сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)
Знать такое – все равно, что жить с гранатой в кармане. Когда-нибудь она все равно взорвется, это просто вопрос времени. Можно только надеяться, что взрыв произойдет как можно позднее, но и тут вся надежда исключительно на везение. А с везением у Егора всегда было туго.
Первые признаки надвигающейся болезни стали появляться, как и у отца, ближе к тридцати годам. Может, кто другой и списал бы неусидчивость и неожиданно возникшую суетливость движений на усталость и стресс, но Егор, к тому времени перелопативший горы литературы на интересующую его тему, не был способен выдавать желаемое за действительность. Это было началом конца. В лучшем случае, болезнь пойдет по стандартному пути и у него в запасе есть еще лет десять-пятнадцать, половину из которых он будет неспособен самостоятельно застегнуть ширинку на штанах. В худшем, он пойдет по стопам отца и тогда год – это максимум, что ему осталось.
Все, что могли сделать доктора, это прописать поддерживающую терапию и посоветовать почаще ставить свечки в церкви. Последнее больше всего убедило Егора, что, начиная с этого дня, он живет взаймы. Но прошел год, два, четыре, а кардинальных ухудшений в своем состоянии Егор не замечал. Для него это оказалось страшнее всего – он был морально готов умереть, но жить в камере смертника, каждый день, ожидая исполнения приговора, было выше его сил.
К тридцати пяти годам он так и не обзавелся семьей, не считая себя вправе перекладывать ответственность за тяжело больного человека на хрупкие женские плечи. Единственным близким ему человеком все эти годы оставалась сестра Маша, родившаяся, когда Егору было семь лет. С того момента, как он впервые взял ее на руки, вдохнул странный, щемящий запах маленького тельца, а она доверчиво обхватила ручонкой его палец, в сердце Егора поселилась нежность и любовь к сестренке. Часами он мог сидеть у ее кроватки и смотреть, как дрожат на пухлых детских щечках длинные ресницы. Безропотно гулял с коляской, менял подгузники, читал на ночь сказки. Тем более что мама, повторно выйдя замуж, казалось, совсем забыла про детей, целиком и полностью растворившись в карьере нового мужа: по злой иронии судьбы, он работал в ЮНИСЕФ, часто выезжал в командировки, и сумел заразить своим энтузиазмом новую жену. Забыв о своих детях, они неслись спасать чужих.
Брат и сестра рано стали самостоятельными, вынужденные готовить, убирать, гладить, пока родители на очередном семинаре ратовали за улучшение жизни детей в Нигерии. Егор как мог заботился о младшей сестре, и лучшей наградой ему было обожание, светившееся в огромных, не по-детски серьезных глазах, каждый раз, когда девочка смотрела на брата. Однако вскоре жизнь преподнесла Егору очередной неприятный сюрприз. Через год, после того, как ему исполнилось восемнадцать, родители эмигрировали в Америку. Отчиму предложили возглавить одно из отделений организации, и времени на раздумья они не тратили. Егор уже был совершеннолетним, и ехать отказался, а одиннадцатилетнюю Машу никто даже не спрашивал.
Впервые брат и сестра оказались друг от друга на расстоянии в несколько тысяч километров. Егор тосковал глухо, страшно. Ему, привыкшему забывать о своей болезни, заботясь о сестре, было тяжело остаться совсем одному в пустой квартире, где еще недавно звучал ее звонкий смех. Пропал смысл жизни, который он видел в том, чтобы дать Маше как можно больше счастья до того, как станет никому не нужной обузой.
На какое-то время Егор целиком и полностью погрузился в работу. Он с отличием закончил МИРЭА по специальности радиоинженер и работал в одном закрытом НИИ, разрабатывая для оборонки новые системы навигации. Жизнь была однообразна до тошноты. Дом, работа, дом. Ни друзей, ни подруг. Полная и абсолютная изоляция, в которую он сознательно поместил себя – горький заложник собственной болезни.
