Текст книги "Да родится искра (СИ)"

Автор книги: narsyy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

Глава 19 – Дыхание скверны

Непросто описать тот ужас, что овладел Феором, когда посреди ночи по скованной изморозью земле вдруг покатилось эхо раскатистого грома, и вся его бревенчатая клеть задрожала и заскрипела. Казалось, будто сам тысячелетний великан Хавьон явился из древнего сказания и принялся реветь и завывать на все лады, выплескивая вековую свою ярость.

С потолка из щелей меж толстенными досками посыпались ошметки земли, пламя масляной лампы дрогнуло и погасло. Феор зажал руками уши, но это не помогло. Звук проникал в самые кости, по голове будто застучали тяжелым кузнечным молотом. Он потерял сознание, а очнулся, только когда за ним явился мальчишка-посыльный, перепуганный так, словно увидел самого Ману. Он-то и вывел из поруба еще шатающегося первого советника.

Феор не узнал звеневший от шума и разноголосицы город. Стражи отчего-то рядом не оказалось. На улочках царил раздрай: всюду летела крепкая брань, неистово лаяли собаки, тут и там низовцы спешно запрягали сани или седлали лошадей, женщины носились с громким плачем и причитаниями. Хлопали калитки, гремели ставни, какой-то темный люд целой гурьбой, с оружием в руках, валил в сторону княжьего двора. Всадник в дружинном плаще стегал кого-то хлыстом и кричал «Куда?!». На снегу перед собой Феор различил брызги крови.

Посреди этой неразберихи стояла в стороне от дороги, в сугробе до самых колен, всеми забытая девочка лет десяти, укутанная в старое овчинное одеяло. Она не плакала и не звала мать, а только обводила творящийся вокруг хаос тем же непонимающим, полным затаенного ужаса взглядом, что и Феор. Нечто страшное пришло в город, пока он просиживал штаны в затхлом своем узилище.

Мальчишка окликнул его и припустил к пригорку, где располагался двор Кайни.

– Что случилось?! Что?! Говори же! – кричал ему вслед Феор, безуспешно пытающийся догнать его на больных, негнущихся ногах.

Тот качал головой и отмахивался, повторяя раз за разом:

– Беда! Беда!

Больше от него нельзя было ничего добиться.

Мальчишка передал его облаченным в кольчуги стражникам. Раздувая ноздри, они крепко сжимали длинные копья и внимательно следили, чтобы какой лихой человек не задумал подойти близко к хозяйскому двору. Разговаривать сварты тоже не желали.

– Нам наплели всякого, мы и не знаем, где правда, – пробормотал один из них. – Скоро хозяин придет. Он все скажет.

Феора завели в просторную общую залу и усадили поближе к потрескивающей поленьями печи. Тепло стало медленно расходиться по телу, выгоняя острые льдинки поселившегося там мороза. В громадных хоромах этих еще сохранялась частичка покоя, хотя челядинцы бегали зашуганные, а у кухарки явственно дрожали руки, когда она несла ему чашку с горячим питьем, от которого поднимался ароматный пар. У нее Феор и выпытал первые слухи о том, какая напасть обрушилась на город.

– Погибель пришла. Скиталец опять своих вызвырней стал кликать. Люд весь на Лысом холме собрался и пел славу Шульду вместе с монахами, и тут она нагрянула. Все полегли, как колосья на ветру. Многие после того и не встали больше. Другие встали, да человека в них признать нельзя теперь.

Девушка говорила тихо, маленькие синие глазки ее смотрели в одну точку, а руки теребили полы утепленного серка.

– Давно это было?

– Прошлым утром.

– Где же Кайни?

– Ушел еще затемно.

Она будто только вспомнила о грозном хозяине и поспешила упорхнуть в свою гремящую и пышущую паром обитель, оставив Феора одного. Пришлось ждать.

Гостевые комнаты Кайни отличались роскошным убранством. Толстяк наказывал слугам окуривать дом заморскими благовониями, и даже пахло здесь не копотью и овцами, а миррой, ладаном и шалфеем, будто в покоях великого теимского визиря.

