Текст книги "Да родится искра (СИ)"

Автор книги: narsyy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

Глава 9 – Новые порядки

Площадь под свинцовым небом набилась еще до обеда. Вчера на ней потеснили торговые лотки, установили возвышение и укрыли его от дождя. Раткар, Хатт, Феор и уйма слуг были заняты приготовлениями к предстоящей церемонии.

Множество людей съехалось со всех концов Дома, да и столичных жителей собралось немало ради того, чтобы взглянуть на нового регента и, быть может, выпросить для себя каких-нибудь милостей. Тут бы вспомнить бы о предостережениях Тимпая, но куда там. Люди сейчас просто не поймут, чего от них хотят. Иные даже оскорбятся, заставь их с порога идти в мыльню.

В течения дня прибывали обозы и фургоны с Седого Загривка, и Аммия сбилась со счету, пытаясь за ними уследить из окошка. Казалось, Раткар хочет перевезти сюда весь свой двор вместе с мебелью, а уж только потом семью.

С беспокойством Аммия наблюдала за тем, как в город въезжает большой воинский отряд. Немалая часть дружинников столицы постоянно находилась в разъездах и патрулях, и теперь на каждого местного бойца приходился по крайней мере один раткаров сварт – те носили бордовые плащи и особые шлемы с нащечниками. Феор и Астли несколько дней хлопотали над тем, как бы их всех разместить подальше от столичных гридней, ведь после поединка в городе то и дело вспыхивали стычки, проливалась кровь. До смертоубийства не доходило, но разгоравшиеся страсти надо было как-то усмирять.

Аммия плохо спала. Опять жизнь ее полетела кувырком. Она никак не могла свыкнуться с мыслью, что дяди больше нет, а соседние комнаты теперь обживает чужой ей человек, хоть кровь его тоже принадлежала роду Эффорд. То и дело она вздрагивала, заслышав шаги или голоса из покоев, где полмесяца стояла гробовая тишина.

В первые дни, шумные и суматошные, Аммия заперлась и не желала лишний раз даже высовывать нос из своей норки. Она пропустила несколько советов, сказавшись хворой, и погрузилась в чтение трактатов, что принес Феор.

Ей хотелось побыть одной. Хотелось, чтоб вернулись Харси, рыжие близнецы и все те, кого позвал мрачный Мана. Хотелось снова услышать отцовский смех, увидеть лицо матери, хотелось, чтоб все стало, как раньше. Однако, мечты пусты и несбыточны, а распускать нюни не по чести будущей правительнице Дома. Этим утром Аммия сбросила с себя серую хмарь и решила развеяться.

Белесое пятно городских стен давно исчезло в туманном мороке. Холодный ветер тормошил и вспенивал речную гладь, наполнял силой парус. Острый форштевень шнеки взрезал стремительные воды, несшиеся на север, чтобы слиться с бескрайним морем там, где прозябает вечная ночь. Старики говорят, что, следуя дорогой лебедя и вслушиваясь в чарующие переливы Песни, можно отыскать Хатран, ибо реки полны знаний – им ведомо, где упрятан ее священный чертог.

Лишенные работы весельные возились с сетью у кормы, где у правила восседал востроглазый мужичок, у которого не доставало трех пальцев на левой руке. Аммия, укрывшись от брызг кожаным плащом, сидела на скамье перед Натаном и слушала его нескончаемую болтовню, стараясь кивать в нужный момент и делать вид, что рассказы эти не навевают желание броситься за борт. Сегодня ей выпала роль малолетней дурочки.

– Кто знает, какие испытания готовит нам грядущее! Нужно держаться крепче за семью, не ходить порознь, – крутя на пальце серебряную цепочку, твердил он, в десятый раз за утро пытаясь навести ее на мысли о браке.

– Конечно, важнее семьи и рода ничего нет.

– Всякому Дому нужен могучий правитель, а всякой деве, особенно такой прелестной как ты, – достойный муж, – подмигнул Натан.

– Мудрые слова, – ответила Аммия, постаравшись скрыть эмоции на лице, которые выдали бы, сколько дней по ее прикидкам простоит Дом Негаснущих Звезд, стань в его главе такой мудрец, как он.

