Текст книги "Я инвалид попал в мир магии и меча. Том 1 (СИ)"

Автор книги: Prosto

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

Глава 46

Первые сто тридцать поражений я воспринял как должное.

Мой разум, защищенный холодной, выжженной пустотой статуса «Одинокий Волк», работал как безупречный механизм. Каждая моя смерть была лишь новой порцией данных для анализа. Я был машиной, которая пыталась найти верный алгоритм для решения невыполнимой задачи.

Я открывал глаза на серой равнине. Перед внутренним взором всплывал лог.

Я вставал. Анализировал ошибку. Вносил коррективы в тактику. И снова бросался в бой. Во мне не было ни страха, ни отчаяния. Лишь холодный, исследовательский интерес. Я был ученым, а мое собственное тело и душа – подопытным материалом.

Я умирал десятки раз. От быстрого укола в сердце, который симулякр Хакона наносил с такой точностью, что я даже не успевал почувствовать боль. От брошенного топора, который с хрустом ломал мой позвоночник, парализуя меня за мгновение до смерти. От удушения в его железной хватке, когда он просто поднимал меня в воздух и смотрел, как жизнь уходит из моих глаз. Боль была реальной, но она была лишь переменной в уравнении. Она не затрагивала мою суть. Я был неуязвим.

Я так думал.

Все изменилось после сто пятьдесятой смерти.

Симулякр Хакона, казалось, адаптировался. Или, может, такова была программа этого личного ада. Он перестал просто убивать меня. Он начал меня унижать.

В сто пятьдесят первом бою он не стал меня атаковать. Он просто стоял и смотрел, как я, задыхаясь, провожу свои атаки. Он уклонялся от моего «Роя Углей» с ленивой, оскорбительной грацией, отступая ровно настолько, чтобы последний уголек погас в сантиметре от его сапога. Он отбивал мой усиленный «Пожирателем Душ» клинок плоской стороной своего меча, с таким звуком, будто отмахивался от назойливой мухи.

А потом он обезоружил меня. Одним быстрым, неуловимым движением он выбил меч из моих рук. «Пожиратель Душ» с лязгом отлетел в сторону. Я остался перед ним с голыми руками.

Он не стал меня убивать. Он просто стоял и смотрел на меня. С той же самой презрительной усмешкой. Усмешкой, которая говорила: «Ты – ничто. Ты даже не стоишь моего удара. Ты просто насекомое, которое забавно давить».

И в этот момент что-то внутри меня треснуло. Ледяная броня моего статуса, моя защита от мира, дала первую, тонкую, как волос, трещину. Сквозь нее просочилась эмоция. Не страх. Нет. Нечто гораздо более примитивное и детское.

Обида. Жгучая, унизительная обида.

– Дерись! – закричал я, и мой голос сорвался, став тонким и мальчишеским. – Дерись, трус!

Он усмехнулся и, сделав шаг вперед, просто ударил меня кулаком в лицо. Несильно. Не как воин. А как взрослый, который наказывает непослушного ребенка, ставя его на место.

Я открыл глаза. Но на этот раз что-то было иначе. Холодная уверенность исчезла. На ее месте была звенящая, тревожная пустота. Трещина в моей броне осталась.

И в сто пятьдесять втором бою я впервые почувствовал это. Когда его меч со свистом летел к моему горлу, я почувствовал, как мое сердце сжалось от ледяного, первобытного страха. Это ощущение было настолько неожиданным и чужеродным, что я замер на месте, парализованный не его атакой, а своим собственным, забытым чувством.

Страх стал моим новым спутником. Он был ядом, который просачивался через трещину в моей душе, отравляя все. Мой холодный анализ утонул в нем. Моя тактика рассыпалась.

Я начал совершать глупые, детские ошибки. Путал заклинания. Забывал про стойку. Мои руки дрожали, и меч казался чужим и неподъемным. Я больше не был хищником, изучающим жертву. Я был жертвой, которая в панике мечется перед хищником.

Хакон убивал меня теперь играючи. Легко. Небрежно. Он больше не видел во мне даже интересного противника. Он видел лишь сломленную игрушку.

