Текст книги "Да родится искра (СИ)"

Автор книги: narsyy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)

Однако вспышка ее прошла так же быстро, как ливень в летний день. Будучи уверенной, что Ханти не сможет пробраться на ее сторону, Аммия прохаживалась по картинной галерее и старалась привести мысли в порядок. Столько головокружительных новостей свалилось на нее, что разум попросту не мог их вместить. Поначалу сон этот показался ей дурным и отталкивающим, а Ханти – несомненным врагом, замышляющим нечто жуткое, но спустя пару сотен шагов Аммия изменила этой мысли.

Ханти упомянула об отце.

Этого оказалось достаточно, чтобы какая-то частичка в груди Аммии треснула и надломилась. Она поймала себя на том, что ей хочется во все это поверить. Хочется! Потому она цепляется даже за такую тончайшую невесомую нить, которая могла бы вновь воссоединить ее потерянной семьей: с отцом, с сестрой. Вдруг она и впрямь ее сестра.

Аммия вернулась к зеркалу. Ханти сидела в том же месте, понурив голову, и, казалось, ждала ее. Озорное веселье схлынуло с лица девушки и уступило мрачной серьезности. Аммия с легкой ухмылкой подумала, что мгновенная перемена настроения присуща им обеим.

– Прости, я не должна была… – робко начала она.

– Это ничего.

– Почему я увидела тебя только теперь, спустя почти шестнадцать лет?

– Наверное, как-то повлияло то, что вышло на Лысом Холме. Ты же помнишь, как Свет защитил тебя.

Аммия кивнула.

– Что будет, когда я проснусь? Я буду слышать тебя?

– Ничего не поменяется. Я запечатана в Бархатном сне, а ты будешь жить, как и раньше. Но… Палетта. Кажется, она похитила тебя и везет куда-то. Она не остановится ни перед чем.

– Я сбегу! Найду способ!

– Я верю. Этот кошмар должен закончиться.

– Ты сказала, что отец спрятал тебя. Как у него это вышло? – спросила Аммия. – Он тоже умел бродить во сне?

– Лучше, чем кто-либо. Бархатный сон долгое время был его главной страстью, особенно после того, как умерла мама. В нем он нашел отдохновение.

– Постой, отец приходил к тебе?

– Несколько раз. Он боялся чего-то, поэтому бывал редко. И никогда не заговаривал о том, что его тревожит. А я была совсем кроха и ничего не понимала. Помнишь, как отец часто гневался по пустякам, не желал ни с кем говорить? Он терзался тем, что натворил, считал, что лишил меня жизни, оставив здесь навсегда.

– Если он научился затаскивать людей в свой сон, то мог, наверное и вытащить обратно.

– Я больше всего надеялась на это. И мне казалось, что отец и сам ищет способ вернуть меня. Но он пропал, а я осталась заперта здесь навсегда.

– Куда он делся? Ты не знаешь? Может, он и сам исчез в этом месте?

Ханти растерянно покачала головой.

– Я не знаю. Я искала его. Много лет. Ничего не вышло.

– Кажется, теперь я понимаю, зачем Палетта устроила все это. Только ради тебя. Она откуда-то узнала о тебе. Ей нужен ясноглазый, и она хочет тебя оттуда достать.

Фиолетовые глазки напротив округлились и забегали. В них поселился страх.

Аммия закивала. Она была почти уверена. Эта молнией пронесшаяся догадка все расставляла на места.

– Она не найдет меня здесь, – зашептала Ханти.

Жердинка вдруг осознала, что, должно быть, ощущает это несчастное создание, проведшее четверть жизни в мире грез. Повинуясь сердечному порыву, она подошла ближе, протянула руку и отпечатала на зеркале пятерню. Увидав это, сестра ее повторила жест и притронулась к тому же месту своей рукой.

Вдруг снаружи до них долетело эхо далекого грома. Аммия вздрогнула и повернула голову в сторону, откуда исходил звук, а когда вновь оборотилась к зеркалу, то увидела там лишь свое привычное отражение, покорное ее воле, повторяющее каждый ее жест. Ханти пропала, небесный рокот спугнул бедняжку.