Дубовая дверь с резными узорами, свечи в причудливых медных подсвечниках, шелковистые ковры, привезенные из южных пределов, настоящее ячеистое стекло в рамах – то была лишь малая толика его торжествующего богатства. Величественная, будто царский трон, печь была сплошь покрыта пестрыми рельефными изразцами. Полки ломились от дорогих ваз, алебастровых кувшинов с рисунками, серебряных украшений. Целый шкаф был полностью уставлен книгами в кожаном переплете. Стен едва хватало, чтобы вместить гобелены и писаные маслом картины на холсте. Такого искусства на севере не знали.

По центру продолговатого стола из мореной сосны на белоснежной скатерти величаво воздымался пузатый бочонок с медом, а серебряная посуда буквально слепила, да и есть с нее было как-то неловко.

Феор за свою жизнь насмотрелся на сияющее великолепие королевского двора и безмерное щегольство ховеншорских вельмож, но здесь, на севере, богатство Кайни было совершенно несравнимым и резало глаз. Первый советник часто бывал у него, но всякий раз находил среди груды пестрого созвездия жемчужин какую-нибудь новую причудливую диковинку, привезенную только-только.

Наконец со двора послышался знакомый зычный голос. Дверь едва не слетела петель, и внутрь ввалился раскрасневшийся, пыхтящий, будто кузнечные меха, Кайни в рысьей шапке, шубе с соболиным воротом и длинной алебардой в руках, столь неподходящей его статусу и богатому наряду. Вид у соляного короля был усталый и сердитый. Оружие он тут же всучил одному из сопровождавших его свартов, а сам направился к бочонку и только случайно обнаружил у печи Феора.

Они бросились обниматься.

– Хоть ты мне расскажи, что происходит, – взмолился первый советник.

– Погоди, дай дух перевести.

Кайни выдул кружку, громко крикнул слугу и только потом стал скидывать с себя шубу, припорошенную снегом. Прибежал плюгавый мужичонка в сером кафтане, смотревшийся подле него, как метла рядом с мельницей.

– Ужин неси, какой есть.

– Слушаюсь, – отозвался слуга и исчез.

Феор вновь заметил, что за последние несколько недель Кайни переменился, стал суше и жестче, на лице прочно засели грозные черточки морщин.

– На вот, почитай, – толстяк достал откуда-то из-за пазухи свернутый вчетверо свиток берестянки и подал Феору.

Тот развернул, и уголки его губ дрогнули. Он тут же узнал особые извивы рун, которые ни с чем не спутаешь. От сердца отлегло. Жена писала, что они со Сьёргом благополучно добрались до Башен и ждут, когда приедет он сам.

Феор бережно свернул свиток и вздохнул. Он крепко сомневался, что совесть позволит ему так легко все бросить.

– Ну? Хорошие новости? – спросил Кайни.

– Да. Все с ними в порядке. Спасибо, что подсобил.

– Ерунда. А теперь расскажу плохие. – Кайни вытер пот полотенцем и швырнул его на пол. – Аммия исчезла.

Феор даже привстал от изумления.

– Как?!

– Вот так! Пропала и все тут. После гона у колонны только Крассур и остался. Теперь вон лежит при смерти.

– Что ты говоришь? Куда же она могла деться?!

– В городе нет ее.

– Может, ее кто из своих забрал и вывел за стену? Вьюренн или из натановых людей… – Феор тщился придумать более правдоподобную догадку, но в голову ничего не шло.

Кайни покачал головой.

– Этой сучьей вертихвостки Палетты тоже след простыл. Верно, она ее умыкнула. Я послал несколько отрядов своих: к Загривку, Башням и на южный тракт.

– Милосердная Хатран! Как же это?! Ведь надо всех поднять, искать ее!

Феор долго не мог отойти от таких вестей и все порывался отослать дружину в полном составе на поиски Аммии. Прочее казалось ему незначительным, плевым делом. Немало трудов стоило Кайни переубедить его:

– В городе и так паника! – взъярился он, нахмурив кустистые брови, потом перешел на вкрадчивый шепот. – Ты всем хочешь растрезвонить, что княжну выкрали, как мошну с серебром?! Ищут ее! Тут своих дел невпроворот! Поветрие поднялось во всю силу! Порченые на улицах! В Искре! В самой…

– Так собирай совет! – нетерпеливо перебил Феор.

