Текст книги "КИМ 1 (СИ)"

Автор книги: Prophet

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 39 страниц)

– Ты так и не объяснил, как ты оказался в нашем времени, – заметила Грета.

– Развалив Советский Союз, американцы какое-то время думали, что Россия уже никогда не оправится и превратится в сырьевой придаток запада, – зашел издалека Максим. – Но мы оправились. Пусть до мощи Советского Союза нам было далеко, но мы вспомнили, что у нас есть свои национальные интересы и начали их отстаивать. В ответ нам начали создавать очаги напряжения на границах.

Одним из таких очагов стала независимая Украина, где в две тысячи четырнадцатом году не без помощи запада к власти пришел самый настоящий фашистский режим. Точно такой же, как сейчас в Германии, с факельными шествиями и избиением несогласных…

– Мог бы и не пояснять, – скривилась Грета. – Я знаю, что такое фашизм. В тридцать третьем году насмотрелась…

– Понимаю, – кивнул Максим, догадывавшийся, что не просто так Грета покинула свою страну. – Так вот, часть жителей Украины не приняла новую власть, что привело к гражданской войне. В этой войне Россия поддерживает нормальных людей, а Европа и Америка – фашистский режим, называя его демократическим. И чем дальше, тем сильнее они давят на Россию, не давая нам покупать импортные товары и обвиняя во всех смертных грехах.

В семнадцатом году, в качестве страховочного варианта президент России приказал начать работу над проектом «Хронос», целью которого была отправка агента влияния в прошлое, чтобы не допустить повторения текущих событий. По каким-то медицинским причинам отправка в прошлое взрослого опытного сотрудника оказалась невозможна, поэтому будущих агентов стали готовить из набранных в детских домах мальчиков двенадцати лет. Среди них оказался и я.

В течении четырех лет нас активно готовили к отправке в прошлое. Летом двадцать первого года курс нашей подготовки был завершен, в ноябре президент санкционировал отправку агента в прошлое, а первого декабря я совершил переход в тридцать четвертый год…

– А почему ваш президент санкционировал отправку тебя в прошлое? – полюбопытствовала Киу. – Все стало совсем плохо?

– Сложно сказать, – покачал головой Максим. – С моей точки зрения, положение России было далеко не критичным, но, у меня не было доступа к свежим разведданным, так что, возможно, я просто чего-то не знаю.

– Слушай, а как должны произойти изменения? – не унималась Киу. – Ну, вот ты изменил что-то в наши дни, как это отразится на мире в две тысячи двадцать первом году?

– Никто этого точно не знает, даже профессор Клейн, открывший саму возможность пространственно-временного пробоя и отвечавший за техническую сторону проекта, – ответил Максим, с трудом подавив зевок и помотав головой в попытке прогнать сон. – Я же старался об этом не задумываться, обеими руками ухватившись за возможность поучаствовать в строительстве гораздо лучшего мира, нежели тот, в котором я родился и вырос.

– Что нужно сделать, чтобы построить этот лучший мир? – деловито поинтересовалась Шнайдер, до того момента внимательно слушавшая рассказ Максима.

– Грета, а можно… – со вторым зевком Максим справиться уже не смог, успев только интеллигентно прикрыть рот ладонью. – Можно я завтра отвечу на твой вопрос? Мне кажется, я сейчас банально отключусь…

– Gut[8], – кивнула Грета. – И в самом деле, пора уже спать. Максим, ты не против, если мы с Киу займем нижние полки? Просто… нам поручено тебя охранять, а если мы будем на нижних полках – нам будет легче среагировать в случае чего…

– Я не против, – клюнув носом, ответил Максим и слабо улыбнулся. – Как говорил Архимед: «Дайте мне точку опоры, и я усну!»

Не особо стесняясь девушек, Максим разделся, оставшись в трусах и майке, сунул пистолет под подушку и полез на верхнюю полку. Пару минут спустя оттуда раздалось мерное сопение крепко спящего человека.

