Текст книги "Игра Канарейки (СИ)"
Автор книги: Solongoy
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)
– Тихо, тихо, боец, – Шани придержала его за плечо рукой. – Какой был наконечник?
– Да чтоб я знал. Я с хозяином разбирался, а не стрелы его разглядывал.
– А стоило бы, – менторским тоном сказала Шани. – Видно, с зазубринами, раз ты так дёргаешься. – Медичка выдохнула, протёрла пот со лба. – Дай сюда водку. Не хватало, чтобы ты от заражения умер.
Перед тем, как отдать бутылку, атаман снова сделал глоток.
– Ты со всеми пациентами ведёшь такие задушевные беседы? – хмыкнул он.
– Да тебя, видно, так просто не убьёшь. Поразительная сопротивляемость организма.
– Вот чтобы не слышать этого я и пёрся к тебе в Оксенфурт.
Атаман поймал себя на мысли, что ехал именно к этой медичке потому что ведьмак ей доверяет. И потому что она понравилась Витольду.
– Я всё-таки не портной, у меня есть учёная степень, – меланхолично произнесла Шани, очищая края раны смоченным водкой тампоном.
Атаман шумно выпустил воздух сквозь зубы.
Что вообще такое с ним творится? Даже когда Геральт отсёк ему голову, не было так больно. Гудело всё тело, хотелось вопить, но это можно было унять – другая боль была куда громче.
А сейчас… Что же изменилось сейчас?
– Cейчас буду резать.
– Я всё равно не засну, – заплетающимся языком ответил Ольгерд.
Вместо голоса Шани в ответ Ольгерд услышал другой. Тот, который невозможно было не узнать.
– Когда ты в последний раз делал что-то ради другого?
Атаман открыл глаза. Возле кушетки стоял, сцепив руки за спиной, Гюнтер О’Дим. Шани не видела его, взяла скальпель и сделала надрез. Боль почему-то охватила всё тело целиком, из глаз потекли слёзы.
– Как благородно, О’Дим, – прошипел он.
– Не стоит на меня злиться, – спокойно произнёс Господин Зеркало. – Я пришёл, отвлекаю тебя от боли, а ты рушишь эту идиллию своим вульгарным сарказмом.
– Зачем ты здесь? – выдавил Ольгерд. Он всегда спрашивал это у Стеклянного Человека и всегда знал ответ. Чтобы отравить его жизнь.
– Я пришёл тебе кое-что объяснить. – Гюнтер смотрел на Ольгерда своими маслянистыми чёрными глазами, перекатывался с пятки на носок. – Но сначала ответь на вопрос: когда ты в последний раз до этой ночи делал что-то ради другого?
– Это твой новый способ пытки?!
Человек Зеркало улыбнулся. Располагающе, открыто, но в то же время невозможно жутко – если знать, что он такое.
– Ты ведь и сам не помнишь, когда делал что-то ради других, а не для себя? Не для своей репутации, не для того, чтобы выглядеть не таким, каков ты есть, и даже не для того, чтобы восторжествовала справедливость.
Шани сделала второй надрез, и по телу прокатилась ещё одна волна боли. В голове шумело. Медичка отложила скальпель.
– А как ты кичился своим «каменным сердцем»… – Гюнтер наклонился к ране, взглянул на неё. Провёл рукой по волосам Шани, пытавшейся вытащить из атамана стрелу. – Она ангел, правда? Но ангелы, конечно, скучны. Я так понимаю, мы сходимся в этом вопросе. – В глазах Гюнтера промелькнуло что-то иное, незнакомое и жуткое.
– Это из-за тебя я живу как огр или башмак все эти годы, – бросил Ольгерд.
– Нет, – снова улыбнулся Господин Зеркало. Он протянул руку к груди атамана, положил прямо над сердцем. Ольгерд напрягся, но вдруг понял, что не может пошевелиться. Рука Гюнтера прошла через плоть атамана – пальцы Господина Зеркало цепко сомкнулись на сердце. Ольгерд стал задыхаться, тело охватила судорога, а в глазах потемнело.
– Ты придумал себе это каменное сердце, чтобы защититься. Поразительная сопротивляемость организма. Но я направил к тебе Карину. Очень талантливая девочка, не находишь?
Атаман корчился от боли, с немым ужасом смотрел на руку Гюнтера, исчезающую в его груди.
