Текст книги "Только об этом не пишите! (СИ)"

Автор книги: Sally KS

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

Глава 17

Вроде бы он не собирался покупать цветок, но почему-то казалось очень грубым и глупым ехать к ней с пустыми руками. Алые розы, возможно, больше подошли бы такой печальной темноволосой девушке, но ему понравились белые – чистые, нежные и такие свежие, будто только что срезаны. Букет счёл гусарством и выбрал одну.

Никита представить себе не мог, каким должен быть урод, который бил и вынудил сбежать из дома эту несчастную молодую женщину. Он видел синяки на ее белой коже и какое-то бесконечное, пронзительное одиночество в зеленых глазах. Когда думала, что никто на нее не смотрит, она была такой грустной и измученной, будто над ней висит страшный приговор, который неминуемо будет приведен в исполнение. А пока она безропотно живет в бане у священника и бесплатно помогает людям.

Артём сказал, что Валентина умеет лечить народными методами и готова взяться даже за такого тяжелого пациента, как Костя. В другое время, в другой жизни Никита бы скептически хмыкнул, но Тамара навсегда избавила его от неверия в чудеса. Он сам был живой труп со смертельно опасной потерей крови, а она его вытащила – без антибиотиков, капельниц и переливаний. Потом долго снились кошмары. Будто бы он снова не может шевельнуть ни рукой, ни ногой, все тело печёт изнутри, грудь будто проткнута раскаленной вилкой – там, где у него шрам в виде четвертинки ромашки, – а Тамары нет, чтобы сделать ему перевязку или примочку. Только какая-то темная страшная тень наклоняется над ним, не разглядеть ни лица, ни телосложения – лишь раздирающая боль от близости этого существа, но от него не уклониться, не сбежать… Но если сейчас не спастись, оно уволочёт в такую преисподнюю, откуда не вытащит никакой ангел, никакое доброе дело… Вот бы Тамара пришла и помогла! И в этот момент он вдруг понимал, что доброй целительницы Тамары не существует, он ее зачем-то придумал, а на самом деле есть только боль, кровь, смерть и это зловещее создание над ним. С каким ужасом он вскакивал с кровати и потом долго не мог отдышаться…

Утренняя встреча с Тамарой явно была добрым знаком. За эти годы ему не раз начинало казаться, что нападение и потом много дней в домике с закрытыми шторами ему просто приснились. И если бы не шрам на груди и не тревожные сны, он бы в это рано или поздно даже поверил. Но Тамара существовала. Женщина, которая когда-то спасла ему жизнь, не могла вновь оказаться на его пути случайно. И в ее доме тоже пахло травами, как и от пакета Валентины, который он получил на парковке. В знак уважения к бескорыстным целителям он и купил белую розу.

К дому кузнеца подъезжал в самом приподнятом настроении. Вот Валентина с Артёмом сидят на скамейке, которую он же, Никита, подарил другу на новоселье.

Валентина розе, кажется, не обрадовалась. Вежливо поблагодарила, а в глазах недоверие и страх. Она что, думает, он будет домогаться, пользуясь ее беззащитностью? Надо бы как-то объяснить, что она сильно ошибается…

Никита даже не мог сказать, что она ему понравилась. Слишком мрачная, закрытая, слишком неприветливая, даже когда хочет выглядеть вежливой и доброжелательной. Но очень хотелось посмотреть, какой она может быть в спокойные и счастливые времена… В машине, когда ездили за телефоном и сим-картой, она один раз широко улыбнулась – и лицо засияло. Ему хотелось бы еще разок посмотреть на это.

Когда Валентина взяла пакет – куда охотнее, чем розу – и ушла в сторонку проверить его содержимое, Артём с какой-то слишком сильной благодарностью пожал другу руку.

– Вот спасибо тебе! Без этой травы не получится Костяна вылечить.

Он выглядел таким взволнованным, что Никита не удержался от осторожного вопроса:

– А ты уже твердо убежден, что она сможет вылечить?