– На вечер я созвал рунгар. Там и обсудим что делать. А пока что передохни немного. Да и мне дай роздыху. Во рту куска хлеба не было.

Феор хорошо знал, что в доме Кайни любая трапеза превращалась в священнодействие, прервать которое не смог бы и сам Скиталец, и раньше чем хозяин утолит голод, добиться от него слова было нельзя.

Та же миловидная расторопная служка внесла на широком блюде жареного лосося, щедро посыпанного заморскими специями. Следом появился гуляш, густой и насыщенный, с темным соусом, в котором утопали нежные куски мяса. Его подали в глубокой глиняной миске, окруженной ломтями свежего хлеба. От аромата баранины, тушеной с луком, чесноком и душистыми травами, слюни текли сами собой. Потом на столе появился ореховый пирог на широком деревянном подносе. Пирог был высоким, с золотистой корочкой, посыпанной сахарной пудрой, которая сверкала, как снег под зимним солнцем.

Почти не жуя, Кайни закидывал в себя мясо и рыбу с таким остервенением и злобой, словно пожирал врагов; Феор не смел его отвлекать. Сам он быстро кончил с едой и принялся вновь расспрашивать, беспокойно вышагивая по широкой зале.

Кайни закусывал и отвечал коротко, сопя и пыхтя, как медведь.

– Не знаю я, куда повезла! Сказал же, на все стороны отправил следопытов, самых надежных. Кони у них хорошие. Со дня на день найдут и обратно привезут.

– Как же все вышло?

– Палетта подгадала как-то, когда случится Погибель. Эта хитрая тварина всех обманула. Даже Крассура и Раткара. А ритуал-то ее был темный. Дюжину бездыханных монахов нашли в центре круга, кровью там все вокруг было улито. Они сами себе горло перерезали.

Феор побледнел.

– Монахи искровые?

– Нет, все пришлые, из Башен. Она их сама набрала.

– Кому же служит эта девка? Самому Скитальцу?

Феор постарался припомнить разговор с Иммом о двух больших культах. Скитальцевы дети были безобидными, а вот другие, Ждущие…

– Ты сам был там? Кому они пели славу? – продолжил горячо расспрашивать он.

– Не был.

– А наши храмовники? Имм?

– Этих не допустила сама Палетта. Я уже тогда сообразил, что затевается какая-то грязь. Оттого и не пошел.

– Что с Крассуром?

– Ослеп. Лежит, в себя не приходит. Боюсь, если немочь не отступит, наемные его сварты и приказчики скоро растащат все то, что он нажил, а самого выставят на мороз.

– Где он сейчас?

– Увезли в княжий дом.

Феор закивал.

– Я видел, как туда поднималась толпа. Сожгут ведь, а перед этим выгребут все ценное.

– Там уже стоят две дюжины моих молодцев. Не пустят.

– А сама дружина сохранилась?

– С утра началась смута, стали разбредаться. Я сейчас как раз из гридницы, собирал сотников и дюжинных, обещал щедрую плату. Так бы и воротная стража ушла. Все в смятении, боятся за семьи. Хворых то там, то здесь находят.

Феор тяжело вздохнул.

– Значит, власти больше нет.

– А ты думаешь, для чего я тебя вызволил! Одного меня слушать не будут! – Кайни поднялся и выглянул в окно. – Ох, Хатран, укрепи сердца наши! Неужто я дожил до этого?! Как всех этих мудней удержать на месте? Они не хотят никого слушать. Люди вон разгуливают по городу и возносят пустые молитвы хрен знает кому. Начали искать виноватых! К реке лучше вообще не спускаться, там, в бараках, скитальцева нелюдь обретается. При мне тварь выползла из стога сена и бабу загрызла, так я ее топором!

– Много порченых?

– Десятки! Только вот одна обнадеживающая новость. Твой южанин-воитель весточку прислал. Со дня на день будет здесь.

– Тимпай? Хорошо. Поможет советом, подскажет, что делать. А пока выпускать из города никого нельзя. Вся зараза должна погибнуть тут.

