Текст книги "Нотнерт (СИ)"
Автор книги: Malvada Reina
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)
Я осторожно прокралась ближе и присела под окном, из дома раздавались голоса – мужской, который, вне всяких сомнений, принадлежал Августу и женский, который я до этого ни разу не слышала. Он был очень приятным: мягким, но достаточно звонким.
– Я схожу в город за продуктами. – Отчеканил мужчина. Казалось, он был чем-то недоволен.
– Спасибо большое, извини, что не хватилась раньше.
– Нужно взять что-то еще? Лекарства?
– Нет, Август, у меня все есть.
– Хорошо.
Послышался звук открываемой двери, и я быстро юркнула за угол, наблюдая как Август покидает свои владения. Практически добравшись до кромки леса, он оглянулся, а я едва успела спрятаться. Но он двинулся дальше, а значит, меня не заметил. Я вернулась к окошку и заглянула в дом.
Комната за окном была безумно уютной. Солнечный свет заливал буквально каждый угол. Это, вне всяких сомнений, была гостиная. Прямо под окном стоял диван, усеянный маленькими разноцветными подушками в наволочках в пастельных оттенках. По обе стороны от дивана расположились книжные полки, сверху донизу уставленные книгами. Практически под самым потолком на брусчатых стенах висели сказочные иллюстрации, явно выполненные Августом – в каждом рисунке улавливался его неповторимый стиль. В центре комнаты находился небольшой столик, по обе стороны от него – два уютных кресла, в цвет дивана. На полу лежал ковер, который был очень кстати – благодаря ему мое приземление в комнате произошло совсем бесшумно.
Где-то глубоко внутри совесть отчаянно сопротивлялась и буквально орала на меня, что я поступаю неправильно, что это самый настоящий взлом, но интерес взял свое. Удрать я всегда успею. Пора бы научиться заключать сделки с совестью.
Бесшумно я прокралась к камину и осмотрела каминную полку. Она вся была уставлена снимками в рамках и на каждом снимке были Август и какая-то женщина, немного старше него, но при этом намного ниже. На одной из фотографий у нее были длинные каштановые волосы, волнами спадающие на плечи, карие глаза светились янтарным светом, а пухлые губы были растянуты в красивой белозубой улыбке. Давний снимок – Август еще совсем юный парень. Девушка рядом с ним была красива, как кукла. На каждой фотографии Август крепко обнимал ее, но в этих объятиях не было ничего собственнического и сексуального.
– У него есть сестра, – шепнула я, проводя пальцем по другому снимку, на котором волосы у девушки уже были подстрижены по плечи. Странно, но семейного сходства между ними я не находила. Возможно, сводные? Или приемные?
На третьем снимке совсем маленькие Август и девчушка были сжаты в объятиях родителей, а чуть поодаль в дверях застыла фигура высокого мужчины с густыми бакенбардами. Я вспомнила, как Реджина описывала своего охотника и внимательно вгляделась в фото. Сходство с ее описанием было поразительным, я быстро сунула рамку себе за пазуху. Позже мне придется серьезно разбираться со своей совестью, но эта фотография могла быть важной зацепкой.
Из соседней комнаты послышались шаги, я быстро спряталась за диваном, надеясь, что сестра Августа не заметит вторжения. Женщина неспешно вошла в комнату и протянула руку к окну – мое сердце упало в пятки, один взгляд вниз – и разбираться мне придется не только с совестью. Я крепко зажмурилась, готовясь к неизбежному, но раздался звук закрываемого окна и следом за ним – неспешно удаляющиеся шаги. Великолепно. Беззвучно открыть окно я не смогу, придется выбираться через дверь.
Быстро прокравшись к выходу из гостиной, я заглянула за угол – бинго! Парадная дверь открыта. Брат с сестрой явно не опасались грабителей, да и кто, кроме меня, станет ломиться в дом на опушке леса? Прикинув в уме насколько далеко от меня слышен шум, я решила, что я могу безопасно добраться до двери и быстро ретироваться. Сделав несколько глубоких вдохов, чтобы успокоить колотящееся сердце, я медленно вышла из комнаты и нос к носу столкнулась с…
Я не смогла сдержать крик, вырвавшийся из моего горла. И причиной ему был вовсе не эффект неожиданности, с которым сестра Августа застала меня с поличным. А она сама.