– Что это с ним? – поинтересовалась Грета. – В Москве он выглядел гораздо бодрее…

– Расслабился, – пожала плечами Киу. – Понимаешь, в Москве Максим чувствовал себя на службе и держался, а сев в поезд – почувствовал себя уже в отпуске, где не нужно вовремя вставать и думать о делах. Вот он и отпустил себя. Я такое видела, еще в Китае.

– Ну, может быть… – протянула Грета, посмотрев на спящего лицом к стене Максима. – Ладно, давай тоже укладываться.

Раскатав по нижним полкам матрасы, девушки сноровисто застелили постельное белье и, еще раз покосившись на спящего Белова, принялись раздеваться. Следуя примеру Максима, они убрали пистолеты под подушки, после чего Киу легла спать. Грета же погасила свет в купе, и тоже забралась под одеяло.

12 июля 1936 года. 10:37.

Скорый поезд «Таврия». Где-то между Брянском и Харьковом.

– С добрым утром! – сладко зевнув, произнес проснувшийся Максим.

– Проснулся, наконец? – поинтересовалась Грета, сидевшая на нижней полке с противоположной стороны купе.

– Да, Максим, нельзя же столько спать! – поддакнула Киу, высунувшись из-под полки, на которой спал Белов. – Это и вредно, и вообще… мы с Гретой в вагон-ресторан сходить хотели, но не решились оставить без присмотра твою беззащитную тушку…

– Виноват! – бодро улыбнулся Максим, легко соскочив с верхней полки. – Сейчас я умоюсь, и пойдем инспектировать местный общепит. Я угощаю!

Быстро одевшись, Максим взял заранее извлеченные из чемодана несессер с умывальными принадлежностями и полотенце и отправился в туалет. Умывшись и почистив зубы, он больше для порядка провел расческой по своим коротко стриженным волосам и повел своих спутниц на завтрак.

Время визита в вагон-ресторан оказалось удачным. Для завтрака уже было слишком поздно, а для обеда – наоборот, рановато, так что наша троица спокойно нашла себе отдельный четырехместный столик, и принялась изучать меню.

Меню приятно удивило Максима своим изобилием. Нет, понятно, что «Таврия» была, как говорили в более поздние времена, фирменным поедом, но от вагона-ресторана в стране, в которой всего лишь полтора года назад отменили продовольственные карточки, он ожидал несколько меньшего. Здесь же присутствовали и осетрина, и ростбиф, и даже бутерброды с красной икрой!

Впрочем, бегло просмотрев список предлагаемых рестораном деликатесов, Максим решил отложить их дегустацию на обед и ужин и заказал себе овсяную кашу на молоке, яичницу с ветчиной и те самые бутерброды с красной икрой. Ну, и две чашки кофе с молоком, само собой.

Девушки, надо сказать, какой-либо скромности в еде также не проявляли, все же они были не фотомоделями образца начала двадцать первого века, а тренированными сотрудницами НКВД. Да и их высокий рост играл свою роль. Так что, проголодавшаяся в ожидании пробуждения Максима Грета вскоре с аппетитом уплетала сосиски с пюре, а Киу – рисовую кашу с изюмом, заедая ее сладкими булочками.

Закончив завтрак, троица сделала короткую остановку в тамбуре, где Максим с наслаждением выкурил свою первую за сегодняшний день папиросу, и вернулась в купе.

– Максим, мы ведь вернемся к нашему вчерашнему разговору? – спросила Грета, закрывая за собой дверь. – А то ты вчера так быстро уснул, что так и не ответил на мой вопрос…

– Ты, кажется, спрашивала, что нужно, чтобы сделать мир лучше, чем тот, из которого я сюда попал? – на всякий случай уточнил Белов.

Шнайдер кивнула.

– Ну, для начала нам нужно выиграть войну с нацистской Германией, – сообщил Максим. – Причем, выиграть войну мы должны самостоятельно, не получая помощи от английских и американских союзников и не пуская их в Европу. Если все получится, то по итогам войны мы получим единую социалистическую Германию, возможно даже, что в виде единого государства с Австрией.