Так прошло восемь лет. С родителями и сестрой Егор виделся редко, его зарплаты не хватало на дорогой билет в Штаты, а пользоваться деньгами родных он отказывался. Во время коротких визитов, Егор пытался наладить контакт с сестрой, но вместо привычной, веселой Машки, его встречала угрюмая, угловатая девочка-подросток, всеми силами избегавшая оставаться с братом наедине. Только однажды, в один из последних приездов, перед тем, как Егор садился в такси, чтобы ехать в аэропорт, из дома вихрем вылетела Маша, минуту назад чинно попрощавшаяся с ним в гостиной, и повисла на шее брата. Прижимая к себе худенькое, вздрагивающее от рыданий тельце, растерянный Егор был готов прямо сейчас посадить ее в такси и забрать с собой – и плевать, что скажут родители, но через несколько мгновений девушка овладела собой и, вытерев слезы, вернулась в дом. На родину Егор летел с тяжелым сердцем, всей душой желая забрать Машу к себе и одновременно понимая, что кроме нищенской зарплаты и неизлечимой болезни, ничего не способен ей предложить.
В день, когда Егору исполнилось двадцать девять, он сидел у себя на кухне, мысленно подводя итог симптомам, которые без труда уже мог диагностировать. Движения стали резкими и суетливыми – раз. Изменилась походка, появилось характерное пританцовывание – два. Участились депрессии, нередко на пустом месте возникает немотивированная агрессия – три. Периодически случаются спазмы лицевых мышц – четыре.
Было очевидно, болезнь начала прогрессировать и ничего хорошего в ближайшем будущем его не ждет. За этими невеселыми мыслями его застал звонок в дверь. Недоумевая, кого могло принести в такую поздноту – шел двенадцатый час ночи – Егор открыл дверь и обомлел. На пороге стояла Машка, живая, настоящая, радостно хохочущая.
- Ну, что уставился, брательник? Это я, а не тень отца Гамлета! Так и будешь держать родную сестру на пороге или пустишь внутрь?
Все еще не веря, он, посторонившись, дал ей войти. Все происходящее казалось сном. Вот сейчас он проснется, и…
В реальности Егора убедили только многочисленные чемоданы, как по мановению волшебной палочки, переместившиеся за Машкой в квартиру.
- Ты не много ли вещей набрала с собой для отпуска? – Осторожно поинтересовался он, обнимая сестру.
Маша весело тряхнула светлыми, как и у брата, волосами.
- В самый раз. Я не в отпуск, Егор, я насовсем.
Потом они долго сидели на кухне и спорили. Егор ожесточенно доказывал, что молодая девушка в двадцать один год должна думать о свиданиях и новых тряпках, а не становиться нянькой при больном брате. Маша снисходительно слушала, но когда Егор выдохся, спокойно заявила:
- Ты – моя семья. И никуда я больше от тебя не уеду. Точка. Так что придется тебе, братец, меня терпеть.
Впоследствии, Егор еще ни единожды заводил этот разговор, пытаясь образумить сестру и заставить уехать туда, где она бы жила в собственном доме, а не в старенькой хрущевке, но разговор каждый раз заканчивался ничем. Уезжать Маша не собиралась.
И Егор сдался. Таким счастливым он себя не чувствовал уже давно. Глядя на никогда не унывающую сестру, слыша ее звонкий смех, он, как и в детстве, забывал о своих проблемах и наслаждался присутствием в своей жизни единственного близкого, родного человека.
Шло время, и вскоре Егор с удивлением обнаружил, что природа наградила Машу неутомимой жаждой знаний. Начать с того, что, закончив элитное учебное заведение в Штатах, девушка не захотела останавливаться на достигнутом и поступила в институт в России. Без каких-либо проблем сдав экзамены, она стала студенткой мединститута, специализируясь на нейродегенеративных наследственных заболеваниях, а после окончания ВУЗа без труда нашла работу в компании «Тристар Фармасьютикал». Красный диплом и отличные знания языка помогли ей занять место одного из лаборантов компании.
Уже через четыре месяца Маша взахлеб рассказывала Егору о лекарстве от болезни Гентингтона, который разрабатывала «Тристар». По ее словам, это был настоящий прорыв в медицине, никому до этого не удавалось сделать ничего подобного. Испытания на животных показывали отличные результаты, и компания набирала добровольцев для проведения серии тестов на людях.
Вначале Егор довольно скептически воспринимал Машины восторги. Если до сих пор никто не смог придумать лекарство от Гентингтона, глупо рассчитывать на то, что это случиться именно сейчас, будто специально для него. Нет, это бред, утопия! Ложные надежды, которым не суждено сбыться.