Молодой первородец, все богатство которого состояло из двух потрепанных кораблей, клочка выпасного луга и пустующего дома с престарелой родней, уже давно крутился вокруг, будто надоедливая оса, и не терял надежд охмурить ее, хоть и был вдвое старше.

Феор говорил, что раньше он метил на место престарелого Талика, заправлявшего Северной четвертью, а теперь и вовсе исполнился мыслью стать князем. Как не противны были Аммии его ухаживания, стоило держать Натана на поводке, ибо даже три дюжины верных ему мореходов – рыбаков и свартов в одном лице – могут переломить исход борьбы с загривцами. Желая показать расположение, она позволила ему самому укрыть ее плащом – знак, дарующий большие надежды.

Просить младую девушку в жены следовало у ближайшего старшего родича по мужской линии, но в случае с ней этим родичем был Раткар, и даже такой дурень, как Натан, понимал, что по своей воле он княжество не отдаст. Потому первородец искал счастье у самой Аммии, надеясь завоевать ее сердце прежде, чем новый регент вступит в права.

– Хотела бы я на большом кнорре поплыть куда-нибудь к южным морям, – размечталась княжна, – отец рассказывал, что там всегда тепло и птицы поют даже зимой, а кое-где вода такая прозрачная, что с середины реки видно, как раки ползают по дну.

– Теперь уж далеко не поплывешь. Раньше потопить тебя пыталось только море, а ныне и чудовища. На днях…

– И у некоторых чудовищ человеческое обличье, – перебила его Аммия.

– Что правда, то правда! Темные времена наступили! Темные времена!

– Защитишь ли ты меня, когда придет нужда, Натан? – решила она спросить напрямую.

Мореход поиграл желваками.

– Будь уверена, я и мои люди отдадут жизнь за тебя.

– Приятно слышать, но надеюсь, до такого не дойдет. Теперь мне не так боязно, – пролепетала девушка, постаравшись изобразить на лице милую, глупенькую улыбку.

Натан спрятал цепочку в кулак, расправил плечи и надулся от важности, гордый осознанием того, какую рыбу ему удалось поймать.

Аммия хмыкнула про себя. Тонкости женского искусства повелевать мужчинами ей никто не объяснял, и получалось у нее пока плохо, но и этого вышло довольно, чтобы покорить первого союзника.

***

К полудню, пользуясь отсутствием Раткара, явился Феор. Вид у него был неважный: круги под глазами говорили о бессонных ночах. Аммии только сейчас пришло на ум, что и он далеко уже не молод. Кто придет ему на смену? Об этом лучше не задумываться. Голова ее и так пухла от тревог и волнений.

– Как вы, княжна? – спросил он, усевшись к небольшому столику и утерев вспотевшее лицо платком.

Аммия на носочках подошла к двери, удостоверилась, что их никто не подслушивает, и похвалилась Феору утренними успехами. Тот крякнул и рассмеялся в усы.

– Хорошая работа, верные люди нам не помешают. То-то Раткар увидится, что его, главного хитреца и интригана, одолеют его же собственными приемами.

– Ох, ничего мне не говори про этого душегуба. Как там жена Данни?

– Вчера был у нее, принес соболезнования от вашего имени. Бедняжка выплакала все глаза.

– До сих пор не верю, что он мог совершить такое. И ничего не сказал. Мы ведь разговаривали за день до всего этого.

– Астли все знал. Но…

Феор вздохнул.

– Почему? – тихо спросила Аммия.

– Есть вещи, которые не запретишь. Открой он нам замысел Данни, мы убрали бы рыжего подальше или отправили куда-нибудь с поручением, но это лишь отсрочило бы неизбежное. Месть затмила ему разум. Даже скованный по рукам и ногам Данни нашел бы способ ее свершить. Астли понял беднягу и дал ему шанс.

Аммия потерла ладонями глаза, словно пытаясь избавиться от жуткого сна.

– Отец умеет чувствовать такие вещи, а я не могу.

Минуло уже три года, а она все поминает его живым. Разве есть хоть один шанс на тысячу, что он вернется?

– Прошлого не воротишь, княжна.

