сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)
- А дальше надо исчезнуть на время из Москвы. Пока мы не поняли, что здесь происходит, светиться здесь нельзя. Уйййййй …..!!!!!
Я, наконец, разорвала бинт, сделала из него подобие салфетки и прижала к плечу.
- Осторожнее!
- Извини. Ой, погоди, тут еще перекись, оказывается есть. Дай я полью!
- Слав, убери ее от меня! – взмолился Сергей, не впечатленный неожиданно проснувшимися во мне талантами сестры милосердия.
- А шить тебя как, герой? Ногами отмахиваться будешь?
- Нет, приму допинг в виде стакана водки и можете делать со мной, что хотите.
- Алкоголик!
- Ну да, а тебя бы вообще из гестапо за жестокость выгнали!
- Вы там закончили? – спокойно поинтересовался Стас, которому надоело слушать нашу перепалку.
- Нет! – разом ответили мы.
- Удивительное единодушие. Посмотрите лучше, как там наш пироман себя чувствует.
Я повернулась к Егору. Он крепко спал, привалившись головой к стеклу. Иглу со снотворным Стас вытащил и, если бы не едва видный след в том месте, где она вонзилась в кожу, казалось бы, что он просто отдыхает от тяжелого дня.
- Спит. Интересно, сколько снотворное действует?
- Понятия не имею. В любом случае, его придется брать с собой. Не выкидывать же посреди дороги. О, а вот и аптека.
Впереди показалось здание с большим зеленым крестом над входом. Стас свернул к обочине, заглушил двигатель и повернулся ко мне.
- Ян, ты идешь в аптеку. Покупаешь все, что может понадобиться – бинты, салфетки, обезболивающие, шприцы, антибиотики. Короче, сама сообразишь. А я пока позвоню Гудвину.
- Слав, - не открывая глаз, пробормотал Сергей. – Не звони с мобилы, нас могут слушать. Найди автомат. Мобильники вообще лучше отключить.
- Да, ты прав. – Стас полез в карман, вытащил телефон и выключил его. Я проделала то же самое со своим.
- Ян, помоги, я сам не достану. – Сергей, скривившись от боли, пытался отцепить телефон от пояса.
Я потянулась к нему, и внезапно меня бросило в жар – я ведь до сих пор даже не удосужилась поблагодарить его за то, что он спас мне жизнь! Покраснев, как рак, я подняла глаза.
- Сереж, я так и не сказала спасибо…
Он недовольно поморщился.
- Не надо, Ян, все в порядке. Это моя работа.
Работа…
Прикусив губу, я быстро выскочила из машины. Уже у аптеки меня за руку поймал Стас. Играючи подавил сопротивление и развернул к себе лицом.
- Мать, ты чего?
- Ничего, пусти! – я попыталась вырвать руку, но он удержал ее, скользнув пальцами по ладони, и неожиданно расхохотался.
- Ой, не могу, ну, фантазерка! Это надо же, сколько сразу себе насочиняла!
- Не смей меня «читать»! – Окрысилась я. – И вообще, не понимаю, о чем ты.
- Конечно, не понимаешь, - легко согласился Стас, отпуская руку. – Только вот, что я тебе скажу: он такой же фантазер, как и ты. Тоже любит всякую фигню напридумывать, в нее поверить, а потом страдать по этому поводу.
- Ты о чем?
- О том, что совсем необязательно вернуться «оттуда», - мотнул он головой, – без руки или без ноги для того, чтобы чувствовать себя никому не нужным уродом. И вести себя соответствующе. Все, мать, тема закрыта. У тебя деньги есть?
- Есть.
- Тогда марш в аптеку, а я звонить. Встречаемся в машине.
Он развернулся и быстрым шагом пошел в сторону телефона-автомата, маячившего метрах в ста от нас.
В аптеке было мало народу, и молоденькая девочка-фармацевт, деликатно не замечая ни моей шишки, ни грязного пуховика, помогла подобрать все, что было нужно, посоветовав кетонал в качестве обезболивающего и доксициклин – как антибиотик. С чувством садистского удовольствия я выбрала шприцы с толстенными иглами, правда, потом, одумавшись, взяла еще пару упаковок нормальных иголок, но припрятала их подальше. Расплатилась и выскочила на улицу, задержавшись лишь у банкомата, чтобы снять наличные с карточки – никто не знал, когда еще представиться такая возможность. Через минуту я уже сидела в машине.
- Держи. – Кинула я Сергею на колени объемный пакет.
Он бегло просмотрел содержимое и тепло улыбнулся.
- Отлично, настоящая индивидуальная аптечка получилась. Ты молодец. Ой, а что это иглы такие огромные?