Шани что-то сказала, но Ольгерд слышал её будто из-под воды и аккуратно вытащила стрелу из раны. Гюнтер тоже отпустил.
– Встретимся на Луне, – произнёс Господин Зеркало, уходя. – Я буду тебя ждать.
Ольгерд открыл глаза. Сквозь мозаичное стекло окна светило рассветное солнце.
– О, ты проснулся. – Шани сидела рядом с кушеткой на стуле, листая какой-то увесистый справочник. Возле её ног стоял таз с бледно-красной водой.
Сам атаман был укрыт покрывалом по пояс. Грудь была перемотана бинтами.
– Тебе сильно повезло, что стрела не задела сердце или артерии. Была всего в полудюйме.
– Повезло, – хриплым голосом отозвался атаман. Ему виделась в этом какая-то злая ирония.
– На тебе всё заживает как на ведьмаке, если не лучше. Кровь остановилась почти сразу, я наложила пару швов и перевязала. Такими темпами через неделю будешь как новенький.
– У меня нет недели, – Ольгерд попробовал приподняться на локтях, но тело прошило болью словно молнией.
– Эй, – Шани придержала его за плечо, чтобы он снова лёг на кушетку. – Обычному человеку понадобился бы месяц или больше.
Болело абсолютно всё. На сердце лежало что-то тяжёлое, неподъёмное. Ольгерд уже и не помнил, когда в последний раз он чувствовал себя так отвратительно. И таким… живым?
– У твоей подруги всё хорошо? – спросила Шани.
– Я… надеюсь.
– Я ведь тогда толком не смогла ей помочь ни с ногой, ни с… Но хоть с тобой теперь всё будет в порядке.
Атаман молчал, лежал, глядя в потолок.
Ничего уже не будет в порядке.
– Витольд наконец смог успокоиться, – тихим голосом сказала Шани. И добавила будто себе в оправдание:– Я просто уезжаю днём. Надолго. Ездила проведать его. В гробнице теперь совсем не так, как было, когда мы с Геральтом туда пришли.
– Зачем ты мне это говоришь?
– Ну… Ты же его брат.
Внутри Ольгерда всё сжалось после этих слов. Было слишком больно. Слишком ярко светило солнце, слишком добра была к нему Шани. Слишком близко была смерть или что-то хуже неё, слишком сильно атаман хотел, чтобы Канарейка жила.
Комментарий к XLV. Рана
* ну если по чесноку, то это Закон Мёрфи. Который, на мой взгляд, как нельзя лучше описывает любой из миров и мир «Ведьмака» в частности :)
========== XLVI. Встречи ==========
Всё люди одинаковы. Им кажется, что они бессмертны.
Безумец с Ундвика
Как бы Шани не пыталась заставить атамана лежать и медленно выздоравливать, тот очень скоро засобирался, принялся одеваться в свои окровавленные обноски, не реагируя на слова медички, глядя куда-то перед собой. В конце концов атаман оставил на одном из сундуков какие-то деньги, кажется, последние, не зная больше, чем он может поблагодарить Шани, и незаметно проскользнул за дверь. Медичка в тот момент отвлеклась на рабочих, пришедших забрать её вещи.
Ольгерд отъехал от Оксенфурта на пару миль, в нарочито противоположную сторону от дома «кабанов». На спине жеребца запеклась тёмно-красная, почти чёрная кровь, на одежде вокруг дыры на груди застыла грубой коркой. Атаман хотел освежить голову.
От голода ли или из-за раны, болело вообще всё, что только могло болеть, тошнота подкатывала к горлу, а желудок скручивался в узел. Птицы пели слишком громко, почти вопили, заставляя закрывать уши. Солнце слепило до слёз, сжигало кожу палящими лучами, а вода в Понтаре была так холодна, что сводило челюсть и мгновенно коченели пальцы.
Ольгерд почистил коня, лениво обмахивавшегося хвостом. Прополоскал одежду, расстелил её, окунулся сам и с каким-то странным удовольствием растянулся на траве.
Он устал. Действительно устал.
Ольгерд успел отвыкнуть от этого всего.
Он будто снова ожил, восстав из сырой тёмной могилы, где пролежал несколько десятков лет. Всё это было заново, впервые, и он, вновь рождённый буквально этой ночью, никак не мог привыкнуть к тому, что мир так ярок, громок и навязчив. Что ему есть до него дело. Что какие-то букашки то и дело заползают на его руки, а трава щекочет ступни.
