Текст книги "Да родится искра (СИ)"

Автор книги: narsyy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

С очередного пригорка стала видна башня, и первый советник невольно выбранился и тряхнул поводьями. Стража уже крутила ворот, распахивая громоздкий, блестящий окованным железом деревянный створ.

***

Вереница жавшихся друг к другу согбенных фигур, укутанных в заиндевелую овчину, толпилась на пятачке сразу за воротами под присмотром полудюжины дружинников. Они больше напоминали ходячие сугробы, чем людей. Едва глянув на этих бедолаг, первый советник смягчился – и сам бы не смог не пустить. Вид их был жалок: дрожащие, побелевшие, изможденные долгой дорогой. Он увидал женщину, что прижимала к груди ребенка, завернутого в мешковину – его синие губы были плотно сжаты, будто запечатаны зимним ветром. Рядом с нею не мог остановить сухого кашля старик с обмороженными ушами. Многие так устали, что и голов-то не поднимали. Ни лошадей, ни телег или фургонов, ни тачанок со скарбом у них не было – видно, все бросили в дороге.

К Феору подскочил мордатый сварт с синей повязкой командира воротной стражи. Глаза его беспокойно бегали.

– Добрый господин, уж больно жалко выглядели. Я послал мальчишку спросить, как поступить, но он куда-то запропастился и я решил…

– Да вижу я! – оборвал его Феор.

– Жену он все ждал с Собачьего двора, вот и пустил! – послышался смешливый голос с боевой галереи.

– Кто у вас главный? Откуда вы и кто такие? С Загривка? – громко окликнул Феор.

Никто ему не ответил.

Он сделал еще пару шагов к низовцам и возопил снова.

– Слушайте меня. Я – Феор, первый советник княжны Аммии, что правит Домом Негаснущих Звезд. Скажите, чьи вы люди, потом вас проводят к месту, где осмотрят, обогреют и накор…

Откуда-то с дальнего конца города донесся странный гул. Феор замер на полуслове и невольно попятился.

Он узнал звук. Это била вторжение стража у западных ворот. Только сейчас Феор увидал, что у ближайшего к нему мужа, низенького и костлявого, с жидкой бородкой, нет варежек, и палку он сжимает бурой ссохшейся дланью. Ветер отвел в сторону ворот его тулупа, и взору открылся здоровенный нагноившийся рубец на шее, с которого клочьями свисали полосы гнилого мяса.

Несколько лиц обратились к Феору, и от взглядов этих лишенных светоча жизни, полных затаенной бездны глаз у него пробежал холодок между лопатками.

Благое небо!

Все случилось слишком быстро. Среди толпы промелькнула фигура вестника. Он высоко воздел кривой посох, на который опирался, стукнул им оземь и заревел, пробуждая от оцепенения остальных. Ватага порченых вздрогнула, подняла головы, и немощь будто спала с них. С внезапной прытью, как по команде, они бросились на онемевших от ужаса дружинников.

Юнец, державший над головой масляную лампу, вскрикнул от того, что кто-то вцепился ему в руку. Веером брызнуло горящее масло, взметнулись языки пламени.

Началась сущая сумятица.

– К оружию! – проревел дозорный на стене и бросился к колоколу.

Воротины стали смыкаться.

Правая рука Феора сама выхватила короткий меч из-за пояса. Он чудом успел ткнуть перед собой в бросившегося на него мужа с седыми космами и раззявленным беззубым ртом. Тот налетел на клинок грудью до самой гарды, но страшная рана только распалила его. Он взревел и резко дернулся, отчего меч выскользнул из рук Феора. Тварь размахнулась когтистой лапой, и Феор инстинктивно прикрыл лицо локтями. По запястьям полоснуло жидким огнем. Дыхание перехватило. Феор зашипел, отскочил, но напоролся на чье-то бедро и, кувыркнувшись через него, пропахал стылую землю щекой.

Перед глазами поплыло. Совсем рядом призывно загудел большой колокол. Кто-то во все горло звал на помощь.

Феор нашарил в снегу меч и вскочил, оглянулся и неловко выставил его перед собой. Сражаться он никогда толком не умел. От резких движений колено прожгла острая боль. Феор скривился, но лишь сжал клинок крепче.