Феор все никак не мог успокоиться. Он бы и сам сел на коня, но от слабости его сильно пошатывало.

– Поздно, друг мой. Не одной только Искры это проклятие коснулось. Весь север горит!

***

Рунгаром называли в древние времена общенародный совет, что властью своей едва ли не превосходил самого князя. Его скликали редко и только во второстепенных городах, где наместниками сиживала худородная знать, не принадлежавшая к семье Эффорд. Теперь же люд пришлось собирать и в столице.

Бревенчатый сруб Зала Мудрости этим вечером скорее напоминал рыночный базар в самый многолюдный день. Двери стояли настежь. Народу набилось столько, что едва можно было продохнуть. Принесли с десяток лавок, но места все равно не хватало – некоторым пришлось стоять или вовсе остаться на улице.

Из прежнего княжеского совета были только Феор и Кайни. Имм куда-то запропастился, у Ганса отняли язык, а Крассур еще не пришел в себя. Прочие уже обретались в златоносной ладье темноокого владыки Маны.

Явились на рунгар и недовольные крассуровские наемники, и немногочисленные раткаровы загривчане, и сварты из прежней глиняной дружины. Хмурили лбы и городские – люди владетельные, у которых сундуки полнились серебром, и люди знающие и толковые, чье слово могло оказаться полезным.

Все спрашивали, куда подевалась Аммия. Феор отвечал, что ей нездоровится. У княжьего терема теперь стояла дополнительная стража, дабы ни у кого не возникло охоты сунуть туда нос.

В первую очередь стали выбирать воеводу, но споры и перепалки о том, чьи заслуги выше и чей род достойнее, продолжались бы до самого утра, если бы не вмешался Феор, почувствовавший, что именно он должен собрать их волю воедино. Первый советник, до того не слывший гневливым, громко хлопнул по столу и рявкнул так, что опешил даже крикливый Кайни.

– Слушай все меня! Рядить вы никогда не перестанете! Воеводой будет Сивур, сын Раллы. Кто не согласен, вон из города! Удерживать не станем! А плату возьмите снегом, иного для таких мычащих телят не припасено!

– А кто ты таков, чтоб распоряжаться? – послышался из зала чей-то наглый голос.

– Регенствует теперь совет, а я его голова, самим еще Хавероном поставленная!

Кто-то принялся возражать, но его заткнули свои же. Людям нужен был хоть кто-то способный принимать решения. Свара давно всем надоела.

Сивур был единственным сотником, что остался от старого городского воинства. Еще полгода назад он руководил лишь дюжиной и только подавал надежды, но теперь иных командиров не сыскать. Это был высокий сварт с ревностно горящим взором карих глаз. Борода его еще не серебрилась сединой, а лицо не высушили ветра, но он был скор на ум и расторопен, да к тому же его хвалил сам Астли.

Привели Фандиру, старуху-лекаря, занявшую место Шатара. Она дрожала, как лягушка на болотной кочке, глаза ее были вытаращены, а лицо отдавало бледностью. Две ее кротких ученицы выглядели ничуть не лучше. Феор, хоть и помнил сам, все равно подробно расспросил ее при всех о том, как выявить поветрие, как отличить его от других хворей и как распознать, что бедняга вот-вот лишится разума и обратится в порченого – таких стоило ограждать от людей. Позже поделился Феор и знаниями, что заповедал храмовник Тимпай, о скором прибытии которого все уже слышали.

– Сивур разделит оружный люд на сотни и дюжины. Одни станут стражей на улицах, другие начнут прочесывать город от края до края каждый день. Вы знаете, к чему приводит Белое поветрие, и если увидите, что не человек перед вами, а порченый, рука ваша не должна дрогнуть. Милосердие проявляйте к тем, кого можно спасти. Всех хворых отводите в лечебницу, коек там достаточно, будет и стража на всякий случай. Если больной идти не хочет или семья его не отдает, пусть все остаются в домах – выйти позволяйте только до нужника и дровника. Рукавицы не снимать, ни с кем не обниматься и не лобызаться, говорить поменьше. Дома заболевших окуривать дымом можжевельника или смолой. Кто немощен, у кого на исходе мука или дрова, всем помогайте. Я стану распределять княжеский и городской запас. Предупреждаю один раз, ежели узнаю, что кто-то берет себе или меняет на серебро, без домстолля отправлю ко дну Студеной с камнем на шее ловить крабов!