Хотя, конечно же, это было ненадолго.
В голове все мысли то ли вопили одновременно, разом, то ли и вовсе молчали.
Что он теперь должен был делать, на какие такие «дела» он попросил время у ведьмака?
Конь фыркал, лениво мотал гривой, отгоняя мух, а Ольгерд ничего не мог с собой поделать и всё продолжал лежать и бессильно пялиться в небо.
Сказать о том, что он жалел о произошедшем – всё равно, что вместо ответа неопределённо пожать плечами. Сказать о том, как он сейчас ненавидел себя за бессилие и беспомощность, за то, что он уже просто ничего не мог поделать – всё равно, что промолчать.
Атаман лежал на траве, по его скулам скатывались слёзы, вода стояла в глазах. Наверное, Ольгерд ещё никогда так не нуждался в том, чтобы кто-то был рядом. Да хоть глупо и пьяно хохочущие «кабаны», или, может быть, балагур и бабник Витольд, кроткая и нежная Ирис, или… Канарейка. Дурная, смелая, с громадными умными серыми глазами.
То, что атаман вспомнил имена этих троих, что-то всколыхнуло в нём, подняло из самых чёрных глубин. Ольгерд впился ногтями в землю и траву, вырывая её, оставляя борозды.
Шани помнила о Витольде. Эта медичка, которая провела с ним всего несколько часов на свадьбе. Она ходила к нему на могилу, в семейный склеп фон Эвереков. Не побоялась многочисленных родственников Ольгерда, глядящих с молчаливым упрёком отовсюду, перешёптывающихся между собой на языке, не доступном слуху живого.
Конечно, Ольгерд хотел бы оказаться на её месте. Хотел бы провести с Витольдом время, которого сам лишил себя, сделав выбор. Он как сейчас помнил издевательскую ухмылку О’Дима, соединённые кончики пальцев, тон дельца, заинтересованного в выгодной покупке торговца.
Тебе придётся сделать выбор, Ольгерд фон Эверек.
Слишком сложный, просто невозможный, неразрешимый. Господин Зеркало молчал в ответ на вопрос, какой будет смерть. Ольгерд страдал. Он понимал, что Гюнтер О’Дим может устроить такую мучительную кончину одному из единственно любимых атаманом людей, что ему и самому проще было бы занести меч, чем принять такое решение.
Проще.
Почему же он всё время до этого думал о том, как ему самому будет проще?
Ольгерд поднялся резко, почти остервенело, злясь на самого себя, уже не обращая внимания на боль во всём теле. Конь недовольно фыркнул, когда атаман запрыгнул на него и стукнул пятками. Теперь он знал, на что попросил время у ведьмака.
Они ушли от погони, забрались в лодку, обогнули Новиградский порт, спустились на берег недалеко от Застенья.
– Я надеюсь, с тем, что убила не я, проблем не будет?
Фиакна, до этого молча шедший впереди, остановился. Несколько секунд смотрел вперёд, думая о чём-то, а затем снова зашагал.
– Не думаю, что Тесаку обязательно об этом знать.
Канарейка почти удивилась.
– Он вполне может подумать что-то не то и вспылить. Ни мне, ни тебе это не нужно. Кроме того, дом нильфа сгорел, следов не осталось. И если ты возьмёшь вину за убийство на себя первее того, кто это сделал на самом деле, Тесак останется доволен и в неведении.
– Взять вину на себя? – нахмурилась Канарейка. – Об этом не было разговора.
Фиакна хмыкнул.
– Хочешь, можешь взять вину на себя сама. Всякие жёлтые перья и всё в этом духе. Тогда дальше всё пройдёт гладко. – Эльф повернулся к Канарейке. Его алебастровая кожа как будто сияла в лунном свете. Он был красив и страшен той силой, которая стояла за ним. Оружия в его руке можно было не опасаться. – Или второй вариант. Тесак каким-то образом узнаёт о том, что это была не ты со стороны, горячей пьяной головой придумывает что-то для тебя и твоей гвардии, а для властей и горожан я всё равно обставляю всё так, будто это, – Фиакна кивнул на зарево, повисшее над Новиградом, – твоих рук дело.
– А ты не боишься врать ему?
– Работа выполнена.
