновник – Тиеп. Слов нет, он парень неглупый, но и наши головы не пустые. Слушайте внимательно! Сейчас кооперативы пересаживают рассаду риса и строят плотину на побережье. Помешать строительству мы не в силах, но затянуть пересадку рассады можем. Верующие должны услыхать наш призыв сидеть дома и не выходить на полевые работы! Спросите, по какой причине?! Религиозный праздник! У нашего оркестра в наличии двадцать восемь малых и два больших барабана, другие инструменты тоже есть…

В разговор встрял Нгат:

– Как насчет моей шутки по поводу приветствия комитета нашим оркестром? Ням принял ее всерьез. Что, если действительно устроить потеху вечером?

– А где сегодня вечером будут наши начальники – Тхат, Тиеп и Тхао? – в свою очередь поинтересовался Хап.

Ответила ему тетушка Лак:

– В деревне их сейчас нет, они на плотине, оттого и пиршеству нашему никто не помешал.

Хап подумал и изрек:

– Тогда решайте сами. Но обработать Тхата через его жену и дочь нужно. С Тиепом все наши попытки обречены на неудачу…

Смеркалось. Тан зажег фонарь и придвинул его к Хапу.

– Разрешите мне отчитаться, – неуверенно начал Тан. – Моя сестра подсчитала денежные приношения гостей, и вышло триста двадцать пять донгов.

– Неплохо! – удовлетворенно кивнул Хап. – А сколько ты потратил на угощение?

Тан скороговоркой забормотал:

– Собаки, свинина, куры, рыба, овощи разные, рис… получается донгов триста… даже, наверно, больше… а если еще учесть оплату нанятых людей, стоимость керосина…

Хап сердито прервал его:

– Не мелочись! Дай-ка мне полсотни на расходы.

На лице Тана появилась какая-то гнусная заискивающая улыбка.

– С удовольствием выделю вам из семейного бюджета десятку. Извините, больше не могу.

Хап разъярился, и кожа на его лице стала землисто-бурой.

– Ах ты, жмот! Я-то думал, что мы можем оказать честь твоему дому и избрать его местом наших деловых встреч. Но нет, теперь я вижу, что надо поискать другой дом.

Тан захныкал:

– Пожалейте, дядюшка! Я небогат, но прошу вас принять от меня двадцать донгов.

Он вытащил четыре скомканных бумажки из пропахшего потом кошелька и протянул их Хапу, но тот, не обращая внимания на Тана, сам запустил в кошелек руку, вытащил оттуда несколько десяток и зло крикнул Тану:

– Скотина неблагодарная! Забыл, кто из тебя человека сделал!

Хап хотел было пнуть его ногой, но неловко задел кувшин – тот упал и разбился – и это отрезвило его. Не стоит связываться с дураком.

13

Есть люди, которые, несмотря на перемены, происходящие в обществе, упорно цепляются за прошлое, стремятся сохранить прежний образ жизни, старые костюмы, обычаи, отношения. Отсталая старина живуча и роится вокруг новой жизни, как мухи вокруг мяса.

С приходом новой власти вне закона были объявлены азартные игры, самогоноварение и другие антиобщественные действия, и одно время казалось, что сами себя изжили и некоторые профессии, процветавшие в прошлом, к примеру, изготовление черных зонтов и различных народных музыкальных инструментов. Прежде ремесленники, занимавшиеся этим, жили большими общинами в крупных городах – Ханое, Хайфоне и прилично зарабатывали. Но времена меняются, а вместе с ними и нравы, и ветер уносит отжившие привычки и устаревшие ремесла, словно кучу ненужного хлама. Однако, изготовление черных зонтов выжило, хотя люди, занимающиеся этим, уже не процветают, как прежде. Они перебрались в захолустные деревеньки, где еще сильна церковь и много верующих. Дело в том, что без черного зонта появиться в религиозной процессии женщина не может, – это будет расценено как непристойный поступок. Однако желающих купить зонт становится все меньше, и мастера по зонтам вынуждены заниматься ремонтом замков, изготовлением ключей и даже приторговывать чем придется.

