сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)
- Я все постараюсь выяснить. К сожалению, не обещаю, рекордно короткие сроки, но сделаю все, что смогу. Сами понимаете, я в этом деле – самое заинтересованное лицо. Черт, - он тяжело вздохнул и бросил хмурый взгляд в сторону расслабившейся в кресле Ланской, - а ведь когда я просил Виктора помочь, я еще и понятия не имел, что лаборатория сгорела. Да, дела…Чувствую, уволят меня к едрене фене без выходного пособия, если не посадят раньше.
Он резко провел рукой по лицу, словно стирая невидимый след усталости и бессонной ночи.
- Михаил Григорьевич, я свяжусь с вами, как только что-то достану. А сейчас, подождите минутку, мне надо Вам кое-что передать.
Он вышел из кабинета и практически сразу же вернулся, держа в руках небольшую коробочку с компьютерным диском.
- Вот. Это вчерашняя запись из лаборатории. Может, хоть вы там что-то разберете. И спрячьте его, ради Бога, я не меньше сотни протоколов нарушил, сделав копию, и еще пару сотен – отдав ее вам.
Потапыч понимающе кивнул и убрал диск в кофр от фотоаппарата.
- Мы все обязательно посмотрим. Ладно, пора и честь знать. – Повернувшись к Ланской, он осторожно взял ее руки в свои. Та едва заметно вздрогнула, словно прикоснулась к чему-то холодному. – Виктория Валерьевна, голубушка, просыпайтесь!
Женщина глубоко вздохнула и открыла глаза. Тонкая рука взметнулась к виску, потерла его рассеянным, бессознательным жестом. Чуть мутный взгляд остановился на мне, изумленно изучая промокшую насквозь одежду, грязь на руках, слипшиеся пряди волос.
- Господи, Яночка, что с Вами случилось?! – потрясенно пробормотала она.
- Яна пробиралась через наш разгром в затопленной части офиса и не удержалась на ногах, - широко улыбаясь, ответил за меня Павел Сергеевич. – Я привел ее сушиться.
- Боже, детка, Вы не ушиблись? Хотите чайку горячего?
Я смущенно потупилась.
- Да нет, спасибо большое, но мы лучше поедем. Может, успею заскочить домой и переодеться перед тем, как ехать в редакцию.
- Ну, если Вы уверены… - протянула Виктория Валерьевна с сомнением еще раз оглядывая меня с головы до ног.
- Да, спасибо Вам огромное за помощь! И Вам тоже, – повернулась я к Павлу Сергеевичу.
Тот коротко кивнул. Мы попрощались и вышли.
***
Шеф выслушал нас молча, не перебивая. Я ждала вопросов, относительно того, что увидела в лаборатории, и пока Потапыч говорил, мысленно пыталась подобрать слова, чтобы передать свои ощущения. Однако, когда рассказ дошел до этого места, Гудвин лишь задумчиво побарабанил пальцами по столу и попросил Потапыча продолжать.
Тот спорить не стал и пересказал, что ему удалось узнать у Ланской.
- Я с ней не работал, было интересно, что она сама расскажет. Женщина она умная, и, как говорится, не первый год замужем, но у меня создалось впечатление, что она нервничает, хотя и старается это скрыть. С одной стороны, повод для этого вполне веский – вряд ли головной офис погладит ее по головке за тот бардак, что у них творится. Все-таки убытки у компании серьезные. С другой, вполне возможно, что пожары – это лишь следствие. А вот причина запрятана где-то значительно глубже, и она эту причину знает, потому и нервничает так. Она довольно ловко уклонилась от ответа на вопрос, почему не пострадали от пожара другие этажи – дескать, пострадали, смотрите сами. А то, что речь-то шла об ущербе от огня, а не от воды, она «забыла» упомянуть. Вообще, судя по всему, компания усиленно над чем-то работает. По крайней мере, мое предположение об этом Ланская слишком уж активно отрицала. Вся информация о последствии пожаров сильно преуменьшается. То, что уже просочилось в прессу, выдается за обычные халатность и разгильдяйство, даже, несмотря на то, что подобные вещи сильно бьют по имиджу «Тристара». Получается, что выгоднее представить компанию как сборище некомпетентных идиотов, неспособных соблюсти элементарные меры противопожарной безопасности, чем позволить просочиться хотя бы малейшему намеку о том, что они могут быть связаны с ведущимися в компании разработками.
