Текст книги "Только об этом не пишите! (СИ)"

Автор книги: Sally KS

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

– Я согласна! – выкрикнула Лава.

– Теперь мы с твоим братом удалимся, чтобы не мешать тебе начинать новую жизнь.

Теона потянула за веревку и спохватилась:

– Как же ты за мной пойдешь? – она расцепила ремни наручников, а Лава вдруг тихо засмеялась.

Герман, потрясенный этим неуместным смехом еще больше, чем предыдущими событиями (уж не сошла ли сестра с ума⁈), не сразу догадался, что вызвало такое веселье. У дверей, где до этого лежал без сознания Стас, никого не было. И раньше, чем он успел понять смысл этого исчезновения, в старую церковь ворвались вооруженные люди в балаклавах и бронежилетах.

– Всем лежать! Руки за голову!

Глава 23

Когда Теону увели в микроавтобус, Лава бросилась обнимать брата и горячо зашептала:

– Зачем, зачем ты появился⁈ Я чуть с ума не сошла!

– Ты чуть не сошла⁈ – с таким же яростным упреком зашептал в ответ Герман. – Она тебя била, а я ничего не мог сделать!

Вместо ответа Лава только крепче схватилась за него и уткнулась головой в его пыльную куртку. Он обнял сестру и поцеловал в макушку.

Оказывается, самое трудное – это не давать себе бороться. Когда Теона бросилась на нее, можно было уложить ее простым заклинанием, потому что ведьмино рясно, ее собственное, ею честно добытое, пряталось под воротником до горла застегнутой рубашки и требовало дать отпор, впечатать соперницу в каменные плиты. Но… это было невозможно.

Сюда они пришли вместе со Стасом, потому что во всей округе церковь Илии Пророка оказалась единственным уединенным местом под крышей, где бы им никто не помешал поговорить. Сидеть в его машине Лава отказалась – опасно находиться к нему так близко в замкнутом пространстве, кто знает, какие там у него спецсредства. Стаса, кажется, беспокоили те же мысли: не стоит находиться рядом с ведьмой, которая на тебя явно очень зла. И он предложил старую церковь, точно зная, что там ведьма колдовать не станет. Он отказался заезжать на корявую грунтовку, опасаясь, что может там проколоть колесо, так что прогулялись пешком.

– Чья это, интересно? – спросил он, увидев возле церкви одинокую машину. Лава сразу узнала автомобиль Теоны, но только пожала плечами.

– Наверное, кто-то из волонтеров оставил, – ответила неохотно. В конце концов, ничего уже не изменить: они пришли в самое логово Теоны. Как чесался язык рассказать, наконец, Стасу, которому позарез нужно выявить хоть одну ведьму, что подходящая кандидатура совсем рядом! Но выдавать свою сестру по дару, пусть сестра эта сидела у нее уже в печёнках и дважды предала в руки врагов, Лава не могла. Язык не поворачивался. Рот не складывался в артикуляцию нужных слов. Даже зная, что защитники госбезопасности о Теоне в курсе, и ничего нового она им не откроет. Непонятно, почему не в курсе Стас, но это их ведомственные разногласия. Не могла – и всё. Лава надеялась, что ведьма просто спрячется и не покажется им на глаза, но вышло иначе.

Только они вошли в дверной проем, как из темноты тихо подскочила Теона. Ударила Стаса в шею отключающим сознание колдовским ударом, не без труда уложила на пол, чтобы не расшибся, падая, и с победительной улыбкой обратилась к Лаве:

– Теперь мы можем поговорить про то, сколько ты мне задолжала?

«Что же вас всех со мной поговорить тянет…» Лава присела и пощупала пульс Стаса. Живой. Еще не хватало грохнуть госбезопасника… Тем более что с ним целый автобус моральной поддержки, правда, он куда-то уехал, но сомнительно, что насовсем. Она попыталась, делая вид, что не может найти его пульс, дать ему горячее прикосновение, которое привело бы его в чувство, но вдруг поняла, что энергии на этот жест у нее нет. Лава думала, все эти разговоры про запрет на колдовство в церкви – просто попытка религиозных деятелей успокоить паству, но оказалось – нет.