Я в жизни не видела ничего, хотя бы отдаленно похожего. Ей было не больше тридцати, она была так же красива, как и на фотографии, вернее правая половина ее лица была так же красива, а вот левая… Левая была вся покрыта пурпурными бороздами и белыми рубцами – сильнейший ожог испоганил некогда красивое кукольное личико. Не в силах вглядываться в ее раны, я опустила глаза ниже и заметила, что левая ее рука выглядит еще хуже, чем лицо – пальцы до конца не распрямлялись, и, будучи стянутыми рубцовой тканью, больше напоминали куриную лапу, чем человеческую ладонь.
– Признаться честно, мы не ждали гостей, – женщина спокойно смотрела на меня, прижав раненную руку к груди.
– Прошу прощения…дверь была открыта. Я ищу Августа – я пыталась быстро придумать оправдание своему присутствию здесь. Руки дрожали, во рту пересохло так, будто я воду не видела уже несколько дней. – Но я поняла, что его дома нет, я зайду позже.
– Вы можете подождать его здесь, он скоро вернется.
– Нет, спасибо, мы лучше встретимся в городе. Извините меня за реакцию, Вы застали меня врасплох, я думала, дома никого нет, и Август забыл запереть дверь.
– Ничего страшного, – женщина пожала плечами, внимательно разглядывая меня, – я привыкла.
– Еще раз прошу прощения за вторжение.
– Вы уверены, что не хотите дождаться его? Я заварю чай, мы на днях обзавелись безумно вкусным шотландским. – Женщина кивнула в сторону стоявшей на столе бутылке виски.
– Нет, благодарю. Извините, я пойду… – я сделала несколько шагов в сторону двери.
– Прошу прощения, – окликнула меня женщина в спину, – Вы не представились. Что мне сказать Августу? Кто его искал?
Понимая, что в любом случае придется отвечать за свои поступки, я вздохнула и протянула руку:
– Извините, очень невежливо с моей стороны, я забыла представиться. Меня зовут Изабелла Френч, мы с Августом работаем вместе над одним проектом…
Женщина протянула мне здоровую руку и крепко ее пожала:
– Ах, Белль, безумно рада с Вами познакомиться. Меня зовут Айви.
В моем мозгу что-то щелкнуло, я уставилась на Айви, как баран на новые ворота, не в силах вымолвить ни слова.
– Вы уверены, что не хотите чая?
Комментарий к ○ СДЕЛКА С СОВЕСТЬЮ
Всем привет! Решила порадовать вас новой частью и впервые обратиться к вам с небольшой просьбой…
Мне просто необходимо прочитать ваши мысли о сюжете, чтобы иметь представление в ту ли сторону мы движемся. Поэтому сейчас я буду безмерно благодарна каждому вашему отзыву и, возможно, именно благодаря тем, кто на эту просьбу отзовется, работа двинется и новые главы увидят свет намного раньше.
Спасибо за то, что остаетесь со мной до сих пор смайлик сердечка
========== ○ САМ ДЬЯВОЛ ==========
Комментарий к ○ САМ ДЬЯВОЛ
Я знаю, что вам не терпится узнать что там с Реджиной и Робином, но придется немножко подождать(
Их время еще не наступило.
Я наблюдала за пузырьками воды, которые, подсвечиваясь голубым светом, поднимались вверх, как стремящаяся к солнцу птица. Перед моими глазами будто бы разворачивался настоящий шторм, с высокими волнами, увенчанными белыми гребнями. Оказывается, зрелище кипящей воды в стеклянном чайнике может быть невероятно завораживающим.
Айви, улыбаясь поглядывала на меня пока разрезала только что испеченный бисквит. Кажется, она рассказывала о том, что искусству выпечки обучилась совсем недавно, но уже ни дня не может прожить без различных панкейков, круассанов, брауни и фонданов, от чего Август сходит с ума и пророчит, что скоро будет бояться становиться на весы.
