Текст книги "Безымянное проклятье (СИ)"

Автор книги: Tenvtrave

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

«Возможно, книга действительно увлекательная, – думал Драко с лёгкой улыбкой, наблюдая за этим противостоянием. – Возможно, она написана таким образом, что, отвлекись ты лишь на миг, враз потеряешь нить рассуждения?»

Малфой поморщился от таких убогих попыток оправдать собственное желание заправить локон ей за ухо. Не поцеловать же он её собирался, в конце-то концов? Это простое движение, максимально невинное и ничего под собой не подразумевающее…

Но стоило ему протянуть руку, как пальцы, против его воли, мягко очертили скулы и скользнули по щеке, прежде чем надоедливая прядь волос оказалась на своём месте. Гермиона тут же подняла взгляд и, как ему показалось, благодарно улыбнулась. Его облегчение было настолько захватывающим, что он просто не смог удержаться от улыбки в ответ.

***

Среда пролетела перед взором Гермионы как один миг.

Утром она проснулась от запаха сгоревшей глазуньи, которую пытался приготовить Рон в качестве задабривания. Он был достаточно самообеспеченным в плане питания и мог без проблем приготовить несложные блюда, но в этот раз отвлёкся на свежий журнал по квиддичу и завтрак пришлось готовить заново.

На её зов материализовался Питти. Он радостно поклонился ей и начал что-то беспрерывно щебетать. Разве бывает так, что эльфы чувствуют настроение не только своих хозяев, но и всех вокруг? Или же домовик чувствовал настроение самого Малфоя? И если да, то от чего тот был весел?

Она обедала в библиотеке и ужинала в ней же. До зуда в кончиках пальцев хотелось завершить этот запутанный «квест» как можно скорее. Четверг будет посвящён дню рождения Молли, и от среды она хотела взять по максимуму.

Вернувшись домой ровно в десять, Гермиона обнаружила уже заснувшего Рона и остывший на кухне ужин. Кажется, он её ждал. Но тогда почему не связался с ней? Не может быть такого, что в Малфой-мэнор не доходят патронусы? Она решительно выпила зелье сна-без-сновидений, при этом надеясь, что выспаться ей всё-таки удастся.

Четверг, несмотря на конец октября, встретил Гермиону ярким солнцем. Чудо, что она не ощущала себя ходячей развалюхой как в прошлый раз после принятия зелья. Рон с мрачным выражением на лице разогревал вчерашний ужин. Легко чмокнув его в щёку, она умчалась в душ.

Гермиона не была уверена в своём плане, но как только воспоминания субботнего обеда всплывали в её памяти, она тут же отбрасывала все сомнения. Тяжёлая парча глубокого изумрудного цвета ниспадала с плеч изящными волнами. Искусная драпировка не только подчёркивала все её достоинства, но и многократно преумножала положительный эффект.

Она хранила это платье для рождественского приёма в Министерстве. На день рождения Молли можно было бы надеть платье попроще или вообще обойтись брючным костюмом. «Это будет мелочно и низко, Гермиона, – говорила она себе, поправляя макияж с причёской и краем глаза наблюдая за приготовлениями Рона. – Но там будет Флёр. Вряд ли она изменит себе и придёт в чём попало. И Джинни…»

Мужские тёплые ладони легли ей на талию, а основания шеи коснулись мягкие губы.

– Ты выглядишь ослепительно, – прошептал ей на ухо Рон.

– Как хороший сон? – не удержалась от шпильки она. В отражении зеркала Гермиона увидела румянец, покрывший его щёки. – Прости. Мне не стоило этого говорить.

– Мне стоило бы привыкнуть, – горько усмехнулся он. – Если ты готова, то нам пора.

«Хорошая девочка Гермиона Грейнджер, – повторяла Гермиона про себя, вступая в камин. – Хорошая девочка Гермиона Грейнджер, хорошая девочка Гермиона Грейнджер…»

Магически расширенная гостиная Норы вмещала в себя всех приглашённых гостей. Здесь были не только члены семьи, но и близкие друзья и члены Ордена Феникса. Гермиона и Рон поприветствовали именинницу и передали ей заранее приготовленный подарок. Она знала, что Молли не станет устраивать сцен, подобной той, что была в прошлую субботу на публике. Не без удовольствия она отметила, что слегка виноватое выражение лица будущей свекрови сменилось строго поджатыми губами, стоило ей только окинуть наряд Гермионы с ног до головы и обратно.

