Текст книги "Возвращение Черного Еретика (СИ)"

Автор книги: lisimern1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

Они выбрали стороны.

Астори запрокидывает голову, пристукивая ногой по плитам. Облизывает губы. Стоит, наверно, выпить, взять закуску и как-нибудь скоротать этот вечер в одиночестве.

– Какая очаровательная дама и одна… мне следует исправить эту досадную ошибку.

Знакомая насмешливая интонация расползается липкими мурашками под кожей, и Астори оборачивается, невольно ёжась: около неё, прислонившись к стене, стоит Вэриан в зелёной маске змеи. Улыбается белозубо и нахально. Она силится улыбнуться в ответ.

– Ах, это вы. Приятно увидеть вас, господин Вэриан.

– Неужели я так плохо маскируюсь? Или это вы у нас – глаз-алмаз? – Он подмигивает ей. – Как бы то ни было, я тоже рад нашей встрече.

Вэриан запечатлевает на её руке долгий и крепкий поцелуй, вовсе не соответствующий приличиям, и Астори становится неуютно. Она помнит, что на её горле затянута верёвка, и конец этой верёвки – у самодовольного брата Вивьена Мо. Он держит её на коротком поводке. И ему это нравится.

Астори ненавидит ощущать себя беспомощной и зависимой, но ей известно: отцу можно помочь только так. А значит, надо держаться.

– Как вы меня отыскали? Я тоже ужасно маскируюсь?

– Не ужаснее меня. Я… – Он хищно втягивает воздух. – Я запомнил ваши духи.

Она опускает взгляд, прикусывая губу. Эти духи ей подарил Тадеуш.

– Где ваши кавалеры? – шутливо спрашивает Вэриан, беря Астори под локоть. – Честное слово, вы должны быть окружены целой армией ухажёров! Признавайтесь, чем вы их распугали?

– Возрастом? – поводит она плечами. – Мне тридцать один, я старовата для…

– Не напрашивайтесь на комплименты, – выдыхает он ей в ухо. – Жизнь только начинается.

Астори изгибает бровь, ничего не говоря. Спорить не хочется. Соглашаться – тоже. В случае с Вэрианом она не согласилась бы из одного упрямого духа противоречия; очень интересно было бы позлить этого заносчивого нахала.

От которого она зависит… не забывать об этом. Не забывать.

– О, дальстен… – Вэриан прислушивается. – Дамы выбирают кавалеров?

– Вы желаете, чтобы я выбрала вас? – лукаво щурит левый глаз Астори. Вэриан хохочет.

– О нет, Ваше Величество! Моя просьба будет иной. Вы ведь не воображаете, что так легко сумеете избавиться от меня?

Он грозит ей пальцем с вызывающей ухмылкой.

– Вам следует быть умнее. А я… я, пожалуй, оставлю вас в одиночестве, иначе господин Бартон несомненно вызовет меня на дуэль. Передайте ему, что я всё ещё пламенно надеюсь однажды увидеть его с усами… не поддельными. Всего доброго, Ваше Величество.

Астори провожает его взглядом. Вокруг льются потоки плавной воздушной музыки, и сердце сжимается от горького щемящего одиночества. Под эту композицию Тадеуш учил её танцевать.

О Мастер, как давно…

Среди танцующих мелькает серебряная маска лисы, и у Астори перехватывает дыхание: она узнаёт. Эти угловатые мальчишечьи плечи. Эти движения. Курчавые тёмные волосы. И голос… и смех… Она цепляется пальцами за подоконник, чтобы не сорваться с места.

Тадеуш танцует с розовым фламинго и кажется вполне довольным. До Астори долетают невнятные обрывки их разговора.

Музыка прекращается; Тадеуш учтиво кланяется своей партнёрше. Выпрямляется. Внезапно замирает, оглядывается, чувствуя присутствие Астори – о, они всегда чувствовали друг друга, – и их глаза встречаются. Астори боится пошевелиться. Ждёт.

Тадеуш отдаёт ей лёгкий поклон и уводит свою даму.

