Текст книги "Да родится искра (СИ)"

Автор книги: narsyy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

Вдали, у сосняка, показались тусклые огни охранного поста. Шипастым ежом высились навалы колючих веток перед частоколом.

Залаяли собаки – сторожи, без которых ни одно село не обходилось. Мальчишка-дозорный издали приметил их отряд и свистнул своим. Гости на таких дворах всегда желанны, ведь за постой платят серебром, меховыми шкурками, солью или мукой – хозяева редко остаются в накладе.

Ворота отворил бородатый детина – местный староста, плотник, охотник, лесник, рыболов, пахарь в одном лице. За его широкой спиной выглядывали мальцы с взъерошенными волосами, седобородый дед и несколько женщин. Детина тут же огорошил их вестью – поблизости видали зверя.

– Что за чудище? – спросил Рябой.

– Незнамо. Здоровенный, как столетний дуб, и глаз нет. Сам не ходит, а как будто ползает. Ревел так, что деревья тряслись. Жрать хотел, стало быть. Мы его факелами пугнули, два дня назад это было.

– А где старый Меррон?

– Помер от поноса весной.

– Жаль. Хороший был мужик.

Детина кивнул.

– Больше не видали тварюгу ту?

– В горы подался, небось. Здесь он так трещит сучьями, когда по лесу пробирается, что всю дичь пугает за версту. После него целая просека.

– Как же вы тут жить теперь станете?

– Привыкли мы, то одна тварь бродит, то другая. Нас не трогает, да и ладно. Если подойдет, мы костер запалим, они огня страх как боятся, – сказал им староста.

– Бросайте все и уезжайте, сгинете вы тут, – предрек ему Рябой.

– Некуда нам. Разве только в Искорку. Там вроде чужих не гонят. Пошли бы, да жаль дом оставлять. Всю жизнь тут.

Рябой фыркнул.

– В городе до вас дела никому нет. Езжайте лучше к нам в деревню. Рука всех примет.

Детина едва заметно покивал, но ничего не ответил – догадывался, видно, о ремесле этих удальцов, знал, что не убийц и не насильников они везут в цепях. Едва ли он хотел приучать к такой собачьей жизни свою ребятню.

Рябой голова ушел к хозяевам в горницу, а остальных вместе с лошадьми определили в стойло, где было почти так же холодно, как и снаружи. Ярмо пленникам заменили на ножные кандалы, после кинули привычного уже черствого хлеба да заплесневелый кусок солонины, который пришлось долго размачивать, прежде чем пробовать на зуб. Дали и лука, чтоб цинга не пошла. Чем лучше товар выглядит при торге, тем больше заплатят, поэтому им даже разрешили развести костерок в уложенном камнями круге – малый, чтоб лошади не угорели.

Под присмотром двух стражников они поели, затеплили озябшие руки у огня и улеглись на солому в дальнем конце загона. Старкальд прикорнул у телеги, рядом пристроился Рчар, который будто вовсе не нуждался во сне.

Сорнец попросил облегчиться, но бдительный голова смерил его опытным взглядом и во двор выходить не разрешил, а надобности приказал справлять где-нибудь в уголке – хозяин, мол, не обидится.

Старкальд привалился к стогу, смежил веки для отвода глаз и затаился в предчувствии, что этой ночью долгожданный случай может представиться. Если бы не кандалы, он бы разделался со стерегущими их мужиками в два счета, а после прибил бы спящего. Но с этими железками он гремит, точно якорная цепь, и только шевельнется, как тут же перебудит весь двор.

Прислушиваясь к стенаниям ветра снаружи, он неизбежно возвращался к мыслям о Гирфи и всему тому, что натворил. Слишком яркими становились краски дурных видений, это было превыше его сил.

