Текст книги "Да родится искра (СИ)"

Автор книги: narsyy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

– Не Скиталец? Я всегда думал, что они поклоняются ему.

– Нет. Нечто иное. Оно воздаст по заслугам тем, кто помогал или препятствовал ему на пути становления – одних наградит, других покарает. Эти фанатики без колебаний сотрут в порошок всякого, кто встанет у них на дороге.

– Про них говорят, что они истребляют ясноглазых и платят серебром за каждого бедолагу с фиолетовыми зрачками, которого им приведут?

– Про них. Как и мы, они ищут способ пройти через пелену мрака.

– Зачем? – поскреб бороду Феор.

– Я не знаю. Быть может, жаждут умертвить Гюнира или заручиться помощью Скитальца.

– Не они ли обосновались в Горсахе?

Имм закивал.

– Там их главное прибежище. До Завесы рукой подать. Но скверна их сильно растеклась по миру. В прошлом году они добрались до самых Башен, скопили там огромные силы и богатства, а теперь не стесняются бороться за власть с самим наместником.

– Что же они делают с ясноглазыми?

– Разное. Убивают, калечат, пытают, сцеживают всю кровь до последней капли. До сих пор тайна им не покорилась. Но сейчас ясноглазых почти не осталось.

После паузы Имм наклонил голову.

– Почему ты спрашиваешь про ясноглазых? Княжна не из них. Никакой ошибки здесь быть не может.

Феор подумал, что не худо будет пойти на откровенность до конца. Он был уверен – Имм не выдаст секретов рода Эффорд.

– Аммия вела со мной необычные беседы. Однажды она сказала, что видит прошлое и может путешествовать во снах. Я списал все это на плод фантазии и ребячество впечатлительной девочки, но она не отступается от своего.

Имм внимательно выжидал продолжения, не выразив на лице ни крупицы удивления.

– Ты ведь помнишь ту неясную суматоху, которая случилась при рождении Аммии. Слишком много было таинственности, слишком много нервов и подозрений. Хаверон мог каким-то образом скрыть ее происхождение.

– Пойми, нет никакого средства, чтобы поменять ребенку природу и цвет глаз. Ни настои, ни зелья, ни колдовство. Аммия – обычный ребенок.

– Наверное, ты прав. Но все же, речь идет о безопасности наследника Дома. Нельзя проводить подобные ритуалы из-за обещаний людей с сомнительной репутацией. Что будет, если на севере не останется никого из рода Эффорд?

– Не стоит торопить события. Разумнее подождать записей из Седого Загривка. Может статься, что сомнения наши напрасны, а ритуал – только произношение ничего не значащей клятвы. Это пойдет на пользу. В сердцах людей вновь родится искра надежды, как было во времена расцвета Ховеншора. Феор ведь помнит те дни. Сколько великих героев проявило себя в ту золотую пору… Дейк Бронзовая Кожа, Анкю Беззаботный, Одноглазый Ромир. Целые поколения росли на их подвигах. Если веками прозябать на окраине мира, никто и никогда не отправится вызволять из заточения Сына Пламени, а род человеческий будет угасать, пока вовсе не прервется.

Стараясь не выдавать свое отношение к вероучению Имма, Феор откинулся на спинку стула. Мантры про спасение Гюнира он слышал с самого рождения. Мир вокруг погибал, а люди так настойчиво твердили об этом, словно великий поход состоится не иначе, как через месяц или по крайности следующей весной. И конечно, никто ничего не делал, полагая, что стоит только немного обождать, и обязательно явится герой в сияющих доспехах, который избавит мир от скверны. Сам он еще с юношества перестал тешить себя подобными сказками. Нидьёр давно не принадлежит людям, и нет никакой волшебной силы, что очистит его от порождений Скитальцевой чумы. Про богов пора забыть. Если кто и поможет человеку, то он сам.

– Ты не был так спокоен на совете. Теперь ты будто защищаешь эту идею с ритуалом, – осторожно поддел Феор.

Имм развел руками и поспешил рассеять его подозрения.

– Я взвесил все за и против. Тот, кто не способен изменить свое мнение, не сможет отличить хлеб от навоза и Сына пламени от последнего дурака.

Первый советник поджал губу.

