Текст книги "Лариса Мондрус"
Автор книги: Савченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)
Гениальные идеи зачастую до боли просты. Шварца осеняет, что ведь между Федеративной Республикой и Западным побережьем Штатов разница во времени составляет девять часов, то есть если в Дюссельдорфе семь вечера, то в Лос-Анджелесе только четыре утра того же дня. Не попытаться ли использовать эту ситуацию?
Шварц узнает точное время выступлений Мондрус в Кёльне и Лос-Анджелесе, звонит в аэропорт относительно авиарейса – первый самолет в Штаты шел утром из Дюссельдорфа, причем в Лондоне делалась пересадка,– и потом чуть ли не по минутам рассчитывает алгоритм дальнейшего поведения. При удачном стечении обстоятельств, если не произойдет никаких форс-мажоров ни с самим шоу, ни с расписанием вылета, ни с пересадкой в Лондоне, Лариса может успеть на "праздник песни" даже с небольшим запасом времени. Спокойным сном, правда, придется пожертвовать.
В результате тщательно спланированной операции Мондрус отправилась на репетиции в Кёльн, а Шварц вылетел в Лос-Анджелес, чтобы подготовить приезд жены. За неделю он прошел с музыкантами весь репертуар Мондрус.
Наконец настал этот критический день – 7 июля. "Бал в летнюю ночь" благополучно оттрубил фанфары, Лариса выполнила свою договорную миссию и сразу выехала в Дюссельдорф.
Погода, слава Всевышнему, сюрпризов не преподнесла, связь с Лос-Анджелесом тоже была отличной, и Эгил, волнуясь, отслеживал четкое передвижение жены: вылет из Дюссельдорфа, посадка и взлет в Лондоне – все по графику. Оставалось только ждать десяти часов, пока "боинг" не приземлится в Лос-Анджелесе.
– Наконец наступил момент,– вспоминал Шварц,– когда мы с главным администратором "праздника песни" Арнистом Таубе выехали в аэропорт встречать Ларису. Самолет прибывал точно по расписанию. Приехали, ждем не дождемся, у меня просто земля горит под ногами. Объявляют: "боинг" совершил посадку. Пассажиры пошли косяком, а моей Ларисы нет и нет. Вдруг увидел ее – и испытал невероятное облегчение.
– А для меня это было настоящей пыткой,– замечает Лариса.– Петь в двух отделениях после такого долгого перелета, да еще с музыкантами, которых я ни разу в жизни не видела.
– Но учти,– поправляет Эгил,– с американскими музыкантами, настоящими "профи". Организаторы хотели подсунуть нам эмигрантов: они, дескать, стоят намного дешевле. "Зато играют хуже,– возражал я,– нет, давайте самых лучших". И настоял на своем.
Концерт начинался поздно вечером в культурном центре Пассадена, там же была и наша гостиница. Когда мы добрались туда, оставался еще час с небольшим. А Ларе надо сделать прическу, погладить платье. Но ей вдруг так захотелось спать, что она начала бредить: "Дайте мне на полчасика прилечь".
– А в самолете нельзя было отдохнуть?
– Вообще можно. Там и кресла откидываются, но я в полете не могу спать.
– Я-то знаю,– продолжает Шварц,-.что если позволю Ларе дойти до кровати, то ее потом пушкой не разбудишь. Да и петь она хорошо уже не сможет, связки должны быть в разбуженном состоянии. Пришлось чуть ли не силой тащить ее в холл, где полно народу, играет биг-бэнд, танцуют. И моя голубка нашла в себе силы взбодриться.
– У меня перед выступлением вдруг появились жуткие страхи,– говорит Лариса.– В каждой песне есть места, где одну фразу следует затянуть, сдержать – "ритэнуто", а другую исполнять "ад либитум", в свободном темпе, по интуиции. Чем профессиональнее музыканты, тем они больше "схватывают", а дилетанты сразу бросают играть – и тогда "дырка", исполнитель остается наедине со своим голосом. Но мои музыканты оказались "спецами", они умело притормаживали ритм в нужных мне местах.
– Короче, мы провернули эту авантюру с 8 июля очень удачно.