Я давно так не смеялась, как в тот день. Айви оказалась невероятно интересной и в то же время ужасно забавной и уже по прошествии часа я перестала обращать внимание на ее изуродованное огнем лицо, она казалась мне такой красивой и светлой, как ангел.
Женщина поставила передо мной тарелку и ловко схватилась за чайник правой рукой, все так же прижимая изувеченную левую к своему боку.
− Что же ты, давай я… − я потянулась к чайнику, но Айви бросила на меня предупреждающий взгляд и я одернула руку.
− Белль, я немного подгоревшая, но не немощная, − она усмехнулась, подвигая ко мне чашку и усаживаясь напротив, − не нужно относиться ко мне, как к хрустальной. Я двенадцать лет живу с этим и уже давно научилась справляться со всякими бытовыми вещами, но спасибо за порыв помочь, это очень мило с твоей стороны.
Я кивнула и между нами впервые повисла напряженная тишина. Я разрывалась между личным интересом и тактичным поведением, а Айви не спешила поднимать интересующую меня тему. Затянувшееся молчание стало меня напрягать, и я решила перевести разговор в более безопасное русло:
− Так, выходит, у Августа есть сестра…
− Да, мы не родные, но очень близкие друг другу люди. Мы многие годы провели вместе в детском доме, недалеко от лечебницы, и даже повзрослев не смогли надолго расстаться. – мягкая улыбка тронула губы Айви. – Когда Августа усыновили, он настоял на том, чтобы забрали и меня, хотя мне на тот момент было четырнадцать и таких взрослых детей редко берут в семьи.
− Да, я наслышана…
− Семья была чудесная, но очень бедная. Сейчас семье с таким достатком не разрешили бы усыновление даже одного ребенка, не говоря уже о двух. Но родители старались дать нам все, что было в их силах. Несмотря на бедность, мы жили, словно в сказке. Наш отец был плотником и у нас с Августом была целая коллекция деревянных игрушек, а мама шила нам одежду, так что одеты мы были по последней моде, − Айви усмехнулась. − После долгих лет лишений и борьбы за каждый кусок хлеба, ты совершенно по-другому воспринимаешь такие подарки судьбы. Но, к сожалению, счастье – вещь эфемерная, его нельзя схватить и запереть в клетке, чтоб оно всегда было под рукой… Не прошло и года, как мама неожиданно заболела… Схватила какой-то штамм гриппа и сгорела за считанные недели. Отец еле справлялся с горем. Мне кажется, если бы у него не было нас, он бы умер вслед за ней. Но ему было о ком заботиться, и папа старался жить для нас изо всех сил. Он влез в жуткие долги, затем попал в «Нотнерт» на лечение. Августу только исполнилось одиннадцать, а мне до совершеннолетия оставалось два года. Над нами нависла угроза вернуться в детский дом и это до смерти пугало и его, и меня. Меня взяли в лечебницу медсестрой. По началу никаких серьезных вещей не поручали, но затем старшая медсестра увидела во мне потенциал и начала меня обучать. Деньги платили скудные, но по крайней мере, нам не приходилось голодать. К тому же, нам часто помогали едой небезразличные люди.
− Как так вышло, что сотрудники опеки не проявляли к вам интереса?
− О, они проявляли… − Айви грустно улыбнулась, − но я была взрослой девочкой и умела договариваться с одинокими мужчинами.
− О… − я прижала ладонь к губам.
− Пустяки, это было меньшее из зол. − Айви махнула рукой и подлила мне кипятка в чашку. – Малая плата за то, чтобы у Августа было детство, лишенное избиений и издевательств.
− Вырос чудесный парень.
Айви широко улыбнулась, подняв бровь.
− Горжусь им безумно, но он прилип ко мне, как лопух. Ему предложили организовать шикарную выставку в Нью-Йорке, даже предлагали открыть галерею… Он очень перспективный художник, но упертый, как баран, и на все предложения отвечает отказом. Он только однажды уехал надолго. В Пхукет. Жил в каком-то монастыре, общался с монахами, учился управлять Ци. Вернулся весь такой просвещённый, аж до тошноты, пытался заставить меня поехать на какие-то чудотворные источники, которые, по легендам сделали бы мое лицо не таким уродливым. Как будто в этом есть смысл.