Дружинников перед воротами было уже не спасти. Их свалили наземь, и над каждым нависало полдюжины перепачканных кровью порченых, что вновь и вновь вонзали в бездыханные тела острые когти, разрывая плоть, будто бересту.

Только молодой, насмерть перепуганный безбородый сварт был еще жив и отчаянно пытался вырваться от обезумевшей твари, что вцепилась зубами ему в ногу и не хотела отпускать добычу, несмотря на то, что сама была объята буйным огнем. Не раздумывая, Феор бросился к нему, вонзил меч в шею нелюди и со всей силы рубанул наотмашь еще одного, что налетел сбоку.

Они вдвоем остались у врат против целой оравы скитальцевых прихвостней. Живые и мертвые, одурманенные запахом крови и животным страхом. Лица были темны, глаза пылали яростью. Один вдруг выскочил в передний ряд и огласил округу таким горловым клекотом, от которого сжалось в комок бешено колотящееся сердце.

«Не уйти», – придавила безнадежная мысль.

Тут раздался чей-то короткий окрик, и сверху засвистели стрелы – это опомнились дружинники из надвратной башни. Слитный залп ошеломил толпу. Твари прижимались к земле и жалобно подвывали, стараясь уберечься от рассерженных железных ос, однако нашлись и такие, которых укусы эти только распалили. С удвоенной прытью они кинулись на Феора.

Размашистыми ударами первый советник отогнал ближних, после чего потащил свободной, истекающей кровью рукой раненого в сторону, к бревенчатой сторожке, что лепилась к крепостной стене. Рядом был подъем на боевую галерею, откуда уже спешила им на подмогу воротная стража и дозорные, караулящие соседние участки стены. Лучники выстроились на ступеньках и пускали стрелы с широким наконечником одну за одной, почти не целясь.

Только затащив раненого на самый верх, Феор урвал краткий миг, чтоб отдышаться. Его била крупная дрожь. Он выглянул из-за деревянной ограды и увидал, что не все порченые оказались агрессивными: некоторые повалились наземь прямо у ворот и сжимали головы руками, другие рыдали, стоя на коленях, кто-то катался по земле и истошно вопил. Казавшаяся поначалу большой толпа быстро редела.

Немногие порченые полезли к сторожке, прочие разбежались кто куда – звероподобные фигуры их, облаченные в окровавленные тряпки, на четвереньках бросились на улицы, оглашая взбудораженный город диким визгом. Там их встречали и принимали на щиты сбиравшиеся на сигнал сварты.

От лестницы порченых наконец отбросили, и скоро дружина во главе с Феором нагнала и нанизала на копье последнего вторженца.

– Давайте к западным! – крикнул он ратникам, окинув взглядом усеянную мертвыми телами площадь перед воротами. Были там и свои: истерзанные, разорванные, истекающие кровью, и те, кого направляла скитальцева воля.

Вдали еще слышались грозные отзвуки колокольного боя.

***

Гон, позволивший незаметно скрыться Палетте, пробудил великое множество порченых. Снег сдержал их прыть, оттого, видно, так поздно они добрались до столицы. Старожилы твердили, что они ходят тайными тропами, которые ведомы только тем, у кого в глазницах застыл безмолвный мрак. Ни один из отправленных другие четверти Дома разъездов, что мог бы заранее оповестить о грядущей напасти, в Искру не вернулся.

У северных ворот тварей заметили издалека и не подпустили близко к стенам, восточную же часть города защищала лента незамерзающей речки Студеной. И только у врат, что смотрели створом на Город Тысячи Башен, разразилась настоящая бойня. Порченые нагрянули, когда внутрь въезжал длинный торговый караван, везущий зерно, вина и пряжу. Хвост его уже почти скрылся за воротной аркой, но тут у последнего фургона откуда-то родилась нелюдь. Порченые задрали лошадь, и оставшийся без тяги фургон не дал до конца запереть ворота. Немногочисленный отряд свартов поставил живой заслон и яростно защищался, пытаясь пробиться к нему, но порченые лезли в дыру и все прибывали. Скоро у стен Искры их показалось столько, что и снега стало не видно. Даже у тертых, стреляных ратников глаза полезли на лоб – никогда на скитальцев зов не откликалась такая гурьба сквернецов. Их были сотни и сотни.

