Текст книги "КИМ 1 (СИ)"

Автор книги: Prophet

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 39 страниц)

Часть вторая, глава шестая. ВОЛЫНСКОЕ.

«Политика есть искусство возможного».

Отто фон Бисмарк, германский политик.

12 августа 1936 года. 20:00.

Квартира М. И. Белова. Москва, Большой Кремлевский дворец.

Поскольку Максим заранее сообщил дату своего возвращения, на вокзале его ждала закрепленная за ним служебная машина. Подбросив Грету и Киу до общежития, Максим вернулся в свою кремлевскую квартиру, привел себя в порядок после долгой дороги и отправился на доклад к товарищу Кирову.

Подождав полчаса в приемной, Максим вошел в кабинет и доложил о своем возвращении из отпуска и готовности к дальнейшей работе. Не забыл он сообщить и о случившемся в Харькове, подробно рассказав как о странном поведении главного конструктора Челпана, так о том, что кто-то из тамошних сотрудников НКВД обыскивал их вещи.

Слушая Максима, Киров все более и более мрачнел. Когда же Белов закончил доклад, Киров пообещал, что после сегодняшнего заседания Политбюро обсудит странное поведение сотрудников завода с наркомом тяжелой промышленности товарищем Орджоникидзе. Белова же он отправил домой, поручив ему готовиться к предстоящему совещанию по вопросам развития автобронетанковых войск и пообещав, что после заседания зайдет в гости.

Вновь оказавшись в своей квартире, Максим извлек из сейфа ноутбук и начал вспоминать все, что ему когда-то рассказывали об отечественной бронетехнике на уроках истории. Постепенно у него стала вырисовываться как концепция нового облика автобронетанковых сил РККА, так и список конструкторов, способных претворить эту концепцию в жизнь.

Вечером, после заседания Политбюро, к нему в гости зашел Киров, да не один, а в компании товарища Ворошилова. После приветствий все трое прошли в рабочую комнату и уселись вокруг ноутбука.

– Судя по твоему загорелому виду, отдохнул ты неплохо, – широко улыбнулся Ворошилов и хлопнул Максима по плечу. – А то меня Халепский уже замучил своими просьбами узнать, когда ты вернешься! Ты ведь обещал ему провести совещание вроде того, на котором мы оружие обсуждали, только на это раз по бронетехнике.

– Обещал – сделаю, – кивнул Максим. – Только давайте проведем совещание несколько в другом формате? Я предлагаю сразу пригласить конструкторов и вместе с ними обсуждать новые модели техники. Мне кажется, что так будет проще.

– Можно и так, – переглянувшись с Ворошиловым, согласился Киров. – Только нужно будет как-то залегендировать ваше участие.

– Может, сделаем как в прошлый раз, когда товарищ Сталин просто представил меня, как человека, хорошо разбирающегося в оружии? – предложил Максим.

– Не пойдет, – покачал головой Ворошилов. – Во-первых, на совещании, скорее всего, не будет товарища Сталина, а во-вторых, конструкторы не примут тебя в качестве авторитета, кто бы тебя им не представил...

– А вот тут ты не совсем прав, Климент Ефремович, – задумчиво произнес Киров. – Что, если Максим будет выступать на совещании не как самостоятельный специалист, а как представитель некой аналитической службы, просто озвучивающий ее выводы?

– А что, может и сработать, – тут же подхватил мысль Белов. – И никого тогда не удивит, что докладчиком выступает молодой человек, имеющий всего лишь лейтенантское звание. Понятно, что выбрали человека, имеющего определенные технические познания и способного четко изложить выводы службы.

– Именно так, Максим, – кивнул Киров. – А заодно и вас оградим от излишнего внимания. Пусть все считают вас всего лишь докладчиком, излагающим выводы аналитиков. Начальником службы назначим... ну, скажем, товарища Виноградова, только вот звание у него какое-то несолидное, нужно будет его повысить. Ладно, это я еще обдумаю, а пока вернемся к совещанию. Максим, вы уже прикидывали, кого из конструкторов приглашать?