Иногда Старкальд открывал глаза, гадая, далеко ли до рассвета. А ветер все гудел, мычал и вздыхал, будто великан, и скоро сходство стало таким неоспоримым, что сорнец вдруг подобрался, оперся о локоть. В самом деле, в привычном гуле чудилось и нечто иное – далекий, будто шум прибоя, едва слышный рокот и смутные отголоски, напоминающие птичьи трели. Гавкнула собака, за ней другая. Караулящий их стражник поднялся, очнулся от дремы второй. Будущие невольники, звякая цепями, один за одним продирали глаза, вскидывали головы и вопрошали, что случилось.

– А ну, тихо, – шикнул на них стражник.

Красноватые отсветы угольков плясали на стенах конюшен. В полутьме видны были только контуры тел да белки глаз. Чуя близкую опасность, лошади беспокойно всхрапывали, переступали с ноги на ногу и мотали шеями, пытаясь высвободиться. У Старкальда холодок пробежал по спине. Он привык сражаться с созданиями, от одного вида которых иной штаны обмочит, но в цепях много урону твари не нанесешь. Если описанное старостой чудище проберется через колючую изгородь и повалит тын, им всем конец.

Вдруг что-то пребольно кольнуло Старкальда в спину. Он завертелся и нащупал под собой острие гвоздя. Никто этого больше не заметил.

Выпучившие глаза пленители боялись отворять створки и пускать внутрь ужасы ночи. Вульт, забившись в угол и крепко зажмурившись, зашептал слова молитвы на языке пустошей. Ядди и Торн обреченно посматривали то на ворота, то на стражей, то друг на друга. Даже непробиваемый Рчар нахмурился и спрятал наконец свою идиотскую улыбку.

Перед загоном послышался шум, хлопнули ворота, и дотлевающее пламя вскинулось от ворвавшегося в сарай стылого воздуха. Внутрь шмыгнул рябой командир, наскоро пристегивающий ножны к поясу.

– Недалеко это сучье отродье ходит. Местные пошли его шугать, – сообщил своим он.

– Снимите с нас эти железки, не то плакало ваше серебро. Мы поможем отбиться, – с робкой надеждой предложил Старкальд.

Только раскуйте меня, и я размозжу вам всем головы, вертелось в его мыслях.

– Правильно он говорит, не сдюжите вы, – поддакнул Ядди.

– Заткните пасть, – рявкнул Рябой, но злости в его голосе было меньше, чем страха.

Рычание снаружи стало громче и отчетливее. Временами оно невообразимым образом сменялось на заунывный плач, и жуткая смесь эта глушила заливистый собачий лай, тенью ложилась на прочие звуки. Совсем близко дробно застучали члены страшилища, прощупывая землю впереди. Лес скрипел и стонал, уступая дорогу великану. Потом ненадолго все затихло.

– Ушел что ли? – одними губами молвил Ядди.

Тут словно молния ударила – где-то рядом оглушительно затрещало дерево. Мужичье в загоне даже присело от ужаса. Лошади отчаянно били копытами, брыкались, рвали кожаные ремни и норовили выскочить из денника.

– Выпустите животных! Отвлечете! – крикнул Старкальд.

Рябой обернулся и хотел было снова огрызнуться, но лицо его вдруг просветлело – идея показалась ему не самой дурной.

– А, ну, давай! Хозяйских! – кивнул он своим.

Те бросились к стойлам, где бесновались с пеной у рта лошади, распахнули створки, и, укрываясь за щитами, чтоб не выхватить по лбу копытом, откинули ремни. Рябой растворил воротину, но получив нежданную свободу, скакуны совсем перетрусили и прижались к задним стенкам, не собираясь исполнять людские замыслы.

Стражники понукали их, хлопали по спине, – все тщетно. Из домов выскочили местные – их вопли заглушил жуткий рев чудовища, завидевшего добычу.

– Ну, вот и конец нам пришел! – со слезами на глазах пролепетал кто-то из скотоводов.

В поднявшейся суматохе вдруг случилось то, что уловил только Старкальд. Рчар, будучи ближе всего к одному из меринов, потянулся к его морде и что-то быстро забормотал. Конь мотнул гривой, поднял уши и удивленно уставился на него, будто вмиг научился понимать человеческий язык. Он как-то разом успокоился, а следом за ним угомонились и прочие. Ведомые заговором, они сделались послушны, прытко выскочили из стойл и скользнули из конюшен в ночь.

