Текст книги "КИМ 1 (СИ)"

Автор книги: Prophet

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 39 страниц)

– Какая отвратительная рожа! – раздавшийся над ухом голос Греты заставил Белова вздрогнуть. Увлекшись чтением, он не заметил возвращения девушек. – На Гитлера похож, только в очках...

– Максим, кто все эти люди? – поинтересовалась Киу, указывая на разложенные по всему столу документы.

– Это руководство Рабочей Партии Марксистского Единства, которое наше начальство желает видеть в гробах и в белых тапочках, – Максим указал пальцем вверх, намекая, начальство какого уровня он имеет ввиду.

– Что, всех? – уточнила Киу.

– Нет, кого получится, – ответил Максим.

– Понятно... – протянула Шнайдер.

– И вот еще что, послезавтра днем мы отправляемся в Барселону, – сообщил Максим. – Ехать предстоит в гражданском, так что у вас еще есть время, чтобы подготовиться! А тебе, Киу, предстоит особое задание. Завтра тебе нужно будет отобрать две – три трофейные снайперские винтовки и привести их к нормальному бою.

29 апреля 1937 года. 16:30.

Кинотеатр «Верди». Барселона, улица Верди, дом 32.

Группа «Авангард» находилась в Барселоне уже пятый день.

Сразу после прибытия испанские коммунисты помогли сотрудникам НКВД заселиться в гостиницы. Сергей Михайлович Шпигельглас и группа Судоплатова – Тимашкова заселились в отель «Колон», являвшемся штаб-квартирой Объединенной Социалистической Партии Каталонии и находившемся в равном удалении от Дворца Женералитета, гостиницы «Риволи», являвшегося штаб-квартирой ПОУМ, и телефонной станцией, которой, предположительно, и предстояло стать причиной грядущего конфликта.

Группу «Авангард» же заселили в отель «Каса Фустер», что в квартале Грасия. До войны этот квартал был облюбован творческими людьми, в нем часто устаивались различные выставки и концерты, порой продолжавшиеся до самого утра. Сейчас же, разумеется, ничего подобного не происходило, однако, благодаря присутствию большого количества полицейских, район продолжал считаться одним из самых спокойных в городе.

«Каса Фустер», в котором поселилась группа «Авангард», до войны был роскошным пятизвездочным отелем, и даже сейчас не утратил еще былого величия. Особенно примечательна была просторная терраса на крыше, с которой отрывался прекрасный вид на главный в Барселоне долгострой – собор Святого Семейства, строительство которого длится вот уже сорок пять лет и, насколько помнилось Максиму, не будет завершено и в двадцать первом веке.

В отеле стараниями местных товарищей были забронированы два двухместных номера, в одном из которых обосновались Максим и Хорхе, а во втором – Киу и Грета. На следующий день после заселения группа приступила к изучению Барселоны, побывав на площади Каталонии, возле которой находилась пресловутая телефонная станция, а также взглянув со стороны на штаб-квартиру ПОУМ. Помня о том, что рассказывал товарищ Котов про обстановку в Барселоне, осмотр города проводился исключительно в дневное время. С наступлением темноты группа предпочитала не высовываться из отеля, чтобы случайно не нарваться на «прогуливающихся» отморозков из Отрядов контроля.

К середине пятого дня Максим решил, что выполнение задачи – это, конечно, хорошо, но и отдыхать иногда тоже надо. И как раз по пути в отель ребятам подвернулся кинотеатр «Верди», в котором, к тому же, показывали не что-нибудь, а «Чапаева»! Фильм этот, хотя он и вышел еще в тридцать четвертом году, Грета и Киу еще не видели, но очень хотели посмотреть. Да и Максим, которому этот фильм показывали еще во время обучения в центре подготовки «Хроноса», был не прочь увидеть его снова. Словом, бойцы «Авангарда» переглянулись, и, не говоря ни слова, отправились в кинотеатр.