Правду, значит, ей бабушка рассказывала: за каждой церковью закреплен ангел-хранитель, который не двинется с этого места, даже если останутся одни руины. Даже если церковь полуразрушенная, без окон, без дверей, и в советские годы здесь был овощной склад, это все равно церковь, и кто-то незримый, как часовой, стоит здесь и пытается закрыть каждый камень своими усталыми крыльями. Поэтому колдовать здесь осмелится только очень темная ведьма, которая давно стерла для себя все грани между «можно» и «нельзя». Теона осмелилась. А Лава не смогла. И сначала ей пришлось смотреть, как эта мерзавка мучает Германа, а потом Герману – на экзекуцию над ней…

И вот теперь брат одной рукой поглаживал ее спутанные волосы, другой осторожно прижимал к себе. Лава слушала, как бьется его сердце, как он дышит, чувствовала, как бежит по венам его кровь, как немного подрагивает его рука на ее голове. Она с детства следила за его самочувствием именно из такой позы: пусть он думает, что сестра ищет в нем защиты, а она проверит без помех, все ли с ним в порядке. Как она испугалась, когда он ворвался в эту старую церковь! Перед глазами сразу возникла сотня способов, которыми Теона могла бы его пытать – и ее заодно. Никогда она не испытывала такого панического ужаса, как в тот момент, когда проклятая ведьма душила его! Лава тревожно прислушалась: кажется, дыхание на нарушено, энергия крови не снижена, только он еще не отошел от шока после веревки висельника и долго не сможет забыть свое невыносимое чувство бессилия…

– У тебя кровь, тебе нужно обработать раны, – сказал Герман, когда она, узнав все, что ей нужно о его состоянии, отпустила его и отступила на полшага. Он взял ее забинтованную руку и строго спросил: – Это кто сделал?

– Это я сама, – успокоила она. – Так было нужно.

– Что вообще тут происходит? Ты расскажешь?

– Позже, – кивнула Лава, и в этот момент в церковь вошел Стас. Какие же они все были потрепанные! Стас внешне не пострадал и даже одежда его почти не помялась и не запылилась, но все равно выглядел уставшим и не собранным, будто его долго крутили на быстрой карусели, а потом резко скинули вниз. Про них с Германом и говорить нечего – грязные и замученные, они едва успели оправиться от пережитых потрясений.

– А вы не хотите поехать с нами, Лава Аркадьевна? – с обычной вежливостью спросил Стас. – Это помогло бы снять с вас все подозрения.

Лава почувствовала, как рука Германа напряглась на ее плече.

– С меня и так сняты все подозрения, – ответила она спокойно. – Вы же записали всё, что происходило здесь? Я видела, что вы отцепили с себя микрофон и положили на пол перед тем, как сбежали. Как раз в тот момент, когда я пыталась оттащить от Германа Тамару Антоновну, и никто не обращал на вас внимания.

Стас неловко усмехнулся, отдавая должное ее наблюдательности.

– И все же вам придется пройти государственную регистрацию, – заметил он. – Не надо больше бегать, Лава Аркадьевна. Вы и так доказали, что для вас не существует ни замков, ни цепей.

«И почему бы вам не запрыгнуть в цепи добровольно, раз мы вас изловить не можем, – продолжила за него мысленно Лава. – Фигушки, приятель, даже не надейся. Отбиваться буду до последнего. У тебя сейчас есть кандидатура ведьмы – вот ею и занимайся».

– Позвольте вопрос, – подал голос Герман, обращаясь к Стасу холодно и уверенно. – Это вы отправили мне видео борцов за единую правду?

Стас сосредоточенно смотрел на него и молчал. Наконец, выговорил:

– Нет, это был не я.

– А вам кто отправил, можно узнать?

– Хорошо скрытый контакт, который невозможно отследить. Предполагаю, что Тамара Антоновна, – сухо ответил Стас и вернул разговор к прежней теме. – Лава Аркадьевна, вы когда возвращаетесь в Кротков?

Лава повернулась к брату и тихо спросила:

– Ты у меня остановился?

– Да.

– У меня обыск был? Не заметил?

– Не было.

Герман знал, как определить, заходил ли в ее квартиру кто-то чужой: нарисованный на светло-зеленой стене прозрачным лаком защитный знак анкх после непрошеного визита чужаков темнел и становился заметен.

– Скоро вернусь, – объявила Лава. – А когда вы вернете мне все мои ключи, телефон и прочие вещи?

– Скоро, – повторил ее слова Стас с едва заметной усмешкой. – По первому вашему требованию, выраженному в письменной форме и адресованному начальнику местного отдела выявленных лиц с паранормальными способностями.