Аммия позвала ее несколько раз, но вновь ей ответило лишь эхо. Она еще немного побродила меж колонн, осмотрелась с высоких балконов, пытаясь найти выход и хотя бы ради интереса выглянуть наружу. Но громадные двери в конце каждой из сторон главного зала были заперты, а в окнах по-прежнему густела сероватая мгла. Она почувствовала сонливость, вернулась к тем самым королевским покоям, легла на кровать и тут же уснула.

***

В другой раз пробуждение случилось не из приятных. Глаза что-то стягивало, отчего мир вокруг застыл в пыльной темноте. Руки и ноги были перехвачены крепкими путами. Она дернулась раз-другой, но безуспешно.

Только недавно ее переполняла неодолимая сила, дарованная Великим Светом, смутные отголоски эти еще ощущались в груди. Теперь же она снова беззащитная пленница, не способная дать отпор и ребенку.

– О, ты погляди, проснулась наша козочка, вон как задергалась, – расслышала Аммия чей-то незнакомый насмешливый голос невдалеке и инстинктивно отодвинулась подальше, забившись по земляному полу в самый угол и ощутив спиной покатые бревна сруба.

Они не бегут: не спасаются от преследования, не загоняют коней. Похитив ее, Палетта затаилась где-то и выжидает, пока переполох схлынет и следопыты вернутся в Искру ни с чем. Этого Аммия предвидеть не могла.

Послышался скрип отодвигаемой лавки.

– Пойду схожу за мастером, последи пока за ней, только близко не подходи, и повязку сымать не вздумай, – пробурчал другой голос, низкий и тягучий.

Первый мужчина заговорил с ней, когда тяжело хлопнула дверь и в дом ворвался морозный воздух:

– Вон как над тобой трясутся здесь, точно куры над яйцом. Говорят, ты колдунья взаправдашняя. Даже зенки завязали. Небось, можешь ими пук соломы поджечь, а?

Жердинка разом вспомнила сон, который сестра ее назвала Бархатным. Они, верно, думают, что задумка Палетты удалась, и перед ними не Аммия, а ясноглазая Ханти. Они страшатся ее, как огня.

– Что это за место? – спросила Аммия, постаравшись придать голосу уверенности. Ей подумалось, что возможность опалять одним только взглядом пришлась бы сейчас как нельзя кстати.

– Щель собачья. Двор так называется, – хрипло рассмеялся мужик.

– Как тебя зовут, невежа?

– Можешь звать Гельмином. Я большой знаток по части щелок. Только девичьих. Таким, знаешь, которые поуже.

Подобных имен Аммия не припоминала. Северяне обыкновенно давали детям имена, выбирая меж нескольких родовых, поэтому тезки встречались редко, в основном только среди беженцев с юга. Впрочем, этот неотесанный пень мог свою кличку и выдумать.

– Ты хоть знаешь, Гельмин, кого вы связали? Я наследница рода ан Эффорд, княжна Дома Негаснущих Звезд, Аммия, дочь Хаверона.

Мужчина крякнул.

– Да знаю я. Была бы ты пастушкой, я бы тобой давно занялся. Так ведь не дозволяют.

– Мой отец за такие слова тебе уши отрежет и заставит сожрать, – зашипела Аммия. – Освободи меня, и тогда тебя, быть может, пощадят.

Она, конечно и не думала, что слова его проймут – дурням Палетта ее бы не доверила. Но он мог невзначай выболтать что-нибудь полезное: где она и под чьим присмотром, сколько человек ее сторожат, есть ли поблизости река или город.

– Ага, еще чего. Может и глаза тебе развязать? Лежи смирно, мастер скоро придет.

– Когда подадут есть? Я голодна!

В ответ на это Аммия услышала, как Гельмин встает и, старчески покряхтывая, направляется к ней. Затем искры посыпались из ее глаз – он, будто самой низкородной служке, влепил ей крепкую пощечину,

Носом пошла кровь, и княжна запрокинула голову.

– Я запомнила твой голос, – произнесла она после того как оправилась.

– Еще хоть слово скажешь, запомнишь и не такое. Шибко тебе это не по нраву придется, – погрозил ей Гельмин.

Рядом потрескивал огонь, на котором, судя по запаху, булькала ячменная похлебка. Но заглушала его стойкая прелость, будто печь в доме давно не топили. Это была наверняка какая-то затерянная в глуши хижина отшельника или землянка лесорубов

Пришла мысль, что вот и дождалась Аммия большого путешествия, о котором мечтала все детство. Как бы оно не оказалось последним в ее жизни.