Артём оглянулся в ту сторону, куда ушла Валентина, придвинулся ближе и зашептал:

– Никитос, я тебе потом расскажу… Она уже такое сделала… Я теперь в неё верю крепко. Лишь бы самому не облажаться. Осторожней, не наступи, тут котелок горячий!

Только сейчас Никита заметил, что у скамейки стоит походный котелок с закрытой крышкой, из-под которой тянется необычный дым. Он не поднимался вверх, а стелился по земле, уползая в сторону, словно невесомая темно-серая змея.

– А что там? – полюбопытствовал. – Еду какую-то сжёг?

– Нет, это… – кузнец немного замялся. – В общем, тоже для лечения Костяна.

Про семейную трагедию друга Никита никогда не расспрашивал: сначала сын заболел, потом жена сбежала… За это время Артём постарел на десять лет, а от его сына и вовсе осталась одна тень. Никите очень хотелось бы поддержать обоих, сказать какие-то нужные слова – но это было так мало, так банально. Может, такие слова и существовали, но он их не знал, в голову лезло только то, что кузнецу и так говорили постоянно: «держись», «не сдавайся», «не унывай», «пути Господни неисповедимы»… Если бы его спросили: «Чего ты хочешь в жизни, Никита?» – он бы не задумываясь ответил: «Чтобы у Артёма всё наладилось». Его собственная жизнь – спокойная, размеренная – казалась рядом с этим горем неприлично благополучной.

Мебельщик и кузнец подружились два года назад, когда один заказчик Никиты захотел не простую фурнитуру, а кованую. Найти незанятого специалиста оказалось непросто, все кузнецы были завалены работой, да еще подошло время многочисленных летних фестивалей. У всех проекты, гранты, какие-то показательные выступления на ярмарках. И только один согласился сразу, как только Никита позвонил и попросил выполнить небольшой заказ. «Работы немного?» – спросил Никита радостно. «Работы завались, – ответил Артём спокойно. – Но я же слышу по голосу, что тебе сильно надо».

Хотя Артём был намного старше, они как-то легко начали общаться на разные темы. Оказалось, кузнец достраивает дом, и ему позарез нужны деньги, поэтому готов работать едва ли не круглосуточно, лишь бы платили. С ним работало ещё двое: Артём ковал, помощник сваривал готовые изделия, а другой помощник красил.

Потом дом был готов, все долги за кузнечное оборудование заплачены, но насладиться новой жизнью без переработок долго не пришлось. Когда Костя сильно заболел, и жена ушла с работы, чтобы сидеть с ним, кузнец сказал: «Не жили красиво, нечего начинать», – и снова стал брать больше заказов, чем мог одолеть обычный человек.

После ухода Веры Артёму пришлось просить соседок забегать в течение дня к Косте, проверять, все ли с ним в порядке. В плохие дни парень не мог сам добраться не то что до туалета – но даже и до специально приспособленного стула у кровати. А соседки в один голос стали жаловаться, что в доме им находиться невозможно, потом то голова болит, то ноги немеют. Но за деньги некоторые согласились и все-таки захаживали…

– За деньги, значит, голова не болит? – усмехнулся Никита, узнав про такую аномалию.

– Говорят, что болит, – хмурился кузнец. – Но за деньги, видно, терпят. Вот ты у меня дома чувствуешь что-то такое?

– Не чувствую, – пожимал плечами Никита.

Странно, но с тех пор, как вылечился у Тамары, он вообще ничем никогда не болел. Только в грозу или в полнолуние начинал немного чесаться шрам на груди. Про него Артём однажды в бане спросил:

– Это тебе на зоне клеймо поставили?

– Нет, – изумился в ответ Никита. – Я сам не знаю точно, где получил.

А Валентина позавчера сказала: «А знак она вам оставила?» Это про Тамару. Если они, в некотором роде… коллеги, то, наверное, Валентина знает про такие вещи – что это, зачем это… Вдруг это что-то вроде особой печати целителя? Ромашка же, не череп с костями. Надо будет спросить у Тамары, когда завтра встретятся… Она сказала, что он сможет с ней рассчитаться. Как же это хорошо! Столько лет ждал возможности – и вот она.