Феор прибыл туда с Сивуром и тремя дюжинами конных ратников и увидал, что не только бурые плащи прикрывали грудью подходы к утлым домишкам. С ними в одном строю поднимали щиты и другие, облаченные в теплые меховые шубы, а также высыпавшие из домов горожане, кто – в кольчуге, кто – в старом стеганом доспехе, а кто и вовсе в одном толстом кафтане. Подав свистком сигнал, чтоб освободили дорогу, Сивур бросил в атаку закованных в броню, специально обученных к тарану лошадей, и разметал напиравшую массу порченых. Защитники воспряли духом и скоро оттеснили врага за стены.

Волны нелюди отхлынули к полям, и дружина наконец смогла передохнуть, позаботиться о раненых, свезти тела погибших. От усталости воины валились прямо в снег и потом долго не находили сил подняться.

– Мастер Тимпай приветствует достойнейшего! – окликнул Феора коротыш овчинной шубе до самой земли и низко поклонился.

Первый советник тотчас узнал слугу знаменитого храмовника. Сам же Тимпай в боевом доспехе и кольчужном шлеме стоял рядом. Щит на руке его треснул, у ног валялись обломки копья, он был залит кровью, однако вид у него при этом был величественный и невозмутимый. Он будто совсем не утомился.

Феор тепло обнял их.

– Да рассеется мрак, славные воители. Вы как всегда вовремя. Второй раз мы в долгу перед вами.

Оказалось, что Тимпай за те недели, что выслеживал Великого Змея Нокташа, вполне усвоил диалект снегов и уже мог сносно на нем изъясняться и временами, по обычаю южан, вворачивал в речь затейливой красоты словеса и яркие, точные сравнения.

Он склонил голову в знак почтения и ответил:

– Привет тебе, Феор, первый советник владычицы Аммии, благородный вельможа Дома негаснущих Звезд! Сам светозарный Шульд направлял мое копье и клинки тех братьев, что стоят перед тобой. Я рад вновь вернуться под ваш гостеприимный кров. В добром ли здравии светлейшая княжна Аммия?

– Сама Хатран хранит нашу княжну. Аммия примет тебя, как только появится возможность.

Иное говорить при всех было нельзя. Лишь коротко Феор шепнул Тимпаю, чтоб не задавал вопросов насчет княжны, и отослал его со слугой к себе домой, дабы там он смог отдохнуть и наложить повязки на боевые раны.

Вновь множество забот свалилось на Феора и Сивура. Потери оказались велики – Мана в это утро призвал к себе сразу два десятка отважных свартов. Нужно было искать родных, хлопотать над размещением новых раненых, сбирать умелый охочий люд, чтоб пополнить дружину. Некоторые малые отряды решено было отправить к соседним селам, дабы сопроводить всех в город, под защиту стен. Правда, надежды на то, что кто-то может выжить против такого воинства оставалось мало. Видевшие все своими глазами говорили, что столь большую силу скитальцевы вестники наверняка набрали на подступах к Искре, где к речке лепилось немало дворов – их защищали лишь вострый тын и облитая водой, заледеневшая круча. Именно поэтому большинство из тех, кто явился к стенам столицы, не вполне обратились в чудовищ и на людей не кидались. Они были лишь зачарованы зловещей властью вестников, но зверьми еще не стали. Оттого не сразу приметили опасность дозорные у южных врат и не остановили своего потерявшего разум командира.

Со всех улиц доносилось безутешное причитание. Многие хлынули к площади, куда свозили тела для последнего прощания. Феор не решился разгонять эту толпу, знал, что никакие угрозы и наветы не помогут. Нашлись бы и те, кто с радостью отдал Мане жизнь, только бы еще несколько мгновений не выпускать из объятий родного, холодеющего уже тела.

– Палетта с Аммией ведь тоже могли не уйти, – поделился Феор опасениями с Иммом.

