Текст книги "И каждому воздастся...(СИ)"

Автор книги: QueenFM

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

Жгучая ярость, замешанная на ненависти, горячей волной прошлась по телу Каллена, придавая ему новые силы. Он отпустил руки Бирса и тут же ударил его кулаком в нижнюю челюсть – их с Джаспером любимый прием, способный отправить в нокаут кого угодно.

Удар получился не настолько мощным, чтобы «вырубить» Райли, но достаточно сильным, чтобы на время дезориентировать его – большего Эдварду и не требовалось. До боли сжав зубы, он выдернул из плеча нож и, подмяв под себя Бирса, воткнул острое лезвие ему в грудь.

– Ты говорил, что получаешь удовольствие, когда нож входит в тело жертвы, – тяжело дыша, прохрипел парень, глядя в округлившиеся от какого-то наивного изумления глаза своего поверженного противника. – Ну, так как, тебе нравится, ублюдок?! Что же ты не наслаждаешься?! А вот мне нравится!

С этими словами Каллен вытащил нож из тела Райли и снова воткнул его, а затем снова и снова, и снова… до тех пор, пока чьи-то тонкие пальчики не сжали ему здоровое плечо.

– Эдвард, хватит, пожалуйста, не надо! – будто откуда-то издалека долетел до него звенящий от слез голос Беллы. – Ради Бога, Эдвард, остановись!

Каллен замер, а затем, пошатываясь, медленно поднялся на ноги. Что он чувствовал в эту минуту?

Внутри него словно разверзлась глубокая пропасть, на дне которой плескалось едва ощутимое чувство самоудовлетворения и страх от того, что он, вероятно, ничуть не лучше Бирса, раз его убийство доставило Эдварду удовольствие.

Белла попыталась осторожно притянуть парня к себе, но тот решительно отодвинул ее в сторону: Каллену казалось, что у него болит все тело, каждый сантиметр кожи был подобен очагу дикой боли, и любое прикосновение подталкивало его все ближе к черной дыре беспамятства.

– Белла, отойди, я не могу… просто не могу, – пробормотал он, потеряно оглядываясь по сторонам.

Джаспер лежал на земле, его грудь высоко вздымалась, пальцы судорожно хватались за траву – он старался сдержать крик от ставшей уже нестерпимой боли в ноге, чтобы не напугать сидящую рядом Элис, которая то ласково гладила мужа по лицу, то утирала слезы, бегущие по своим щекам, мысленно благодаря Бога за то, что сохранил жизнь ее Джасперу.

Эммет сидел недалеко от них, поджав под себя ноги и безумным взглядом таращась на бездыханное тело Феликса, с которым им с Джаспером едва удалось справиться. Сегодня он стал убийцей, но этот жуткий факт никак не хотел укладываться у него в голове.

Розали стояла чуть в стороне, перекладывая из руки в руку пистолет, который Эммет сунул ей, прежде чем ринуться обратно на помощь Эдварду и Джасперу (конечно, они с Элис, выждав несколько минут, последовали его примеру, не в силах просто сидеть на месте и ждать неизвестно чего). Оружие буквально жгло девушке пальцы, но она отчего-то не решалась выбросить пистолет.

Белла остановилась в нескольких метрах от Эдварда, нервно закусив нижнюю губу и переминаясь с ноги на ногу, не находя себе места, которое должно было быть рядом с Калленом, однако тот мягко, но решительно оттолкнул девушку, давая понять, что тяготится ее помощью и поддержкой. Настоять Белла не посмела: она еще не знала того Эдварда, которого увидела сегодня, и он немного пугал ее. Но Белз все равно безгранично любила Каллена, любила, несмотря ни на что и вопреки всему.

– Вот и все… – тяжело дыша, прошептал Эдвард, ни к кому конкретно не обращаясь.

Случившееся вслед за этим стало жестокой насмешкой судьбы, решившей доказать парню, что он слишком рано поставил точку.

Белла и Розали первыми заметили вышедшего из тени деревьев того самого парня, который совсем недавно ранил Эдварда, и в которого стрелял Эммет. Каждая из девушек, не имея ни секунды на размышление, сделала то, что было в ее силах.