На пару вдохов, пока створка еще была открыта настежь, люди углядели часть громадного ползущего тулова с отростками щупалец, лоснящимися от факелов, множество которых зажгли местные.

– Хатран милосердная, – выговорил молодой Вульт.

Раздался неистовый конский визг, хрустнули кости, и вдруг что-то тяжелое обрушилось совсем рядом с загоном, так что стены его содрогнулись от грохота.

Затем заголосило чудище, от которого во все стороны рванула крупная добыча. Приманка сработала – тварь повертелась и загромыхала прочь от селения.

– Уходит, мать его за ногу. Никогда такую страхолюдину не видывал, – воскликнул Рябой.

«Сейчас!» – молнией пронеслось в голове у Старкальда.

К тому времени сорнец с помощью гвоздя разогнул обручи на ногах. В три прыжка он добрался до ворот, растолкал сторожей и выскочил наружу, а прочие даже не поняли, что случилось.

Едва не споткнувшись о тушу переломанного, залитого кровью животного, Старкальд помчался в ту сторону, откуда доносился еще топот. Плевать на чудовище, достать бы коня! А даже если не выйдет, он схоронится в лесу. Ночь безлунна, его не отыщут.

Крики и брань полетели вслед, кинулись в погоню. Достаточно затаиться в тени и сладить с одним – после с оружием ему никто не будет страшен.

Временами поглядывая назад, он достиг опушки и стал сбегать вниз по откосу меж высоченных сосен. Преследующих не было видно. Он спотыкался, падал, поднимался и снова бросался наутек, покуда хватало сил. Мороз обжигал ноздри, усеянные иглами ветки секли сощуренные глаза, но он все бежал и бежал не слыша ничего, кроме дыхания да стука сердца.

Лишь бы уйти подальше.

Старкальд перепрыгнул обмелевший ручей, когда сбоку мелькнул чей-то силуэт, На миг он присел, схватил какой-то булыжник и изготовился сражаться насмерть, но тут из-за дерева показалась вытянутая морда. Чужак фыркнул, мотнул гривой и вышел к нему, подрагивая от страха.

Он не поверил своей удаче. Осталось выйти каким-нибудь кружным путем на дорогу, и он снова свободен.

– Ты ж моя красавица, – прошептал Старкальд и осторожно приблизился к серой с яблоками кобыле, опасаясь как бы не спугнуть. – Тихо, тихо, я здесь, никто тебя не обидит.

Сорнец погладил шею и круп лошади, поманил за собой, сетуя, что нет поводьев. Бездонные глаза кобылы теплились доверием. Она тихонько всхрапнула и вроде бы пошла, но вдруг навострила уши. Откуда-то сзади донесся шум, треснули сучья. Старкальд заозирался, но ничего не увидал – со всех сторон его окружали лишь чернеющие стволы.

Чутье редко изменяло ему. Он инстинктивно укрылся за боком лошади. Раздался щелчок, и рядом с ухом что-то просвистело. Кобыла присела и заржала, едва не огрев его копытами.

Нашли-таки!

С колотящимся, будто птица в клетке, сердцем Старкальд метнулся в сторону, пробежал несколько шагов, но тут сбоку на него налетели и сшибли, выбив из легких весь воздух.

В глазах разом потемнело.

– Я же говорил, далеко не уйдет, – услышал он над собой голос, по которому признал старосту.

Сорнец извернулся, схватил того за ногу, но тут же получил сапогом в висок. Его осыпали пинками, пока не перестал сопротивляться и что-либо чувствовать.

Черная пелена одолела и притушила жгучую боль.

***

Очнулся Старкальд от тряски. Голова звенела, как ларь с монетами, один глаз открывался плохо.

Солнце ослепляло. День стоял ясный и теплый, по небу проносились косяки диких гусей, гонимых на юг неумолимой поступью зимы.