– Галстук Рона не подходит к твоему платью, – как можно более нейтрально заметила именинница. – Это намёк, Гермиона?

Только сейчас она вспомнила, что у Рона действительно не было галстука подходящего оттенка. Она планировала его купить ближе к Рождеству, и эта мысль совершенно вылетела из её головы. Схватив под локоть своего жениха, она отвела его в сторону и достала волшебную палочку.

– Ты странно себя ведёшь в последнее время, – протянул Рон, с удивлением глядя на её попытки зачаровать галстук в нужный оттенок зелёного. – Раньше ты никогда бы не забыла о таком. Ты всё более и более отстранена и пропадаешь неизвестно где целыми днями. – Он поднял пальцами её подбородок и серьёзно посмотрел в растерянное лицо. – Мне начинает казаться, что есть что-то, чего я не знаю, но о чём мне следовало бы знать и начать волноваться?

Громогласное приглашение к столу избавило её от неизбежного ответа. Что она могла бы ему сказать?

«Я проклята, Рон»

«В моей голове сидит сознание Драко Малфоя»

«Я больше месяца каждый день ищу способ избавиться от этого проклятья»

«В последнее время я целыми днями нахожусь в библиотеке Малфой-мэнора»

«Мы видимся с Малфоем каждый раз, когда я ложусь спать»

«Мне нравится беседовать с ним»

И наконец: «Мне он нравится».

Поверил бы он в это? Вряд ли. Гермиона даже могла бы представить его реакцию. В начале бы он рассмеялся сдержанно. Потом рассмеялся более открыто. Признался бы, что с фантазией у неё всё в порядке. А с головой, видимо, не очень. Спустя время вновь стал бы серьёзным и, возможно, всё-таки поверил. За этим следовал бы грандиозный скандал.

Гермиона вздохнула и отпила из своего бокала вино. Джинни подняла свой фужер в приветствии с противоположного края комнаты и заговорщически подмигнула, кивнув головой в сторону своей мамы. Та почти так же неодобрительно осматривала платье Джинни со своего главенствующего места. Зелёный цвет она явно не одобряла по неизвестной причине. А, может, всё дело в вызывающем крое?

Когда вся эта кутерьма с проклятьем закончится, она обязательно расскажет всё Рону. Пусть он будет кричать ей о самоуверенности. О том, что она совершенно не думает о себе и всё взваливает на свои плечи. Не думает о том, что кто-то другой желает разделить с ней все её горести и радости.

Быть может, она заплачет, осознав свою глупость и самонадеянность. Она оплачет отсутствие веры и то, что давно похоронила свою потребность в поддержке. Вероятнее всего, она снова попросит прощения, хотя подсознательно не будет ощущать вины. Не за это.

Быть может, Рон разозлится не только из-за её тайны. Быть может, он станет обвинять её в лояльности к Пожирателю смерти. И она будет совершенно с ним согласна, потому что врать она не умела никогда. Умалчивать тайны – да, но не врать.

Это будет когда-нибудь. Но не сейчас.

========== XXV ==========

Впервые за время, проведённое здесь, Малфой осознанно готовился к встрече с Гермионой Грейнджер.

Он и раньше это делал и довольно часто, но поступал больше инстинктивно. Запасал мысленно вопросы, которые можно было бы задать в случае неловкой тишины, или, наоборот, – темы для обсуждений. Подмечал во время её дневной работы интересные детали, о которых мог бы потом завести разговор.

Отстранённо слушая, как она ищет оправдание для Уизли, возжелавшего близости, Малфой старался детально воссоздать иллюзию того-самого-платья. Кто бы мог подумать, что в Гермионе скрыт такой богатый потенциал? Нет, после Святочного Бала уже никто бы не посмел назвать её некрасивой, но то, что он видел сегодня, переворачивало все его знания о ней с ног на голову.