– Эдвард, – выдохнула Белла, кинувшись в сторону Каллена. Что она хотела сделать: предупредить или защитить – вряд ли, Белз сама до конца понимала это.

Розали же нажала на курок своего пистолета и продолжала давить на него в каком-то безумии даже тогда, когда патроны закончились.

Но парень, державшийся за окровавленный бок, прицелился в Эдварда и успел выстрелить на какие-то доли секунд раньше Роуз.

Каллен же и вовсе не успел заметить убийцу. Все, что он увидел, – это неожиданно возникшая перед ним Белла, которая, сделав слабую попытку ухватиться за рубашку Эдварда, безвольной куклой рухнула к его ногам.

====== Глава 26. Твои раны станут его шрамами ======

...Потери Страх, нахлынувший волной,

Оплавит холодом и обожжет до дрожи,

Сбивая с ног, потащит за собой,

С души срывая лоскутами кожу...

Заставит сердце замереть на миг,

Забиться в кулаке Сомнений птицей,

Врываясь в горло, приглушенный крик

Попросит время хоть на час остановиться…

Даже если бы в эту минуту небесам вдруг вздумалось обрушиться на землю, Эдвард вряд ли заметил бы это: целая вселенная сузилась до бледного лица хрупкой девушки, лежавшей у его ног. И сейчас эта вселенная неумолимо рушилась, рассыпаясь песчаным замком в руках Каллена. Не осталось ничего, лишь всеобъемлющее желание и единственная цель – спасти, сделать все от него зависящее, чтобы не случилось самого страшного, того, что нельзя уже будет исправить, того, что поставит жирную точку в череде его крушений и потерь, под названием жизнь.

Именно с этой целью Эдвард сейчас дышал, и только это заставляло его сердце совершать быстрые хаотичные удары, подменило собой все чувства и заполнило все мысли, позволяя не сойти с ума в ту же секунду, когда воздух, пропитанный летним зноем, разорвало сразу два выстрела.

Не теряя ни минуты на бесполезные сейчас причитания и слезы, тесным обручем перехватившие горло парня, он метнулся в сторону своей машины и тут же вернулся обратно, сжимая в чуть подрагивающих руках свою футболку и два бинта из автомобильной аптечки.

Не замечая ровным счетом ничего из того, что творилось вокруг, Эдвард, действуя на полном автомате, зажал футболкой рану Беллы, зияющую под правой лопаткой, и зафиксировал ее бинтами. Подхватив обмякшее, словно тряпичная кукла, тело девушки, Каллен отнес ее в машину, бережно уложил на заднее сиденье и уже в следующую минуту, усевшись за руль, заводил мотор автомобиля.

Эдвард не чувствовал даже малейшего отголоска той боли, что всего несколько минут назад мучительно пульсировала в каждой клеточке его истерзанного тела, и оттого руки Джаспера, уверенно стянувшие Эдварда с переднего сиденья на землю, стали для него полной неожиданностью.

– Ты не сможешь вести машину! – голос друга звучал в голове Каллена искаженным эхом, не позволяя уловить смысла сказанного.

– Мы теряем время! – злобно огрызнулся Эдвард, вырываясь из цепких рук Джаспера, туго перевязывающего его плечо какой-то тряпкой.

– Очнись! Ты истекаешь кровью! – теряя терпение, в тон ему ответил Джас. – Если не перевязать, ты даже до больницы не дотянешь!

Только сейчас Каллен с удивлением заметил кривые струйки крови, быстро стекавшие по его руке, но боли он по-прежнему не чувствовал, словно это была чья-то чужая рука и чужая кровь.

– Я сяду за руль, я смогу, честно, – дрожащий шепот Розали, ворвавшийся в сознание Эдварда, мягко выдернул парня из густого тумана, куда он медленно погружался, сам того не осознавая.

Оказавшись на заднем сиденье автомобиля, Каллен прижал к себе Беллу. Он сжимал девушку в своих объятиях так сильно, словно действительно мог таким образом удержать ее рядом с собой, не дать ей ускользнуть, переступить черту невозврата.