После войны нужно будет помочь китайским коммунистам одержать победу в гражданской войне, причем, желательно, так, чтобы к власти в Китае пришли товарищи, более дружелюбно настроенные к СССР. Мао, конечно, велик, но он, все же, ярко выраженный националист. Если мы справимся, то совокупная экономика трех наших стран окажется сильнее экономики буржуазного запада и можно будет потихоньку начать строительство коммунизма, подтягивая окружающие нас страны в нашу сферу влияния.

– Я знакома с некоторыми членами распущенной в прошлом году «Группы двадцати восьми большевиков», стоявшими на интернационалистических позициях и боровшимися с националистическим уклоном товарища Мао, – сообщила Киу. – Товарищ Чень Чанхао[9], в доме которого я одно время жила, учил меня русскому языку, а товарищи Ван Мин и Бо Гу написали мне рекомендации для учебы в СССР.

– Я что-то слышал про эту группу, – наморщил лоб Максим. – Но кроме того, что Бо Гу был председателем Коммунистической партии Китая, вспомнить ничего не могу. Расскажешь, как-нибудь поподробнее, что это за люди?

– Расскажу, – улыбнулась Киу.

– Максим, а ты уверен насчет сохранения Германии и Австрии в виде единого государства?

– Почему бы и нет? – пожал плечами Максим. – В конце концов, и там, и там одинаковые немцы живут. Впрочем, обсуждать этот вопрос предстоит не сейчас и, уж точно, не мне. Пока же нужно подготовиться к войне, чем я, собственно, сейчас и занимаюсь…

Вопрос следовал за вопросом, но Максим терпеливо на них отвечал. В пути им предстояло провести еще около суток, но Белов уже сейчас понимал, что ответить на все возникшие у девушек вопросы он не успеет при всем своем желании.

13 июля 1936 года. 11:00.

Севастополь, железнодорожный вокзал.

Поезд прибыл строго по расписанию. Вскоре после его остановки на платформу вышел Максим, одетый в белый полотняный костюм поверх плотной черной футболки и белую шляпу. При всей его любви к черному цвету, он понимал, что ходить по летнему Крыму в его любимом черном костюме будет слишком жарко, но без костюма обойтись не мог, ведь по-настоящему скрытно носить кобуру можно только под пиджаком. Вот он и озаботился покупкой белого летнего костюма.

Дождавшись, пока из вагона выйдут его спутницы, Максим подхватил свой чемодан и направился к окошку справочного бюро. Предстояло узнать, откуда отправляются автобусы до Ялты.

Примечания:

[1] Владыка небесный (Нем).

[2] Имеется в виду орден Красной Звезды, а не звезда Героя Советского Союза.

[3] С 1918 до 1968 года ежегодный оплачиваемый отпуск составлял 14 календарных дней.

[4] – А можно как-нибудь покороче, товарищ Шнайдер? (Нем).

[5] – Можно просто Грета. А ты хорошо говоришь по-немецки, Максим. Не знай я, кто ты, подумала бы, что ты родом из Бранденбурга. (Нем).

[6] – Спасибо, Грета! А ты откуда родом? (Нем.)

[7] – Я из Ганновера. (Нем.)

[8] – Хорошо. (Нем.)

[9] – Чень Чанхао (1906-1967)– известный китайский языковед-русист, автор русско-китайского словаря и учебника русского языка для китайских ВУЗов.

Часть вторая, глава пятая. В АВГУСТЕ ТРИДЦАТЬ ШЕСТОГО.

«Общение с девушками доставляет удовольствие лишь в тех случаях,

когда достигается через преодоление препятствий».

Кристобаль Хунта, доктор самых неожиданных наук.

19 июля 1936 года. 16:03.

Штаб-квартира Народного Фронта. Гранада, Университетская площадь, дом 1.

«…Из сообщений правительства и Народного фронта все уже знают о серьезности текущего момента, – из далеко не нового, похрипывающего радиоприемника звучал сильный, уверенный голос Пассионарии[1]. – Рабочие вместе с верными республике войсками с энтузиазмом и мужеством продолжают громить мятежников в Марокко и на Канарских островах…»

О серьезности текущего момента члены Гранадской секции Народного фронта, избравшие местом своего собрания одну из аудиторий юридического факультета местного университета, и в самом деле знали, причем, даже лучше, чем товарищ Пассионария у себя в Мадриде.

