Текст книги "Седьмой прыжок с кульбитом (СИ)"
Автор книги: Сербский
Жанры:
Альтернативная история
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)
Тем временем Яков Моисеевич прищурился:
– Вот скажи, Бережной, почему учение Маркса всесильно?
Вопрос застал Антона врасплох – он увлекся перебором способов поломки ноги парторга, которые я не успел перечислить.
– Дед, выручай, – прошептал он умоляюще. – Половину долга прощаю, и еще потом проси что хочешь!
– Я тебя услышал, – мысленно кивнул я.
А что, позже обязательно припомню. И подобными парторговскими провокациями меня с толку не собьешь, опыт дело великое. Так что, пока парень переключался и собирался с мыслями, я оттарабанил буквально на автопилоте:
– Учение Маркса всесильно, потому что оно верное!
Не позволив мне насладиться победой, парторг выстрелил снова:
– Тогда скажи, в чем основное отличие программы ВКП (б) от программы КПСС?
– Программа ВКП (б) вела к построению социализма, а программа КПСС ведет к построению коммунизма!
– Хорошо, – согласился Косач. – А что сделали декабристы?
– Разбудили Герцена!
Парторг победно оглядел собрание. Ишь, гордый какой! Вроде в моих знаниях есть его заслуга.
– Именно, – согласился он. – А о чем работа Ленина «Шаг вперед, два шага назад»?
О том, что второй шаг делается ради третьего, рассказывать я не стал. Не поймут. До любой цели только два шага – один вперед, один назад. Парадоксы преследуют нас…
Да и нужный ответ давно вбит в подкорку:
– Критика меньшевиков!
– Хм… Неплохо. А какими законами объясняется правильность действий коммунистической партии?
– Отрицание отрицания, переход количества в качество и борьба противоположностей, – снова без запинки выдал я. – Смена капитализма коммунизмом неизбежна.
Здесь я ловко избежал комментов о том, что коммунизм может снова смениться на капитализм, причем не в теории, а на практике. Такое уже было, однако кто ж поверит моим рассказам о финале перестройке в 1991 году?
– Силен, Дед, – уважительно пробормотал Антон. – Только я ответы и без тебя знаю.
– Да?
– Да, я не тупил! Просто вспоминал немного дольше.
Конечно, дольше. А у меня за плечами полный курс истории КПСС. А еще марксисткско-ленинская философия, политэкономия и научный коммунизм. К этому следует добавить политзанятия в армии и политинформации на заводе. Сколько времени зря потрачено…
– А у меня за плечами дырка, – печально заметил Антон. – Такое ощущение, будто меня расстреляли в спину.
– Вот тебе можно сразу ставить пятерку, – сухо сообщил парторг, обращаясь, естественно, не ко мне, а к Антону. – К сожалению, не все как ты. К примеру, комсомолка Ксения Люлька плавает в таких общеизвестных вещах, как биография Надежды Константиновны Крупской.
Позволяя осмыслить этот ужас, он обвел собрание печальным взглядом. Собрание прониклось.
– … А некоторых важных тем не знает вообще. Представляете, товарищи? По работе Ленина «Как нам реорганизовать Рабкрин» двух слов связать не может. Каким образом она собирается жить без этого знания? Танцульки танцевать? Не знаю. Классик Крылов насчет стрекозы прямо сказал: «Ой, придет зима в глаза! Ой, придет! Оглянуться не успеешь». Преподаватель по истории КПСС согласен со мной. И категорически не согласен ставить ей зачет.
Громыхнув стулом, медленно поднялся завкафедрой физкультуры Черныш. Большой и широкий, в цивильном костюме и бороде он выглядел как-то необычно и даже неестественно.
– Постойте, товарищи, – помогая себе говорить, рукой он начал выталкивать слова. – О чем здесь ведется речь? Ксения Люлька – это бальзам на моё больное сердце! Услада глаз моих усталых!
– Да? – поразился проректор.