– Этим сегодня и занимался, – кивнул Максим. – Подобрал конструкторов и для легкобронированной техники, и для колесной. А вот насчет конструкторов, которые будут заниматься танком, я не уверен. Первоначально я планировал поручить разработку танка конструкторскому бюро Харьковского паровозостроительного завода, возглавляемому Александром Морозовым и Михаилом Кошкиным, но после недавних событий я начинаю сомневаться в своем решении.

– Подготовьте мне список конструкторов из харьковского КБ, которых вы хотели привлечь к работе, – распорядился Киров. – Завтра в Харьков отправляется следственная группа, она разберется в их благонадежности.

– Сейчас сделаю, – кивнул Максим и отправил на печать нужную страницу.

Принтер застрекотал, пропуская через себя лист бумаги. Киров забрал отпечатанный список и, аккуратно сложив его вчетверо, спрятал в карман френча.

– Максим, а если что – мы сможем обойтись без этого харьковского КБ? – поинтересовался Ворошилов.

– В принципе, сможем, – уверенно ответил Белов. – Просто на харьковском паровозостроительном заводе в моей истории разработали крайне удачный средний танк Т-34, из которого впоследствии выросла вся линейка советских и российских танков, производившихся вплоть до начала двадцать первого века. Мне бы очень хотелось привлечь их к работе над новым танком, но, если не получится – можно будет назначить главным конструктором Жозефа Котина, который сейчас служит в Военной академии механизации и моторизации РККА[1]. Он в моей истории успешно конструировал тяжелые танки, так что справится.

– Ну, хорошо, насчет танка все понятно, – покивал Ворошилов. – Если получится – им будет заниматься харьковское КБ, если нет – привлекаем этого твоего Котина. Кто еще тебе нужен?

– Еще мне нужен Астров Николай Александрович, который сейчас работает главным конструктором завода номер тридцать семь в Москве, – ответил Максим. – В годы войны Астров сконструировал ряд легких танков, а после – разрабатывал шасси для зенитных самоходных установок. Вот как конструктор легкобронированных шасси он мне и нужен.

– Как конструктор шасси? – удивился Ворошилов. – А кто тогда легкие танки разрабатывать будет?

– А зачем нам легкий танк? – в свою очередь удивился Максим. – Танк должен быть один – средний, он же – основной боевой. И да, Климент Ефремович, я буду настаивать на том, чтобы новый танк был принят на вооружение под обозначением Т-34, иначе меня История не простит. Танк Т-34 – это один из символов нашей победы, и вдруг у СССР его не будет!

– Легкие танки используются для разведки и непосредственной поддержки пехоты, – заметил Ворошилов. – Ты хочешь оставить пехоту без поддержки в бою?

– С указанными вами задачами гораздо лучше справится колесная бронетехника повышенной проходимости, – ответил Максим. – И для разработки этой техники мне нужен Виталий Грачев. Он сейчас работает на Горьковском автомобильном заводе.

– Да пробовали мы уже использовать бронеавтомобили, – махнул рукой Ворошилов. – Проходимость у них плохая, только по дорогам и могут ездить! Да и с надежностью у них не очень.

– Это потому, что вы все бронеавтомобили разрабатывали на основе стандартных грузовиков, – заметил Максим. – А если разрабатывать бронеавтомобиль с нуля – может получиться весьма неплохая машинка.

– Покажешь? – заинтересовался Ворошилов. – Ты ведь явно не сам придумал такую машину!

– Покажу, – улыбнулся Максим и открыл на ноутбуке фотографию БРДМ-2А. – Вот, взгляните, это боевая разведывательно-дозорная машина. Масса чуть больше семи тонн, вооружена крупнокалиберным и обычным пулеметами. Мы творчески разовьем идею, вместо крупнокалиберного пулемета поставим автоматическую пушку калибром миллиметров в двадцать, а то и в двадцать три. Отличная машина получится.