Козёл. Лава сверкнула на него глазами, и тут с потолка рядом со Стасом упал большой кусок штукатурки. Стас попятился к выходу. Герман предостерегающе придержал сестру за плечо, а она возмущенно воскликнула:

– Да не я это!

Хотя и сама не могла бы сейчас сказать, было это совпадением, или в минуту крайнего раздражения она все-таки может преодолеть многовековой запрет…

– Вам ехать не пора? – спросила она с вызовом.

– Так мы с вами встретимся в управлении?

– Возможно, – сквозь зубы проговорила Лава и непримиримо нахмурилась.

Стас кивком попрощался с братом и сестрой и вышел из церкви. Когда микроавтобус отъехал достаточно далеко, и его шум стих, Лава схватила Германа за куртку и жарко заговорила:

– Да мне проще купить новый телефон и поменять замки! Они ничего мне не могут предъявить! Они видели, как я колдовала? Нет, не видели. Они у меня изъяли магические артефакты? Нет, не изъяли… Было у меня с собой кольцо, но вполне обычное, и в сумке ничего особенного…

– Может, уедешь со мной в Лондон? – спросил Герман. – Ты же понимаешь, что если они захотят тебя взять в оборот, им отсутствие доказательств не помешает?

– Понимаю, – вздохнула Лава. – Пошли отсюда. Надо еще где-то переночевать… Наверное, можно к Артему, вряд ли он спит, ему еще окно заколачивать… К Лёшке не пойду, тяжело мне с ним. Разошлись пути, так что поделать… Представь, я три дня жила у него в бане, как кошка приблудная. Так устала притворяться богобоязненной волонтеркой… Еле-еле сегодня утром восстановила силы…

– У Алексея сегодня и так уже есть постояльцы, – сказал ей брат. – Я же не один приехал, я ему сразу двоих привез. Из Кроткова со мной напросился старик, который тебе что-то отдать хочет.

– Во дает! – удивилась Лава. – А как вы с ним вообще познакомились?

– Мне про него рассказала твоя коллега Ева… По логике получалось, что он, не считая этого Стаса, последний, кто видел тебя до исчезновения. Я не мог к нему не зайти.

– А Еву ты как нашел? – еще больше удивилась Лава.

– И искать не пришлось, – засмеялся Герман и начал рассказывать о своем утреннем визите в квартиру. Ей приятно было слышать, что брат постепенно отходит от шока. Они шли по дороге почти в кромешной темноте, под тяжелым послегрозовым небом, без всяких фонарей. Герман подсвечивал дорогу телефоном. – … а потом по пути еще одного пассажира был вынужден подобрать… Парень молодой в рабочей одежде, и у него на шее – круглое красное пятно. Забыл, как его зовут.

– Никита, – глухо проговорила Лава. – Никита его звали.

Неужели он поплатился жизнью за знакомство с ней? Дурак, конечно, и с прибабахом насчет добрых дел, но ведь ни за что погиб, просто по прихоти этой бешеной ведьмы… Ей стало физически больно от мысли, что этот сильный, красивый, простодушный мужчина, ласки которого она себе намечтала, стал просто куском холодной плоти.

– Бедный Лёша, – сказала она, сдерживая слезы, хотя и думала в этот момент вовсе не об отце Алексие. – Еще и покойника ему подкинули за все его старания.

– Какого еще покойника? – Герман даже остановился. – Тот парень, конечно, бредил и был в не очень хорошем состоянии, но совершенно точно живой, даже от скорой помощи отказался.

Тут уже опешила Лава.

– Подожди, – она в темноте дотронулась до руки брата. – Ты хочешь сказать, что человек с пятном на шее не только выжил, но и смог что-то рассказать?

– Ну да. Ведьма хотела, чтобы он тебя к ней заманил, он отказался – и она его прокляла где-то в лесу. Так он рассказал.

– Но этого же не может быть! – растерялась Лава. – Если такая злая ведьма, как Теона, решила кого-то извести, он не выживет! А он, ты говоришь, еще и сам из леса выбрался после этого?

– Не знаю, как сейчас, но когда я уходил, он был жив, и ему даже стало получше, чем когда я его подобрал.

– Я впервые слышу, чтобы проклятый ведьмой не умер, если красное пятно уже выступило… – Лава схватилась за виски, закрыла глаза, хотя кругом и так была непроглядная темень, и попыталась представить себе и тот лес, и Никиту, и Теону… – Может, это не проклятье, а аллергия или дерматит какой-нибудь?