Они почтительно стояли в сторонке, с великой скорбью провожая взглядом матерей и жен, что падали ниц перед погибшими и в горестном плаче воздевали руки к небесам.

– Не один Тимпай обладает тайным знанием. Наверняка она тоже умеет отваживать порченых: силой или разумом, – покачал головой Имм.

– Тогда и от посланцев наших она легко отобьется.

Лысый служитель Шульда на это ничего не ответил.

К сумеркам стали возвращаться из ближних селений первые сани – одни полные народа, другие – пустые, в тех селах некого уже было спасать.

Только когда над городом повисла ночная дымчатая синева, Феор с раскалывающейся головой наконец вернулся домой, но к удивлению своему Тимпая не нашел – оказалось, что храмовники ушли в лечебный дом и целый день помогали там. Он послал за ними, и за ужином поведал Тимпаю последние новости. Внимая ему, лысый служитель Ордена качал головой, вздыхал и укрывал лицо руками – такой знак часто творили набожные южане. Лишенный работы толмача слуга его сидел смирно и молчал, изредка поддакивая своему мастеру.

– Болезнь все-таки пришла. Этого я и боялся. Светозарный Шульд испытывает нашу веру, – сказал Тимпай.

– Знаешь ли ты, что первым принес в город поветрие твой мальчишка-гонец? Он сгорел в лихорадке, едва воротился, а от него подхватил заразу Шатар и прочие.

Храмовник от такой новости побледнел.

– Как?! Тот ясноликий юноша болел, это верно, но вовсе не поветрием! Сердце его терзала любовь, ведь в одной из деревушек ему приглянулась хозяйская дочка. Я отпустил его… Неужели он явился пораженным хворью?

Феор кивнул.

– Ох, что натворил я, недостойный глупец, посрамивший отца своего и весь Орден! – схватился за голову Тимпай.

Он принялся поносить себя, хлопая по коленям и всплескивая руками, и Феору нескоро далось его остановить. Первый советник попросил поведать, чем окончились поиски Великого Змея. Когда храмовник успокоился и выпил горячего медолюта, он начал рассказ:

– По следу Нокташа мы двинулись на север, словно жемчужины, нанизанные на нить судьбы. Змей редко уходил на большую глубину, и потому почти всегда мы видели пред собой полосу вздыбленной, изрытой земли. Я знал, что сила змея не безгранична, скальная порода ему не по зубам, а потому он должен был повернуть налево и тем самым обогнуть Хладные Пики – башни из льда и скорби, которые мы уже давно лицезрели пред собой. Мы пошли наперерез и не прогадали, но, о коварство! В один день змей протащился прямо у нас под носом, а в том месте трудно было устроить западню, хоть мы и пытались. Нокташ ушел, а нам, жалким ишакам, неспособным на самое простое дело, снова пришлось догонять. Отряд миновал поворот на град, что зовется в ваших краях Седым Загривком, и дальше с левой стороны стал обходить Хладные Пики, где ветра завывали, точно злые духи – предвестники смерти. Множество дворов и селений мы встречали, но змей их не трогал. Когда они оказывались прямо на пути его, он внезапно поворачивал, будто юркий мангуст, пробирающийся по саванне. Это навело меня на мысль, что хозяин у зверя может быть вовсе не тот, которого мы себе представляли.

– Что ты имеешь в виду?

Тимпай поднял вверх указательный палец.

– Позволь, досточтимый Феор, я сперва доскажу историю нашего похода, хоть он и не увенчался успехом. Знатоки тех мест поведали, что севернее деревушек искать нечего, потому провизией мы запаслись впрок, а коней оставили и хорошо заплатили за их постой. Вместо них взяли нарты и собак, чьи глаза сверкали янтарем в снежной мгле. А снег повалил густо и стал слепить, приходилось держаться леса, цепляясь, будто за нить из божественного ковра Сандура, чтобы сохранить верное направление, ибо в открытом поле не мудрено было вовсе потеряться. Но чем дальше мы уходили, тем чаще теряли след – сугробы росли день ото дня и скрывали разверстые ходы змея. На третьи сутки мы совсем отчаялись и стали замерзать, как остриженные овцы. Знавший те места старый сварт повел нас лесной тропой к домику нелюдимого охотника, имени которого я не упомнил. Но там мы наткнулись лишь на скорбящую вдову его – мужа, по ее словам, сожрала большая подземная тварь не далее, как два дня назад. Бедная женщина, плача и терзаясь от душевных страданий, рассказала нам, что не так давно супруг ее ходил на межу продавать трясущему монетами скупщику мед, воск и пушнину, и там где-то подхватил странный недуг.