Фильм демонстрировался на русском языке, но с испанскими субтитрами. Для Максима это оказалось большим удивлением, он и понятия не имел, что субтитры уже используются. А вот процесс просмотра фильма, вызвал у Максима мысль, что лучше бы он пересмотрел его с экрана ноутбука!

В кинотеатре находилось достаточно много ополченцев, причем, многие из них пришли на сеанс прямо с винтовками. К тому же они, видимо из-за своих анархистских убеждений, не сковывали себя рамками приличий, куря прямо в зале и эмоционально комментируя происходящее на экране, порой даже заглушая звук самого фильма.

Когда же дело дошло до финальных эпизодов, в которых белогвардейцы прижали Чапаева сотоварищи к реке, из-за чего те были вынуждены броситься в Урал и попытаться спастись вплавь, многие ополченцы, вообще, вскочили со своих мест и открыли по белым на экране огонь из винтовок и пистолетов![1]

Максим сперва опешил от такого поворота событий, а потом поблагодарил судьбу за то, что они пришли в кино незадолго до начала сеанса, когда билеты оставались только на последние ряды. Так что он мог спокойно дожидаться окончания сеанса, не опасаясь, что ему прилетит в спину. Однако, он все равно оглянулся назад и, на всякий случай, нащупал в кармане пиджака пистолет.

Впрочем, все обошлось благополучно и применять оружие не пришлось. Лишь только у ополченцев закончились патроны в магазинах, как стрельба сама собой прекратилась, а там и фильм подошел к концу. И, тем не менее, из кинотеатра Максим выходил под таким впечатлением от поведения местных анархистов, что не сразу понял, что его зовут.

Обернувшись, он увидел двоих мужчин, в одном из которых, высоком и коренастом, он узнал знакомого ему еще по Мадриду Эрнста Хемингуэя. Рядом с ним стоял не менее высокий человек, чья внешность была настолько английской, что его так и хотелось назвать джентльменом.

– Здравствуйте, мистер Белов! Мисс Шнайдер, мисс Линь! – по-английски произнес Хемингуэй, вежливо приподняв шляпу. – Позвольте представить вам моего коллегу, писателя Джорджа Оруэлла! Джордж, я хочу познакомить тебя с моими русскими друзьями! Они служат в русской интербригаде и недавно участвовали в штурме Университетского городка!

Встреча с еще одним знаменитым писателем Максима, безусловно, удивила, но ни капельки не обрадовала. Всех участников гражданской войны он знать, разумеется, не мог, но участие в ней всемирно известного писателя он запомнил, как запомнил и то, что Оруэлл воевал не где-нибудь, а в рядах ПОУМ!

«С ним нужно быть поосторожнее, – подумал Максим. – Повезло еще, что старина Хэм не разбирается в наших знаках различия и тогда в Мадриде принял нас за военных. Наши военные советники в Женералитете есть, а вот объяснить, что тут делают сотрудники НКВД, было бы гораздо труднее!»

– Рад знакомству, мистер Оруэлл! – так же на английском ответил Максим. – В свою очередь я хочу вам представить нашего товарища Хорхе Молину.

Английский писатель скептическим взглядом окинул Хорхе, одетого в потертый пиджак и серую пролетарскую кепку, и вежливо кивнул в ответ, после чего знакомство можно было считать состоявшимся.

– Скажите, друзья мои, у вас есть время? – спросил Хемингуэй. – Нам с Джорджем было бы интересно с вами побеседовать!

Отказ мог вызвать нежелательные подозрения, да и время у ребят было, так что на предложение Хемингуэя Максим ответил согласием. Однако, не желая информировать писателей о месте проживания группы, он предложил поискать в округе какое-нибудь кафе. Несмотря на войну, таковое нашлось довольно быстро, и вскоре вся компания уже сидела под навесом во дворе одного из домов, потягивая холодное, только что из погреба, пиво.

Во время беседы Максиму, хорошо знавшему английский, вновь пришлось поработать переводчиком. Вначале разговор шел о всяких мелочах, вроде сегодняшней стрельбы в кинотеатре, но потихоньку он свернул на происходящее вокруг, то есть – на войну. И Оруэлл, разумеется, не смог удержаться от критики.