Астори кажется, что её сердце кромсают на куски… что ж. Она заслужила.

Но легче от этого не становится.

***

– Знаешь, Мел, – пьяно усмехается Астори, – я поглупела за последние десять лет… да. Десять лет назад я была гораздо умнее… а сейчас… я идиотка. О Духи, я идиотка.

– Дорогая, ты не в себе. Тебе бы выспаться…

– Да к чёрту, Мел.

– Если не думаешь о себе, подумай хотя бы о детях, – терпеливо произносит подруга. – Астори, мы с тобой давно дружим, и я знаю, что ты сильная… что ты сможешь это выдержать.

Астори наматывает на палец телефонный провод.

– Я в этом далеко не так уверена.

Она в дерьме. Да, таково её глубокое убеждение – в дерьме, из которого Мастер знает как выбраться. За этот год она натворила больше глупостей, чем за остальные тридцать лет своей жизни, и успела разрушить и утратить почти всё хорошее и светлое, что у неё было.

– И я знаю, что он не вернётся, Мел. – Астори шмыгает носом. – Это конец. Просто конец. Он меня ни за что не простит, и я…

– Дорогая… – Голос подруги звучит твёрдо. – Скажи, что ты сделала, чтобы он вернулся? Ты хотя бы раз говорила, что любишь его?

– Не… нет… – ошеломлённо бормочет Астори.

– А ты любишь?

Она вдыхает. Когда-то она знала, что такое любовь… была уверена, что знает, а сейчас? Кого она любила – Тадеуша? Джея? Обоих? Никого? Или одну себя? Как измерить любовь – частотой пульса, блеском в глазах, словами, поступками, безумием? А если она его не любила, то почему ей теперь так больно?

– Я… люблю… – выдавливает Астори.

– Ну так скажи ему об этом, дорогая. Он не может вечно делать шаги навстречу… сделай ты. Начни с чего-нибудь, если правда хочешь, чтобы он тебя простил.

Астори прощается с Мелли – той уже пора на работу. В спальне по-прежнему темно и тихо. Астори поднимается, неверными шагами подходит к зеркалу и смотрит на себя – похудевшую, с запавшими кругами у близоруких глаз, сединой во вьющихся прядях и нервной дёрганной усмешкой сухих губ. Стоит. Смотрит.

– Ты в заднице, девочка, – произносит она наконец, – и ты сама в этом виновата.

Ей надо лечь спать, Мелли права… как права и в том, что стоит прекратить прятаться от проблем на дне бокала с ториком. Она всё ещё королева. Она всё ещё Астори Арвейн. Она придумает, как справиться с навалившимся грузом… она обязана.

Астори вздыхает и включает светильник.

========== 8.2 ==========

– Эйсли, куда ты дела пульт? – громко спрашивает Тадеуш, наклоняясь и заглядывая в тумбочку. Проверяет одну полку за другой. Они наполнены всяческим барахлом, которому не нашлось места в апартаментах на Ореховой улице: старыми студенческими димпломами, записными книжками, монетками, открытками и распечатанными конвертами. Раз в полгода Тадеуш проводит в квартире ревизию и отвозит ненужный, но милый сердцу хлам в премьерское поместье, находящееся неподалёку от Метерлинка. Сам по себе этот холодный и просторный дом не слишком нравится Тадеушу – в нём пустовато и неуютно. Это не жилое помещение, а памятник былым премьер-министрам. Тадеуш кажется себе маленьким и незначительным в этом сгустке прошлого, наполненном топотом чужих ботинок по паркету и скрипом перьев.

Не только у Серебряного дворца есть свои призраки.

Если уж быть до конца честным, он никогда не питал особенно тёплых чувств и к квартире на Ореховой. Всё это – не его, а чьё-то, безликое и неприветливое, которое принадлежало десяткам министров до него и будет принадлежать десяткам министров после. Если, разумеется, Мастер смилостивится над ними и сохранит Эглерт… и королеву.