– Твоя правда, надо радеть о будущем. Ты был у Вольных кланов?

– Был, но на них надежды нет, – покачал головой Феор.

– Неужто так плохо? Мы же их приютили, дали кров и землю, – нахмурилась Аммия.

Беженцев в Искорке становилось с каждым годом все больше, постепенно они набирали вес в обществе. Самые предприимчивые шли в торговлю, создавали свои младшие дружины и братства, стремились влезть во властные круги.

– Былые обиды не так просто забыть. Твой отец и Харси наложили на вольных людей множество запретов, долгое время не считались с ними. У лидеров кланов на уме, что Раткар исправит их положение.

– Чем же плоха я? Чего они хотят?

– Им нужен мужчина. Южане не привыкли повиноваться женщинам. На их родине люди – это зрелые мужи, а все прочие – только обслуга. Хоть я и сам из их племени, меня не стали слушать.

– Значит, в стане Раткара прибыло.

Феор мрачно закивал.

– Правда, мне удалось склонить на нашу сторону Крассура.

– Как? Вы ведь постоянно ругаетесь. Чем же ты его завлек?

– Пришлось на время сдружиться. Помните ли вы Ханешу, вашу дальнюю тетушку по матери из Ледяных Туч?

– Один раз только ее видела в детстве. Темноволосая, высокая, никогда не улыбается.

– Точно так. Она овдовела три года назад. Скоро срок плача проходит, и Ханеша ищет нового мужа. Через Рину она попросила меня подыскать кого-нибудь в столице. Я предложил ей несколько вариантов, но она всех отвергла, зато заинтересовалась Крассуром.

– Ого! Но ведь Крассур тоже не из родовитых.

– Его сундуки полны. У Ханеши нет сыновей, и большая часть ее богатств перешла к мужниным братьям, а она с дочкой осталась почти ни с чем.

– Почему она не хочет пойти за кого-нибудь из этих братьев?

– Они рассорились в пух и прах, когда делили добро.

– Значит, она ищет богача. Ну, Крассур надменностью и высокомерием придется ей под стать.

– Если они уживутся, и Ханеша не выцарапает ему глаза в первую же ночь, это будет чудо. Вчера я говорил с ним и как бы случайно обмолвился о Ханеше. Видели бы вы, как у него глаза загорелись. Я предложил ему подсобить в помолвке, и он сначала даже не поверил, всё искал подвоха, но потом согласился. Крассур поможет нам устранить Раткара, а весной поедет к отцу Ханеши свататься.

– Ему можно доверять?

– Придется довериться. Он сложный человек, но и к нему есть подход. Серебра у него довольно, однако сам он из низовцев. Стать во главе ветви одного из первейших родов – его давняя мечта. Ради такого он пойдет на что угодно.

– Сколько у него ратников?

– Мне доносили, что четыре полные дюжины и еще с десяток учеников.

– Набирается целое войско. Хоть какие-то хорошие вести, – улыбнулась Аммия, но спустя миг на лице ее вновь отразилась тревога, и после паузы она спросила: – все же я не понимаю, зачем Раткар затевает эти игры. Он мог бы просто… просто убить меня, это открыло бы перед ним ним все дороги.

– Он на это не решится. Положение его шатко. Наверняка какое-то время он будет изображать любящего дядюшку.

– До весны. А что потом?

– Потом стоит ждать сюрпризов. Но к этому времени мы уже что-нибудь придумаем.

Первый советник поклонился и собрался уходить, когда Аммия окликнула его.

– Феор, почему Шульд не покарал их? Почему пал Данни, а не тот… другой? Быть может, мы все заблуждаемся, и Раткар в самом деле не виноват? Быть может, есть другая сила, которая провоцирует нас на усобицу? Тот же самый Крассур.

Сомнения эти не давали покоя Аммии.

Первый советник решительно покачал головой.

– Крассур? Нет. Я давно слежу за его ребятами. Это правда, что они иногда снимают плащи, по которым их можно узнать, и, подобно разбойникам, грабят дальние деревни. Но организованно выехать большим отрядом вслед за Харси, а потом еще вернуться, и чтоб об этом никто не прознал? Нет, это немыслимо. Да и Астли наверняка нашел бы его след. Может статься, что за гибелью регента стоял кто-то другой, но ручаюсь, это не Крассур.

