Текст книги "Да родится искра (СИ)"

Автор книги: narsyy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

– Я знал и тех, что помогли справиться с большой напастью, – встал Феор на защиту храмовников, – Вспомнить только Лягушачье Дерево, разросшееся на половину леса или Мертвую Сороку, огромную настолько, что клюв ее был величиной с лодку. Была еще Серая Плесень – всю эту нечисть повывели в Теиме благодаря знаниям Ордена. У них большая и славная история.

– Ты разве сам видел это? – сузил глаза в щелки Астли.

– Не видел, но я жил там, где завелось это лихо. Ни меч, ни огонь не причиняли им вреда, а после пришли храмовники и вернули землям спокойствие.

Астли крякнул и покачал головой. Скорее горы расступятся перед путником, чем этот упрямый муж переменит мнение.

– У воителей Ордена своя вера, не такая, как наша. Следует с осторожностью доверять им тайны и слабости Дома, – взял слово обычно молчаливый Имм, который, должно быть, чувствовал жгучую ревность по отношению к другим боговидцам.

– Что же в них такого особенного? – спросил Натан, нервно барабаня по столу пальцами – ему давно наскучили посиделки.

– По их учениям, Скиталец не враг нам, а защитник. Одного этого довольно, чтобы…

Кайни перебил его, махнув рукой.

– Да пусть верят хоть, что у Шульда было две елды, а у солнцедевы щель растет поперек! Главное, чтоб избавили нас от этой твари. Она уже и до могил добралась! Собачье вымя! Эта падаль скоро подкопается под город, а мы будем смотреть на нее, разинув рот, как те – в Шелковице.

– Не престало злословить о божественных сущностях, – нисколько не смутившись, произнес Имм, повысив голос.

Кайни чуть склонил голову в показном извинении и прижал руки к груди. Его изящный кафтан из тонкой шерсти, расшитый золоченой нитью, шелковый кушак и нескольких перстней, лучившихся самоцветными камнями, резко выделялся на фоне строгих и неприхотливых одеяний монаха.

Безостановочная брань соляного короля часто доводила Имма до белого каления, но тот держал себя в руках и никогда не срывался на ответные выпады, только изредка метал молнии из глаз и хмурил старческие брови.

– Этот змей явно приполз к нам с юга. В Сорне должны были о нем слышать, – высказал предположение Феор.

– Для нас все приходит с юга: и плохое и хорошее. Мы заперлись на краю мира, – произнес Натан. – Одни только мои мореходы приносят какие-то новости.

– Быть может, и мира-то никакого уже нет, – буркнул успокоившийся Кайни, поглаживая жидкую бороденку.

Совет был кончен. Люди выходили из Зала в безлунную ночь взбудораженными и разгоряченными, предчувствуя назревающие перемены.

Народ пришлось утихомиривать. Как только переступающей с ноги на ногу и потирающей от холода руки толпе объявили о случившемся, начались беспорядки. Люди зашумели, заохали, стали крепко браниться и звать к ответу всех, кого могли вспомнить. Полились горькие слезы. Мужики скинули наземь суконные колпаки и затоптали по старому обычаю. От горя и отчаяния зачесались кулаки, некоторых пришлось разнимать. Астли приказал Туиру и Данни гнать их по домам, но одними только уговорами – оружия не обнажать. Нехотя разгоряченная толпа, подгоняемая дружинниками, побрела прочь, чтобы унять скорбь кружкой ячменного пива или медолюта. У корчмарей в ближайшие недели ожидался солидный барыш. Пожалуй, только исчезновение князя Хаверона пятью годами ранее вызвало у народа больше потрясения, чем сегодняшние известия.

Поскакали во все стороны гонцы – влиятельные торгаши и немногочисленная знать спешили нажиться на несчастье. Забегали бабы, мрачная молва пошла по городу. Хмельное мужичье потрясало бродексами и простецкими палашами, грозя в порыве мести снять головы предателям. Феору тут же донесли, что даже в народе частенько недобро поминают имя Раткара.

Нет, это слишком просто и нагло. Куда же девались его хваленая расчетливость и осторожность? Любой низовец разгадает, кому выгодна смерть Харси. Нажить врагов среди местных таким отчаянным шагом – это на Раткара не похоже.