− Почему нет? Говорят, если вера сильна, она способна совершать чудеса.
Айви посмотрела на меня, как на идиотку.
− Белль, вера для меня – тема давно себя изжившая. К тому же мне воздалось по делам моим, так что нет никакого смысла ни Яхве, ни Будде, ни Аллаху, ни кому-либо там еще лишать меня этих шрамов.
− Я не верю, что ты могла сделать что-то, чем могла заслужить эти ожоги, Айви.
Айви усмехнулась, откусывая кусочек бисквита. И довольно будничным тоном, на одном дыхании выпалила:
− Я продала душу Дьяволу, Белль. И ровно ее половина сгнила так же, как расплавилось мое лицо. Мне нет смысла это лечить, я ношу эти шрамы гордо, как напоминание о том, что сбиться с пути может каждый, а вернуться на него – лишь немногие.
Я поперхнулась чаем. Айви тут же оказалась рядом, похлопывая меня по спине и посмеиваясь:
− Аккуратнее, Белль, что я скажу Августу, если ты умрешь здесь от асфиксии?
− Не переживай, он убьет меня раньше, как только вернется домой. − Я усмехнулась, вытирая навернувшиеся на глаза слезы.
− Святой Август? Быть такого не может! − Айви облокотилась спиной о кухонную поверхность.
− Айви, я ведь на самом деле не должна здесь быть, − я вздохнула, вытаскивая из-за пазухи украденную с каминной полки фотографию, − поверь, он будет не рад меня увидеть.
− О, я знаю, − женщина улыбнулась, забирая у меня снимок, − он мне говорил, что терпение − не твоя сильная сторона. Я была готова к тому, что рано или поздно, ты устанешь ждать и захочешь побыстрее узнать продолжение. Твой визит сюда был лишь вопросом времени.
Я удивленно уставилась на неё. Айви все так же усмехаясь посматривала на меня из-за чашки:
− Да брось, это же очевидно! Братец оберегает меня, как Святой Грааль, никто не знает об этом доме, так что он не мог назначить тебе встречу здесь. Я не глупа, Белль, я прекрасно знаю кто ты и что тебе здесь нужно.
Меня бросило в жар, стыд сковал все мое нутро:
− Обычно я не иду на такие методы…
− Иногда стоит. – Айви впервые посмотрела на меня совершенно серьезно, − Жизнь − штука не простая, Белль. Иногда, чтобы получить что-то, нужно идти на ухищрения, и я абсолютно не виню тебя в том, что ты влезла в наш дом. Рано или поздно это все равно произошло бы. Например, меня нашел бы Сидни Гласс и ты бы все равно очутилась на этом пороге, но при гораздо менее забавных обстоятельствах.
− Так ты отдашь мне новые страницы?
− Что? Какие страницы? – Айви удивленно заморгала, а затем, покачивая головой, рассмеялась. – Белль, это не я пишу тебе письма и новых страниц для тебя у меня тоже нет.
Меня накрыло жуткое разочарование. Сжав зубы, я прошипела:
− Ожидание меня убивает. Я терпеть не могу бездействовать.
Айви присела рядом со мной и взяла мою руку в свою:
− Я не знаю, что там в дневнике. Но, возможно, могу помочь разобраться с тем, о чем Робин не писал. У тебя есть вопросы, Белль? – Айви положила на стол снимок, и я автоматически перевела на него взгляд.
− О, у меня их навалом. Например, кто этот мужчина на фотографии?
− Который? – женщина склонилась над снимком.
− С бакенбардами. Вот здесь, с краю − я ткнула пальцем в лицо мужчины. Айви вдруг передернуло. Она отскочила от фотографии на добрый метр, ее левая рука отчаянно затряслась, и она схватилась правой за предплечье, чтобы угомонить дрожь.
− Айви? – я подошла к ней, крепко обнимая ее и поглаживая по волосам. Её колотило так, будто она на снимке увидела не человека, а какое-то чудовище, и ее первым подсознательным порывом было убежать от него как можно дальше. − Прости, пожалуйста, я не думала…
− Все нормально, дай мне минутку.