Люд притих. Нечасто можно было увидеть Феора таким раздраженным, воинственным, полыхающим злобой. Он продолжал:

– О трупах не сказал еще. Сжигать их нужно немедля.

– Кого же заставишь мертвых крючьями вытаскивать?! – поднялся недовольный голос.

– За такую работу платить станут вдвое против обычного. Думаю, желающие найдутся.

– Беженцев много идет. Куда их? Замерзнут ведь! Стекаются отовсюду в Искру!

– Здесь они смерть вернее отыщут. Сивур отправит разъезды по всем окрестным дворам, городам и селам, а также в четверти. Подскажем что делать, спросим, кто в чем нуждается. В Искру пускать и выпускать только мытников, караваны из Черного города и промысловых людей: охотников, рыбаков, солеваров, дроворубов. Если кто местный возвращается в город, пускайте тоже. Купцов с Загривка, Сорна и караваны отправлять прямиком на двор Кайни. Прочих – на все четыре стороны.

Кто-то из загривчан снова спросил про Аммию.

– Пусть покажется нам! Никто княжну не видел! А если сгинула она вместе с ведьмой от Великого Света, так значит, недостойна и нужно послать за Туменом, раткаровым сыном!

– Да-да! Почему в тяжкую пору будущий правитель прячется, словно дрожащая мышь? Не сбежала ли она, убоявшись поветрия?

Часть зала заволновалась. Сварты из Седого Загривка не теряли надежды поставить во главе Дома своего господина. Феор мог бы возразить, что по Укладу следующим за Аммией должен стоять ее дед по материнской линии Ульдас, князь Дома Ледяных Туч, однако споры только усилили бы подозрения. Он хотел бы верить, что кайневы люди быстро нагонят Палетту, но сердце подсказывало, звездочтица не так проста, и стоит готовиться к худшему.

Феор подтолкнул Кайни, тот уже поднимался, чтобы обругать подстрекателей, но тут к столу пробились несколько монахов, среди которых оказался Имм в простом белом одеянии.

– Дайте отдохнуть Хранителю Великого Света! Я только что от княжны. Не тревожьте ее по крайней мере пару дней. Она очень слаба, – произнес он и коротко глянул на Феора.

Ложь во благо. Солнцеликий бог, отдавший себя в жертву, одобрял и такое.

Слово монаха всех успокоило, на том новосозданную дружину отпустили, Сивур повел их в Зал Приемов, чтобы распределить участки каждой дюжине. Стали снаряжаться первые отряды.

Феор пошел осматривать и готовить лечебный дом. Нашлось немало сердобольных, кто вызвался помочь, руки их пришлись кстати. Нужно было выдумать, как сортировать хворых, как их друг от друга отгородить, и как подготовить для всех места. В приказ к Фандире поступили полевые дружинные лекари, а также монахи Ордена Звездного Пути, знающие хитрое ремесло целительства. Они уже успели придумать себе снаряжение из праздничных дубовых масок, верхней одежи с высоким воротом и длинных перчаток внахлест. Это давало некоторую надежду на то, что при должной осторожности болезни удастся избежать.

С рассветом зазвонили в колокола. По городу прокатился долгий, тягучий гул. Люди – кто в чем – выскакивали из домов на звук, а стоявшие по всем порядкам сварты успокаивали их, объясняли новые, невиданные ранее законы и загоняли обратно.

Искра готовилась к долгой медвежьей спячке.

***

Зал Мудрости стал сердцем, разгонявшим застоявшуюся кровь большого северного города. Туда стекались вести, оттуда неслись во все стороны на резвых лошадях гонцы с поручениями.

Первый день пролетел в бесконечных хлопотах и невообразимой суматохе. В одночасье на Феора, Кайни, Имма и Сивура свалились заботы снабжения, учета и развоза продовольствия, смены стражников на постах и набора добровольцев, что пополнили бы дружину. Новости, одна тревожнее и печальнее другой, стали поступать неудержимой лавиной. После Гона людьми овладело подлинное безумие, что подкреплялось витавшим над улицами духом самой смерти.