Астли не замедлил начать свое преследование, объявил воинский сбор и, не дожидаясь утра, засобирался в дорогу. Если хоть малый след этого злодейства приведет к Седому Загривку, Искра обо всем узнает, и Раткару не быть регентом. Еще раньше к Хаонитовым могилам отправился небольшой отряд, дабы организовать охранение места убийства.

Уже ночью, завидя свет на втором этаже княжеского терема, Феор решил проведать Аммию. К тому времени девушка, от которой не отходила Кенья, уже пришла в себя от потрясения, но по красным глазам и бледному лицу можно было легко понять, сколько слез она пролила.

– Феор, посиди пока тут, а я принесу чего-нибудь горячего, – сказала Кенья и вышла из комнаты.

– Это ведь неправда? – с искоркой надежды спросила Аммия, когда дверь за ней затворилась. – Мне все говорят, что дядя погиб. Но есть же шанс, что дружинники напутали. Там же такая темень, они могли не разглядеть. У них большой отряд. Наверняка они укрылись где-нибудь.

Столь печален был ее лик и такое отчаяние сквозило в голосе, что у Феора защемило сердце. Бедной девушке выпала тяжелая судьба, он не посмеет оставить ее и уйти на покой, пока шаткое положение Аммии не укрепится. Феор взъерошил остатки волос, присел на ближайший стул и взглянул в ее блестящие от влаги глаза.

– Хотел бы я вас обрадовать, но не могу. Вряд ли эти парни обознались.

В руках его появилась княжеская фибула.

Увидав ее, Аммия со стоном выдохнула, схватилась за виски и устремила отрешенный взор перед собой. На какое-то время наступила тишина. Потом она вдруг стряхнула оцепенение и заходила из угла в угол, переменившись в лице и сделавшись необычайно серьезной, чем живо напомнила первому советнику Хаверона.

– Кто я, Феор? – спросила она, встав у окна и всмотревшись в темень снаружи. Ставни на время открыли, дабы впустить в комнату свежего воздуха.

– Вы… наша княжна, – растерянно проговорил первый советник.

– Не-ет, я не про это. Мне кажется, все это сон, от которого надо поскорее проснуться. Я не хочу жить в таком сне. Здесь все умирают. Что это за глупый мир, где люди уходят раньше срока?

Феор покачал головой.

– Другого у нас нет, княжна. Надо прожить ту жизнь, что нам отмерена.

– Как избавиться от этого проклятия? Как избавиться от Скитальца и всего того, что он напустил на нас? Ведь от него все беды. Это ведь возможно? Возможно?

Ей еще не сказали, что регент погиб от руки человека, сообразил Феор.

– Никто не знает, княжна. Многие пытались. Даже сам Гюнир пытался, но у него ничего не вышло.

– Ведь были легенды и пророчества, гласившие, что когда-то Скитальца получится изгнать.

– Все они утрачены, а нам остались лишь сказки. Мы попросту не знаем, с чего начать. К Завесе никто не подбирался уже, поди, сотню лет. Никто не знает, что за ней.

– Но есть надежда?

– Надежда есть, пока звучит Песнь.

– Хатран… где она? Далеко ли?

– Она где-то в бескрайних ледяных пустошах. Священную обитель ее не найти смертному.

– Да и чем она нам поможет? Вернет к жизни дядю? Нет, ничего-то она не сделает. Только петь и может! Скоро сюда приедет Раткар, да?

– Через неделю или две. Вам стоит уехать в Ледяные Тучи. Хотя бы на время – до весны.

– Для чего? – нахмурилась княжна.

Феор вздохнул.

– Харси и его отряд погибли не от порченых. Это были люди.

Аммия обернулась. На лице ее отразился ужас.

– Как? Кто?

– Не знаю.

– Раткар?

– Скоро мы это поймем.

Княжна вновь принялась вышагивать по покоям.

– Не может этого быть. Они же братья, хоть и двоюродные. Неужели, это действительно он?

– Если это так, вам нужно уезжать.