Здесь, в своём сознании, она неизменно появлялась в одной и той же одежде – нелепой футболке и магловских джинсах. Последние прекрасно подчёркивали стройность её ног, но всё же были непривычны для Драко. В магическом мире для женщин шили мантии, юбки и платья, но ни в коем случае не брюки. Гермиона тогда сказала, что именно эту одежду она носила в День Победы. «Вот это память», – подумал тогда Малфой. Похвастаться тем, что он помнит, какую именно рубашку носил пять лет назад, он не мог.

Как только он увидел отражение Гермионы в этом чёртовом зелёном платье, план в его голове созрел моментально. Точнее сказать, как только он перестал откровенно на неё пялиться и мозг вернулся к работе. «Аккуратно, – сказал он сам себе. – Ты закапаешь слюной ковёр».

Весь оставшийся день он провёл в экспериментах с комнатой. Вычислял, сколько именно нужно его внимания, чтобы иллюзия не рассыпалась в пыль, и как много он сможет их создать одновременно. Драко признавал, что волновался. Почти так же сильно, как на четвёртом курсе, когда впервые подошёл к девице из Шармбатона.

Интересно, как долго она ещё будет расшаркиваться перед Уизли? «Хорошая девочка Гермиона Грейнджер», – вновь вспомнил слова Джинни Драко и неосознанно фыркнул. Все обязательно должны быть счастливы, никто не должен уйти обиженным! Вспомнив её смешную компанию по защите домовиков, он улыбнулся. Странно, что Питти она ещё не попыталась направить на путь истинный…

Драко почти пропустил момент, когда Грейнджер вошла в спальню, напоследок хлопнув дверью. Не глядя она срывала с себя платье, совершенно забыв и о зеркале в рост, и о человеке в своей голове. Нет, он не смог её достаточно хорошо разглядеть – полумрак комнаты и рваные движения не давали насладиться тем, что отражалось в зеркале. Да и не смотрела она в него вовсе. Кажется, на ней кружевной комплект белья? Мерлин, Драко готов был отдать очень многое за возможность наблюдать с другого ракурса. Но он признавал, что сейчас у него не было ровным счётом ничего, и даже если бы было, отдавать было тоже некому.

Досадно, что Уизли испортил ей настроение перед сном. Он старался не вслушиваться в их разговор. Вряд ли собственная злость ему сейчас поможет. Оглядев зал, Драко убедился, что всё готово. Он сконцентрировался и создал ещё пару иллюзий перед прибытием Грейнджер.

Она появилась спустя некоторое время. Всё ещё напряжённо о чём-то думая и явно не ожидавшая такого пристального внимания со стороны Малфоя.

– Гермиона? – достаточно официально обратился к ней Драко и только сейчас осознал, что впервые назвал её по имени. «Идиот», – ругнулся он про себя.

– Драко? – отозвалась она. Выглядела Гермиона при этом озадаченной. Ещё бы, сейчас он стоял перед ней в парадной мантии, собранный и серьёзный. Он подозревал, что его лицо превратилось в мало пропускающую эмоции маску, но концентрация занимала все его эмоциональные силы.

– Ты не могла бы подняться? – не менее официально продолжил он. Так нелепо он не чувствовал себя со времён Хогвартса. Он так и не смог предположить и продумать все варианты её ответа на его приглашение и оттого волновался.

– Хорошо, – пробормотала она и поднялась на ноги. Малфой закрыл глаза и постарался вспомнить её платье. Её чертовски прекрасное, изумрудное платье. Кто бы мог подумать, что истинной гриффиндорке так пойдут слизеринские цвета? Ох, Мерлин, нельзя отвлекаться…

Приоткрыв один глаз, он взглянул на творение своего воображения и магии сознания Грейнджер.

Она была невероятной.

Запретив себе отвлекаться, Драко очень галантно протянул ей руку, одновременно усилием мысли заставляя работать патефон в одном из углов комнаты.

– Позволите мне пригласить вас на танец?