Вчера пала Севилья. Пала глупо, позорно, практически без боя. Начальник карабинеров Кейпо де Льяно, прибывший в город с инспекцией, просто арестовал командующего расквартированной в Севилье дивизии вместе со всем его штабом, а на их место назначил перешедших на сторону националистов офицеров. Говорят, на рабочих окраинах еще кто-то отстреливался от мятежников, но на судьбе города это уже никак не сказывалось. Севилья была полностью в руках мятежников.

Гранада же рисковала повторить судьбу Севильи. Гражданский губернатор Торрес четко следовал указаниям премьер-министра и отказывался вооружать отряды самообороны, сформированные Народным фронтом. Военный же губернатор Кампинс прямо отказался выполнять приказ военного министра Кастельо и не стал отправлять войска гранадского гарнизона в Кордову для подавления мятежа. И тут, как гром среди ясного неба прозвучала речь Пассионарии.

«Трудящиеся всех политических убеждений! Правительство дало нам в руки драгоценные средства защиты, чтобы с честью исполнили свой долг и избавили Испанию от позора, каким оказалась бы победа кровавых палачей февраля! – вещала из радиоприемника товарищ Долорес. – Отбросьте все сомнения, и тогда уже завтра мы будем праздновать победу. Будьте готовы действовать! Каждый рабочий, каждый антифашист сегодня должен считать себя мобилизованным солдатом!»

Речь Долорес Ибаррури звучала в полной тишине, лишь изредка нарушаемой тихим стуком ставящегося на стол стакана или шипением зажигаемой спички. Слова Долорес резко диссонировали с нерешительным поведением губернатора, призывая отстаивать свою свободу с оружием в руках. Это воодушевляло слушавших ее людей и придавало им решимости!

«Все испанцы! На защиту республики, на закрепление победы, добытой нашим народом шестнадцатого февраля! Коммунистическая партия призывает вас всех на борьбу! Да здравствует Народный фронт!»

Окончание выступления Пассионарии было встречено бурными аплодисментами.

– Итак, какие будут мнения? – дождавшись тишины в зале, поинтересовался секретарь местного комитета Народного фронта Антонио Ромеро.

– Все верно товарищ Долорес сказала! – выкрикнул кто-то с места. – Бороться надо!

– Бороться – это хорошо, – покивал Ромеро. – Только наш губернатор по-прежнему отказывается выдавать добровольцам оружие. Да и сами эти добровольцы… Хорхе, Фидель, встаньте, пожалуйста!

– Да, товарищ Ромеро? – со своих мест поднялись два молодых парня с военной выправкой, говорившей о том, что они только недавно вернулись с военной службы.

– Расскажите нам, как обстоят дела с ополчением? – попросил Ромеро.

– Толпа, – покачал головой Фидель Санчес, огладив свою аккуратно подстриженную бороду. – Добровольцы идут, но дисциплины у них никакой. Мы с Хорхе уже привлекли всех наших товарищей, кто хотя бы сержантом в армии служил, но толку все равно мало.

– Да и что можно сделать за два дня? – согласился с товарищем Хорхе Молина, по армейской привычке щеголявший короткой стрижкой. – Мы ведь только вчера начали формировать ополчение.

– Да все я понимаю, – махнул рукой Ромеро. – Но вы все-таки постарайтесь хоть как-нибудь организовать ополченцев. Думаю, день-два у нас еще есть. А за то, что бывших сержантов привлекли, хвалю, правильно сделали.

– Постараемся, – кивнул Фидель.

– А я попробую еще раз поговорить с Торресом насчет выдачи ополченцам винтовок, – сообщил Ромеро.

Парни, действительно постарались, но сделать ничего существенного не успели. Двадцатого июля Антонио Ромеро сообщили, что артиллеристы гранадского гарнизона строятся в колонны и готовятся к выступлению. Ромеро сообщил об этом губернатору Торресу, а тот в свою очередь поспешил обсудить это с военным губернатором Кампинсом. Кампинс сперва заверил Торреса, что все в порядке, но затем решил все-таки съездить с проверкой в казармы артиллеристов, где с удивлением для себя обнаружил, что войска гарнизона примкнули к мятежу.