Эльф зашагал дальше, а Канарейке ничего не оставалось кроме как последовать за ним. Впереди уже виднелись огоньки мутных оплывших окошек, слышались голоса и самозабвенный лай каких-то псов, запах кислой капусты и навоза.
Несколько поворотов, едва различимая в чёрной ночной траве тропинка, и вот перед ними маленький аккуратный дом Элихаля со стоящим рядом с дверью манекеном, облачённым в нильфгаардский сюртук.
Эльза стояла на пороге, улыбаясь, поглаживая гарду своего кортика. Изнутри было слышно, как Биттергельд, Элихаль и Эйвар громко играют в карты. Сидя по почти злорадному хохоту, гном выигрывал.
В груди у Канарейки что-то отлегло.
Каменная крошка хрустела под сапогами, ветер завывал в щелях, где-то попискивала крыса. Кроме неё и Ольгреда в фамильном склепе фон Эвереков не было ни одной живой души.
Атаман выдохнул, провёл рукой по порядочно отросшей за последнее время бороде и заметил, что его руки дрожат.
Что за глупость. Он был здесь несчётное количество раз, сидел подолгу с бутылкой вина, пытаясь уже наконец опьянеть, чтобы обрести смелость говорить с братом. Ольгерд проводил здесь ночи, иногда торчал пару дней, прислонившись к будто бы тёплой стенке каменного саркофага, говорил Витольду обо всём, что приходило в голову.
Так почему же его руки дрожали сейчас?
Не потому ли, что Витольд знал? Теперь, после их встречи на свадьбе младший брат Ольгерда знал, почему умер тогда так глупо. Почему в азартной раздутой из ничего драке с каким-то прощелыгой он вдруг замер на мгновение, а потом пропустил смертельный удар. Почему издыхал в кустах как пёс, истекая кровью, хватая ртом воздух, хрипя. Потом он, кажется, был в бреду, нёс что-то про Ирис, про её нежную кожу и прекрасные чёрные волосы, пока жизнь не вышла из него.
Ольгерд не боялся своего брата. Он и не боялся говорить с ним без бутылки в руке. Но, может быть, ему было страшно узнать, как его голос прозвучит в этих пустых сырых стенах теперь?
– Здравствуй.
В ответ – только стремительно уносящееся эхо, его собственный голос, всё тише повторяющий приветствие.
Он словно издевается. Будто снова играет с ним, как тогда, в сопливом мальчишестве.
– Я пришёл тебя навестить, – у Ольгерда помимо его воли вырвался смешок. Только какой-то обречённый. – Скорее всего, в последний раз.
– Последний раз?.. Последний раз… Последний раз… – отозвалось эхо.
Витольд в детстве чудовищно любил эту игру. Братья получили хорошее образование, но всё равно оставались мальчишками. Часто они убегали в лес, никогда даже не думая о чудовищах, которые таились среди веток, будто бы их и не было совсем. Один из братьев прятался в лесу, среди густой листвы, а второй ходил по лесу и кричал. Сидящий в кустах должен был претвориться эхом, а кричащий – найти его. И подстрелить его учебным болтом с мягким наконечником. От бельтов оставались жуткие синяки, большая часть из которых доставалась всё-таки Ольгерду – он уже тогда был горазд махать саблей сгоряча, а не выжидать в укрытии. Витольд смеялся над ним, пытался острить, и в конце концов получал по морде.
А теперь он снова задумал эту игру.
– Да, ты знаешь. Демон почти настиг меня.
Где-то громыхнуло, будто от потолка отвалилась огромная плита.
Брат мог отвечать ему только так.
– Не надо громить фамильный склеп. Наши родственники рассердятся.
Ольгерд попытался пошутить как раньше, сказать это беззаботно и легко. Только вот слишком много утекло воды с тех пор, как последний болт с мягким наконечником ударил его под лопатку.
– На самом деле я пришёл сказать тебе… Прости.
– Прости, – отозвалось эхо.
Кажется, не нужно было больше никаких слов.
Фиакне давно осточертела эта история. Он был бы и рад уже забыть об этой истории с Канарейкой, нильфом и «кротом», которого Тесак вообще скорее всего придумал сам. Был бы рад.
Если бы Карл Варезе, раньше всегда доверявший любому, даже самому невероятному слову Фиакны, вдруг не замер, сцепив руки в замок, не остановил на эльфе взгляд из-под будто бы тяжёлых пушистых бровей, и не сказал:
– Приведи мне Канарейку.