– Мистер Белов, я искренне ценю вклад Советского Союза в борьбу с фашистскими мятежниками, но меня беспокоит то, как ваша страна навязывает свою волю правительству Испании, – признался Оруэлл.

– Мы навязываем свою волю? – удивился в ответ Максим. – Ну что вы, мы просто даем испанскому правительству советы по военным и некоторым политическим вопросам. Кстати, именно мы не позволили премьер-министру Ларго арестовать в Мадриде всех подозреваемых в симпатиях к фашистам.

– Вот как? Я этого не знал, – ошарашенно покачал головой Оруэлл. – Однако, вы же не будете отрицать, что значительную часть вооружения вы поставляете напрямую Коммунистической Партии Испании, позволяя ей самой решать, с кем делиться полученным от вас оружием, а с кем – нет? С Рабочей Партией Марксистского Единства, например, КПИ не поделилась ни единым патроном!

Это было и в самом деле так. Обдумав предложение Максима, озвученное им на ближней даче в Волынском, товарищ Сталин принял решение частично воплотить его в жизнь. Тяжелое вооружение, вроде танков и самолетов, было оплачено испанским золотом и поставлялось непосредственно правительству Испании, часть же легкого вооружения, от винтовок и пулеметов до семидесятишестимиллиметровых пушек, шла непосредственно КПИ.

– Он что, хочет, чтобы мы помогали ПОУМ оружием? После всех тех ушатов грязи, которые они регулярно выливают как на нас, так и на наших советских друзей? – удивился Хорхе, выслушав перевод слов Оруэлла. – Максим, переведи мистеру Оруэллу, что мы так поступать не будем! Мы не хуже товарищей из СССР понимаем, кто нам друг, а кто – нет!

Максим перевел, после чего лицо Оруэлла приняло удивленное выражение. Скажи эти слова сам Максим, он, наверное, принял бы их за советскую пропаганду, а вот в устах испанского коммуниста они приобретали совсем другой вес.

– То есть, вы одобряете, что КПИ использует поставки оружия Советским Союзом для укрепления собственных позиций и борьбы с оппозиционными по отношению к ней партиями? – уточнил Оруэлл и, после того как Хорхе, выслушавший перевод, кивнул, повернулся к Максиму. – А вы, мистер Белов, согласны с мистером Молиной?

– Разумеется, – пожав плечами, ответил Максим. – Это обычный элемент политической борьбы.

– Но ведь это неправильно! – воскликнул Оруэлл. – Если так пойдет и дальше, то после победы над фашизмом нас будет ждать режим, в котором все оппозиционные партии и газеты будут запрещены, а все несогласные окажутся в тюрьме! Такой режим будет лучше, чем то, к чему ведет нас Франко, он будет настолько лучше, что за него даже будет иметь смысл сражаться! Разумеется, называться он будет иначе, ведь его установят либералы и коммунисты, но суть от этого не изменится, это все еще будет фашистский режим![2]

Чем дальше Максим слушал Оруэлла, тем труднее ему было сохранять серьезное лицо. На последней же фразе он все-таки не выдержал и рассмеялся, чем вызвал удивленные взгляды своих товарищей. Когда же, отсмеявшись, Максим перевел им слова Оруэлла, удивление на лицах Греты, Киу и Хорхе сменилось недоумением от того, как, вообще, можно было сказать что-то подобное.

– Что он только что сказал? – спросила Киу.

– Er hat überhaupt keine Grütze im Kopf![3] – согласилась Грета, после чего произнесла то же самое по-французски, специально для Оруэлла. Тот, будучи выпускником Итона, отлично знал французский и прекрасно все понял.

– Простите, мисс Шнайдер, что же я, по-вашему, сказал не так? – спросил Оруэлл, удивленный и даже обиженный ее словами.

– Максим, объясни лучше ты, – попросила Грета. – Я так точно не сформулирую.