На сто сто шестьдесят пятьом поражении я был сломлен окончательно. Я стоял посреди серой равнины, израненный фантомной болью, опустошенный. Он снова обезоружил меня и медленно пошел ко мне. Я не двигался. Я просто смотрел на него, и мое тело била мелкая, неконтролируемая дрожь. Я больше не мог сражаться. Я не хотел. Я хотел, чтобы это просто закончилось.

Он остановился в шаге от меня. И заговорил. Впервые. Его голос был идеальной копией голоса настоящего Хакона – тихий, холодный, полный презрения. – Ты все еще здесь, червь? – спросил он. – Я думал, ты уже понял. Ты – ничто.

Эти слова были не мечом. Они были молотом, который с оглушительным треском разбил плотину моей защиты.

– Ты был ничем в своем прошлом мире. И ты остался ничем в этом. Ты просто пыль. Пустое место.

Все, что я так долго сдерживал, вся боль, вся потеря, весь ужас резни, вся моя прошлая и настоящая беспомощность – все это хлынуло наружу.

Я упал на колени. Меч выпал из моих ослабевших рук. Лицо исказилось гримасой, которую я не мог контролировать. И из моей груди вырвался звук, которого я не издавал с тех пор, как был беспомощным калекой в прошлой жизни.

Я заплакал.

Это не были тихие слезы. Это были уродливые, отчаянные, громкие рыдания сломленного ребенка. Ребенка, у которого отняли все. Дважды. Я рыдал от беспомосилия, от страха, от осознания своей полной, абсолютной ничтожности перед лицом настоящего врага. Я сжался в комок на серой, безразличной земле этого измерения и просто выл, как раненый зверек.

Я поднял заплаканное лицо. Симулякр Хакона все еще стоял надо мной, глядя на меня с тем же холодным презрением. А затем его фигура начала медленно таять, растворяясь в сером воздухе.

Экзамен был окончен. И я его не просто провалил. Я был уничтожен.

Мир серого пепла и бесконечного унижения не растворился. Его вырвали из моего сознания с такой силой, что я ощутил это физически. Словно невидимая рука схватила меня за душу и с безжалостной силой швырнула обратно в мое тело.

Я рухнул. Не на серую равнину. А на холодный, твердый каменный пол своей комнаты в общежитии. Я лежал, свернувшись в клубок, и меня била крупная, неконтролируемая дрожь. Воздух был густым и пыльным, пах старым деревом и застывшей тишиной.

Тело не болело. Фантомные раны от ста шестьдесят пять смертей исчезли в момент возвращения. Но то, что болело, было гораздо глубже.

Я мысленно вызвал Систему, ища спасения в ее привычной, холодной логике. Интерфейс вспыхнул перед глазами, но он был другим. Тусклым. Ненадежным. И одна строка в моем статусе горела мертвенно-серым, неактивным цветом.

Моя броня. Мой щит. Моя стена, отделявшая меня от мира, – рухнула.

И в образовавшуюся брешь хлынул океан.

Я впервые за эти месяцы почувствовал все. По-настоящему. Холод камня под щекой. Колючую ткань робы. Пыль, забившуюся в нос. И его. Всепоглощающий, липкий, животный страх. Он был не просто мыслью. Он был физическим ощущением. Он скручивал внутренности, замораживал кровь, парализовал волю. Я был голым. Один на один со своими собственными демонами, которые, почувствовав свободу, с радостным визгом набросились на меня, разрывая на части.

Я закрыл глаза, но это не помогло. Перед внутренним взором стояло его лицо. Спокойное, презрительное лицо Хакона. И его голос, который теперь звучал не в симуляции, а в моей собственной голове, повторяя снова и снова, как приговор.

«Ты – ничто». «Ты был ничем в своем прошлом мире. И ты остался ничем в этом». «Пыль. Пустое место».

Он был прав. О, во имя всех богов и демонов, как же он был прав.

Память, которую я так долго держал в узде, которую использовал как источник знаний, хлынула на меня потоком чистого, незамутненного страдания.

