Текст книги "Госпожа преподаватель и Белый Феникс (СИ)"
Автор книги: Марика Полански
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)
Глава 3. Господин министр магической безопасности
Одних людей сводит судьба;
Других – ядрёный случай.
– Но ведь она же его не любит! – удивлённо пробормотала я и перевела взгляд с картины на пёструю брошюру.
Маленькая матовая книжица толщиной всего в пятьдесят страниц печально зашелестела, как будто говоря: «А я здесь при чём? Не любит, так не любит». Сунув нос в буклетик, я перечитала крохотную заметку и снова воззрилась на картину.
«Любовь над крышами домов Суантре» считали самым откровенным полотном современности, а Жана-Огюста де Маньо, написавшим его, едва ли не первым скандалистом и нарушителем моральных основ. А всё потому, что художник осмелился изобразить обнажённые тела, переплетённые в любовном экстазе. Для Велантры, страны чопорности и приторной до зубовного скрежета добропорядочности, подобное считалось верхом аморальности.
Поборники нравственности всех мастей уже успели оплевать картину и её создателя. В прессе даже требовали запретить выставку де Маньо в столице, поскольку «подобная мазня растлевает молодёжь и уничтожает идею духовности и преобладание духа над телом».
Впрочем, выставку не запретили. Более того, она имела оглушительный успех. Самое забавное, что те, кто громче всех кричал о губительном влиянии картины на неокрепшие юношеские умы, толпились возле полотна. «Видимо, для того, чтобы потом в будуарах обсуждать, какой плохой художник и как отвратительно он влияет на подрастающее поколение», – с усмешкой подумала я, краем глаза наблюдая за посетителями галереи.
Был поздний час, однако люди не торопились расходиться. Дамы в цветастых платьях, прикрывая раскрасневшиеся лица веерами, с любопытством бросали взгляды на картину. Мужчины же с видом знатоков, повидавших лучшие образцы искусства, всматривались в детали. Хотя со стороны было заметно – их занимает не перспектива, не техника работы, а именно обнажённые тела в центре.
Я едва смогла пробиться к картине, чтобы разглядеть то, что так взбудоражило общественность. И, честно говоря, ничего, кроме разочарования, не ощутила.
В нескольких шагах от меня стоял мужчина в дорогом сером костюме. От него так и веяло прожжённой добропорядочностью: полный, с потеющим высоким лбом и седыми пушистыми бакенбардами. Он бросил на меня оценивающий взгляд и тотчас надменно скривил рот. Оно и понятно – прилично воспитанная женщина никогда не придёт на подобную выставку. Особенно в одиночестве. Посмотрев на него, я вопросительно приподняла бровь, мол, «в чём дело?», и снова уткнулась в буклет.
– Моралисты – слуги Бездны, – проговорил над моей головой вкрадчивый мужской голос. – Только страх перед Высшими Силами их удерживает от преступлений.
Я обернулась и… забыла, как дышать.
Я никогда не была сильно в поэзии и красочных описаниях, но – боги! – как же красив был человек, стоя́щий за моей спиной! Он был, словно древний бог, сошедший с полотна у Вийона. Высокий, с правильными чертами лица и красиво очерченными губами. Длинные и серебристые волосы волной ниспадали на широкие плечи, отчего невольно возникало чувство о продуманности этой небрежности.
Меня не смутила даже чёрная повязка, закрывающая правый глаз. Скорее, наоборот, она добавляла изюминке к невероятной внешности мужчины. Левый глаз, цветом начищенного серебра, смотрел на меня не то с любопытством, не то выжидающе.
«Должно быть, за него дерутся все художники современности», – заворожённо подумала я, почему-то решив, что обратившийся ко мне посетитель – натурщик.
Какая «Любовь над крышами домов Суантре»! Какое мировое изобразительное искусство! Вот истинный образец искусства – живой и осязаемый. Так хотелось протянуть руки и потрогать – а человек ли это или лишь мираж разыгравшегося от обилия полотен?
Губы мужчины дрогнули в едва заметной улыбке, и меня охватило такое смущение, будто меня поймали на чём-то очень постыдном.