Тадеуш вздыхает и вытаскивает запылённую почётную грамоту за окончание школы с отличием. Отец очень хвалил его тогда… и мама позвонила, поздравила, звала в гости на лето… Он задумчиво улыбается, стирает пальцем налёт пыли со стекла. Прошло почти двадцать лет. Ему уже тридцать пять, он дважды премьер-министр, родители мертвы, а у него нет ни жены, ни детей. Нет семьи. Только Эйсли…

– Ау! Ты меня слышишь, детка? – повышает он голос. Если она опять поёт в душе, он её до ужина не докричится – не девочка, а какое-то водоплавающее.

– Да не знаю я, Тедди! – недовольно отзывается сестра с первого этажа. – Я его съела, по-твоему?

– С тебя станется. – Тадеуш останавливается посреди комнаты, упирает руки в боки и шумно выдыхает.

– Ну поищи в тумбочке…

– Уже.

– На столе…

– Уже.

– Под столом?

– У-же.

– В кресле?..

– Уже!

Раздражённая Эйсли ураганом врывается в двери, ожесточённо дожёвывая бутерброд; один наушник сиротливо болтается около усыпанного блёстками ремня, розовая майка помялась, на ногах – шорты и гольфы, на плечах – вязаная шаль.

– Ты совершенно невозможен! Ищи на диване, если его и там не окажется, значит, я его залила шоколадной пастой и съела!

Тадеуш скептически фыркает и опускается на диван. Пульт находится прямо за подушкой. Гордая своей победой Эйсли торжественно спускается вниз, и Тадеуш остаётся один на один с телевизором и обеденными новостями; вытягивается, закидывая ногу на ногу, тонет в небрежно расстёгнутом воротнике домашней рубашки, устраивается поудобнее с миской картофельных хлопьев и отчаянно пытается расслабиться. Возможно, для этого следовало включить наивный сентиментальный фильм о пути к мечте, где много песен и всё кончается хорошо, но он не помнит, когда в последний раз добровольно смотрел что-то ненавязчивое и банальное. Одни новости, новости, новости…

Тадеуш думает, что ему пора впустить в жизнь свежую струю.

Они с Астори толком и не поговорили после той последней ссоры: она очевидно искала примирения, он избегал её, используя любимую тактику Астори – прятаться за ширмой из официальных фраз и деловой отстранённости. Он умеет учиться. Её извиняющиеся взгляды преследовали его по пятам и жгли спину, но Тадеуш решил твёрдо: он больше так не может. Если Астори считает, что поманит его пальцем и он прибежит, как верный пёс, она глубоко заблуждается.

Какая к чёрту разница, что он испытывает к ней, если она осознанно пошла против всего, что было ему дорого?

Тадеуш взял отгул на несколько дней и уехал с Эйсли за город – вернее, сбежал от Астори, с поля боя, в которое превратились их вывернутые наизнанку отношения. Тадеушу хотелось бы назвать это стратегическим отступлением, но это было просто бегство. Ему необходим перерыв.

Под окнами шуршит колёсами по гравию автомобиль. Тадеуш напрягается, замирая с горстью хлопьев в руке, но усилием воли заставляет себя успокоиться. Ничего. Наверно, Бен приехал, он обещал… надо обсудить проблему Севера. Пламя теперь всё равно разгорится, как его ни туши, но если можно оттянуть взрыв, Тадеуш будет оттягивать и оттягивать. Он до смерти боится войны.

Внизу оглушительно ойкает Эйсли и с кем-то торопливо здоровается. Значит, это не Бен… он ей нравится, да и она ему: они пересекались в квартире на Ореховой, Бен даже думает позвать Эйсли на свидание… Тадеуш сводит брови надо лбом. Странно. Если не Бен, то кто мог…

– Тед?

Он узнаёт этот упавший звенящий голос, эти молящие интонации, и между лопаток крадутся мурашки. Тадеуш откладывает миску и встаёт. Оборачивается. Он на секунду теряет дыхание, когда видит Астори – в тёмно-бежевом пиджаке и узкой юбке, в перчатках и на каблуках, тихую и нерешительную. Карие глаза с золотистыми крапинками смотрят испуганно. Она стоит, слегка подавшись вперёд и сжимая кулаки, и Тадеуш ощущает настойчивое желание убежать. Куда угодно. Как угодно. Да хоть через окно – в сад.