– Но кто? Барон из Сорна? Есть ли в наших краях еще силы, способные на такое?

– Скоро все прояснится, а пока… не знаю. Могу сказать только, что не стоит полагаться на богов. Они давно оставили этот мир. Смотреть надо на людей – глаза верней покажут, кто враг, а кто друг.

– Опять ты со своими южными проповедями, – надула щеки Аммия.

Феор криво усмехнулся и откланялся. Княжна знала, что он прав.

Вечером, когда беспокойный ветер затих и блеклое солнце растворилось за Хладными пиками, настало время церемонии.

С полудня народу на торжище прибавилось вдвое. Кого здесь только не было! Наемники и охотники, рыбаки и лесорубы, чесальщики шерсти и медовары, бочары и плотники, камнетесы и кузнецы, строители и фермеры, пастухи и коневоды, пекари и мукомолы, торгаши и наперсточники, ткачихи и пряхи, лекари и сборщики податей, странники и монахи, мойщики, цирюльники, люди знаний, оборванцы, ворье, пьянчуги. Площадь гудела, будто осиное гнездо, пестря огромным множеством запахов, которые вкупе с привычным рыбным духом создавали невообразимую дурманящую смесь.

В первых рядах, отдельно от низовцев, за прослойкой свартов располагалась немногочисленная знать: прибывшие издалека наместники четвертей, богатеи, первородцы, советники, а чуть поодаль – их челядь, княжьи писари и управители.

Сама Аммия восседала на помосте в кресле, покрытом соболиными шкурами. Она зябла и теребила косы, дожидаясь, пока изволит прибыть дядя. Ей не терпелось, чтобы все это шумное представление поскорее закончилось.

Наконец, толпа зашумела и расступилась, пропуская кольцо бравых ратников. Взметнулся алый плащ, на возвышение молодецки влетел Раткар и, раздавая на ходу приветственные кивки, махая кому-то и улыбаясь, попятился к своему месту. Волосы его были напомажены и убраны в хвост, а зеленоватые разбойничьи глаза искрились весельем. Под меховым наплечьем проглядывала богатая длиннополая туника из тонкой крашеной шерсти. Он весь сверкал и переливался в лунном свете: пальцы лучились драгоценными камнями, на шее исходил холодным сиянием витой серебряный обруч, тем же серебром был прошит вычурный кожаный пояс с начищенной до блеска бляшкой и соколиным знаком на ней.

Люди разделились: кто-то начал свистеть и тихонько браниться, другие наоборот – славили нового регента и с одобрением кланялись. Раткар вальяжно уселся в кресло рядом с княжной, а Хедвиг, взошедший за ним, встал позади. На лице его еще красовались ссадины от удара кольчужной перчатки Данни.

– Какое дивное платье, племянница. Да и сама ты сегодня ослепляешь красотой, словно Пречистая Дева.

– Спасибо, – не глядя на него, буркнула Аммия.

Платье и вправду ей нравилось. Голубое, в цвет глаз, расшитое золотой нитью. Его подарил отец перед самым своим исчезновением, и за три года оно сделалось тесным в груди, но еще налезало и оставалось любимым. Правда, любезностей от Раткара ей выслушивать не хотелось. За три дня, что он тут, они едва ли перемолвились двумя десятками фраз.

– Выше нос, девочка. Мы на празднике, а не на похоронах.

Я не девочка, мысленно поправила его Аммия. Ее ужасно раздражало, что с ней не считаются.

Хатт, с кряхтением поднявшись на помост, грянул заздравную речь, и низовцы затихли, дабы расслышать его лязгающий голос.

– Милостью владычицы Хатран нам будет дарована морозная зима, что заберет старых и слабых, но закалит сердца тех, кто перенесет страшнейшую из ее вьюг! А после вновь выйдет солнце, разойдутся льды, расцветут на деревьях почки, и в Нидьёр придет весна!