Сколько раз Эдвард видел, как погибают люди, сколько раз они умирали на его руках… Их ранения далеко не всегда были смертельными, но Каллен видел, как с каждой каплей крови из них уходит жизнь, как самый бескомпромиссный враг – время – ведет свою коварную игру, лишая всякого шанса на спасение, и не имело смысла умолять его замедлить свой ход.

Постепенно способность мыслить и чувствовать снова возвращались к Эдварду. Страх ледяной волной прибоя накрывал его с головой, вонзая в сердце тысячи острых иголок и грозя утянуть за собой в темную пучину отчаяния, граничащего с безумием. Но Каллен лишь сильнее прижимал к себе Беллу, с ужасом чувствуя, как повязка на ране девушки с каждой минутой все больше и больше пропитывается кровью, чей терпкий аромат быстро заполнил собой салон автомобиля, и даже ветер, со свистом врывающийся в открытое окно, был не в силах вытиснуть этот удушливый липкий запах, алой лентой стягивающий горло каждого, кто находился в машине.

Вынужденное бездействие и осознание того, что он не в силах сделать хоть что-то, сводили Эдварда с ума. Ему казалось, будто они едут мучительно медленно, а порой и вовсе чудилось, что автомобиль стоит на месте.

– Быстрее, Роуз, быстрее! – Каллен не знал, произнес он эти слова вслух или же нет, но сестра услышала его мольбу.

– Эта машина не может ехать быстрее! – ответила она, стараясь перекричать свист ветра, нещадно трепавшего ее волосы. – Я уже давно утопила педаль газа в пол, и только каким-то чудом мы до сих пор не улетели в кювет!

Розали крепко сжимала в руках руль, боясь даже на секунду отвести свой взгляд от серой полосы дороги, метр за метром шуршащей под колесами их автомобиля.

Поначалу она поглядывала в зеркало заднего вида, ища там Элис и Джаспера, ехавших в своей машине следом за ними, но вскоре они остались далеко позади, превратившись в крошечную черную точку, а затем и вовсе скрылись из виду.

Боясь наткнуться взглядом на сидящего позади Эдварда, Роуз перестала смотреть в зеркало, сосредоточившись на линии горизонта. Вид мертвенно-бледного, перепачканного кровью брата, прижимавшего к себе Беллу, наводил на девушку ужас и скручивал приступом паники, делая ноги и руки Розали словно ватными, что было недопустимо в сложившейся ситуации: слишком много зависело от того, насколько быстро она доедет до клиники Карлайла.

В машине был еще один человек, полностью погруженный в самобичевание, буквально парализованный чувством вины перед Беллой, которую любил всем своим огромным сердцем, – Эммет.

Парень сидел рядом с Роуз, держа спину неестественно прямо и здоровой рукой вцепившись в переднюю панель автомобиля так, что пальцы свело от напряжения, но он не замечал этого. Ладонью поврежденной руки Эммет неловко зажимал рану на боку, из которой тоненькой струйкой сочилась кровь, но, как и Эдвард, он почти не чувствовал боли: страх за Беллу ледяной рукой сжимал его внутренности. По неведомой причине он боялся пошевелиться, боялся даже глубоко дышать, словно это могло каким-то непостижимым образом повредить его сестре.

Если бы только своим выстрелом Эммет не просто ранил, а убил того ублюдка, все было бы совсем иначе!

«И почему я не убедился в том, что тот действительно мертв, почему?!» – эта мысль серной кислотой растекалась в голове парня.

Но чувство вины, испытываемое Розали и Эмметом, было ничем по сравнению с тем чувством, что уже протягивало к Эдварду свои когтистые лапы.

Пока он сжимал в своих руках Беллу, пока мог в каком-то полубреду шептать ей, чтобы она не умирала, не бросала его одного, Каллен почти не испытывал этого едкого разрушительного чувства, выворачивающего душу буквально наизнанку и старой ржавой спицей мучительно медленно вонзающегося в сердце.

Все изменилось, когда парень на какое-то время остался один посреди длинного коридора клиники Карлайла. В голове все прояснилось и встало на свои места, Эдвард будто резко очнулся от кошмарного сновидения, вот только реальность оказалась куда ужаснее.