Слушая рассказы о затяжной гастрольной горячке 1977-1981 годов, просматривая в Грюнвальде ворохи рецензий на выступления певицы в разных уголках планеты, прослушивая ее немецкие пластинки, я не мог потом сопоставить все это с мнением Ю. Панича о том, что "ее (т. е. Мондрус) большая западная карьера не состоялась именно потому, что она не была экзотична" и т. д. Согласен, Лариса Мондрус далека от некой экзотики в стиле "а-ля рюсс", но что значит "не состоялась большая западная карьера"? Не понимаю этого, когда читаю, например, рецензию в канадской газете: "Светлым был прошлый вторник для собравшихся на концерт в Оттаве латышей. Звезда германского телевидения Ларисса (родом из России, а теперь живет в Мюнхене) своим фольклорным репертуаром возродила воспоминания о прошлом на родине. Публика "жила" вместе с ней и часто хором присоединялась к пению. Богатым звучанием певица провела весь концерт соло. Она обладает широким по диапазону голосом, силой и чистотой напоминающим Барбару Стрейзанд".
Кто-то может возразить: "Ну это латыши, маленькая диаспора, неумеренная похвальба крошечной нации". На что я отвечу: во-первых, и латышей немало рассеяно по миру, и они, не в пример другим эмигранткам из бывшего СССР, показали себя на редкость сплоченным пародом. Во-вторых, Мондрус выступала в Америке, Израиле Австралии, других странах, причем не только с русскими или латышскими программами. Не будем забывать, что Мондрус – интернациональная исполнительница, свободно поющая и по-немецки, и по-английски, и по-итальянски. Так что ее слушательскую аудиторию в количественном плане подсчитать очень сложно.
В Германии на пике карьеры певицы появился справочник, название которого не нуждается в переводе: "Star szene'77. 1000 top-stars". Там, среди имен Д. Эллингтона, Б. Гудмана, Дж. Ласта, Д. Руссоса, Ф. Синатры, Б. Стрейзанд, К. Готта, "АББА" и других звезд мировой эстрады, я обнаружил и справку о Мондрус: "Настоящая русская, прямо как из книг,– это Лариса. Нет ничего, в чем бы Лариса отставала от своих западных коллег. Будучи еще в СССР, она гастролировала в Польше и ГДР, выступала на телевидении Латвии и Москвы. Снималась в кино, встречалась с космонавтами, разъезжала по бескрайней ее стране и пела при этом песни на английском, немецком и итальянском языках. Она была любимицей подводников во Владивостоке так же, как и подростков от Риги до Казахстана. Ее пластинки выпускались в первом тираже в 700 тысяч штук. За несколько лет Лариса Мондрус, девушка из Риги, стала восточнее Эльбы пользоваться широкой известностью. С ее первой долгоиграющей пластинки под названием "Ларисса" она теперь строит свою карьеру у нас..."
В 1978 году Мондрус в сотрудничестве с молодой поэтессой и продуцентом Андреа Андергаст записывает на фирме "Ариола" новую пластинку с песней "Мистер Потейто", в свое время очень популярной в исполнении итальянки Риты Павоне.
С "Мистером Потейто", а также другими шлягерами – "Тюльпаны из Амстердама" и "Оставайся этой ночью со мной" (эта песня часто звучала на радиоволнах как раз после полуночи) – Мондрус приглашают в телешоу Ганса Шенка "Голубой Овен" ("Дёр блаур бок"). Г. Шенк – известный в ФРГ комик, любимец народа, и попасть к нему в программу, которая выпускалась всего раз в год и транслировалась на всю Германию, было и очень трудно и архипрестижно.
Однако оставим доказательства "звездности" Ларисы Мондрус. Что есть слава? Как заметил поэт, яркая заплата на ветхом рубище певца. На Западе есть и другой показатель творческого успеха – материальное благополучие. Здесь тоже наблюдался прогресс: одни машины менялись на другие, более престижные, строился собственный дом в Грюнвальде, куплен магазин "Веше траум" (об этом позже), приобретена яхта вместе со стоянкой на берегу Адриатики...