Снова цитаты. Сначала Тильн, теперь Имм. От этих ходячих собраний замысловатых поговорок нигде не уберечься.

Феор уяснил для себя, что прямой поддержкой в борьбе с Раткаром здесь не заручится. Против самого регента настроить Имма нечем, а Палетту храмовник не считает врагом, хоть и относится к ней холодно и с некоторым подозрением.

– Что ты намерен делать, Феор? – спросил Имм, когда он уже собирался уходить.

– Как и раньше. Служить законному правителю, – пожал плечами первый советник, уйдя от прямого ответа.

Монах понимающе закивал.

– Будь осторожен, друг мой. Будь осторожен. Темен и горек оказался наш век. Давай же не допустим, чтобы потомкам достались времена еще страшнее.

Вдруг со стороны сеней раздался какой-то шум, и, нарушив благолепное безмолвие храма, в трапезную влетел лохматый мальчишка – его поверенный.

– Человек от Тимпая вернулся. Плохой совсем! Умирает! Его в лечебный дом повезли! – с порога затараторил он.

Феор поблагодарил Имма за беседу и поспешил туда.

К длинному дому гридницы была пристроена маленькая комнатушка, где мастер-лекарь Шатар врачевал особо серьезные раны. В ней уже набилось полным-полно народу. В толпе мелькнул и алый плащ Раткара. Его охрана как могла расталкивала и выпроваживала зевак. Все галдели и трещали, перекрикивая друг друга.

– А ну вышли вон! – взревел взявшийся откуда-то Кайни. Только это и подействовало.

Стол был накрыт серой простыней. На нем лежал бледный, как луна, сварт – совсем еще молодой парнишка со светлыми, курчавыми волосами. Дюжина добровольцев две недели назад отправились с Тимпаем по следам змея на северо-восток, и вот теперь один возвратился. Глаза воина были широко открыты, но жизнь в них едва теплилась. Два ученика Шатара обтирали беднягу тряпками.

– Его нашли мои варники у Студеной, привязанного к лошади, – шепнул ему Кайни, – видно, сам себя привязал – понимал, что умирает. Гонцом был.

– Ранен? – спросил Феор у Шатара, который ощупывал кости дружинника.

Лекарь лишь отмахнулся, чтоб не мешали.

– Говори, что нашел. Не молчи, – потребовал Раткар.

Шатар раздраженно отозвался:

– Открытых ран нет, повреждений или переломов тоже. В сознание так и не пришел. То же, что и у Красного Барта.

Тело воина чуть заметно тряслось. Феор разглядел, что простыня под ним уже вся пропиталась потом. По коже первого советника пробежал жутковатый холодок.

– Может быть, у него внутреннее кровотечение? – предположил Феор. – Дюжинный Старкальд рассказывал, как у кого-то из его отряда из ушей пошла кровь, когда они стали продвигаться вглубь тоннеля.

– Кровь всегда видать, даже если она внутри. Синяки, припухлости, почернения, – огрызнулся Шатар.

Вдруг больной издал приглушенный всхлип, забулькал горлом, тело его сотрясла жуткая скручивающая судорога. Глаза сварта широко раскрылись, словно в агонии, кадык задергался. Парень крякнул, застонал, и в один момент его вырвало какой-то вонючей жижей прямо на Шатара, который от неожиданности не успел даже прикрыться.

– Кровь скитальцева! – выругался лекарь.

Все охнули и отпрянули от койки на несколько шагов.

– Что за дикость! – с отвращением скривился Кайни, опуская прикрывший лицо локоть.

Парнишка застыл, лежа на боку. Дрожь больше не тревожила его. Он умер.

Раткар хмыкнул.

– Кажется, здесь смотреть больше не на что. Вот уж действительно помог ваш великий воин-храмовник, – с презрением отозвался он. – Хедвиг, позаботься, чтоб твои люди прочесали местность, где нашли этого. Может, еще кого найдете.

Здоровяк кивнул.

Регент брезгливо обошел стол и направился к выходу, его свита – следом. Прочие тоже быстро потеряли интерес к погибшему.

Не считая Феора и Кайни, в лечебнице остались только служки и продолжавший клясть все и вся лекарь. Шатар торопливо пытался стереть с себя мерзкую слизь, от которой шел тошнотворный запах.