Аммия пристально поглядела на него. Она уже выросла и понимала опасность сложившейся ситуации.

– Ведь это воспримут как бегство и отказ от наследования. Скажут, что я не гожусь для княжения.

– Я боюсь за вашу безопасность, – напирал Феор. – Если Раткар захочет вас… устранить, ни я, ни кто-либо еще не сможет помешать.

– Ну и пусть попробует! – бросила Аммия. – Отец не желал, чтобы князем становился Раткар, и просто так я ему этот титул не отдам. Я дочь рода Эффорд, который ведет начало от зарождения мира.

Взгляд у нее стал непримиримым и жестким, точно как у Хаверона, когда она раздражался или гневался. Феор одобрительно хмыкнул.

– Смелая. Отец был бы горд вами.

Невеселая улыбка на мгновение тронула уголки губ Аммии.

– Но угроза все же велика. Если не бежать, то нужно скорее найти покровителя, – добавил первый советник.

– Мужа?

Феор кивнул.

– Пока не поздно. Высокородный муж накинет на вас плащ и защитит одним своим именем. Есть достойные люди. Вам все равно придется стать женою, теперь или позже. Так не поторопиться ли?

Какое-то время княжна молча размышляла.

– Как ты думаешь, это правда сделал Раткар? Нарочно погубил дядю?

– Весьма вероятно, – осторожно ответил первый советник.

– Может, он и отца моего спрятал в темницу?

Эта мысль приходила ему в голову, но Феор отбросил ее – слишком муторно. Выкрасть князя из собственного дома гораздо сложнее, чем просто перерезать тому горло во сне.

На лестнице послышались шаги, негромкое бормотание Кеньи и позвякивание чашек на подносе.

– Был день, когда я убежала из дома, – вдруг произнесла Аммия. – Об этом никто не знает. Я выскочила за ворота и пошла рвать васильки, чтобы потом свить венок для дяди.

Феор вскинул бровь, выпучил глаза.

– Как?! Когда?!

Княжна нетерпеливым жестом прервала его.

– В тот день случилась Погибель, такая сильная, что все свалились в обморок, но не я. Я услышала этот рев возле старой шахты, а после встретила порченого. Он схватил меня и поволок к пещере. И там… там что-то случилось, что-то непонятное и пугающее, – Аммия тараторила быстро, спеша договорить, пока не вернулась служка. – Во мне будто прорвалась некая сила, которая до этого спала. Огонь. Белый и чистый, как свет. Не знаю, куда делся порченый, только помню, как возвращалась в город. Меня так никто и не хватился, все были без сознания. Я забралась в кровать и уснула, а когда проснулась, все было как раньше. Позже Хинтр сказал, что только ясноглазому под силу выдержать такое. Что все это значит, Феор? Почему я не уснула, как все? Что я сделала с порченым?

История эта была настолько сказочна, что Феор потерял дар речи. Однако княжна как будто говорила искренне и верила своим словам.

– Вы выходили из города одна?! Видели порченного?! – переспрашивал он, слишком изумленный началом истории, чтобы вникнуть в нее целиком.

– И расправилась с ним.

В памяти вспыхнули древние легенды и старые сказки об Истинном огне, живущем в людях, о давно забытых ясноглазых, о грядущих временах героев и яростных битв. Вот почему она спрашивала про Скитальца!

Нет, девушка просто слишком перенервничала и выдает фантазию за быль. В таком исступленном состоянии это не удивительно.

– Не сон ли это был, княжна? Вы говорите, что вернулись к постели, – осторожно уточнил Феор.

Аммия сокрушенно закивала, не особенно удивившись сквозящему в этих вопросах неверию.

– Вот и ты считаешь меня ребенком, что сочиняет небылицы. Поэтому я боялась сказать. Мне бы никто не поверил, даже дядя. Мне тогда было девять лет. Я и сама стала сомневаться, что все это случилось на самом деле. Но это было! Я ничего не придумала. Может, Имм что-то знает об этом?

– О чем?

– О людях, внутри которых бушует пламя. О ясноглазых.

– Но княжна…

– Я знаю, что у меня не фиалковые глаза. Я не ясноглазая. Мне просто интересно.