Минуло пять лет с того дня, когда Лариса благодаря случайности с балтийским круизом видела своих родных. Единственным утешением после разлуки служили письма да телефонные разговоры. И вот очередной звонок из Риги. Лидия Григорьевна сообщает, что у них на днях состоится туристическая поездка в Польшу, два дня они с отцом проведут в Варшаве, остановятся в гостинице "Москва". Лариса возликовала – снова забрезжила возможность увидеть маму. Варшава хоть и соцлагерь, но это все-таки не Рига, можно нормально встретиться и без страха пообщаться. Она очень ошибалась, думая так. Ведь была и другая логика: Польша – хоть и заграница, но это все-таки соцлагерь со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но мы все привыкли верить в лучшее. Так нас воспитали вожди, делая нам бесконечные подлянки и отодвигая это "лучшее" на потом (еще помнится хрущевское обещание: "следующее поколение советских людей будет жить при коммунизме").
Мондрус немедленно оформляет визу, заказывает билеты на поезд, бегает (ездит!) по магазинам, покупая для мамы и папы подарки. Такие хлопоты доставляют ей одно удовольствие. Предвкушение ведь всегда лучше, чем свершение.
Земля совершает в космическом пространстве-времени положенный ей путь, и в варшавской гостинице "Москва" (доводилось и мне бывать в ней) происходит долгожданная встреча Ларисы со своими родителями. Объятия, слезы, поцелуи... Папа и мама немного постарели, но держатся молодцом. Дальнейший ритуал известен: они гуляют по улицам, фотографируются, покупают янтарь, сувениры, вечером ужинают в ресторане.
На следующий день Гарри вносит в программу неожиданный нюанс:
– Ты на нас не обижайся, дочка. Так получилось, что здесь два товарища хотят побеседовать с тобой.
– Какие еще "товарищи"? – насторожилась Лариса.
– Ты не волнуйся, дочка. Они заверили, что с твоей головки ни один волосок не упадет...
– Что-что?!
– ...и обещали, что ты в полном порядке вернешься к себе. Мы договорились, что они подойдут полчетвертого к нам в номер.
Лариса ощутила тревогу и еще больше растущее раздражение. Что за контакты могут быть у нее с какими-то "товарищами", если с советским прошлым покончено давно, раз и навсегда?
Точно в условленное время раздался стук в дверь, и в номер вошли двое молодых русских парней типа "веселых и находчивых". И сразу: "Привет, Лариса, как дела? Как доехала? Как погода в Мюнхене? Как Варшава?" Вопросы один за другим, будто сто лет ее знают и безумно рады встрече.
– У нас к тебе небольшой разговор. Ты же в курсе, вот мы твоим родителям помогли встретиться с тобой...
Мондрус сразу поняла, из какого ведомства "прилипчивые парни". Ситуация складывалась более чем странно: ни родителям слова не скажешь, что она об этом думает, ни к черту послать этих приветливых ребят нельзя. Хочешь не хочешь – веди светскую беседу.
– Ну если вы не хотите говорить о своих соотечественниках... Мы понимаем. Но у вас там еще есть знакомые немцы, бывают иностранцы...
– Конечно.
– Они же известные люди... Поверьте, нам ничего такого особенного не нужно. Так, информацию общего свойства, самую малость: чем занимаются, что им нравится, что не нравится, вообще об их духе, настроениях... Это же интересно знать. Ничего важного тут нет. Обыкновенный разговор...
Лариса уже не знала, как их еще отшить – лезут прямо без мыла...
– Вы, Лариса, даже не представляете, как мы можем быть вам полезны.
– И как, интересно?
– Расскажем. Вы открыли магазин женской одежды...
"Надо же, и об этом знают,– подумала Мондрус.– Не иначе как от родителей".
– ...В один прекрасный день к вам поступает большая партия товара из какой-нибудь страны – бесплатно! Вам ничего не придется оплачивать. То есть мы можем помочь в вашем бизнесе, у нас есть хорошие связи. Мы вообще бы могли чаще встречаться. Скажем, следующее свидание организовали бы не в Польше, а в Болгарии, там все проще, мы чувствуем себя как дома. Там же устроили бы и вашу встречу с родителями.
– Нет, нет, я не хочу ничего.
"Ну все! – сердце у Ларисы сжалось от собственной смелости.Подписала себе приговор. Теперь они сделают все, чтобы я не вернулась в Мюнхен".