– Была у него семья? – спросил первый советник.

– Нет. Сирота, – ответил один из помощников, вновь укладывающий воина на спину. От страха его руки все еще тряслись.

Этот безумный предсмертный взгляд надолго запечатлелся в памяти Феора.

Глава 12 – Свеча

Домстолли такой важности проходили в Зале Приемов, ибо вместить всех желающих зимой больше было негде.

Раткар добивался широкой огласки. Всю последнюю неделю его слуги разъезжали по деревням и дворам, горланя весть о том, что изменника Астли подвергнут суду и наверняка голова его скоро распрощается с телом. Заодно к ногам фермеров сыпалось рубленое серебро, дабы они еще долго не забывали своих благодетелей и пришли на выручку в случае нужды.

Оттого все утро южный тракт и дорога на Загривок полнились людьми, и зал быстро набился под завязку. Мужики запрудили все окрестные луга, а на пятачке перед воротами было вовсе не протолкнуться. Не смутил жаждущих зрелища ни поднявшийся накануне ветер, ни снег, летевший хлопьями в лицо. Они горячили себя медом, распевали песни и, пока не началось действо, выходили помериться силой на кулаках.

Внутри стоял запах крови.

Полосы блеклого света, лившиеся из узких окошек, пронизывали зал крест-накрест, а развешанные на опорных балках масляные лампы и длинные тонкие свечи рождали по углам красноватый полумрак.

Немалую часть собравшихся составляли дружинники Раткара. Чтоб утихомирить наиболее громких и недовольных, они не стеснялись отвести плащ и показать рукоять клинка, но даже окрики стражи не могли заставить мужичье галдеть и перешептываться, делясь самыми невообразимыми слухами. Такого переполоха не случалось давно.

Невнятное бормотание временами прорезал чей-то надсадный кашель, отчего Аммия каждый раз вздрагивала. Ее жутко потряхивало от этого сборища. Дурные мысли так и вихрились в голове, едва она представляла, что сегодня должно произойти. Жердинка зябко ежилась и кляла себя, что не надела одежду потеплее платья с меховой подкладкой и шерстяных чулок.

В великом волнении княжна переводила взгляд с одной части толпы на другую, стремясь угадать, кто придет на выручку, когда Феор подаст сигнал. Вот на правой стороне знакомые лица – это закипают от гнева остатки глиняной дружины. Они обступили жену Астли – Сафрид, крепко-сбитую бабу, гордую и сильную. Судя по каменному выражению лица, она была уверена в невиновности мужа и в том, что честь его получится отстоять. На ухо ей что-то шептал Феор. Позади них, вокруг соляного короля устроились его ратники, а в самом углу жались к стене корабелы из Дома Сельдяного Хвоста. Аммия улучила момент, чтобы коротко кивнуть Натану, и он чуть поклонился в ответ.

Ее малое войско перемежали случайные низовцы и бедняки, которые отстояли у входа всю ночь, чтобы попасть в зал в числе первых. Аммия не сомневалась, что их нагнали распорядители Раткара, дабы не дать развернуться защитникам Астли.

Оружие с клинком длиннее ладони при себе могли иметь только дружинники, а потому прочим в решающий момент придется довольствоваться поясными кинжалами.

Левую, большую часть зала, занимали противники воеводы: сварты из Седого Загривка и лихие люди, охочие до серебра. На лицах их читалось ожесточение. Они упивались неизбежностью скорой расправы, переглядываясь, перемигиваясь, скалясь от дурных шуток, кивая друг другу и поддразнивая бурых плащей.

Княжна робко надеялась лишь на то, что план Феора увенчается успехом, и бойни удастся избежать.

Не так давно возле нее восседал Харси. Теперь же кресло принадлежало Раткару, братоубийце. Он прибыл даже раньше, чем привели Астли. Как всегда безупречный с виду: в богатом платье, лощеный, с зачесанными назад волосами. Под лисьим меховым плащом выдавалась белоснежная туника с узорчатой вышивкой, перехваченная наборным поясом, что оттягивали инкрустированные драгоценными камнями ножны – предмет восторгов и зависти многих свартов. Раткар не выказывал никаких признаков тревоги.