Народ одобрительно зашумел. Северяне почитали Зиму, как самобытное божество, и радовались, когда она выдавалась особенно суровой. Они верили, что это Хатран помогала им в битве с Вечным Врагом, занося снежными валами все тропы и дороги, не давая тому перейти Плетеные горы и обрушиться на людей всей своей неудержимой мощью.

Хатт еще раз пожелал всем доброго снега, кратко перечислил высокородных, что приехали, дабы засвидетельствовать почтение регенту, после чего стал громко зачитывать ту часть Уклада, которая определяла правила наследования власти, чтобы самый темный низовец уразумел, отчего княжить позвали именно Раткара. Ветер уносил его слова в вышину, откуда сыпались редкие снежинки, дабы растаять на плечах пришедших.

– Посему, до исполнения шестнадцати лет от роду Аммии, дочери Хаверона, над Домом Негаснущих Звезд будет властвовать князь-регент Раткар, сын Урдара. То есть слово Звезд! – закончил наконец Хатт.

– То есть слово Звезд! – робко и нестройно отозвалась толпа, особой радости не выказав. Только загривцы и малая часть горожан горячо поддерживали нового владыку. Большинство прочих явились лишь за тем, чтоб отведать на пиру дармовой выпивки да выбрать себе кусок мяса посочнее. Им было все равно, кто там сидит на самом высоком стуле, мерцая, точно жемчуг.

Раткар поднялся и воздел руки к небу в приветственном жесте. Настал его черед говорить. Он произнес выученные с вечера слова древней присяги на полузабытом языке перволюдей, столь сильно отличающимся от наречия снегов, что самый смысл клятвы едва ли понимал кто-то, кроме Хатта и нескольких ученых голов.

После на помост по очереди выходили наместники Северной, Южной и Западной четвертей и произносили слова верности регенту, клянясь сначала на мече, а потом на щите с намалеванным восьмиконечным символом солнца. Лысый Имм подносил им кубок с трескучим сбитнем – старинным священным напитком, что варят из дикого меда и местных душистых трав.

Управителем Западной четверти, самой меньшей по населению из-за разросшегося по его землям Крапивника, был дородный муж по имени Корлик Сивый. Прозвищу своему он давно перестал соответствовать, ибо полысел. Из-за объемного брюшка он пыхтел и сопел при каждом шаге, будто кузнечные меха. Феор рассказывал, что ни один конь такой вес не выдерживал, поэтому Корлику приходилось путешествовать в повозке, однако еще не нашелся безумец, который вздумал бы его за это высмеять.

Талик Вороний Глаз, суровый с виду, но добродушный старикан с квадратным лицом, волевым подбородком и серой паклей вместо волос, держался с Раткаром холодно и слова клятвы цедил без всякого выражения. Всем известна была его привязанность к Хаверону, которого он нянчил еще младенцем. Аммии, однако, он приветливо улыбнулся, подмигнув здоровым глазом – второй ему выбили в юности. На прошлой церемонии, когда регентом провозглашался Харси, Талик ей полюбился больше всех.

Юг, наиболее страдавшую от напастей часть Дома, представлял настоящий воин – Мадавк Железнобокий. Ветеран сотни битв и бесчисленного множества стычек, кареглазый рубака с испещренным шрамами лицом, он почти не показывался в своем остроге. То там, то здесь южан теснили порченые, а Мадавк не терпел сидеть сложа руки. Еще меньше он любил просить подачки у правителей Дома, хоть южная четверть остро нуждалась в свартах. Отец прислушивался к советам Астли и несколько раз посылал отряды дружинников на помощь южанам, но дядя Харси уговорам поддавался редко, предпочитая укреплять собственные рубежи.

После принесения клятвенных речей Раткар взял щит на руку, высоко поднял его и продолжил на привычном языке:

– Люди севера! Многие из вас явились сегодня издалека, чтобы поглядеть на нового правителя! Вот он я! Знайте, что для меня честь служить Дому и быть верным надежей всем вам! Обещаю быть справедливым и любящим отцом, обещаю защищать вас и ограждать от бед, обещаю закон для всех и каждого, от мала до велика! Ибо вы, наш народ, и есть главное богатство Дома!

