Текст книги "Да родится искра (СИ)"

Автор книги: narsyy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 29 страниц)

Где-то там еще стоит его забытый, ненужный, давно нетопленный дом, если за эти месяцы у него не нашлось нового хозяина.

Что скажут ему люди и что он им ответит? Старкальд не знал. Тарма он потчевал полуправдой, от которой крепко веяло откровенным враньем. Пересказывать эту ложь всякий раз сорнец не желал.

Он подъезжал, будто призрак, знающий, что скоро ему возвращаться к могиле. Здесь его путь и закончится. Он как-нибудь свидится с Аммией и расскажет правду – один только раз, а потом довершит то, что затеял. Старкальд знал, что детей, братьев и наследников у Крассура нет, и удерживается у власти его жирная туша лишь за счет высокой подушки из серебра. Всего-то и нужно, что разделаться с ним самим – вогнать острый кинжал в горло, а после его карманная дружина разбежится по углам. Терять ему все равно нечего. Пусть стража его там же и прикончит – свой долг перед Аммией он выполнит и отправится к Мане с чистым сердцем.

Всю дорогу Старкальд думал, как лучше пробраться в город. Пойди он прямо к воротам, весть о его прибытии тут же разлетится по всем домам. Кроме того, в страже могли оказаться загривчане, видавшие его на Могилах. Эти не допустят, чтоб он даже рта открыл.

Потому сорнец не стал съезжать к воротам, а проскакал вдоль речки до яблоневых садов за мельницей, где вытянул из схрона утлую лодчонку, на которой когда-то катал Гирфи. Лошадей он оставил там же, надеясь утром за ними послать. Бережно он отвязал Рчара, дотащил его до спущенной на воду лодки, сел сам и вставил весла в уключины. К тому времени уже совершенно стемнело, и речка засеребрилась от луны.

Каменистый берег стерегли дружинники, которых он видал еще посветлу. На воду они совсем не смотрели, ибо следили только за тем, чтоб никто не вздумал уйти из самого города. Все же Старкальд состорожничал и причалил у тайного места, где из-за зарослей осоки его никак нельзя было заметить.

Тарм рассказал ему, что Толстый Никс по старости ушел из дружины, потому не нужно было думать, в чей дом постучать.

– Кого опять принесло? – послышался за дверью сварливый голос.

– Друга, которого не ждешь.

Дверь отворилась, и показался Никс, широкомордый бочкообразный увалень с седоватыми усами торчком, больше походивший на медведя, разбуженного посреди спячки. Он поднял над собой масленку и непонимающе воззрился на Старкальда, что удерживал на руках бессильное тело Рчара. Наконец, лицо Никса прояснилось, глаза округлились, он отступил на шаг и затылком ударился о бревно притолоки.

– Как же это? Кто передо мной? Не призрак ли ты?

– Да рассеется мрак. Не призрак, как видишь.

Толстый Никс помотал головой, похлопал себя по щеке. От него явственно несло хмелем.

– Ничего не понимаю. Мне же сказали, что ты…

– Тебя обманули.

Никс посторонился, пропустил Старкальда в дом и закрыл за ним дверь.

– Так ты живой? Голова кругом идет.

– Живой, живой!

– А кто это с тобой? Не заразный?

– Раненый.

Старкальд уложил Рчара на лавку и обернулся к старому другу. От одного вида ветерана его малого отряда у сорнца защипало в носу и едва не выступили слезы. Никс же только теперь осознал, что ему не привиделось, и кинулся его обнимать.

– Да я сейчас наших всех соберу мигом. Хочешь есть? – выпростав Старкальда из объятий, Никс бросился мимо очага к столу, налил чарку меда, – Выпей. Ты говори-говори, чего надо! Я все принесу! Когда же ты приехал? Сегодня?

– Слушай меня, да не перебивай. Нельзя пока, чтоб кто-то знал обо мне. Загривцы в тот раз меня на Могилах не убили, так сейчас убьют, если узнают. Сперва снеси его к лекарю, – кивнул на Рчара Старкальд, – да помни, никому про меня ни слова. Ни нашим, ни родне – никому! Понял?

Никс надул губы, затряс головой.

– Этот человек спас меня. Жизнь его очень дорога мне. Рчар – его имя.

– Что сказать-то про него?

– Скажи, что беженец, твой знакомец. Лошадь его стукнула сильно. Не встает.