Но кагэбэшники, по словам Мондрус, восприняли ее отказ на удивление спокойно, будто предвидели и такую реакцию их визави. Они ослабили натиск и даже начали "отступать", однако дали понять, что разговор далеко не окончен и впереди будут новые попытки склонить ее к сотрудничеству.
– Вы все-таки подумайте, Лариса. Взвесьте все плюсы и минусы. Тогда осознаете выгоды вашего союза... Давайте сделаем так. Если вы надумаете пришлите обыкновенную почтовую открытку с розочками и своим автографом. Мы будем знать, что вы принимаете наше предложение. И тогда немедленно организуем вам встречу с родителями. Скажем, в Софии. Там же и поговорим. Ничего не бойтесь, это вас ни к чему не обязывает.
– Они ушли,– рассказывает мне Мондрус,– но предупредили, что вечером заглянут снова. Нет, не по делу, просто хотят оказать мне дружескую услугу – познакомить с "ночной жизнью" Варшавы, которую большинство туристов, дескать, не видят. Уходя, они позвали в фойе Гарри Соломоновича и маму. Я сижу, жду, родителей долго нет. Не вытерпела, вышла из номера, спускаюсь по лестнице и вижу, как у колоны все четверо о чем-то возбужденно беседуют. При моем появлении разговор немедленно прекратился. "Товарищи" сразу попрощались и исчезли.
Реконструируя варшавский эпизод из жизни Мондрус, я вспомнил свою рижскую встречу с Великим кардиналом вечности. Господи, как давно это было, почти сорок лет назад. И было ли? Сегодня, в эпоху непонятно какого строя, все кажется таким смешным, ничтожным, ирреальным. Спросить бы у молодых: встречаются ли у них такие чудеса? Впрочем, можно и не спрашивать. Ветер имеет привычку возвращаться на круги своя. История тоже, как известно, имеет тенденцию к повторению. Сначала в виде трагедии, потом в виде фарса.
– Мы вернулись в номер,– продолжает Лариса,– и я разревелась. "Зачем же вы меня так подвели? – упрекаю родителей.– Если мы давно не виделись, то это еще не повод, чтобы таким образом встречаться со мной..." Гарри только руками разводил: "Прости нас, дочка, они так настаивали. Обещали, что ничего особенного не произойдет... Упрашивали даже... Говорили, что хотят увидеть знаменитую певицу..." Потом даже признался, что в фойе они устроили ему настоящую головомойку: "Что же эта ваша дочь, Гарри Соломонович, такая строптивая? Отец вы или кто? Вы должны урезонить ее, привести в чувство. Давайте, давайте... Активней давите на нее..."
Я звоню в Мюнхен и, подозревая, что телефон прослушивается, пытаюсь Эгилу объяснить ситуацию эзоповым языком: "Понимаешь, тут со мной произошло нечто ужасное". А он не врубается: "Со здоровьем что-то?" – "Нет".– "С мамой?" – "Нет, мама в порядке".– "С папой?" – "С ним тоже все нормально"."Что же тогда?" – "Ну, ужасное, ужасное. Именно со мной..." Я так и не сумела найти подходящих слов. "Ладно, если у тебя что-то случилось и ты не можешь толком рассказать, езжай домой, буду ждать".
Я распрощалась с родителями, схватила свои манатки – и на такси, прямо на вокзал. А у них там два вокзала, и я с перепугу примчалась не на тот, что надо. Спросить ни у кого не могу, потому что не знаю языка. Опять хватаю такси, кое-как объяснила, где-то меня высадили, а уже темно, и я по этим перронам едва добралась, буквально заскочила в поезд, потому что он уже отходил.
Обида на родителей сидела во мне очень долго – так они подставили меня под удар. Хотя и их понять можно: дочь во "вражеском стане", а всесильное КГБ рядом... И через пару лет история повторилась...
– Лара очень переживала, Борис. Я с ней, естественно, поехать не мог, поскольку работал на радиостанции. Нам пребывание в соцстранах категорически не рекомендовалось.
Где-то вскоре после этого звонит из Парижа моя давняя знакомая. Особа по имени Парсла. Коренная латышка, блондинка с длинными волосами, этакая секс-бомба. В середине 50-х она работала танцовщицей в Рижское филармонии, ее жанр – фольклорные песни и пляски. В 1957 году на Московском фестивале она закрутила роман с одним французом и родила от него ребенка. Позже выяснилось, что ее француз левого толка, чуть ли не коммунист, но тоже музыкант, композитор. И когда Парсла некоторое время подвизалась ведущей нашего эстрадного оркестра, то активно с ним переписывалась. Дело кончилось тем, что они зарегистрировали свой брак в Риге, и Парсла уехала к нему во Францию.