Скоро явилась Палетта, послышался ее льстивый текучий голос.

– Потерпи, юная девушка. Это для твоего же блага.

Ведьма велела обоим ее сторожам выйти вон из дому.

– Зачем меня связали? Что вам от меня нужно? – выпалила Жердинка, когда они ушли.

Палетта села пред ней на колени и стянула повязку. Аммия сощурилась. Перед глазами все поплыло.

Наконец веки ее поднялись, и она услышала, с каким озлоблением втягивает носом воздух ведьма, увидавшая, что у нее ничего не вышло. Палетта не ожидала увидеть Аммию вместо той второй, однако, дабы не выдать себя, тут же вернула лицу спокойное выражение. Она была облачена в то же монашеское одеяние, в каком предстала на кровавом таинстве. За ней Жердинка разглядела черненые сажей камни очага, над которым на треноге исходил паром котелок, стены из темных смолистых бревен, проложенных мхом, две соломенные лежанки, накрытых вытертой овчиной, несколько рам для выделки шкур, а в углу проржавевшие ловушки на мелкого зверя.

– Как себя чувствуешь? – с притворной лаской спросила Палетта.

– Чего ты хочешь от меня?! – рявкнула на нее Аммия.

До времени она решила скрыть, что уже обо всем догадалась.

– Ты поможешь благому делу вместо того, чтобы прислуживать Крассуру и быть его знаменем.

– Ты такая же, как он! Предала всех!

Жрица покачала головой с легкой усмешкой.

– Просто выбрала правильную сторону, не более того.

– О каком деле ты говоришь?

– Тебе понравится, я уверена. Но сначала тебя следует развязать. Да-да, не бойся, это все только из предосторожности. Ты могла навредить себе.

Палетта дернула узел и принялась аккуратно распутывать веревки, а Жердинка недоверчиво косилась на нее, гадая, неужто, ведьма совсем не боится, что она вырвется, схватит какую-нибудь тяжесть и одним махом проломит ей череп. Видно знала эта скитальцева дочь, что на простушку, вроде Аммии, у нее достанет ведьмовского искусства.

– Запомни этот мир. Скоро он навсегда изменится, – туманно начала Палетта, наливая ей густую похлебку.

Отказываться от еды было бессмысленно, тем более что желудок княжны отчаянно пытался привлечь к себе внимание. Она приняла плошку и стала есть, раздувая от гнева ноздри и стараясь не встречаться взглядом с этими лукавыми серыми глазищами.

– Куда мы едем? – злобно пробурчала Аммия.

– Знаешь ли ты о Фегорме Проклятом?

– Причем тут это?

– Просто ответь.

– Это один из перволюдей, гюниров приближенный, который отринул клятву и не пошел за ним к Пепельной завесе. За это его люди и прокляли.

– Тебя хорошо учили, – кивнула Палетта. – Скоро ты увидишь его.

Аммия замерла с ложкой у рта и подняла вопросительный взгляд на Палетту. Огонь бросал на одну сторону лица ее багровые отблески. Ведьма сумрачно улыбалась, и нельзя было понять, шутит она или нет.

– Фегорм же давно умер. Ты везешь меня к его могиле?

– Нет, не умер. Он не может умереть, как и Хатран, та пречистая дева, что своей благостной песнью ограждает мир от зла.

– О чем ты говоришь? Фегорм жив?

– Конечно.

– Глупости, – твердо заявила Аммия, но спустя какое-то время едко прибавила: – И где же он?

– Недалеко от Горсаха. Мы направится туда. Там будет твой новый дом.

– А если я не захочу?

– У тебя будет пара ночей, чтобы как следует все обдумать.

– А потом, значит, ты дашь мне коня, и я преспокойно вернусь в Искру?

– Так и будет, обещаю. Если ты захочешь.

– Верить тебе? После всего, что ты натворила? После того, как пленила меня и увезла из родного города? Ты думаешь, будто я куплюсь на эти бредни?

Палетта снисходительно склонила подбородок к груди и глянула на нее, точно на неразумного ребенка.

– Сейчас ты слишком встревожена, Аммия. Это и не мудрено – после всего, что выпало на твою долю. Сегодня ночью ты хорошенько выспишься, а наутро сама разумеешь, как должно поступить.