Его голос, даже для него самого, прозвучал хрипло и как-то… отчаянно. Но если Гермиона и обратила на это внимание, то виду не подала. Глубоко вздохнув и несколько нервно поправив юбку платья, Грейнджер нерешительно вложила свою ладошку в его руку.

Мгновение, и она была в его объятиях. Он прикусил свою щёку изнутри и зажмурился, только чтобы не потерять контроль над магией в этой комнате. Драко ощущал, как покалывает кончики пальцев там, где его рука касается её платья. Та же рука, в которой он держал её ладонь, и вовсе будто горела изнутри. Успокоив собственное дыхание, он выждал нужный такт в музыке и плавно повёл Гермиону в танце.

Ему казалось, что они плывут. Или парят. Перебивая музыку, в его ушах грохотало сердце, и Драко отчаянно, отчаянно старался успокоиться и расслабиться. Получить удовольствие от этого танца, возможно, единственного, который будет ему подарен. Он слышал её глубокое дыхание и мог представить румянец на её щеках, но признавал, что лучше ему сейчас этого не видеть воочию. В этот миг он был слишком подвержен импульсам и эмоциям. На ошибку он не имел права.

– Что с твоим лицом сегодня? – преувеличенно спокойным голосом спросила Гермиона. Малфой улыбнулся уголком губ. Он знал, что ей как минимум нравилось всё происходящее. О максимуме он и вовсе старался не думать.

– Я поддерживаю несколько иллюзий. Одновременно, – медленно ответил Драко и спустя такт продолжил: – Чтобы всё это не развеялось, нужна высокая концентрация.

Он благодарил Мерлина за то, что её вопросы закончились. Драко хотел сполна насладиться этими ощущениями. Теплом её кожи. Нежностью её пальцев. Прохладой ткани её платья. Бережно вобрать в себя эти невероятно важные для него воспоминания, чтобы потом перебирать их, любуясь, как колдографиями, смакуя, как старое вино. Он чувствовал стук её сердца – слегка учащённый. Он слышал её дыхание – слегка углублённое. Он ощущал едва уловимый аромат её тела, и от него кругом шла голова.

Внезапно она остановилась, и Малфой, замерев, открыл глаза, окинув её недоумённым взором.

Гермиона пристально всматривалась в его глаза. Драко казалось, что ещё чуть-чуть и он растворится в этом взгляде: испытывающем, изучающем. Музыка стихла. Изо всех сил он старался запечатлеть образ Грейнджер в своей памяти такой, какой она была сейчас: в прекрасном платье, с алым румянцем на щеках, с яркими, слегка приоткрытыми губами и в его объятиях.

Малфой с трудом сглотнул и облизнул пересохшие губы. Её взгляд мгновенно переместился ниже, туда, где только что был его язык. И он не мог сдерживать себя более.

Поцелуй казался ему невесомым. Лёгким, словно касание пёрышка, по сравнению с той бурей, что бушевала у него внутри. Гермиона приоткрыла губы, подчиняясь, разрешая, и все доводы рассудка перестали для него существовать. Никогда прежде он не желал женщину так остро, так долго. Никогда прежде он не связывался с недоступными женщинами. Никогда прежде он не слушал своё сердце так часто, как делал это с ней. С Гермионой.

Её ладошка выскользнула из его руки и вцепилась мёртвой хваткой в его рубашку на груди. Драко тут же зарылся освободившейся рукой в её волосы, разрушая иллюзорную причёску. Гермиона будто боролась сама с собой, то запуская язычок меж его губ, то ограничиваясь мягкими прикосновениями. От её искренности кружилась голова, и он пил её, пил и не мог насытиться, утолить мучавший его голод.

Без каких-либо указаний с его стороны рука, лежавшая на её талии, начала мягко двигаться вниз. В ушах стоял шум, сердце, казалось, скоро выпрыгнет из груди. Он задыхался от своей и её страсти, которая окутывала их, заставляя искать губы друг друга и не отпускать ни на миг. Время остановилось для него и не осталось ничего более важного, чем тепло её кожи и опьяняющий вкус её губ.