Кстати, раз уж мы заговорили о вооружении, я считаю необходимым пригласить на совещание конструкторов Грабина, как лучшего специалиста по танковым орудиям, и Нудельмана, специализирующегося на малокалиберных автоматических системах.

– Ладно, ты меня убедил, – вынужден был согласиться Ворошилов. – Кого еще ты считаешь нужным пригласить?

– Специалистов по дизельному двигателю. Но кого именно – пока не знаю, тут нужно дождаться результатов работы следственной группы на Харьковском паровозостроительном заводе, – ответил Максим. – Конструкторов радиостанций и прочей танковой начинки, думаю, приглашать не стоит, конструкторы в процессе работы сами с ними свяжутся.

– Что ж, подождем результатов, – согласился Ворошилов.

– Кстати, Максим, а почему вы передали материалы по дизелю именно на Харьковский завод? – поинтересовался Киров. – Вы не знали, что там что-то странное происходит, или же знали, но не придали этому значения?

– Я знал, что главный конструктор дизельного отдела Челпан и директор завода Бондаренко были расстреляны в тридцать восьмом году, – помолчав, ответил Максим. – Но Челпан был осужден по явно сфабрикованному «Греческому заговору» и совсем непонятно, за что расстреляли Бондаренко. Вот я и решил, что они, как и многие в моей истории, просто попали под молотки, и передал материалы по дизелю на тот завод, на котором он и был разработан в моей истории. А оно вон как оказалось…

– Все понятно, – задумчиво кивнул Киров. – Поскольку это ваш первый прокол, и с учетом того, что вы действовали в условиях нехватки информации, ограничимся устным выговором без занесения. Но впредь старайтесь действовать более осмотрительно!

– Есть, товарищ нарком! – кивнул Максим. – Буду осмотрительнее.

– Давайте подведем итоги, – произнес Ворошилов. – Дожидаемся результатов работы следственной группы, затем назначаем дату совещания. Максим, ты в это время готовишь чертежи и думаешь, что залегендировать под результат работы нашей разведки, а что – под творчество конструкторов-энтузиастов. Если вспомнишь еще кого из конструкторов, которых нужно пригласить – сообщишь. Я ничего не забыл?

– Вроде бы нет, – покачал головой Белов и посмотрел на Кирова.

Сергей Миронович на мгновение призадумался, а затем тоже покачал головой.

– По-моему, мы все обсудили, Климент Ефремович, – произнес Киров. – А раз вопросов больше нет – предлагаю расходиться по домам. Меня, наверное, уже дочка заждалась.

Киров с Ворошиловым ушли, а Максим сперва собрался еще немного поработать, а потом передумал и решил лечь спать. Он хорошо помнил, как плохо себя чувствовал перед демонстрацией комплекса стрелкового вооружения и не собирался больше так перетруждаться, по крайней мере, без крайней на то необходимости.

14 августа 1936 года. 15:42.

Харьковское областное управление НКВД. Харьков, Совнаркомовская улица, дом 5.

– Разрешите, товарищ комиссар государственной безопасности? – спросил заглянувший в дверь молодой сотрудник НКВД.

– А, Ковальчук? Ну, заходи, заходи… – мрачно протянул начальник Харьковского областного управления НКВД Карл Мартынович Карлсон, с самого утра пребывавший в крайне раздраженном состоянии.

А в каком еще состоянии ему было быть, если утром к нему в кабинет заявилась прибывшая из Москвы следственная группа, облеченная, к тому же, особыми полномочиями? Узнав, что задачей следователей является проверка Харьковского паровозостроительного завода, Карлсон незамедлительно предложил товарищам из Москвы любую посильную помощь и, при необходимости, силовую поддержку.

В ответ он услышал, что со следственными действиями группа справится самостоятельно, а силовую поддержку им при необходимости обеспечат их коллеги из военной прокуратуры, имеющие полномочия привлекать к работе части Харьковского военного округа.