– Почему именно я? – решила Жердинка задать осторожный вопрос.

– Во время ритуала ты могла видеть одного человека, скрывающего лицо. Он был одет как нищий, во всякое рванье. Помнишь его? Это он указал мне на тебя.

– Тряпичник? Кто он?

– Потомок древнего рода перволюдей, Великий князь Дома Негаснущих Звезд, Хаверон ан Эффорд, твой отец.

Глава 21 – Великая ночь

И вновь скакуны их стремглав мчались наперегонки с настигающей смертью, но на этот раз рок был незрим и неумолим. От такого врага нельзя отбиться – только оставить далеко позади. Мороз крепчал и жег ноздри, дыхание коней вырывалось облачками пара. Дорога впереди была дальняя, потому загонять их не решились. Сердце Старкальда больно щемило, ибо в лекарском искусстве ничего не смыслил, и помочь ни тому, ни другому не мог.

Рана Евора оказалась тяжелой. Болт, пущенный из самострела с близкого расстояния, прошиб плотное плетение кольчуги, легко пропорол поддоспешник и засел чуть пониже плеча. Вытащить его на месте было нельзя – открылось бы сильное кровотечение. Древко обломали и оставили так, лишь щедро плеснули внутрь раны едкой настойки, которая нашлась у Тарма. Утешало одно – кровь текла, а не выходила толчками. Сам Евор был в сознании, хоть и кривился от боли. Лицо его побледнело, он сопел, стискивал зубы и бранился себе под нос. Тарм стал понемногу давать ему медовухи. Они со Старкальдом то и дело поглядывали на Евора, занимали того разговором, не позволяя впасть в забытье.

Рчару тоже пришлось несладко. Даже спустя несколько часов он не пришел в себя, лишь иногда стонал, кашлял и отхаркивал смесь крови и желчи. Для него соорудили подобие носилок и скрепили их меж двух седел.

Вокруг широко расстилались скованные снежным мороком поля, по которым вилась колея тракта.

– До города не меньше трех дней, – молвил Тарм. – На солеварнях и в селах толковых резальников не найдем.

– Может, по дороге на кого наткнемся, – отозвался Старкальд. – Оба они сильные, справятся. Евор здоровяк, что ему какая-то царапина! А мой так вовсе колдун!

Он нарочно говорил громко дабы Евор хорошо слышал. Надеялся, что подобные слова придадут угрюмому сварту уверенности в том, что рана его и впрямь пустяковая.

Позже Старкальд отъехал от Евора и шепнул Тарму:

– Три дня – слишком долго. От тряски наконечник будет ходить по ране, кровь пойдет снова.

Тарм колко глянул на сорнца.

– Сами мы вернее убьем его.

– Если станет хуже, придется все сделать самим.

Тарм глубоко втянул в себя воздух.

– Только если станет хуже. А что южанин?

– Скоро очнется, я знаю.

Старкальд рассчитывал на колдовскую природу Рчара, полагая, что таинственный Айям поможет своему истовому приспешнику, как уже не раз помогал. Помнил он и о том, как быстро к Рчару вернулось здоровье после жестокого избиения от того же Кирлана.

Чувство вины не покидало Старкальда. Опять из-за него страдали другие. Рчар наверняка оправится, а вот Евор был на грани. Даже если они в срок доберутся до Искры, тот мог не пережить причиняющих великую боль стараний лекаря. Да и позже рана может загноиться и почернеть, а это станет неизбежным предвестником скорой кончины.

Лежа там, в сторожке, Старкальд уже поверил было, что погони нет и все худое осталось в прошлом. Судьба однако раз за разом прогоняла его блаженные мысли, а всех, кто стремился ему помочь, затягивала в бездонный водоворот, из которого нельзя выбраться. Лишь его одного это злобное чудовище отчего-то щадило и берегло.

К вечеру Евору стало хуже. Он все чаще клонил голову к лошадиной гриве, но крепился и привала не просил. Рчар поутих. Старкальд часто подъезжал к нему поправить накинутый сверху теплый плащ, потрогать лоб или влить пару капель воды в пересохшие, потрескавшиеся губы.

Тракт был пуст, словно вымер.