Обосновавшись в Мюнхене, мы возобновили наше знакомство; к тому времени она уже десять лет жила в Париже.
И вот этот звонок. После традиционных вопросов о здоровье, делах и погоде Парсла вдруг говорит: "Сейчас я передам трубку одному твоему знакомому, тебе будет интересно". И я слышу голос... Кого, ты думаешь?
– Не знаю.
– Низкий, бурчащий, вечно недовольный голос незабвенного Паулса. "Раймонд?! Ты в Париже?!" – "Ну да. Узнаю этот, как всегда, гадкий голос". Паулс всегда находил меткие выражения. Порой такие, как обухом по голове. У меня в самом деле по тембру голос не из приятных. И еще он дал понять, что по ночам, под одеялом, слушает "Свободу" и оттуда знает мой голос. Все наши "голоса" считались тогда "гадкими".
Парсла уговаривает меня приехать в Париж на встречу со старыми друзьями. "А Раймонду это не помешает? – спрашиваю.– Ты же знаешь, не все так просто". Она опять передает трубку Паулсу. "Раймонд, я все же должен тебя предупредить. Ты понимаешь? Чтобы не навредить тебе".– "Не-е-ет. Что мне?.. Я с ними... Меня же туда..." Он бурчал что-то невнятное, но я понял, что ему ничего не страшно.
Мы с Ларой еще не были в Париже, потому приняли предложение. Поехали на своей машине "Пежо-604". Добрались без приключений.
Парсла устроила нас в симпатичный отель, почти в центре. Сама она работала теперь при ЮНЕСКО, часто навещала свою маму в Риге, но ей это проще – у нее был другой статус.
С Паулсом мы провели два полных дня. Ходили по разным выставкам, посетили центр Помпиду. Так совпало, что на наше пребывание в Париже пришелся мой день рождения – 15 апреля.
Я говорю Парсле:
– Давай показывай нам ресторан, устроим вечер, отметим мой юбилей.
– "Альказар" подойдет? Шоу, отличная еда...
Едем по Бульварам. Я поставил кассету, которую специально захватил с собой. Там Лара поет на английском песню Фицджеральд "Апрель в Париже", прямо как по заказу. Думаю, сейчас Паулс обалдеет. А он никак не среагировал. Видимо, в английском был не силен. Лариса стала ему переводить. Но я видел, что он не слушает, занят своими мыслями. Для него вообще несвойственно похвалить кого-то, сказать хорошее слово. Себя он тоже немножко принижал, но и восторгаться кем-то никогда не станет, промолчит. Помню, в Москве он кисло одобрил наш паркет: "Ну да, Москва... У нас в Риге деревня... доски..." А здесь потрогал в машине сиденье: "Ну, следующий раз, когда приедешь встретиться со мной, смотри, чтоб кожа настоящая была". Я ответил: "Это и есть настоящая кожа".
Сделали остановку у собора Парижской Богоматери, сфотографировались. Я спрашиваю:
– Раймонд, ничего, что я рядом с тобой стою?
– Теперь, конечно, по кабинетам таскаться... "С кем стоял? Почему стоял?" Но я на них на всех положил... Они со мной ничего поделать не могут... Я с ними на рыбалке...
Его жена Дана рассказывала: "У меня дома всегда бутылка наготове. Как только приходит какой-нибудь "товарищ", первым делом на кухне усаживается и запанибрата: "Дана, как жизнь?" Я сразу поллитру на стол и закуску. Так они у нас и пасутся..." Да, Раймонд никогда не был покупным, но "они" любили в его солнышке погреться.
Приехали в "Альказар". Программа большая: музыка, девки с голыми титьками, роскошный обед. Посмотрел меню – цены аховые. Но – день рождения, а я широкий, один раз можно. На четыреста долларов посидели. Паулс, конечно, не пил, ни к чему не притрагивался. Он тогда очень переживал по поводу безденежья. Чувствовал себя стесненным и несколько раз жаловался: "Ты же понимаешь, я там не нуждаюсь ни в чем, а еду за границу – валюту не дают. Я же не первый раз выезжаю – и всегда как бедный родственник..."