– Если кого-то от преступления отделяет страх перед Богами, то грош цена ему, как человеку, – разволновавшись, я отвернулась и слепо уставилась на картину.
Краски поблёкли, а обнажённые тела, пролетающими над белоснежными крышами и синими домиками, внезапно показались нелепыми и вульгарными.
– Верно подмечено, – негромко отозвался он и замолчал.
Близость незнакомца так взволновала меня, что захотелось убраться как можно дальше с выставки. «Но я не для того пришла сюда, что позорно бежать при виде смазливой физиономии натурщика», – мысленно одёрнула я себя. – «Ну стоит рядом, пусть стоит. Тебе-то что?»
Но договориться с набирающим силу смущением и неловкостью оказалось не так-то просто. Ладони вспотели, сердце билось так, будто я пробежала несколько кварталов, а щёки запылали, как при лихорадке. Руки невольно потянулись к лицу, чтобы хоть немного остудить кожу. Но я вовремя спохватилась и перехватила брошюру, словно она норовила выскользнуть из рук.
– Вы и вправду, считаете, что он её не любит? – спросил незнакомец.
– Правда. Потому что это видно, – я небрежно повела плечами и едва заметно потёрла друг о друга вспотевшие ладони, напрочь забыв о надетых перчатках. Собравшись с мыслями, чуть наклонила голову и провела пальцами в нескольких сантиметрах от полотна, обозначая привлёкшие моё внимание детали: – Посмотрите на руки женщины. Да, она обнимает мужчину. Но пальцы сжаты, скрючены, а ладонями упёрлась в грудь так, словно хочет отстраниться. То же самое можно сказать и о пальцах на ногах – они поджаты. И, глядя на них, вспоминается фраза из дневника фаворита Её Величества королевы Антеры: «Она была настолько некрасива и даже ужасна, что пальцы на ногах подворачивались от отвращения». Женщина зажмурилась и отвернулась от поцелуя. Она только позволяет себя любить. А вот прикосновения мужчины ей неприятны. Здесь, – я потрясла буклетом в воздухе, – пишут, что де Маньо изобразил себя и свою жену. Дескать, хотел передать, как близость их окрыляет. Но на самом деле она окрыляет лишь самого художника. Я бы назвала картину «Терпение над крышами домов Суантре». Потому что женщина терпит. А художник или эгоист, или слепой дурак, который настолько любит жену, что просто этого не замечает. Впрочем, как говорила одна моя подруга: «Люди настолько заняты собой, что склонны не замечать, что происходит вокруг».
– Возможно, люди и заняты исключительно собой, но не настолько, чтобы не замечать возмутительного поведения других.
Отчего-то показалось, что замечание касалось меня лично. Словно незнакомец знал меня лучше, чем я сама себя, и при этом осуждает.
Стало неприятно.
– Полагаю, де Маньо знал, что делал, – я небрежно повела плечами. – Он прекрасно понимал, что его полотно не останется не замеченным. Что оно вызовет бурю эмоций у зрителей. Легендарные сражения и сюжеты из древних мифов, пейзажи и портреты августейших особ – это так избито. И так скучно. А здесь – запретная тема, которую не поднимают в кругу даже самых близких.
– Сплетницы Веронского Оперного Дома с вами поспорили бы.
– Не сомневаюсь. Эти дамы знают кому и как жить. Хотя у самих мужья имеют свойство напиваться и кутить «у актрис в нумерах».
Дама в терракотовом платье шарахнулась в сторону, наградив меня таким взглядом, будто я призналась в каком-то непотребстве. В то время как сто́ящий рядом с ней седой супруг – тот самый, который наградил меня надменным взглядом – побагровел.
Я едва сдержалась, чтобы не прыснуть от смеха. Вот они, настоящие моралисты: внешне благочестие и добропорядочность, а внутри – сарай, забитый доверху грязным бельём.
Наклонившись к супругу, дама что-то прошептала, и они, гордо вскинув головы, поторопились подальше от картины.
– Похоже, ваши слова оказали неизгладимое впечатление, – с усмешкой сказал красавец, глядя добропорядочной паре вслед.