Как они подъехали к самой клинике, как оказались в этом коридоре, кто их встретил, и куда все подевались – воспоминания об этом походили на кадры испорченной кинопленки. Каллен просто вдруг перестал ощущать на своих руках столь необходимую ему тяжесть Беллы – суета вокруг, жуткий перестук больничной каталки и запредельная тишина.

Почему в какой-то момент Эдвард остался в одиночестве? Возможно, в спешке забирая у него раненую девушку, врачи не поняли, что на парне не только и не столько кровь Беллы, сколько его собственная? Каллен не задавался этим вопросом: ясное осознание собственной вины в том, что случилось, в раз подмяло его под себя.

По какой-то злой иронии сегодня судьба сняла с плеч Эдварда непосильный груз, с которым он прожил много лет, но тут же взвалила на него новую тяжесть вины и боли, справиться с которой ему было уже не под силу.

Всю свою сознательную жизнь Каллен до судорог в горле боялся полюбить, боялся подпустить к себе кого-то слишком близко, потому что боялся потерять, боялся, что кто-то снова отнимет у него самое дорогое, как когда-то родителей. Слишком ясно парень понимал, что это станет таким сокрушительным ударом, после которого ему уже никогда не встать, даже на колени.

Словно в страшном сне, заплетающимся шагом Эдвард двинулся по коридору, держась руками за стену, чтобы не соскользнуть на пол. Он не знал, куда и зачем идет, не понимая даже, сколько уже прошел: два метра или двадцать. Парень просто передвигал ноги, будто скользил по острию лезвия, до тех пор, пока не наткнулся не первую дверь, за которой оказалось просторное помещение туалета с раковиной и простенькой душевой кабиной.

Эдварду казалось, что пол горит под ним, и жадные языки пламени лижут его тело, медленно поднимаясь вверх.

– Белла, пожалуйста, Белла… – прислонившись лбом к холодной кафельной стене, со стоном выдохнул он.

То ли слезы душили его, то ли что-то еще, но каждый новый вдох давался Каллену все с большим трудом. Прижав к горлу руку, Эдвард прислонился спиной к стене и беспомощно огляделся по сторонам. Его взгляд зацепился за чье-то бледное, перекошенное страшной гримасой лицо, перемазанное красной краской. Парню потребовалось время, чтобы понять – это его собственное отражение в зеркале. Собрав остатки всех своих сил, Каллен подошел поближе.

– Это все из-за тебя, ничтожество! – размахнувшись, Эдвард ударил кулаком в зеркало.

Обжигающие искорки боли от впившихся в руку осколков словно тысячекратно усилили боль в кровоточащих ранах парня. Каллен рухнул на пол – будто провалился в черную дыру, куда его затягивало все сильнее и сильнее. Сопротивляться не было сил, веки сомкнулись сами собой, сердце лениво замедляло свой стук, с каждым новым неровным ударом укрощая боль, словно дикого зверя, делая ее далекой и эфемерной. В той темноте, что мягко обволакивала Эдварда, не было жизни, но там не было и боли, потерь, а лишь легкое покачивание на волнах покоя.

Каллену показалось, будто он очутился в согретом теплым итальянским солнцем винограднике, где в воздухе витает едва уловимый терпкий аромат красного вина – именно так пахли тяжелые локоны маминых волос, которые Эдвард любил накручивать на палец, пока та пела ему перед сном красивую итальянскую песню.

Больше Каллен никогда не доводилось слышать ее, и слова постепенно стерлись из памяти. Но сейчас он снова слышал эту песню из детства, слышал тихий мелодичный голос матери и, не раздумывая, шел на его звучание. Парень уже видел маму, на губах которой играла мягкая, лучистая улыбка, как вдруг картинка стала расплываться перед его глазами, непостижимым образом преобразуясь в испуганное лицо Беллы. Каллен почувствовал, как чьи-то сильные руки резко выдернули его из мягких объятий покоя, возвращая в мир боли и страданий.

Именно в этот момент усилиями Карлайла и еще двух врачей уже остановившееся сердце Эдварда снова робко стукнуло у него в груди.

Он смотрит из окна,

Чист, как холст,

Сплетенный из солнечного света,

Клубящегося дыма и пепла.