Но где-то в глубине души поселился маленький червячок сомнения. Лежа ночами без сна, Егор задавался робким вопросом – а вдруг и правда чудо возможно? Вдруг у него есть шанс навсегда избавиться от Дамоклова меча, висящего над ним всю сознательную жизнь? Каково это – жить, не думая о том, что отпущенное тебе время уже практически истекло?
Маша уговаривала записаться на испытания. Несмотря на то, что попасть туда было не так-то просто - критерии отбора добровольцев были очень строгими - сестра обещала сделать так, чтобы имя Егора оказалось в списках. Никому и в голову бы не пришло, что Егор ее родственник – Маша носила фамилию отца и о болезни брата никому не рассказывала. И Егор сдался. Прошел обследование у врачей компании, попал в списки «счастливчиков», коих оказалось десять человек, и начал курс вливаний новым препаратом со странным названием «Rhadamantus». Когда он поинтересовался у Маши, что означает это слово, она, весело рассмеявшись, рассказала, что один из разработчиков лекарства, был заядлым лепидоптерологом, обожал бабочек и все стены в лаборатории увешал фотографиями самых красивых и редких экземпляров. Бабочка «Rhadamantus» была одной из его любимиц, и сотрудник этот настолько достал всех описанием ее прямо-таки неземной красоты, что когда дело дошло до того, чтобы дать препарату рабочее название, слово «Радамант» стало первым и единственным, пришедшим в голову вариантом.
Интереса ради Егор нашел в Интернете фотографии этих больших черно-желтых насекомых и был буквально очарован их яркой, броской красотой. Бабочки стали для него своего рода символом, живым воплощением надежды. А спустя несколько дней, лежа под капельницей, Егор обратил внимание, что на стене, напротив его койки появились большие фотографии Радамантов.
«Видимо, неугомонный лепидоптеролог, покончив со свободными стенами в лаборатории, добрался и сюда», - подумал он тогда. Эти фотографии были единственным ярким пятном в комнате, и взгляд Егора волей-неволей постоянно возвращался к ним, вбирая в память малейшие детали чудесных насекомых.
Однажды вечером, когда до конца курса вливаний оставалось чуть меньше половины, Маша вернулась домой бледная и испуганная. Нервно теребя краешек рукава, не поднимая глаз, она рассказала брату, что у некоторых испытуемых, лекарство дало странные и нехорошие результаты.
- Понимаешь, - тихо говорила она, - для чистоты эксперимента обычно группу делят на две части. Одним вводят плацебо – обыкновенный физраствор с глюкозой, другим – лекарство. Узнать, что именно тебе вводят, нет никакой возможности, все капельницы маркированы числами и только те, кто их ставит, знают что там – вода или лекарство. Я сумела сделать так, чтобы ты был в числе тех, кому вводят препарат. Так вот, судя по всему, в этот раз препарат получает вся группа. Я не понимаю, зачем, и кому это нужно, ведь это нарушает всю процедуру, но мне сегодня совершенно случайно попали в руки бумаги, которые ясно доказывают – Радамант ставят всем. И это, мягко говоря, не афишируют. Но это еще не все. Трое из вашей группы начали проявлять признаки прогрессирующего психического расстройства. Один жалуется, будто стал слышать какие-то голоса у себя в голове, другой уверяет, что после инъекций видит людей в буквальном смысле насквозь, как рентгеновский аппарат. У третьего появились суицидальные наклонности - ему стало казаться, что его все ненавидят. Этих троих сейчас отправили на дополнительные исследования, и, по всем правилам, ввод препарата им должны были немедленно прекратить, но вливания продолжаются! Последние пару дней я слышала разговоры, что компания вложила очень много денег в «Радамант» и им во что бы то ни стало надо получить положительные результаты и запустить препарат в серийное производство. Егор, я не знаю, что делать! Мне кажется, тебе надо выходить из программы. Я не прощу себе, если с тобой что-то случится.
Егор ободряюще улыбнулся и привлек к себе дрожащую от волнения сестру.
- Прекрати психовать, Машунь! Что со мной может случиться? Из окна я выпрыгивать не собираюсь, тебя насквозь не вижу, голоса свыше меня тоже пока, слава Богу, не тревожат. Не вижу смысла бросать все теперь, когда пройдено уже больше половины пути. Я не говорил тебе, боялся сглазить, но мне кажется, в последнее время я действительно лучше себя чувствую. Если есть шанс, что лекарство мне поможет, его надо использовать, ведь это твои слова! У меня нет никаких побочных эффектов, ничего такого, из-за чего бы стоило насторожиться. Так что я считаю нецелесообразным сейчас все бросить только из-за того, что у кого-то начались глюки.