– Лава, ну, не знаю я, не пытай, – пожал плечами Герман. – Я же не доктор. Можешь сама с ним поговорить завтра. И кстати, зачем нам где-то здесь ночевать? Поехали в Кротков прямо сейчас! Завтра вернемся, если тебе надо.

– Не могу пока уехать, – еще горше, чем в первый раз, вздохнула Лава. – У меня тут еще одно дело осталось. Нельзя прерывать цикл. Если я уеду, то потеряю связь с местом. Тут живет один человек, который мне очень помог. И я ему обещала помочь – найти жену.

Герман приобнял ее.

– Добрая ты у меня девочка, отзывчивая… А жену какую? Любую или конкретную?

– Конкретную. Она пропала два или три месяца назад. Герман, только ты не уезжай, ладно? Я тебе так рада… Ты не представляешь, как мне тут было плохо одной… У меня сил мало, энергии мало, еще со всех сторон пытаются помешать – то Теона, то Никита этот, то какие-то сумасшедшие… И, кстати, знаешь, что я сейчас вдруг подумала?

– Что?

– Я мало понимаю в технологиях, но Теона в них еще меньше смыслит. Не могла она отправить тебе ссылку на видео никаким скрытым способом. Ей нужна была я одна. Даже если ей очень хотелось выманить тебя, чтобы легче было повлиять на меня, она бы просто не сумела. Ее обычный образ действий – воспользоваться чужим телефоном, навести подозрение на невиновного. А Стасу она вообще не отправила бы видео. Он ей здесь был совсем не нужен, она его на работе так умело водила за нос, что разоблачение ее просто взбесило, да ты и сам видел. И Стас такой растерянный: неужели скромная секретарша оказалась такой могущественной темной ведьмой? – Лава тихо рассмеялась. – И я теперь не могу понять: тот, кто эти ссылки отправлял тебе и Стасу, – это одно лицо? Если нет – слишком странное совпадение, что сразу два человека среди ночи нашли это видео и отправили его независимо друг от друга двум наиболее заинтересованным людям. Причем оба этих человека умеют скрывать адрес отправителя. Может такое быть?

– Очень сомнительно.

– То-то и оно… Там много просмотров было, группа популярная?

– Нет, вовсе нет. Там было около семидесяти просмотров.

– Тем более! Малоизвестная группа, поздняя ночь… И у кого-то есть контакт и твой, и Стаса. Причем этот кто-то в курсе, что ты в Кроткове.

– Что я приехал, знали родители, этот Стас, две его женщины и твой редактор Данилов, я ему звонил, но он толком говорить не мог, там был какой-то праздник у него на заднем плане… Всё. Я тоже думаю, что отправитель видео – один человек.

– Согласна! Но тогда возникает вопрос: человек этот нам друг или враг? Ведь ты и Стас явно не на одной стороне…

Так, за разговором, они и не заметили, как вышли на дорогу. Машины Стаса уже не было.

* * *

Артём встретил их в четвертом часу утра так, будто они об этом заранее договорились и прибыли минута в минуту. Ни о чем не спросил, только пожал руку Герману и показал, где шкаф с чистым бельем, а где душ. Распорядился, чтобы они шли в спальню.

На кухонном диване под заколоченным фанерой окном похрапывал Никита в футболке кузнеца. Оказывается, Артём привез его от священника. Футболка другу была тесновата, зато чистая. Сам Никита тоже успел где-то отмыться, мельком отметила Лава. Очень хотелось немедленно посмотреть пятно на его шее и клеймо на груди, но не будить же человека. Еще решит, что она о нем беспокоится… Но выглядел он так, словно совсем немножко приболел и уже выздоравливает. Видимо, Теона серьезно вложилась в его исцеление несколько лет назад и поэтому не смогла погубить, только временно помутила ему разум и лишила сил. Лава сердито отвернулась. Стоило проливать слезы о таком непробиваемом.

Заглянула к Косте: он спал все в той же позе, в которой она его оставила, совершенно спокойный, словно над его головой не разыгралась нешуточная буря. Отогнула край одеяла и увидела, что знаки, которые она рисовала на его груди собственной кровью, стали бледными, едва заметными. Колдовство само себя охраняет, делает невидимым для других то, что и должно остаться тайной. Значит, лечение действует.

Артём разложил себе в комнате сына кресло-кровать. Шепнул:

– Как это он не проснулся за всю ночь? Я еще и молотком стучал.