Его наново сковали по рукам и ногам. Все тело ныло, особенно левый бок – даже дышалось тяжело. Вдобавок, он прикусил язык, и теперь во рту застыл ком кровавой слизи.

– О, проснулся, бегунок! – оживился Ядди и боднул Старкальда в плечо.

Тот дернулся от боли, глянул на него исподлобья и сплюнул.

– Ну что, каков он, запах свободы?

– Избавь меня от своих шуточек, – буркнул сорнец.

С ними поравнялся рябой командир и рванул Старкальда за цепи.

– Еще раз рыпнешься, отрежу пару пальцев на ногах. Они тебе в Черном городе не понадобятся. Понял?

Он ухватил Старкальда за волосы и откинул голову назад.

– Понял, – процедил пленник.

– И вы все тоже слушайте. Пока у меня, сидите смирно. Как только окажетесь в Черном городе, бегайте хоть каждый день.

Рябой кончил речь, дернул поводья и погнал вперед.

Никто ему не ответил.

Дни потянулись медленно. Воздух промерз, небесное светило скрылось за сизой пеленой, будто примериваясь к долгой спячке. То и дело принимался снег, от которого спасались промасленными кожаными покрывалами.

Они держали путь вдоль уходящего в туманную высь горного хребта, у одной из северных вершин которой примостился Седой Загривок – вотчина Раткара. Их стражники-пленители все посматривали по сторонам, но красноватые глаза порченых нигде не мелькали.

Местность обезлюдела, дворы больше не попадались. Скотоводы предпочитали селиться у воды, а речушек поблизости не было, да и здешняя земля плодородностью не отличалась – камни да кочки. Ночевали, где придется: когда попадалась заброшенная сторожка, когда пещера, а иной раз темень заставала их в поле, и лагерь разбивали у телеги, становившейся единственным укрытием. Оно и лучше – навидавшись жути, укладываться близко к лесу никто не желал.

Скоро повозка пересекла хлипкий мост через овраг, по дну которого тек крохотный ручеек, и взобралась на высокий, лысый холм.

– Ничего себе, – присвистнул Ядди.

Впереди тянулось ровное, как обеденный стол, бесплодное каменистое плато: ни куста, ни деревца. Пустая, темная, забытая богом земля. Лишь у самого горизонта протыкали небо наполовину скрытые туманом силуэты величественных скальных отрогов. Словно непреодолимая преграда, они вставали на пути, деля Нидьёр на две части и остерегая странников от того, что находилось за ними – от настоящей стены бездонного мрака из древних сказаний и позабытых легенд. Где-то за этими неприступными громадами скрывалось само зло, пожравшее скверной половину мира.

– Вот уже и приехали почти, – то ли с облегчением, то ли с недовольством проворчал Торн.

– Это Плетеные горы? – спросил Вульт.

Мальчишка, как и Рчар, на севере не так давно и многого еще не видал.

– Они самые.

– Отчего у них название такое?

– Потому что плетут про них всякое, – вставил Ядди.

– А за ними где-то Завеса, значит?

– Говорят, что так, – ответил Торн.

– Да никто ее не видал, эту Завесу твою. Нет никакой завесы, – сказал Ядди, у которого на всякий вопрос имелось свое мнение. Единственно правильное.

– Как нет? Есть, – заспорил Торн.

Старкальду не хотелось вступать в перепалку. После неудачной попытки бегства он совсем посмурнел и сидел, нахохлившись, ничего не замечая, ни с кем не разговаривая. Едва ли теперь был способ улизнуть и вызволить Гирфи, да и крайний срок возврата долга давно истек – дожидаться не станут. А потому все лишилось смысла. Стоило ли вообще жить, дышать, грызть жесткие хлебные корки, о чем-то переживать и на что-то надеяться?

Сорнец глубоко ушел в себя: мог подолгу рассматривать трещину деревянного настила, наблюдать за падающими снежинками или, прикрыв глаза, предаваться мрачным мыслям.