Она отстранилась от меня и ненадолго вышла из комнаты. Пока ее не было, я быстро расправилась с остатками чая и бисквита и помыла посуду. Айви вернулась с охапкой фотографий в здоровой руке. Ей уже было лучше, кожа перестала отливать зеленым оттенком, дрожь прошла, будто ее и не было.
− Присаживайся поудобнее, Белль. Разговор предстоит долгий и совсем нелегкий.
Она положила передо мной старую затертую фотографию. На ней была изображена совсем маленькая девочка, лет шести, а рядом с ней в рясе стоял тот самый мужчина с бакенбардами. На заднем фоне за их спинами виднелась табличка: «Детский дом».
− Наш детский дом находился под покровительством монастыря. Религия была с самых первых дней частью моей жизни, как и этот человек. Долгое время он был пастырем, затем он получил запрещение в священнослужители и после внезапной кончины отца возглавил местную психиатрическую лечебницу.
− Эдвард Коттон…
Айви кивнула, стараясь даже не смотреть на фотографию:
− Это имя он получил при рождении. Но не обманывайся, Белль, ты смотришь на самого Дьявола.
========== ○ СОСУД ==========
Комментарий к ○ СОСУД
(!!!) Данная глава не преследует цели оскорбить чувства верующих и не направлена на разжигание ненависти к представителям какой-либо религиозной или иной социальной группы.
Я уважаю все религии и вероисповедания, а также тех людей, в чьей жизни вера в Бога занимает важное место, и ни в коем случае не являюсь сторонником каких-либо культов.
Убедительно прошу воздержаться от дальнейшего чтения всех тех, для кого вопрос веры и религии является приоритетным.
Спасибо!
P.S. На всякий случай добавила в предупреждения пункт “Вымышленная религия”. Возможно, это не единственное изменение в шапке в ближайшее время)
Эдвард Коттон был желанным и единственным ребенком в семье. Его отцу, Джейкобу Коттону, исполнилось сорок два года, когда радостная весть о беременности его дорожащей супруги, Амедеи, раздалась в стенах их особняка на окраине небольшого городка в штате Нью-Джерси. Это было настоящее чудо, ведь годы лечения в американских и европейских клиниках не приносили никакого результата, а ЭКО трижды заканчивалось неудачей.
Всю беременность его жена была окружена невероятной заботой и лаской. По крайней мере, так казалось Джейкобу. На деле же страх потерять долгожданного ребенка превратил хозяина дома в параноика. Мистер Коттон приставил к жене десяток слуг, которые денно и нощно следили за ней и обо всем докладывали хозяину. Тотальный контроль сводил женщину с ума, но супруг упорно не желал внимать ее просьбам оставить ее в покое. В конце концов нервы миссис Коттон дали трещину и во время очередной бурной ссоры на тему эмансипации у женщины открылось сильное кровотечение. В результате слаженной работы врачей и ребенка, и мать удалось спасти, но Эдвард появился на свет очень слабым семимесячным малышом. И Джейкоб винил в этом жену.
Как только их выписали из больницы, мистер Коттон приказал поставить замок на двери хозяйской спальни и вырезать небольшое окошко у ее основания. Слуги приказ выполнили, теряясь в догадках что же послужило причиной таких странных распоряжений.
А причина была лишь одна – Амедеа должна была ежесекундно находиться рядом с мальчиком. Для всего остального были слуги.
Джейкоб держал жену под замком долгие три месяца. Амедее не разрешалось выходить из комнаты даже в туалет − хозяин дома приказал оставить в спальне утку, которую слуги должны были менять каждые пару часов. Это подкосило здоровье миссис Коттон и из некогда красивой и статной итальянки хозяйка дома превратилась в тень себя былой. Её длинные волнистые волосы цвета каштана клочьями оставались на подушке, вся ее одежда для сна висела на ней бесформенным тряпьем, прекрасная смуглая кожа приобрела сероватый оттенок из-за нехватки витамина D, а когда на фоне стресса у женщины пропало молоко и кормить сына было просто нечем, в приступе ярости муж избил ее чуть ли до полусмерти.