Лава улыбнулась без всякой скромности и отогнула воротник рубашки: ведьмино рясно обнимало шею так, словно было сделано точно по ее мерке.

Включив в душе воду, она осмотрела себя: следы от веревки висельника были черными, как копоть. Вдоль посередине их прорезали тонкие красные полоски крови, будто кожа лопнула. Запястье, разрезанное ради Кости, выглядело гораздо лучше. Стоя под теплой водой, Лава прикладывала ладони к ранам и бормотала: «Упади на чёрный огонь белый снег, упади, прорасти сквозь грязь чистый побег, прорасти. А врагам моим руки свяжи, не дай пути, на волю их не отпусти…» Небольшие ранки затягивались, темные полосы становились светлее… Утром она возьмет остатки зверобоя и тысячелистника из старых запасов, нарвет свежей крапивы, а в морозилке у Артёма с прошлого наверняка хранится припасенная с осени клюква или брусника. Сделает она себе хороший отвар и через пару дней на теле не останется и следа…

Домашнее платье Веры, которое дал ей Артём для сна, пахло женским счастьем: вот она хорошая жена и мама, рядом надежный работящий муж, вот новый дом, и все вокруг такое простое, недорогое, но выбранное с любовью… На секунду промелькнули у Лавы перед глазами сцены из жизни этой семьи до того, как пришла беда: Вера варит варенье, муж приносит ей букет цветов, она смеется, прижимается к нему, достает из духовки румяные голубцы и с притворной строгостью велит Косте хорошо поесть прежде, чем убежит гулять до самого вечера… Не было у этой женщины никаких посторонних мужиков, даже мыслей подобных не было, и пропала она не по своей воле, думала Лава рассеянно, засыпая в большой супружеской кровати кузнеца.

Завтра она найдет начавший цвести подорожник, вырвет его, вымоет и сделает из него человечка: корень, состоящий из множества длинных волосков, будет прической, с двух черешков срежет листья, чтобы получились руки, остальные листья станут платьем, которое она перевяжет травинкой в том месте, где у женщин находится талия, а вытянутые цветки на длинном прочном стебле будут ногами, их подрезать нельзя… Наречет она человечка Верой и узнает, что с ней произошло на самом деле.

Рядом уже крепко спал Герман. Сначала он долго лежал с открытыми глазами и даже не пытался заснуть. «Сильный шок, непривычное место, усталость, которая не погружает в сон, а, наоборот, не дает нормально отдохнуть», – понимающе подумала Лава. И тогда она просто провела руками над его головой, прошептала: «Уплывайте, мысли, по воде сна, уходите, тревоги, в глубинный ил… Поднимется царь-рыба со дна, соберет тепло дневных светил и тебе отдаст, а печаль – черствый хлеб, ее крысы сгрызли…»

Утром Лава встала последней. Мужчины сидели на кухне тихо – любимый брат, самый красивый, самый лучший, кузнец, ставший ей почти родным за эти дни, и Никита, мерзкий предатель, который выжил. Кости нигде не было.

– Как Костя? – спросила она, неловко одергивая Верино платье. Ее-то одежда нуждалась в тщательной стирке. Гардероб Германа пострадал не так сильно, и сидел он в своих джинсах и своей футболке.

Артём вскочил и начал рассказывать с несвойственной ему активной жестикуляцией. Его голос иногда прерывался от волнения.

– Представь, я просыпаюсь в десять оттого, что Костя трясет меня и не может добудиться. Оказывается, он с утра встал, увидел наше сонное царство, взял мою карту и сходил в магазин. Сам! Он дальше огорода уже год не выбирался! Приготовил завтрак – кашу на всех сварил, бутерброды порезал, чай заварил…

– А сейчас он где? – спросила Лава, чтобы дать кузнецу успокоиться.

– Пошел по участку пройтись. Это что значит – всё, он здоров?

– Не знаю, Артём, ты его теперь доктору покажи. И от себя далеко не отпускай, пока он окончательно не окрепнет. Я тебе расскажу, как сделать ему оберег от злых людей. Другому бы сама сделала, но ты кузнец, ты сам сможешь. А отцовский замок самый крепкий.

Она достала из ящика кухонного гарнитура свой пакет с остатками трав и выложила в кружку несколько, чтобы сделать себе чай. Из-за чужого платья чувствовала себя не в своей тарелке и даже просыпала несколько ягод черемухи. Артём, без слов понимая, что нужно, включил чайник, а когда он закипел, сам залил травы и ягоды и прикрыл чайным блюдцем.