– Ну что поделать? Прошу заметить, что моё замечание никоим образом не относилось к этим достопочтенным господам. Впрочем, их реакция выдала с головой. Порядочный человек пропустил бы мои слова мимо ушей.
– А вы пропустили бы подобное замечание?
Что-то насмешливое, неприятное скользнуло в его тоне. Меня словно окатили холодной водой. На миг почудилось, что за спиной стоял не просто красавчик, а некто очень опасный. И опасность эта отнюдь не в разбитом женском сердце.
Вроде бы ничего такого он не сказал. Но перед внутренним взором проплыла полутёмная комната с серыми стенами и одиноким шариком света, отбрасывающим отблески на посеревшие черты крайне худого и измождённого человека. Образ был настолько ярким, что, казалось, тёплый воздух галереи наполнился холодной спёртой сыростью и приторным запахом плесени.
Мне снова захотелось бежать от своего случайного собеседника. Но на этот раз от ужаса. Хотелось забиться в угол и закрыть голову руками, чтобы спрятаться и не видеть его.
Наваждение, длившееся всего несколько секунд, рассеялось. Однако в груди болезненно забились тревога и безысходность. Тело покрыла холодная испарина, дышать стало трудно, как будто перестало хватать воздуха.
– А что я? – настороженно переспросила я.
– Красивая юная особа находится одна в галерее, – негромко произнёс собеседник, – куда добропорядочные мужчины не пускают своих жён без сопровождения. Это вполне может стать предметом обсуждения.
– Я не сделала ничего предосудительного. Галерея открыта всем желающим. Ну а то, что я без сопровождающего... С каких пор отсутствия мужа стало общественно порицаемым деянием? К тому же, – я резко обернулась и натянуто улыбнулась, – здесь я нахожусь с вами. И для случайного зрителя мы не более, чем такая же добропорядочная пара, как та, что несколько мгновений назад покинула галерею.
На красивом мужском лице не отразилось ни одной эмоции. Ни единой. Разве что светлые брови удивлённо чуть приподнялись. «Ох уж это бесстрашие вкупе с безрассудностью!» – чванливо прошипел внутренний голосок. – «А ещё что-то говорит о других?»
Но страх – дело такое. В здравом уме не сделаешь и не скажешь того, на что способен сделать под давлением этого неконтролируемого чувства. В момент опасности одни люди застывают на месте, другие стремятся сбежать. А во мне проснулась небывалая наглость.
Затаив дыхание, я ждала, каким будет ответ незнакомца, подспудно чувствуя, что он явно мне не понравится.
Но вопреки моим ожиданиям мужчина рассмеялся, будто я удачно пошутила.
– Смелое заявление. Учитывая, что мы видим друг друга впервые.
– Но другие-то этого не знают, – я отвернулась к картине и снова пожала плечами. Но в этот раз, чтобы сбросить напряжение.
Всё очарование незнакомца померкло, и теперь отчаянно, до ломоты хотелось, чтобы он ушёл.
– Вы всегда решаете, кто и что знает?
– Ничего с собой не могу поделать. Профессия обязывает. Это не знание, а предположение. Знание придёт, когда будут веские доказательства. А так… Чтобы стать жертвой сплетен, необязательно делать что-то плохое. Иногда достаточно просто жить так, как хочется. И другие этого не перенесут.
Незнакомец усмехнулся. Помолчав, он едва слышно выдохнул и сказал:
– Искренне был рад пообщаться с вами. Надеюсь, мы ещё с вами встретимся.
«Надеюсь, что нет», – подумала я, но вслух сказала:
– Как знать. Всё возможно.
Ответа не последовало. Обернувшись, я поняла, что стою одна в поредевшей толпе посетителей, а от моего случайного собеседника и след простыл.
***
Книга угрожающе зашелестела пожелтевшими страницами, и первая струя магической чёрно-фиолетовой слизи ударила куда-то поверх дверного косяка.
– Цып-цып, хорошая… – ласково пропел господин Враль. Библиотекарь бесшумно подкрался коричневому томику, лежащему на полу между двумя стеллажами. Медленно, стараясь не спугнуть, он протянул руки в чёрных резиновых перчатках.