Но неугомонные, смирившиеся с судьбой мужики пререкались так громко, что начинали раздражать, и Старкальд пробудился от полудремы. Стражи давно перестали их шугать и ехали чуть впереди, а пожилой седоусый возница, охочий до болтовни, иной раз и сам с ними заговаривал.

– Вон, зришь?! Это развалины Грознодума, – не унимался Торн.

– Что за Грознодум? – спросил Вульт.

– Укрепления там ставили, чтоб Гремучий перевал оборонять и не пущать Скитальца по эту сторону гор. По тому перевалу и ходил сам Гюнир, Сын Пламени.

– Басни. Мне бабка и не такое сказывала, пока мал был, – снисходительно отозвался Ядди.

– Как басни? Не басни, говорю тебе.

– И где же твой Гюнир?! Пропал?! Это Первосвет-то и Сын Творца?! Наследник всего Нидьёра сгинул во тьме, как глупый баран на жертвеннике.

– Не богохульствуй!

– Что нам от такого Творца, коли он не всемогущ? А ежели всемогущ, как его одолел Скиталец?

Такой вопрос заставил Торна задуматься, и какое-то они ехали молча.

– Гюнир не погиб, иначе весь мир бы исчез, – сказал вдруг Старкальд, по случаю набравшийся в детстве основ вероучений.

– О, молчун обрел голос, – съязвил Ядди. – И теперь его, значит, надо спасти? Кому? Смертному мужу? Сам Творец не …

– Да не смертному, дубина ты стоеросовая. Ясноглазый придет, – настаивал на своем вечно обиженный Торн.

– Как же! Корова родит волка, волчица принесет гуся, а от гусыни родится крылатый змей, – насмехался над ним Ядди, и Вульт вроде бы принимал его сторону.

Сказания и многочисленные пророчества, ни одно из которых до сих пор не сбылось, сходились на том, что в свой срок явится в этот мир ясноглазый воитель – искра божья. Он найдет средство проникнуть за Пепельную Завесу, отыщет и освободит Гюнира, а после одолеет с ним бок о бок Вечного Врага.

Но в нынешние темные времена эти наивные надежды были похожи на сказки, сочиненные от безысходности. С каждым годом люди теряли силы, все меньше родили потомства и все теснее зажимались от наступавших орд порченых и проникавшего повсюду Белого Поветрия.

– Слыхал я, где-то на юге люди снова сбираются в ватаги, ищут Фегорма, верят, будто тот их поведет их в битву, – не поворачиваясь, пробухтел возница, дабы продолжить разговор.

– Тысячу лет уже ищут, и еще столько же будут искать! – ответил Ядди. – Ховеншор забыли? Тогда-то небось мечей у нас поболее имелось, чем теперь. И крепости стояли целехонькие, да высокие. А сейчас что? Кто даст бой Скитальцу? Нищие, оборванные фермеры с вилами и оглоблями или гордые пастухи северных домов в бараньих шкурах? Я бы посмотрел на такое.

Тут взял слово южанин, обыкновенно не вступавший в разговоры.

– Рчар скажет. Существо, про которое добрые люди именуете Скиталем, совсем не страшное бывает. Есть и пострашней.

– Да ну? Да если б ты хоть со ста верст увидал Скитальца, то портки твои спереди стали бы желтыми, а сзади коричневыми, клянусь ледяными сиськами Хатран, – продолжал острить неугомонный Ядди.

Все рассмеялись. Даже Торн, окончательно потерявший позиции в религиозном споре, не удержался от кислой улыбки.

– А что это за шум? – прислушавшись, спросил Вульт.

Ветер донес отголоски смутного металлического лязга.

– Не забыли, куда едем? – откликнулся возница.

Прежде, чем они хорошенько рассмотрели город, взору их предстала мутная пелена, которую подпитывали горны и плавильные печи. Дым рваными полосами уносило к югу, но от этого облако не худело.