– Куда все подевались? – раздраженно восклицал Старкальд, вглядываясь в снежную даль. – С Погибели два дня прошло. Если и были порченые, то уже обратно запрятались по норам. Разъезд-то должен был попасться! Для чего их могли отозвать, Тарм?

Молодой сварт и сам не знал.

– В городе случилось что-то. Крассур дурень, но просто так глаза свои на дорогах терять бы не стал. Хотя, может, наши решили его поприжать, потому и не видно никого.

– Его так не любят? – удивился сорнец.

– Не любят. Многие вирой за домстолль не удовольствовались, кое-кто и вовсе не стал брать.

– У меня другая мысль. Торгаш тот и наврать мог. Не понравились мне глаза его. Вдруг они от поветрия заперлись и всех за стенами собрали? В Сорне так делали, когда беда приходила.

Первые следы они приметили еще ночью, благо луна светила ярко, и все было видно как днем. Сначала близ дороги проросла одна цепочка следов, потом к ней примкнула другая и третья. Их, без сомнений, оставили люди, вот только сапог на них не было, а каждый второй отпечаток оказывался пятерней – они бежали на четвереньках.

Утром добрались до заброшенного двора, где и решили ненадолго остановиться, дать отдых лошадям и еще раз осмотреть раны. Здесь следов было великое множество. Порченые не поверили отсутствию людей и выломали двери на хитрых противовесах, какие обычно ставили живущие в глуши низовцы, дабы неразумная тварь не могла забраться в дом. Внутри все было перевернуто вверх дном, и еще стоял их гнилостный дух.

Только Евор ступил на порог темной отсыревшей хибары, как стал заваливаться набок и лишился чувств. Тарм придержал его и опустил на холодный грязный пол. Старкальд перевернул сварта на грудь, задрал рубаху.

– Ты чуешь? Запах?

Тарм скривился.

– Чую.

– Края раны почернели.

Старкальд надавил, и вместе с кровью потек густой гной.

– Дальше не поедем, – сказал он. – Сделаем тут. Нужен огонь, мед и какая-нибудь прочная нить или… лук. Есть запасная тетива?

– Есть.

– Неси!

Тарм отцепил от пояса фляжку и выбежал из дома.

Сорнец судорожно выдохнул. Руки его тряслись. Лауред когда-то давно учил его премудростям об устроении человеческого тела: расположении органов, артерий и вен, о том, как и где накладывать крепы, чтобы замедлить кровь. Да и в дружине Старкальд повидал немало ран, но все это были раны от когтей и зубов. Он не представлял, как правильно, с наименьшим вредом, вытащить арбалетный болт, и понимал, что скорее всего не справится, что ему не достанет опыта и знаний, но не мог просто наблюдать за тем, как раненый угасает. Он должен был попытаться.

Евора он перетащил ближе к порогу, куда доставал сероватый безжизненный свет. Руку его сорнец крепко примкнул к телу и поверху повязал ремнем, чтобы, очнувшись от дикой боли, тот не дернул ею в самый решительный момент.

Тарм раздобыл в сарае сухих дров, разжег огонь в очаге, потом перенес поближе к теплу Рчара. Старкальд нагрел меда, полил на рану, обмыл им свои руки и тармов короткий нож, затем основательно его накалил.

– Ты уверен? – спросил Тарм.

– Нет, – честно ответил Старкальд и взялся за дело.

Насколько мог аккуратно дрожащими руками, которые вмиг обагрились кровью, он расширил и растянул рану.

– Держи так.

Тарм повиновался.

Болт засел глубоко, на полтора пальца, и как только Старкальд попытался его легонько потянуть, Евор захрипел и двинул рукой. Тарм смирил его и сунул в зубы ремень.

– Держись, брат!

– Вон, я вижу, – указал Старкальд на лапки наконечника, которые то показывались, когда он промывал их водой, то вновь скрывались за толщей крови и гноя.

Сорнец опустил в рану тетиву и попробовал подцепить лапки, но ничего не вышло. Тогда он снова накалил лезвие и сделал новый надрез, чтобы раздвинуть края раны.

«Слишком широко. Так нельзя. Он истечет кровью» – летели одна за одной его черные мысли.

Кровь и впрямь пошла сильно. Тарм рвал запасную свою рубаху и прикладывал по краям раны, но спустя мгновение она вновь заливала всю спину.