Он ждет, чтоб сделать вдох.

Он теперь не спешит,

Он видит вечность

В одном лишь миге.

Жизнь для него состоит из времени и выбора,

Бесконечной вереницы ярких воспоминаний.

“Здесь” и “сейчас” склонятся пред ним ради одной цели –

Хранить твой покой.

Мир лежит на его ладони,

Твои же раны станут его шрамами.

Так помни, что когда придет ночь,

Ему нужны будут твои объятия,

Ведь чтобы быть непобедимым,

Ему нужна твоя любовь.

Он стоит в дверях,

Так же тих, как и вчера,

Забытые мысли стали тайной,

А кошмары заперты глубоко внутри.

Он похож на преступника,

Но образ его не так однозначен,

Чтобы так решить...

А оттого сражается он без всякого оружия…

«The Ballad of Jeremiah Peacekeeper» Poets Of The Fall

Она была так прекрасна. Даже с болезненно-бледным лицом и залегшими вокруг глаз тенями Белла была похожа на ангела. Собственно, девушка и стала ангелом-хранителем Эдварда, закрыв его от пули, пусть и неосознанно.

Каллен уже полчаса сидел на краешке ее больничной койки, молча гладил прохладную щечку любимой и перебирал пальцами пряди густых волос, разметавшихся по плечам Беллы. Еще сегодня утром, когда парню разрешили, наконец, подняться, он знал, что и как скажет самой важной женщине в своей жизни, но сейчас слова будто растворились в волнах чувств, теплым приливом накатывающих на него.

– Кажется, твой отец сильно разочарован во мне, – совсем не то хотел сказать Эдвард, однако и эта тема не давала ему покоя.

– Вовсе нет, – голос девушки, звучавший чуть хрипловато, вдруг напомнил Каллену тот голос, что пел ему итальянскую колыбельную, когда он балансировал между жизнью и смертью – голос его матери. Изабелла вздохнула и, накрыв руку парня своей, пояснила: – Просто Чарли впервые в жизни пришлось использовать свои служебные полномочия в личных целях, фактически, он нарушил закон сам и попросил нарушить его нескольких полицейских. Отец считает это неприемлемым и недопустимым для себя.

– Из-за меня ему пришлось разгребать всю эту кучу дерьма, – Эдвард невесело усмехнулся, вспомнив, каким тяжелым взглядом шериф Свон сверлил его, когда заходил к нему в палату.

– Главное, что все поверили в бандитские разборки, а папе просто нужно время, чтобы договориться со своей совестью.

– По моей вине он чуть было не лишился своих детей, и я не знаю, как смотреть ему в глаза, – упрямо настаивал на своем Каллен.

– Это неправда! – сердито возразила Белла. – Эммет сам виноват в том, что случилось с ним, его неразборчивость в связях почти что стоила ему жизни, и если бы не вы с Джаспером, Райли убил бы моего любвеобильного братца. Кстати, как там Джас? Два дня назад заходила Элис и сказала, что ему еще не разрешают ходить.

– Через пару-тройку дней ему разрешат вставать, но Карлайл сказал, что еще хоть один такой выкрутас, и ногу уже не спасти: ее и в прошлый раз собирали буквально по кусочкам, часть кости заменили железной пластиной, так что… – Каллен на минуту замолчал, а затем, медленно спустившись на пол, встал на колени и, сжав в своих руках руку Беллы, торопливо продолжил: – Это совсем не то, о чем я хочу сейчас поговорить. Я многое должен сказать тебе, но не знаю, с чего начать. Прежде всего, спасибо за все то, что ты сделала и продолжаешь делать для меня. Я не знаю, чем заслужил такое счастье и награду, еще один шанс жить, ведь жить не значит дышать, Белла, уж я-то знаю. Жить – это значит любить. Последние лет десять я не жил, я боялся жить, кажется, делая все для того, чтобы смерть нашла меня, хоть и не осознавал этого, – голос Эдварда дрогнул, но он не замолчал, лишь замедлив свою торопливую, сбивчивую речь: – Белла, спасибо тебе за то, что сейчас я снова жив, спасибо тебе за то, что я ВСЕ ЕЩЕ жив! Я люблю тебя! Я люблю тебя и не могу простить себе того, что случилось с тобой. Да, я понимаю, что, возможно, прямой моей вины нет, но от этого не легче, и здесь, в моем сердце, навсегда останется этот шрам, который каждый день моей жизни будет напоминать о том, насколько я люблю тебя и дорожу тобой, насколько ты нужна мне, и как это страшно, потерять тебя.