Спрос на зонты возрастает только в марте и августе, ближе к большим церковным праздникам. Тогда ремесленники начинают лихорадочно раздобывать стальную проволоку, подходящий бамбук, из которых делается каркас. Самое трудное – достать черную ткань для обтяжки каркаса. Однако тетушка Лак ухитрилась купить такой ткани больше чем на два десятка зонтов, не говоря уже о проволоке и бамбуке. Сейчас дом ее походил на склад какого-нибудь средней руки умельца. Там и сям, похожие на скелеты умерших от истощения людей, висели каркасы зонтов. Откуда-то из глубины дома изредка доносились звуки, напоминавшие тяжкие вздохи больного человека. Это мастер по зонтам, который трудился в доме тетушки, настраивал старую полуразвалившуюся фисгармонию. Звук у фисгармонии протяжный и заунывный. В домах побогаче такие инструменты раньше встречались часто – украшенные инкрустацией, медью и бронзой; в домах победнее были простые инструменты с наклеенными раковинами и даже патронами и пулями, которые после войны можно было легко найти в любом месте. Теперь же, когда по вечерам в каждой деревне работают ликбезы, курсы, только бездельники выносят на улицу фисгармонии и отвлекают трудящихся людей от полезных дел. Не секрет, что из-за этой музыки люди меньше стали ходить на собрания.

Совсем недавно, когда убирали рис, в деревне побывал ансамбль из провинции. Его выступления заставили местных музыкантов притихнуть, поскольку крестьяне с удовольствием ходили смотреть и слушать настоящих артистов. Но как только ансамбль уехал, вечерние страдания под фисгармонию возобновились. Самые сознательные крестьяне ушли в приморские районы строить дамбы, но лодыри, под тем или иным предлогом увильнувшие от общественно полезного труда, повытащили из укромных углов свои инструменты и принялись наигрывать на них, создавая атмосферу тоски и уныния. Толпы народа собирались вокруг этих горе-музыкантов.

Вечером того дня, когда Тан устроил у себя пиршество, группа кадровых работников возвращалась в деревню со строительства дамбы. Двое суток, почти без отдыха, они таскали землю по трехкилометровой болотистой дороге, продираясь сквозь кустарник, или откачивали вручную воду из особенно заболоченных мест. Грязные, насквозь промокшие и пропотевшие, охрипшие от усталости, они тем не менее были наполнены радостью и удовлетворением от сделанной работы. Пусть лица их потемнели от усталости, пусть одежда их пропахла потом, они выполнили свой долг. Только что они сделали в уезде доклад о планах освоения нового участка приморской земли. Предстояло превратить тысячу мау болота, густо заросшего невысоким кустарником, в соляные чеки, расположенные вдоль семнадцатикилометровой дамбы. Морская вода попадает сюда по двум нешироким протокам. Одиннадцать миллионов донгов выделило государство на строительство каналов, причала для лодок, дороги и других сооружений. Объем предстоящих работ оценивается в двести тысяч трудодней, и вся эта нагрузка ложится на расположенные в округе семь уездов. Сейчас на строительной площадке находилось свыше двух тысяч человек из близлежащих деревень, не считая тех людей, которые проживали непосредственно в районе освоения земель. В будущем здесь встанут корпуса электростанции, завода по производству удобрений, рыбоконсервного завода, на чеках будет налажено производство соли, появится даже научная станция по изучению моря. Особое значение имеют соляные чеки. Все строительство должно быть завершено в пять лет. Быстро пролетят они – и пустынный заболоченный берег станет полезен людям. И поднимутся здесь заросли филао, вырастут дома отдыха для трудящихся. По вечерам рабочий народ станет приходить на песчаные пляжи и радоваться прохладе ласковой воды. Огромные морские волны не будут больше приносить неисчислимые бедствия; покоренные, они дадут людям соль и рыбу. Прекрасное будущее. Но сколько еще придется пролить пота, а может, и крови, чтобы настало это будущее, сколько проблем и трудностей, которые не всегда можно предвидеть, предстоит еще одолеть. К примеру, проблема жилья и обеспечения рабочих продуктами, питьевой водой и товарами. Всего не хватает, условия работы несказанно тяжелы, не то что в предгорьях. Здесь на каждом шагу встречаются валуны. Их бульдозером не сдвинешь, не то что вручную, и все равно люди перетаскивают их, очищая землю. Вот только производительность очень низка – не больше кубометра грунта в день на одного рабочего. И еще проблема: обострение отношений между приезжими и местными. Правда, все взаимосвязано, эта проблема – из-за нехватки продовольствия. Конфликт с трудом уладили, но отголоски его до сих пор дают о себе знать. Наверняка, не обошлось без вражеской пропаганды, тактика противника народной власти известна – играть на наших трудностях и недостатках, натравливая несознательных отсталых людей.