На следующий день мы опять куда-то культпоход затеяли, я имел кредитную карту "Американ экспресс" и всюду, в "Альказаре" тоже, расплачивался чеками. Паулс заметил это. "Ну да, смотрю, он вынимает какие-то бумажки, что-то подписывает, я тоже автоматически полез за своим плацкартным билетом". Такой у него был юмор.
Вообще он приехал в Париж по делу – с магнитофонной записью своего нового проекта. Надо отдать должное Паулсу, он никогда не останавливался на достигнутом, как Рознер. Всегда придумывал что-то новое. Сделав, например, программу с большим оркестром, говорил: "Больше меня это не интересует",– и брал для следующей работы... детский хор. А тут он придумал на целый вечер литературно-музыкальную композицию, в которой был занят всего один театральный актер, Лепиньш, с такими национальными, очень политизированными мотивами. Его программа шла несколько вечеров в Риге, затем ее с треском сняли. Нормальная ситуация для Паулса: либо его программу не "режут", либо он не делает программу, которую могут зарезать. К тому времени, то есть к 80-му году, он имел сильное общественное положение.
Паулс создал эту композицию, сделал запись для пластинки – и вдруг все запретили, и программу, и пластинку. Это был большой скандал. А запретный плод по-настоящему сладок. Он привез запись в Париж, не побоялся договориться с молодежной эмигрантской организацией, отдал им весь материал. И они выпустили пластинку. Под эгидой КГБ – латышская аббревиатура "Культурас глабшанас биедриба" ("Общество спасения культуры").
– Как-как? – я словно проснулся.– Что за КГБ?
– "Культурас глабшанас биедриба" – "Общество спасения культуры".
– Оригинально!
Нечего сказать, умеют люди поиздеваться. Ладно, оставим Паулса и юморных ребят-эмигрантов. Последнее знаменательное событие 1980 года в жизни Мондрус – выступление в нью-йоркском ресторане "Садко". Именно в этом заведении Жени Бендерского и начался, по свидетельству Миши Шуфутинского, ресторанный бум на Брайтоне. В "Садко" пели Люба Успенская, Марина Львовская (бывшая солистка ленинградского мюзик-холла), конечно, сам Шуфутинский со товарищи.
Эксклюзивная поездка в Нью-Йорк состоялась благодаря Ефиму Ласкину, дельцу-торговцу (проще сказать, мафиози), с которым познакомил Ларису в Мюнхене пианист Кондаков. Игорь сказал, что у его друзей-купцов появились модные недорогие шубы, Лариса могла бы посмотреть, вдруг что-то приглянется. Ефим Ласкин торговал не только шубами, он держал несколько казино, с которых каждый вечер снимал крутой "навар"; занимался и другим нелегальным бизнесом.
Ресторан Жени Бендерского, только что открытый и как следует не раскрученный, нуждался в хорошей рекламе. Видимо, поэтому Ласкин и предложил Мондрус: "Почему бы тебе не попеть в "Садко"? Там хозяин – мой друг".– "Как же я поеду туда? – растерялась Лариса.– Кто оплатит дорогу, мой гонорар? Почему я должна верить твоему приятелю?" Ласкин, улыбаясь, вытащил пачку тысячных купюр (в марках): "Говорю тебе – мой друг. Но если есть сомнения, я субсидирую твою поездку, а он мне потом отдаст. Сколько нужно на все про все?" И он зашелестел банкнотами...
Мондрус провела в Нью-Йорке две недели. Одна, без Шварца. Жила у Дины Лекух, выступала только в "Садко", репертуар – развесистая русская "клюква": "Очи черные", "Ямщик", "Две гитары"... Вот такие приватно-авантюрные гастроли тоже имели место в ее концертной практике.
Глава 7
КРУИЗЫ И СЮРПРИЗЫ
"Сагафьорд" – грезы наяву.– "Рио-Гранде" есть только в Бразилии.Операция в Кейптауне.– Волшебные таблетки "диммерик".– "Херренкимзее" соперник Версаля.– День Победы на "Иване Франко".– Я снова в Зальцбурге.Бегство из Берлина.