Раткар намеренно выделил эти слова и выждал паузу, чтобы послушать, как толпа благосклонно загудит, а после продолжил:

– Мясо уже шкворчит на сковородах, а бочонки с брагой и медом только и дожидаются, когда я кончу болтать, так что не буду вас задерживать! Пейте, веселитесь и запомните Раткара щедрым и добрым князем! Пока я здесь, Искорка будет сиять!

На этот раз народ возликовал.

Откуда-то стали выкатывать здоровенные бочки. Подставили ведра, отбили пробки, и тут же дохнуло хмелем. Повсюду звучали тосты, нестройно произносились здравицы.

Раткару поднесли кованый ларец, и он, заливаясь звонким смехом, стал бросать в толпу старинные монеты, будто зерно. Его подручные тоже погружали руки в ларь и поливали серебряным дождем ошарашенных людей, что хватали богатство на лету, толкались и вырывали блестящие кругляши друг у друга.

По знаку Раткара на помосте появились дудочники, гусляры и прочие песенники, наполнившие ночь пронзительными трелями под грохот пузатых барабанов. Зажгли огромные костры, перед которыми закружились хороводы. Девы дразнили огонь щепотками соли, а тот плевался искрами и шипел.

Носчики еды дурманили запахами жареного мяса с пряностями на палочке, пирогов с репой и даже диковинных южных фруктов, которые специально для праздника выписали из Камышового Дома. Один из таких подали и самой Аммии. Сочный красный плод, похожий на яблоко, вязал во рту, но дарил необыкновенный терпкий вкус.

Кое-кто еще крутился у самого возвышения, выискивая в грязи последние монеты, другие уже занимали очередь за чаркой пива или меда – некоторые по третьему разу.

Раткар честно завоевывал сердца, без зазрения совести подкупая горожан серебром, хмелем и увеселениями. Этим простым и действенным средством не пользовались ни отец, ни Харси. Отцу, пожалуй, это было ни к чему, его почитали за другие заслуги, а вот погибшему дяде не повредило бы – в народе Харси часто бранили и прозывали за скупость Вшивой Бородой.

Глядя на празднество, княжне невольно вспомнилось прочитанное из последнего трактата о падении великих домов и королевств юга, писанного безымянном хронистом.

Тот красочно повествовал о коронации в цветущем зеленью Ховеншоре. Пышное, великолепное, громкое и грандиозное – не скупился на похвалы писарь, но после добавил: «Никто не думал, что через два десятка лет те же самые люди будут драться насмерть за горсть покрытой плесенью муки, а короля разорвут на части собственные вельможи».

Бардов, чьи звучные инструменты больно били по ушам, Раткар отправил к середине площади, а на их место откуда-то вывели разряженную в платье дрессированную медведицу, что умела вставать на задние лапы, танцевать и крутить обручи. Потом вышли потешные сварты с огромными чанами на головах, которые напрочь закрывали весь обзор. Они от души лупили друг друга по этим шеломам деревянными молотами, вызывая протяжный звон, отчего толпа каждый раз заходилась в приступе хохота.

К Раткару, лицо которого от смеха раскраснелось, подошел поверенный и шепнул что-то на ухо, после чего новоявленный регент коротко кивнул, поднялся и покинул крикливое пиршество.

Народ гулял и забавлялся, но Аммия особого веселья не испытывала. От шума у нее вконец разболелась голова, и она попросила собственных дружинников проводить ее до покоев.

Зайдя в темные сени, княжна впервые подумала, что дом становится чужим. Он уже пропитывался незнакомым духом, так как почти всю прислугу сменили люди, приехавшие из Седого Загривка. Остался лишь немой истопник Шорт да бессменная старушка Кенья, которая целую жизнь прожила при князе, – за них вступилась сама Аммия.

Дверь в комнату отца охраняли двое свартов, и, проходя мимо, она уловила голоса – Раткар беседовал с Феором. Поскорее шмыгнув к себе, Аммия заперлась и, затаив дыхание, прильнула к стене, чтобы яснее слышать разговор.

– Мне потребуется кто-то из местных в совете, по крайней мере, на первое время.