Его ухищрения оказались безрезультатны. Книга зло зашипела, засветилась, собираясь с силами, и плюнула очередным зарядом магической слизи. Библиотекарь увернулся. Тёмно-фиолетовая субстанция пролетела прямёхонько над моей головой и с чавканьем угодила в соседний стеллаж.
– Что у вас творится? – я испуганно вытаращила глаза, переведя ошалелый взгляд с капающей слизи на господина Враля.
От неожиданности тот подскочил на месте и резко обернулся в мою сторону. Улучив момент, книга злорадно зашелестела, запрыгала через библиотечный зал и забилась под соседний стеллаж, откуда издала звук разъярённого кота.
Библиотекарь демонстративно закатил глаза и упёр руки в бока.
– Я потратил всё утро, пытаясь вернуть эту чертовку на место! – проворчал он и почему-то обиделся. – Некоторые книги просто невозможны! Живут, как им вздумается, и даже не намерены соблюдать элементарные правила приличия!
Помолчав, Враль огляделся по сторонам, поднял палец и потряс им, будто его осенила гениальная идея. Потом торопливо скрылся в подсобке и через несколько секунд вернулся со шваброй. Лицо выражало воинствующую решимость, а сам библиотекарь напоминал рыцаря времён короля Фридрига Сердечного. Вот только вместо лат у него были резиновый фартук и перчатки, вместо шлема – толстенные очки на пол-лица, а руки сжимали швабру как копьё.
Сказать, что я была в изумлении, ничего не сказать. Ну понятно, что мир, в котором магия стала едва ли не главной движущей силой, способен на чудеса. Но увидеть библиотекаря, гоняющегося со шваброй за книгой… Даже знаменитый цирк Дюль-Сель не мог похвастаться подобными номерами. А это, уж поверьте на слово, было ещё то представление.
– Э-эм… А что это за книга? – пытаясь сгладить неловкость, поинтересовалась я. – Ну та… которая сбежала.
– Эта? – Враль указал шваброй на стеллаж и угрожающе помахал древком. – О! Это редчайший и противнейший фолиант всех времён. «Эротические похождения Карла Густава, великого интригана и любовника королевы Элоизы Сильской», написанная самим Карлом Густавом.
– О как! – только и всего смогла выдавить я, не совладав с удивлённо вытянувшимся лицом. В голове никак не укладывалось, как литература подобного содержания могла оказаться в студенческой библиотеке.
Похоже, и сама книга не ожидала, что её так назовут. Из-под стеллажа показался тёмно-коричневый уголок, но тотчас спрятался обратно.
– Кажется, фолиант с вами не согласен, – уголки рта поползли вниз, и я вытянула шею, указывая подбородком стеллаж.
Хлопнув себя по лбу раскрытой ладонью, Враль сбивчиво пробормотал: «О, простите» и, встав на колени, принялся елозить шваброй под стеллажом. Оттуда послышалось гневный шелест и посыпались золотисто-фиолетовые искры. Однако в этот раз библиотекарю не удалось увернуться. Магический заряд попал точно в лицо.
– Вот же хэлэрское отродье! – выругался Враль и бросил швабру. Поднявшись с колен, он сдёрнул очки и продемонстрировал мне. – Вот, видите, в каких условиях приходится работать? А говорят, что библиотекарь – самая безопасная профессия. Ха! Как бы не так! Простите великодушно, госпожа де Вальдан. Мне срочно нужно умыться, иначе покроюсь язвами. Не спускайте глаз с этой чертовки! Иначе она понатворит дел.
С этими словами он молниеносно исчез за шторкой в подсобке.
Я же растерянно оглядела опустевшее помещение. Стало так тихо, что было слышно, как с улицы доносится шелест листвы и крики студентов, выбравшихся после занятий на согретую весенним солнцем академическую лужайку.
Враль не возвращался, и чем дольше его не было, тем неувереннее я себя чувствовала. Будешь чувствовать себя легко и непринуждённо, когда даже книги способны внезапно напасть. Сразу возник вопрос: а учебники архонского языка такие же бешеные, как эротические похождения королевского интригана?