И не может сдвинуться с места.

– Ас… – Он глотает звуки, прикусывает губу. – Ваше Величество… вы…

– Здравствуй, – почти неслышно произносит Астори и шагает к нему. Тадеуш заставляет себя приблизиться к ней на расстояние вытянутой руки – иначе было бы невежливо. Ноги стали словно бетонные. Они изучают друг друга, молчат, и Астори, сняв перчатку, протягивает ладонь для поцелуя, нервно двинув горлом. Тадеуш медлит секунду: накатывают воспоминания. Он опускается на одно колено, склоняется – Астори в вырез воротника видно его шею и кусок груди – и касается губами костяшек пальцев. Коротко. Сухо.

Официально.

Встаёт и оправляет закатанные рукава. Астори проводит языком по зубам и перекатывается с пятки на носок; Тадеуш замечает, как её лихорадит. До него доносится знакомый аромат магнолии и лотоса – подаренные им духи – и он стискивает зубы, судорожно вдыхая этот ненавистно-желанный запах. Щурится.

Она не просто так пришла… Астори никогда ничего не делает просто так.

– Чему обязан такой чести? – спрашивает он с почтительной холодностью.

– Я должна… кое-что тебе сказать.

Она потупляет взгляд и переминается с ноги на ногу, собираясь с силами. Тадеуш ждёт.

Ждать – вот его неизменная функция… была.

Астори вскидывает голову: решилась.

– Я знаю, что сделала тебе больно, – говорит она, и Тадеуш физически чувствует, как она подавляет привычные властные нотки. – Я не… не хотела, чтобы ты страдал… из-за меня. Да, северяне причинили вред моей семье, и я намерена покончить с этим. С… с ними.

– То есть с нами, – перебивает Тадеуш. – Я тоже северянин. Не забывайте.

Астори переводит плечами.

– Тед, я… я прошу у тебя прощения. За всё, что ты испытал по моей вине. Мне правда очень жаль, и…

– Что, снова меня наказываешь? – Он усмехается и засовывает руки в карманы: к чёрту напускную церемонность, они и так перешли грань между псевдополитическим и личным. Тадеуш сдувает отросшие кудряшки со лба и смотрит в упор на растерянную Астори. Она моргает.

– Чт… Что? Тед, я никогда не хотела… тебя наказывать…

– Но делала это. – Он шмыгает носом. – За то, что любила меня, за то, что не хотела меня любить, за то, что любила Джея, за то, что я тебя любил, вот сейчас – за то, что я больше не хочу любить тебя…

– Но я… я… – Астори путается в словах, разводит беспомощно руками. Тадеуш хмыкает, обводит пальцем линию рта.

– Хотя о чём я говорю, – я даже не знаю, любила ли ты меня вообще!

– Я… – Она осекается на полуслове и овладевает собой. Сглатывает. – Я люблю тебя, Тед. Люблю так сильно, как только способно любить человеческое сердце, и… и никогда не переставала любить. Я готова сделать всё, что ты…

У Тадеуша дёргается веко, и усмешка становится истерической.

– Что, даже отменить приказ о ЧП на Севере? – быстро спрашивает он. Астори замирает, беззащитно глотая воздух, как выброшенная из воды рыба. Зрачки расширяются.

– Я… я…

– Значит, нет. – Он встряхивает головой. – Тогда повторяю свой вопрос: чему обязан такой чести?

Астори пытается взять его за запястье, но Тадеуш делает шаг назад.

– Я люблю тебя, – ломано произносит она. – Я… о Мастер, я люблю тебя!

Она падает на колени, подползает к пытающемуся пятиться Тадеушу и хватает его за брючины, тычась ему в ноги лбом и вздрагивая от сдерживаемых рыданий. Её качает. Тадеуш усиленно глядит в потолок и скрипит зубами. Плачущая у него ног королева – не то, к чему он мог бы подготовиться.