Бесшумными шагами подошла Валентина. Артёму сказала:

– Всё в порядке, нужное есть. Дома у меня запас, конечно, больше, но дом сейчас недоступен. У меня от него и ключей нет.

– Хотите, я с вами… – начал Никита, но она перебила:

– Спасибо, не нужно. Меня муж все равно домой не пустит.

– А вдруг я с ним договорюсь? – улыбнулся он, но тут же осекся, потому что по ее лицу пробежала судорога, будто он сделал ей больно.

– С ним невозможно договориться, – сухо ответила она. – Я вам очень признательна за помощь, но, наверное, отнимаю ваше время? Вы, кажется, сегодня волонтерите в старой церкви?

– Да, мне звонили, пока я был в дороге, – подтвердил Никита. – Отец Алексий уже всех благословил на труды. Пора.

* * *

После работы волонтеры обычно оставались ночевать в лагере, хотя ехать до Кроткова было не больше часа. Кто-то уезжал домой, но большинство оставалось. Летом пойдут комары, а пока на свежем воздухе в палатках так хорошо! Запах еды с костра, музыка из чьей-нибудь колонки, разговоры, смех, а с утра – снова за дело…

Никите нравилось просто слушать других, сам он в разговоры вступал редко. Вроде и не молчун по натуре, и работал бок о бок со всеми, и все его знали и радостно приветствовали, но как-то не выходило связной беседы. Отец Алексий был какой-то странный, когда пришел вечером навестить своих добровольных помощников и принес оладушки с медом и котлеты от матушки – он только вчера забрал ее из роддома с новорожденным сыном. Обычно она с двумя старшими дочками готовила для волонтеров еду, пока третья, маленькая, крепко держалась за ее подол.

Но сегодня батюшка просто передал всем от нее привет и поклон, а Никиту отозвал в сторону и спросил:

– Сын мой, ты сегодня не видел Валентину? – и как будто запнулся на ее имени.

– Видел, – подтвердил Никита.

– Хотела тоже потрудиться у Илии Пророка, да не пришла, – как бы сам себе пробормотал отец Алексий.

– Она у кузнеца, у Артёма, в Погорелове была, – сказал Никита и тут же прикусил язык: надо ли говорить лишнее? Вдруг священник не одобряет лечение без врача? Решит, что происходит что-то плохое? Никита слышал, что лечение травами у лиц духовного звания даже приветствуется, но какой-то внутренний голос ему подсказывал: не обрадуется батюшка. Да он и не обрадовался. Будто черная туча закрыла ему лоб, брови нахмурились. Но вслух отец Алексий ничего не сказал, только поблагодарил кивком и стремительно отправился восвояси, пожелав волонтерам: «Ангела-хранителя ко сну!»

Сам Никита сегодня ночевать не собирался – вдруг он потребуется Тамаре уже завтра с утра? Поэтому поужинал матушкиными котлетами с испеченной на костре картошкой (после тачек с камнями очень хотелось есть!) и завел машину. Время позднее, скоро десять. Но когда выехал на развилку, где одна дорога вела к Кроткову, а другая в поселок, руки сами повернули руль… Он еще должен объясниться с Валентиной. Нет, он не будет навязываться и тем более домогаться. Просто хочет, чтобы она его не боялась.

Баня священника стояла на самом краю деревни, дальше уже начинался перелесок, и подойти к ней можно было сразу с тропинки, не проходя через участок. Низкий забор из сетки-рабицы перемахнуть легко и просто. В другое время Никита бы ужаснулся своему ходу мыслей: забраться на чужую территорию почти что ночью, без спроса! – но сейчас воспринимал свой план действий как единственно возможный. Нельзя компрометировать женщину почти что ночным визитом. Тем более замужнюю. Тем более находящуюся в таком зависимом уязвимом положении.

Он тихо перебрался через забор и уже приготовился постучать в дверь бани, как услышал через приоткрытое окошко предбанника гневный голос отца Алексия.

– Ты же обещала, что будешь помогать волонтерам!

– Прости, Леша, обстоятельства сильно изменились, – отвечала она спокойно и устало.