Я тоже не знал таких интимных подробностей. Ишь, шустрый какой силач…
– Моя спортивная гордость! – с новой силой воскликнул этот румяный бородач. – История нашего института, которой считай, не было, теперь преобразилась! На межвузовских соревнованиях мы не ударили в грязь лицом. Антон Бережной уверенно пробежал восемьсот метров. Пусть с высокого старта и без резкого рывка, но хорошо! Ада Гольдберг не подкачала на четырехстах метрах. Анна Швец одолела бег с барьерами в группе лидеров. А Ксения Люлька не ударила в грязь лучше всех – заняла первое место. Первое! У нас никогда такого не было! Благодаря Люльке наш институт поднялся с колен.
– Чего? – не понял парторг.
– Лучшее время на стометровке! – воскликнул завкафедрой физо. – Это не Люлька, это быстроногая дочь Гермеса! Легкокрылая ласточка. Ксения Сапсан, победитель гепардов! Хороша, зараза…
В старые времена заразой называли женщину, когда восхищались ей. Слово «зараза» восходит к слову «сражать», «сражен» или «поражен». И когда красота женщины сражала наповал, тогда ее и награждали определением «зараза». Конечно, завкафедрой физо имел в виду не внешние данные, хотя они имелись, а физкультурную красоту ласточки. Именно так его и поняли.
Прерывая поток хвалебных эпитетов, с места высказалась Альбина Петровна, что заведует кафедрой вокального мастерства.
– Люлька очень хорошо показала себя на международном конкурсе в Элисте. Только она не пела, а плясала с саблями, – сообщила педагог, потрясая картонкой с золотым профилем Ленина и яркими красными буквами. – Я собиралась об этом докладывать позже, но вот посмотрите сами: почетная грамота за третье место.
– Если вы не зачтете Люльке историю КПСС, – воскликнул бородатый богатырь, – то объясните мне, как мы будем давать ей повышенную стипендию?
– А мы будем давать? – недоуменно склонил голову проректор. – Повышенную стипендию за что?
– За успехи в боевой и политической подготовке, – хмыкнул я.
Но меня никто не услышал, голос завкафедрой физо оказался сильнее:
– За выдающиеся результаты в спорте!
– Возражаю, – буркнул Косач, целясь вдаль многозначительным взглядом.
Антон взял себя в руки и подвел итог дискуссии:
– Полный кринж.
– Что ж, в очередной раз следует констатировать, что парторг всегда прав, – пробормотал я. – Раньше мне казалось, что позерство – это в «Камасутре». Но Косач оказался выше.
– Одна неделя, – быстро сказал Антон вслух.
– Чего? – не понял Яков Моисеевич.
– Дайте мне неделю, и Ксения Люлька будет готова к зачету по истории КПСС. Еще одну неделю – и будет готова к экзамену.
Без промедления он обратился ко мне:
– Значит так, Дед. Ты мне был много должен, теперь не будешь. Сделаешь – и мы в расчете.
А я что? Я без проблем.
Собрание в наших переговорах не участвовало. Высокие стороны переглядывались молча. И затянувшееся молчание означало согласие.
– Спасибо, Альбина Петровна, – прервал паузу проректор Гузий. – Третье место на международном конкурсе – достойный результат. Что касается Бережного, то у меня вопрос. Каким образом оркестр «Надежда» оказался в Элисте, если мы их туда не посылали? Я точно помню, что мы посылали одну Люльку.
Глава 44
Глава сорок четвертая, в которой моя гитара устала дрожать, а утро дышит у ней на груди
В Калмыкию я не попал, хотя и хотелось. Никогда там не бывал, и в этот раз не срослось. Хнычь не хнычь, а так бывает, когда важных людей дела не отпускают. Во времена Ельцина о подобных случаях писали туманно: «Он работает с документами, рукопожатие крепкое».
У меня всё оказалось проще, навалилось как-то разное и сразу. То то, то сё, то это. Подневольных поденщиков, вроде меня, праздничные дни не касаются, больных надо пользовать постоянно. Хозяйство опять же. Закрутился. Как говорится, диван не лежаный, интернет не сиженый. И что делать, если мелодию создают все клавиши инструмента – и черные, и белые? Такова жизнь, и не надо здесь рыдания Ярославны устраивать.