Фиакна бы привёл. В конце концов, маленький секрет о её беспомощности всё ещё остался при нём.
Только Канарейка оказалась не так уж глупа.
Не показывалась у своих друзей, сидела где-то смирно, не высовывая носа. Может быть, и вовсе уехала из Новиграда. А её друзья продолжали вести размеренную обычную жизнь. Кузнец Хаттори гремел на всю улицу железом, иногда отрываясь от ковки, чтобы сходить в дом. Он отворял дверь, и на маленькую грязную площадь вырывались запахи ягодных вареников. У Фиакны от голода крутило живот.
Гном продолжал с самого утра сидеть в конторе, перекладывать с места на место бумажки. Его кислую рожу было видно через мутное стекло здания банка Вивальди, он ничем не выказывал своё беспокойство или следы ночных приключений, был скучен и груб, как, видимо, всегда. Эльфу довольно быстро наскучило за ним наблюдать.
Элихаль что-то строчил, то есть, шил, в своей мастерской в Застенье, напевал старую эльфскую песенку на полузнакомом наречии.
Фиакна зевнул. Ему уже порядком надоел этот цирк, а шляться от одного дома к другому у него не было никакого желания. Стоило вернуться к Тесаку и сказать, что убийца сбежала. Почти наверняка.
Фиакна устал и хотел спать, а потому был категоричен и неосторожен в решениях.
Прежде чем отправиться к Тесаку, он решил зайти в какую-нибудь корчму. Да хоть в «Золотого осетра», который был здесь неподалёку. Фиакна наконец заставил себя отойти от стены, на которую до сих пор опирался, развернуться… И резко остановиться.
Прямо перед ним стояла красивая женщина в капюшоне – то ли эльфка, то ли чародейка с иссиня чёрными кудрями, яркой помадой и толстым чёрным слоем теней над глазами. Она была одета в чёрное. Фиакна точно раньше никогда не встречал её, но взгляд женщины казался ему знакомым.
Она тем временем нахмурила слишком красивое, явно наштукатуренное гламарией лицо, сделав его немного более терпимым и приземлённым, фыркнула:
– Ты уже отвалишь наконец?!
Низкий, грудной голос.
Фиакна на мгновение даже растерялся, отступил на шаг, но быстро взял себя в руки, нагнал своё фирменное нерушимое спокойствие.
– Кто ты?
Женщина замерла вдруг тоже, удивлённо взглянула на эльфа, а затем рассмеялась громко, с какими-то истерическими нотками.
– Я давно тебя заметила, всё ждала, когда же ты наконец свалишь. А ты всё трёшься здесь, высматриваешь кого-то.
Женщина подмигнула Фиакне, игриво взмахнула подолом юбки.
Точно не чародейка. Они так себя не ведут.
Фиакна разглядывал её внимательно, пытался понять, что же это за знакомые жесты и интонации.
Смотрел на неё молча, нахально. Но всё не мог понять, кто она.
Все его сомнения развеялись, как только женщина из-под полы плаща вытащила изящный кинжал и приставила его к животу эльфа. Он не успел даже отреагировать.
– Говори, что тебе нужно! Живо! – Нервный, более высокий голос с еле заметной хрипотой, огромные злые серые глаза, кинжал, болезненно упирающийся в него.
– Я тебя искал, а ты вот как нарядилась.
Женщина нахмурилась, выдохнула рвано:
– Уж очень ты меня раздражал. Пришлось нарушить мой маленький маскарад.
– Ты уберёшь наконец оружие, или мне стоит закричать? – Фиакна улыбнулся надменно, так, как могут улыбаться только эльфы. Канарейку от таких улыбок воротило.
– Ты не ответил на мой вопрос, – прошипела она.
– Тебя ждёт Тесак.
– Зачем?
Эльфка спрятала кинжал под плащом.
Фиакна понял, почему он не узнал её сразу.
– Вот у него и спросишь, – сказал эльф, поправляя куртку. Он картинно поклонился, зашагал вперёд и на ходу бросил:– С вашего позволения.
Постарался не выдохнуть, ничем не подать знака, не улыбнуться даже, когда услышал, как Канарейка зашагала за ним. Тихо, легко.