Размышляя о последних событиях на стройке, Тиеп шагал рядом с Тхатом и рассеянно смотрел по сторонам. Вдруг взгляд его привлекла целая гирлянда зонтичных каркасов, уже готовых к обтяжке. Она висела прямо на ограде чьего-то дома, стоявшего рядом с дорогой. Тиеп даже остановился, такая его взяла досада и злость!.. Из дома слышались тоскливые вздохи и всхлипывания фисгармонии. Такая музыка кого хочешь вгонит в уныние! Но только не Тиепа – он встрепенулся, словно боевой конь, почуявший запах пороха, и мысль его стремительно заработала.

– Где же они берут материал для своих зонтов? – произнес он, обращаясь как будто к себе самому.

Тхат удивленно посмотрел на товарища.

– Что с тобой, Тиеп? Ты о чем? Пошли скорее, нам еще собрание надо успеть провести до наступления ночи.

Тиеп сделал несколько шагов и сказал:

– Странное дело! Вот казалось, исчез зонтичный промысел, ан нет – жив!

Тхат засмеялся.

– Ты не бредишь, случаем? Может, на солнце перегрелся?

– Чего ты смеешься? – возмутился Тиеп. – Бред – вот он: черные зонты и эта фисгармония. До каких нор они будут досаждать нам?

Тхат даже опешил.

– Нашел о чем беспокоиться – делать, что ли, нечего? Ну правится им эта музыка, потому и толкутся возле музыкантов, – пусть их!..

Тиеп помолчал, потом обернулся и спросил шагавших сзади Хунга, Тхао и Та, молодых активистов деревни:

– А вы как полагаете? Если народу правится, то пусть развлекаются, или не так? А может, взглянуть на это по-другому? Полезна ли такая музыка в нашем деле? Чей рис едят музыканты? А?.. Народный! Вот так, наедятся нашего риса, а потом дуют в свои трубы, бьют в барабаны да на фисгармониях тоску наводят. А песни какие поют? Еще те, что при французах в моде были, и черт-те как, будто солдаты марионеточной армии. Я думаю, эту музыку надо… поломать!

Внимательно слушавший Тхао отрубил:

– Запретить – и дело с концом.

Тиеп отрицательно покачал головой:

– Нет, так не годится. Именно поломать!.. И перестроить ее на новый лад!.. Ведь наверняка кто-то ее устраивает. Вот только неизвестно, что это за человек. Но ясно одно – это наш противник. Потому и надо объяснить музыкантам наши взгляды, наши идеи, которых они не понимают. Мы в этом заинтересованы. Весь день мы сегодня вкалывали на строительстве, устали до чертиков, а музыканты чем занимались? Отвлекали народ от созидательного труда. С другой стороны, разве плохо, если наша, новая, музыка будет поднимать людей на трудовой подвиг?! Вот почему я и говорю о перестройке, а не запрете. Ясно?

Никто Тиепу не ответил, и все пятеро молча направились к зданию административного комитета. Но что это? Зачем собралась на дворе огромная толпа, человек сто, не меньше? Неужели стихийный митинг? Когда активисты подошли ближе, то увидели, что все мужчины одеты в белые рубашки и черные брюки, а в середине толпы несколько человек держат на плечах большие барабаны, обтянутые буйволиной кожей. Два самых крупных барабана стоят прямо на земле, по бокам торчат, как рога, колотушки.

Кто-то громко скомандовал:

– Смирно! Для приветствия кадровых работников готовсь!

И десятка три барабанов загрохотали во всю мочь.