Он не смог сдержать стона, когда легко коснулся её ягодиц. Гермиона рвано выдохнула, и, осмелев, он сжал их сильнее. В голову пролезла мысль о том, что ему просто необходимо найти остатки контроля и запросить у комнаты большую кровать. Да, им определённо потребуется кровать, на которой так удобно будет двинуться с поцелуями вниз…

Как тогда, в первый раз, он не сразу осознал, что Гермиона перестала отвечать. И даже больше – начала отталкивать его, пусть и слабо.

С большим трудом он уговорил себя оторваться от уже плотно сжатых губ и открыть глаза. Грейнджер стояла с закрытыми глазами, нервно дыша и отталкивая его от себя всё за ту же многострадальную рубашку. Платье уже исчезло, и под его рукой, находящейся на ягодицах, явно ощущалась грубая джинсовая ткань, скрадывая манящие округлости.

– Кхм, – прочистил Драко горло и спросил: – Наверное… я слишком тороплюсь?

Гермиона шумно выдохнула, открыла глаза и горько улыбнулась.

– Это неправильно, Драко.

Малфой усмехнулся и слегка ослабил объятия, но полностью её из них не выпустил.

– Я помолвлена, и ты знаешь об этом, но уже второй раз целуешь меня.

– Я действительно второй раз целую тебя, но ты так же отвечаешь мне.

– Потому и говорю – это неправильно. – Она в отчаянии всплеснула руками и продолжила чуть спокойнее: – Я помолвлена и не могу ничего тебе обещать. С моей стороны было бы нечестно вводить тебя в заблуждение и давать какую-либо надежду.

– Но ты отвечала мне… – вкрадчиво возразил Малфой, но Гермиона резко его перебила:

– Да! Потому что мой мозг отказывается работать рядом с тобой! – Она со всей силы оттолкнула его, и он расцепил руки. Грейнджер ходила взад-вперёд перед камином, обхватив себя руками, будто ей было холодно. Возможно, это было правдой.

Ему нужно было найти правильные слова. Не для себя, для неё. Её совесть нуждалась в успокоении, но Драко не понимал, что именно может её успокоить.

– Грейнджер, – тихо позвал он её, но она не обратила на него ни капли внимания. – Эй, Грейнджер! Остановись же ты. – Он стремительно приблизился, схватил её за плечи и развернул к себе лицом. Её глаза были наполнены такой необъятной паникой, что ему стало не по себе. – Всё в порядке. Ты ни в чём не виновата. Ничего страшного не произошло. Тебе нечего стыдиться. И бояться.

Гермиона зажмурилась и прислонилась лбом к его груди.

– Ты не знаешь, о чём говоришь, – едва слышно пробормотала она.

Малфой мысленно фыркнул. «Конечно, – думал он, – куда уж мне».

– Ты не представляешь… проклятье… – Грейнджер вновь отстранилась и гораздо спокойнее вздохнула. Не глядя на него, она медленно опустилась в кресло. Казалось, все силы покинули её и она сдулась, словно воздушный шар, выпустивший воздух.

«Ищи, ищи, что сказать, – повторял про себя Малфой. – Где твой хвалёный мозг, когда он так нужен?» Но он был бессилен. Мозг совершенно не мог выдать для Драко ни одного убедительного слова для Грейнджер. Пару раз он даже было открывал рот, чтобы произнести хоть что-то, но, передумав за мгновение, закрывал его обратно. Его мозги совершенно бунтарским методом подбрасывали словечки поязвительнее и побольнее. Она отказала ему уже второй раз. Второй! Да он в жизни ни перед кем так не унижался. Но сколько бы его воспалённое эго ни кричало и ни плевалось бы ядом, оно не могло заставить его обвинить Грейнджер во всём происходящем.

Если бы она не ответила на поцелуй – тогда или сейчас – он бы смело решил, что повредился умом. Драко бы признал, что всё сам себе придумал и принял желаемое за действительное. Он бы нашёл, как извиниться так, чтобы она не подумала, что он извиняется, но при этом почувствовала бы себя лучше. И тогда он бы протянул руку и спросил: «Мир?», и Грейнджер бы ответила ему с облегчением: «Мир».