Он не знал, что же случилось с ней за этот день, но её вид снова вселял уважение. Она вновь была той Канарейкой, холодной убийцей, глядя на которую лет двадцать назад он решил, что никогда в жизни не станет грести дерьмо из конюшен.
========== XLVII. Путь ==========
У Меча Предназначения два острия… Одно из них – ты. Другое – смерть.
Канарейка продолжила свой дурацкий маскарад даже на ковре у Тесака.
Фиакна стоял в углу комнаты и ждал, когда Карл Варезе наконец выйдет из себя. Но тот был терпелив. Поразительно терпелив.
– Так это ты – оксенфуртская Канарейка?
Эльфка сдержанно поклонилась, стараясь не расплескать ни капли своего напускного достоинства. Она всё ещё была в гриме от Элихаля, прибавляющем ей шарма, лет и довольно уловимой схожести с одной достаточно известной чародейкой.
Тесак не мог понять, с какой, но что-то на уровне инстинктов призывало его быть вежливым с ней.
– Я ждал увидеть драного котёнка или обиженную людишками девку, а не… прекрасную даму.
Канарейка наклонила голову и сдержанно улыбнулась.
Фиакна невольно вспомнил её опухшее лицо с воспалёнными глазами, слёзы, текущие по щекам. Жалкий вид.
Что же произошло за тот день, который он шлялся по Новиграду, пытаясь её отыскать?
– Мой человек сказал, что это ты прибралась в Золотом городе той ночью.
Канарейка смотрела прямо на Тесака.
Фиакна сжал кулаки. Грёбаной эльфке ничего не стоило рассказать краснолюду о том, что на самом деле произошло той ночью. А Тесак не любил, когда его обманывали. Даже по мелочам.
– Я слышал, Канарейка работает чище. Оставляет после себя только труп и ничего больше. Никаких пожаров и шумихи на весь чёртов Новиград. Так это действительно твоя работа?
Канарейка снова улыбнулась и поймала напуганный взгляд Фиакны.
Элихаль методично чернил локон Канарейки кусочком угля, пока та полулёжа дремала на лавке.
Эльза сидела за столом, будто от скуки подпирая голову рукой, но её волнение выдавала судорожно трясущаяся нога. По поверхности мёда, налитого в кружку, бегала рябь.
Элихаль отпустил ставший смольно-чёрным локон обычно белокурой Канарейки, взял следующий.
Утро уже наступило – довольно давно. Биттергельд отправился на работу, Хаттори зашагал в кузницу разводить огонь и за сотней крон, которые теперь должен был гному, а этот эльф – Фиакна – кажется, в какой-то момент просто исчез. Он был хмур и неразговорчив больше обычного, раздражался от любого шороха и попрощался с Канарейкой будто бы пренебрежительно.
За окном застучали копыта, донеслось несколько мужских голосов. Канарейка мгновенно вскочила со скамейки и рванула в подвал, люк в который был спрятан за ширмой вместе с бадьёй с водой. Элихаль подвинул бадью на люк, молча вылил в неё два ведра воды и указал Эльзе, чтобы она опустилась внутрь. «Кабаниха» была не сильно рада перспективе намокнуть, но один лишь чёрт мог знать, кто сейчас стоял за дверью.
Когда постучали, Элихаль с абсолютно будничным видом отворил дверь.
У стоявшего на пороге Бертольда тут же покраснело лицо и задрожал голос:
– Эльза тут?
Эльф улыбнулся неловко, выглянул на улицу. Возле дома стояли четыре лошади, три из них – с татуированными вооружёнными всадниками с бритыми головами, одна – принадлежавшая Бертольду – стояла, лениво обмахиваясь хвостом.
– Приветствую, – выдавил эльф, понимая двусмысленность ситуации и видя дрожь, бьющую «кабана». Элихаль был в одних портках.
Бертольд почти грубо оттолкнул эльфа от двери, вошёл внутрь. Один из «кабанов» ловко спрыгнул с лошади и последовал за ним, на пороге наградив Элихаля испепеляющим взглядом.
Бертольд еле заставил себя остановиться у ширмы, услышав из-за неё плеск воды.
– Эльза!
– Берт?! – «Кабаниха» засуетилась за ширмой, послышался плеск воды, она вышла вся в мокрая и, к радости успевшего напридумывать себе глупостей «кабана», – одетая.
Она порывисто обняла Бертольда, но того, хоть и безумно польщённого, больше интересовало дело.