– Что ты делала у кузнеца? Ты что, решила его сына, отрока невинного, навеки погубить?

– Отрока невинного и без меня уже почти погубили, – голос Валентины стал строже. – Там был полный дом зла, Лёша.

– Откуда у нас тут зло⁈

– Принёс кто-то – вот и появилось. Я сама подклады доставала сегодня, Артём их в кузнечном огне сжёг.

Никита вроде и хотел отойти и не подслушивать, а с места двинуться не мог. Боясь утратить нить разговора, он быстро набрал в интернете: «Что такое подклады?» Долго вчитывался в ответ: «Подклад – специально заговорённый на вред предмет, который подбрасывают в дом заранее избранной жертвы. Подклады делают, чтобы кому-то навредить, отомстить, приворожить, повлиять на волю человека».

– … кто подложил – знаю, – продолжала Валентина. – Кто изготовил – не знаю. Но мало ли бабок-шептуний, съездили к такой и привезли, дело простое, тут и дара особого не надо.

– Господи, помилуй!

– Я помогу мальчику, и всё с ним будет хорошо, Лёша.

– Я тоже хочу тебе помочь! – Никита даже поёжился – такое отчаяние было в голосе батюшки. – Хочу, чтобы ты покаялась и встала на путь света, чтобы Божья милость тебя коснулась… Но ты не спасешься, если не отречешься от ворожбы и чародейства. Заклинаю тебя…

– Не надо, Лёша, – снова зазвучал голос Валентины, и в нем появилась твердость. – Ты же знаешь: я это не выбирала, я не могу от этого в себе избавиться. Думаешь, мне не хотелось стать такой, как все? После нашего расставания я долго не могла даже отвар от кашля сделать… Если бы я была обычная, нормальная, мы бы и сейчас вместе жили… Но я ничего не могу изменить. И я сегодня устала очень, а силы восстановить нечем… Не надо мне помогать, Лёша, давай просто жить разными жизнями, как все эти четырнадцать лет. Я завтра уйду отсюда, чтобы тебя не нервировать. Спасибо, что приютил.

– Куда же ты пойдешь? Тебя ведь ищут…

– У кузнеца поживу. Не откажет.

– Я буду молиться за тебя.

– Спасибо…

Отец Алексий вышел из бани, и Никита слышал в темноте его шепот:

– … отврати и удали всякая злая нечестия, действуемая по наущению диавола… Аще кое зло замыслено или соделано есть, возврати его паки в преисподнюю…

Когда шаги батюшки затихли, и вдалеке открылся на секунду прямоугольник света – отворилась дверь в дом, – Никита подошел к бане. Закрыто было неплотно, и он вошел без стука.

Валентина в длинной футболке лежала на широкой лавке предбанника, подложив под голову какие-то тряпки и поджав голые ноги. Вроде бы ничего лишнего и не показано, а он все же на секунду зажмурился, будто увидел слишком много. Она даже не посмотрела в сторону незваного гостя, но медленно поднялась, опустила босые ступни на пол и накинула на плечи небольшое клетчатое одеяло – видимо, отец Алексий дал. В углу в странном положении – бутоном вниз – висела подаренная утром белая роза. «Вот ты дурак, – сказал себе Никита. – У нее же вазы нет».

Валентина подняла глаза, когда молчание затянулось.

– А почему бутоном вниз? – спросил он под этим пронзительным взглядом, чтобы хоть как-то заполнить тишину.

– Так цветок лучше сохраняется, – сказала она тихо и закуталась в одеяло посильнее, будто ее знобит.

– Вам холодно? Может, тогда окно закрыть?

– Не надо, – ответила она так же тихо и опять опустила глаза. – Мне воздуха здесь не хватает. Зачем ты пришел?

– Просто объяснить кое-что. Можно я сяду рядом? Больше некуда, – он чувствовал себя в этой бане таким огромным и неповоротливым. Низковаты потолки у батюшки, и места мало.

Она подвинулась сама и отодвинула в угол какие-то вещи, лежавшие на скамье. Никита сел на самый край, чтобы не стеснять ее. Он еще утром решил, как успокоит ее подозрительность: скажет, что его не надо бояться, что он не домогается, а просто очень уважает целителей и всяких фитотерапевтов, которые знают силу растений… Но теперь это не имело значения.