Тогда ему удалось убедить Машу, что поводов для тревоги нет. Но лежа ночью без сна, Егор вынужден был признать, что сказал сестре не всю правду. В последние несколько дней его преследовали странные сны. Вероятно, навеянные увиденными фотографиями, ему постоянно снились большие черно-желтые бабочки. Полупрозрачные, эфемерные, они бестолково кружились вокруг лица, едва касаясь кожи легкими невесомыми крылышками. Это мельтешение невыносимо раздражало. Казалось, стоит лишь немного сосредоточиться, в мозгу щелкнет переключатель, и бабочки обретут реальность. Тогда-то, наконец, можно будет остановить это безостановочное порхание, так действующее на нервы. Один раз Егору даже показалось, что он достиг желаемого – в голове было ясное ощущение щелчка и на мгновение бабочки стали до жути яркими и объемными, но от напряжения он проснулся. Несмотря на прохладную погоду, в комнате было жарко, по телу струился пот, а голова болела так, как будто он весь день использовал ее в качестве отбойного молотка. Ощущение щелчка в голове никуда не делось. Сосредоточившись, Егор даже попытался повторно воспроизвести его. Изо всех сил напрягал в мозгу странную, несуществующую мышцу, ответственную за желаемый результат, но тщетно. Ничего не получилось.
Егор продолжал ходить на капельницы. До завершения программы оставалось совсем немного. Как-то раз, когда он лежал на койке и в тысячный раз разглядывал фотографии бабочек над головой, дверь открылась, и в комнату зашел средних лет дородный мужчина с пышными бровями, неуловимо напоминающими тараканьи усы, и с ним две женщины. Увидев их, Егор оцепенел: среди вошедших была сестра. С непроницаемым лицом она встала чуть позади остальных и как бы невзначай поднесла палец к губам. Егор едва заметно кивнул, показывая, что понял – они не знакомы.
Мужчина между тем уверенно приблизился к Егору и, откинув полы халата, уселся на край кровати.
- Ну-с, как ваше самочувствие, Егор Валентинович? Жалобы есть?
- Нет, никаких жалоб, спасибо. Я отлично себя чувствую. А Вы, простите?..
- Ах, да! – Спохватился тот. – Кучуков Евгений Михайлович. Я отвечаю за испытания, которые мы проводим. Это, - представил он своих спутниц, - наш глубокоуважаемый директор, Ланская Виктория Валерьевна, а это, - указал он на Машу, - сотрудница нашей лаборатории, Мария Викторовна Зарина. Мы проводим обход испытуемых, чтобы удостовериться, что все идет как надо. Должен Вас порадовать, анализы показывают, что в Вашем случае терапия имеет высокий коэффициент успеха.
Егор быстро взглянул на сестру, но та упорно смотрела себе под ноги, всем видом выражая скуку и безразличие.
- Вы что, знакомы? – неожиданно резко спросила Ланская, внимательно глядя Егору в глаза.
- Нет, что Вы, - глупо ухмыльнулся тот. – Просто девушка такая красивая… жаль, впервые ко мне зашла! А то так скучно лежать одному, в компании только вот этих насекомых, - указал он на фото.
- Каких насекомых? – непонимающе переспросил Евгений Михайлович.
- Да вот этих! Бабочек. – Снова указал пальцем на стену Егор.
Ланская и Кучуков тревожно переглянулись.
- Ммм… Егор Валентинович, здесь нет никаких бабочек. – Осторожно произнес врач. Кустистые, рыжеватые брови его сдвинулись к переносице.
Ничего не понимая, Егор обвел глазами своих гостей. Те смотрели на него со странным выражением, словно подтвердились вполне закономерные, однако не совсем приятные подозрения. Стоявшая позади Маша молча кусала губы.
- Это что, шутка? Или сегодня первое апреля, а я, грешным делом, запамятовал?
- Да какая уж тут шутка, - мрачно сказала Ланская, кинув еще один быстрый взгляд в сторону Кучукова. – И этот тоже…