Слева от регента, подле молодого писца, в большом кресле беспокойно ерзал Первосуд. Судя по нездоровому цвету лица и кругам под глазами, выспаться в меру ему сегодня не удалось. На столе перед ним высились стопки книг в богатом кожаном переплете. Еще одну поменьше он трепал в руках, то раскрывая и водя пальцем по странице, то захлопывая и поглаживая по толстому корешку. Феор уверил Аммию, что от Хатта справедливости они не дождутся.

Бранчливый и едкий характер Астличастенько служил причиной ссор с Хаттом и раньше, а старик был известен своей злопамятностью и склонностью к мести.

– Сапоги регента можно больше не вощить. Их отлично вылизывает этот червяк, – с презрением отозвался о нем первый советник.

Толпа, разделенная проходом надвое, сплетничала и роптала в ожидании. Ждала и княжна, теребя кончик косицы. Сегодня все решится раз и навсегда, успокаивала она себя.

Наконец, открылись ворота. Снаружи потянуло сквозняком. Внутрь залетели крупные перья снега.

Отвадив подальше от входа зевак, четверо стражников, втащили на порог Астли, скованного по рукам и ногам, как какого-нибудь раба. Одеяние его было грязно и кое-где порвано, поседевшие волосы растрепаны. Бывшего воеводу продержали в темнице почти неделю. Он прожигал всех хищным, безумным взглядом исподлобья и был похож на загнанную росомаху, готовящуюся к последней битве.

– Целое представление устроили, – зарычал он и сузил глаза до щелок. – Потешаться вздумали надо мной?

Толпа загудела, заухала.

Стражники крепче вцепились в Астли и силком протащили к Первосуду, рядом с которым на небольшом столике горела сальная свеча в чеканном подсвечнике. На рассвете перед ней целый час просидел Имм, бормоча какие-то монотонные наговоры.

«Это частичка Умирающего Творца тлеет и слушает нас, пред ним лжу творить не следует», – сказывали в старину, ибо знали, что всякий, кто имел наглость соврать, вскоре заболевал, становился добычей диких зверей или принимал лютую смерть от порченых. Некоторые поговаривали даже, что и самого Скитальца им послал Шульд как проклятье, ибо люди отрекались от старых порядков, и не в почете стали в Нидьёре честность и благородство.

Один из стражей треснул Астли сзади по ногам и усадил его на колени. Так поступали только с простолюдинами, но Раткар не отказал себе в возможности очередной раз унизить одного из главных своих недругов.

Воевода задохнулся от бешенства, попытался встать, но его придавили сразу четверо.

– Да я вас! – заворчал Астли.

– К порядку! – накрыл зал грозный оклик Раткара.

Он кивнул Хатту, и тот звякнул в медный колокольчик. Домстолль начался. Придерживаясь одной рукой за подлокотник, Первосуд встал, отвесил поклон правителям, повернулся лицом к людям и поднял книгу к носу. Надтреснутый голос его эхом отозвался от высоких потолков:

– Астли, сына Другви рода Гудран, мы будем судить тебя сегодня в тяжком злодеянии, ибо ты обвиняешься в намеренном убийстве.

– Я никого не убивал, – зашипел Астли, перебивая его.

– Молчи, когда говорит Первосуд. Слово будет дано тебе в свое время.

Хатт продолжил:

– Сразу два свидетеля указывают на тебя и утверждают, следующее. Злоумышляя вовлечь Дом в раздор, свергнуть регента Дома Харси сына Росселя рода Эффорд и самому править вместо него, Астли обманом заманил его на Хаонитовы могилы в засаду…

Народ ахнул, заволновался, и Хатту пришлось говорить громче.

– …где разбойники по воле его перебили отряд князя до единого человека. Позже с помощью оных разбойников Астли намеревался силой захватить власть в столице и утвердить ее на всем севере! – закончил Хатт и уселся на место.

– Вранье! – вырвалось у княжны, хотя в таком шуме слова эти достигли только первых рядов.

Астли на пару мгновений задержал на ней взор, будто изумляясь, что есть еще у него союзники.

– Тише, девочка, – поднял палец Раткар.