Но не все так плохо. В Калмыкии Антон нащелкал пять пленок, на обратном пути написал толковые путевые заметки, да еще устно изложил отчет по командировке, четко, вполне информативно. Так что представление сложилось. В долгую дорогу оркестр отправился вполне комфортно, на мягких сиденьях автобуса «Икарус». Бело-красного междугородного красавца раздобыл таксист Денис в четвертом автохозяйстве. В качестве мзды пошли какие-то запчасти от «Волги», которые здесь страшный дефицит, а также обещание оплатить бензин. Прямо говоря, копеечное дело.
Деловых попутчиков оказалось мало, всего трое снабженцев с ГПЗ-10. В Элисте они намеревались провернуть какие-то махинации в интересах своего завода, что в наше время считается делом обычным. Тут не надо быть Кассандрой, чтобы догадаться: пушки в обмен на масло. На заводе полно металла, причем всякого, а в Элисте полно мяса и колбасы. От перемены мест слагаемых сумма не изменится, зато жизнь засияет новыми красками. Плановое хозяйство в действии, натянутое на всю страну…
Водитель Икаруса, как опытный экскурсовод, в Калмыкию въехал на рассвете. И сразу признал недействительным совет поэта Фета «на заре ты ее не буди, на заре она сладко так спит». Конечно, особенно не поспишь, когда из динамиков несется бодрый крик «Посмотрите направо, посмотрите налево».
Поэтому туристы и цветущую степь увидели, и восходящее солнце, и табун сайгаков на горизонте. Белые тюльпаны уже отцвели, желтые попадались редко, зато красные, желто-красные и какие-то пестрые еще держались. А цветение мака только начиналось.
– Это хорошо, что желтых цветов почти не видно, – сказала Анюта. – Желтые тюльпаны – вестники разлуки.
– С чего ты решила? – возразила Уля Тулаева. – Золото всегда считалось символом богатства и великолепия.
– Так то золото! – хмыкнула Анюта. – А желтый – это цвет измены, ревности и лжи.
– А красный? – заинтересовалась Жанна.
– Пурпурный – цвет величия, красный – цвет остроумия, а розовый – цвет любви и нежности.
– Кстати, девочки, – предупредила Уля. – Уже говорила, но еще раз повторю: рвать тюльпаны бесполезно, через час завянут даже в банке с водой.
Позавтракали здесь же, на свежем воздухе, чем бог послал в тормозках и кастрюльках. Послушали занятную байку калмычки о черном тюльпане, который цветет раз в девять лет. Цветок настолько редкий, что увидевший его сразу получает исполнение любого желания. Переглянулись, поржали, и помчались в Элисту за победой, в которой никто не сомневался. Благодаря Уле Тулаевой эта уверенность, словно инфекция, поразила каждого участника оркестра, причем без всякого черного тюльпана. Может потому, что черный – это цвет печали?
Сам конкурс описывать нечего – шум гам, пыль и разноголосая толкотня за кулисами летнего кинотеатра. Над сценой – кумачовый транспарант с большим приветом участникам конкурса и категоричным предложением: «Пусть живет в веках дело Ленина». Пусть. Жив и я, привет тебе, привет… Только вот дело Ленина не продержится и века, невзирая на повсеместные призывы. Всё потомки просрали, вместе с полимерами…
Калмыки часто употребляют слово «менд», что дословно переводится как «здоровье». В зависимости от ситуации и статуса визави, «менд» с различными приставками выражает приветствие от уважительного «здравия желаю» до простецкого «здрасте». Местные жители считают, что пожелание здоровья, сделанное от души, охраняет от болезней всех, включая оратора.
Поэтому калмык может просто зайти к соседу только для того, чтобы поздороваться. А вот отправляющимся в путь людям друзья говорят «менд амулнг иртн». Это означает пожелание попутного ветра и доброй дороги, и эти слова были начертаны на еще одном транспаранте.
Отдельно от здания под навесом стоял стенд, какие обвешивают листовками «Их разыскивает милиция». Здесь красовалось что-то похожее – рукописная афиша кинофильма «Джентльмены удачи». Ярким пятном она прямо-таки лезла в глаза. Все три джентльмена выглядели узнаваемо, поскольку были тщательно прорисованы. Но особенно клубному художнику удался золотой шлем Александра Македонского, на лобной части которого он начертал замануху: «Только 3 мая!».