– Хорошо, я поговорю с ним, но вы ведь знаете, храмовники так погрузились в свою веру, что за каждодневными ритуалами не видят того, что происходит прямо под носом. Им все равно. Они будут вечно ждать спасения и не пошевелят пальцем, чтобы помочь самим себе.

Аммия по обыкновению уперлась взглядом в дубовые доски пола.

– В храме есть книги. Их я и спрошу.

– Спасибо тебе, – улыбнулась девушка.

Едва они успели договорить, вошла Кенья с подносом, уставленным парящими плошками. Потянуло свежим ржаным хлебом, терпким молоком, жареной бараниной и хрустящим запеченным луком. Вряд ли после пережитого это возбудит аппетит юной Аммии, но быть может, немного отвлечет от горьких мыслей.

Феор попрощался и, размышляя над речами Жердинки, направился домой в надежде урвать хоть часть ночи дня сна. В лицо ему летели крупные хлопья снега, гулял пронизывающий ветер. Он очень устал. От перемены погоды жутко болели суставы. Возраст напоминал о себе.

Страсти в городе подутихли. Почти все разбрелись по домам, лишь дружинники мельтешили у гридницы и о чем-то громко спорили. Мимо Феора, едва не зашибив его, проскакал всадник.

– Данни! – узнал он рыжего сотника и поднял руку. – Постой.

Сварт услышал, придержал коня. Светло-голубые глаза его в темноте сделались подобными углям, словно мрак поселился в них. Челюсть рыжего была крепко стиснута, взгляд решителен и тверд.

– Соболезную. Твой брат был отличным командиром, жаль терять таких бойцов. Без него станет тяжко.

Чуть помедлив, Данни ответил:

– Мать наказала нам защищать друг друга во что бы то ни стало. Только так, мол, спасемся. А я его не уберег.

– Это не твоя вина.

– Теперь уже неважно. Нас всех ждет темная и долгая зима. Ты от княжны? Как она там?

– Вроде бы держится, но за ней нужно присматривать. Столько всего навалилось на нее в последнее время. Такое горе может сломить любого.

Сотник кивнул и глянул Феору в глаза.

– Я отомщу и за нее тоже. Нельзя дать этому змею засесть в княжеское кресло.

– Я помогу тебе, только, пожалуйста, не спеши. В первую очередь защитим Аммию и найдем союзников, а уж потом скинем Раткара.

Данни неопределенно кивнул.

– Ехать надо, – буркнул он и, не дожидаясь ответа, пришпорил коня.

– Да рассеется тьма, – напутствовал Феор растворившегося в ночи всадника.

Глава 5 – Монах с юга

Аммия не смогла бы сосчитать, сколько раз в ту ночь принималась плакать. От слез подушка на гусином пере вымокла, пришлось скинуть ее на пол.

Соседняя комната теперь пустовала, и оттого вечерами становилось страшно. Ветер ухал и завывал за окном, а бревна терема стонали и скрипели, вторя ему. Беспокойные думы роились в голове и перебивали одна другую. Хотелось поскорей уснуть, только чтоб избавиться от них.

Лишь под утро сон пришел и унес ее далеко-далеко.

Она бродила по замерзшему озеру, укрывшемуся на дне каньона, чьи отвесные склоны напоминали высоченную крепостную стену. Княжна ступала босиком, но холод не донимал ее. По-зимнему скупо светило зависшее над серыми пиками гор солнце, проливаясь золотом на прозрачном льду. Север дремал и сохранял величавое спокойствие.

Синеву неба прорезал сумеречный сокол. Должно быть, сверху озеро представляется птице глазом поверженного гиганта.

Аммия вдохнула вольный воздух и вновь поразилась тому, насколько неотличимо сновидение от реальности. Она помнила все произошедшее с ней накануне и точно знала, что сейчас спит в своей кровати. Синяк на запястье, заработанный ею утром, побаливал и во сне, будто она перенеслась в диковинный, неведомый мир во плоти. Дивясь этому, пытливый ум ее не переставал мучиться вопросом: что же тогда происходит с ее телом там, в княжьем доме? Ведь не могла она одновременно существовать в двух разных местах. А если так, каковы будут последствия, если здесь ее постигнет гибель? Ответов не было, оставалось только довериться чутью.