Я снова был там. В той комнате. В том кресле. Я чувствовал фантомный холод металла под своими пальцами. Чувствовал унизительную беспомощность своих мертвых, бесполезных ног. Я видел равнодушные лица врачей, выносящих свой вердикт. Видел сочувствие, которое было хуже презрения. Я вспомнил тишину. Тишину моего пятнадцатого дня рождения, когда никто не вошел в мою комнату. Тишину вечеров, когда я слышал смех своей старой семьи из гостиной, пока я сидел один в темноте. Они не были злыми. Они просто… забыли. Забыли, что я существую. Я был сломанной вещью, которую убрали в чулан, чтобы она не портила вид. Обузой. Пустым местом.

«Ты мечтал о силе, – шептал мне внутренний голос, и это был голос Хакона. – Ты мечтал о шансе стать кем-то».

Да. Мечтал. И Система дала мне этот шанс.

Она дала мне все, о чем я мог только мечтать. Здоровое, сильное тело. Невероятный, почти божественный дар. Возможность стать кем-то. И она дала мне новую семью.

Память услужливо подсунула другое воспоминание. Теплое, как летний день. Улыбка моей новой матери, когда она протягивала мне первый в моей жизни испеченный ею пирог. Сильные, надежные руки моего нового отца, когда он учил меня колоть дрова. Их тихие разговоры по ночам, полные любви и беспокойства за своего странного, тихого сына. Они любили меня. Не за что-то. А просто так.

Они любили меня. А я позволил им умереть.

Я был там. Я был в нескольких часах пути. Я был уже сильным. Я мог сражаться. Но я не успел. Я не смог. Я оказался так же беспомощен, как и в том проклятом кресле. Я снова не смог защитить тех, кого любил.

«Ты получил все, – продолжал шептать голос Хакона в моей голове. – И все потерял. Потому что ты – слабак. Был слабаком тогда, остался им и сейчас».

Архимагистр Ворн. Лорд Арион. Они видели во мне не человека, а аномалию. Ценный ресурс. Интересный научный эксперимент. Они дали мне знания, дали мне возможности. А я? Я возомнил себя гением. Неуязвимым. Аналитиком. Я думал, что смогу всех переиграть.

Но что в итоге? Сто шестьдесят пять поражений. Сто шестьдесят пять смертей. Симулятор, созданный из моего собственного страха, играл со мной, как с котенком. Он показал мне мое истинное место. Место в грязи.

Вся моя броня, вся моя холодная расчетливость, вся моя уверенность в себе – все это было лишь маской, скрывающей все того же напуганного, сломленного мальчика. Один точный удар – и маска разлетелась вдребезги.

Сердце забилось с бешеной скоростью, ударяя по ребрам, как пойманная птица. Дыхание перехватило. Я пытался вдохнуть, но не мог. Воздуха не хватало. Стены комнаты, казалось, начали сходиться, давить на меня. Холодный пот выступил на лбу.

Я сжался в клубок на полу. И слезы, которые я сдерживал так долго, хлынули с новой силой. Это были не слезы ярости. Это были слезы бессилия. Тихое, унизительное, детское хныканье. Я плакал не о родителях. Я плакал о себе. О своей ничтожности.

Мотивация? Месть? Какие глупые, высокие слова. Какая месть? Как я могу отомстить такому, как Хакон, если я не могу победить даже его тень? Как я могу защитить кого-то, если я не могу защитить даже собственную душу от отчаяния?

Все было бессмысленно. Вся моя борьба. Вся моя сила. Все мои знания. Все это – лишь пыль.

Я не знаю, сколько я так лежал. Время потеряло свой смысл. Я не хотел двигаться. Я не хотел думать. Я хотел просто исчезнуть. Раствориться. Вернуться в ту пустоту, из которой я пришел.

Комната медленно наполнялась серым предрассветным светом.

Мои рыдания стихли, сменившись глубокими, судорожными вздохами. Боль не ушла. Она просто… затаилась.

«Зачем? – прошелестела в голове последняя, слабая мысль. – Зачем все это? Ради мести? А что потом? Снова пустота?»

Я посмотрел на свои дрожащие руки.«Я даже не могу его победить. Я не могу ничего. Я просто… сломан».