Медленно, но уверенно, её постродовая депрессия переросла в дикую ненависть к собственному чаду и в один прекрасный день женщина приложила подушку к личику сладко спавшего младенца. Мальчика спас лишь случай ведь именно в этот момент служанка решила, что настало время поменять хозяйскую утку.
На ее крик сбежался весь особняк. Ребенка у Амедеи отобрали до возвращения хозяина с работы. Когда Джейкоб вне себя от ярости ворвался в комнату жены, его ждал лишь ее холодный труп – страшась гнева мужа за неудавшееся покушение, Амедеа повесилась на простыни. И Джейкоб в этом винил сына, ведь, если бы он не родился, его красавица жена все еще была бы рядом с ним.
Забота о мальчике легла на плечи отца и, нужно сказать, особой нежности он к ребенку не питал. Любой проступок наказывался розгами, любое неповиновение – многочасовыми молитвами на гречке. К десяти годам все тело мальчика было покрыто глубокими шрамами, но отцу, казалось, до этого дела не было. Его целью было вырастить настоящего мужчину. Или наказать сына за смерть жены. Никто не мог сказать наверняка, даже он сам.
До десяти лет Эдвард всем силами пытался заслужить отцовское одобрение, но, видимо, и у детского терпения был свой лимит. Понимая, что в любом случае отец его отлупит и парой затрещин он не отделается, мальчик направлял весь свой потенциал на издевательство над слугами. В ход шли и иголки, воткнутые в мыло острым концов вверх, и труп кота, добавленный в суп вместо свинины, и белизна, залитая в стиральную машинку вместо порошка. Слуги, крепко сжав зубы, терпели выходки молодого хозяина и не доносили мистеру Коттону, ведь отцовское наказание могло быть слишком жестоким и несоразмерным проступку и мальчонку просто жалели.
Когда Эдварду исполнилось одиннадцать, отец привел в дом новую супругу, в которой, казалось, он души не чаял. С того момента, как женщина поселилась в особняке, Джейкоб стал более лояльно относится к сыну. Настолько лояльно, что в принципе не замечал его. Для мальчика это было только в радость, само игнорирование его существования означало, что шалить можно, не боясь последствий, но однажды одна из его шалостей закончилась плохо.
Дом готовили к Рождеству. Повсюду висели гирлянды из разноцветных лампочек, стеклянные шары и еловые венки. То там, то здесь раздавались веселые разговоры слуг, кто-то даже тихонько напевал себе под нос, украшая отведенный ему участок дома.
Эдвард терпеть не мог Рождество. А еще он терпеть не мог новую гувернантку, уж слишком она сюсюкалась с ним. В конце концов, ему одиннадцать! Он уже взрослый мужчина, а не маленький ребенок! Подслушав какой участок дома ей поручили украсить, мальчик стал обдумывать план действий.
Сначала ему пришла в голову идея намазать ступеньки маслом, чтобы, спускаясь вниз, эта бабка поскользнулась и собственной задницей пересчитала каждую ступеньку в лестничном пролете, но эту задумку пришлось откинуть – отец с мачехой тоже могли спуститься по лестнице и, если уж они посчитают задницей ступеньки, есть шанс, что отец вспомнит о существовании сына и быстро, но очень болезненно объяснит, что так поступать нельзя. Нет, идея с маслом хороша, но это было слишком рискованно. Что если подбросить крысу в коробку с украшениями? Это была замечательная мысль для семилетки, но ведь ему уже одиннадцать! Целый день мальчик просидел в комнате, пытаясь придумать достойную шалость и лишь вечером он смог остановиться на действительно интересном варианте.
Коридор к тому времени опустел. Отец с мачехой закрылись в спальне, а значит, помешать ему не мог никто. Эдвард прокрался к шкафчику, где хранились все инструменты, которыми взрослые чинили дом, и достал оттуда лобзик. Тихо, словно мышь, он юркнул по лестнице вверх к единственному неукрашенному участку дома, который противная гувернантка должна была украшать после обеда – перилам лестницы в пролетах между этажами.