Девушка вдруг вспомнила Тряпичника – тот давно не появлялся в ее снах. Почему-то она воспринимала этого бродящего по мирам вместе с ней странника живым человеком, а не собственной фантазией. Даже если это лишь образ или дух, она не выдумала его. Ей уже почти шестнадцать, и она не ребенок, чтобы воображать себе друзей.

Тряпичник, как и сама Аммия, овладел навыком путешествовать во снах и мог бы стать ее проводником в мире, природу которого она не понимала. Но неизъяснимый ужас охватывал ее всякий раз, когда глаз натыкался на его нескладную фигуру.

Сокол все парил в облаках чуть впереди. По наитию Аммия двинулась за ним и сама не заметила, как неясный шум ветра сменился стройным напевом, на который ранее она не обращала внимания. В нерешительности она остановилась и прислушалась – нежный, протяжный голос доносился вполне различимо.

Глаза ее расширились. Это же Песнь Извечного Пламени. Волшебная сила и звучность позволяла ей покрывать весь Нидьёр до самого края мира, и она настолько свыклась с ее постоянным едва слышным тоном, что удивилась, когда мелодичный голос стал много громче.

Озеро огибало выступ скалы, и вскоре взору Аммии предстал зев пещеры высотой в три человеческих роста, столь правильно округлый, словно был вырублен инструментом камнетеса. Сокол вдруг снизился, издал слабый жалобный клекот и сел на узкий карниз над пещерой. Чудилось, что Песнь звучала именно оттуда.

Аммии припомнились старинные легенды о смертной красавице Хатран, что после утраты Гюнира покинула родные края и обосновалась где-то в Хребтах Вечного Безмолвия. Неужто, ночь неведомым образом занесла ее в эти полумифические земли, которых нет ни на одной карте? Не может этого быть, ведь посмевший приблизиться к убежищу Хатран, – неважно, друг или враг – тотчас засыпает беспробудным сном, оттого никому не суждено найти ее.

Должно быть, все это ерунда, и ее разум просто творит мир сновидений по своему усмотрению, используя всякий запечатленный в памяти образ или услышанную историю.

У каньона возле самой пещеры кое-что привлекло ее внимание. Снежные валы чуть сгладили неровности, но даже издалека виднелась ломаная линия берега – его усеивали здоровенные ямы, словно там прошел звездный дождь или землю перепахали великаньим плугом.

Снег на этих рытвинах лежал черный, какой бывает только по весне, когда смешается с подтаявшим грунтом. У пещеры грязи стало больше.

Ветер переменился, и до Аммии долетел запах – ядовитое, тошнотворное дуновение, от которого она едва не распрощалась с содержимым желудка. Княжна скривилась, зажала нос и рот рукой, но не повернула обратно, надеясь отыскать спасение от смрада под ледяными сводами. Напев становился все громче, и уже не оставалось сомнений, что он исходит из глубины пещеры.

Вблизи она рассмотрела, что это не грязь – белое покрывало обезображивала лоснящаяся смолистая гниль. Пульсирующие чернильные кляксы стекали по снегу и выглядели будто живые. Один вид их осквернял первозданную чистоту этого места, извращал благодать, несомую Песнью.

Откуда здесь эта мерзость? Княжна кое-как проскочила разлившиеся лужи по островкам нетронутого наста и выбралась к гроту. Над ним, на заснеженном камне, устроилась птица. Широкая грудь, длинный скругленный хвост, темноватый окрас, грозный клюв – сумеречный сокол дичился человека и нечасто подлетал так близко.

– Привет тебе, властитель неба! – окликнула она.

Летун глянул на нее строго и недвижимо, потом клюнул носом, как бы призывая войти в пещеру.

Через мгновение лед под ногами ее заскрипел. Едва удержав равновесие, Аммия в панике заозиралась. Во все стороны синеватый покров пошел паутиной трещин. Жуткий надрывный грохот заглушил всякий звук.