Потапыч вздохнул. Широкое, доброе лицо его посерело от усталости – час был уже поздний, а работа со своим даром всегда отнимала у него много сил. Приходилось потом долго восстанавливаться. Заметив мой встревоженный взгляд, он скорчил забавную физиономию, подмигнул и подытожил:
- У меня сложилось впечатление, что они не очень-то удивлены тем, что произошло. Как будто ждали нечто подобное, возможно даже пытались предотвратить, но не вышло, и теперь срочно заметают следы. Из этого следует, что Ваш, Виктор Борисович, друг оказывается в роли козла отпущения. С одной стороны, его будут подгонять завершить расследование, с другой же – не дадут и близко подойти к истине. Чудо уже, что ему удалось снять копию с записей о пожаре! В ближайшее время его ждут нелегкие дни.
Мы расходились за полночь. Я доставала из сумочки шарф и перчатки, когда ко мне подошел Гудвин.
- Яна, извини, я знаю, что уже очень поздно, но ты можешь задержаться еще на десять минут?
- Да, Виктор Борисович, конечно.
Шеф сел напротив, взял со стола какую-то бумажку и рассеянно начал вертеть ее в руках. С нарастающим изумлением я заметила, что обычно невозмутимый Гудвин нервничает, хотя и старается это скрыть.
- Ты удивилась, что я не стал расспрашивать о том, что ты видела?
- Ну-у-у… - осторожно протянула я. – Немножко.
- Я хотел, чтобы ты вспомнила все до мельчайших деталей, а сделать это при всех довольно тяжело. Тебя бы отвлекали, не давали сосредоточиться, и мы могли бы упустить нечто важное. Поэтому я прошу тебя сейчас сконцентрироваться, закрыть глаза и пересказать мне все, что было до того, как ты отключилась, все, что ты видела. В малейших подробностях, понимаешь? Это очень важно!
Он неожиданно сжал руку в кулак, безжалостно сминая тонкую бумагу в маленький шарик. Подпрыгнув, он покатился по столу и с тихим шорохом упал на пол. Не терпящий беспорядка Гудвин на этот раз не обратил на него никакого внимания. В темно-карих глазах шефа застыло странное выражение тоски и беспокойства.
- Знаешь, душа моя, - тихо произнес он, - я не обладаю ни одним из талантов, которые есть у моих сотрудников, но интуиция у меня развита отлично. И она мне сейчас говорит: что-то не так… что-то будет не так… не знаю… и хочу разобраться!
Закрыв глаза, я постаралась собраться. В мыслях царил кавардак, но воспоминания о том, что случилось в лаборатории, были еще настолько свежи, что припомнить все не составило особого труда. Я глубоко вздохнула, выбрасывая из головы все, не относящееся к делу, и начала говорить…
Пятнадцать минут спустя, я стояла перед зеркалом у выхода из офиса, надевая пуховик и повязывая поверх него теплый шарф. Ртуть термометра застыла на отметке «минус пятнадцать», так что утеплиться не мешало.
Ночь плескалась за окном, словно густые чернила. Прижималась к стеклу, стылым дыханьем обволакивала рамы. В голове звенела пустота, от усталости слипались глаза и все, что я хотела – это добраться поскорее до дома и лечь спать. Затянув шарф и в последний раз бросив взгляд на свое отражение, я неожиданно вздрогнула, как будто увидела себя впервые. Освещенная безжалостным светом люминесцентных ламп, из зеркала на меня смотрела измученная жертва то ли затяжной болезни, то ли глубокого запоя. Густые рыжеватые волосы, моя гордость, выбились из прически, потускнели и безжизненно повисли вдоль бледного лица. Серо-зеленые глаза потемнели и лихорадочно блестели, точно от высокой температуры. Губы – белые как мел, даже нос, и тот слегка заострился.
Я поежилась и поскорее отвела взгляд от кошмарного отражения. Ничего не скажешь, красавица. Краше в гроб кладут. Ладно, отосплюсь, может тогда снова смогу смотреть на себя без содрогания.
Решительно натянув перчатки, я вышла из офиса.
На улице шел снег. Завывавший весь день ветер стих, и, кружась в неторопливом вальсе, на землю падали снежинки, крошечными звездами вспыхивая в ярких лучах фонарей. Передо мной расстилался нетронутый белоснежный ковер, стыдливо прикрывший грязное месиво, оставшееся от людских ног и автомобильных шин. Ничья нога еще не оставила на нем свой отпечаток и было жаль нарушать его покров. Задрав голову к черному небу, я неподвижно застыла, ощущая легкие, холодные прикосновения к щекам и, как в детстве, слизывая снежинки языком. На душе неожиданно стало тихо и спокойно. Ушла напряженность этого дня, временно отступили воспоминания об увиденном в «Тристар Фармасьютикал». Я просто наслаждалась минутой абсолютного покоя.