С большим трудом удалось обуздать целую толпу разъяренных низовцев, которые бродили по городу и искали «злодеев, что устроили мор». Они жаждали крови. Любого, кто выказывал хоть малейшие признаки болезни, одержимые выволакивали из домов и под славословие Шульда и молитвенный перечет забивали насмерть камнями, будь то женщина, старик или даже безвинный ребенок. Такое зверство они учиняли, что нельзя было отличить, где неистовствует живой, а где терзает добычу порченая тварь, ведомая самим Скитальцем. Только бурые плащи, к которым присоединился Имм и еще несколько монахов, смогли разогнать их – самых отчаянных голов бросили в прорубь. К вечеру острая сталь и монашеское назидание восстановили порядок, затем дружина начала обход. Стучали в каждую дверь, обшаривали каждый закоулок.

Тут нашли чуть живого с почерневшей шеей, в другом месте – два трупа, мать и дитя, уже гниющие. Видно, боясь гибельной заразы, люди даже не решались наведаться лишний раз к соседям и узнать, не нужно ли им чего. С окраин пришла весть, что сразу четверо свартов стали добычей порченых, весь день таившихся от солнца в горелых развалинах, а к сумеркам выползших на охоту. Послали новый большой отряд, который отыскал их и умертвил.

Белое поветрие на севере считали болезнью едва ли не позорной, оттого многие, перепугавшись, пытались ее скрыть. Если худо становилось близкому или родному, голос разума часто уступал место состраданию и ложной надежде, что, может быть, все как-нибудь обойдется, и болезнь сама отступит. Люди не хотели никуда идти, запирались и бранили дружинников из-за двери. Но даже так почти все койки лечебного дома в первый же день оказались заняты, пришлось искать новое место.

Воеводу разрывали на части донесения. Возвращались пригородные разъезды, подтягивались те, кто по разным причинам прозевал рунгар. Пытаясь упомнить всех, он ставил их в новые отряды и отдавал под приказ дюжинных. Поначалу сварты, в особенности сотники и старые, прожженные вояки, присматривались к нему и не спешили бросаться исполнять поручения, но за день большинство убедилось, что человек он толковый и без нужды слова не говорит. Звонкий командирский голос его сразу настраивал на верный лад даже самых ленных. У Феора мелькнула горькая мысль, что чем-то этот ретивый ратник напоминает ему самого Астли в молодости.

Поздно вечером кто-то сообщил, что несколько крассуровских наемников, отряженных сторожить западные ворота, за немалую плату разрешали жителям покинуть город или же, обобрав до нитки, пускали внутрь любого желающего. Их схватили и отправили в поруб.

К тому времени Кайни уже осип от нескончаемого потока ругательств, и только новая чаша обжигающего хмеля могла вернуть его голосу былую силу.

Ближе к ночи уже дремавшего над столом Феора подозвал Имм.

– Крассур очнулся. Пойдем, поговорим с ним.

Голова наемничьей дружины, прежде могучий и свирепый, пышущий первобытной силой, теперь валялся на белой простыне в окружении пуховых подушек и громко сопел от раздражения. Он и раньше частенько гневался без причины. Теперь же, когда Аммия пропала и все его планы пошли прахом, ожидать от него можно было чего угодно.

Слуга доложил о них, и больной тяжко приподнялся на локтях.

– Да рассеется мрак, – степенно поприветствовал его Имм.

Феор не сказал ни слова. И в полутьме было заметно, как ожоги изуродовали Крассура, но первый советник все равно закипал от ненависти, даже просто находясь рядом с этим чудовищем, которое представлялось ему куда отвратительнее и злобнее Раткара. Феору хотелось бы думать, что Крассур получил по заслугам, но об Аммии не было никаких вестей – возможно, от жертвенного ритуала пострадала и она.

– Чего вам надо? – злобно прошипел Крассур и повернул к ним багровое лицо, пузырящееся обожженной кожей. Зрачки его глаз под сросшимися бровями сделались из карих светло-голубыми.