Даже землю у берега затрясло. Скалы дрогнули, и воздух наполнился белесой взвесью. Сокол вспорхнул и унесся ввысь.

Тряхнуло еще сильнее.

Перед лицом Аммии вздыбилась горой ледяная корка. Она пошатнулась, припала на колени, быстро вскочила. Куда бежать? Испугавшись, что ухнет в воду, она опрометью бросилась к спасительной полоске земли, но и там снег проваливался, твердь расходилась, откалываясь кусками и образуя зияющие темные провалы шириной с локоть. С горных уступов, наливаясь тяжестью и обещая погрести весь каньон под белоснежным саваном, медленно сползала снежная масса.

Инстинктивно она нырнула в темную пасть пещеры. Мрак здесь не был кромешным. Откуда-то сверху пробивались косые стрелы света, мерцая бликами на ледяной корке стен. Тут и там путь преграждали заносы смерзшегося снега. Кое-где они сливались с сосульками и образовывали толстые, рельефные колонны.

Пещера оказалась глубока и ветвилась многочисленными коридорами. Одолев несколько поворотов, Аммия успокоилась, перешла на шаг.

Это только сон.

Треск льда в этой части подземелья почти сошел на нет и померк пред неумолчным звоном песни, источник которой явно находился поблизости, ибо голос возвысился, набрал великую силу. На уши давило так, что чудилось, будто Аммия вовсе лишилась слуха.

Кого же она слышит? Должно быть, предания действительно ожили в ее сновидении, и она очутилась в прибежище самой невесты Сына Пламени? Вживую узреть Хатран казалось совершенно немыслимым, невозможным. Ведь она родилась столько веков назад. Ни одна летопись не сохранила подлинных упоминаний об этом далеком времени. По спине пробежали мурашки от предчувствия чего-то великого и неземного.

Проход все петлял и уводил вглубь горного массива, и она стала замечать повсюду поначалу небольшие, но с каждым пройденным поворотом все нараставшие вкрапления черного тлена. Вновь заполнило ноздри отвратительное зловоние, запахи разложения и гнили.

Опасаясь заблудиться, Аммия уже хотела повернуть назад, как вдруг перед ней открылась великая сводчатая зала, будто сработанная руками искусных мастеров.

Дыхание сперло в груди. Сердце вновь отчаянно заколотилось. Она так и застыла, ощущая, как немеет тело, а по членам прокатываются волны дрожи.

Княжна не верила глазам своим, не могла уместить в голове и сопоставить с испускаемым божественным звуком ту ужасную картину, что предстала ее взору в неверном свете от десятков щелей на потолке, словно пробитых в скалах гигантскими копьями в давно забытой войне.

Паутиноподобная клейкая масса иссиня-черного цвета с множеством прорех и червоточин покрывала зал от пола до сводов ледяного потолка. Она растянулась во всю ширь прохода, будто туша гигантского змея. В самом центре ее бурлило и пульсировало – там рождался какой-то невообразимый нарост с фиолетовым оттенком, похожий на огромный гнойник. Он и составлял сердце этого чудовищного существа. В черной субстанции Аммия разглядела контуры распятого человеческого тела, почти целиком сокрытого за сплетениями выставленных наружу внутренностей чудища и его извивающихся щупалец. Волны чарующей Песни исходили оттуда. Они плавили и искажали воздух перед собой.

Что она видит?

Неужели, несчастное, поверженное существо и есть прекрасная Хатран – последний символ надежды и чистоты этого проклятого мира? Хатран, с чьим именем на устах шли на подвиги и расставались с жизнью доблестные рыцари в схватках с порождениями Сияющего Скитальца, Хатран, на возвращение которой из ледяных пустошей уповали многие поколения ее предков? Она ли это или плод ее больного воображения – сновидение, что незаметно превращается в сущий кошмар?

Нельзя этому быть.

Аммия ничего не понимала и долго стояла в ступоре, чувствуя, как по спине расползается мертвящий холод. Она могла лишь изумленно таращиться на это воплощение безликой тьмы, захватившее бренную плоть сокрушенного божества.