Правое крыло собравшихся негодовало. Кое-кто не стеснялся выкрикивать оскорбления и непристойности, а иные, захлебываясь от нахлынувшей ярости, порывались добраться до лжеца и вырвать ему язык.

Ошеломленный Феор даже вскочил с места и грозно нахмурил брови, но Сафрид потянула его за рукав.

– Большей чуши я в жизни не слыхивал! – всплеснув руками, заворчал он и уселся снова.

Сам Астли не дрогнул. Полным холодного бешенства взглядом он неотрывно буравил Хатта, который продолжал выносить обвинение голосом праведным и напористым, стараясь разжечь огонь гнева у самых бесстрастных:

– Это он устроил жестокую и хладнокровную резню, а после попытался переложить вину на нынешнего светоча воли Шульда – регента Раткара, сына Урдара рода Эффорд! Он вызвался быть Преследователем, но лишь опозорил данную ему высокую власть, попытавшись сокрыть всякие доказательства своей причастности к гнусному убийству! Астли делал все возможное, чтобы направить преследование в неверную сторону, а после подговорил сварта по имени Данни, дабы тот бросил открытый вызов на поединок самому регенту! Однако огонь и звезды не терпят лжи, и невиновность Раткара была явлена!

– Кто поверит в эту… – начал было Астли, но несколько ударов дубинками по спине заставили его замолчать.

Вновь поднялся шум, и немало времени ушло на то, чтобы восстановить порядок.

Аммия едва удерживала в себе бурю возмущения. Великий воевода севера, грозный воин и защитник Дома Негаснущих Звезд был очернен, оболган, а тот, кто совершил все эти преступления, спокойно сидит в высоком кресле и судит его.

– Так предъяви же доказательства и развей наши сомнения, мастер Первосуд, ибо обвинения эти очень серьезны! – громко произнес Раткар.

Хатт отвесил чеканный поклон – более глубокий, чем те, которыми он одаривал Харси и даже Хаверона, – и махнул рукой стражникам у входа.

Двери снова отворились, на несколько мгновений наполнив середину зала светом, и взгляды перенеслись на фигуру непримечательного, низенького юноши в грязной стеганой куртке и овчинной шапке. Вид у того был напуганный, под глазом синяк, губа разбита. Он прихрамывал, пока стражник сопровождал его до возвышения. Ему, должно быть, тоже довелось посидеть в темном порубе на жидкой каше и воде.

– Назовись, – приказал Хатт, когда свидетелю поднесли свечу.

– Ротфрид, сын Тальма.

– Кем ты приходишься этому человеку? – Первосуд кивнул на Астли.

– Вестовым служу у него, – ответил Ротфрид, даже не повернувшись к Астли, и после скорбно добавил: – служил раньше.

– Давно ли?

– Поди три года уже.

– Перед битвой у Хаонитовых могил не отдавал ли он тебе странных распоряжений, не просил ли чего?

Вестовой закивал.

Аммия перевела взгляд на Астли. Воевода выпучил глаза на паренька, будто тот пытался оседлать корову, – должно быть, не ожидал, что именно Ротфрид первый оговорит его.

– Велено было отвезти записку. На Сосновую заставу в северную четверть. Быстро, как только смогу.

– Что ты мелешь, щегол?! – взревел Астли. – Ты лжешь!

– Уймите уже его, – скривил лицо Раткар.

С трудом удерживая Астли, стражники запихнули ему в рот какую-то тряпку.

– Когда это случилось? – спросил Хатт.

– Как есть сразу после совета по чудищу у Шелковицы.

– Читал ли ты записку?

– Читать не читал, печать не можно отворять. Да и не умею я читать-то. Не обучен грамоте.

– Вспомни слово в слово, что тебе сказал тогда Астли. Как напутствовал.

– Отвези, молвил, это послание Серому Хельсу в Сосновую заставу. Коня загони, а до вечера чтоб был там.

Толпа ахнула.

– И ты сделал, как сказано?

– А то как же. Погода тогда хорошая стояла, дождя давно не было, я к сумеркам уже до Порогов доехал, а там и застава под боком.

– Ты передал записку лично в руки Хельсу?

– Ему. Он ее отдал какой-то бабе, а та и прочитала.

– При тебе читали?

– Да.