Итак, блатная командировка подходит к концу. Через два дня мое пребывание в Мюнхене станет лишь светлым воспоминанием. Я так перегружен информацией, что поднимаю лапки кверху, а Лариса и Эгил продолжают накачивать меня новыми порциями сведений из своей неспокойной жизни. Сегодня снова совмещаем приятное с полезным – едем в австрийский Зальцбург, на родину Моцарта, и по дороге, поелику возможно, продолжим наши беседы.
Экскурсия предложена как бы на десерт моего мюнхенского "заточения". Я, конечно, изобразил на лице радость безмерную, умолчав, однако, что в прошлом году уже побывал в Зальцбурге. Скрыл данный факт, потому что, взяв с женой тур по Австрии и Швейцарии, мы провели в "городе соли" всего один день. Что можно успеть за один день? Из-за цейтнота времени не смогли ни посетить квартиру-музей Моцарта (осмотрели дом лишь снаружи), ни подняться на фуникулере в крепость Хоензальцбург. А это основные контрапункты города. Теперь я надеялся восполнить не только эти пробелы. В план маршрута, по предложению Эгила, входил и осмотр еще одного замка Людвига II – эта "экскурсионная точка" являлась не менее привлекательной, чем сам Зальцбург.
Королевский замок Херренкимзее находился на озерном острове, поэтому, позавтракав пораньше, выехали с таким расчетом, чтобы успеть к десяти утра на катер, курсировавший между берегами с часовым интервалом.
Эгил сидел за рулем "БМВ", мы с Ларисой расположились на заднем сиденье. На сей раз не буду описывать красоты баварского Предальпья – это надо видеть. Скажу только, что в машине, несущейся в некую сказочную перспективу, брать с диктофоном интервью гораздо приятнее, нежели в гостиной или даже в Ларисином саду.
– Борис, мы закончили...
– ...на 1980 году. Или годе? Что было дальше?
– Так, дай сообразить... В начале весны 81-го года Хорст Клеммер, директор "Нордпрограмме", организовал Ларисе контракт на пассажирский лайнер "Сагафьорд", который совершал полуторамесячный круиз вдоль берегов Южной Америки... Лара, расскажи.
– Маршрут действительно был фантастический: Кейптаун – Буэнос-Айрес Монтевидео – Сан-Паулу – Рио-де-Жанейро – Ресиф – Сан-Томас – Барбадос. Роскошный лайнер, у нас большая каюта, метров двадцать, два окна, две кровати, ванна с душем, стильная мебель
– Один билет, Борис, если бы я его брал за свой счет, стоил шестнадцать тысяч марок. Все оплатила фирма. Но нам все равно пришлось давать чаевые персоналу. И не так: кому две марки, кому – три. Там это дело было отрегулировано. Официант имел одну таксу, бармен – другую, посыльный третью... Между прочим, для пассажиров устроили экскурсию по кораблю посмотреть, как все организовано. На тысячу пассажиров "Сагафьорда" приходилось четыреста пятьдесят человек обслуживающего персонала. Структура команды такова, что управление лайнера (капитан, офицеры) находилось в руках норвежцев. Метрдотелями и официантами в ресторанах и барах служили австрийцы. Официанты рангом пониже, которые разносили еду по каютам,итальянцы. Повара – обязательно французы. Прочий персонал – филиппинцы и корейцы. В самом низу "табели о рангах" значились китайцы. Они выполняли хозяйственные работы: стирали, гладили, чистили белье. Нам сказали, что на всех судах мира эта отрасль обслуживания пассажиров традиционно принадлежит китайцам. На "Сагафьорде", люди, работавшие внизу, на палубе никогда не показывались, но у них в помещениях имелось все необходимое для отдыха: телевидение, бассейн, тренажеры, игры – только все скромнее, без роскоши.
– Эгил, тебя, по-моему, не туда повело. Борису надо о нашей работе, а ты о китайцах...
– Да мне в принципе все интересно, тем более что я на таких гигантских кораблях никогда не плавал. А из артистической братии ты одна там была?