Вдруг глаза пронзенной жертвы открылись. Голубые и искристые, как горный хрусталь на солнечном свету, пугающие в своем дивном величии и наполненные ледяной злобой. Взгляд этот был страшен для смертного человека, и княжна затряслась, поневоле сжалась в комок, уступила ему и склонилась в подобострастном поклоне.

Она недостойна такого откровения.

Краем зрения Аммия видела, как со всех сторон к ней протягиваются, сползаются, будто змеи, мерзкие плетни-жгуты. Вот щупальца уже коснулись правой ноги и обвили ее – тело пронзило болью, заныли кости. Она пыталась кричать, но паралич сковал ее, и губы не дрогнули.

Нужно было как-то выбираться из сна! Это же именно сон – не реальность! Она не должна здесь погибнуть. Собрав все силы, Аммия сделала отчаянную попытку вырваться из грез сквозь плотную пелену. Она зажмурила до боли глаза, напрягла все тело, заорала не своим голосом. То ли от ужаса сознание ее помутилось, то ли стал меркнуть свет – она почувствовала, как перед взором все поплыло и затуманилось.

И словно сквозь толщу ледяной воды княжна вдруг вынырнула куда-то в непроглядную темень и урвала спасительный глоток воздуха, не оскверненного болезненным зловонием. Ее знобило, но в ушах перестало звенеть и она уже не ощущала, как чудовищные плетни затягиваются на конечностях и стесняют грудь. Рядом слышался чей-то знакомый голос.

Некоторое время Аммия приходила в себя, судорожно дыша, пока зрение и остальные чувства не возвратились. Туман рассеялся. Над ней склонилось тревожное лицо Кеньи с зажженной лучиной в руке. Старушка трясла ее.

– Что с тобой, дитя? Ты кричала во сне, и я осмелилась войти.

– Это сон. Теперь уже все хорошо, спасибо, матушка.

Аммия глубоко вздохнула, присела и глянула в окно.

– Уже утро?

– Да, дочка. Рассвело.

– А я будто и не спала вовсе.

– Опять кошмары?

Девушка кивнула.

– А я спекла твои любимые пирожки с медовой тыквой, – мило улыбнулась старушка. – Принести? Надо бы поесть, а то так и будут кликать Жердинкой.

Аммия вскочила с кровати и обняла ее. Кенья всегда старалась угодить ей и баловала сладостями. Княжну так проняло это искреннее сердечное добродушие, что к глазам подступили слезы. Ей недоставало родительской теплоты.

– Я бы съела целое лукошко!

Довольная тем, что оказалась полезной, Кенья закивала и поплелась на кухню.

Едва она ушла, Аммия подскочила к окну, раскрыла створки, прислушалась. И с облегчением выдохнула. Нет, благословенная Хатран не покинула их. Чарующая Песнь ее, смешиваясь с дыханием ветра, как раньше, разносится от горизонта до горизонта.

***

Дни проходили в беспрерывных метаниях и суете.

Пришли новости с юга. Местные охотники перестали слышать пугающий гул в тоннеле у Шелковицы и отважились пройти вглубь. Там они наткнулись на Красного Барта – живого, истощенного, но без сознания. Кое-как его привели в чувство и доставили в Искру, чем вызвали настоящий переполох. Сварта отдали под опеку лекарям, ибо тот совсем ослаб и пока не мог рассказать ничего о том, что произошло с дюжиной Грандира. Шатар уверял, что жизни престарелого богатыря с вечно бордовым от прилива крови лицом теперь не грозит опасность, но за душевное здоровье его поручиться не мог. Охотников щедро одарили за спасение воина, и, вытерпев шквал вопросов со всех сторон, они отправились восвояси.

С зари и до самых сумерек Аммия держала совет, принимала запоздалых посланцев из четвертей, что несли от тамошних наместников слова сожаления и великой скорби. Являлись купцы – целые делегации из Башен, Сорна и Черного Города – дабы уладить дела, какие не сдвигались с места при покойном Харси. Каждый искал свою выгоду.

Если оставалось время, Феор настойчиво занимал его тем, что должно было вскорости подготовить Аммию к полновластью. Чванливые старосты и мудрецы не смогли и наполовину заменить умершего прошлым летом от сердца простодушного разумника Хинтра, но уроки их все же помогали легче справиться с болью утраты, ибо меньше всего хотелось оставаться наедине с собой, когда мысли уносили ее в бездонную пучину скорби и уныния.