– Эдвард… – прошептала Белла, слизав с губ соленые капельки слез, но Каллен жестом остановил ее.

– Подожди, дай мне еще минуту… Наверное, я не тот мужчина, которого ты заслуживаешь, и с моей стороны эгоистично занимать его место, становиться частью твоей жизни, но я не могу уйти: это то же самое, что бежать от себя самого. А последние годы я только и занимался тем, что пытался сбежать от самого себя, и просто устал, выдохся, так что беглец из меня теперь никудышный, – Эдвард горько усмехнулся и покачал головой. – Но, оставаясь с тобой, я сделаю все возможное, чтобы защитить и оградить тебя от тех ужасов и боли, что любят отравлять жизнь людей, чтобы никогда не повторился тот кошмар, что случился несколько дней назад. Ты должна знать, что я всегда буду готов умереть за тебя, потому что я видел смерть и знаю, что она не так страшна, как жизнь без тебя. Я люблю тебя, Белла, люблю! – излив все, что было на сердце, Каллен замолчал и прижался своим лбом ко лбу девушки.

– И я люблю тебя, Эдвард, и не хочу, чтобы ты винил себя хоть в чем-то, потому что быть с тобой – это мой осознанный выбор, закрыть тебя от пули – это тоже мое решение, возможно, и не осознанное, но единственно верное, и я ни секунды не жалею о нем. Я знаю, что ты сделал бы для меня то же самое, разве может быть иначе?

– Белла, ты еще так наивна, – улыбнувшись, покачал головой Эдвард, заглядывая в глаза девушки, – ты совсем не знаешь жизни и плохо разбираешься в людях. Кругом столько предательства и так мало тех, кто способен на Поступок даже ради близкого человека…

– Но это не про нас. Может, я и наивная – что тут поделать, – но я верю тебе и верю в тебя. Есть и еще одна причина, – девушка хитро прищурилась и, улыбнувшись, продолжила: – Я страшная собственница и не собираюсь так просто отдавать кому-то то, что принадлежит мне, даже смерти. А ты – мой, это-то тебе ясно, мистер Каллен?

– Да, тем более что я добровольно отдаю себя в Ваши руки, мисс Свон, владейте и пользуйтесь! – рассмеялся Эдвард.

Они еще долго разговаривали, держась за руки и время от времени отвлекаясь на поцелуи, в которые вкладывали всю свою любовь и нежность. Эдвард никак не мог заставить себя оторваться от Беллы, но был еще один человек, которому Каллен так же хотел сказать очень многое, и эти невысказанные слова и чувства жгли ему грудь и не позволяли до конца расслабиться даже рядом с любимой.

– Ты уже разговаривал с Карлайлом? – словно прочитав его мысли, вдруг спросила Белла.

– Это непросто, я так виноват перед ним и Эсми…

– Но ты ведь собираешь поговорить с ним? – обеспокоенно спросила девушка, заглядывая ему в глаза.

– Да, я хотел сегодня, но… – Эдвард замолчал, неопределенно пожав плечами.

– Тогда иди прямо сейчас, зачем оттягивать то, что так необходимо вам обоим?

– Да, ты права. Тогда я пойду, ладно? Люблю тебя! – поцеловав Беллу на прощание, Каллен медленно поднялся и зашагал к выходу, волоча за собой раненую ногу, но уже в дверях обернулся и прошептал: – Спасибо тебе, Белла, спасибо за все!

Давайте друг-другу прощать,

Ведь глупо лелеять обиды. Забудется большая часть, Другая исчезнет из виду. Останется только тепло, Что щедро дарили когда-то, Да вкус недосказанных слов – Чуть горькою перечной мятой…

Владимир Большаков

Больно осознавать, сколько роковых ошибок ты совершил и сколько страданий принес своим близким. Но еще больнее знать, что это не было случайностью, что ты сам осознанно шел по выбранному пути, шаг за шагом.