Солнце вставало, заливая комнату золотым светом. А я лежал на полу, разбитый, опустошенный, проигравший свою самую главную битву. Я не встал, чтобы начать свою утреннюю тренировку. Я не составил новый план.

Я просто лежал. И впервые за всю свою вторую жизнь я не знал, что делать дальше.

Глава 47 Тихий Свидетель

Я смотрел на закрывшуюся за Кайлом дверь. Тишина в маленьком, душном тренировочном зале стала давящей. Наш первый сбор. Наша первая попытка стать командой. И наш первый, оглушительный провал.

– Я… я пойду, – прошептала Изольда и, не глядя на нас, выскользнула из зала, словно испуганная мышь.

Ремус, угрюмый водник, злобно пнул каменную стену. – Проклятый выскочка, – прошипел он сквозь зубы. – Думает, раз он любимчик Ворна, ему все позволено?

Он тоже ушел, оставив меня одного в центре комнаты.

«Отлично, – с горькой иронией подумал я, проводя рукой по волосам. – Командир без команды. Кайл просто взорвал их психику, сбросил на меня эти два дымящихся обломка и ушел. Придется разгребать это самому».

Я понимал его. Его логика была безжалостной, но верной. Они действительно были сломлены страхом и неуверенностью. Но его метод… это было все равно что лечить головную боль гильотиной.

Я вышел из душного зала в гулкие коридоры Академии. Вместо того чтобы сразу вернуться в нашу комнату, я решил пройтись. Мне нужно было собрать информацию. Понять общую атмосферу на курсе. Отец учил меня, что любая битва выигрывается задолго до ее начала – сбором данных и анализом.

Я направился к главному тренировочному двору. Там, после занятий, всегда кипела жизнь. Так и было. Группа «силовиков» Борга, уже без своего лидера, который отправился в лазарет после стычки с Давианом, отрабатывала какие-то примитивные силовые приемы, с ревом метая друг в друга каменные глыбы. Примитивно, но шумно.

В другом углу двора я увидел Серафину. Ее отряд – трое стандартных, ничем не примечательных адептов – по ее команде методично отрабатывали защитные построения. Она не кричала. Ее голос был тихим, но каждое ее слово было законом. Она была прирожденным лидером. Я подошел к ней.

– Тяжелый денек, командир? – с улыбкой спросил я. Она оторвалась от тренировки и посмотрела на меня своим острым, анализирующим взглядом.

– Не сложнее, чем обычно, Вал'Терон. В отличие от некоторых, мой отряд состоит из исполнительных адептов, а не из набора несовместимых стихий и раздутых эго. Она явно намекала на мой состав.

– Конфликт – лучший учитель, как говорит Архимагистр, – философски заметил я.

– Конфликт – это хаос, – отрезала она. – А хаос приводит лишь к разрушению. Побеждает всегда порядок. Запомни это.

Она вернулась к своему отряду. Я же пошел дальше, собрав достаточно информации. Наш курс разделился. Были те, кто ставил на порядок. И те, кто ставил на силу. А наш отряд… наш отряд был чем-то третьим. Неизвестной переменной. И это было опасно.

Проведя около часа в коридорах и во дворе, собирая слухи и наблюдая, я наконец вернулся в нашу комнату. Я был уставшим и немного раздраженным. Я открыл дверь, ожидая увидеть Кайла сидящим за книгами или медитирующим.

Но комната была погружена в полумрак. Тяжелые шторы были плотно задернуты. И в этой тишине и сумраке, на полу, у изножья своей кровати, свернувшись в тугой, неестественный клубок, лежал он.

Сначала я подумал, что он спит. Но потом я увидел. Его плечи мелко, почти незаметно, дрожали. Я подошел ближе. Его лицо было бледным, почти серым, искаженным гримасой невыносимой муки. Глаза были закрыты, но из-под век текли слезы. Он не плакал. Он рыдал. Беззвучно, отчаянно, всем своим существом.