В один из вечеров первый советник притащил от Имма несколько фолиантов, посвященных, по его словам, давним преданиям об Истинном огне и Перволюдях. Хлопоты вытравили остатки рыжины в его волосах, и теперь он был сед, как облако.

– Это не настоящие летописи, но восстановленные, – сказал Феор, раскрывая перед ней ларь.

– Как это? Про что ты говоришь? – не поняла Аммия.

Она аккуратно взяла ту, что лежала на стопке сверху. Под плотной обложкой пожелтевшие страницы из выделанной телячьей кожи были покрыты убористыми, старательно выведенными письменами и еще пахли чернилами. Древними они отнюдь не выглядели.

– Книги эти писались много позже событий, о коих повествуют. Вели их старцы Ордена Звездного Пути.

– Но Орден возник не так давно.

– Именно. Монахи проводят особый обряд, который называют Вспоминанием. Пение гимнов погружает их в подобие сна и, якобы, позволяет лицезреть былое, как если бы оно случилось перед их глазами.

Аммия насторожилась. Слишком такое описание походило на ее ночные путешествия.

– Эти сакральные ритуалы практикуют уже много лет и наверное даже веков. Служители Ордена твердят, что, только поняв и уяснив все ошибки былого, можно надлежащим образом подготовиться к будущему.

– Так странно. Почему я этого раньше не знала? И ты сказал «якобы»…

Феор склонил голову набок.

– Люди с недоверием относится к тем, кто целый день не засучивает рукава и с места не сдвигается, пока они вкалывают до упаду. Многие вовсе называют это чудачеством и брехней.

– Отец никогда не рассказывал о Вспоминаниях.

– Вы были тогда еще совсем малы. Он действительно интересовался монашескими летописями и часто расспрашивал о них Имма, но среди народа распространения они не получили. В наше смутное время события древних лет мало заботят низовцев – мужичье довольствуется сказками и легендами, что у очага старший в роду передает младшему. Так повелось издавна. Истории эти часто сохраняются до последнего слова, оттого вера в них только крепнет. А Вспоминания, – Феор покачал головой, – к ним относятся как к байкам. Их слушают, кивают, но не воспринимают всерьез. Да и читать мало кто умеет.

Первый советник поведал, что однажды, когда ее отец был еще мал и Домом правил его дед Шагор, откуда-то с запада пришли оборванные монахи. Они получили у князя позволение и вскоре выстроили в Искре небольшой, но опрятный храм в честь Умирающего Бога. Он стал основой и первым прибежищем Ордена Звездного Пути.

Монахи принесли с собой секрет таинства, а после передали знания отобранным юношам. Однажды они вновь пошли к князю и показали результат своих трудов, Шагор же подивился точности, с какой была описана жизнь его дальних родственников. Знали храмовники и то, что едва припомнил даже он сам. Это убедило князя, что они не шарлатаны. Вместе с Шагором к монахам стал прислушиваться и двор, ибо князь любил, когда его увлечения пользуются славой среди приближенных.

Дом начал постигать собственную забытую в веках историю, а обученные грамоте служители тщательно записывали и объединяли обрывочные знания в тома, прозванные Хрониками. Дело это было хитрое и непростое, но год от года послушники погружались во все более древние века и дополняли новыми деталями уже увиденное. Таким образом они возрождали память севера. И чем дальше вглубь времен они погружались в своих изысканиях, тем более отделялись от народа, который стал все менее охотно верить в правдивость Хроник. Казалось немыслимым, что теперь они могут точно узнать о случившемся тысячу лет тому назад: чем промышляли люди, как выглядело поселение, как звали правителя этих земель и что он ел на ужин в такой-то день. Кроме того, на таинственные ритуалы не допускали никого, даже самого князя и высокородных мужей, это еще больше подрывало доверие к Хроникам. Уже при закате правления Шагора служители лишились благосклонности, а после вовсе превратились в отшельников, живущих в собственном мирке.