– Поветрие?

– Ты проницателен, как сам Гюнир! Мы нашли пролом в земле и тщательно осмотрели его, но то был последний раз, когда удалось обнаружить след хитрого зверя, что будто смеялся над нами.

Тимпай выудил откуда-то черную пластинку размером с ладонь взрослого человека и показал Феору. Это была чешуйка, увесистая и твердая как сталь. Первый советник, близоруко щурясь, поднес ее к лампе и подивился, как переливается она всеми цветами радуги.

– Я рассылал выглядывать поля на все стороны света, но гонцы возвращались ни с чем и разводили руками. Идти дальше было опасно. Я поговорил со старыми, мудрыми ратниками и следопытами и решил поворачивать. Шульд так и не подарил нам удачи в этом странствии.

– Что же ты заключаешь из всего этого?

– Солнцеликий ясно дал мне понять, что зверь чует тех, кого поразила болезнь, и пожирает только их, словно сама гнилостная скверна притягивает его.

Феор нахмурился и с сомнением покачал головой.

– Как же Шелковица? Мы не нашли там ни одного тела с признаками белого поветрия.

Тимпай закивал и вновь воздел указательный палец вверх.

– Верно! Потому что всех их поглотил Нокташ, будто ворон, что кидается на падаль!

– Ну, нет! Так можно объяснить все что угодно, – замахал руками первый советник.

– Я не берусь утверждать. Это лишь догадка, легкая, как дуновение ветерка в летний зной.

– Куда же направился змей? Севернее тех мест совсем нет людей. Там лишь мертвый океан извечных льдов.

– Если моя мысль верна, то Нокташ будет и дальше искать порченых по всей земле вашей.

– Значит, он может, явиться и сюда…

Тимпай сокрушенно закивал, потом вдруг вскинулся и ударил себя в грудь.

– После того, что натворил, я клянусь, что останусь здесь и буду защищать град этот, покуда дух мой не упорхнет в небеса и последняя капля крови не оросит снега!

Тут на дворе послышался конский топот, дверь распахнулась, и в дом влетел задыхающийся служка с выпученными глазами. Феор и храмовники разом вскочили.

– Чудище пришло! Разъезд с южного хода видал его у Еловой горы! – выпалил юнец.

– Чудище?! Какое?! Неужто змей?!

– Нет! По земле ползет! Высокое, как мельница!

Следом вновь загудел в наступившей ночи гулкий колокольный звон.

Глава 20 – Сердце на двоих

Сквозь пелену сновидений донесся далекий знакомый голос. Она открыла глаза, подняла голову и подивилась тем, куда на этот раз занесла ее подружка ночь. Под ней мягким пухом расстилалась невиданного размера кровать с белоснежной простыней, на краю ее забытым горным хребтом покоились скинутое во сне одеяло и груда подушек, дутых, как грозовые тучи.

Девушка отвела плотный балдахин, затемнявший ее птичье гнездышко, и зажмурилась от непривычно яркого света, заливавшего комнату. Легкий весенний ветерок ласково трепал шелковую занавесь на окнах перед ней – таких широких, что при желании в них мог забраться и медведь. Она свесила ноги с кровати и тотчас обнаружила, что вместо шерстяных соккров на ней длинные, тонкие и тягучие хосы до самых бедер. Такой одежды у нее отродясь не было.

По мягкому ворсу ковра она подлетела к окну, но снаружи все застлал молочный туман, и дальше собственной руки ничего не было видно, только мутное солнечное пятно едва проглядывало сквозь эту белесую пелену. Она вдохнула напитанный влагой терпкий воздух и тотчас поняла, что далека от родного дома.