«Что?! Что с ним случилось? – мой мозг лихорадочно пытался найти объяснение. – Он не спал. Он… сломан. Это не тот холодный монстр, что был час назад. Это просто… ребенок. Отец говорил «наблюдай». Но что я должен делать с этим? Он выглядит так, будто умер изнутри».

Это был не тот холодный, собранный, пугающий монстр, которого я видел на арене. Это был просто ребенок. Испуганный, потерянный ребенок, который сжался в клубок, пытаясь спрятаться от мира.

Моей первой мыслью было – доложить отцу. Это критический сбой «актива». Но я не мог. Он увидят в нем лишь сломанный механизм.

И я понял, что не могу этого допустить. Я принял решение. Я нарушу приказ.

Я тихо, на цыпочках, вошел в комнату и плотно прикрыл за собой дверь, заперев ее на засов. Что бы ни происходило здесь, это останется между нами.

Я не знал, как помочь. Я не целитель. Я не мог прикоснуться к нему – боялся сделать только хуже.

Я вернулся на свою кровать и стал ждать. Я просто сидел и смотрел, как его тело содрогается от беззвучных рыданий, чувствуя себя абсолютно беспомощным.

Прошел час. Два. Колокол пробил время ужина, но мы не пошли. Рыдания Кайла стихли, сменившись тихими, прерывистыми всхлипами. Он просто лежал, не двигаясь.

Тогда я встал, подошел к умывальнику, налил в простую жестяную кружку воды. Затем, стараясь не шуметь, подошел и поставил ее на пол, в метре от его головы. Просто чтобы она была здесь.

Я снова сел на свою кровать. И начал говорить. Тихо. Спокойно. Не обращаясь к нему. Просто в пустоту.

– Знаешь, мой отец… он кажется всем всемогущим. Несокрушимым. Гением, который может создать любой артефакт. Но я видел его однажды, когда один из его величайших экспериментов пошел не так. Он потратил год на создание одного амулета. «Сердце Горы», он его называл. Он должен был стать неиссякаемым источником энергии. А он… он просто рассыпался в пыль на его глазах. Превратился в горстку серого песка.

Я говорил, и мой собственный голос казался мне чужим в этой давящей тишине. – Он ничего не сказал. Не разбил ничего в ярости. Он просто… молча смотрел на эту горстку пыли. Три дня. Он не ел, не спал. Просто сидел в своей мастерской и смотрел на пепел своей годичной работы.

Я сделал паузу. – Иногда самые сильные из нас падают больнее всего, – почти шепотом закончил я. – Потому что им падать дальше, чем остальным.

Я замолчал. И в этой тишине я увидел движение. Медленное. Мучительное. Кайл, дрожа всем телом, начал подниматься. Он цеплялся за свою кровать, его мышцы не слушались.

Наконец, он сел, прислонившись спиной к кровати. Его лицо было мокрым от слез, взгляд – все еще пустым. Но он сидел. Он больше не лежал на полу.

Он медленно протянул дрожащую руку к кружке с водой. Поднес к губам. Сделал один маленький, судорожный глоток.

– Кайл?.. – тихо спросил я.

Он поднял на меня свои опустошенные глаза. – Я… – его голос был хриплым, сломанным. Он прокашлялся. – …в порядке.

Это была самая очевидная ложь, которую я когда-либо слышал. Но это было и самое храброе, что я видел в своей жизни.

Я кивнул. – Я знаю, – сказал я.

Он не был в порядке. Совсем не в порядке. Но он… он боролся. И я, кажется, только что ввязался во что-то гораздо более серьезное, чем просто шпионаж по приказу отца. Я стал свидетелем падения. И, возможно, мне предстояло стать свидетелем его нового, еще более страшного восхождения.

Глава 48 Пламя в Пепле

Лиам ушел. Тихо, почти неслышно, он оставил на полу рядом со мной кружку с водой и кусок хлеба, а затем вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Я слышал, как щелкнул замок. Он не запер меня. Он отгородил меня от остального мира, который продолжал жить своей жизнью, не замечая моей маленькой смерти.