Этот «мир» мог бы существовать, если бы она не целовала его в ответ. Если бы он не чувствовал всем своим существом, что она так же получает острое удовольствие от процесса и, Мерлин её дери, хочет продолжения. Никакого «мира» в таких условиях не получится.

Он не придумал, что сказать, но стоять дальше истуканом не хотелось. В его голове плавилась обида, неудовлетворённость и понимание в дикий коктейль, из которого невозможно делать какие-либо осмысленные поступки. Драко подошёл к её креслу и сел на пушистый ковёр у её ног.

– Тебе когда-нибудь снились эротические сны, Грейнджер? – тихо спросил Малфой, не особо-то рассчитывая на ответ.

Она действительно молчала долго и ответила едва слышно.

– Да, но… ничего… никого… определённого.

– Было бы тебе легче, если бы то, что произошло, было бы таким сном?

Он знал, что ступает на скользкую тропинку, но не мог не спросить. В конце-то концов…

– Всё это, – он обвёл взглядом комнату, – очень похоже на сон. Ты не можешь контролировать свои сны, так почему ты так расстроена сейчас?

Гермиона отрицательно покачала головой:

– Ты не сон. Я не сон. Мы взаимодействуем вполне осознанно и помним не только то, что делали днём, но и прошлые «сны». От этого сильно всё усложняется, Малфой.

Малфой кивнул в знак согласия.

– Да, но ни ты, ни я не знаем, чем закончится для нас обоих этот псевдо-сон. Не знаю, как ты, но я бы не хотел… забыть время, проведённое здесь. С тобой.

========== XXVI ==========

– Не знаю, как ты, но я не хотел бы забыть время, проведённое здесь. С тобой, – тихо сказал Малфой, и рой противоречивых мыслей зажужжал в её голове с новой силой.

Гермиона забралась в своё убежище поглубже, подтянула под себя ноги и сотворила иллюзорный плед. Она намеренно подавила в себе желание провести рукой по волосам Малфоя. Если бы она не была собой, она бы пропустила эти лёгкие, мягкие волосы сквозь пальцы, наслаждаясь их гладкостью. Если бы она не была связана обязательствами, Гермиона нежно бы потянула его голову назад и припала к его губам поцелуем. Сама. Да… Так бы она и сделала. Потом можно было бы подтянуть Малфоя в своё кресло или спуститься к нему на колени и целовать, целовать, целовать…

Но она была Гермионой Грейнджер. Девочкой, которая была влюблена в Рональда Уизли, сколько себя помнила. Она была той, что подарила свой первый поцелуй болгарскому ловцу не потому, что тот сильно ей нравился, а потому, что хотела вызвать в Роне ревность. Доказать ему, что она чего-то да стоит не только как ходячий справочник и круглосуточная возможность списать домашку. Она хотела, чтобы он увидел в ней, наконец, девочку. Девушку.

Увидел ли он? О да, он увидел. Довёл до слез в день её триумфа совершенно гнусным образом. Конечно же она оправдала его. Со временем. Объяснила себе, что мужчины и мальчики часто злятся, испытывая ревность. Это ведь логично – злиться, когда осознаёшь, что что-то упустил и где-то опоздал?

Как бы оно ни было, ей пришлось ждать ещё очень-очень долго до того момента, когда она смогла его поцеловать. Даже вспоминать не хотелось о его лобызании с Лавандой на шестом курсе. Гарри не знал, но в общей спальне девочек после отбоя ещё очень долго звучал восхищённый и приторно-сладкий голосок Лаванды, рассказывающий в деталях все подробности их с Роном ласк и похождений. Гермионе очень хотелось её придушить.

Ей не было с чем сравнить поцелуй Рона, кроме как с влажными поцелуями Крама, которым она была не рада. Тогда ей показалось, что поцелуй Рона захватывает её всю целиком, что не остаётся ни одной, даже крохотной мысли. Шла война, битва за Хогвартс была в самом разгаре, и никто из них не был уверен в том, что сможет дожить до восхода солнца. Разве она могла предположить, что поцелуй Рона, хоть и был громадным облегчением для неё, но не являлся абсолютным совершенством?