Какое-то время она разминала затекшие плечи и поясницу, пытаясь выловить в бушующем водовороте мыслей воспоминания о том, что с ней приключилось. Но чем глубже она погружалась в память, тем сильнее ужасалась ее разорению. Даже собственное имя вспомнила с трудом и какое-то время вертела на языке, произнося так и эдак.

«Аммия? Разве так меня называли? Хм. Вроде бы да».

Разобравшись с этим простым делом, Жердинка осмотрела покои и поразилась их богатству и аляповатости. Стены были обтянуты настоящей парчой, в одном углу возвышались тонкогорлые кувшины в рост человека, на которых пестрели разноцветные причудливые узоры, в другом – поблескивали окованные золотом сундуки. На прикроватном столике виднелось несколько резных шкатулок, полных жемчуга и самоцветов, а рядом – серебряный кубок, украшенный незнакомыми вензелями, и графин с рубиновым вином, попробовать которое она не решилась.

От массивного, чернеющего медвежьей пастью камина веяло теплом, что отгоняло сырость. Она присела возле него, поворошила угли кочергой, дунула, и лицо ее вмиг озарилось багровыми отблесками. Отчего-то ей захотелось подольше поглядеть на огонь. Пламя будто проявляло тайные знаки, от которых воспоминания ее мало-помалу слетались к нему, как мотыльки.

Таинство. Черное солнце. Палетта. Тряпичник.

Аммия помнила тот чудовищный, поглощающий все и вся рев, что пронесся над Лысым холмом, будто ураган, помнила облаченных в черное фанатиков, покорно лишивших себя жизни, дабы свершилось нечто, задуманное их госпожой. Нечто, чего Аммия разуметь была не в силах. Сама она чувствовала себя вполне здоровой: руки, ноги на месте, ничего не болит, даже накатившая в тот день головная боль оставила ее.

Двери легко поддались. Она сошла по ступеням к коридору, такому громадному, что по нему могли проехать четверо всадников в ряд, не задевая друг друга. Вокруг стояла полнейшая тишина. Все в этом великаньем дворце словно забыли об ее существовании.

По начищенному до блеска, искрящемуся камню, которого на севере не знали, озираясь, как простушка, не видавшая ничего, кроме землянки, стада овец и выпасного луга, она зашагала мимо пузатых комодов и изящных столов с витыми ножками, на которых благоухали нежностью голубоватые, будто только что сорванные цветы в хрупких стеклянных вазах. Картины и гобелены в резных рамах украшали коридор на всем протяжении, подчеркивая непозволительную, безумную, волшебную роскошь. Дивные пейзажи, портреты выряженных в невиданные одежды мужей и девиц со строгими и надменными лицами, воины, закованные в зеркальную сталь, горделивые венценосные правители, что с помоста воздевали руки над толпой – от буйства красок у Аммии зарябило в глазах.

Посреди этого радужного соцветия особняком выделялось одно написанное углем полотно, сюжет которого показался ей знакомым. Изображена на нем была укрытая призрачным облачением костлявая нескладная фигура, что держала в руках какой-то сверток, больше всего походивший на замотанное в пеленки дитя. За спиной их вдаль простиралась утопающая во мраке не то земля, не то вода, подернутая волнами. Приглядевшись, Аммия сообразила, что весь задний фон представлял собой складки их странного савана. Голову человека – она не знала, мужчина это или женщина – окружал ореол света, не затронутый углем, а лица его не было видно совсем, отчего картина производила гнетущее впечатление. Аммия никак не могла вспомнить, где раньше видела подобное.

С трудом она оторвалась от холста и двинулась дальше.

Проход ветвился на четыре стороны, и глаза разбегались от того, сколько тут места и как всего много. Девушка решила заглянуть в одну из комнат и окаменела, воззрившись на целые шеренги высоченных шкафов, доверху набитых увесистыми фолиантами и свитками. Глаза ее загорелись. Она впорхнула было внутрь, но сзади вдруг вновь послышался чей-то голос.