Ширина стенда предполагала два рекламных места, но взамен еще одной афиши декораторы поместили огромный профиль Ленина. Заполнение пустого места произошло из-за танцевального конкурса, ведь кина сегодня не будет. Удивлял текст под профилем вождя. Вместо имени и фамилии там поместили эпитафию: «Ум, честь и совесть нашей эпохи».
Майская погода коварна и обманчива, только этого здесь не ощущалось. Калмыцкое солнышко светило ярко но, слава богу, не жарило. Ветерок обдувал. Птички чирикали. Пахло множеством танцующих людей и почему-то овцами. А вот дождиком, наоборот, совсем не пахло. В общем, погоды выдались исключительные. Но главным ощущением конкурса было напряжение, которое плотным облаком висело над театром.
Вот на таком волнительном фоне состоялась тайная жеребьевка. После чего администратор, блестя хитрыми глазами карточного жулика, указал Ксении Люльке ее место в очереди. «Твой выход за танцорками из Болгарии. Видишь тех крепких девиц в цветастых фартуках? Да, что ржут как кони. Когда их объявят, быстро выдвигайся за кулисы».
Во избежание скандала Сеня прилетела сюда в компании с педагогами – заведующей кафедрой вокального мастерства Альбиной Петровной и председателем профкома Хромовой. И наставники отнеслись спокойно к внезапному появлению живой музыки. Даже с облегчением – это освобождало Альбину Петровну от необходимости подходить к обшарпанному и наверняка раздолбанному пианино.
– Я за ней присмотрю, – веско пообещал Антон, добавляя в голос серьезную толику убедительности.
Альбина Петровна поверила. И не только поэтому – Антон не врал, а женщины такое чуют мигом. Благосклонно кивнув музыкантам, она со спокойной душой удалилась на свое место в жюри.
Время выступления Сени предполагалось не скоро, поэтому отошли в тенек оглядеться. Любое соревнование состоит из тягучего ожидания и нервной суеты вокруг. Кому здесь повезло, так это Уле Тулаевой – ее сразу забрали родственники с обещанием вернуть в нужное время. Конкурсанты менялись на сцене быстро, но их было много. И после короткого совещания решили аппаратуру из автобуса не доставать.
– Зачем? – сказала Анюта. – Не сцена, а проходной двор. Колонки уронят, шнуры затопчут, микрофоны сопрут.
Денис и Иван эту идею горячо поддержали. Оркестранткам их представили как грузчиков, служащих при автобусе, и выполнять эту роль таксистам совсем не улыбалось.
– Логично, – согласился с Нюсей Антон. – Многие под магнитофон пляшут и не парятся.
– Сделаем по образцу ереванского выступления, – подвела итог Варвара, – выпустим голый хор и барабаны.
Говоря «голый хор», она имела в виду «без инструментов», именно так ее и поняли. Хотя в моё время голая массовка на сцене никого уже не удивляет. Более того, удивляет одетая. Что касается поездки в Армению, то речь о ней еще будет. Этот вояж вспоминать не любили, но сейчас опыт, что сын ошибок трудный, пригодился. Да и каноническое исполнение казачьей песни «Ойся, ты ойся» предполагало именно хор.
Ойся, ты ойся, ты меня не бойся,
Я тебя не трону, ты не беспокойся.
А еще просил казак правды для народа,
Будет правда на земле, будет и свобода.
Номер, отрепетированный до автоматизма, оркестрантки выдали на одном дыхании. Сеня шашками отмахала на отлично, хор спел слаженно, барабаны отыграли четко и громко. Да еще Антон на гармошке отработал четко, с переливами и заездами в импровизацию. Всё вместе это выглядело зажигательно, зрители долго хлопали.
А потом снова началось томительное ожидание результатов. В другое время посмотреть чужие танцы было бы интересно, но сейчас все желали скорейшего окончания конкурса. Гулять здесь особенно было некуда, обычная городская окраина. Даже наглядная агитация, уверяющая партию, будто она едина с народом, была привычна и, в отличие от рекламы кино, совсем не бросалась в глаза. Как и припыленная «Слава КПСС» с присной растяжкой «Решения XXIV съезда в жизнь».