Тхат, Тиеп, Тхао, Хунг и Та переглянулись, ничего не понимая. А объяснялось все очень просто: когда Нгат уходил из дома Тана, Хап шепнул ему, что будет полезно вечером устроить у административного комитета выступление церковного оркестра. Нгат подчинился и привел всю эту толпу на двор комитета. Естественно, активисты не могли всерьез думать, что эти бездельники собраны, чтобы торжественно встретить уставших товарищей, вернувшихся со стройки!

Тхат отпирал дверь, когда к нему, почтительно прижимая к груди шляпу, подошел Нгат.

– Здравствуйте, уважаемый господин председатель! Мы пришли почтительно приветствовать членов административного комитета.

Тхат весело рассмеялся и спросил:

– Чего ради, дядюшка Нгат?

Тот, не меняя заискивающего тона, пробубнил то же самое:

– Уважаемый господин председатель, уважаемые члены комитета, наш церковный оркестр пришел почтительно приветствовать вас.

Не ожидая, что скажет Тхат, он махнул шляпой, подавая сигнал барабанщикам, и крикнул:

– Приготовились! Раз, два, три!

Раздался грохот, от которого заложило уши.

Тут-тум-тум-тум! – гудели большие барабаны.

Бим-бам-бим-бам! – надрывались малые.

Тик-тик-тик-тик! – рассыпались дробью самые маленькие.

Под общий грохот толпа праздных зевак начала танцевать, взявшись за руки. Десятки людей закружились, притопывая и поднимая столбы пыли. Какой-то парень, словно хромая курица, подпрыгивал на месте и колотил изо всех сил палкой по самому большому гонгу. Парень кривлялся, гримасничал, показывал язык ребятишкам, которых в толпе было множество. Разобрать слова нормальной человеческой речи в этом адском шуме было невозможно.

Дождавшись, когда оркестр кончит первую пьесу, Тиеп сурово обратился к Нгату:

– Объясните наконец, что здесь происходит?

Нгат не успел ответить, потому что Тиеп вошел в помещение и сел за стол. Нгат последовал за ним и остался стоять – Тиеп не предложил ему даже сесть, – в недоумении глядя на Тиепа. Тот поднял голову и снова спросил:

– Итак, что происходит и почему вы пьяны?

Нгат, заготовивший ответ еще дома, выпалил скороговоркой:

– Всем известно, уважаемый господин, что в нашей деревне давно не было хорошего церковного хора и хорошего церковного оркестра. Мы приложили немало сил, чтобы создать их заново, ибо это отвечает интересам нашей религии, а значит, и нашего народа. У нас были большие трудности, но мы очень старались, и сегодня, когда наконец у нас все в порядке, мы, господин председатель, пришли показать вам, членам административного комитета, наши достижения и поприветствовать вас.

Тхао, Хунг и Та от усталости клевали носом, не в силах слушать нудные объяснения. И только Тхат, подчеркивая собственное значение, важно ответил:

– Благодарим вас, дорогие братья и сестры, теперь мы в курсе ваших достижений. Но уже ночь, завтра – много дел, поэтому расходитесь, пожалуйста, по домам.

Однако Нгат настаивал на своем:

– Уважаемый господин председатель, мы так долго готовились к этому дню – разрешите исполнить еще одну пьесу. Вы доставите музыкантам огромную радость. А мы очень благодарны вам за теплые слова, спасибо вам.

Когда музыканты играют в церкви во время религиозных празднеств, им обычно дают по два-три донга, и Тхат заволновался – а что если и теперь они попросят денег.

– Нет, нет, на сегодня достаточно!..

И тут раздался сердитый голос Тиепа:

– Постойте! Вопрос к Нгату: вы получили разрешение на создание вашего ансамбля?

«Старик Хап правильно говорил: с этим парнем лучше не связываться», – подумал Нгат, но вслух произнес:

– Вы понимаете, мы… я хочу сказать, что таков заведенный порядок: в церкви должен быть оркестр и хор. Музыка всегда сопровождает службу. Мы, конечно, люди темные, может, неправильно что понимаем, но только так всегда было, и оркестр у нас такой, как прежде.

Тиеп покачал головой:

– Неправда! Раньше в вашем оркестре было всего шесть человек, а теперь тридцать или сорок здоровенных парней – каждый буйвола кулаком свалит. Вы разве не заметили?

Нгат вздрогнул: такого удара он не ожидал.