– Поведай нам, что там случилось. Что сотворила Палетта?

Крассур, должно быть, все же немного видел, ибо прогнал протиснувшихся в покои телохранителей, и только когда они ушли, сказал:

– Что сотворила… откуда мне знать?! Это по вашей жреческой части!

– Расскажи, что ты видел.

Увалень отвернулся и какое-то время молчал. Он не свыкся со своей слабостью и беспомощностью, не знал, как держаться, желал, как и прежде, выглядеть властным, влиятельным, могучим и безмерно опасным.

Все же он вымолвил:

– Свет, тьму, красное пламя я видел. Все это вместе! Не знаю я! Она говорила, что все будет только обманом, что только пробубнит какие-то мантры и потом объявит, что все свершилось. – Крассур невесело усмехнулся. – Это и в самом деле был Великий Свет. Девка обманула только в одном. Простой человек не в силах принять его, даже малую часть.

– Нет. Великий Свет нельзя связать с тем гнусным святотатством, где проливается кровь. Не Шульд тебя ослепил, а нечто иное, – не терпящим сомнений тоном произнес Имм.

– Не все ли равно?!

– С Аммией было тоже самое?

Крассур покачал головой.

– Ее… что-то защитило.

– Кровь Эффорд, – понимающе закивал Имм.

– Она не ослепла? – выпалил Феор.

Крассур повернулся на новый голос.

– А-а, и ты здесь. Я что-то не помню, когда разрешил Кайни тебя выпустить.

– Больше некому разбираться с поветрием.

– Плевать на поветрие и город! Пусть хоть сгорит во второй раз! – фыркнул Крассур.

– Аммию нужно отыскать и вернуть, – вновь поворотил его к теме Имм.

– Так ищите! Оставьте меня одного.

Феор подумал, что, даже если княжна возвратится, народ не примет обожженного и посрамленного узурпатора как ее мужа и будущего князя, сколько бы серебра не таили его бездонные сундуки. И низовцы, и знать посчитают, что Крассура покарал сам Шульд за реки пролитой крови, жестокость, наглость и хвастовство. Ему больше нет смысла цепляться за власть. Без сомнения, это понимал и сам Крассур.

– Куда Палетта могла увезти ее? Не в Загривок же? – все же спросил Имм.

– Хе! Хайли ее живьем сожрет! – хмыкнул Крассур.

– Если она из Ждущих, то могла направиться в Башни, – сказал Феор и переглянулся с Иммом, желая напомнить ему о своих прежних догадках.

– Даже если ты прав, не пойдет она и туда, – вздохнул Имм. – Башни – край мира. Дальше только мертвые деревушки, а за ними Исчезающие земли. В той стороне ее рано или поздно отыщут.

– Тогда куда? Неужто на юг?

Этого Феор страшился больше всего. Стоит ей вырваться с северной части Нидьёра, шансы на перехват Аммии растаят, как снег по весне.

Они говорили долго, и Крассур, поначалу недоверчивый и ворчливый, совсем переменился: с него слетела присущая ему спесь и залихватские повадки местного царька. Он живо стал интересоваться и поветрием, и поимкой Палетты и всеми прочими делами. Феору, которому приходилось пересиливать себя, чтобы вести беседы с этим зверем, показалось, будто он осознал, что останется совсем один в напустившейся на него темноте, если не решится помогать им. Крассур боялся этой темноты больше всего на свете.

– Лучше бы вы спросили, зачем эта стерва вообще все устроила! – сказал Крассур наконец. – Она могла уйти с девчонкой и раньше, когда та сама пыталась сбежать. Палетте ничего не стоило прикончить мальчишку и раствориться в ночи. Тогда бы ее точно никто не нашел.

Ни Феор, ни Имм не знали того, что Аммию поймала именно Палетта. Первый советник попытался развить мысль Крассура:

– Значит, сам ритуал был ей необходим. Она желала заполучить нечто в свои руки и уйти только потом.

– Быть может, все же в Сорн она подалась? – закинул идею Крассур. – Сафьяновый барон выложил бы за нее немалый куш. Он бы втрое приумножил свои владения, если бы на ней женился.

– Четвертый правитель Дома за четыре месяца? Это уж слишком.