Я остался один. Один на один с тишиной и с теми демонами, которых выпустила на волю моя провальная битва. Его история про отца… она была как тонкая ниточка, брошенная утопающему. Она не вытащила меня из бездны, но она остановила мое падение. Я больше не тонул в отчаянии. Я просто висел в нем, в холодной, вязкой пустоте, не в силах ни всплыть, ни опуститься на дно.

Я сидел на полу, прислонившись к кровати. Мое тело было пустым сосудом. Я не чувствовал ни голода, ни жажды. Я не чувствовал ничего. Мотивация, та самая ярость, которая толкала меня вперед, которая была топливом для моей магии и моего клинка, – она сгорела. И на ее месте остался лишь холодный, серый пепел.

«Зачем? – эта мысль медленно, лениво ворочалась в моем опустошенном мозгу. – Зачем все это? Месть? Я даже не могу победить его тень. Защита? Я не смог защитить самых дорогих мне людей. Сила? Моя сила – это проклятие, которое чуть не свело меня с ума».

Все было бессмысленно. Пусто.

Я поднял глаза и посмотрел на свое отражение в темном стекле окна. Я увидел бледное, исхудавшее лицо девятилетнего мальчика с огромными, пустыми глазами. В них не было ничего. Ни огня. Ни стали. Ни жизни.

Я закрыл глаза, желая лишь одного – чтобы все исчезло. Но вместо темноты память, больше не сдерживаемая ледяной броней «Одинокого Волка», начала свою жестокую игру. Она начала показывать мне кино.

Сначала она показала мне моих первых родителей. Не их лица. А их спины. Удаляющиеся спины. Их равнодушные взгляды, брошенные вскользь. Тишину моей комнаты в том, другом мире, на фоне которой был слышен их смех из гостиной. Я снова почувствовал холод своего инвалидного кресла. Снова ощутил на языке горький привкус своей ничтожности, своей бесполезности. «Пыль. Пустое место». Слова Хакона были не оскорблением. Они были диагнозом. Диагнозом всей моей первой жизни.

Затем картинка сменилась. Память стала еще безжалостнее. Она показала мне других. Тех, кто был здесь.

Я увидел лицо моей новой матери. Ее теплую, любящую улыбку, когда она протягивала мне мой первый в этой жизни пирог. Я почувствовал на плече тяжелую, надежную руку отца, когда он учил меня держать топор. Я услышал его гордый голос: «Сильным будет».

Они любили меня. Они верили в меня.

А потом я увидел их мертвыми. На полу нашего дома. В луже крови. Я увидел дым, пепел и торжествующие, уродливые рожи наемников.

И наконец, я увидел его. Хакона. Я снова и снова прокручивал в голове его презрительную усмешку. Его спокойные, мертвые глаза. Его тихий, ядовитый шепот, который стал гвоздем в крышку моего гроба.

«Ты – ничто».

Боль. Она вернулась. Но это была уже не боль отчаяния. Это было нечто иное. Что-то начало медленно тлеть в том сером пепле, что остался от моей души.

«Нет, – прошелестела в моей голове новая мысль. Она была слабой, но настойчивой. – Нет. Он не прав».

Я вспомнил его, симулякра. Он был идеален. Он был сильнее, быстрее, умнее. Но он был лишь тенью. Копией. А я… я был оригиналом. Он был создан из моего страха. Из моей памяти.

А значит, я сам создал своего идеального врага.

И если я смог его создать, значит, однажды я смогу его и уничтожить.

Эта мысль была как искра, упавшая на сухой порох. Тлеющий уголек в моей душе вспыхнул. И это был не теплый огонь надежды. Это было холодное, черное пламя чистой, дистиллированной, абсолютной ненависти.

Ненависть к нему. К Хакону. К тому, кто отнял у меня все. Ненависть к себе. К своей слабости, к своему страху, к своим слезам.

Эта ненависть была сильнее страха. Она была сильнее отчаяния. Она была сильнее боли. Она стала моим новым топливом. Моим новым стержнем.

Я встал. Мои ноги все еще дрожали, но уже от переизбытка энергии, а не от слабости. Я посмотрел на свое отражение. Из оконного стекла на меня смотрели глаза, в которых больше не было пустоты. В их глубине полыхал темный, багровый огонь.