- Других не было! – мстительно ответила я.
Дверь открылась, и в машину плюхнулся Стас.
- Все, позвонил. Шеф в шоке, говорит, чтобы сидели и не высовывались, просил позвонить ему завтра, часиков в двенадцать, он попробует к этому времени хоть что-то выяснить. Ян, сделай Сереге обезболивающий укол и поехали.
- Куда едем-то? – спросила я, пока Сергей с опаской наблюдал за тем, как я набираю жидкость из ампулы в шприц.
- В Боняково-ой!
- Куда-куда?
- В Боняково, - повторил Сергей, потирая руку в том месте, куда вонзилась игла. – Так, Слав, шить меня, пожалуй будешь все-таки ты.
- Да, пожалуйста! – я сделала вид, что оскорбилась. – Боняково – это что?
- Это деревенька небольшая под Тулой. У меня там дом есть, сто лет правда не был, это у черта на рогах, но нам как раз подойдет. Славка знает, как ехать, мы там как-то после армии…хм… отжигали.
Стас, улыбнувшись, кивнул - видимо, воспоминания об «отжиге» были приятные - и тронулся с места.
Дорога заняла около пяти часов. Сергей задремал, как только мы выехали из Москвы – подействовало обезболивающее. Кровотечение прекратилось, и оставалось надеяться, что он не ошибся, когда говорил, что ранение легкое. Егор тоже все еще был под действием снотворного. Стас, выехав на трассу «Крым», включил тихо музыку и молчал, сосредоточившись на дороге. К тому времени, как мы доехали до Тулы, у меня затекли все конечности: навалившиеся с двух сторон мужики, бессовестно храпели на моих хрупких плечах. Наконец, Стас аккуратно припарковался у обочины и повернулся ко мне:
- Буди Серегу, дальше я не помню, как ехать.
Проснувшийся Сергей широко зевнул и скривился, неудачно двинув плечом. Огляделся вокруг.
- Почти приехали. Сейчас будет Плавск, там надо остановиться и купить что-нибудь поесть. А оттуда, полями, мы будем в Боняково через полчаса. Главное, чтобы дорогу не развезло, а то у нас там однажды трактор утонул.
Стас с сомнением вскинул брови.
- Да не должно, оттепели-то еще не было.
- Это в Москве ее не было, а здесь двести сорок километров к югу, могло уже что угодно быть. Ну да ладно, все равно ничего не изменишь, поехали.
До дома мы добрались уже затемно. Пока машина ехала через поля, подскакивая на ухабах, как заправский кенгуру, Сергей, закусив губу, не проронил ни звука. Но испарина, выступившая на лбу, лучше всяких слов говорила о том, что действие укола закончилось, и ему необходима помощь.
Когда в темноте проступили очертания дома, подсвеченного фарами «Лэндкрузера», все вздохнули с облегчением. Быстро вытащили из машины пакеты с едой, перенесли внутрь все еще спящего Егора. Рей с грацией молодого бегемота радостно скакал вокруг, обнюхивая незнакомые места. Стас пошел к поленнице за дровами для печки, а я взялась за Сергея. При свете, промытая рана выглядела не так уж страшно. Входное отверстие было маленьким и аккуратным, края раны уже начали стягиваться, а вот выходное, над лопаткой, было в два раза больше, и оттуда до сих пор сочилась кровь. Вошедший Стас только покачал головой, но не стал снова спорить и, влив в Сергея стакан водки, быстро наложил на рану несколько швов. Тот промычал сквозь стиснутые зубы что-то похожее на благодарность и пристроился у стены, откинув назад голову.
В печке потрескивали, разгораясь, дрова, по дому потихоньку расползалось тепло. Через полчаса мы уже рискнули снять с себя верхнюю одежду, старый, огромный чайник, поставленный на печку, закипел, и я заварила чай, порезав купленные в магазине колбасу и хлеб. У печи сохли отсыревшие матрасы, подушки и одеяла. В доме было всего две комнаты, и прогрелись они быстро – печь была сделана на славу.
Проснулся Егор, ошарашено повертел головой, пытаясь понять, где находится. Завидев нас, успокоился, выпил стакан чаю и снова завалился спать, очевидно, снотворное из него так до конца и не выветрилось. Еще через полчаса я поняла, что у меня слипаются глаза. Сонливость навалилась внезапно, разболелась голова, которой и так сегодня досталось. Стас помог мне застелить постель и, не раздеваясь, я рухнула лицом в еще теплую от печи подушку. Последнее, что я видела, засыпая, это Сергей со Стасом, сидевшие за столом перед бутылкой водки.