Выслушав еще раз наставления, Никс, не совсем соображая, что и зачем делает, подхватил Рчара и умчался поднимать с постелей всех лекарей, которых помнил. Возвратился он еще более всполошенным. Поднявшийся ветер встопорщил его беловатые космы, отогнал ударивший в голову хмель. Следом явилась его жена Туань, тихая и смирная молодка, присматривавшая в соседнем доме за детьми, что росли без матери. Она хорошо знала и помнила Старкальда, но, увидав его, не стала задавать лишних вопросов, а вместо этого принялась хлопотать по столу.

– При ней можешь все говорить. Она у меня сам знаешь какая! Никому не скажет! – похвалился Толстый Никс.

Старкальд кивнул и обменялся с Туанью понимающими взглядами.

– Что сказали про Рчара?

– Покой ему нужен. Долго смотрели и щупали, не поветрие ли. Нашли треснутое ребро, ушибы и еще в одном месте кровь скопилась под кожей. Дыхание у него слабое, но жить будет! Я этим служкам погрозил, чтоб его берегли как княжича! Да кто он, ты скажи! Или лучше про себя хоть слово молви!

Старкальд стал вновь пересказывать краткую историю своих злоключений, упомянув о нежданной встрече с Тармом и о том, что вышло после.

– Этот не пропадет! Кремень! – одобрительно закивал Никс.

– Я скажу еще кое-что про Могилы, но только самой княжне. Сможешь передать ей послание?

Толстый Никс тяжко вздохнул.

– Вот этого не сделаю.

– Что такое?

– Поговаривают, что нет у нас больше Аммии. Умыкнула ее эта ведьма – звездочтица раткарова. Никто не видал княжну уж пятый день. Скрывали поначалу, а потом вся правда вышла.

– Какая еще ведьма? Куда? – млея от ужаса и ухватившись обеими руками за угол стола, произнес Старкальд, готовый хоть сейчас сорваться с места и броситься в погоню.

– Палетта! Та самая, которая таинство удумала. А куда – так разве можно узнать? Послали на все стороны разъезды, и почти все уже вернулись, да следов не нашли. Когда Погибель грянула, люд попадал и долго в себя не мог прийти, а как пришел – никого уже и не было в круге пред колонной.

Сорнец сцепил ладони у носа и, раздувая от гнева и беспомощности ноздри, глядел в одну точку, пока Никс подробно сказывал ему о кошмаре, случившемся на Лысом холме, и о большом навале порченых, что пришелся на два дня позже.

– Тансель и Ринн обняли землю и отправились к Мане.

– Оба?

Никс горько закивал. Глаза его вмиг покраснели, он принялся шмыгать носом. Не удержал слез и Старкальд. После невыносимой горечи от гибели Гирфи он тяжело переносил всякое касание смерти. Плакал он и о неразлучных братьях из его дюжины, что состязались в любом, даже самом пустяковом деле. Плакал и о том, что не может, как встарь, с добрым сердцем встретиться со старыми друзьями, ибо предал их.

Долго они с Толстым Никсом перебирали в памяти славные битвы и самые безнадежные передряги, в которые впутывались, не забыли помянуть чаркой доброго медолюта погибших осенью Сатти и Раффа. Потом Старкальд опять спросил про Аммию:

– И никто не нашел ни следа? Куда Палетта могла уйти?

– Ничего не нашли. Ведьма одним словом! И мор она навела! И порченых призвала! Все она! Это уж каждый понял, в ком хоть крупица ума есть! Она самому Скитальцу служит! Хлипкая девка, кожа да кости, а может хорошего сварта свалить дурной силою своей!

– Для чего ей Аммия?

– Поди, кровь княжеская сгодится для чего-нибудь.

Все планы Старкальда рушились. Он пришел слишком поздно. Вместо Крассура у него новый враг, который к тому же давно скрылся из города.

«Что же теперь делать? Нужно бы самому броситься на поиски, но как оставить в таком состоянии Рчара? Да и где искать эту невесть откуда взявшуюся девку, что смогла одурачить лучших кайневых следопытов?». Он хорошо понимал, что, выбрав неверную дорогу, тут же лишится шансов достать Аммию.

– Никс, кто сейчас всем заправляет? Феор? Мне надобно его видеть. Он был близок с Аммией и может знать больше о том, где она.

***

– Так это правда. Ты выжил, – закивал Феор, признав его, несмотря на бороду и высохшее от невзгод лицо.

Этой же ночью они пошли к княжьему двору. Толстый Никс через бесчисленных друзей разнюхал, что первый советник еще не спит, и шепнул весть одному из его подручных. К их удивлению, почти тотчас слуга выскочил из Зала Мудрости и жестом подозвал Старкальда.