– Эльза, я рассказал атаману обо всём, – он отстранил её, взял за плечи. – И он всё ещё не вернулся.
Цириллу Фиону Элен Рианнон, теперь – просто Цири, ведьмачку, с самого утра преследовало необъяснимое чувство тревоги. Оно раздражало девушку, и в итоге всё, за что она бралась с самого утра, в результате неизменно летело к противоположной стене, то есть – ко всем чертям. У такого поведения была и вторая причина – Цирилла опять чувствовала себя брошенным ребёнком. Она ненавидела это чувство. Несмотря на то, что Геральт обещал ближайшие три дня провести только с ней и не брать никаких заказов, с рассветом он всё же укатил в какую-то глухую деревню за очередной мантикорой.
С тех пор она так и не смогла заснуть, вновь одолеваемая каким-то мутными кошмарами про луны, мечи и розы.
Цирилла изнывала от безделья.
Шли последние дни мая 1273 года, Цири исполнялось двадцать один, и, пусть у неё никогда не было привычки хоть как-то отмечать этот факт, но это было прекрасным поводом вытащить Геральта из болот и лесов и заставить его хотя бы пару дней провести с ней.
Конечно, Цири тоже любила Путь. Вот только ей на Пути, в отличие от ведьмака, теперь в основном попадались торговцы и утопцы, а не короли, чародейки и демоны. Цирилла боялась за Геральта. Однажды она уже с ним попрощалась.
Ведьмачка отложила в сторону книжку, которую не читала уже с четверть часа. Она подумала, что неплохо бы сходить на рынок, поднялась с кровати, и тут в дверь постучали.
Цири замерла, прислушалась. Она не обладала таким острым слухом как ведьмаки, прошедшие мутации, поэтому не смогла определить, кто стоит за дверью. Жизнь научила её быть иногда сверх меры осторожной.
В дверь постучали ещё раз, настойчивее и беспокойней.
– Мне нужен ведьмак Геральт из Ривии! – донёсся женский голос.
Цири встала, тихо подошла к двери.
– Его здесь нет.
– Скажите, где он, прошу!
– Кто вам сказал, что он здесь?
– Мастер Лютик.
Цири выдохнула, дёрнула задвижку. Дверь скрипнула, открылась. В комнату вошла женщина в чёрном плаще до пола. Из-под капюшона на грудь стелились чёрные локоны. Девушке сначала показалось, что это Йеннифер.
– Здравствуй, – сказала незнакомка и откинула капюшон. Она была красива какой-то чародейской красотой, но совсем не похожа на Йеннифер. Она была эльфкой.
– С кем имею честь? – спросила Цирилла. – И что тебе нужно от Геральта?
– Понимаю, как это всё двусмысленно выглядит, – глупо улыбнулась эльфка, – но у меня с мастером ведьмаком дела.
– Он должен вернуться к вечеру, – проговорила Цири, рассматривая пришелицу. – Сейчас у него заказ.
– Заказ? – в глазах женщины мелькнуло беспокойство. – Он ничего не говорил о Демоне с перекрёстка?
Цирилла нахмурилась:
– Это же просто сказки.
Эльфка решительно зашла в комнату и направилась к столу, на котором были сложены письма. Начала их ворошить и перебирать, когда почувствовала лезвие острого меча у своей шеи. Цирилла была настроена решительно, а эта женщина ей совсем не нравилась.
– Я не буду читать личную переписку, – серьёзно заверила её эльфка. – Ищу только одно письмо.
– Отойди, – ведьмачка легонько кольнула эльфку. Та сразу подняла руки, попятилась к стенке. Несмотря на то, что она пришла не с пустыми руками, у неё не было даже в мыслях обнажать оружие.
– Послушай, – начала незнакомка. – Последний заказ ведьмака выдался… необычным. В результате на кону жизнь моего любимого человека, и хоть Геральт и в силах его спасти, это будет слишком высокая цена. Я не могу позволить ему оплатить её. – Канарейка хохотнула как-то горько. – К тому же, у них не сложились отношения, и он вряд ли захочет это сделать. Зато я хочу.
Эльфка упрямо посмотрела на Цири. Та опустила меч.
– Я тебе верю, – сказала она с каким-то странным выражением лица. Её глаза будто смотрели куда-то вглубь, а не на Канарейку. Цири помотала головой и снова стала прежней собой. – Геральт уехал на заказ под Оксенфурт. Обычная мантикора, никаких демонов.