Неосознанно она провела пальцами по своим губам. То, что произошло сегодня, уже невозможно было бы списать на неожиданность, случайность или усталость. Она наслаждалась каждым мгновением, проведённым в объятиях Драко. Каждым движением в танце, каждым тактом музыки. У Малфоя было такое необычайно серьёзное и сосредоточенное лицо, что она с трудом сдерживала в своей груди смешок. Казалось, что от выполнения его задачи зависит судьба всего мира и его в частности.

Мозг отчаянно посылал Гермионе сигналы: «Так не бывает! Это невозможно! Он просто тебя использует! Где-то есть подвох!» Но никакие доводы разума не могли заглушить невероятное чувство, которое разрасталось в её груди огненным шаром и грозило затопить её целиком и полностью. И когда до этого момента оставалось всего ничего, она остановила танец.

Мало кто знает, но в юности она, как и многие её сверстницы, читала любовные романы. Хотя будет честнее сказать – «она пыталась читать любовные романы». Логическое мышление Гермионы предавалось сомнению и критике почти к каждому слову и каждой строке. Что и говорить, она привыкла доверять книгам гораздо больше, чем людям, но этому виду «искусства» не могла поверить никогда. Разве бывают в реальности, не затуманенной подростковыми гормонами, все эти нелепые ахи и вздохи? Головокружения от поцелуев? Разряды тока при прикосновении? Слабеющие колени, ватные ноги и покалывание в пальцах от желания прикоснуться? Конечно, она слышала от сокурсниц о «всепоглощающей страсти», но сама в неё не верила. Скорее уж писатели всего этого второсортного чтива специально сгущают краски и утрируют впечатлительность героев, чтобы покупательниц было больше.

Она списала всё на внезапность при первом поцелуе. Тот был так стремителен и порывист, что у неё просто захватило дух. А когда Малфой сжал её волосы на затылке… тут сразу стало ясно, что пора прекращать это безумие. Пора. Точно пора! Но Гермиона не могла оторваться. До этого она думала, что с Роном у них всё прекрасно. Да, ей нужно было время, чтобы разогреться, но она не видела в этом ничего необычного. Просто она слишком много думает и не может быстро переключиться. Да и поцелуи не захватывали её внимания полностью. Они были приятны, но Гермиона могла одновременно думать о чём-то своём, пока Рон не приступал к более активным ласкам.

Сейчас она отчаянно пыталась вспомнить, выступала ли она когда-нибудь инициатором близости? Да, выступала. Но больше всего ей нравилось просто обниматься: в гостиной на диване или лёжа в постели после секса. Обниматься и чувствовать, что рядом с тобой родной человек, который тебе как семья.

Ничего головокружительного, никаких ватных ног или замирания сердца. Они с Роном знали, как доставить друг другу удовольствие, и использовали это знание на полную. Интересно, а что чувствовал Рон? И сравнивал ли он их с Лавандой? Они-то буквально поедали друг друга в стенах Хогвартса. Сейчас она могла бы признать – так, как Лаванду, Рон её никогда не целовал. Так хищно, так собственнически, так порывисто. Его поцелуи всегда мягкие и нежные, даже трепетные. Как же Гермиона их любила! Любила, пока не узнала, что бывает иначе.

Если бы в тот момент, когда музыка утихла, он её не поцеловал, она бы сделала это сама. После невероятного танца, который был настоящим сюрпризом для неё, Гермионе отчаянно хотелось узнать – отличается ли обычный поцелуй Драко Малфоя от того, что он дарит в гневе? Их танец был пропитан безбрежной трепетностью, и с неё же начался поцелуй – с простого касания губ. Казалось бы, практически невинное прикосновение. Подобным они одаривали друг друга с Роном перед расставанием или, наоборот, когда приветствовали друг друга. Но здесь, в объятиях Малфоя, её практически сокрушило ощущение полёта и неизведанная ранее потребность в чём-то действительно большем.

Она сама хотела ощутить вкус его губ, сама хотела исследовать его языком и губами, сама хотела, чтобы его руки исследовали её тело, но разум… Она действительно была очень умной девушкой. Очень разумной и правильной. Поцелуй вытеснил все её мысли, но совершенно ненадолго. Сквозь грохот в ушах она слышала крики и доводы своего холодного рассудка:

«Остановись!»