Разом позабыв про книги, Аммия выскочила в коридор и двинулась на звук. Скоро она добрела до зала столь обширного, что не сразу ей хватило храбрости войти. Жердинка ощутила себя крохотным муравьем, что прополз под дверью и очутился в бесконечном большом и пугающем жилище исполинов-людей.

Мощные рельефные столбы подпирали арочный потолок, лишь контуры которого проступали во тьме. Зеркальный пол скорее походил на ледяную гладь реки и слепил глаза. По боковинам зала слабо светились выложенные разноцветным стеклом окна.

Здесь тоже царила пугающая тишь.

– Эй! Есть люди?!

Голос ее разнесся по залу и отозвался громким эхом, но ответа не было. Людей будто смыло приливной волной, не оставившей ни следа, ни пылинки, ни грязного пятна – всюду завладела ослепительная белизна и безжизненный мертвенный холод.

Аммия принялась рассуждать, куда же ее забросило. Богатейшим городом во все времена слыл Теим, что некогда стоял на пересечении множества торговых путей. Он уже много лет как превратился в пожранный чумой могильник, но, может, ее занесло в прошлое, в те времена, когда властители Теима были на пике могущества. Изысканное великолепие убранства, затейливый орнамент на золоченых рамах, незнакомые мотивы рисунков на коврах – всего этого нельзя было представить ни в Городе Тысячи Башен, ни в Сорне, ни в Приречье, ни тем более в Искре. И все же часто ли на юге стоит такой густой туман? Был бы с ней Феор…

Тут вдалеке у последней в ряду колонны показалась чья-то щуплая фигура. Сперва Аммия перетрусила и спряталась, но потом смекнула, что она лишь невесомая тень, и ничего ей не грозит. Она выглянула из-за колонны и сообразила, что это всего-навсего ее отражение в гигантском зеркале, вставленным в широкий дверной створ по центру зала, отчего он представлялся вдвое больше.

Подобных зеркал она еще не видала. Умельцы Дома Негаснущих Звезд могли прилично шлифовать и полировать бронзовые диски, но отражение в них выходило мутное и расплывчатое. А в этом произведении высокого искусства можно было разглядеть каждую деталь.

Зачарованная Аммия подошла поближе и вдруг замерла на месте. Двойник помахал ей. Аммия с изумлением покосилась на собственную опущенную руку, потом вновь перевела взгляд на зеркало. Ей не почудилось. Та, вторая Аммия, перестала повиноваться и повторять ее движения. Теперь жила собственной волей.

Худенькая светловолосая девушка с миловидным лицом, обряженная в точно такое же платье, что и на ней – с вышитыми красной нитью переплетающимися узорами на переднике, остановилась у самого края зеркала, не сводя с нее взгляд. Под густыми бровями сверкали прищуренные в улыбке любопытные темные глаза, тонкие губы на бледном вытянутом лице чуть приоткрыты. Это была она – Аммия, какой она себя знала.

– Здравствуй же, сестрица! Вот ты наконец и пришла, –лучезарно улыбаясь, произнесла девушка в отражении голосом веселым и звонким, будто воды горного озера.

– Кто ты? – осмелилась спросить настоящая Аммия, как только оцепенение спало.

– Разве ты не узнаешь меня? – хихикнул двойник.

Осторожно, мелкими шажками Аммия стала приближаться. Теперь она ясно видела, что черты лица девушки все же отличаются от ее собственных, и спутать их можно было только издалека. Да и глаза ее как-то странно поблескивают.

– Не узнаю. Что это за место?

– Тебе должно быть виднее, – пожал плечами двойник, – Наверное, ты так перепугалась, что сама сотворила его в своей голове и укрылась там. Ты спишь. Я называю это Бархатным сном. Я давно ждала, когда ты меня найдешь.

– Бархатный, – повторила Аммия, силясь понять. – Но откуда ты взялась?

– Ты меня не помнишь. Я твоя сестра.

– Сестра? У меня нет сестры.

– Есть, – уверенно закивало отражение.

Аммия нахмурилась и сжала губы в узкую полоску. От двойника не исходило ни капли угрозы, но разговор этот отчего-то показался ей жутким. Он будто открывал ей давно забытые тайны, ведомые разве что ночной тишине.