– Ну, начнем с того, что либералы и коммунисты вместе ничего построить не смогут, поскольку они принадлежат к совершенно разным политическим течениям, – начал Белов. – Либерализм – явление строго капиталистическое, провозглашающее неприкосновенность частной собственности и свободу предпринимательства. В социальном же смысле либерализм ставит интересы отдельной личности выше интересов общества.

Коммунизм же подразумевает общественную собственность на средства производства, благодаря чему, собственно, и станет возможно социальное равенство. При столь противоположных взглядах коммунисты и либералы могут быть исключительно временными попутчиками, как сейчас, в борьбе с националистами, объединиться же и установить фашистский режим они никогда не смогут.

Меня больше пугает, что, если партии вроде ПОУМ дорвутся до власти, никакой победы не будет, как не будет и коммунистов с либералами, а будет один сплошной фашизм под управлением Франко.

– Почему вы считаете, что приход ПОУМ к власти приведет к победе Франко? – уже не так обиженно спросил Оруэлл. – Неужели вы верите слухам, утверждающим будто бы ПОУМ работает на Франко?

– Нет, таким слухам я не верю, – ответил Максим. – И дело тут даже не в их отношении к Советскому Союзу. Дело в том, что ПОУМ призывает прямо в ходе войны устроить революцию, свергнуть республиканское правительство и немедленно установить в Испании коммунистический режим. Можно как угодно относиться к правительству Ларго, но оно хоть как-то поддерживает целостность республики. Не будет его – и Франко перещелкает Каталонию, Валенсию и Мадрид поодиночке, ведь у него-то с единством все в порядке!

– Тут я вынужден с вами согласиться, – вздохнул Оруэлл. – Но, согласитесь и вы, в критике ПОУМ Советского Союза есть рациональное зерно. С приходом к власти Сталина ваша страна перешла от ленинской народной демократии к авторитарному правлению. Разве это не предательство идей революции?

– А демократия – это, вообще, удел богатых стран, вроде Соединенных Штатов Америки, – Максим отсалютовал Хемингуэю бокалом, после чего допил пиво, пока оно окончательно не стало теплым. – Нам же в наследство от Российской Империи досталась отсталая экономика, разрушенная, к тому же, восьмью годами Империалистической и Гражданской войн. Нам нужно срочно поднять нашу экономику до уровня ведущих мировых держав, а сделать это можно только при наличии твердой центральной власти. Товарищ Сталин и рад бы был ввести прямую демократию[4], но сделать это сейчас не представляется возможным. Слишком медленным тогда будет развитие страны.

– Но к чему такая спешка? – удивился Оруэлл. – Кто вам мешает развиваться медленнее, но как демократическому обществу?

– А вот за спешку мы должны поблагодарить английские и американские капиталы, которые, не жалея средств, развивают промышленность Германии. Как вы думаете, против кого они ее так активно откармливают? – ответил Максим.

– Вы считаете, что Германия способна напасть на Советский Союз? – недоверчиво уточнил Оруэлл.

– Я в этом не сомневаюсь, – с ироничной улыбкой на губах ответил Максим. – Еще в двадцать пятом году Гитлер в своей книге «Моя борьба» писал про необходимость завоевания жизненного пространства на востоке. На востоке – это у нас, если что. А с приходом нацистов к власти эта его идея превратилась из бредней психически нездорового человека в официальную государственную программу.

Мировой финансовый капитал такие устремления Гитлера может только приветствовать. Уничтожить руками Германии единственное в мире государство рабочих и крестьян, которое для капиталистов, как кость в горле – да ради такого дела они никаких денег не пожалеют!

Так что, не сомневайтесь, мистер Оруэлл, не позднее, чем через пять лет Германия нападет на Советский Союз, после чего начнется самая кровопролитная война в нашей истории, – с лица Максима исчезла улыбка, он пристально посмотрел английскому писателю в глаза и размеренно, словно гвозди заколачивая, закончил: – И мы. Ее. Выиграем!

29 апреля 1937 года. 01:55.

Отель «Фалькон». Барселона, бульвар Рамбла, дом 30-32.