Старкальд утер лоб, на котором выступили от усердия капельки пота, опять взял тетиву. Пальцы не слушались, глаза видели плохо, но он вдруг почувствовал, как по нутру его растекается приятный жар, от которого пробегавшая по всему телу дрожь унимается.

– Ну, давай! Давай! – приговаривал он, цепляя сначала один язычок, затем второй. – Ну, еще один! Вышло! Теперь тащим! Ты за обломок, я за тетиву! Несильно!

Евор глухо зарычал, зашипел слюной, заизвивался под ними, свободная рука его ударила по полу.

– Давай!

Тетива натянулась. Болт пошел. Вместе с ним снова хлынула кровь.

Евор издал отчаянный сдавленный крик, жилы его на шее вздулись, лицо сделалось красным.

И вдруг, освободившись, наконечник вышел целиком и оказался в руках Старкальда. Он тут же откинул его в сторону, вылил в углубление остатки меда и принялся прижигать края раны лезвием, ибо зашить такую дыру было нельзя. Плоть шипела и исходила дымом.

– Все! Все кончилось, теперь просто терпи!

Тарм плотно прижал плечо тряпками и удерживал, покуда Евор не потерял сознание.

***

– Ну, как он? – шепотом спросил Старкальд.

– Дышит, кровь еще пробивается, но меньше, – так же тихо ответил Тарм.

Они боялись разбудить Евора. Ехать сейчас было нельзя, дорогой бы вновь открылась едва успокоенная рана. Коней они загнали в единственный оставшийся целым сарай. Решили ночевать здесь.

Старкальд оглядывал и ощупывал Рчара, пытаясь и его привести в чувства, но южанин оставался недвижим. Грудь его вздымалась и опадала ровно, лоб был горяч.

«Где же твой Айям? Где звезды?» – ворчал про себя сорнец, который уже начал переживать за собрата.

– Почти двое суток прошло уже. Давно бы пора ему глаза открыть, – шепотом молвил Тарм, привалившийся к дверному косяку подле Евора.

– Откроет еще.

Сорнец отказывался поверить, что его, невозмутимого колдуна, который ухитрялся улизнуть от любой неприятности, мог по нескольку дней не спать, не страдал от голода, холода и жажды, способен был надолго свалить какой-нибудь недуг. Казалось, Рчар защищен от всех болезней и решительно ничто не может причинить ему вред.

– Старкальд, – робко позвал Тарм, – что это было?

– О чем ты?

Тарм какое-то время испытующе глядел на него, как бы сомневаясь, потом махнул рукой:

– Забудь, мне показалось.

Они заперли двери и улеглись спать, но перед тем как завернуться в плащ Старкальд спросил еще:

– Так что ты видел?

– Свет какой-то. Лицо твое все им лучилось.

Сорнец кивнул на рыжеватое пламя в очаге.

– Нет, то был другой свет. Ты сам будто изнутри светился.

– Выдумаешь тоже.

Ночью кони заволновались. Старкальд и Тарм, что не стали скидывать с себя кольчуг, вышли их проведать и увидали несколько темных силуэтов, взбирающихся по снежному склону. Заметив их, твари зашипели и неохотно уползли под густую тень сосен. С того часа сорнец, как не ворочался, заснуть не смог. Он вновь вышел, вдохнул морозный воздух и вгляделся в выцветшую синеватую даль.

Скрипнула дверь, показалась фигура Тарма.

– Езжай с Рчаром. Евору нужно полежать, чтоб рана стянулась. Хотя бы дня три-четыре.

Старкальд и сам это знал.

– Не могу же я вас так бросить. Вон эти выродки гуляют вольно, как по рынку.

– Ты сделал что мог, спас его. Но собрат твой ждать не может. Внутри у него кровь идет, нужен лекарь. Доедь до солеварен, пусть сюда сани пришлют. Еда у нас есть, проживем.

Не хотелось Старкальду теперь оставлять их одних, но он понимал, что Тарм прав. От волков и скитальцевой мелкотни Тарм отобьется и сам, а против большой своры им не выстоять и двоим.