– Ты врешь! У меня нет никакой сестры! Можешь оставаться в своем зеркале!

Жердинка повернулась и хотела было уйти, но тут двойник рассмеялся:

– Так в зеркале находишься как раз ты, а не я.

– О чем ты говоришь? – отозвалась Аммия, и до нее вдруг стало доходить. – Хочешь сказать, что с твоей стороны в зеркале видно меня?

– Конечно.

– Хм, занятный сон, – фыркнула Аммия, – Похоже, самый обычный, ненастоящий.

– Ты сама знаешь, что настоящий.

Двойник подошел вплотную и уткнулся в зеркало носом, и тут Аммию проняло холодом. Ее буравили не отнюдь карие, а искрящиеся, фиолетовые глаза, которые издалека трудно было разглядеть.

Девушка в отражении улыбнулась, отвесила глубокий поклон и стала кружиться в танце, прихватив подол платья. Ее распирало от смеха. Наконец она не выдержала, остановилась, уперла руки в колени и прыснула.

– Видела бы ты свою рожу. Будто вместо себя козу в отражении нашла.

Сотрясаемая дрожью Жердинка долго не могла вымолвить ни слова. Все происходящее перестало казаться ей нелепой игрой разгоряченного разума.

– Ты ясноглазая…

Десятки лет на севере не видели ясноглазых. Истории о них превратились в байки, какие рассказывают за кружкой хмельного меда у очага, чтобы потешить заскучавших знакомцев. Она, конечно, и сама принадлежала к роду ан Эффорд, что вел непрерывную линию из глубокой древности, но ясноглазый одним своим видом доказывал, что в нем течет божественная кровь первых людей, что лицезрели самого Гюнира. Даже просто смотреть на ясноглазого представлялось чем-то громадным и необъятным.

– Как тебя зовут?

– Меня зовут Ханти.

– Ты правда моя сестра? Родная?

– Да.

Жердинка покачала головой.

– Мама умерла сразу после родов.

– Так и есть, – ответила Ханти, улыбка ее погасла. – Но она родила двух, а не одну.

Сбитая с толку Аммия сглотнула, опустила взгляд. Ведь так на самом деле могло быть!

– Ты умерла?

– Нет. Отец спрятал меня здесь, в Бархатном сне.

– Зачем?

– Он боялся. В тебе только человеческая природа, а во мне осталась частичка изначального пламени, в котором был сотворен мир. Ты же знаешь, какая охота открылась на ясноглазых. Он думал, что так будет безопаснее.

– Ты была здесь пятнадцать лет? Как же ты жила?

Ханти пожала плечами. Фиалковые глаза ее стали печальны.

– Я будто спала все это время и видела сон. Я ведь жила вместе с тобой и смотрела на мир твоими глазами.

– Ты знаешь все обо мне?

– Да, но память у меня своя.

Жердинка отвернулась, насупилась и скрестила руки на груди. Все это не укладывалось в ее голове. Да и взгляд Ханти, пылающий и пронзительный, какой-то нечеловеческий. Она не могла его выдержать, попросту боялась.

– Мне все равно не верится. Я брожу по снам и разговариваю с зеркалом в месте, которого не существует. Я вижу ясноглазого. Ясноглазого! Наверное, я сошла с ума, вот и все. Эти истории про ясноглазых просто сказки.

Ханти молчала.

– Почему же ты не выйдешь в наш мир? В мой мир, – спросила Аммия.

– Я не могу. Меня там нет. Вернее, могу, но если только мы поменяемся местами. Если я буду вместо тебя.

Жердинка резко повернулась к ней, лицо ее исказила гримаса отвращения.

– Что? Ты не шутишь? Поменяться? Никогда этого не будет!

– Я и не прошу об этом, – покорно произнесла Ханти. – Я знаю мне отсюда не выбраться.

Но Аммия уже не слушала. Она бросилась вон из зала, закипая от злобы и негодования, взбешенная одной мыслью о том, что это лживое чудовище из зеркала, кем бы оно ни было, может завладеть ее телом, да еще и прямо посмело заикнулось об этом.