Однажды сорнец уже бывал в этом месте, но тогда здесь было куда многолюднее. Теперь же один лишь Феор сидел за широким столом, а писарь помогал ему сортировать какие-то бумаги и донесения. Зал, освещаемый одной только лампой, был погружен в стылый полумрак и больше походил на склеп.

– Садись. Если есть что важного, говори, – усталым голосом пробормотал Феор. – Ты выбрал хорошее время. Утром я бы тебя не принял.

Он вовсе не ожидал услышать что-то новое или важное, выглядел измученным и сильно постаревшим. Глаза еще больше ввалились, остатки когда-то черных волос изошли сединой, борода на конце сделалась рыжей. Казалось, что и Феору довелось побывать в самых глубоких шахтах Черного города.

Старкальд жутко нервничал. Слова не рождались у него на языке, нижняя губа подрагивала. Как смеет он, после того что натворил, глядеть ему в глаза? Он один все это устроил и теперь хочет предстать будущим спасителем Аммии? Сорнец был противен сам себе. Горечь застыла у него во рту. Столько раз он воображал, как это будет, но все вышло по-другому.

Наконец Старкальд решился, пересилил себя, сделал шаг к свету и встретился взглядом с Феором.

– Я скажу про загривцев, Раткара и том, что было на Хаонитовых Могилах, но только самой княжне, ибо это должно знать ей первой.

Старкальд скосил взгляд на писаря, Феор понял его без слов и попросил того выйти. Когда они остались одни, сорнец продолжил:

– Я слышал, что Аммия исчезла, и в городе ее нет. Я все знаю. Я пришел, потому что она спасла меня и позвала сюда.

– Спасла? О чем ты говоришь?

– Она явилась во сне, когда я погибал в мерзлой пещере, и вывела оттуда. Сказала, что я должен вернуться и помочь ей обличить Раткара. Доказать, что именно он устроил ту засаду.

Старкальд говорил от сердца, но сознавал, как странны и путанны его речи. Он и сам не до конца в них верил. Однако первый советник, прищурившись, серьезно глядел на него.

– Когда это было?

Старкальд ответил. Феор принялся задавать краткие, но не относящиеся к делу вопросы о Раткаре, Крассуре, домстолле и прочем. Сорнец понял, что его проверяют. Речи эти, казалось, удовлетворили первого советника, и тот закивал, протер глаза.

– Аммия говорила что-то про меня? – наудачу произнес сам Старкальд.

– Она спрашивала о тебе.

– Вот! Теперь ты веришь?

– Можно ли такому поверить? Я не знаю. Когда-то давно отец ее увлекся этими снами, прямо-таки бредил ими и все твердил, что может во сне отправиться на край земли. Это могло передаться. Да и сама Аммия рассказывала про себя странные вещи, – тихо проговорил Феор, не поднимая глаз.

Он будто боялся признаться в своих догадках.

– Я поклялся найти ее и вернуть. Раз она уже пришла ко мне, может прийти снова.

Феор долго молчал, передумывая одно и другое, сомневаясь в каждом сказанном слове. Потом молвил:

– Ты прав. Если Палетта позволит, Аммия явится к тому, кого хорошо знает. Вернее всего, это буду я, да только мне, быть может, недолго осталось. Под городом стоит зверь из Шишкового леса, а к нему со всей округи стекаются орды порченых. Я удивлен, как ты сюда проскочил.

– Это чудище я видел дважды. Можно сказать, что мы с ним давние знакомые.

Старкальд затянул рукав и показал непроходящие черноватые отметины у локтя – там щупальца стискивали его.

– Знаешь ты его слабые места?

– Нет. Ни огонь, ни сталь его не берут.

– Тогда, пока не поздно, уходи из города, Старкальд. Отыщи Аммию, если сможешь. Мы послали за ней еще многих отважных свартов, но никого из них княжна не знает. На западе ее нет, все наши люди возвратились оттуда целыми и невредимыми. Югом шел ты, и вернее всего, наткнулся бы той дорогой на Палетту. Я убежден отчего-то, что ведьма поехала к Загривку, но не в сам город. Она повернула куда-то.

– Я бы мог уехать сейчас, но со мной человек, он сильно ранен.

– Мы позаботимся о нем. Поезжай лучше теперь же, пока еще можно. Сивур даст тебе в дорогу чего нужно.

Старкальд поклонился и хотел было идти, но Феор вдруг поднялся и потряс указательным пальцем. – И вот что еще. Ты поедешь не один.

***

Всего половину ночи Старкальд пробыл в Искре. Толстый Никс, и обрадованный нежданным возвращением и опечаленный еще более скорым отъездом, долго не хотел его отпускать.

– Кого с тобой отправят?