Под стеллажом было тихо. Не придумав ничего лучше, я бесшумно подошла к нему и, присев на корточки, негромко постучала ногтями по паркету.
– Э-эй, красавица, – тихонько позвала я книгу.
В ответ послышалось угрожающее шипение.
– Всё-всё, не трогаю я тебя, – я тотчас убрала руку и села рядом на пол. – Я просто посижу. Похоже, ты здорово попала в библиотекаря, и мне придётся ждать до Святых Исходов, пока он вернётся.
Из-под стеллажа донёсся презрительный шелест.
– Считаешь, что он это заслужил, да?
Снова шелест. Только не угрожающий, а какой-то обиженный.
– Заставляет стоят молчком на полке? – вслух предположила я. Если бы кто-то увидел мой разговор, то явно решил, что я малость тронулась умом. – Наверняка даже забывает протирать от пыли, верно? А ты так и стоишь, забытая всеми. Ни студенты, ни преподаватели не обращают на тебя внимания. А ведь в тебе, должно быть, спрятан целый мир, которым хотелось бы делиться. Вот только не с кем. Что и говорить, если даже библиотекарь вспомнил о тебе, когда ты решила наконец-то отправиться в самостоятельное путешествие, чтобы найти своего читателя.
В ответ тишина. Уже хорошо. Хотя бы не придётся отмываться от магической слизи.
– Я вот тоже хотела со всеми делиться своим миром, – задумчиво пробормотала я. – А вместо этого оказалась никому не нужна. Разве что кредиторам. А кредиторы – это как господин Враль для тебя. Тоже ничего хорошего. Слушай, а ты действительно эта самая… ну… книга лёгкого поведения?
Шелест поднялся такой, словно я только что нанесла смертельное оскорбление высокородной даме.
– Ну прости-прости… Я в самом деле не знаю, кто ты. И да, согласна с тобой, нельзя судить книгу по обложке и тому, что говорят рассерженные библиотекари, – помолчав, я прислушалась. Книга недовольно пошуршала и затихла. – Слушай, а пойдёшь ко мне? Я, конечно, не столичная библиотека. Но с удовольствием почитала бы тебя.
Из-под стеллажа недоверчиво показался уголочек. Я протянула раскрытую ладонь.
– Давай, вылезай. Я тебя не обижу. Будешь у меня жить на столе. Или на полке. Сама выберешь место, где будешь жить.
Словно подумав, книга вынырнула и прыгнула на колени. Я осторожно погладила пальцами по потрёпанному корешку, отчего томик издал звук, напоминающий урчание кота.
– Что они с тобой сделали? – ужаснувшись, прошептала я, когда раскрыла книгу.
На пожелтевших страницах виднелись следы заломов и чернил. Несколько листов бугрились и приобрели тёмно-коричневый оттенок. Похоже, кто-то явно опрокинул чай или кофе. Пара страниц оказалась надорванными, а сама обложка была в глубоких царапинах, как будто на ней что-то резали.
Меня аж затрясло от гнева. Будь я на месте книги, то давно бы начала плевать магией в любого, кто протягивал ко мне руки.
– Какое отвратительное неуважение! А ещё требуют соблюдать приличия! – возмутилась я. Повертев книгу в руках, нахмурилась и прицокнула языком. – Ну уж нет, этого я так не оставлю. Сначала мы тебя приведём в порядок, а потом…
– О, я вижу, вы с ней нашли общий язык! – раздался над головой изумлённый голос Враля.
Я вздрогнула и воровато прижала к себе томик, а книга заискрилась.
– Господин Враль, я заберу её себе, – поспешно произнесла я, опасаясь, как бы фолиант не начал снова плеваться. – Полагаю, так будет спокойнее для всех. И вам не придётся выковыривать её из-под стеллажей и отмываться от слизи.
Библиотекарь наклонил голову набок и оценивающе прищурился. Потом скользнул взглядом на книгу и пожал плечами, как будто речь шла о каком-то пустяке.