Лестница была высокая, сделанная из дорогущего и очень толстого дерева, которое Эдвард отчаянно проклинал, подпиливая перилла в пролете между вторым и третьим этажом. Когда, казалось бы, работа была практически закончена, неожиданно открылась дверь родительской спальни и оттуда вышла мачеха, поймав мальчика с поличным. Эдвард испуганно постарался достать лобзик из дерева, но у него ничего не вышло. Мачеха цепким взглядом уставилась на инструмент, а затем вновь посмотрела на мальчика.
− Ты уверен, что тебе это нужно?
Эдвард испуганно кивнул и женщина, присев рядом с ним, быстро закончила его работу. Теперь случись служанке облокотиться о перила, дерево тут же треснет, и она кубарем покатиться вниз по лестнице.
− Будут последствия, − предупредила мальчика мачеха.
− Мне все равно, − упрямо буркнул тот.
Женщина криво усмехнулась и вытерла лобзик о край шелкового халата.
− Спрячь где-нибудь. А лучше закопай. − Она протянула ему инструмент и, выпрямившись, как ни в чем не бывало спустилась вниз по лестнице. Мальчик спрятал лобзик под свитер и быстро побежал на улицу, выполнять приказ мачехи.
Трагедия случилась прямо в Рождественскую ночь. Служанка, за прочими заботами забывшая про перила, в последний момент кинулась их украшать. Дерево дало трещину и пожилая женщина, не нашедшая опоры, рухнула вниз, при приземлении свернув себе шею. В доме поднялась паника и лишь Эдвард и его мачеха, встретившись взглядами, довольно улыбались.
Смерть служанки списали на несчастный случай и Эдварду не пришлось расплачиваться за содеянное. Однако мальчик не был готов к мукам совести, он на несколько дней заперся в своей комнате, отказываясь от еды и воды, и постоянно плакал, и молился, пытаясь вымолить у Бога прощение. В один из таких вечеров, дверь взломали по приказу мачехи. Увидев Эдварда на коленях перед иконой, женщина нахмурилась и присела перед ним. Несколько служанок с любопытством наблюдали за сложившейся картиной, но хозяйка прогнала их взашей.
− Полно тебе, мальчик мой. – Она вытерла слезы с его щек тыльной стороной ладони и улыбнулась, − оно того не стоит.
− Но я согрешил…
− Разве? – женщина присела на кровать и похлопала рядом с собой, приглашая пасынка сесть рядом.
− Я отнял у человека жизнь!
− У старухи, дорогой. Через пару лет она бы сама в муках умирала от болезни, которая бы медленно и болезненно убивала ее изнутри. Ты сделал ей одолжение, тебе не о чем сожалеть. И тем более, не стоит вымаливать о прощении… его − женщина презрительно сморщилась и кивнула в сторону иконы. – Он ничем не поможет.
− Но как же, мы молимся ему перед обедом и перед сном…
− Я не говорю, что мольбы плохи… – мачеха мягко погладила мальчика по голове, − просто молиться нужно правильному Богу. – Женщина взяла в ладошки лицо мальчика и нежно ему улыбнулась, − ты удивительный мальчик, ты даже не представляешь какие свершения тебя ждут впереди! Не стоит горевать из-за чьей-то никчёмной жизни, когда от тебя напрямую зависит создание нового мироздания.
Эдвард тогда не понял и половины из того, что говорила ему мачеха, но плакать перестал. И считать себя виноватым тоже. А еще он перестал пакостить слугам, а те, перешептываясь между собой, радовались тому, что мачеха оказывает на пасынка благотворное влияние. Эдвард стал все свое время проводить с новой женой отца.
Её звали Деа и она была совсем не похожа на его умершую маму, фотографии которой хранились в пыльных коробках на чердаке. Она была слишком худой, даже тощей – Эдвард чувствовал ее кости, каждый раз, когда она обнимала его – и всегда носила свои волосы цвета вороного крыла распущенными. У нее была очень тонкая белая кожа, больше похожая на тонкую папиросную бумагу – она так сильно просвечивала, что синие вены Деи были видны даже издали. Мачеха никогда не носила макияж, но ей это было и не нужно – её практически черные глаза сильно выделялись на фоне белого, почти обескровленного лица, как два уголька в беспросветной ночи.