– Не знаю еще. Сказали, будет ждать у ворот. Какой-то храбрец и воитель из монахов.

– Ты как хочешь, а нашим я все-таки шепну, что ты жив. Вполслова только! Ты ведь меня знаешь, не смогу я удержаться! – отчаянно требовал старик, провожая его ранним утром до гридницы.

– Так и быть, скажи. Пусть по всему городу ищут, пока меня тут нет.

– Княжну нам целую привези. Не попорти по дороге!

– Ладно, – усмехнулся Старкальд. – А ты за лошадьми сходи к садам, да за Рчаром посматривай. Он немного не в себе, но добрый малый.

Часом позже, с новым собратом, с которым его свел Феор, Старкальд ехал по непробитой санями дороге, что вела к Седому Загривку. Предрассветное небо сыпало искристым снегом, с севера в лицо задувал легкий ветерок.

Сорнец улучил миг присмотреться к спутнику. Звали его Тимпай. Еще один южанин, хоть и не такой диковатый, как Рчар. Это был лысый коренастый муж, привычный к седлу и острой стали. По одной стороне его лица и шее змеились татуировки. Высокое, почти княжеское воспитание его проглядывало во всем: в повадках, жестах и речах. Он был чрезвычайно набожен и словоохотлив, хоть северный диалект выучил совсем недавно. Самого Старкальда он величал добрым рыцарем, как именовали свартов на юге. Они еще присматривались друг к другу, но общий язык нашли сразу.

Слугу своего Тимпай оставил в Искре помогать с больными и ранеными. Воитель и сам долго отказывался ехать, ибо дал клятву не бросать защитников в трудный час, но Феор нашел нужные слова и переубедил его, сказав, что жизнь Аммии важнее.

– Отметины твои напомнили мне одну легенду. Про змея Ватабе, – произнес Старкальд.

– А! Тот двухголовый полубог, которого почитают в Камышах. Я слышал о нем. А ты разве знаком с южными сказками? – удивился храмовник.

– Немного, – с кривой улыбкой ответил Старкальд, вернув в памяти тот светлый день, когда Гирфи с упоением рассказывала ему о Ватабе.

– Поистине ты человек большого знания, Старкальд!

За одним змеем вспомнили другого, и разговор зашел о Нокташе. Тимпай долго и с величайшими подробностями расписывал свои похождения по северным землям, и оба они обрадовались тому, что пришли к единому выводу – Змей, по их твердому убеждению, должен охотиться только за теми, кто поражен белым поветрием.

– И все же представь. И там змей и здесь. Может, Ватабе – это и есть тот самый Нокташ, о котором ты толкуешь? – спросил Старкальд.

– Кто знает, добрый Старкальд! Признаться, я о том не думал, ведь сказки о Ватабе слишком стары и туманны, и болотники не верят, будто он обитает в нашем мире среди никчемных людей. По их поверьям…

Тут Тимпай прервал рассказ. Лошади их вдруг захрапели, стали дергать удила и пригибать передние ноги к земле. Оба огляделись и тотчас поняли, что животные их не зверя почуяли, а нечто другое.

Небеса уже потемнели, и с востока потянулись на них тяжкие черные тучи. Налетел жуткий ветер, взметавший вихрем целые горы снежной пыли.

– Снова Гон! – крикнул Старкальд. – Быть того не может!

– Где спрятаться?

– Давай за мной!

Сорнец погнал коня к ледяному гроту, в котором когда-то давно нашли каменного шамана. Он ясно помнил, что пещера слишком мала, потому был почти уверен, что порченых там нет. Едва они вброд пересекли речку и завели коней под своды пещеры, где нашлось лишь оставленное гнездовье скалистых голубей, как землю затрясло от прорывавшегося неодолимого рева. Храмовник достал откуда-то костяные четки, уселся на колени и принялся возносить молитвы, удерживая другой рукой повод лошади. Старкальд зажал уши, но низкий пульсирующий звук все равно прорывался и нещадно, будто в тисках, сдавливал мозг.

«Только бы не потерять сознание. Только бы устоять» – горячо просил сорнец сам не зная у кого, ибо ясно было, что боги не помогут.

И вдруг все прекратилось само собой. Старкальд отнял руки и в первый миг не поверил себе. Он даже не смог припомнить, успокаивался ли Скиталец в своей обнесенной Пепельной завесой обители так скоро.

Удивленные, они выбрались из убежища и осмотрелись. Ветер угомонился, но было все еще темно, солнце будто робело разгонять тучи и показываться людям. В мир возвратился удивительный покой. Весело журчала речка, где-то вдали кричали потревоженное воронье, и то были единственные звуки, что долетали до них.