– Да ради всех богов, госпожа де Вальдан, – небрежно бросил он, хотя за этим чувствовалось облегчение: наконец-то не придётся бегать, как малахольному со шваброй по всей библиотеке. – Но, учтите, эта книга – ещё та прорва. Сделаете что-то не так и получите плевок в лицо. И потом не говорите, что я вас не предупреждал.
– Всенепременейше, – радостно отозвалась я и, вцепившись в книгу, как в подарок на день рождения, покинула библиотеку.
***
Что в аудитории что-то не то, я почувствовала, подойдя ближе к двери. Подхватив стопку учебников одной рукой, я проворно ухватилась за ручку и потянула на себя.
Картина, открывшаяся моим глазам, была достойна сатирического журнальчика, одного из тех, что можно купить на вокзале в ожидании паровоза. Забравшись на парты и скамьи, группа студентов забилась в углу кабинета. Несмотря на самые немыслимые позы, молодые люди не шевелились и, казалось, даже боялись моргать. А перед этой странной скульптурной композицией с деловитым видом по полу шлёпала туда-сюда моя новоприобретённая книга. Если кто-то пытался пошевелиться, она приподнимала тёмно-коричневую обложку и злобно шелестела страницами.
Судя по следам магической слизи на стенах и столах, бой был неравным, и книга, благодаря эффекту неожиданности, одержала верх. В голову даже пришло название подобной карикатуры: «Нерадивые студенты и разгневанная литература».
Окинув помещение оценивающим взглядом, я плотно прикрыла за собой дверь и неспешно прошла к своему столу.
– Ну-с, молодые люди, – мягко спросила я, ставя стопку учебников на первую парту. – И что вам понадобилось на моём столе?
Услышав мой голос, книга остановилась и повернулась ко мне боковым обрезом. Студенты же продолжали хранить молчание. Было так тихо, что слышалось монотонное тиканье тяжёлых коридорных часов, которые стояли неподалёку от аудитории. Судя по мерному гулу, они находились в аккурат за стенкой с книжным шкафом. Надо же! Впервые за три недели работы в Академии, я услышала такую тишину. Обычно приходилось изыскивать способы, чтобы утихомирить студентов. А тут…
Я подошла к окну, чувствуя на себе взгляд двадцати пар ошалелых глаз, и выглянула во двор. Согретые весенним солнышком клумбы пестрели многообразием цветов, над которыми роились золотисто-чёрные точки пчёл. В голубой синеве парили ласточки, будто зависнув на одном месте. В такую погоду гулять надо, а не сидеть в пыльном душном помещении и пытаться донести студентам прописные истины.
С тоской вспомнился Торговый переулок и моя крохотная лавка бытовых артефактов. В такую погоду я обязательно брала час обеденного перерыва и шла гулять по переулку или заходила в кафе «Серебряная луна», где заказывала клубничный десерт и зелёный чай и наслаждалась минутами спокойствия. Боги! Как давно это было!
Я прикрыла глаза. Нужно взять себя в руки. Придёт время, и у меня снова будет моя маленькая лавка с артефактами и тихий обед в кафе. А пока…
– Пока вы не заговорите, никто из вас не тронется с места, – негромко сказала я, отгоняя от себя ностальгические мысли. – Повторяю вопрос ещё раз: что вы искали на моём рабочем столе?
Книга повернулась к студентам и, угрожающе приподняв верхнюю крышку, зашипела.
– Да ничего особенного! – перепугано заголосили они.
– Мы просто хотели посмотреть оценки в табеле…
– Да-да! Просто оценки и ничего другого...
Книга зло зафырчала и заискрилась.
– Давайте начистоту, – я заломила бровь и криво усмехнулась. – Что вы искали в ящиках стола? Быстрее, пока она в вас не плюнула.
– Контрольные!
– Ответы на контрольные!
– А что? Учить материал уже запрещено законом? – серьёзным тоном заявила я, хотя саму так и подмывало злорадно захохотать.
Вместо того чтобы подготовиться к лекции и выучить материал, эти оболтусы решили пойти самым лёгким путём – вскрыть ящик преподавательского стола и стащить правильные ответы. Кто ж знал, что оставленная книга вдруг оживёт и начнёт плеваться магией? На ней же не написано, что она волшебная!