– Вы со священником давно знакомы? – спросил чисто механически. Не мог собраться с силами, чтобы задать главный вопрос.

Она кивнула.

– И прячетесь не от мужа?

– У меня нет мужа.

– А почему отец Алексий сказал, что вы можете Костю погубить? Разве вы не народная целительница? Церковь же позволяет лечение травами…

Она поднесла ладони к лицу, и ее плечи задрожали. Неужели плачет? Но когда она в этой беззвучной тряске убрала со лба непослушные пряди темных волос, Никита понял, что она смеется. Невесело, но смеется. И тогда задал главный вопрос:

– Кто вы такая на самом деле?

Отсмеявшись, она успокоилась и просто ответила:

– Я не могу сказать. Но тебе не нужно находиться рядом со мной. Это принесет беду.

– Но почему⁈ Отец Алексий говорил, что вы можете Косте навредить…

– Косте не могу. Артёму не могу. А тебе могу. И себе могу. И лучше всего будет нам никогда больше не общаться. И если я тебя о чем-то еще попрошу – по слабости или от безысходности – ты лучше не делай. Тебе от меня один вред, мне от тебя.

– Знаете, Валентина, я не собираюсь навязываться, – оскорбленный этим холодным тоном, Никита поднялся. Она смотрела на него во все глаза. – Я думал, вы женщина в трудной ситуации, и вам нужна помощь. Если вы не хотите помощи – я уйду, не переживайте, не буду вас раздражать. Я не претендую на ваши секреты.

Он тихо прикрыл за собой дверь бани и перемахнул через сетку. К черту всех угрюмых женщин. Их никогда не понять: то ли ты слишком сильно их утомил своим присутствием, то ли по факту должен, но непонятно что. А еще они лгут и даже не стыдятся этого.

Домой он гнал с такой скоростью, что сам не заметил, как оказался у своего подъезда. В голове замешивалась какая-то странная, страшная каша, и хотелось только одного – спать. Наверное, ему пока не стоит ездить в те края. Если Артёму что-то будет нужно – он сам позвонит. А волонтеров и без него хватает.

* * *

Он лежал на полу своей квартиры, и кровь растекалась по нему не жидкостью, а плотными тягучими алыми нитями. Они связывали его по руками и ногам, как самый сильный на свете клей, и не давали подняться. «Как хорошо, что здесь светло, нет никаких черных теней. Значит, я умираю… как это отец Алексий говорит? Христианскою кончиной. Лишь бы не от чудовища», – успел подумать он прежде, чем заметил темное пятно в углу комнаты. Только не это, нет, нет, нет! Но пятно росло, и вот уже весь угол беспросветно чёрен, и мрак ползет дальше, разрастается, как плесень на стенах, и охватывает уже половину комнаты. Это не дым и не затемнение, это комната исчезает, и вокруг нее больше ничего нет… Становится больно дышать, и он старается втягивать воздух не всеми легкими, а потихоньку, тоненькой струйкой, чтобы так не раздирало грудь, но начинает задыхаться… Уже непонятно, то ли темнеет в глазах, то ли чернота из угла поглотила всю комнату. И снова эта тень, не имеющая ни лица, ни формы, склоняется над ним, всаживает когти в шрам и вырывает кусок кожи в форме четверти ромашки. Почему-то из его груди выплескивается не кровь, а огонь, но тень вынимает из груди сердце – это оно горит и трепещет… В ужасе он кричит, кого-то зовет. И откуда-то появляется женщина. Тамара? Нет, это, кажется, Валентина. Она идет к нему, а он боится, что не успеет увидеть ее лицо перед тем, как глаза закроются навсегда…

Никита вскочил, чувствуя, как постепенно рассеивается темнота перед глазами. Ему давно не снился этот кошмар. Только осознав, что он в своей квартире, вокруг светло и никакой опасности, он услышал, как вибрирует на тумбочке телефон. Ого, уже девять утра! Сто лет так долго не спал.