Центр города был захвачен почти мгновенно. Артиллеристы выкатили на Университетскую площадь пушки и без проблем захватили здание юридического факультета, в котором в тот момент размещалось все гражданское правительство. Губернатор Торрес и другие официальные лица были арестованы. Ополченцы, конечно, пытались сопротивляться, но они были не вооружены и не организованы, в итоге за время захвата центра города мятежники потеряли только одного солдата.

Часть ополченцев, правда, смогла сосредоточиться в районе Альбайсин, где держалась еще три дня, пока артиллерийские обстрелы и налеты авиации не заставили их выбросить белый флаг. Женщины и дети, которым мятежники позволили покинуть район, оказались в концлагере, а ополченцы взяты в плен и подвергнуты жестокой расправе. И лишь немногим счастливчикам удалось избежать плена и присоединиться к другим отрядам сопротивления.

25 июля 1936 года. 11:29.

Санаторий № 4 ГУГБ НКВД СССР. В двенадцати километрах от Ялты.

Санаторий, в котором вот уже две недели отдыхал Максим, располагался во дворце Чаир, бывшей Крымской резиденции великого князя Николая Николаевича младшего. Место было живописнейшее, с белоснежным дворцом в неогреческом стиле, окруженном просторным парком, в котором так приятно было гулять по утрам.

Приняли Белова и его спутниц по высшему разряду. Максим, правда, так и не смог понять, было ли это потому, что санаторий принадлежал ГУГБ и являлся местом отдыха только для своих, или же уровень сервиса тридцатых годов выгодно отличался от сервиса позднесоветского, о котором Максим был немало наслышан. Как бы то ни было, гостям из Москвы выделили два номера, одноместный – Максиму, и двухместный – девушкам, после чего отправили на медобследование.

От последнего Киу пыталась отвертеться, объясняя, что она здесь не для отдыха, а для сопровождения товарища Белова, но безрезультатно. Не слушая возражений, ее точно также, как и Максима с Гретой, загнали в медицинский кабинет, обследовали и назначили режим и диету.

Очень быстро Максим заметил улучшение своего самочувствия. Его молодой организм и сам по себе быстро восстанавливал силы, а правильное питание и умеренные физические нагрузки только ускоряли этот процесс. Максим стал лучше высыпаться, перестал испытывать постоянное чувство усталости, а главное – смог расслабиться и перестать думать о службе, рассудив, что раз уж в той истории правительство СССР как-то обходилось без его помощи, то и сейчас один месяц оно как-нибудь проживет без него.

Единственным недостатком санатория можно было назвать лишь отсутствие собственного пляжа, поэтому загорать и купаться приходилось на пляже находившегося рядом санатория «Красное знамя».

К удивлению Максима, Киу, оказавшись на пляже, не спешила лезть в воду, предпочитая сидеть на берегу. На все же его вопросы она явно отмазывалась, отвечая, что лучше присмотрит за вещами Максима и Греты, ну, или что-то еще в том же духе.

– Киу, если ты не умеешь плавать – не бойся, мы с Гретой тебя научим! – сообщил Максим, в очередной раз пытаясь затащить девушку в море.

– Да нет, плавать-то я умею, – Киу резко выдохнула и смущенно опустила взгляд. – Понимаешь, купальник открывает верхнюю часть спины, а у меня там яркая татуировка. Вдруг кто-то поймет, что она означает? Да и просто не хочу, чтобы на меня пялились…

– Проблему понял, – спокойно кивнул Максим, отметив про себя, что татуировка у Киу не простая, а со значением. – Будем решать.

– Да не нужно, – попыталась отмахнуться Линь. – Ничего страшного, если я не искупаюсь в море. К тому же, это ты здесь в отпуске, а мы с Гретой вроде как на службе…

– Решим вопрос, – твердо пообещал Максим, заработав одобрительный взгляд от Шнайдер.

Тем же вечером Белов зашел к главному врачу санатория.