Резкий гудок автомобиля за углом вернул меня к реальности. Господи Боже, уже почти полночь! Тряхнув головой и смахнув с челки подтаявшие снежинки, я двинулась в сторону проспекта, в надежде поймать машину, но не успела сделать и нескольких шагов, как от стены офиса отделилась большая тень, шагнула ко мне и голосом Стаса произнесла: «Уже поздно. Проводить?».
Я подпрыгнула и схватилась за сердце. Леший, вечно он подкрадывается незамеченным! Наши девушки-аналитики даже как-то счет ему хотели выставить за испорченные блузки от чашек чая или кофе, опрокинутых от неожиданности, когда Стасу вздумается вот так вот подойти и поздороваться. И ведь не скажешь, что способен ходить абсолютно бесшумно – здоровый, почти двухметрового роста, с размером ноги, успешно конкурирующим с ластами, он производил впечатление увальня до тех пор, пока не начинал двигаться. Словно по мановению волшебной палочки, слон в посудной лавке превращался в изящного танцора, его ноги, казалось, не шли, а плыли над землей, каким-то хитрым слитным движением. Я не помню случая, чтобы Стас что-то задел или уронил. Однажды я своими глазами видела, как он ухитрился налету подхватить стаканчик с кофе, в очередной раз выпавший из рук Татьяны, когда он неожиданно возник у нее за спиной с дежурным «доброе утро!». И, что самое удивительное, не пролил ни капли.
У Стаса за спиной говорили, что когда-то он служил в армии, причем чуть ли не в спецназе, прошел Чечню и был демобилизован по ранению. Но сам он о своем прошлом не любил распространяться, все попытки хоть что-то выяснить, вежливо, но твердо пресекал. Язык у него был острый, поэтому пытаться снова что-то у него выведать не хотелось никому. В остальное же время Стас был, что называется, своим в доску. Мог пригласить весь офис к себе на дачу на шашлыки и, хохоча, забыв о субординации, кидать весь женский пол в протекающую рядом речушку. Или позвать в бар на концерт, где выступали какие-то его знакомые. Или учудить еще что-нибудь. Этот человек умел живо и непосредственно радоваться жизни, заражая своим жизнелюбием всех вокруг.
Но сегодня Стас был на удивление серьезен. Он непривычно молча выслушал мои гневные вопли по поводу того, что я чуть сама из себя не выпрыгнула, и что в следующий раз, если он еще раз так ко мне подкрадется, я огрею его чем-нибудь тяжелым, и, дождавшись, когда я, наконец, выпущу пар, повторил:
- Тебя проводить? Уже поздно.
Я подозрительно прищурилась.
- С чего бы это вдруг ты решил меня провожать? Совесть замучила, что отправил бедную меня в это болото, и я там промокла до нитки?
- Замучила, но не из-за этого.
- Господи, Стас, ты меня пугаешь! Сделай лицо попроще, оно у тебя как на похоронах любимой канарейки. Что случилось-то?
- Кабы я знал…
Я окончательно запуталась.
- Что-то я ничего не понимаю, да и поздновато для загадок, у меня голова вообще соображать отказывается. Ты можешь по-человечески сказать, в чем дело?
Стас смешно сморщил нос и отрицательно помотал головой.
- Не-а. Не могу. Сам не понимаю. Но вот здесь, – он показал пальцем на голову, – что-то тикает. Предчувствие какое-то нехорошее.
Приехали. Сначала Гудвин, теперь вот Стас.
К предчувствиям Стаса относились с уважением. Они были одной из граней его таланта, в общем-то, схожего с моим. Стас умел «чувствовать» людей – их эмоции, ощущения, мысли были для него открытой книгой. Но если мой дар проявлялся спонтанно, то он, сконцентрировавшись на человеке, мог точно сказать, что он в данный момент чувствует, врет или говорит правду.
А иногда он предвидел события. Уже пару раз, благодаря Стасу, мы избегали неприятностей на работе. Помню, однажды, мы отмечали день рожденья Гарика, нашего программиста. Распивать спиртные напитки в офисе категорически воспрещалось. Виктор Борисович в этом вопросе был непреклонен: хотите выпить – идите после работы в бар, ресторан, куда угодно, но чтобы никаких сабантуйчиков на рабочем месте.