– Значит, тогда ты узнал, что в ней написано. Что там было?

Ротфрид за миг задумался, как будто припоминая.

– Все я не расслышал, да и не помню хорошенько. Баба сказала: послезавтра… Хаонитовы могилы…поедут две дюжины…место выбери сам… отплачу как договаривались.

Аммию глянула на свои руки, стискивающие подлокотники, и поняла, что вся дрожит, и холод тут уже был не причем. На лицах Феора и Сафрид росло недоумение. На их глазах вестовой без всякого стыда предавал своего командира и бормотал то, что вложили в его уста.

Может, у могильника и были разбойники Серого Хельса, но предводительствовал у них Хедвиг, а значит, Ротфрид лгал, ибо у Астли с этим цепным псом Раткара не могло быть никаких связей.

Глаза воеводы превратились в щелки, он чуть кивал в насмешку словам вестового. Ледник все понял.

Сосновая застава славилась хорошим строевым лесом и приносила большой барыш.Располагалась она на полуострове, с трех сторон оберегаемом ревущими потоками Студеной, которая в том месте не замерзала даже в самую лютую стужу. Несколько лет назад тамошний посадник проморгал появление у себя под носом лихих людей, за что и поплатился жизнью. Власть и весь доход прибрал к рукам Серый Хельс, убийца, мародер и налетчик, давным-давно объявленный на севере человеком вне закона.

Он немедленно отказался от всяких сношений с Домом и перестал отсылать подати. По его приказу на узком перешейке выросла грозная сторожевая башня, которая вместе с высоким тыном и рвом закрыла заставу и от чудищ и от людей. Более ни князь, ни странник не могли проникнуть внутрь без позволения новых хозяев. В то время Аммия повадилась занимать место у печи на ратных советах, а потому хорошо помнила эту историю.

Сам Астли называл заставу не иначе как гнойником и подбивал дядю поскорее выкурить оттуда мерзавцев, но Харси медлил. Феор твердил ему, что поход на своих с мечом только укрепил бы власть бунтарей, придал бы правдоподобия их змеиным голосам, и мирные жители заставы, быть может, навсегда бы отторглись от Дома. Тогда князь решил повременить и оставить все как есть, дать вольным людям пожить одним.

«Еще прибегут за помощью, негодяи!», – призывал попомнить его слова Астли.

Как говаривал учитель Аммии, если что-то нарекли временным, оно останется таковым навеки. Сосновая застава по сей день чуждается княжьих порядков и живет своей жизнью, а Серый Хельс даже подбивает соседние селения присоединиться к нему. Оттого возможная связь его с воеводой выглядела издевкой. Астли скорее задушил бы разбойника голыми руками, чем стал с ним разговаривать.

Хатт задал Ротфриду еще несколько уточняющих вопросов, потом призвал к ответу Тильна, командира воротной стражи, который нехотя подтвердил, что вестовой действительно оставил стены города наутро после ратного совета, а вернулся только к вечеру следующего дня.

Народ в зале заволновался.

Тильн говорил спокойно и уверенно, и во всем городе его знали как честного, порядочного мужа. Он не соврет и не допустит, чтоб им помыкали в чужих интересах.

Наконец, дали слово самому обвиняемому. Его подняли с колен, вынули кляп и приставили поближе постамент с тускло горящей свечой. Зловещие тени заплясали на лице воеводы.

Отплевавшись, Ледник обвел глазами всех перед собой, обернулся, оглядел толпу позади, что-то беззвучно молвил жене.

– Говори же, Астли. Чего ты ждешь? – произнес Хатт. Он старался не смотреть в глаза воеводе, ибо свирепый вид его пугал.

– Жду, когда прогремят трубы и возвестят следующий акт комедии. Вы все тут прекрасно знаете, что сказанное – гнусная ложь. Этот малец, которого я считал своим приемным сыном, – с пренебрежением кивнул он на вестового, – видно, решил выслужиться перед новым князьком. Может, тебя сделают дюжинным или даже приказным, если как следует вылижешь зад.

– Злословить будешь в другом месте, – процедил стражник и влепил ему кулаком под дых.

Астли согнулся пополам. Аммия вздрогнула, будто сама ощутила этот удар. Уши ее горели от стыда и дикости происходило вокруг.