– Здравствуйте, Иван Никитич, – поздоровался Максим, зайдя в кабинет.

– И вам не хворать, молодой человек, – добродушно усмехнулся врач, плотного сложения дядька с седой бородой клинышком. – Чем могу помочь?

– Иван Никитич, вы не подскажите, есть где-нибудь поблизости «дикий» пляж, на котором мало кто бывает? Очень нужно!

– А чем, простите, вас не устраивает пляж санатория «Красное знамя», на который ходят все наши отдыхающие? – поинтересовался врач.

– Меня-то он всем устраивает, а вот Киу стесняется там купаться, – честно признался Белов.

– Понимаю, татуировка на спине, – покивал врач. – И не смотрите на меня так, я, как главный врач санатория, в обязательном порядке знакомлюсь с результатами осмотров моих отдыхающих.

– Да, это я что-то затормозил, – признал Максим, уже и сам сообразивший, откуда Иван Никитич мог узнать про татуировку.

– Что ж, я могу вам помочь, – сообщил врач. – К востоку от нашего парка в нескольких местах найдется парочка подходящих вам мест. Вообще, берег там очень крутой, но кое-где имеется плавный спуск к воде. Песчаная полоса там узкая, метра три шириной, но вам, как мне кажется, хватит.

– Мне тоже так кажется, – кивнул Максим. – Спасибо, Иван Никитич, с меня причитается!

– Бросьте, молодой человек! – махнул рукой врач. – Я сам когда-то молодым был!

На следующий день троица отправилась на поиски указанных врачом мест, ближайшее из которых обнаружилось в паре километров от санатория. Все было так, как описывал Иван Никитич: нагретая солнцем узкая песчаная полоса, окруженная зарослями кустарника, и ни единой души вокруг.

Тут уже у Киу отвертеться бы не получилось, да она, в общем-то, и не пыталась. Быстро сбросив свое «китайское» платье и оставшись в надетом под него красном закрытом купальнике, Киу тут же бросилась в море, да так быстро, что татуировку у нее на спине Максим просто не успел разглядеть.

Грета, тем временем, спокойно разделась, аккуратно сложила платье и не спеша вошла в воду. Купальник она носила точно такой же, как и ее подруга, только белый. Она, вообще, была неравнодушна к этому цвету, предпочитая его всем остальным, точно также, как Максим любил черный. Купальники у девушек, к слову, были не простые, а, в некотором смысле, «служебные», с эмблемами спортивного общества «Динамо» на груди.

Не желая отрываться от коллектива, Максим тоже разделся, в который раз поблагодарив судьбу за то, что она забросила его именно в тридцатые годы, когда стало уместно купаться в одних плавках. Носить во время купания еще и рубашку или, не приведи Призрак Коммунизма, купальный костюм, представляющий из себя трико с рукавами и штанинами до колен у него не было ни малейшего желания.

А татуировку Максим рассмотрел несколько позже, когда, накупавшись, вся троица вылезла из воды и уселась обсыхать на принесенных с собой покрывалах. Тогда-то Максим и увидел на спине у сидевшей рядом с ним девушки верхнюю часть изображенного на ней рисунка. В своеобразной рамке из облаков было изображено ночное небо, на фоне которого виднелось пылающее крыло какой-то птицы. Уровень детализации татуировки поражал воображение, ее хотелось рассматривать и рассматривать, но все впечатление портил шрам, начинавшийся у правого плеча и тянувшийся через позвоночник куда-то под купальник.

– Откуда шрам? – как можно мягче спросил Максим.

– Я думала, ты про татуировку спросишь, – Киу повернулась к Максиму и посмотрела на него удивленным и даже немного обиженным взглядом.

– Про татуировку я догадываюсь. Не самое простое прошлое, да? – участливо поинтересовался Максим.

– Откуда ты знаешь?! – удивилась Киу. – Ах да, ты же оттуда… у вас там все знают, что означают такие татуировки?

– На слуху больше японские якудза, расписанные с ног до головы, но и про то, что и в Китае есть подобная традиция, для меня не секрет, – пояснил Максим.