– Алло, – проговорил он хрипло и откашлялся.

– Здравствуйте, Никита, – раздался приветливый голос Тамары. – Я вас не разбудила?

– Н-нет, я… уже не сплю.

– Вот и отлично. Мы можем заняться нашими делами?

– Да! Я готов!

– Как это прекрасно… Я тогда подъеду к вам, можно? Записываю адрес…

До приезда Тамары Никита успел принять холодный душ для бодрости, закинуть покрывалом свою большую двуспальную кровать и выпить кофе с бутербродом. Он жил в просторной новой студии, где никак не мог закончить ремонт. Кухня была уже полностью укомплектована, но обеденного стола еще не было, лишь пара стульев, в зоне для сна и отдыха стояли кровать и полупустой одежный шкаф, а в прихожей работы только начинались, и в подтверждение этому прямо перед входной дверью высилась стремянка – как указующий перст на недоделанный потолок с торчащей из него лампочкой.

Тамара вошла, с интересом глядя по сторонам.

– С добрым утром, с добрым утром… Извините, что врываюсь так рано, но дела не ждут… Можно не разуваться? Спасибо… Нет, кофе не нужно, благодарю вас…

Никита с готовностью предложил ей стул, и она села, одобрительно оглядываясь.

– Вы один живете? Без жены, невесты? Холостяцкая берлога?

– Да, один, все некогда… Дела, бизнес, – он неопределенно махнул рукой.

– Понимаю, – ласково кивнула она. – Что же, давайте начнем.

С этими словами она достала из своей коричневой сумки небольшой блокнот, ручку и приготовилась записывать. Никита, сидевший напротив на краю кровати, был рад предоставить ей любые сведения.

– Вчера вы приезжали в Кротков за неким пакетом по поручению одной особы, – тем же приветливым тоном сказала Тамара. – Мне нужно, чтобы вы сказали мне, как ее найти, а лучше – отвезли меня к этой особе.

– А зачем это вам? – Никита даже вздрогнул. – Откуда… откуда вы знаете?

– Эта особа – моя давняя знакомая, – объяснила Тамара, все так же улыбаясь.

Неужели Валентина скрывается от Тамары? Как такое возможно?

– Тамара, извините, – Никита невольно приложил руку к груди – как раз туда, где ощутил легкое пощипывание старого шрама. – Но не могли бы вы прояснить ситуацию?

– Это очень важное дело, – она еще улыбалась, но уже менее дружелюбно. – Просто отвезите меня к ней.

Вот так номер. И что теперь? Просьба вроде безобидная, но если Валентина скрывается и не сообщила, как ее найти, – значит, она не хочет, чтобы ее нашли? И отказывать плохо, и соглашаться, не зная деталей, как-то странно.

– Видите ли, – начал он неуверенно. – Я знаю, что эта девушка вроде как в бегах. Будет неправильно, если я ее выдам. Вы меня простите, Тамара, но я не могу вас к ней отвезти, не зная, как она к этому отнесется. Может, сначала я позвоню ей и узнаю? Если она не против, то я вас, конечно, отвезу.

Тамара немного помолчала, а когда он достал телефон, остановила, внезапно перейдя на «ты»:

– Подожди! Я тебе все расскажу, и ты поймешь, почему мне нужно ее найти. Слушай. Эта женщина, скорей всего, представляется другим именем. Под каким ты ее знаешь?

– Валентина…

– Вот! А на самом деле она Лава. Лава Кирьянова, журналистка газеты «Реальный Кротков». И находится в неизвестных мне пока краях для журналистского эксперимента. Безжалостного, циничного и чудовищного с моральной точки зрения.