«Это неправильно!»

«Ты помолвлена!»

«Ты не можешь ничего ему обещать!»

«Ты поступаешь нечестно!»

«Вспомни о Роне!»

Она держалась за его рубашку, как за спасательный круг, не смея расцепить пальцы. Ведь если она не удержится… если она не удержится, эта рубашка тут же будет снята. И быстро. Она точно знала, что именно ей хотелось бы сделать с Малфоем. Если она отпустит руки. Казалось жизненно важным прижаться к нему сильнее, вдохнуть его запах и пропитаться им. Пусть ненадолго, пусть только в этой проклятой комнате. Быть с ним…

Отрезвило её внезапно и быстро. Горячая большая ладонь легла ей на ягодицу, вырвав из неё рваный выдох. Всё неправильно. Этого не должно быть. Она не должна это чувствовать. Не с ним.

Не с ним. Не с ним. Не с ним!

Как затравленный кролик замирает перед пастью удава, так Гермиона застыла, впитывая в себя последние крохи их страсти. В ней та уже угасала, уступая место чувству вины, досады и неизбежности. Где-то недалеко маячила оглушающая пустота, к которой она уже привыкла, но пока ту не пускали настойчивые поцелуи Малфоя, который ещё не заметил скованности Гермионы.

Тот мальчик, которого она знала по Хогвартсу, должен был бы разозлиться на неё. Она почти его сама поцеловала и очень откровенно отвечала на его поцелуй. Не было никаких оправданий в виде того, что она просто позволила ему себя поцеловать, нет. Гермиона не тешила себя даже надеждой на это. Она хотела его целовать и целовала, и от этого поцелуя у неё кружилась голова, и где-то внутри бушевало негасимое пламя. Трудно представить, что же творилось внутри Драко? Он определённо должен быть зол на неё. Как зол был Рон сегодня вечером, думая, что её платье – ровное обещание страстного вечера.

Но открыв наконец-то глаза, она не увидела в нём злости. Даже досады. Это было самым странным во всём, что произошло с ней за этот вечер. Он уговаривал её и утешал. Словно змей-искуситель, рассуждал спокойно и здраво. Как же ей хотелось к нему прислушаться. Согласиться на то, что это всего лишь сон и она не может себя ни за что винить. Невыносимо сладко звучала мысль о том, чтобы отринуть доводы разума и принять свои желания. Вновь поддаться этим тонким губам, которые говорят о неизвестности их будущего. Очутиться в объятии сильных и горячих рук, позволить им снять с себя чёртовы джинсы, принимать и отдавать ласку, не оглядываясь на настоящее.

А там, в настоящем… Там, в настоящем на диване спал перевозбуждённый и неудовлетворённый жених. Его тоже (кто бы сомневался!) крайне впечатлило её платье. Так сильно, что он пытался приставать к ней на дне рождения собственной матери. Пробирался под подол платья, сидя за праздничным столом, шептал пошлости, пока они танцевали, и дважды зажимал её в тёмном углу, стараясь вырвать у неё поцелуй.

С невиданной ранее грациозностью, Гермиона отбивалась, одновременно заставляя свои щёки не краснеть. Молли грозным глазом постоянно наблюдала за ними, поджимала в неодобрении губы, но тут же надевала благожелательную маску, чтобы никакой гость не догадался о внутрисемейной размолвке.

После праздника грянул гром. Рон обвинял её в чёрствости и нежелании уступить ему. Он полагал, что на празднике был кто-то из мужской половины волшебного населения, ради которого она так вырядилась. Конечно, её доводы не были услышаны. Рон, недавно попавшийся на «почти измене», пытался уличить в измене её саму. Он полагал, что она ведёт себя так холодно с ним, потому что чувствует собственную вину за измену Рону.

Гермиона припомнила ему, что, в отличие от него, она вступала в отношения с ним девственно-чистой, и единственным мужчиной в её жизни был он сам. На этой драматичной ноте она сбежала в спальню, молчаливо подтверждая, что Рон всё ещё будет спать на диване.