– Значит, ты отрицаешь свою вину? – поднял бровь Хатт.

– Да что вы, в самом деле?! – снова подскочил Феор, в котором закипал праведный гнев. – Астли много лет собственной кровью платил за то, чтобы мы все спали спокойно! Какой ему прок избавляться от Харси?! Они часами беседовали с глазу на глаз и доверяли друг другу, как братья.

– Верно! Некоторые брехуны еще от титьки матери не оторвались, когда Астли поднимал щит, чтоб жили вы, неблагодарные! – завопил Кайни.

Правая часть зала горячо поддержала его и одобрительно загудела.

– Никто не обесценивает прошлые заслуги, – спокойно возразил князь-регент, подняв руку. – Отриньте свое добродушие и дружбу, братья. Мы пытаемся доискаться правды.

– Ротфрида я отправлял не на Сосновую заставу, – сказал Астли, когда немного отдышался.

– Куда же он поехал? – допытывался Хатт.

– К одному лесному шаману в Крапивнике, что варит зелья. Моя дочь больна, и все об этом знают.

– Давал ли ты Ротфриду записку?

– Давал.

– Скрепленную печатью?

– Ни к чему печати.

– Значит, записка все же была, – выразительно отметил Первосуд.

– Он привез лекарство! – рявкнул Астли, – Он и это станет отрицать?!

– Не привозил! Ничего я не привозил! – воскликнул паренек сорванным голосом. Он дрожал и растерянно глядел то на Хатта, то на стражей, с двух сторон приставленных к нему.

– А по какой дороге следует ехать, чтобы добраться до этого шамана?

– По северной, – с вызовом ответил воевода.

– То есть, по той же, которая ведет к Сосновой заставе.

Астли презрительно хмыкнул.

– Что бы я связывался с каким-то лесным братом? Чумазым выродком Хельсом? Да вы в своем уме?! Те из вас, у кого еще остались крупицы разума, прекрасно знают, кто организовал засаду на Харси!

– Выходит, один из вас двоих врет, – огорченно вывел Хатт, дабы поскорей сменить тему.

– Сейчас и посмотрим, кто врет. Испытаем наше слово огнем! – воскликнул Астли, чтобы услышали его не только задние ряды, но еще и те, кто ожидал снаружи.

Аммия покоробило. Однажды ей пришлось наблюдать, как двоим дают подержаться за раскаленную кочергу, и запах жженой плоти еще долго мерещился ей. Слышала она и о другом способе подобного испытания, когда спорящих одновременно сажали голой задницей зимой в прорубь. Кто выдержал дольше – того и правда.

– Мы бы спросили самого Серого Хельса, и он рассудил бы вас, да только, к несчастью, Хельс не откликнулся на наш вызов, – с издевкой развел руками Раткар, а после подмигнул Хатту.

– Подожди до испытаний, Астли, – вознес над головой указательный палец Первосуд, – есть еще один свидетель.

Подслеповатыми глазами Хатт высмотрел среди рядов собравшихся человека в лисьей шапке и подозвал его. Поднялся мужчина, не молодой и не старый, одетый небогато, с черными пышными усами и перьевым амулетом на шее. Он пробрался через толпу, встал рядом с переминающимся с ноги на ногу Ротфридом и поклонился.

– Назовись.

– Тура, сын Дьялма.

– Откуда ты?

– Из Сосновой заставы.

Зал охнул, и на какое-то время воцарилась тишина, нарушаемая лишь шипением сала от сжирающего его огня.

– Откуда ты здесь?

– Неделю назад сбежал от них. С семьей вместе. Вот и подался сюда.

Тура лепил слова неспешно, с сельским выговором.

– Есть ли кто в зале, кто может подтвердить твои речи?

– Знаем Туру! Это брат Асвига! С заставы он! – откликнулась в ответ из зала сразу дюжина голосов.

Хатт удовлетворился и кивнул на вестового Ротфрида.

– Скажи, видел ли ты раньше этого человека?

– Видел! И запомнил хорошо! Он грязью меня обнес – до того спешил!

Кто-то в толпе удрученно присвистнул.

– Когда это было?