Несколько дней назад внутри Эдварда все перевернулось, подняв со дна души то, что он так долго пытался навсегда похоронить, и разрушило стену, так упорно возводимую между тем беспечным мальчиком, которым Каллен был, и тем, кем стал.

В той далекой жизни было все: счастливая семья, заботливые, любящие родители и самый лучший в мире дядя, которого он по-детски трогательно и преданно любил. А затем все сломалось. Одного его лишили, от другого Эдвард отказался сам, решив, что ему не нужна семья, не нужные близкие люди, которых так мучительно больно терять.

Но все оказалось жестоким заблуждением, разрушившим, в первую очередь, его самого. Теперь же настало время исправлять ошибки.

Словно почувствовав, для чего именно Эдвард пришел в его кабинет, Карлайл, не говоря ни слова, усадил племянника на диван и сам присел рядом, не торопя и не подталкивая парня к непростому для обоих разговору.

– Я знаю, сколько проблем доставил вам с Эсми, сколько боли причинил, и это совсем не то, чего вы в действительности заслуживаете, – спустя несколько долгих минут молчания, начал Эдвард. – Я прошу простить меня, если это еще возможно, за все то, через что вам пришлось пройти по моей вине.

– Нет-нет, ни я, ни Эсми никогда не держали зла на тебя или Роуз. Не было обиды, а только растерянность, недоумение и некая беспомощность перед самой ситуацией, – Карлайл говорил медленно, стараясь подобрать правильные слова для того, чтобы выразить все то, что долгие годы мучило его. – Злоба и отчуждение, исходившие от вас, никогда не были мне понятны. Как же так?! Ведь я не просто какой-то там дядька, невесть откуда появившийся в вашей жизни и претендующий на место родителей! Мы всегда были одной семьей, вы с Роуз росли на моих глазах и значили для меня гораздо больше, чем просто дети брата. Я ждал того, что общее горе сблизит нас еще больше, но случилось все наоборот. И я до сих пор не могу отделаться от чувства вины за это. Эдвард, сынок, прости меня за то, что оказался не достаточно сильным, не сумел где-то проявить твердость, найти правильный подход. Отчасти дело в том, что потеря единственного брата, заменившего мне отца и мать, ставшего моей единственной семьей, почти сломила меня, раздавила. Если бы не Эсми и не вы с Розали, не знаю, как я смог бы пережить тот кошмар и подняться с колен.

– Нет, Карлайл, я не думаю, что в тот момент ко мне можно было найти какой-то подход, – уверенно возразил Эдвард.

– Но почему?! Как могло все так резко измениться?! Вы же любили меня, особенно ты, я не мог в этом заблуждаться. Даже когда врачи сказали нам с Эсми, что у нас никогда не будет своих детей, это не так сильно выбило меня из колеи, потому что я знал, что у меня есть вы с Роуз, – голос Карлайла предательски дрогнул, и он замолчал, вопросительно глядя на племянника.

– Наверное, все дело в страхе. Я боялся всего и сразу: боялся, что с тобой и Эсми тоже может случиться нечто ужасное, боялся, что мне снова придется пережить ту боль, что и после смерти родителей, в конечном счете, я просто боялся любить, – Эдвард замолчал, словно не решаясь рассказать о с воем самом жутком страхе, но, сделав глубокий вдох, продолжил: – А больше всего боялся, что это я убил родителей, и ты что-то знаешь об этом, но скрываешь ото всех.

– Боже, Эдвард, как ты мог предположить такое?! – пораженно воскликнул Карлайл, заключая лицо парня в свои ладони. – У меня, в отличие от полиции, никогда даже мысли такой бредовой не возникало! И ты что, все эти годы продолжал в страхе думать об этом?!

Вместо ответа Эдвард коротко кивнул, чувствуя, как слезы комом подкатывают к горлу.