– Что ты, нет, конечно. На "Сагафьорде" играл большой оркестр, веселил публику и ансамбль "комбо". Выступали дуэт из Америки, бельгийская певица Фрида и я. По вечерам обязательно устраивались зрелищные мероприятия, каждый день – новая затея. Готовились костюмы по предложенной теме. Для этого на лайнере имелся большой гардероб, где можно было найти себе что-то по вкусу: экзотические платья, диковинные костюмы, шляпы, боа, перья...
Мы взяли с собой кучу нот, поэтому могли варьировать репертуаром на все случаи жизни. Скажем, объявлялась программа под названием "Цирк". Я малюю себе рожу краской и пою свою песню с пластинки "Клоун". Один раз устроили вечер, когда я работала одна, причем давала концерт в двух отделениях: западные "стандарте" и блок русских песен...
– И опять, Борис, после этого вечера слушок пополз... Ты же понимаешь, поездка длится шесть недель, пассажиры становятся как одна семья. Тысяча человек! Большинство немцы, другие – европейцы, какая-то часть – янки. Европейцы относятся к России толерантно, а вот американцам почему-то не понравилось, что Лариса исполняла русский репертуар. Впрочем, у них тогда были очень сильны антисоветские настроения. Они и Олимпиаду в Москве бойкотировали из-за вторжения СССР в Афганистан. После Ларисиного концерта на "Сагафьорде" начались шушуканья: почему здесь поют русские песни? Пришлось держать нос по ветру и быстренько скорректировать программу, убрав все, связанное с Россией.
– В любом обществе есть люди, которые относятся к тебе с симпатией, и есть такие, с кем лучше держать дистанцию. Американцы, кстати, в большинстве своем были ко мне очень дружелюбны. На "Сагафьорде" многие из них часто делали приемы, и мы всегда находили в каюте подсунутое под дверь приглашение. Одна богатая дама из Штатов сняла на вечер целый салон и устроила "пати" человек на сто. Она встречала гостей у входа и каждому приглашенному, в том числе и нам, пожимала руку. В общем, на лайнере текла светская жизнь, о которой мы читали только в журналах.
Достопримечательностью круиза являлась одна смешная бабка, лет под семьдесят. Про нее шла молва, что она имеет на "Сагафьорде" пожизненную каюту, где все переделано и перекрашено под ее вкус. У нее умер очень богатый муж, и свое наследство она отдала этой пароходной компании, за что получила в пожизненное владение каюту, специальную свиту и полное обслуживание. На земле, в смысле на суше, жить она больше не хотела. Когда мы прочли о ней в газетах, просто не поверили. А потом воочию увидели эту экстравагантную старушку.
– Мой же статус, Борис, определялся термином "сопровождающее лицо". То есть по контракту Лариса имела право взять с собой на борт спутника или спутницу. Я имел там маленькое приключение. Едва корабль отчалил, как поступило приглашение в первый салон на "приветственный коктейль", проводившийся для пассажиров, которые сели на "Сагафьорд" в Кейптауне. В салоне полно народу, музыка, шампанское. Не успел я пригубить бокал, как рядом оказалась шикарно одетая особа. И сразу начала свою игру или, как вы говорите, стала клеиться. В общем, тот вариант, на который периодически нарывалась Лариса со своими продуцентами. Но что мне эти корабельные дамы примерно моего возраста или чуть постарше, когда у меня жена была почти на десять лет моложе меня. Мы мило побеседовали, я услышал чуть ли не всю ее биографию. А следующая наша встреча произошла в ресторане, куда я пришел, естественно, со своей Ларисой. Все! После этого дама за все шесть недель плаванья в мою сторону ни разу не взглянула – я умер для нее. Она была очень раздосадована, что зря потеряла со мной время. Но надо отдать должное ее смелости. На "Сагафьорде" свой отдых проводила тьма одиноких женщин, а мужчин, хотя бы таких, как я,– раз, два и обчелся. И эти незамужние дамы держались на уровне – переодевались по нескольку раз в день: с утра – в купальнике для бассейна, где ранняя публика уже принимала шампанское, в полдень они в платье, после обеда – в другом наряде, вечером опять смена туалета. Танцы шли непрерывно. Мужчины из обслуживающего персонала типа жиголо (там их называли "аниматорами"), одетые в шикарные костюмы, специально ухаживали за стареющими дамочками, приглашали на танцы, оказывали разные услуги. Короче, скучать им не давали.