Карлсону от этих слов стало как-то не по себе. То, что московские товарищи отказались привлекать его людей к следственным действиям, было еще как-то объяснимо, все же Харьковский паровозостроительный завод был объектом стратегическим и кто знает, что именно там собираются расследовать. Но вот то, что они собирались привлекать к делу военных вместо сотрудников НКВД, выглядело актом недоверия к возглавляемому им управлению, и причин такого к себе отношения он не понимал.

Все прояснилось, когда возглавлявший следственную группу подполковник Петров поинтересовался у Карлсона, на каком основании был произведен осмотр вещей лейтенанта государственной безопасности Белова и его сопровождающих, останавливавшихся в общежитии Харьковского управления НКВД несколько дней назад?

Белова Карлсон помнил. Даже если не брать в расчет его довольно примечательную внешность, трудно не запомнить человека, которому ты передавал пакет от самого наркома. И точно также Карл Мартынович помнил, что не приказывал предпринимать в отношении Белова каких-либо действий.

Заверив товарищей из Москвы, что это какое-то недоразумение и что он обязательно во всем разберется, Карлсон провел несложное расследование, итогом которого и стал вызов к себе в кабинет лейтенанта Ковальчука, нерешительно мявшегося в данный момент перед его столом.

– Вот скажи мне, товарищ лейтенант государственной безопасности, только честно, ты несколько дней назад вещи московских сотрудников, ночевавших в нашем общежитии, осматривал? – стараясь держать себя в руках, спросил Карлсон.

– Так точно, товарищ комиссар государственной безопасности, осматривал! – волнуясь, ответил лейтенант. – Уж больно подозрительными выглядели эти сотрудники, все такие загорелые, лоснящиеся… Да и состав у них странный, совсем молодой лейтенантик и при нем две девицы-сержантки. Вот я и решил на всякий случай проверить их вещи. Только я в них ничего не нашел…

– А вот тут ты ошибаешься, Ковальчук, – протянул Карлсон и, не сдержавшись, рявкнул: – Вагон проблем ты нашел!!! Причем, в первую очередь, мне!

В сердцах Карл Мартынович так шарахнул ладонью по столу, что стоявший на нем стакан с недопитым чаем жалобно звякнул ложечкой и опрокинулся.

– Этот лейтенант был личным представителем самого товарища Кирова! – продолжал орать Карлсон. – Которому настолько стало интересно, какому именно идиоту пришло в голову рыться в вещах его людей, что он прислал целую следственную группу, чтобы это узнать!

– Товарищ комиссар, но я… я же хотел, как лучше… бдительность проявил… – проблеял Ковальчук, когда Карлсон запыхался и замолчал.

– Дурость ты проявил, лейтенант, – переведя дух и успокоившись, сообщил Карл Мартынович и потянулся к стакану с чаем. Увидев, что стакан лежит на боку, а сладкий чай разлился по зеленому сукну стола, он только раздраженно сплюнул. – Вот что, Ковальчук, садись, пиши объяснительную, а потом ступай в общежитие, и чтобы нигде, кроме твоей комнаты и столовой, тебя не видели! А я постараюсь убедить московских следователей, что твои действия нужно трактовать, как превышение полномочий, а не что похуже!

Чего у комиссара государственной безопасности второго ранга Карла Мартыновича Карлсона было не отнять, так это того, что он никогда не бросал в беде своих подчиненных. И пока бледный, как мел, Ковальчук дрожащей рукой писал объяснительную, Карлсон прикидывал в уме, как он будет отмазывать парня. Ведь действовал-то он с благими целями, ну а то, что дурость такую выкинул – так больше он ничего подобного не совершит. Карл Мартынович не сомневался, что этот урок Ковальчук запомнит на всю оставшуюся жизнь!

15 августа 1936 года. 10:00.

Ближняя дача И. В. Сталина. Московская область.

На следующий день после возвращения в Москву в квартире Максима собралась вся его «команда», состоявшая теперь из Николая, Греты и Киу, и началась давно привычная для Белова с Виноградовым, но пока что незнакомая для девушек работа по подготовке материалов для передачи конструкторским бюро.