– Перестаньте… – Он хватает Астори за плечи, рывком поднимает и резко перетряхивает её, как куклу. – Перестаньте! Вы королева, чёрт подери, так ведите себя подобающе! И довольно этого. Мы с вами во всём разобрались.

Он переводит дыхание.

– Ваша машина, полагаю, ожидает вас.

Тадеуш провожает взглядом её сгорбленную спину и чувствует, как обрывается сердце. Пожалуй, ему тоже стоит задуматься о каплях.

Звук закрывшейся двери – как выстрел.

***

– Детка, тебе пора спать. – Тадеуш прислоняется к косяку двери и скрещивает руки на груди. – Ну правда. Первый час ночи. У тебя молодой организм, ты должна беречь себя…

– А ты что, нет? – фыркает Эйсли, откладывая телефон и подпирая кулаками голову. Она лежит на кровати, болтая ногами в воздухе. – Тед, ты ведь поседел за последние месяцы. И ещё плохо спишь. И говоришь во сне. Я вчера ходила ночью в туалет мимо твоей спальни, слышала.

Тадеуш опускает голову и легкомысленно улыбается.

– Ну, это неважно. Тебе всё равно пора спать. Ну ложись, ложись, не вредничай.

– Ладно, – бурчит Эйсли, залезая под одеяло. – Только расскажи мне сказку, а?

– Моя маленькая сестрёнка настолько маленькая?

Эйсли закатывает зелёные глаза.

– Пф! Что, как гнать в постель – так маленькая, а сказку рассказать, так зажмотился?

– Ну хорошо, мне не сложно. – Тадеуш садится рядом, хлопает себя по коленям и вопросительно смотрит на сестру. – О чём сказка?

– О королеве и её рыцаре.

Тадеуш меняется в лице, и Эйсли зорко наблюдает за тем, как он бледнеет, краснеет и силиться выдавить что-нибудь вразумительное в ответ. Он кашляяет.

– Что ж… значит… ладно. – Он смотрит наверх, набираясь сил. – Однажды… когда-то давно… жила-была королева. Ну, то есть, она могла бы и не быть королевой, но у них в сказочном государстве была очень удобная сказочная конституция, и всенародным голосованием она…

– Тедди, ты хреновый сказочник, я поняла, – прерывает его Эйсли. – Но давай дальше.

Тадеуш слабо хмыкает. Чешет веснушчатый нос.

– И у неё… у этой королевы… был рыцарь. Он любил её, верил, что они… были созданы друг для друга. Он выполнял самые сложные поручения… ну там, не знаю, убить дракона, принести волшебную штуковину… эту… загогулину, вот… он всё выполнял. Для него не существовало ничего невозможного… потому что любовь давала ему крылья и охраняла его.

Эйсли внимательно смотрит на него. Молчит.

– А королева… она решила, что у рыцаря очень красивое сердце, и пожелала его. Рыцарь сам рассёк себе грудь, вынул сердце, отдал королеве… но ей было мало этого. Ей всегда всего было мало. И она втыкала в сердце рыцаря гвозди – один за другим… один за другим… целую тысячу лет. – Его голос ломается до шёпота. – А потом… она воткнула самый большой гвоздь. И сердце не выдержало – оно разбилось. Рыцарь собрал осколки… и ушёл. Ему было больно, но оставаться с королевой… больнее.

Тадеуш массирует виски и устало глядит в пол. Эйсли приподнимается, осторожно касаясь его плеча.

– Ты всё ещё любишь её… – произносит она ласково и тихо. – Тедди… ты же с ума по ней сходишь…

Он глотает невесёлый смешок.

– Это неважно. Всё уже решено… я решил. Я не могу больше выносить эту пытку любовью. Легче умереть.

Он поднимается, рассеянно целует Эйсли в лоб и выключает свет.

– Доброй ночи, Эйс… доброй ночи.