Я усмехнулся. Система отреагировала. Она дала мне новый инструмент.

– Я отомщу тебе, Хакон, – прошептал я в тишину комнаты. – Но я не просто убью тебя. Это слишком просто. Слишком милосердно. Я заберу у тебя все, что тебе дорого. Я сожгу твой мир дотла. Я заставлю тебя лежать в грязи и плакать, как плакал я. Я заставлю тебя молить о смерти. И только тогда, когда от тебя останется лишь пустая, сломленная оболочка, я дарую тебе покой.

Мотивация не просто вернулась. Она стала моей сутью.

Я подошел к столу и залпом выпил воду, которую оставил Лиам. А затем съел хлеб. Я был голоден. Голоден до жизни. И до мести.

– Система, – сказал я, и мой голос был тверд, как сталь. – Активировать Боевой Режим «Чистилище». Уровень сложности: «Авто». Создать симулякр: «Хакон Мясник».

Я снова стоял на серой равнине. Передо мной, в десяти шагах, застыл он – идеальный симулякр моего палача. Хакон Мясник. Его лицо было лишено эмоций, но в его глазах я видел холодное, уверенное презрение. Он ждал.

Но на этот раз я был другим.

Мой страх, мое отчаяние, мои слезы – все это сгорело в огне моей новой решимости. Статус «Сердце Волка» был не просто строчкой в интерфейсе. Это была новая операционная система моей души. Я мог чувствовать страх, но я мог отодвинуть его в сторону, как ненужный инструмент. Я мог чувствовать боль, но она больше не парализовала меня – она стала топливом. И ненависть… о, ненависть стала чистым, холодным, бьющимся сердцем моего естества.

– Снова, – прошептал я.

И бросился в бой.

Первые пятьдесят поражений были другими. Я больше не пытался победить его хитростью. Я пытался сокрушить его яростью. Моя магия, подпитываемая ненавистью, стала мощнее. «Рой Углей» был плотнее, «Цепь Хаоса» – быстрее. Я вкладывал в каждую атаку всю свою злость.

И каждый раз я умирал.

Он был стеной. Идеальной, непробиваемой стеной. Мои усиленные заклинания разбивались о его безупречную защиту. Мои яростные атаки мечом встречали его спокойные, выверенные до миллиметра парирования. Он не просто защищался. Он использовал мою собственную агрессию против меня. Он направлял мои удары так, чтобы я терял равновесие. Он уклонялся от моих заклинаний так, чтобы они били в пустоту, сжигая мою драгоценную ману.

Он не просто побеждал меня. Он учил меня. Учил, что слепая ярость – это оружие глупца.

Цифры нарастали, как снежный ком. Каждая смерть была ударом молота. Но я больше не ломался. Я закалялся. Моя ярость утихала, сменяясь чем-то другим. Холодной, звенящей концентрацией.

После двухсотого поражения я изменил тактику. Я понял, что пытаться пробить стену лбом – бессмысленно. Нужно было найти в ней трещины.

Я перестал атаковать.

Я возродился и просто встал напротив него. Он ждал. Я тоже. Минуту. Десять. Час. Симулякр не двигался, его программа не предполагала инициативы.

И я начал смотреть. Я активировал «Понимание Структуры» и «Наблюдательность» на максимум. Я смотрел не на него, как на врага. Я смотрел на него, как на механизм. Как на идеальную боевую машину, которую мне нужно было разобрать на части.

Я начал с его стойки.«Она не академическая. Не как у стражников. Она ниже. Более „грязная“. Центр тяжести смещен вниз. Это снижает скорость на длинной дистанции, но дает невероятную взрывную силу на короткой и идеальный баланс для мгновенного перехода от защиты к атаке».

Затем – его работа ног.«Он не делает лишних шагов. Каждый сдвиг, каждый поворот корпуса – все для того, чтобы сократить дистанцию или создать угол для удара. Он не бегает. Он „скользит“ по полю боя, всегда сохраняя оптимальное расстояние».