– Я готов ост…

– Я не спрашиваю, а говорю, – грубо оборвал Раткар. – Ты будешь в совете. Астли и еще несколько дураков его покинут.

– Как же это? – изумился Феор.

– Их места займут мои люди. Дело обороны поставлено в Доме из рук вон плохо. Не согласен? Загибай пальцы. Какие-то подземные змеи объявились в Шелковице. Из Крапивника снова повылезли вестники, и на них никакой управы. Среди бела дня в трех верстах от городских стен едва не случилось побоище из-за того, что дозорные совсем обленились и разнежились. Личная охрана князя не способна его защитить. Мятежников не нашли. Один дерзкий низовец настолько наглеет, что бросает вызов первородцу. А кто же все это устроил? Кто? Молчишь? Так я тебе скажу. Устроил это с верными людьми ваш воевода, защитник дома. Это он подготовил заговор против собственного регента. Неудивительно, что, будучи Преследователем, он не отыскал никаких следов!

Аммия похолодела, не веря своим ушам.

– Астли? Что случилось с ним? Где он? – послышался изумленный голос Феора.

– Он там, где и положено. Ждет домстолля.

– Что произошло? Он не мог…

– Не утомляй меня лишними вопросами, если не хочешь посидеть в соседнем порубе. Я спрашиваю, ты отвечаешь. Я не спрашиваю – ты не открываешь рот.

Феор промолчал, но даже через стену Аммия чувствовала, как внутри него закипает гнев.

Значит, Астли кинули в темницу. Выходило, что самые худшие предположения сбываются, и без травли и гонений дело не обойдется. Она не допускала мысли о том, будто воевода хоть как-то причастен к гибели Харси. Раткар просто решил показательно от него избавиться и посмотреть, много ли найдется заступников.

Феор не зря увез семью в Башни, ему самому грозит опасность. А если схватят и его, то Аммия останется без всякой защиты. Сердце ее затрепетало, но она постаралась взять себя в руки и успокоиться – не девочка уже.

К удивлению княжны, в дальнейшем в беседе Раткар не выказывал спеси. Долго и обстоятельно он расспрашивал Феора о ситуации в столице и на окраинах, касаясь самых разных тем, от городского устройства, запасов продовольствия и дров, торговых договоров с Башнями и Сорном до жалоб, прошений жителей и количества свартов в дружине. В конце разговора советник осмелился поднять тему Белого поветрия и новых знаний о том, как можно ему противостоять, которые принес им монах из Ордена Божьего Ока. Раткар выслушал его, но не впечатлился.

– Никогда не доверял этим всезнающим гордецам, хотя в чем-то он, пожалуй, может быть прав. Вот только заставить воина мыть руки чаще одного раза в день не способна ни жена, ни князь, ни даже сама Хатран.

– Я Тимпаю сказал то же самое, но, видно, придется эти нравы переменить. Хворь появляется на севере все чаще. На днях в Выклике появился свежий порченый. Увещевания безвестного храмовника пропустят мимо ушей, но вас не посмеют ослушаться.

– Меня так боятся? – удивился Раткар.

Вероятно, Феор кивнул, потому что регент снова заговорил.

– Это хорошо. Правитель должен внушать уважение и страх, так чтобы у низовца моча по ляжкам бежала, едва он завидит моего коня. Пусть это будет твоим первым поручением. Подготовь мое слово, разошлем с наместниками. А когда этот монах вернется, проси его ко мне.

– Слушаюсь.

– Феор, – проговорил Раткар особенным вкрадчивым тоном, – и постарайся не натворить глупостей у меня под носом.

Скрипнула дверь, первый советник вышел.

Аммии жутко хотелось задержать его, чтобы расспросить о Астли, но тот и сам, похоже, изумился словам Раткара. Да и нельзя было дать понять, что она подслушивала их разговор.

Тени все гуще обступали ее.

***

Аммия заболела и целую неделю провела в горячке, а Раткар не велел пускать к ней никого, кроме прислуги.