– Точно?
– Мне бы он не стал врать.
Канарейка задумалась о чём-то, кивнула словно сама себе.
– Ему не приходило никаких писем? За последний день? Или, может быть, был необычный гость?
Цири помотала головой:
– Не было такого.
Канарейка шумно выдохнула в ладонь, прошлась по комнате, накручивая локон на палец – на нём оставался чёрный след.
– Может быть, ты хотя бы знаешь, где находится святилище Лильвани? – наконец спросила гостья.
– Знаю, – вдруг ответила Цирилла, развернула карту и указала на берег в паре миль от Оксенфурта. – Там вход через пещеру…
Девушка замерла на мгновение, а затем повернулась к Канарейке, старавшейся запомнить путь, и спросила:
– А что за роза, луна и меч, ты знаешь?
Канарейка несколько секунд внимательно смотрела на наследницу Старшей Крови, а затем молча достала из-под плаща великолепную карабелу «Ирис».
– Этот меч?
Цири дотронулась до богатых ножен рукой.
– Да. Тебя ждёт большая опасность.
Эльфка рассмеялась.
– Я знаю.
– Ключ от прошлого, – начала скандировать Цирилла, будто впадая в какой-то транс.
Канарейка тряхнула её за плечи:
– В будущем. А от будущего – в прошлом. Я знаю, это я тоже знаю.
Цирилла очнулась, поджала губы.
– Спасибо, – сказала Канарейка, бросив взгляд на карту. – Ты ведь та геральтова чародейка, которая была в Ковире?
– Нет. Я – Цири.
– Ой, прости… – протянула эльфка, очевидно, решив, что наступила девушке на какую-то больную мозоль.
Чтобы развеять все иллюзии и недопонимания, девушка пояснила:
– Я – дочь Геральта.
– Ты на него похожа, – улыбнулась эльфка. Цири невольно ухмыльнулась. – Так ты – не чародейка?
– Я – ведьмачка.
– Ну конечно, кем ещё может быть дочь Геральта… Спасибо за всё и прощай. Понадобится добрый меч – заходи к кузнецу Хаттори, он тут, недалеко. Скажешь, что от Карины, сделает хорошую скидку.
Канарейка взмахнула рукой и вышла из комнаты. Она надеялась застать Геральта, а его дочь породила в эльфке слишком много вопросов, но, кажется, нужно было спешить.
Даже если Ольгерд ещё не закончил свои дела.
Она теперь была ему должна – целую жизнь, и Канарейка собиралась вернуть долг.
Как раз тогда эльфка и заметила ошивающегося возле кузницы Эйвара Фиакну.
Ольгерд выехал из фамильного склепа фон Эвереков с полным ощущением того, что к каждой его конечности привязали по тяжеленному булыжнику.
Наступала гроза, небо резко потемнело, поднялся ветер. Пусть даже стихия застанет его посреди поля, у атамана не было ни малейшего желания возвращаться назад.
Игру, как обычно, выиграл Витольд. Ольгерда сморило в сон, и брат показал ему последние минуты жизни. Несколько раз. Ольгерд проснулся с криком в полной уверенности, что эта смерть случилась с ним.
Брат был прав и милосерден.
Конечно, одного «прости» не могло хватить.
Ольгред думал, что, окажись он на его месте, придумал бы что-нибудь пострашнее.
Зарядил дождь. Атаман промок буквально за несколько секунд, жеребец стал вязнуть в мгновенно размокшей дороге. Было темно словно ночью, Ольгерд гнал, не разбирая дороги, пока не упёрся в ограду, вывернув из кустов.
Объехал кругом, упёрся в ворота и только теперь понял, куда его занесло.
Внутри что-то затряслось, пальцы одеревенели.
Молния ударила в дерево буквально в ста шагах, оглушительно грохнуло и вспыхнуло. Конь встал на дыбы, затанцевал и рванул вперёд – через дырку в ограде вглубь имения фон Эвереков.
Был ли Ключник ещё здесь? Остались ли кошка и пёс?
Ольгерд спешился у входа в конюшню, завёл жеребца внутрь и плотно закрыл ворота.
Стихия задерживала его, и это было скорее проклятием, чем благословением.
– То есть – это сделал Ольгред? – Канарейка с уже вычерненными волосами втирала в кожу лица гламарию.