========== 8.3 ==========

Когда дверь закрывается, Тадеуш перекладывает папку из правой руки в левую и почтительно кланяется, затем делает несколько шагов к поднявшейся из кресла Астори, опускается на одно колено и быстро целует протянутую ладонь. Встаёт. Их взгляды встречаются, коротко вспыхивая, как пересёкшиеся лучи, и тут же расходятся. Астори торопливо надевает перчатку. Нервничает. Они обмениваются скомканным рукопожатием, рассаживаются, с минуту молчат, и Астори старается не смотреть на то, как Тадеуш привычно ёрзает, трогает галстук и полубессознательным движением расстёгивает кожаную папку. Ей чудится аромат его одеколона – мирт и верба.

Проклятье.

Зелёные глаза глядят вежливо и отстранённо.

– Эникберты собираются приехать во второй половине лета… – произносит Тадеуш, листая документы. – С их помощью… с помощью «Эникберт Ассамтил Дейл», я имею в виду, разумеется… мы сможем запустить первый сверхзвуковой поезд уже через пять лет. В лучшем случае, да, но это огромный прогресс. Новая железная дорога почти достроена… да, и ещё. Парад.

Астори разглаживает тёмно-бежевую юбку-карандаш, рассеянно склоняет голову набок.

– Двести семьдесят пять лет с тех пор, как Эглерт обрёл независимость. – Премьер-министр складывает бумаги, опирается локтями на ручки кресла. – Важная дата для всех эглертианцев. Для всей нации.

– Разумеется, – кивает Астори. Силой заставляет себя выкинуть из головы ненужные и горькие мысли и сосредоточиться на том, что действительно важно. Тадеуш… прав. Как всегда. Если она потеряла его, это не значит, что теперь можно пустить всё на самотёк и потерять ещё и государство. Уж это-то она обязана сохранить. К тому же это единственный способ вернуть его любовь.

Показать, что он ошибся в женщине, но не в королеве.

– У вас есть идеи? Какие-нибудь? Любые? В конечном итоге, вам принимать парад, а мне его проводить…

– Давайте… – Астори поджимает губы. У неё и в самом деле имеются любопытные соображения, но они настолько новаторские и смелые, что она боится, что Тадеуш не одобрит их, ещё сильнее разочаруется в ней, и тогда у неё не останется ни малейшего шанса помириться с ним. Хватит. Она была слишком неосторожна эти годы. Не слушала и не слушалась его, и вот к чему это привело. А сейчас, когда почти всё готово к вводу правительственных войск в одиннадцать северных провинций, отношения между королевой и её премьером и так обострились до предела, незачем усугублять их ещё больше.

Однажды Астори опять придётся выбрать: месть северянам или любовь Тадеуша. И тогда уже переиграть не получится. Хотя… если такой выбор предоставится, это уже будет громадной удачей.

Достанет ли ей везения в этот раз? Астори не знает. Но она поставила цель и намерена добиться её во что бы то ни стало.

– Говорите, Ваше Величество, – тихо усмехается Тадеуш, и вокруг зелёных глаз разбегаются лукавые мелкие морщинки. Он откидывается на спинку кресла. – Раньше вы были гораздо храбрее.

Он щурится, и Астори кажется, что она ослышалась. Эта интонация… эти слова… Он заигрывает с ней? Флиртует? Это можно назвать флиртом?

– Давайте перевернём обычный формат парада, – произносит она решительно, окрылённая самообманом – впрочем, самообманом ли? – Проводить буду я, а принимать – вы. Я полагаю, это может быть… интересно. Этот парад должен выйти запоминающимся, не так ли?

– Так… – Тадеуш вертит в пальцах карандаш. Астори начинается тревожиться.

– Это не слишком…

– Нет, отнюдь. Любопытная мысль. Согласуется с девизом «зелёных»: «Старые традиции…»

– «Новое знание», – охотно подхватывает Астори. Тадеуш слегка улыбается – двигаются уши и морщится нос. О Мастер, ей отчаянно недостаёт его улыбки.

– Именно. Мы подумаем над этим… надо проконсультироваться с Советом и кабинетом министров. Но ваше предложение принято к рассмотрению, Ваше Величество.

Астори выдыхает. Пронесло. Он на неё не злится.

– Но у меня тоже есть одна идея. Раз уж мы заговорили о новшествах.