Время давно перевалило за полночь, а Джордж Оруэлл, раз за разом прокручивавший в голове состоявшийся днем разговор, все никак не мог уснуть.

Вначале он был возмущен тем, как этот русский сопляк, мистер Белов, смеялся над ним, человеком, который в два раза его старше! Затем же, успокоившись, он был вынужден признать, что в словах Белова был смысл, и чем больше он думал над его словами, тем больше смысла он в них находил.

Джордж Оруэлл по натуре своей был идеалистом, в голове которого идеи об общественной собственности на средства производства с бесплатным образованием и медициной спокойно сочетались с политическим плюрализмом и многопартийностью. Разговор же с Беловым впервые заставил его задуматься о том, а как, собственно, эти его идеи сочетаются с окружающей действительностью?

«И мы. Ее. Выиграем!»

Вспомнив слова Белова, поставившие последнюю точку в их разговоре, Оруэлл непроизвольно вздрогнул. С такой убежденностью мог говорить либо фанатик, либо человек, твердо уверенный в своей правоте. Именно эта уверенность Белова, совершенно не похожая на фанатизм, и заставляла Оруэлла раз за разом прокручивать в голове их разговор, пока не привела его к вопросу, а на правильной ли стороне он все это время сражался?

Обдумывая этот вопрос и так и не сумев найти на него ответ, Оруэлл забылся сном. Утром он проснулся совершенно разбитым и за завтраком решил рассказать обо всем жене. Они с Айлин долго рассуждали о правильности выбранной ими стороны, но так и не смогли прийти к какому-либо однозначному выводу. Единственное, что было для них совершенно ясно – сражаться на неправильной стороне аморально и даже преступно.

В итоге Оруэлл, будучи не только идеалистом, но и индивидуалистом, решил, что если не ясно, за какую сторону следует сражаться, то нужно не сражаться вовсе. Тем же днем они с женой собрали свои немудреные пожитки, а утром тридцатого числа – сели на поезд до Тулузы. Несколько дней спустя они вернулись в Англию.

Примечания:

[1] – Реальный факт.

[2] – Несколько перефразированная цитата Оруэлла, написанная им после возвращения из Испании в 1937 году и хорошо иллюстрирующая, какой сумбур царил у него в мыслях.

[3] – У него совсем нет каши в голове! (Нем.) – немецкое выражение, означающее, что у человека нет мозгов.

[4] – И. В. Сталин в 1934 году и в самом деле предлагал ввести соревновательную систему выборов в советы всех уровней, путем прямого тайного голосования. Однако, этот проект был отвергнут партийным руководством, боявшимся по итогам выборов потерять свои места.

Часть вторая, глава четырнадцатая. МАЙСКИЕ ДНИ.

«Наши цели ясны, задачи определены!

За работу, товарищи!»

Никита Хрущев, первый секретарь ЦК КПСС.

2 мая 1937 года. 12:00.

Кабинет М. Асаньи. Валенсия, улица Кавалеров, дом 4.

Пока Сергей Михайлович Шпигельглас со своими людьми занимался осмотром достопримечательностей Барселоны и наводил контакты с президентом Женералитета Компанисом, Артуру Христиановичу Артузову предстояло подготовить к грядущим событиям президента Испании Мануэля Асанью и премьер-министра Франсиско Ларго Кабальеро.

Артузов прибыл в Валенсию двадцать седьмого апреля и в тот же день явился к советскому послу Марселю Израилевичу Розенбергу. Без лишних подробностей описав товарищу Розенбергу ситуацию, Артур Христианович попросил его организовать встречу с президентом. Розенберг созвонился с канцелярией президента и даже пообещал предоставить Артузову своего личного переводчика Исидора Гамшиевича.

Встреча с президентом состоялась на следующий день. Мануэль Асанья предельно серьезно отнесся к словам Артузова насчет положения дел в Барселоне и без возражений одобрил план переброски войск НКВД в Валенсию, поближе к месту их предполагаемого использования. Однако, соглашаясь с тем, что конфликт между Женералитетом и анархистами и правда возможен, он заявил, что прямо сейчас у него нет повода для вмешательства.