Шахты, питавшие железом весь север, располагались у предгорий, отбрасывающих поутру на тракт длинные тени. Будто следы исполина, к ним вели большие заброшенные карьеры, где руда выходила наружу. На куцых островках почвы чернели ряды пней – когда-то здесь росли деревья, пошедшие в топку углежогов. Вскоре показались темные зевы разверстых пещер и само селение, примыкавшее к скальным основаниям.

Сердце Старкальда упало, когда он увидел стены – высоченные, с парапетами, бойницами и переходами. Каменная кладка, судя по всему, была выложена давным-давно. За долгие годы она кое-где пообвалилась, однако крепость все равно выглядела внушительно. Стену окружал темнеющий ров. Позже они рассмотрели, что вода в нем высохла, но со дна торчали острые колья. Над воротами высились две дозорные башни, также возведенные из камня. Дюжина лучников, засевших наверху, могла бы сколько угодно обороняться от целой армии и не дать ей подступить по мосту к обитым железом воротам. Или не выпустить безумца, поверившего, что отсюда можно сбежать.

– Как же они тут живут? Речки никакой нет. Где воду берут? – недоумевал Торн.

– Под землей течет, – ответил возница, подкручивая усы.

– Надеюсь, хоть кормят здесь получше.

– Ну да, шлаком и скальным камнем.

Дорога к твердыне была хорошо наезжена. Навстречу им до сумерек попались две вереницы повозок с большим отрядом охранения. Никого не обрадовала весть о лесном чудище – теперь придется ехать кружным путем.

Караваны везли в Седой Загривок целый арсенал вооружения – заготовки для будущих мечей и топоров, огромные мотки толстой проволоки для сцепки кольчуг, железные пластины на ламеллярный доспех и многое другое, предназначение которого Старкальд на глаз не определил. В здешних рудниках, плавильнях и кузницах крутилось огромное богатство и ковалась реальная власть.

Рябого в городе знали. Ворота со скрипом и грохотом растворили, за ними поднялись еще одни – решетчатые, и хлипкая телега, кажущаяся на их фоне божьей коровкой, въехала внутрь под многошумный гвалт, от которого с непривычки у пленников вмиг заложило уши.

Работа здесь днем не прекращалась: по правую руку махали кузнечными молотами и с шипением остужали раскаленную сталь, чуть поодаль, высекая снопы искр, скрежетал точильный круг, слева разгружали уголь невольники в замызганных робах, закопченые с головы до ног, – только глаза отличали их от бурого камня. Рядом с бедолагами прогуливалось с полдюжины надзирателей, державших в руках кнут или длинную палку. В редкие мгновения тишины слышалось кудахтанье и крики гусей.

– Смотри-ка, тут и бабы есть! – кивнул Торн на тонкую фигуру перед одним из домов.

– А как же? – отозвался бывалый Ядди. – дружина что ли будет тебе портки стирать и варить рагу на обед?

– Эх, я бы ее сейчас…

К Рябому вышел какой-то рыхлый мужик с двумя подбородками и недобрым взглядом из-под кустистых бровей. Волосы его были черны, как сажа, которой тут не занимать. Он бегло осмотрел пленников, назвал цену, и после короткого торга они с Рябым ударили по рукам.

С новоиспеченных рабов наконец-то сняли общее ярмо и кандалы, затем выдали жалкое одеяние, наверняка пережившее с десяток владельцев. Немедля нашли дело: таскать какие-то доски и инструмент в покосившийся, черный от въевшегося дыма сарай. Высокий, как копье, стражник тут же наградил плетью по спине зазевавшегося Ядди и объяснил, что работать надо быстро.

Скотовод пробурчал в ответ дерзость и получил еще удар.

– Запомни свой первый шрам! У тебя их будет много, если не поумнеешь.

Старкальд угрюмо вздохнул. В этих стенах, напитанных пылью, потом и кровью, он проведет остаток своей никчемной жизни. Каменное ложе станет ему постелью, а кирка родным братом. Так ему, безголовому глупцу, и надо.