И его «Усиление».«Он не окутывает себя им, как Гром. Он не держит его постоянно, как я. Он вливает его в одну точку – в кулак, в лезвие, в стопу – за мгновение до удара. Короткий, взрывной, концентрированный импульс. Максимальная эффективность, минимальный расход духа. Он не тратит силу. Он ее инвестирует».

Я умирал еще десятки раз. Но теперь каждая смерть имела смысл. Я больше не пытался его победить. Я пытался его скопировать.

Я вставал в его стойку. Мои мышцы горели, не привыкшие к такому положению. Хакон тут же убивал меня, используя мою неуклюжесть.

Я пытался двигаться, как он. Мои шаги были рваными, неточными. Он убивал меня, пользуясь моими ошибками.

Я пытался использовать «Усиление», как он. Короткими импульсами. Я не успевал. Моя реакция была слишком медленной. Он убивал меня в тот момент, когда я только начинал концентрировать «дух».

Это были самые болезненные уроки в моей жизни. Он был моим безжалостным учителем. Каждая моя ошибка каралась смертью. Каждое неверное движение – болью. Но с каждой смертью, с каждым новым возрождением, я становился немного похож на него. Мои движения становились экономнее. Моя стойка – тверже. Мои мысли – острее.

Я перестал быть Кайлом, который пытается драться. Я становился его бледной, несовершенной тенью.

Двести пятьдесят девятый бой.

Я стоял напротив него. Но теперь я не чувствовал себя жертвой. Я был его отражением. Я стоял в его низкой, хищной стойке. Я дышал в его ритме.

Он атаковал первым. Стандартный, быстрый укол. Сотни раз я умирал от этого удара. Но не в этот раз.

Я не уклонился. Я сделал то, что делал он. Я шагнул в сторону, одновременно отбивая его клинок своим кинжалом. Наши движения были почти синхронны. Это был танец двух теней.

Мы обменивались ударами. Сталь звенела о сталь. Я не использовал магию. Он тоже. Это был чистый поединок. Поединок на мечах, которому он сам меня и научил. Я все еще был слабее. Он был быстрее. Каждый его удар заставлял мой кинжал вибрировать, отбивая руки. Каждый его финт был идеален. Я был в глухой обороне, балансируя на грани.

Но я ждал. Я ждал тот самый момент. Ту самую последовательность, которую я заучил ценой сотен своих жизней. Вот он наносит рубящий удар справа. Я парирую. Он тут же разворачивается и бьет рукоятью меча. Я пригибаюсь. И вот она. На долю секунды после этого сложного движения его левая сторона, его щека, остается открытой. Окно в полсекунды.

Раньше я был слишком медленным, чтобы им воспользоваться. Но не сейчас.

Я вложил все в один-единственный, отчаянный рывок. Вспышка «Усиления» в ногах. Вспышка «Усиления» в руке. Мой «Мощный Удар». И вся моя ненависть, вся моя воля, сфокусированная на кончике моего «Кинжала Тихой Тени».

Я двигался быстрее, чем когда-либо в своей жизни. Мой клинок прочертил в воздухе черную, безмолвную дугу.

Симулякр Хакона впервые за все эти бои среагировал неправильно. Он не успел.

Кончик моего кинжала коснулся его лица.

Я не смог его убить. Я не смог нанести глубокую рану. Но я оставил на его безупречной, презрительной щеке тонкий, неглубокий, но абсолютно реальный порез.

Он замер. Впервые за двести пятьдесят девять боев он замер. Он медленно поднял руку и коснулся своего лица. В его глазах, на долю секунды, промелькнуло нечто, чего я раньше не видел. Не презрение. Не спокойствие. Удивление.

А затем это выражение исчезло, сменившись ледяной яростью.

Он двинулся с такой скоростью, что я не успел даже моргнуть. Его меч пронзил мое сердце прежде, чем я успел осознать свою победу.

Я открыл глаза. Я снова стоял на серой равнине. Мое тело было целым. Но я улыбался. Я посмотрел на симулякр Хакона. Он стоял напротив, как всегда. Но теперь он был другим. На его щеке алела тонкая красная линия.

Я не победил. Но я доказал. Я доказал, что боги тоже могут кровоточить. И моя охота перестала быть односторонней.