Проснулась я посреди ночи как от толчка. В доме было темно и тихо, и вначале я даже не поняла, что именно меня разбудило. Но вот из террасы, где была печка, послышался тихий, скребущий звук. Закутавшись в одеяло, я на цыпочках вышла из комнаты. Дверца печи была приоткрыта, угли, подернувшись сероватым налетом, тихонько тлели. По ним изредка перекатывались, вспыхивая и затухая, язычки пламени, освещая лицо Сергея неверным, дрожащим светом. Заслышав мои шаги, он поднял голову, отложил в сторону кочергу, которой ворошил угли, и похлопал ладонью по месту рядом с собой.
- Рука болит? Хочешь, укол сделаю? – спросила я, присаживаясь рядом.
- Да нет, терпимо.
- А чего не спишь тогда?
Он не ответил, снова взялся за кочергу и начал шуровать в печке. Посыпались искры. Тлеющие угли притягивали взгляд, было что-то первобытное в том, чтобы вот так просто сидеть и смотреть на огонь.
- Знаешь, когда погибли мои родители, я тоже боялась ложиться спать. – Тихо сказала я. – Каждую ночь мне снился один и тот же кошмар про то, как падает их самолет. Каждую ночь, снова и снова, я переживала во сне их смерть. Я думала, что сойду с ума. Изо дня в день, выключая свет, молилась, чтобы мне приснилось что-нибудь другое, что угодно, только не это. Но каждый раз просыпалась от собственного крика.
Я замолчала, не отрывая глаз от открытой дверцы, распространявшей тепло. Сергей сидел, не поворачивая головы, но я чувствовала, что он внимательно слушает.
- Я тогда боялась рассказать кому-нибудь об этом. Мне казалось, меня никто не сможет понять. Сейчас я думаю, что если бы все-таки рассказала, возможно, кошмар и прекратил бы меня преследовать. Но я слишком боялась доверять людям. В одиннадцать лет тяжело узнать, что смерть – это тоже своего рода предательство. Можно было снова начать жить по-прежнему, обзавестись кучей друзей, научиться не думать о том, что в любой момент с кем-то из них может случиться несчастье. А можно было обезопасить себя от возможных потерь, сведя до минимума близкие контакты. Я пошла по второму пути. Убедила себя, что никому не нужна, и мне тоже никто не нужен. Но вот что я тебе скажу: если бы у меня снова был такой выбор, я бы поступила иначе. Потому что за все надо платить. И за одиночество тоже. И плата эта слишком высока, я теперь это точно знаю. Надо просто жить. Ради себя. И ради тех, кому ты нужен.
Я подождала, но ответа так и не услышала. Дрожащий, красноватый свет обволакивал плечи, словно мягкая шаль. Наконец, Сергей потянулся и закрыл дверцу печи. Сразу стало темно, прохладный воздух приятно ласкал горящие щеки.
- Пойдем спать, - протянул он мне руку, вставая.
- Пойдем.
Я улеглась на кровать, уютно закутавшись в теплое одеяло, и услышала, как скрипнул диван у окна, когда на него аккуратно, чтобы не потревожить руку, опустился Сергей. Я уже почти засыпала, когда в темноте раздался его голос:
- Я живу, Ян. Теперь – живу.
Наутро я проснулась от заливистого лая. Солнце било в окно, диван Сергея был пуст, да и из комнаты, где ночевали Стас с Егором, не доносилось ни звука. Снова послышался лай, а за ним – взрыв хохота. Не совладав с любопытством, я выглянула во двор. Умытое небо раскинулось над домом высокой голубой аркой, сугробы подтаявшего снега ярко искрились в солнечных лучах. У крыльца, согнувшись пополам, стояли Егор и Стас, Сергей, чуть поодаль, что-то кричал Рею, в щенячьем восторге сигающему возле ветхого забора. Приглядевшись, я увидела зайца, на свою беду забредшего в огород, чтобы разжиться корой с яблонь, и теперь со всех лап улепетывающего от визжавшего в возбуждении пса. Проваливаясь по брюхо в подтаявший наст, высоко вскидывая лапы, тот безуспешно пытался повторить все кренделя, выписываемые длинноухим нарушителем спокойствия, но угнаться за ним никак не мог. Наконец, заяц отыскал дырку в заборе и со всех ног прыснул в сторону. Рей, обиженно фыркая, повесил голову и вернулся к хозяину. Тот почесал его за ухом, утешая, и пес, встрепенувшись, понесся куда-то за дом.
- Так значит, у вас здесь зайцы водятся? – спросила я, выходя на крыльцо.