Грете и Киу не терпелось вживую увидеть технику из будущего, о которой им рассказывал Максим, и знакомство с ней привело их в восторг, особенно после того, как Белов сфотографировал их на планшет, а затем подключил его к ноутбуку и отправил фотографию на печать. Конечно, качество фотографии, распечатанной на матричном принтере, было довольно посредственным, но девушкам все равно понравилось.

Помня о первом опыте подобной работы, Максим с Николаем решили несколько изменить процесс. Отныне в квартире Белова только распечатывали чертежи, а склеивали их в отдельном помещении Особой Копировальной лаборатории, по-прежнему располагавшейся в Кремлевском арсенале. Подобный подход к процессу избавил Максима от постоянного запаха бензина, с которым с трудом справлялось даже регулярное проветривание квартиры.

После склейки чертежей Максим вооружался карандашами и линейкой и вносил в часть из них правки, где-то упрощая форму корпуса изображенной на чертежи машины, а где-то, наоборот, что-то добавляя от себя. В копировальной лаборатории такие вот исправленные чертежи должны будут превратиться в эскизы с проставленными в некоторых местах приблизительными размерами.

В пятницу вечером, после того как очередная партия чертежей была отдана на копирование, Максим принял решение сделать перерыв на выходные и продолжить работу в понедельник. Обрадованный таким решением Николай тут же куда-то усвистал, а Киу и Грета остались у Максима, чтобы посмотреть один из хранившихся на ноутбуке фильмов и порасспрашивать Белова о событиях ближайшего будущего.

К сожалению для всех троих, бесконечно продолжаться такие посиделки не могли, ведь девушкам нужно было успеть вернуться в общежитие до отбоя, наступавшего двадцать три часа. Поэтому, в половине одиннадцатого они неохотно засобирались домой, взяв с Максима слово встретиться завтра в Александровском саду и провести день вместе. И ушли, оставив Белова соображать, как именно они будут проводить эти самые выходные.

Не придумав ничего особо оригинального, Максим решил предложить девушкам сходить в Центральный парк культуры и отдыха имени Горького. Там и аттракционы какие-то есть, и театры с кинотеатрами, и даже парашютная вышка. Словом, можно найти, чем заняться. Довольный своей идеей Максим лег спать, даже не предполагая, что у высокого начальства имеются на его выходные свои планы.

Пятнадцатого числа в десять утра в квартире Максима раздался телефонный звонок. Максим, уже два часа как не спавший, снял трубку.

– Товарищ Белов? – спросил смутно знакомый голос. – Вас беспокоит товарищ Поскребышев.

– Слушаю вас, Александр Николаевич, – тут же подобрался Максим, наконец-то узнавший голос секретаря Сталина.

– Товарищ Белов, товарищ Сталин приглашает вас к себе на дачу, – сообщил Поскребышев. – Через час у входа в Большой Кремлевский дворец вас будет ждать машина.

– Через час у входа, – повторил Максим, подтверждая тем самым, что он правильно понял переданную ему информацию.

– Все верно. До свидания, товарищ Белов! – произнес Поскребышев и, не дожидаясь ответа, повесил трубку.

– И вам всего доброго… – ехидно сообщил Максим доносившимся из трубки гудкам.

Положив трубку на рычаги, Белов тут же снял ее снова и набрал номер общежития НКВД. Нужно было предупредить подруг, что все планы на сегодня отменяются.

– Общежитие НКВД, – после третьего гудка услышал Максим. – Дежурный по общежитию сержант государственной безопасности Кузнецов!

– Доброе утро, это лейтенант государственной безопасности Белов, – представился Максим. – Вы не могли бы передать сообщение?

– Да, конечно, товарищ лейтенант, – ответил дежурный. – Диктуйте!

– Записывайте: меня срочно вызвали по делам, поэтому все планы на сегодня отменяются. Когда вернусь – позвоню. Белов, – продиктовал Максим.