– Д-да? – Она настороженно поднимает на него взгляд, и Тадеуш подаётся вперёд.

– Пусть в параде участвуют северные полки.

У Астори перехватывает дыхание, и сердце стучит так громко, что его, кажется, слышно на весь Серебряный дворец. Тадеуш смотрит не мигая и ждёт, но это не его прежнее ожидание, влюблённо-робкое и терпеливое, нет – оно требовательное и подчиняющее. Они шумно молчат. Астори облизывает губы.

Вот он – выбор.

– Если вам так угодно, господин премьер-ми…

– Да. Угодно, – припечатывает Тадеуш. Астори судорожно кивает.

– Х-хорошо… северные полки п-примут… у-участие…

Ей обидно и зло почти до слёз. Чёрт возьми! Она не для того переступила через себя и Тадеуша, введя проект о ЧП на Севере, чтобы теперь так просто… Проклятье! Он знает, как ей плохо, и он доволен этим. Тадеуш её наказывает.

Воздай ударом за удар… кажется, в Эноскадэ написано немного по-другому, но Астори никогда не читала священное писание, да и в намине была всего несколько раз за всю жизнь. Она изобрела себе собственную религию, в которой возмездие, а не прощение, стало единственным правильным воздаянием за грехи.

И теперь она получает по вере своей.

***

Тадеуш подбрасывает дров в уютно потрескивающий камин и разминает усталую спину. Хрустят позвонки. Он с наслаждением вертит шеей и цокает языком: Эйсли права, ему давно стоило отложить бумажную кабинетную волокиту и поработать на воздухе. Отцовский дом нуждается в мужской руке. Тадеуш почти не приезжал в Наполи с тех пор, как умер отец, отчасти потому, что боялся разбередить болезненные воспоминания, отчасти потому, что теперь в их особняке живёт Лумена с дочерью, которые якобы арендуют дом у Тадеуша. Конечно, это не так: он не берёт с них ни гроша и сам оплачивает все расходы. Заставлять платить одинокую женщину и неработающую девушку – низко и подло. Да и потом, они почти одна семья…

Почти.

Тадеуш успел полюбить Эйсли за годы совместного проживания, но к Лумене он по-прежнему испытывает лишь сдержанную приязнь. Она хорошая мать и хозяйка. И она сделала его отца счастливым… Тадеуш ценит это. Он не звонит первым, но присылает открытки на Сайоль и день Гасто ди Эбильто, без просьбы платит по счетам, отвечает на редкие звонки Лумены и говорит с ней деликатно и мягко. Они не сближаются, но и не ссорятся: делить им нечего.

Наследство отца досталось им поровну. Тадеуш не стал оспаривать завещание. Холостяцкая жизнь незатратна, а Лумене и Эйсли деньги пригодятся; к тому же, так пожелал отец, а Тадеуш всегда уважал его волю.

Этот Сайоль Эйсли предложила отмечать вместе, втроём, в Наполи. Тадеуш пытался отвертеться, но не тут-то было: его маленькая сестрёнка жутко упрямая. И в кого бы? Лумена кроткая и послушная, а отец… Тадеуш думал, что от него ему и Эйсли достались одни только зелёные глаза. В любом случае, спорить с сестрой оказалось невозможно, и она утащила его на Сайоль и всю Снежную Неделю в Наполи.

Тадеуш сам не вполне понял, как это получилось, но теперь он стоит в просторном зелёном – в цвет глаз – свитере, подарке Лумены, трогает знакомые с детства фигурки на каминной полке и вдыхает свежий пихтовый запах. Ему тепло. Внутри и снаружи. Он подмёл хрупкий тающий снег во дворе, наколол дров и теперь ума не может приложить, чем бы ещё заняться. Рассованные в три увесистые пачки документы ждут своей очереди у него в спальне. Ими он займётся… позже.