Отдельным укором висел плакат «Смелее выдвигайте женщин на руководящую работу», оставшийся, видимо, с времен праздника Восьмого марта. А вот свеженарисованные лозунги «Мы за мир» и «Мы дружбой спаяны в кулак» – мотивировали, особенно мощный кулак.
Что касается руководящих женщин, то в скверике высился бюст Клары Цеткин, матери феминизма и автора женского праздника имени Восьмого марта. Памятник Кларе был облюбован голубями настолько, что его никто не отличил бы от памятника Розе Люксембург, если бы не соответствующая надпись на постаменте.
Следует заметить, что в прежние времена женский день отмечался 23 февраля, пока был в силе старый стиль. И когда узаконили григорианский календарь, феминистки стали отмечать свой день и 23 февраля, и 8 марта. Именно поэтому, в знак демонизации женской эмансипации, демон революции Лев Троцкий назначил мужской праздник на 23 февраля по новому стилю. Регресс нарастал, и примирить маскулистов и феминисток решился товарищ Сталин, когда ради солидарности трудящихся растянул первомайский праздник два дня. Трудящимся это понравилось, однако противоречия сохранились.
Из памяти в голову вылезли стихи Блока: «Ночь, улица, фонарь, аптека. Бессмысленный и тусклый свет…». В реалиях сегодняшних событий эти строки следовало бы читать иначе: «День, скверик, солнце, танцы. Бессмысленные крики, яркий свет»'.
Мороженое в буфете кончилось еще с утра, лимонад подвозили два раза, и его разбирали даже горячий. Пришлось Антону «доставать» из рюкзака трехлитровую банку яблочного сока, причем делать это неоднократно. Жажда оркестранток была такой силы, что бездонный рюкзак никого не озадачил. А про общественный туалет, благоухающий за чахлым сквериком, у автора путевых заметок вообще слов не хватило. Видимо, о местных достопримечательностях Антон решил писать по правилам «или правду, или ничего».
Нудное ожидание скрасили два шустрых красавчика в кавказских национальных костюмах с газырями. Мелкие наглоглазые горцы, с кинжалами на поясе и в шикарных мягких сапожках, смотрелись импозантно. Полюбоваться стройной вооруженной казачкой подходили многие, а эти двое с ходу стали клеить Сеню, предлагая станцевать вместе с ними там, где захочет. Хоть здесь, хоть в прекрасном городе Назрань.
Ухажеров совершенно не смущало, что даме в казачьем цветастом наряде они по плечо. Убалтывал красотку один, второй лишь молчаливо выглядывал из-за плеча товарища. Люлька озиралась испуганной ланью – калмыцких женихов она пока что чудом избежала, но и ингушской женой ей становиться как-то не хотелось. Впрочем, насчет прочих ухажеров Сеню одолевали похожие мрачные сомнения. В ее взгляде так и читалось: «Нафиг-нафиг!».
Оркестрантки сначала притихли, а потом оживились, потому что вперед выдвинулся Федот Сиротин. В автобусе братья не проявили себя совершенно, дрыхли как сурки. Даже скрипачек Зину и Аллу не обжали, хотя определенно обещали это сделать. На сцене им занятия тоже не нашлось, и вот теперь вдруг появилось какое-никакое развлечение.
– А давай со мной спляшешь? – лениво предложил Федот, поигрывая маракасами. Парень везде таскался с погремушками, старательно разучивая пластику движений своего образа.
А когда рядом с братом возник Кот, Сеня с удовольствием спряталась за их спинами. Склонившись над оратором, Кот прикинулся глухим:
– Чо сказал, ойся?
С именованием Кот угадал, словом «ойся» казаки называли вайнахов – чеченцев и ингушей. В папахах танцоры могли бы казаться выше, только прошли те времена, когда снимать этот символ маскулинности считалось недопустимым. Теперь многие условности позади, да и гулять в меховом головном уборе жарко. Будучи на две головы выше ухажеров, в тесной майке Кот выглядел грозным качком с картинки «Бицепсы-трицепсы, жим от груди».
– А я тебя знаю! – неожиданно воскликнул танцор. – Ты Костя Сиротин, полутяжелый вес!