– Так тихо, – сказал Старкальд.

Он вдруг смутился от того, как странно прозвучали эти слова, собственный голос показался чужим.

– Пойдем, вроде все кончилось, – позвал сорнец, обернулся к Тимпаю и похолодел, увидав его побледневшее, скованное ужасом лицо. Храмовник, сам не похожий на себя, глядел вдаль замутненными глазами, чуть приоткрыв рот, будто перед ним открылось нечто, напугавшее его гораздо больше Погибели.

Тимпай рухнул на колени прямо в снег и поднял умоляющий взгляд к небесам.

– Всемогущий и всеславный Шульд, отец наш! – крикнул он в белесую вышину. – Смилуйся! Смилуйся же! Не оставляй нас!

Старкальд в оцепенении замер подле него. Он никак не мог сообразить, что произошло. Разум отказывался верить в бездну, которая перед ним разверзлась. Он скинул с себя шапку и бросил исступленный взор на север, откуда больше не доносилась Песнь Извечного Пламени.

Хатран замолчала.

Эпилог

Едва рев затих, Аммия почуяла неладное. Забыв про все на свете, она вскочила на ноги и бросилась к двери. Гельмин поднялся преградить ей путь, но Палетта из своего угла приказала ему отойти.

– Пусть идет, – послышался ее сонный голос.

Она все знала заранее.

Жердинка вылетела на лесную прогалину и осмотрелась, соображая, с какой стороны будет север. Затаив дыхание, она поворачивалась то к одной части недвижимого леса, то к другой, но везде ее встречала глубокая могильная тишина. По узкой полоске неба быстро летели грязно-бурые облака.

Ей вспомнился тот жуткий сон, и Аммия было подумала, что снова спит. Она стала больно щипать себя, но морок не оставлял ее. Жердинка почувствовала, как земля уходит из-под ног, слезы хлынули сами собой.

– Ханти, – жалобно простонала она, – ты ведь тут? Ты слышишь? Что это? Что теперь делать?

Колючий снег медленно оседал на ее плечах.

***

Гон застал Феора у самых ворот. С несколькими свартами он укрылся в одном из опустелых домов, но не успели они заткнуть уши, как все неожиданно смолкло. Скиталец в этот раз издал детский писк вместо привычного могучего рыка. Сварты посмеялись шутке, а потом, только они вышли на свет, улыбки сползли с их лиц.

Будто оглушенный, Феор поднимался на крепостную стену, куда подзывали его перепуганные дружинники, высматривающие врага на дальних подступах к городу. Он прислонился к каменным зубцам, вглядываясь в дымчатую хмарь, где земля сливалась с пепельным небом. Поднявшийся от ветра снег теперь вновь садился, и скоро даже такой слепец как он все увидел.

Сначала показалось, что это грозовые тучи ползут к городу, клубясь и разрываясь на клочья. Но дружинники молча тыкали дрожащими пальцами вдаль – и тогда Феор разглядел: то не тучи. То была живая, шевелящаяся масса, вздымающаяся словно морской прибой. Порченые шли волнами, сбиваясь в стаи и расползаясь в стороны, как масляные пятна по воде. Земля дрожала от их топота. Воздух наполнился гулом, от которого ныли зубы.

Кто-то указал налево, где в расступавшейся, кишащей бесчисленными телами мгле полз тот самый гигант – огромная, величиной с мельницу, тварь с туловом слизня. Вместо ног у него во все стороны расходились длинные толстые щупальца. Над ним кружили тени бесплотных тварей – призраков, что высасывают из человека сам дух и оставляют взамен изломанную неживую куклу.

Он понял уже, что Хатран покинула их. Не летела больше по миру ее благодатная легкая песнь, что только и дарила людям надежду. Бежать было некуда. Весь Нидьёр от края до края был теперь во власти Скитальца.

***

Тело Рчара пошло мелкой дрожью. Он открыл глаза, протер их, и к изумлению полудюжины лекарей, что сновали туда-сюда по узким проходам меж койками то к одному, то к другому раненому, захрустел суставами и поднялся без всякой помощи.

На негнущихся ногах он, прихрамывая, вышел из лечебного дома, и никто его не удержал, ибо стоявший у дверей стражник позабыл всякие наставления. Он уже все понял.

Рчар потрясенно прислушался и вгляделся в сизую даль, к затерянным в снежном тумане землям, куда он три года тому назад прибыл на своем железном корабле.

Мир переменился, а он стал последним, кто услышал в бескрайнем космосе этот отчаянный призыв о помощи.