Артузов вынужден был признать правоту президента, отметив, впрочем, что повод анархисты ему дадут, и даже не один. В Барселоне царят такие разброд и шатание, что конфликты между Женералитетом и прочими политическими силами просто неизбежны.

Повод, и в самом деле, вскоре представился. Второго мая Франсиско Ларго Кабальеро, являвшемуся также и военным министром, понадобилось связаться с советником по обороне[1] Франсиско Исглесом, чтобы обсудить с ним непростую ситуацию с каталонскими частями на Арагонском фронте. А то странно как-то получалось, каталонцы, вроде бы, воевали с фашистами вместе с остальными республиканцами, но командованию фронтом не подчинялись и действовали на свое усмотрение.

Терпеть такое положение дел было никак невозможно, вот Ларго и собрался обсудить с Исглесом способы исправить ситуацию. Однако, когда он позвонил на телефонную станцию Барселоны, ранее принадлежавшую компании «Telefonica», а ныне удерживаемую анархистами из НКТ, и попросил соединить его с Женералитетом, оператор на другом конце провода ответил ему, что «в Барселоне нет никакого Женералитета, а есть только Комитет обороны». Затем оператор повесил трубку, оставив Ларго размышлять, какой-такой «Комитет обороны» он имел ввиду?

Так ничего и не поняв, Ларго рассказал о произошедшем президенту Асанье. Ситуация выходила серьезной. О том, что каталонские анархисты прослушивают телефонные разговоры, в центральном правительстве и раньше догадывались, но сейчас они перешли от прослушки непосредственно к саботажу, и с этим нужно было срочно что-то делать! На обсуждение проблемы Асанья, не слушая возражений Ларго, пригласил товарища Артузова.

– Ну, чего-то подобного я и ожидал, – удовлетворенно кивнул Артузов, выслушав рассказ Ларго. – Господин президент, я же вам говорил, что повод для решения каталонского вопроса вскоре представится? Вот он и представился.

– Вы правы, господин Артузов, – кивнул Асанья. – Осталось понять, как решить этот вопрос с минимальными потерями…

– О чем вы господа? – не понял Ларго. – Мне кажется, что я чего-то не знаю!

– Мы с господином Артузовым говорим о том, что в Каталонии сложилась неприемлемая для нас ситуация, при которой власть принадлежит непонятно кому, -пояснил Асанья. – Официально Каталонией правит Женералитет, но предприятиями управляют профсоюзы, зачастую несогласные с его политикой, войска же, выставляемые Каталонией, вообще, по сути, принадлежат конкретным партиям. Если честно, я уже начинаю сомневаться в лояльности Каталонии, да и вы сегодня уже могли в этом убедиться!

– Да, ситуация в Каталонии выглядит сомнительной, – согласился Ларго. – Но, как бы то ни было, это решение самого народа, и мы обязаны его уважать! Не можем же мы отобрать у профсоюзов их предприятия!

– Отчего же? – поднял бровь Артузов. – Профсоюзы существуют, чтобы защищать права рабочих и следить за соблюдением трудового законодательства. И я никогда не слышал о том, что профсоюзы должны владеть предприятиями.

– Это, конечно, так, – согласился Ларго. – Но вышло так, что профсоюзы уже взяли предприятия под свой контроль, и, если я прикажу отобрать их у них, это не только приведет к конфликту с Национальной Конфедерацией Труда, но и негативно скажется на лояльности республике Всеобщего Союза Трудящихся, который я имею честь возглавлять. Я ведь тоже профсоюзный деятель, господин Артузов!

– А еще вы премьер-министр Испании, господин Ларго, – парировал Артур Христианович. – И, если вы не готовы думать об интересах всей республики, подумайте хотя бы о собственной безопасности!

– Что вы имеете ввиду, господин Артузов? – нахмурился Ларго.