– Понятно… – протянула Киу. – Ну да, у меня мелкоуголовное прошлое. В десять лет я осталась сиротой и, чтобы не умереть с голоду, прибилась к группе таких же малолетних беспризорников, промышлявших мелкими кражами на рынках Тайюаня. Это в провинции Шаньси, если что. Каких-либо богатств мы не нажили, но на еду нам хватало.

Когда мне было пятнадцать, в одном воровском притоне на окраине Тайюаня, где мы обменивали краденое на еду, над нами стали насмехаться взрослые. На разные лады нам говорили, что мы настолько никчемны, что ни украсть ничего стоящего не можем, ни татуировку, приличествующую настоящему преступнику, сделать не сможем, поскольку после первых же уколов не выдержим боли и сбежим, визжа при этом, как свинья на бойне.

Нам бы стерпеть насмешки, получить свою еду и уйти, но Тао, наш вожак, не удержался и ответил что-то в духе того, что у нас в шайке даже девчонки настолько лихие, что легко сделают себе татуировку любого размера. Слово за слово, и от нас уже требуют ответить за свои слова.

Из-за длинного языка Тао нас приговорили к тому, что либо я, либо Джу, еще одна девочка из нашей шайки, делаем себе татуировку на всю спину, причем, за один день. Работу мастера и его помощников оплачивают взрослые. Если выдержим – к нам не будет никаких претензий, если же откажемся или сбежим в процессе – наша шайка будет должна им двойную стоимость работы. Мы примерно представляли себе, сколько стоило набить подобную татуировку, и понимали, что двойную ее стоимость нам ни за что не заплатить. А что с нами будет в таком случае – пояснять, я думаю, не надо…

Максим понимающе кивнул. Нравы в уголовной среде всех стран и народов принципиально ничем не отличались и за отказом платить легко могла последовать смерть.

– Татуировку вызвалась делать я, – рассказывая, Киу стыдливо опустила голову. – Джу была худенькой двенадцатилетней девочкой, а я в свои пятнадцать была лишь немного ниже, чем сейчас, и у меня было больше шансов вытерпеть. Рисунок я выбрала самый сложный из тех, что мог предложить кольщик. Для меня разницы не было никакой, а взрослым платить больше.

Не помню, сколько часов мастер с тремя своими помощниками набивали мне фэнхуана[2] на спине, помню только, что после того, как все закончилось, я тут же потеряла сознание, а очнулась уже в нашем логове. Оказалось, что пока я была без сознания, старшие из наших парней избили Тао и выгнали его из шайки за то, что он чуть не подвел всех нас под смерть.

Ко мне же относились, как к герою. Да и сама я тогда страшно гордилась собой, ведь у меня была настоящая бандитская татуировка, как у тех крутых парней из триад. Какой-же я была дурой!

Это было в мае тридцать четвертого года, а в ноябре того же года я обзавелась и шрамом. Губернатор Шаньси Янь Сишань стремился очистить столицу провинции от уличной преступности и регулярно устраивал облавы. Вот под такую облаву на одном из рынков мы и попали. Воришки вроде меня, бросились врассыпную, но у выходов с рынка нас ждала конная полиция. И один из таких полицейских и рубанул меня саблей по спине…

– Саблей? – неподдельно удивился Максим, которому живо припомнились слова Буденного о том, что опытный кавалерист может сделать при помощи шашки. – От такого удара у тебя же шрам должен быть, как минимум, до пояса!

– Так и есть, – кивнула Киу и отвернулась.

Максим подумал было, что он чем-то обидел девушку, но Киу просто стянула с плеч бретельки купальника и спустила его вниз, скромно прикрыв рукой грудь. На полностью обнаженной спине шрам выглядел еще страшнее. Грубый и неровный, он начинался чуть выше правой лопатки, и заканчивался на левой стороне поясницы, чуть выше тазовых костей.

– Жуткое зрелище, – поежившись, произнес Максим. – Выглядит так, будто его пилой пилили!

– Это от того, что его зашили неровно, – прокомментировала Грета. – Тот, кто его зашивал, явно делал это впервые, не имея при этом никакого представления о хирургических швах.