– Госпожа де Вальдан, – жалобно простонал рыжий Рафаэль, указывая глазами на книгу, – а, может, вы уберёте эту… эту зверюгу? А то ноги затекли и спина болит…
– А это вообще законно? – попытался возмутиться Андреас, лучший друг Рафаэля и первый хулиган в группе.
Я прищурилась, рассматривая черноволосого студента. Как и всякий хулиган, он громче всех кричал о своих права и обязанностях других, но напрочь забывал об ответственности, когда дело касалось его самого.
– Ох, вам ли, господин Мэрлинг, кричать о законности того или иного деяния, когда у самого рыльце, – и не только, – в таком пуху, что можно две подушки набить и одну перину? – я задумчиво поскребла подбородок и скрестила руки на груди.
– Я буду жаловаться ректору!
Я обречённо развела руками и пожала плечами.
– Да пожалуйста… Хотите, даже помогу составить вам жалобу? Только не забудьте ещё указать, что вы, при сговоре со своими одногруппниками попытались вскрыть преподавательский стол, дабы в дальнейшем воспользоваться полученным материалом и подтасовать результаты семестровой проверки. Вы же знаете, чем грозит подобное нарушение для вас и ваших друзей? Нет? Напомню. Пункт первый статьи седьмой Внутреннего Кодекса Академии грозит исключением каждому студенту, который пытается подтасовать результаты контрольных, тестировочных и иных видов проверочных работ. Кстати, в том же Кодексе сказано, что каждый преподаватель имеет полное право на сохранение принадлежащего ему, а также Академии, имущества посредством оградительных артефактов, фамильяров и иных средств охраны, которые не причинят тяжкого вреда или смерти студентам и работникам учреждения. То есть если бы у меня в ящике был «взрыватель», то да. Вы имели бы полное право подавать на меня жалобу. А так… Подумаешь язвы на лице? Они через неделю пройдут. Но за эту неделю вся Академия будет знать, кто шарится по преподавательским столам. А это уже показатель вас, как личности и, вполне возможно, будущего преступника. Сегодня вы залезли в стол за ответами, а завтра залезете в карман своего друга за деньгами. Так что прежде чем кричать о законности того или иного действия, посмотрите на себя и свои поступки со стороны.
Ответом послужило лишь недовольное сопение. Конечно, неприятно, когда кто-то указывает на промахи, которые тщательно пытаешься скрыть даже от самого себя. Впрочем, этим юношам не повредит хороший урок. Даже два. Первый – считая себя выше остальных людей, рано или поздно споткнёшься о собственную непогрешимость. А второй – никогда не спорить с преподавателем, не имея козыря в рукаве.
– Надеюсь, в следующий раз, – негромко произнесла я, окидывая взглядом студентов, – вы несколько раз подумаете, – крепко так подумаете, – прежде чем лезть туда, куда вас не просили.
Я постучала ногтями по столешнице. Напоследок встрепенув страницами, отчего студенты нервно вздрогнули, едва не попадав со скамей, книга показала красную закладку, словно язык, и деловито запрыгала в мою сторону. Я подхватила её и тотчас услышала довольное бумажное урчание.
– Итак, мои дорогие, – улыбнувшись, я прижала к себе книгу и нежно погладила корешок, – а теперь дружненько слезли со скамей, подошли во-о-он к тому шкафу, взяли из него тряпки и навели мне чистоту в аудитории. Считайте, это наказанием за ваш проступок. А как закончите, продолжим лекцию.
– Итак, сегодня немного отойдём от изучения занудной грамматики и лексических упражнений и поговорим об архонских философах периода Филинских войн, – как можно пафоснее произнесла я, когда студенты заняли свои места за партами, и трижды хлопнула в ладоши. – Также познакомимся с некоторыми их трудами.
С полочного карниза со скрипом опустилась белое полотно, а в конце аудитории недовольно зажужжал магопроектор. Через несколько секунд помещение погрузилось в приятную полутьму, и на белом экране высветилось чёрно-белое изображение курчавой головы архонца.