– Если вы ничего не предпримете, Каталония и дальше будет вести себя так, как она хочет, а не так, как это нужно республике, – ответил Артузов. – Более того, ее примеру последуют и другие регионы, та же Страна Басков, например, спит и видит себя независимым государством! Если это произойдет, Франко передавит все эти автономии поодиночке, уж он-то способен поддерживать единство в своих рядах! И как вы думаете, что после победы он сделает с вами? Не буду описывать вам мои идеи по этому поводу, скажу только, что расстрел будет для вас наилучшим из вариантов!

Вообще, Артур Христианович Артузов был крайне сдержанным и спокойным человеком, но сейчас он сознательно отпусти себя, позволив взыграть крови своих горячих итальянских предков. И это возымело успех. Было видно, что Ларго, как человек идеалистического направления мысли, слабо воспринимавший логические аргументы, всерьез испугался за свою жизнь.

– Довольно, господин Артузов, – мягко произнес президент Асанья. – Мне кажется, что господин Ларго в достаточной мере проникся серьезностью ситуации. Однако, мне бы хотелось услышать ваше мнение о способах ее разрешения.

– Лучше всего будет, если проблема решится внутри самой Каталонии, – задумчиво ответил Артузов.

– И как вы себе это представляете, господин Артузов? – язвительно поинтересовался Ларго.

– Для начала господин Асанья должен связаться с господином Компанисом и поговорить с ним, как президент с президентом, – Артузов повернулся к Асанье и принялся излагать сформулированные еще в Мадриде идеи. – В разговоре напирайте на то, что, если Каталония хочет сохранить свою автономию, она должна быть полностью лояльна республике. Женералитет должен завершить коллективизацию и взять все предприятия под свой контроль, а каталонские войска должны перейти в подчинение центральному командованию.

Особо уточните, что профсоюзы, входящие в НКТ, никто распускать не собирается, просто они теперь перестанут диктовать свою волю правительству, а будут заниматься своим делом, то есть, защищать права рабочих. Вообще, в разговоре старайтесь не угрожать, но четко обозначьте, что наше терпение подходит к концу и, если Женералитет не наведет порядок в Каталонии, то это сделаем мы!

– Это возможно, – обдумав предложение Артузова, ответил Асанья. – Вот только... вы не боитесь, что анархисты могут подслушать наш разговор, если я позвоню господину Компанису по телефону?

– Пусть слушают, – усмехнулся Артузов. – Компанису придется вести переговоры с анархистами, и будет даже лучше, если у них появится независимое подтверждение его слов о готовности республики вмешаться.

– Хорошо, товарищ Артузов, – наконец, кивнул Асанья. – Сегодня я составлю план разговора, а завтра днем позвоню Компанису. Благодарю вас за ценные советы.

– Не за что, – встав с кресла, ответил Артузов. – Всего вам доброго, господин Асанья, господин Ларго!

Покинув кабинет президента, Артур Христианович направился на вокзал, где, на одном из запасных путей стоял его салон-вагон. Вагон был оборудован радиоузлом, при помощи которого, через посредничество барселонской ячейки Коминтерна, Артузов собирался связаться со Шпигельгласом. В отличие от предстоящего разговора Асаньи с Компанисом, о его разговоре с Сергеем Михайловичем анархистам знать было совершенно не обязательно.

3 мая 1937 года. 15:00.

Кабинет Л. Компаниса. Барселона, Площадь святого Иакова, дом 4.

Президент Женералитета Каталонии Луис Компанис сидел в своем кабинете и работал с документами.

Работа не шла, поскольку президент, еще вчера предупрежденный товарищем Шпигельгласом о предстоящем разговоре с Мануэлем Асаньей, заметно нервничал. Об инциденте со звонком премьер-министра Ларго ему уже доложили, так что он понимал, что разговор будет непростым. Однако, Компанис, насколько это было в его силах, подготовился к разговору и был готов до последнего защищать право Каталонии на автономию.

Асанья позвонил в три часа пополудни.

– Добрый день, господин Асанья! – поздоровался Компанис после того, как секретарь переключил звонок на телефон в его кабинете.