Через Кенью она узнала о том, как круто он обошелся с Астли – схватил посреди бела дня, заковал в цепи и посадил в поруб, а после назначил день для домстолля. Подробностей бедная старушка, напуганная не меньшей ее самой, не знала. Рассказала только что дружинники пошли было вызволять старшего, но у самого поруба наткнулись на усиленную охрану из загривцев. Потолкались, побранились, но за железо браться не стали и разошлись, когда к страже подоспела подмога.

Искорка полнилась дурными слухами.

Раткар устанавливал свои порядки скоро и жестко, пресекая любое неповиновение, а она, хилая Жердинка, без сил валялась в постели. Лишь иногда, наперекор запретам, она отворяла внутренние ставни и, подставив лицо жгучему холоду, глядела на город из оконца. Город, меняющийся на глазах.

Крытые берестой и дерном крыши усеивал снег, растворяющий прочие краски. Лесок на том берегу Студеной мрачнел и костенел, а слепое небо все реже позволяло солнцу пробираться к земле сквозь плотные, заполонившие горизонт от края до края облака.

Аммия не оставляла стараний разобраться в том, как управлять живым сном, но ночь нехотя открывала ей свои тайн. Должен быть способ, твердила она себе, ворочаясь на перине из гусиного пуха и сжимая ладошками виски. Она зажмуривалась и воображала перед собой мать, которую знала только по старым портретам: ее чуть вытянутое лицо, обрамленное русыми косами, и строгие синие глаза, но оно расплывалось и в голове возникало лишь размытое пятно. Рисуя в памяти этот образ, Аммия будто натыкалась на непреодолимую стену. Отец иногда являлся ей, но то был обыкновенный сон, лишенный волшебства.

Однажды в голову Аммии пришло потренироваться на ком-нибудь другом. Не особенно надеясь на успех, она представила Кенью и задремала, а очнувшись, вдруг почувствовала, что уже не лежит на собственной кровати, а стоит на ногах, хоть сплошной мрак вокруг нисколько не развеялся. Рядом кто-то мерно сопел, и Аммия замерла, не сообразив, где очутилась. Когда глаза привыкли, она различила в полутьме очертания комнаты и несколько соломенных тюфяков, на которых угадывались силуэты спящих.

Прислуга! Вон телогрейка Кеньи, вон скинутые башмаки истопника – их ни с чем не спутаешь. Она в людской, а значит, у нее получилось!

Едва Аммия осознала это, как от неожиданности, восторга и волнения ее сразу же бросило назад к собственному телу. С глубоким вдохом она распахнула глаза, вскочила, огляделась и принялась убеждать себя, что все произошло взаправду. Потом на цыпочках с лучиной в руках пробралась в людскую и ахнула – все вещи были разложены точно на тех местах, где она их увидала, даже Шорт спал в той же странноватой позе, сложив руки на груди и надвинув на самый лоб шапку, с которой не расставался.

– Получилось, получилось, – шептала про себя, тихонько возвращаясь в покои, дрожа от возбуждения и лихорадочно перебирая в уме родных и знакомых, на ком еще можно испытать свой таинственный дар.

На другую ночь, глотая слезы от тяжких воспоминаний, Аммия настроилась на дядю Харси. До самых петухов она промаялась без всякого результата. Через узкую щель меж полуприкрытыми ставнями уже пробивалась полоска рассвета, где-то вдалеке трескуче пели камышовки, когда от усталости она наконец забылась. Но вот среди птичьего клекота словно бы проступили приглушенные голоса. Над головой зашумела листва, и от испуга Аммия раскрыла глаза.

Тут и там ее окружали высокие сосны, и лишь с одной стороны проступало пятно света, откуда доносился говор. Аммия двинулась туда, вновь дивясь тому, что палые листья, ветки и камешки не ранят ее босых ступней, а мороз, сковавший лужи льдом, нисколько не тревожит.

Она дошла до опушки и припала к крепкому стволу.

Пепел. Будто снег, он медленно падал с небес и щекотал кожу, покрывая все вокруг тонким слоем туманной пелены.

С окрестных холмов двойной цепью съезжали всадники – все как на подбор лихие, рослые, на каждом шлем и кольчужная рубаха – изделия дорогие и статусные, ибо кованое железо в цене все стремительнее сближалось с самим серебром. Плащи их были черны, как деготь – ни знаков, ни вышивки.