– Как твои раны? – спросил Герман негромко.

– Нормально, заживут.

Никита смотрел на нее молча, и это было непонятно. Наконец, открыл рот:

– Лава, я должен перед тобой…

– Ты мне ничего не должен, – перебила она холодно. – Но есть кое-что, что мне было бы важно знать. Сними футболку.

– Зачем?

– Хочу посмотреть твое клеймо.

Он не стал спорить, поднялся со стула и стянул футболку. Лава отвела глаза от его мускулов, чтобы не смущать себя эти зрелищем, и заметила, что на нем и рабочие штаны не свои – явно тоже Артёма. Коротковаты и сидят впритык, поскольку Никита шире и выше сухощавого кузнеца.

– Ты вчера был весь исполосованный, – удивленно сказал Герман. – И эта штука на груди была темная такая…

Сейчас четвертинка ромашки едва виднелась на коже теплого медового оттенка, а больше никаких повреждений не было вовсе. Лава обошла Никиту со всех сторон и осторожно, двумя пальцами, приподняла прядь его волнистых светлых волос, обнажая шею. Круглый след, который обычно бывает красным, выглядел бледно-розовым с красными краями, и уже было понятно, что он тоже скоро пропадет.

– Феноменально, – констатировала с деланным равнодушием. – А можно еще твою руку?

Она приложила свою ладонь к его и привычным маленьким усилием воли пустила по коже горячую волну.

– Что чувствуешь? – спросила.

– Ничего, – удивленно ответил он и тут же поправился, не понимая, чем может ее обидеть, но явно не желая этого. – То есть… руку твою чувствую.

– А какой она температуры?

– Нормальной… Какая должна быть? Тридцать шесть и шесть?

А рука была уже горячей настолько, что обычно это никто не мог терпеть.

– Ясно, – Лава отдернула ладонь и потрясла ею в воздухе, остужая. – Поздравляю тебя, Никита! Ты стал невосприимчив к колдовству. Если тебе еще когда-нибудь встретится ведьма, она ничего не сможет с тобой сделать, – она холодно улыбнулась, обошла обеденный стол, села рядом с братом.

– Я бы очень хотел узнать про все это побольше, – признался Никита, натягивая футболку. – Я, если честно, немного в шоке от всех этих событий… Тамара оказалась злой ведьмой, а ты – доброй. Какие-то проклятья, какие-то охотники на ведьм – вон, Артёму стекло разбили… А где теперь Тамара? Она что, напала на тебя и твоего брата? Ее вроде бы ночью арестовали? Ее теперь будут судить?

– Сейчас я тоже позавтракаю, – сказала Лава, отвернувшись от него, – а потом… Артём, у тебя стиральная машина есть?

– Конечно, – ответил он с беспокойством в голосе. Видно, боялся, что Лава может поругаться с Никитой.

– Тогда стирку запустим – мою рубашку и джинсы. Я не могу не в своей одежде нормально функционировать, – она дотронулась рукой до шеи, с которой вечером перед сном сняла ведьмино рясно.

– Давай я сейчас запущу, высохнет быстро. Заодно, Никита, проверим, как твои отстирались ночью, – кузнец вышел в нежилую часть дома. Лава вспомнила, что видела стиральную машину рядом с душем, но вчера не обратила на нее внимания. Никита ушел вслед за другом, понимая, что никто ему ничего не расскажет.

– Хороший парень, – улыбнулся Герман, когда они остались вдвоем.

– Ты что-то поел? – спросила Лава, не поднимая глаз от своей кружки.

– Да, я позавтракал, – подтвердил он, но улыбку с лица не стер. – Сама что-то поешь, кроме своих вареных трав. Похудела тут, одни глаза остались. Когда приедем в Кротков – пойдем есть стейки с кровью.

Входная дверь резко отворилась и в кухню вбежал запыхавшийся Костя и прислонился к косяку.

– А где папа? – выдохнул он.

– Что случилось? – Лава выбежала из-за стола к нему, Герман поднялся вслед за ней.

– Вот, – парень держал в руке что-то грязное и бесформенное и протянул ей. – Это мамин ботинок. Он лежал в канаве за огородом. Она в тот день, когда пропала, эти ботинки первый раз надела. Она их как раз по интернету получила, и я запомнил – вот тут помпон меховой, видите? Он там с зимы лежал, получается. И… это что получается? Она же не ушла в одном ботинке, да⁈