– Да, – согласился Кот. – Это я.
Он не стал скромничать и страдать излишне жеманными жестами. Его, чемпиона города, давно уже не удивляли подобные выкрики поклонников.
А танцор продолжил воспоминания:
– Ты к нам в Назрань зимой приезжал. И в финале кубка Рафика Гаджиева побил!
– Да, – снова согласился Кот. – Было дело. Больше никогда не приеду.
Из-за плеча оратора выглянул присный джигит:
– Почему?
– Болельщики ваши не понравилась, – развел руками Кот. – Крикливые очень. И орут всякие глупости. Разве для этого человеку дан язык?
– Зачем так сказал? – возмутился первый танцор, сжимая рукоятки кинжалов. – Обидна сказал!
Он был гладенько брит и казался пухленьким. А когда надул розовые щечки, стал похож на хомячка.
– А зачем ты такой нервный? – удивился Кот. – Какие-то проблемы?
От этих слов танцор налился красным.
– У меня проблемы⁈ – выпучив глаза, бесстрашно возопил он. – Это у тебя сейчас будут проблемы! Без зубов знаешь какие проблемы?
– Толстым волноваться вредно, – подключился к разговору Федот. – От этого кровь густеет. Впрочем, о чем это я? Процесс уже пошел.
– Сам ты пошел! – вылез танцор, выступающий вторым голосом.
– Так, ребята, вам пора домой, – решил Кот. – Или вы отвалите отсюда, как прогулочный пароход от дебаркадера речного вокзала, или одно из двух!
Мудрый руководитель, каким позиционировал себя Антон, в досужие диспуты не лез. Помалкивая, он лишь посматривал, и одно это делало его в глазах окружающих умнее. Старый совет бабушки Степаниды «молчи больше – за умного сойдешь», оказался не пустым сотрясением воздуха.
Однако здесь пора было уже что-то решать – прения летели к горячей фазе, при которой полемика пахнет жареным. Пусть у горцев кинжалы декоративные, но и жестянкой можно травмировать неслабо. Антон оглянулся, ища глазами Дениса, когда острый международный конфликт неожиданно погасила Анюта.
Появившись откуда-то со стороны, она опустила на землю груз, огромную двухведерную кастрюлю. После чего со стоном разогнулась, удерживая крышку в руках. И запах пирожков поразил тонкий музыкальный слух оркестранток. И не только пирожков. Здесь виднелись коржики, сочники, булочки, бублики и прочая выпечка. Всё это было небрежно свалено вповалку, и от такого хаоса икебана казалась еще более прекрасной.
Вмиг оценив обстановку в виде взъерошенных мальчиков, Нюся произнесла ласково:
– А ну-ка успокоились все!
Настолько убедительно сказала, что все успокоились. И мальчики, и девочки. Причем девочки сразу набросились на румяные пирожки, а мальчики, тоже учуявшие волшебные запахи, лишь дружно уставились на чарующий дух выпечки, поднимающийся над кастрюлей. Специально для них последовала новая команда:
– Кушайте, гости дорогие, хватайте, сваточки! – сменив позу, она подперла рукой натруженную поясницу.
Хорошо известно, что женщинам с низким голосом свойственна доминантность и экстраверсия. Они не любят ограничивать себя в сексуальных связях и пользуются большей популярностью у мужчин. Людям с низким голосом легче быть убедительным: вот ты думал одно, а через минуту агитации глядишь – ты уже думаешь другое.
Однако сейчас Нюся применила элементарное ментальное давление, а не женское обаяние. Помогло сразу, выпечку начали хватать все. Ухажерам тоже досталось, как и таксистам Денису с Иваном. Нахапав пирожков, сколько в руки уместилось, они скрылись в толпе.
Да, совместное питание сближает людей. А если смотреть шире, то от тяжких дум четко помогают две вещи: вкусный секс и хорошая еда. Точнее говоря, хороший секс и вкусная еда. Насчет секса в такой толпе думать было нечего, поэтому народ набросился на то, что Нюсе бог послал в кастрюле. И ожидание стало выглядеть не таким томительным, хотя мучное и вредно.
Но все кончается. Кончилось и это, вместе с объявлением результатов.