– Я боюсь даже представить, как ты мог столько лет жить с этим и сохранить рассудок, – с болью в голосе прошептал Карлайл. – Теперь я вдвойне рад, что, спустя столько лет, мы, наконец, узнали, кто и почему совершил это зверство. А еще я рад, что высший суд свершился, и сейчас тот ублюдок горит в аду!

– Это я убил его, – напомнил Эдвард.

– Я знаю, знаю, но у тебя не было выхода, – Карлайл осторожно притянул к себе племянника и погладил его по спине.

– Я хочу, чтобы ты знал обо мне еще кое-что, – чуть отстранившись от дяди, прошептал Эдвард. – Я убивал и прежде, когда жил в Чикаго. Я не смогу сказать даже примерно, скольких убил, но знаю, что мои руки по локоть в крови, и мне никогда от этого не отмыться. Маленький мальчик вырос и превратился в монстра, так что ни вам с Эсми, ни родителям не за что мной гордиться.

– Роуз немного рассказала о вашей жизни в Чикаго, поэтому твое признание для меня не стало неожиданностью. Я не собираюсь оправдывать тебя, но ты не монстр, это совсем другое. Там, куда ты попал, невозможно было выжить иначе, как и на войне, только ваша война не имела смысла и цели. Твое наказание у тебя в голове: все самые страшные картинки той жизни навсегда останутся в памяти. Но мы гордимся тобой! Мы гордимся тем, что, пройдя через весь этот кошмар, ты не сломался, более того, ты нашел в себе силы признать свои ошибки и начать жизнь заново! Никогда больше не смей сомневаться в нашей любви! – Карлайл снова прижал к себе племянника, не замечая того, как по щекам прокладывают себе путь капельки соленой влаги.

– Спасибо тебе за все! – Эдвард тоже перестал сдерживать слезы. – Я помню о том, что ты всегда был для меня вторым отцом, даже когда были живы родители. И я любил тебя. В действительности, эта любовь никуда не делась, просто на какое-то время я умудрился забыть о ней, забыть о том, как много ты для меня значишь. Но сейчас я понял одну очень важную вещь: не надо бояться любви, надо бояться того, что не успеешь сказать о ней дорогим для себя людям. Поэтому я хочу, чтобы ты знал: как бы там, в прошлом, ни было, я всегда любил тебя и Эсми!

Произнося это, Эдвард почувствовал умиротворение и легкость: наконец, между ним и Карлайлом больше не было бездонной пропасти из недосказанных слов.

И вместе с тем, у парня возникло непреодолимое желание сказать ту же заветную фразу еще двум людям – теперь он знал, каким будет его следующий шаг на пути исправления своих ошибок.

====== Глава 27. У счастья есть один недостаток – оно не длится вечно ======

В минуты грусти и печали

Пройду за грань больших ворот. И скрип глухой воротной стали Покойной песней вглубь ведёт. Терзают взгляд кресты, могилы, Что век хранят остатки слёз. Их словно с жалостью укрыли Листы заботливых берёз. Здесь тихо спят людские души И мысли близких им людей. Я разговор их тихий слышу, И с новым шагом всё сильней. Иду к тебе, могила грусти, Любви и памяти моей. Весенний день глаза опустит, Когда нагнусь я, молча, к ней. Весь день погаснет, помрачнеет, Вернётся память прошлых лет. Ветра вмешаться не посмеют, И песни жаворонка нет… Уйду навек в свой мир беспечный, Ускорив шаг от ярких роз. Глаза закрыв от взглядов встречных, Я прячу блеск прощальных слёз…

Самолет летел, уверенно разрезая носом облака, словно огромная величественная птица. Эдвард никогда не боялся летать, почти наслаждаясь чувством волнения, щекочущим в животе и учащающим пульс, в то время, когда самолет разгоняется и набирает высоту. Он любил смотреть в иллюминатор, наблюдая за тем, как земля остается все дальше внизу, а люди будто уменьшаются в размерах и кажутся сверху не крупнее муравьев. Еще ни разу Каллен не задумывался всерьез над тем, что самолет может рухнуть, даже когда они попадали в зону турбулентности, и начинало нещадно трясти, у Эдварда захватывало дух, но страх так и не приходил. Возможно, дело в том, что он никогда по-настоящему не дорожил своей жизнью.