– Добрый день, господин Компанис! – ответил Асанья. – Я надеюсь, наш разговор пройдет без инцидентов наподобие вчерашнего?

– Вчерашнее происшествие – досадная случайность, господин Асанья, – Компанис, не ожидавший, что разговор с первых слов повернет в это русло, сбился с мысли и начал оправдываться. – Уверяю вас, что такое больше не повторится!

– Боюсь, что это не случайность, а закономерный итог того, что вы утратили контроль над ситуацией! – возразил Асанья. – Господин Компанис, поймите меня правильно, я уважаю ваше стремление к независимости и самоуправлению, но интересы республики волнуют меня гораздо сильнее, нежели независимость Каталонии!

– Что вы предлагаете? – прямо спросил Компанис.

– Я предлагаю вам самостоятельно решить вопрос власти в Каталонии, – ответил Асанья. – Договаривайтесь с профсоюзами, вводите в город войска, словом, делайте что угодно, но завершите коллективизацию промышленности и установите в регионе твердую власть, причем, обязательно – лояльную центральному правительству. Потому, что иначе это придется сделать нам!

– Если вы попытаетесь ввести в Барселону свои войска, все каталонцы в едином порыве встанут на защиту нашей независимости! – попытался надавить на собеседника Компанис.

– Лучше бы вы в едином порыве с остальными республиканцами выступали против Франко, – проворчал Асанья. – Поймите, мне тоже не хочется устраивать гражданскую войну внутри гражданской войны, но, если мы с вами не наведем порядок и не объединим наши усилия, никакой автономной Каталонии не будет, как не будет и самой республики! А будет один лишь Франко, который нас с вами обязательно расстреляет, как мятежников! Вы этого хотите, господин Компанис?

– Ни в коем случае! – воскликнул Компанис, на лбу которого непроизвольно выступила испарина. – Я все понял, господин Асанья, я приложу все усилия, чтобы обеспечить лояльность Каталонии республиканскому правительству!

– Вы уж постарайтесь! – уже более добродушно произнес Асанья. – Может быть, вам нужно какая-то помощь?

– Пожалуй, есть кое-что, с чем вы можете мне помочь, – после довольно продолжительных раздумий ответил Компанис. – Вы не могли бы договориться с лидерами Национальной Конфедерации Труда и Всеобщего Союза Трудящихся об отправке в Барселону делегатов, пользующихся значительным авторитетом среди рабочих? С их помощью мне будет легче убедить профсоюзы передать свои предприятия под контроль Женералитета.

– Разумно, – согласился Асанья. – Хорошо, я договорюсь с господами Оливером[2] и Ларго об отправке представителей. Всего доброго, господин Компанис, я надеюсь, нам больше не придется связываться друг с другом по столь неприятным поводам!

– Всего доброго, господин Асанья! – ответил Компанис.

Повесив трубку, Компанис достал носовой платок и вытер испарину со лба. Все оказалось не так страшно, как он изначально предполагал. Договориться с рабочими будет непросто, но, если напирать на опасность, которую несет приход к власти Франко, все может и получиться. Да и профсоюзные лидеры, которых обещал прислать Асанья, должны помочь убедить рабочих. Во всяком случае, Компанис искренне на это надеялся.

3 мая 1937 года. 18:37.

Барселона. Площадь Мануэля Асаньи, дом 6.

Если у кого-то и были сомнения насчет того, что анархисты из НКТ прослушивают правительственные разговоры, то к вечеру третьего марта они окончательно развеялись. С одного взгляда в окно становилось ясно, что весь город уже знает, о чем говорили Компанис и Асанья.

Ближе к вечеру в штаб-квартире Национальной Конфедерации Труда на площади Мануэля Асаньи[3] состоялось совещание, в котором приняли участие лидеры всех входивших в НКТ профсоюзов. Из-за своей анархо-синдикалистской направленности, НКТ признавала только низовую самоорганизацию, а вопросы, касающиеся всех, решала на таких вот собраниях.