– Так и есть, – подтвердила Киу, – Зашивал меня один из местных коммунистов, прятавшихся от облавы в доме поблизости. Удивительно, мы ведь тогда считали коммунистов сумасшедшими, считая, что нормальный человек не будет агитировать за счастье для всего народа, когда ему самому жрать нечего! А потом эти самые «сумасшедшие» утащили меня с улицы, выгадав момент, когда конные полицейские уже уехали, а команды по сбору убитых и раненых еще не появились, зашили мне рану и возились со мной все те недели, пока я даже встать не могла.

Так я и оказалась среди коммунистов. Сперва я просто им помогала, желая хоть как-то отплатить за помощь, а потом начала слушать их разговоры и прониклась их идеями. Чуть позже, когда я окончательно поправилась, меня отправили в Ганьсу, где я познакомилась с товарищем Ченем. Он начал учить меня русскому языку, сказав, что мне, как будущей коммунистке, он обязательно понадобится. А когда я услышала, что в СССР открылись школы особого назначения, я попросила товарища Ченя помочь мне поступить в одну из них.

– Знаешь, а ведь символично получается, – задумчиво произнес Максим и мягко провел кончиками пальцев по шраму, отчего Линь едва заметно вздрогнула, но не сделала попытки отстраниться. – Твоя татуировка символизирует преступный образ жизни, а шрам ее перечеркнул, послужив началом новой жизни. Верил бы в мистику – сказал бы, что это судьба.

– Так ты не осуждаешь меня за мое прошлое? – удивилась Линь.

– Киу, сразу же после рождения я оказался в детском доме, – сообщил Максим. – Не могу сказать, что там было совсем уж плохо, но за годы, проведенные там, я понял, что жизнь у людей складывается по-разному. Главное, что в итоге ты оказалась на правильной стороне!

– Ну вот, я же тебе говорила, что Максим все поймет правильно, а ты мне не верила! – довольно улыбнулась Шнайдер.

– Кстати, Грета, откуда ты так хорошо в шрамах разбираешься? – повернувшись к немке, поинтересовался Максим.

Киу за его спиной тут же зашуршала купальником, водружая его на положенное место.

– Я все же дочка врача, – пожала плечами Шнайдер. – Да и во время учебы в ШОН в качестве дополнительной воинской специальности я выбрала профессию санинструктора.

– О, сколько нам открытий чудных… – протянул Максим, подняв глаза к небу. – Нет, все-таки нужно было попросить Сергея Мироновича дать почитать ваши личные дела. Чувствую, узнал бы много интересного!

– Тогда тебе стало бы с нами скучно, – рассмеялась Грета. – А так мы еще найдем, чем тебя удивить!

– Не сомневаюсь, – хмыкнул Белов.

– Максим! – позвала Линь и, когда Белов к ней повернулся, быстро поцеловала его в щеку. – Спасибо…

В тот день компания мало разговаривала, испытывая некоторую неловкость после таких откровений, но на наследующий день, когда они шли на завтрак, Максим почувствовал, что он и его спутницы стали чуть ближе друг к другу. И, судя по взглядам, которые украдкой бросали на него девушки, они испытывали похожее чувство.

Одну неделю спустя…

2 августа 1936 года. 22:19.

Ялта, городской сад.

Однажды, выйдя после завтрака на прогулку, Максим обнаружил, что возле тумбы с афишами, стоявшей возле входа в бывший дворец, толпятся отдыхающие. Подойдя ближе, он увидел еще чуть влажную, только что наклеенную афишу, сообщавшую, что через два дня на летней эстраде в городском саду Ялты состоится концерт Леонида Утесова.

С творчеством Леонида Осиповича Максим познакомился еще во время учебы в центре подготовки «Хроноса» и тогда оно какого-то особого впечатления на него не произвело. Песни Утесова казались ему какими-то неинтересными. Но те полтора года, что он прожил в Советском Союзе, заставили его изменить свое отношение к ним. Главным источником музыки для Максима стал радиоприемник, а Утесова по нему крутили часто. Вот Максим постепенно и проникся творчеством этого, без сомнения, незаурядного исполнителя.