– Записал, – сообщил дежурный. – Кому передать?

– Сержанту Шнайдер или сержанту Линь, – ответил Максим. – Второй этаж, комната двести один.

– Вас понял, товарищ лейтенант, передам!

– Спасибо, товарищ сержант, всего доброго! – попрощался Максим и повесил трубку.

Час спустя Белов, гладко выбритый и одетый в свежевыглаженную форму, вышел из Большого Кремлевского дворца, где его уже ждал автомобиль, причем, не закрепленный за ним «ГАЗ-6», а роскошный черный «Бьюик». Нескольку удивившись выбору машины, бывшей совсем не по чину лейтенанту госбезопасности, Максим, тем не менее, забрался на заднее сиденье.

Поездка от Кремля до ближней дачи Сталина заняла что-то около четверти часа. Максим, конечно, знал, что к двадцать первому веку территория, занимаемая ближней дачей, окажется в городской черте Москвы, а неподалеку от нее будет станция метро, но все равно ему было странно осознавать, что поездка на дачу может занимать всего пятнадцать минут.

Наконец, автомобиль свернул с подъездной дорожки и остановился на стоянке возле ворот. Максим, не помнивший этой стоянки на виденных им фотографиях ближней дачи, сделал вывод, что появилась она здесь совсем недавно, уже после того, как товарищ Власик получил от него подробное руководство по обеспечению безопасности.

Выбравшись из автомобиля, Максим открыл дверь в помещение пропускного пункта, где столкнулся с еще одним нововведением товарища Власика – арочным металлодетектором. Войдя внутрь и вызвав закономерный писк детектора, Максим выложил на стойку охраны пистолет, мелочь, ключи и зажигалку, после чего прошел через арку еще раз. Убедившись, что больше ничего металлического у него с собой нет, охрана вернула Белову его вещи, за исключением, разумеется, пистолета, и позволила пройти на территорию дачи.

Выйдя из проходной, Максим оказался на узкой дорожке, ведущей к довольно простому на вид одноэтажному дому[2], окрашенному в зеленый цвет и весьма органично вписанному в окружающий его пейзаж. Сама же дорожка была посыпана красной кирпичной крошкой и отбортована таким же кирпичом, только целым. Все было красиво, органично, и, при этом, напрочь лишено какой-либо показной роскоши.

Навстречу Максиму, тем временем, вышел товарищ Власик.

– Здравствуйте, товарищ Белов, – добродушно пробасил Власик.

– Рад вас видеть, товарищ Власик! – улыбнулся Максим, пожимая руку Николаю Сидоровичу. Он и правда был рад видеть этого простоватого на вид, но надежного и абсолютно преданного Сталину человека.

– Идемте, товарищ Белов, – позвал Власик, жестом приглашая Максима следовать за собой.

Власик провел Максима на террасу дома, где, по летнему времени и находились товарищ Сталин и его гости. Помимо Кирова и Ворошилова на террасе присутствовал также высокий мужчина в пенсне, в котором Белов сразу же узнал Вячеслава Михайловича Молотова, совсем недавно назначенного Народным комиссаром иностранных дел[3].

– Здравствуйте, товарищи! – произнес Максим, подойдя к столу и вежливо кивнув всем присутствующим.

– Присаживайтесь, товарищ Белов, – Сталин приглашающе указал рукой на одно из стоявших на террасе кресел. – Познакомьтесь, это товарищ Молотов, председатель Совнаркома и, по совместительству, народный комиссар иностранных дел. Мы с Сергеем рассказали ему об обстоятельствах вашего появления у нас, так что вы можете быть полностью откровенны в присутствии Вячеслава Михайловича.

– Мне до сих пор трудно поверить в то, что вы из будущего, товарищ Белов, – произнес Молотов. – Но, поскольку товарищи Сталин и Киров никогда не были склонны к подобным розыгрышам, я готов принять их слова на веру.