***

Резким, горьковатым запахом потянуло издалека, еще до того, как с пригорка Старкальд разглядел Варни, разросшийся до деревушки закопченный двор, что некогда поставили у соляного источника и обнесли крепким частоколом. Охраняла его целая дюжина кайневых свартов, которые тут же помогали по хозяйству, и за то получали отдельно. Работы на зиму не прекращались, хоть в стужу на выпаривание драгоценной соли дров уходило куда больше.

Бревна у домиков все почернели, крыши были облеплены грязным снегом. Из самой варницы валил густой пар, что смешивался с морозным воздухом и тотчас пропадал, и тяжелый черный дым от печи, которую топили круглый год.

Двое мальчишек в замызганных кафтанах по очереди таскали от проруби воду в покрывшихся ледяной коркой ведрах. Завидев конного и еще двойку идущих седло к седлу лошадей, они напугались и отскочили в сторону с натоптанной тропки.

Сорнец кивнул им и спросил, давно ли ушли последние сани в Искру.

– Три дня как. Вечером еще пойдут, – звонким голоском отозвался один из мальчишек.

– А лекарь есть у вас?

Оба помотали головами и перевели взор на лежащего на носилках Рчара.

Из надвратной башенки Старкальду предупредительно засвистели и долго не хотели пускать, хоть он и назвал свое имя, да имена Тарма и Евора. Стража здесь служила лишь Кайни и не зналась с княжескими дружинниками. Только дюжинный Альтор, поседевший уже вояка с одним глазом, – другой у него зарос бельмом – признал его и пустил, хоть и удивился, что тот жив. Он встретил Старкальда в воротах и, подслеповато щурясь, развел руками, подтвердив, что никого разумеющих лекарское дело у них нет, а с мелкими ранами они справляются как могут сами.

– У заброшенной лачуги, что в десяти верстах, двое наших, один совсем плох. Отправьте туда сани.

Старик покачал головой.

– Я ведь тут не главный. Да и нет у нас саней других. Вон одни, – кивнул он на двойку запряженных лошадей, что ждали груза, нетерпеливо фыркая от прогорклой вони.

– У вас же тут раньше не разъехаться было.

– Так не едут, пережидают где-то. Порченых много пришло, когда скиталец опять песню свою затянул. Глянь-ка на моих.

Старкальд обернулся на двух пареньков, что выносили из сушильни пудовые мешки с солью: у одного было перемотано плечо, другой сильно прихрамывал.

– Лесоруба вовсе задрали, – вздохнул Альтор, оглаживая пальцами бороду.

– Ты пойми, племянник хозяина вашего погибает.

– Что ты говоришь? – удивился старик.

– Как есть говорю – племянник. Разве ты не знаешь Евора? Это же сын кайнева брата двоюродного, Нанти. Поговори с управителем, все равно сани ваши стоять будут, пока другие не приедут с разъездными. Тут недалеко. Доброго сварта спасете, да и Кайни в долгу не останется.

Про племянника Старкальд выдумал, но родственников, ближних и дальних, у соляного короля действительно было столько, что упомнить всех не взялся бы и первосуд Хатт, который мог по памяти вывести весь Уклад до последнего слова.

Управитель, дородный муж с вислыми щеками, сильно переполошился, едва Альтор рассказал ему. Он, как и всякий жадный до почестей и серебра льстец, не мог упустить возможность угодить хозяину, а потому сани в сопровождении нескольких свартов были тотчас посланы.

С востока шла темень. Как не торопился Старкальд довезти больного Рчара в столицу к человеку знающему, все же он решил дождаться своих. Их поместили в сторожке. Рчар не приходил в себя, но горячка его ослабла, и больше он не харкал кровью. Южанин сохранил способность глотать, и Старкальд стал кормить его бульоном с ложки. Только теперь он осознал, как привязался к этому таинственному нелепцу.

Он все пытался позвать его и голосом вырвать из пучины дурного сна, но тот лежал не шелохнувшись. Взяв бадью с теплой водой, Старкальд принялся омывать темные маслянистые волосы Рчара, что вились беспорядочными кудрями. Старкальд говорил и говорил, не обращая внимания на трескучую болтовню и смех заходивших погреться свартов, непрестанное хлопанье дверей и храп отдыхающих в дальнем углу.