– Позвольте представить нашего первого гостя – Скинх Ферус Агамерон. Почётный гражданин и паэр, то есть представитель Верховного Совета, города Малиот. Нам он больше известен под именем Скинх Малиотский, философ, алхимик и основатель целого философского течения стагциоризма или, выражаясь более современным языком, «Учения о принятии многообразии жизни». До наших времён сохранилась его окаменевшая голова, чьё изображение вы видите сейчас, – я торжественно указала на полотно.
– Простите, госпожа де Вальдан, – не утруждая себя поднятием руки, произнёс Рафаэль, – как понять «его окаменевшая голова»? Это что… настоящая голова Скинха?
– Разумеется, – пожала я плечами, словно не видела в этом ничего удивительного.
Глаза Рафаэля расширились, а по аудитории волной прокатился шуршащий шёпот.
– А как… – Андреас хотел было задать вопрос, но сбился и замолчал.
– Как получилось, что он окаменел? – подсказала ему я.
Студент кивнул и выжидающе уставился на меня.
– О! Всё просто, – отмахнулась я. – Он слишком любил задавать вопросы, которые или заставляли задуматься, или не нравились, или все вместе. Однажды это привело его на судебный помост, где ему вынесли приговор: смерть посредством отравления ядом скалистой химеры. В те времена подобная казнь практиковалась в отношении государственных преступников. Человека заставляли пить яд химеры, и в течение нескольких часов он медленно превращался в камень. Большинство преступников предпочитали откусывать себе языки или перематывать пальцы прутьями, дабы умереть от гангрены, нежели мучительно обращаться в камень.
– Жу-у-уть! – выдохнул Грегори, сидящий за Рафаэлем и Андреасом.
Расширенные глаза и косая улыбка на его бледном лице никак не соответствовали его ответу. Подобное выражение обычно появляется у людей, которые слушают страшную байку, зная, что с ними ничего подобного не случится.
Я усмехнулась про себя, вспомнив недавнишнюю статью в одном из научных журналов. Несколько учёных с такими громкими именами и званиями, что я тотчас забыла их, провели ряд исследований, доказав, что людям нравится слушать страшные истории. Байки и страшилки как будто заставляют острее чувствовать ценность собственной жизни и, несмотря на щекочущий страх, приносят некое успокоение. Мол, со мной всё в порядке, значит, я хороший.
Вывод тогда показался мне неубедительным. Хотя бы потому что бежать ночью из уборной и радоваться тому, что не сожрал монстр, никак не похоже на успокоение.
Обсуждения печальной участи великого архонского философа затянулись, и я, взяв кружку со стола, сделала пару шумных глотков. В аудитории моментально воцарилась тишина, как в склепе. Её прерывало разве что тихое жужжание магопроектора.
– Продолжим, – сказала я и откашлялась. – Вообще, говоря об архонских философах, должна признаться, что Скинх Малиотский является одним из моих любимых. И всё благодаря его скандальному характеру. Архонский философ прославился не только красноречием, но и аморальным образом жизни. Скинх был больши́м любителем вина, азартных игр и женщин. Кроме того, для него не составляло труда втянуть какую-нибудь высокопоставленную особо в затейливый спор, в котором он безжалостно позорил оппонента. Точнее, его невежество и лицемерие…
– Неожиданно, – снова влез Рафаэль. – А разве так может быть?
Я осуждающе посмотрела на него. Но на подобные взгляды у него, похоже, был выработан не только иммунитет, но и великолепная тактика активного заинтересованного слушателя. Пока остальные молча и безэмоционально внимали лекции, рыжий студент всячески пытался перетянуть на себя внимание.
– Чтобы человек был одновременно и скандалистом, и мудрецом?
– Ну да, – он кивнул и активно зажестикулировал. – Нас постоянно учат, что бузить нельзя. Что нужно быть пра-виль-ным, – последнее слово он буквально процедил, придав голосу комичность. – Ну, например, что нельзя перечить преподавателям или что нужно слушаться старших. Хотя иногда они такую ахинею, – простите, – плетут, что самому становится стыдно. Когда пытаешься донести свои мысли, то к мнению не то, что не прислушиваются, но ещё и всячески пытаются принизить. А тут вы говорите, что человек может понравиться из-за скандального характера.