– До Сорна две недели пути. Люди Кайни нагонят ее, – сказал Имм.

– Хотелось бы верить, – отозвался Феор.

После них к ослепшему вошел слуга с подносом, на котором гремели горшочки с целебными мазями. Сначала Крассур погнал было его прочь, но тут же одумался и позвал обратно.

Сойдя с крыльца и убедившись, что их никто не подслушивает, Имм молвил:

– Боюсь, звездочтица все же отправилась в Горсах, к своим.

Стояла тихая морозная ночь. Небо усеивали тусклые крапинки звезд.

– Ждущие… – отозвался Феор, – тогда что это был за ритуал?

– Я размышляю о том же. Аммия не ясноглазая. Один Шульд знает, зачем она им могла понадобиться.

– Ты уверен, что не ясноглазая?

– Нет никаких свидетельств, – пожал плечами Имм.

Ответ его прозвучал не столь решительно, как в тот, первый раз. Феор напрягся.

– До Горсаха сотни верст. Это три месяца пути. А зимой и того дольше.

– Палетту ничто не удержит.

– Расскажи об их божестве.

– Этот тот, кто никогда не будет рожден, тот, которого не существует и никогда не существовало. Он придет из иного мира, дабы царствовать в нашем. Большего я не знаю. Нам нужен кто-нибудь из их секты.

– В городе их не осталось? У Палетты было несколько человек свиты в черных рясах.

– Нет. Все они лишили себя жизни у Колонны.

Феор задумался, потом прищурил глаза и закивал.

– Я поговорю с Кайни. Его молодчики выцепят кого-нибудь в Башнях.

Имм хотел возразить, но Феор тут же заверил его, что вреда никому причинять не будут. Храмовник кивнул, запахнул ворот шубы и сказал напоследок:

– Прости, Феор. Это я виноват. Если б я послушал тебя, всего этого можно было избежать.

– Вряд ли. Не одного тебя она обманула.

Отказавшись от охраны, Имм побрел в сторону храма, а Феор воротился в Зал Мудрости и заснул прямо там, за столом, хоть долго поспать ему не дали.

Он очнулся и протер глаза, заслышав на княжьем дворе какую-то перебранку. Толстые оплывшие свечи едва разгоняли мрак в пропахшей табачным дымом опустевшей зале. Замызганный стол покрывали берестяные свитки, карты, чарки с недопитым медом. Сивур с вечера ушел в гридницу, и кроме самого Феора, ночевать здесь остался лишь Кайни, который крепко храпел под толстым одеялом в откуда-то взявшемся кресле.

Стараясь не разбудить умученных советников, в залу вошел сварт, но увидав, что Феор проснулся, прошептал:

– Там у южных врат … люди пришли…много. Человек сорок. Замерзают. Уходить не хотят, ложатся прямо в снег.

Тут же перестал сопеть Кайни.

– Какие еще люди? – не открывая глаз, спросил он. – Скажи толком!

– Не говорят они ничего! Стучат в ворота и плачутся! Жалко их. Может, пустить? Сгинут ведь.

Соляной король открыл заспанные глаза, бросил недовольный взгляд на Феора.

– Из деревень что ли столько набралось? – пробурчал он.

– Пойду, гляну сам, – сказал первый советник и стал накидывать на себя полушубок.

Голова его трещала от духоты и непрерывного гомона прошедшего дня, хотелось вдохнуть свежего воздуха.

В сопровождении нескольких дружинников, Феор выехал со двора. Лоскутное небо на востоке пронизывала багровыми стрелами занимающаяся заря, от нее загорались алыми отсветами верхушки сосен на том берегу и рдела сама гладь незамерзающей реки. В низинах все застлал сырой, сизый туман. Стояла удивительная тишь, и, глядя на укрытые снеговыми шапками домишки, от которых поднимались тоненькие струйки дыма, нельзя было и помыслить, что в городе пиршествует сама смерть.

Феор пытался сообразить, куда можно поселить новых беженцев. Он боялся, что едва пойдет слух, будто Искра вновь принимает нуждающихся, сюда хлынут целые орды голодных и хворых со всего севера, и зиму город не переживет.