– Недели две или три поди. На заставу заехал он. Там никого не пущали, а этому ворота открыли, и он поскакал прямиком к дому воеводы.

– Воеводой зовется у вас Хельс?

– Он самый. Хельс по прозвищу Серый.

– И долго ли он пробыл на заставе?

– Смена моя не кончилась, как назад поехал.

– Итак, Ротфрид был на заставе и говорил с Хельсом! – громогласно объявил Хатт и продолжил допрос: – А скажи-ка, Тура, не выезжала ли ваша дружина вскоре после этого?

– Ездили они куда-то. Почти все снарядились, да долго их не было. Поди дня три.

– Где ж они были?

– О том мне не сказывали.

– А с чем вернулись?

Тура хмыкнул.

– С добычей великой возвратился Хельс. Привезли железа много: оружия, доспехов, кольчуг. Погромили какой-то отряд.

Снова разбушевались страсти. Те, кто сидел, повскакивали с мест. Им не терпелось прямо сейчас отправиться к Сосновой заставе, чтобы огнем и мечом отомстить за гибель близких. Они бы накинулись и на Туру, но стража сомкнулась вокруг него кольцом и быстро оттеснила буйных искровцев.

Аммии пришло в голову, что Раткар и Хатт намеренно отводят народный гнев в сторону. Были на Хаонитовых могилах висельники из Сосновой заставы или нет – теперь это неважно. Виновных в жестокой расправе уже нашли, и они непременно ответят за свои злодейства, осталось лишь указать пальцем на того, кто все это затеял.

– Отчего же ты уехал из Заставы?

– Прежде я этим скажу, кому не терпится мне кровь пустить, – кивнул Тура на правую часть зала и глянул на них грозно: – Я простым лесорубом был, а не убийцей. Всю жизнь я честно работал и никому зла не творил. Потому вы меня с этим псами не ровняйте!

Тура стукнул себя в грудь, повернул стан к Хатту и продолжил:

– Брат мой искровец был в том отряде побитом. Узнал я его кольчугу черненую с заплатой. Кровь во мне взыграла, и голову я свернул молодцу, который на себя ее напялил. Ночью забрал жену, детей и удрал. Не пожелал дольше на поклоне оставаться у этой шайки. Убийцам брата я отомстил, да не всем. Есть, оказывается, еще один ублюдок, который всему виной.

Лесоруб указал толстым пальцем на Астли.

– Не на того тычешь! – рявкнул воевода так громко, что эхо его слов сотрясло зал и заставило всех сидящих вздрогнуть.

Даже Раткар напрягся в кресле.

– Стало быть, Тура лжет? – бесстрастно переспросил Хатт, едва ли не впервые посмотрев в лицо Астли. – Уже двое показали против тебя, Астли.

Вдруг он чуть опустил взор, прищурился, потом глаза его распахнулись, и он откинулся на спинку кресла. На сморщенном лице заиграла победоносная ухмылка.

Послышались шепоты, народ загудел и всколыхнулся. Кто-то поднялся со скамей и указывал на Астли, вытаращив глаза. Аммия проследила за взглядами и замерла, едва живая, ведь персты их обратились вовсе не на воеводу, а на свечу перед ним.

Пламя! Быть того не могло!

Пламя погасло! Оплывок свечи посылал к потолку тоненькую струйку дыма, а на лице Астли залегли глубокие тени. Сам он будто не заметил этого страшного знака, однозначно отвергавшего его слова.

Свет снова оправдывал Раткара, и если в первый раз многие усомнились в честности исхода, то теперь даже Аммия почувствовала дурноту. Все окончательно запутывалось.

Но что же она видела во сне? Порождения собственной фантазии? А ведь она уже хотела вмешаться и помочь оговоренному, отвратить от него беду. Слова ее застыли в пересохшем горле.

– Пламя отреклось от твоих речей, Астли! Все узрели это! – торжествующе провозгласил Хатт и протянул руки к возбужденной толпе по обе стороны от себя. Та уже соскочила со скамей, забурлила, словно вода в котелке. Поднялся сущий хаос.

Бранясь, люди бросались к тому месту, где стоял ошарашенный, сбитый с толку воевода. Раткар раздавал приказы дружине, но стражники едва могли удержать поднявшуюся ярость мужичья.