– Товарищ Сталин, если это необходимо, я готов ознакомить товарища Молотова с техникой из будущего, – сообщил Максим. – С собой я ничего такого не брал, зная, что меня будут обыскивать, но в Кремле это легко можно будет устроить.

– Что ж, ознакомьте, но только после того, как товарищ Молотов даст все необходимые подписки о неразглашении, – решил Сталин. – Думаю, что, убедившись в правдивости вашего иновременного происхождения, он будет больше доверять полученной от вас информации. Пока же, во время обсуждения международных вопросов ему придется верить вам на слово.

– Испания? – сразу же сообразил Максим.

– Вы правильно поняли, товарищ Белов, – подтвердил Сталин. – Но прежде, чем мы приступим к обсуждению данного вопроса, у нас есть еще одно дело. Клим, Сергей?

– Да, товарищ Сталин, – кивнул Ворошилов и, встав, посмотрел на Белова. – Максим, первого августа я подписал приказ о принятии на вооружение красной армии новых образцов оружия и снаряжения, разработанного под твоим руководством. Ты проделал колоссальную работу, и мы не могли оставить тебя без награды. Посовещавшись, мы с Сергеем Мироновичем приняли решение наградить тебя орденом Красного знамени!

– А поскольку вы у нас персона засекреченная, наградить вас решено в неофициальной обстановке, – продолжил уже Киров, встав с кресла и достав из кармана синих форменных галифе красную бархатную коробочку.

– Служу трудовому народу! – вытянувшись по стойке «смирно», произнес Максим и принял из рук Кирова футляр с орденом.

– Поздравляю вас, Максим Иванович, – улыбнулся Сталин. – Присаживайтесь, товарищи! Максим Иванович, товарищ Киров ознакомил меня с вашей докладной запиской о состоянии дел в Испании и, насколько мы можем судить, пока все развивается именно так, как вы описали. Как вы считаете, поражение республики неизбежно, или все же возможны варианты?

– Не могу ответить однозначно, товарищ Сталин, – ответил Максим, бережно пряча коробочку с орденом в карман галифе. – Если все пойдет так, как шло в моей истории, то республиканцы проиграют, если же аккуратно скорректировать некоторые события, то возможны варианты.

– И в чем же, по-вашему, заключались причины поражения республики в вашей истории? – поинтересовался Молотов.

– Ну, для начала, Народный Фронт представляет из себя довольно рыхлое образование, в котором собрались анархисты, коммунисты, социал-демократы и либералы, – начал перечислять Максим. – Фашистам, конечно, тоже далеко до единства, но Франко лучше удается заставлять своих людей действовать вместе.

Затем, на стороне фашистов были кадровые армейские части, усиленные германскими и итальянскими частями, вроде германского военно-воздушного легиона «Кондор» или итальянского экспедиционного корпуса. Силы Народного фронта же состояли в основном из ополченцев и интербригад, состоявших из сочувствовавших республике добровольцев.

Ну, и не стоит забывать про огромное количество оружия и техники, поставляемые Франко Германией и Италией. Нам такие объемы поставок было не потянуть. Да и перебросить в Испанию пятидесятитысячный экспедиционный корпус, как это сделал Муссолини, мы тоже не в состоянии.

Но даже в таких условиях республиканцы умудрялись сравнительно успешно противостоять фашистам. Однако, в определенный момент в рядах Народного Фронта начался раскол, усугубленный, к тому же, совершенно неправильными советского правительства. Финальную же точку в войне поставил государственный переворот, во время которого несколько генералов сместили правительство Негрина, а потом попытались заключить перемирие с Франко. Тот, впрочем, ни на какое перемирие не пошел, а вместо этого быстренько разбил республиканцев.

– Скажите, Максим Иванович, а что же в вашей истории советское правительство делало неправильно? – уточнил Сталин.