– По вашим словам получается, что мы допустили ошибку. Но у нас есть начальство – деревенский староста Ням, мы, верующие, обязаны его слушать, а он сказал, что все сделано нами согласно установлениям нашей веры.

Тиеп нахмурился.

– Что вы мне про веру и религию толкуете? Я ведь с вами не религиозные вопросы обсуждаю, а говорю только, что создание любого хора или оркестра должно быть оформлено в соответствии с установленными правилами. Нельзя, чтобы каждый поступал, как ему вздумается.

Нгат молчал, и Тиеп задал следующий вопрос:

– А где вы взяли деньги на барабаны, гонги, на одежду для музыкантов?

– Мы… мы… староста Ням дал деньги, – заикаясь выдавил Нгат. – Мы люди маленькие, ничего не знаем.

Тиеп вздохнул.

– Опять староста Ням, за все-то он у вас в ответе. Ну тогда пойдите сейчас к нему и расскажите о нашем разговоре. Передайте, что нам нужен поименный список, вашего хора и оркестра, а также финансовый отчет о вашей деятельности.

Нгат сжался и понуро вышел. Тхат недовольно взглянул на Тиепа.

– Это ты чересчур, Тиеп. Среди народа живем, а церковные хоры и оркестры – дело для деревни обычное. Зря ты так!

Тиеп вспылил:

– Ты думаешь, их появление у комитета – не издевка, не хулиганская демонстрация? Прикинь, сколько донгов они вытянули у крестьян на инструменты, сколько на самом деле истратили и сколько прикарманили! Нет, с такими еще строже надо!

Он задумался на минуту, потом с силой хлопнул себя по колену.

– Эти ловкачи не просто хулиганы, они еще и провокаторы! Вот ты поговорил с Нгатом и тем самым вроде бы признал право их на существование, а им только того и надо! Подцепили они нас, как рыбу на крючок!

Тхат вынужден был согласиться с доводами Тиепа, однако, шагая домой, он вспоминал этот разговор, и досада на Тиепа переходила в злость: Тиеп все чаще показывает свое превосходство, особенно при решении сложных, запутанных вопросов, тем самым подрывая его, Тхата, авторитет, словно намекает, что Тхат уже ни на что не способен, никому не нужен!..

Жены дома не оказалось, дочери тоже. Тхат невесело оглядел мрачные, словно брошенные людьми, комнаты и тяжело вздохнул. Подошел к шкафу, чтобы сменить одежду. Сунул ключ в замочную скважину – и крякнул от удивления: ключ не поворачивался! Через стекло было видно, что одежда, посуда не тронуты, не хватало только коробочки, в которой хранилась записная книжка и, самое главное, талоны на ткань для членов кооператива. Эти талоны на двести метров материи он получил дополнительно только вчера и не успел раздать крестьянам. Тхат растерянно оглядел комнату. «Чтоб руки отсохли у негодяя, который позарился на общественное добро!..» Не зная, что делать, он как был в грязной одежде, ничком бросился на кровать. Вдруг голову сдавило, словно обручем, сердце отчаянно заколотилось, будто он только что залез на высокую гору. «До каких же пор будут водиться среди нас воры и всякая сволочь, от которых нет житья порядочным людям? – спрашивал себя Тхат, обхватив руками раскалывавшуюся от боли голову. – А может, жена или дочь взяли талоны? Но зачем тогда ломать замок? И потом, нет у них денег, чтобы выкупить ткань. А что, если они кому-то продали талоны? Опять-таки зачем? Получить по ним ткань все равно не удастся…

Напрасно Тхат ломал голову над загадкой, ответа на нее не было. Усталость все сильнее наваливалась на него. Сколько раз говорил Тиеп: бдительность, бдительность и еще раз бдительность. Тхат встал было, чтобы пойти к Тиепу за советом, но в нерешительности остановился: только что они едва не поссорились из-за оркестра, а пропажа талонов еще раз докажет правоту Тиепа. Кто его знает, возьмет да и сообщит в партийную организацию, а там разговор короткий – сразу наложат взыскание. И Тхат снова повалился на кровать, натянул на голову одеяло и вдруг понял, что заболел. С улицы, словно в унисон его состоянию, донеслись тоскливые завывания фисгармонии.