Видя изумление на лице собеседника, Тамара удовлетворенно кивнула, достала свой телефон и показала Никите фото из соцсети. Да, это точно она. Страница Лавы Кирьяновой…

– Эта женщина под видом якобы целительницы пользуется чужой доверчивостью, чтобы написать репортаж, как люди верят в чудо, – продолжала Тамара решительно. – Ты говорил, она твоему другу хочет помочь? Так она его обманет, она ничего не умеет, кроме как писать статьи. И она так напишет, что будет выглядеть просветительницей, а не провокаторшей. А потом получит журналистскую награду за лучший репортаж. У нее их уже много, поверь! Сам можешь поискать в интернете. Никита, – ее голос стал мягче, ласковей, – ты же меня знаешь, мой дар в доказательствах для тебя не нуждается. Я – настоящая целительница, а Лава-Валентина лишь притворяется ею. Помоги мне найти ее и остановить. И тогда ты не только друга убережешь от огромной ошибки, но и меня к нему привезешь, а уж я постараюсь помочь, если там кто-то болен или в беде.

Никита встал и прошелся по квартире. Пока он слушал Тамару, еле сдерживался, чтобы не выругаться вслух. Да, эта женщина не та, за кого себя выдает. Журналистка на задании… Всех обманула – и его, и Артёма, и даже священника! Подклады какие-то нашла… Если так ловко врёт, то сама их и подложила. Такая сенсация для читателей…

– Я случайно обо всем этом узнала, – вздохнула Тамара горько. – Дело в том, что я тоже работаю в редакции газеты, – заметив еще сильнее возросшее удивление Никиты, она поспешно добавила: – Просто я не беру с людей денег за помощь. Помогаю отчаявшимся. Откуда у них деньги? Если бы они были богатые, шли бы в платные клиники. А жить на что-то надо… Вот и устроилась секретарем в редакцию, но чем дальше там работаю, тем больше мне это не нравится, Никита. Цинизм и полное пренебрежение человеческими судьбами. Ты думаешь, тебе тот пакет кто вчера принес? Сам редактор газеты, Игорь Данилов. Я сейчас тебе покажу его фото, и ты узнаешь этого человека.

Все, что она говорила, походило на правду куда больше, чем история Валентины. Да, вот журналистка Кирьянова. Вот редактор Данилов. Сделали из него помощника и посмешище… Всё сходилось. Кроме одного. Вчерашняя печаль и бесконечное одиночество той женщины были настоящими. Её знобило, ей невыносимо было находиться в той маленькой бане, где нечем дышать… Может быть, ее мучила необходимость притворяться и обманывать людей?

– А откуда у нее тогда деньги? Пачка денег? – вспомнил Никита.

– Выдали в редакции на накладные расходы, – развела руками Тамара. – Такие истории прекрасно продаются, Никита, поэтому они очень хорошо спонсируются. Мне нужно с ней поговорить наедине, и будет лучше, если ты устроишь эту встречу. Я попробую воззвать к ее совести, а если не поможет – пригрожу, что раскрою этот жестокий замысел в социальных сетях. Будет скандал, репутация газеты сильно пострадает, а Лаве Кирьяновой больше никто не поверит. Но я надеюсь, она одумается.

– А почему вы вчера меня не остановили?

– Мне нужно было сначала поговорить с редактором, – с готовностью объяснила Тамара. – Сам понимаешь, такие серьезные обвинения людям в лицо не бросают без доказательств… Меня же не ставят в известность, что происходит, я человек маленький. Поэтому я сначала узнала точно, каков был план редактора и журналистки, а сегодня ночью все обдумала и поняла, что другого выхода нет. Это надо прекратить.

Что же… Как мерзко и обидно. Бедный Артём. Снова захотелось под холодный душ. Никита стоял спиной к Тамаре и чувствовал на себе ее взгляд.

– Хорошо, – сказал он, чувствуя, как в груди ворочается что-то тяжелое и липкое. – Я отвезу вас к ней. Организую встречу. Вдруг она не совсем пропащая. Поехали.

– О, благодарю, я на своей, не люблю обременять других – отвезти меня, привезти, – откликнулась Тамара. – Привыкла, знаешь ли, сама себе помогать. Поэтому дай мне координаты, куда ехать. У тебя машина большая, мощная, а моя старенькая и слабая… За тобой все равно не успею, отстану, так что поезжай вперед. Встретимся в каком-нибудь условленном месте. Главное – никому не говори, что происходит. Сделаем все тихо, без скандала. Нам не нужны лишние моральные травмы.