Ночь снова была неспокойна. Сорнец вскочил от протяжного свиста и кинулся во двор. Завидя, что саней еще нет, он вышел на боевую галерею к свартам, держащим наготове короткие луки, и вместе с ними вгляделся в заснеженный сумрак. Там, вдали, у самой кромки леса, можно было рассмотреть мелькавшие меж деревьев фигуры зверолюдей. Льнув к темной полосе корявых осин, они пробирались к тракту. Крепко задувал ветер, откидывая капюшоны, теребя полы плащей, а сварты все смотрели молча и хмурились. Наконец один из них молвил то, что у каждого было на уме:

– Гон прошел давно. Откуда их навалило столько? Такая ватага. Куда они все сбираются?

Сорнец волновался теперь за Тарма с Евором и посланных за ними ратников. Стыдно и совестливо ему стало, что он обманул Альтора и, быть может, отправил людей его на смерть. Порченые могли застигнуть сани в глуши, и тогда пришлось бы рассчитывать только на собственные мечи.

Но едва забрезжило утро, задолго еще до того, как можно было что-то разглядеть, из-за холмов послышались тонкие мелодичные переливы. Это звенели маленькие колокольчики на санях, отпугивающие призраков и всякую нелюдь. Вскоре показались и лошади, весело мотавшие мордами от радости нового дня. Сварты издалека замахали своим.

Все обошлось благополучно. Тарм со смехом рассказал, что скитальцевы твари пару раз подбирались к ним ночью, но кидались наутек, едва завидев первые стрелы. Хоть Евору он настрого запретил подниматься, тот все же отжался на одном локте и обнял Старкальда здоровой рукой. На щеках его играл лихорадочный румянец, его знобило и трясло, но он был жив, и тяжкая рана больше не гноилась. Они с Тармом решили остаться в Варнях на неделю, пока он окончательно не оправится, а Старкальд, тепло простившись с ними и шепнув напоследок о своей хитрой придумке с дальним родичем Кайни, одолел мосток через соляной источник и повез Рчара в Искру. Он понимал, что отчаянно рискует, отправляясь в одиночку, но если и можно было помочь южанину, так только в большом городе.

Альтор снабдил их особым, точно для таких случаев, седлом с высокой спинкой, куда можно было без всяких затруднений взгромоздить хиловатого южанина, потому кони пошли по тракту скоро, хоть и недовольно всхрапывали, принюхиваясь к следам порченых.

Ожидая появления врага, Старкальд теперь озирался по всем сторонам, и плохое предчувствие одолевало его, потому как солнце уже успело догнать и обогнать его, а на пути своем он никого так и не встретил. Вскоре он стал натыкаться на обглоданные трупы лошадей, чьим хозяевам не повезло оказаться в дороге сразу после Погибели. Поднявшаяся волна нелюди накидывалась на несчастных целыми толпами и буквально разрывала на куски. Были с порчеными и вестники, оттого мертвецов-людей у дороги видал он мало. Всех кого могли они собирали под свою волю.

Старкальд надеялся поспеть в Искру к ночи и проскочить дотемна ту ватагу порченых, что стекалась к столице, будто туда ее гнала некая неведомая сила. Он чуял, что они близко, но в течение всего дня, наудачу теплого и светлого, твари не показывались. Они упрятались по лесам, пещерам и оврагам, занырнули под снежный покров, дабы переждать ненавистное им шульдово пламя, что обжигало их привыкшие к полумраку глаза.

Наконец, когда солнце уже зацепилось краем за горизонт, холмы расступились и впереди выросли посеревшие от мороза стены Искры. Поляна у южного хода вся была усеяна гниющими трупами порченых, источающих невообразимую вонь. Многие лежали вповалку, утыканные стрелам, другие были навалены скопом и частью сожжены дочерна – этих, верно, сразили близко к воротам и позже утащили от них подальше. Сами ворота оказались заперты, а это был добрый знак – удержались.

Старкальд почувствовал, что дрожит. Не думал он, что придется вернуться сюда, в место, где он все в своей никчемной жизни обрел, а потом потерял. Он помнил его другим. Помнил, как впервые приплелся в Искру из Сорна в поисках лучшей доли – тогда еще он не совсем разочаровался в себе. Помнил он, как гордость переполняла его, когда впервые облачился в бурый плащ – днем раньше Хаверон отобрал его и еще нескольких удальцов в свою дружину. Помнил, как добрый случай свел его с Гирфи. Теперь это представлялось далеким невозможным сном.