В тот день Гудвина на работе не было и не предвиделось, он застрял на совещании где-то на противоположном конце Москвы и возвращаться в офис не собирался. Гарик обрадовано накрыл «поляну». После работы его ждали друзья, поэтому задерживаться для символического поднятия бокалов ему совершенно не хотелось, а тут, как подарок небес, появилась возможность проставиться и улизнуть пораньше. В четыре часа мы свернули все дела и начали подтягиваться к кухне, где уже были аппетитно разложены закуски и стояли несколько бутылок с шампанским и вином. Именинник, сияя, выкладывал на тарелку маслины и оливки и широким жестом пригласил всех к столу. Однако, не успели мы поднять пару тостов за то, чтобы «железо никогда не ржавело» и за «связь без брака», как Стас, до этого веселившийся наравне со всеми, внезапно потер лоб, прислушался к чему-то и уверенно произнес: «Ребята, Гудвин едет». Я, тогда проработавшая в компании без году неделя, восприняла это как розыгрыш и захихикала, уверенная, что над нами шутят. К моему удивлению, остальные отнеслись к этому заявлению более чем серьезно. Гарик, еще секунду назад расслабленно принимавший поздравления, резко побледнел и чуть не уронил бокал. Остальные синхронно уставились на дверь в кухню, словно оттуда, как чертик из табакерки, должен был выскочить Великий и Ужасный с криком «Ага-а-а! Не ждали?!».
- У нас есть минут десять, от силы пятнадцать, - продолжил Стас.
Все вздохнули с облегчением и начали в темпе заметать следы пирушки.
- Ребята, это что, розыгрыш? – недоуменно поинтересовалась я.
- Если бы! – Гарик яростно запихивал в холодильник тарелки с нарезкой, одновременно прикидывая, куда деть открытые бутылки. – У Стаса нюх на такие вещи. Если сказал, что Гудвин едет, значит, тот действительно едет. Черт, вот принесла нелегкая! Только сели…
Действительно, ровно через пятнадцать минут Виктор Борисович бодрым шагом зашел в офис, обвел глазами тружеников, усиленно строчивших что-то на компьютерах, поздравил Гарика и прошел в кабинет. Не почувствуй тогда его Стас, не миновать бы нам грандиознейшего скандала. Поэтому, услышав об очередном предчувствии, я напряглась.
- Что хоть оно тебе говорит, предчувствие твое?
Стас раздраженно передернул плечами.
- Янка, ну честно, ничего конкретного! Я уже всю голову сломал, но не могу понять, в чем дело. Чувствую только, что это как-то связано с тобой и все. Пойдем, хоть до дома провожу, первый час, мало ли всякого сброда шатается. Буду знать, что ты мирно сопишь в подушку – уже одной головной болью меньше. Ты почему без машины, кстати?
Я грустно вздохнула. В сумасшедшей спешке этого дня я уже успела забыть про свой «Микрик». И чего я его накануне в гараж не поставила? Вот расхлебывай теперь.
- Замерзла, наверное. Не завелась с утра, а времени разбираться уже не было. Ладно, пойдем, шут с тобой. Я спать хочу больше, чем жить.
На проспекте мы поймали машину. Водитель, расплывшийся было в голливудской улыбке, резко сник, когда за моей спиной нарисовался Стас, но ничего не сказал, довез до подъезда и, получив деньги, уехал.
- Ну, похоже, что на этот раз предчувствие тебя обмануло, - преувеличенно бодро проговорила я, не заметив вокруг ничего подозрительного, за исключением бродячего пса, переминавшегося с лапы на лапу возле подъезда. Однако Стас только покачал головой, внимательно оглядывая пустую улицу. – Ты как теперь до дома добираться будешь?
- Машину поймаю. Черт, - внезапно спохватился он, - не надо было этого водилу отпускать, что-то я сглупил. Ну да ладно. Пойдем, до квартиры тебя доведу и поеду.
- Да ладно тебе, что тут осталось-то?! Что я, маленькая?
- Янка, чтоб тебя! – рявкнул он, - ты что, действительно считаешь, что я от нечего делать поперся на другой конец Москвы на ночь глядя? Давай уж доведу до квартиры и спокойно поеду, не нервируй ты меня!
- Да ладно, ладно… Подумаешь, нервный он какой! – проворчала я, заходя в подъезд и придерживая дверь, чтобы впустить окоченевшую собаку.