– Ну, например, когда в мае тридцать седьмого года в Барселоне произойдет вооруженный конфликт между местным каталонским правительством, стоящим на стороне республики, и анархистами, на стороне последних выступит Рабочая Партия Марксистского Единства, – ответил Максим. – Это вроде как коммунисты, но они активно критикуют Советский союз и вас персонально за якобы авторитарный стиль руководства и отход от ленинской коллегиальности.

В итоге анархисты и примкнувшая к ним ПОУМ проиграют, после чего многие члены этой партии будут подвергнуты репрессиям, которые по требованию СССР устроит правительство Испании. Подобное вмешательство вызовет недоверие к коммунистам со стороны остальных партий, чем усилит раскол в рядах Народного Фронта. Я уж не говорю о том, какой вой поднимут при этом троцкисты и разного рода антисоветчики.

– Хорошо, Максим Иванович, мы обязательно учтем ваше замечание, и, зная возможные последствия, мы будем действовать тоньше, – кивнул Сталин.

– А стоит ли нам, вообще вмешиваться в испанские дела? – уточнил Молотов. – Судя по словам товарища Белова, наше вмешательство отнюдь не гарантирует победу республики в войне.

– Что скажете, Максим Иванович? – хитро прищурив глаза, поинтересовался Сталин. – Как, по-вашему, стоит нам вмешиваться в испанские дела?

– Если вас интересует лично мое мнение, то однозначно стоит, – ответил Максим. – Только нам нужно не зацикливаться на помощи республиканцам, а параллельно решать и свои собственные задачи.

– Это какие же у нас в Испании могут быть свои задачи? – недоуменно поинтересовался Ворошилов.

– Ну, во-первых, мы можем перебросить в Испанию ограниченный воинский контингент и опробовать на практике новые боевые уставы, получив, таким образом, бесценный военный опыт, – предложил Максим. – Во-вторых, мы можем помочь испанцам поставками оружия и боеприпасов. Раз уж мы приняли на вооружение новые образцы оружия, нам все равно нужно будет избавляться от старых запасов. А в моей истории испанцы передали нам свой золотой запас, как оплату за оружие, да и просто, чтобы фашистам не досталось.

– И много там золота? – поинтересовался Сталин.

– Что-то около пятисот тонн[4], – ответил Максим. – Плюс большое количество вольфрама, а это, замечу, стратегическое сырье!

– Золото – это, конечно, хорошо, вот только как вы предлагаете перебросить в Испанию оружие и части Красной армии? – поинтересовался Молотов. – По суше это сделать не получится, а если по морю – то итальянцы, поддерживающие мятежников, не пропустят наши корабли в Испанию.

– Итальянцы пропустят, если вы, товарищ Молотов, проведете секретные переговоры с Германией и договоритесь о проходе наших кораблей через Средиземное море, – пояснил Максим. – Во время переговоров давите на то, что мы не собираемся устанавливать в Испании коммунистический режим, а просто хотим получить столь необходимый нашей армии боевой опыт. Поскольку Германия тоже собирается обкатывать в Испании свой Вермахт, Гитлер должен отнестись к нашему объяснению с пониманием. А если Гитлер не будет возражать против нашего присутствия в Испании, то и Муссолини вынужден будет согласиться. Против Гитлера он не пойдет.

– Хм-м-м… ну, предположим, с Германией мы договоримся, – задумчиво произнес Молотов. – А что, если наши испанские товарищи узнают о нашей договоренности? Не повредит ли это нашей репутации среди коммунистов других стран?

– А мы тогда спросим у испанских товарищей: «А как бы иначе мы смогли отправить к вам оружие, которым вы воюете, и красноармейцев, которые сражаются с вами плечом к плечу?» – парировал Максим.

– Значит, Гитлеру и Муссолини вы предлагаете говорить, что мы всего лишь получаем в Испании боевой опыт, а нашим испанским товарищам при необходимости говорим, что договор с Гитлером – это уловка, позволившая нам им помочь, – подытожил Молотов и тихо рассмеялся. – И самое смешное здесь то, что оба эти объяснения абсолютно правдивы!