- У нас здесь много кто водится. – Сергей был бледен до синевы, но вполне бодр. – Волки, косули, кабаны, лисицы…
Я мысленно сделала себе заметку навещать дощатый домик в конце участка только в сопровождении Серегиного пистолета и отправилась готовить завтрак.
Во время еды Егор почти не поднимал глаз. Ему уже успели рассказать все, что он проспал накануне, и он явно испытывал муки совести оттого, что по его вине мы оказались в таком положении. Глядя на его мрачное лицо, я начала понимать, что вчерашнее появление в моем доме было скорее актом отчаяния, нежели продуманной акцией, и я сильно сомневалась, что откажи мы ему в помощи, он и вправду бы спалил нас вместе с квартирой. Нервная встряска не прошла для него даром. Время от времени по лицу пробегали судороги, конвульсивно дергалась рука, он несколько раз ронял вилку и чуть не обварился кипятком, едва не перевернув чашку. Не выдержав, Стас усадил его в кресло и минут пятнадцать колдовал над ним, приложив руку к голове. Нам он смущенно пояснил, что иногда у него получается не только считывать чужие эмоции, но и делиться своими, в частности, передавать немного спокойствия и снимать напряжение.
- А похмелье ты, часом, не снимаешь, доктор Бормотолог? – подкольнул его Сергей. Стас обиделся и предложил алкоголикам обращаться к сертифицированным специалистам. Настала очередь Сергея надуться.
Как бы то ни было, манипуляции Стаса Егору помогли. Дрожь в руке прошла, лицо разгладилось. Он шумно вздохнул, потирая лоб и начал благодарить за помощь. Стас только махнул рукой – было бы за что!
- Егор, - спросила я, устраиваясь поудобнее с кружкой чая в руках. – Может, ты все-таки расскажешь нам свою историю до конца? Больше всего меня интересует часть, в которой чуть не прирезали нас с Потапычем. Ну и остальное тоже. Стасу ехать звонить Гудвину через час, так что время у нас есть.
Егор кивнул.
- Хорошо. На чем я остановился?
- На том, как ты подпалил второй склад, где хранились образцы препарата.
- А, ну да, верно. Хорошо, слушайте дальше.
Он помолчал, задумавшись. Повертел в руках чашку, сделал глоток и начал:
- Спалить склады было делом нехитрым, но слова Дениса о том, что делать с людьми, которые изобрели «Радамант», постоянно звучали у меня в ушах. Тянуть дальше с решением этой проблемы было нельзя. Со слов Дениса я знал, что непосредственное участие в разработке лекарства, помимо моей сестры, принимали двое – тот самый горе-лепидоптеролог и еще один человек. Если кто-то и мог воспроизвести заново формулу, так это только они. Начать я решил с любителя бабочек. Денис добыл адрес, и я решил подкараулить его недалеко от дома. Плана действий у меня не было никакого, я собирался просто поговорить с ним и уже на месте определиться, что делать дальше. Мне очень хотелось получить ответы на некоторые вопросы – в частности, откуда у меня взялся дар пирокинетика, почему именно бабочки стали образом, на котором я концентрировался? Но все пошло наперекосяк. Он ухитрился засечь меня задолго до того места, где я планировал к нему подойти. Обернулся, встретился взглядом и…бросился бежать. Я такого не ожидал. За те несколько мгновений, что я медлил, решая, как поступить, он уже скрылся за углом. Я бросился следом и вдруг услышал визг шин и звук глухого удара. А потом закричала женщина. К тому времени, как я подбежал, все уже было кончено. Он лежал на спине, глядя вверх широко открытыми, изумленными глазами, а рядом толпился народ. Я выхватывал из разговора обрывки фраз: «…выбежал так быстро…», «…тут никто не успел бы затормозить…», «…такой молодой…», «…несся как на пожар…». Меня же охватило странное, тупое безразличие. Все чувства, эмоции как ножом отрезало. Меня даже не ужасало, что причиной его смерти, хоть и косвенно, являюсь я. Не было сожаления, что я так и не получил ответы на свои вопросы. Ничего. Пустота. И первой мыслью, пришедшей в голову, стала: «теперь он точно никому ничего не расскажет». А за ней появилось чувство глубокого удовлетворения. Я развернулся и ушел оттуда, а вечером напился вдрызг. Именно тогда впервые я сделал не очень приятное для себя открытие – меня перестало ужасать то, что из-за меня могут погибнуть люди.
Егор замолчал, крепко стиснув ладони. Длинные, нервные пальцы побелели от напряжения. Он словно ждал, что мы примемся осуждать его, однако никто не проронил ни слова, и он продолжил.