Наедине она называла мальчика Самаэлем и рассказывала ему другие истории, которых не было в Библии, лежавшей на его прикроватной тумбочке. Эдварду нравилось слушать ее, она заставляла его чувствовать себя особенным. Чуть позже мальчик приобщился к ее вере, ведь она была гораздо интересней отцовской и самое главное – у него появилось предназначение. С каждым разом истории Деи становились все ярче и красочнее. В тринадцать лет Эдвард впервые узнал о демонах, которые вели войны с ангелами, чтобы построить мир, более справедливый, чем нынешний.
– Деа, а кто такие суккубы?
Мальчик сидел на кровати и наблюдал, как мачеха расчесывает волосы. Женщина улыбнулась ему в отражении и отложила расческу в сторону, но отвечать не спешила.
– В твоих книгах о них ничего не сказано, я прочитал их все от корки до корки.
– Откуда же ты услышал это название, дорогой?
Мальчик вдруг покраснел до корней волос и насупился.
– Самаэль?
– Одна из служанок так назвала тебя. Она сказала, что ты выпиваешь из папы душу и вот-вот возьмешься за меня.
Деа рассмеялась. Эдварду нравился ее смех, он был похож на мелодию тысячи колокольчиков, сделанных из стекла, но услышать его было практически невозможно, ведь мачеха смеялась очень редко. Женщина выключила свет и легла на подушку, и Эдвард свернулся у нее под боком.
– Суккубы, значит… – некоторое время Деа просто задумчиво перебирала пальцами волосы мальчика, – всё началось с Лилит. Знаешь кто такая Лилит?
Мальчик покачал головой.
Тогда женщина вдохнула поглубже и начала свой рассказ:
– Вначале было Слово. И Слово было у Бога. И Словом был Бог. Словом было создано Небо и Земля, Словом явилась жизнь на Земле и Словом были созданы люди из праха земного: Адам – первый мужчина и Лилит – первая женщина. И были они равны друг другу, и принадлежала Земля безраздельно тем, кого создал Творец по своему образу и подобию. Но счастье их не было вечным. Лилит была своенравна и отказывалась во всем подчиняться мужу, поскольку она была сотворена ему равной. Она даже не делила с ним ложе, ибо лечь под него для нее было оскорблением. После очередной ссоры Лилит оставила Адама и ушла в свободный мир Преисподней. Там её приблизил к себе Владыка ада и сделал Лилит своей женой и множество демонов появились на свет из чрева её. В том числе и суккубы. Это женщины, красота которых настолько сильна, что всякая земная дочь бледнеет на их фоне. Их речи сладки, как мёд, тела гибки, как змеи, и только они могут доставить мужчине истинное удовольствие.
– Истинное удовольствие?
– Да, Самаэль. Под покровом ночи, в лунном свете… – женщина улыбнулась, опускаясь к Эдварду так, чтоб их лица были на одном уровне. Её глаза блестели, словно два черных бриллианта, а голос стал более мягким и вкрадчивым. –…они приходят к сынам человечьим и забирают их душу, – её длинные пальцы мягко пробежались по щеке Эдварда и спустились к его штанам, – показать как?
Мальчик сглотнул собравшуюся во рту слюну и неуверенно кивнул. Деа поднялась с кровати и медленно развязала узелок, затянутый у нее на талии и в этот же миг ночнушка упала к ногам мачехи. Эдвард задохнулся от смущения и хотел было закрыть глаза, но тихий, как шелест ветра голос мачехи приказал не прятать взор. И он смотрел на её вздымающиеся от дыхания груди с коричневыми окружностями сосков, на тонкую талию и плавную изящную линию бедер. Деа, улыбаясь, поглядывала на него, плавно проводя руками по своему телу. Когда пальцы мачехи дотронулись к ее лобку, Эдварду стало сложно дышать, а когда она поставила ногу на кровать и скользнула пальцами себе вовнутрь, мальчик вдруг осознал, что его штаны почему-то стали мокрыми.