Тадеуш вряд ли хоть кому-нибудь в этом признается, но он рад, что проницательная Эйсли не позволила ему встречать Сайоль в одиночестве. После разрыва с Астори оставаться одному совершенно невыносимо. Конечно, он хочет её обратно, конечно, он скучает, конечно… конечно, он любит её. Эту невозможную упрямую гордячку. Но то, что сделала она, – подлость и предательство. И Тадеуш боится и не может вновь доверять ей. Он… он не верит, что она изменилась и искренне раскаивается.

И он устал от того, что она вечно всё решала за них обоих.

Он засовывает руки в карманы и отрешённо глядит на пляшущее в камине пламя, опаляющее ненавязчивым жаром щёки. Вздыхает. Свитер сполз на одно плечо, из-под него выглядывает белая рубашка; в кудрявых тёмных волосах виднеются серебряные пряди. На лбу и переносице залегли морщины. Чёрт возьми, ему ведь тридцать пять – тридцать пять! Практически полжизни.

А он… всё ещё один. Да, премьер-министр, да, второе лицо в стране, да, самый завидный жених Эглерта, не считая малолетнего принца Джоэля… и один. Он так долго видел лишь Астори и не замечал никого вокруг… а ведь было, кого замечать. Естественно, было.

Тадеуш шмыгает носом. Наверно, сейчас уже поздно что-то исправлять… и он не уверен, сумеет ли вытравить Астори из своего сердца… да и хочет ли вытравлять. Она была его мечтой, лелеянной семь лет – и даже дольше – в самых потайных уголках души, ревниво оберегаемой от всех: коллег, друзей, знакомых… Как признаться, что влюблён в жену наследного принца?

Безнадёжно.

По лестнице, перепрыгивая через ступеньку, спускается пританцовывающая под музыку в наушниках Эйсли. Она выдувает пузыри из голубой жвачки и трясёт небрежной дулькой.

– А, Тедди! Привет. Ма ещё не вернулась из магазина?

– Нет. – Он улыбается ей. Эйсли хмурится, поправляя спадающую с плеч вязаную неизменную шаль.

– А чего ты тут один, а? Тедди? Сайоль на носу. Семья, все дела…

Он неопределённо качает головой.

– Да я… просто, ну…

– Слушай, Тедди… – Эйсли перебивает его и сосредоточенно морщится, теребя ремень на шортах. – Ты не должен быть один. Я это серьёзно. Ты… не заслуживаешь одиночества.

Тадеуш теряется, затем с деланным смехом треплет сестру по щеке.

– Детка, я здесь всего минут десять стою и от одиночества пока не умер…

– Но ты же боишься этого, да?

Тадеуш осекается. Эйсли смотрит на него полуиспуганно.

– Боишься умереть в одиночестве? Без семьи? Тедди, я… мне не следовало говорить этого, тем более сейчас, просто… я вижу, как ты мучаешься. И мне больно…

Он берёт её за руку и легонько сжимает. Старается овладеть собой. Слова Эйсли бьют в самое сердце.

– Детка, ничего, я…

– Ты должен вырваться, Тедди. Ты завяз в этом, как… как в болоте. И я думаю, тебе стоит попробовать что-то новое. – Она вытаскивает из кармана мятую бумажку. – Короче, я решила помочь тебе разобрать сумку, нашла папку, распотрошила её… ты её вообще чистишь, а? И вот нашла это.

Тадеуш недоумённо берёт клочок бумаги и вчитывается в него.

– Леа… и номер…

– Ты как-то провёл с ней Сайоль, – осторожно напоминает Эйсли. – И тепло отзывался о ней. Так может, стоит хотя бы попытаться? Не биться лбом в закрытую дверь, а просто… отпереть новую?

Тадеуш не отвечает. Эйсли гладит его по плечу.

– Наверно, ма пришла, я её слышу.

Она скрывается в прихожей, тихо шаркая розовыми тапочками по начищенному полу, и Тадеуш бессмысленно смотрит ей в спину. Не знает, что делать. Не знает, как.

Двери… двери…

***

Вечер. Темно. В старой спальне Тадеуша, той самой, в которой он жил до поступления в Академию и отъезда в Метерлинк, царит ласковый сумрак. Запонки-звёзды сияют на атласной ткани покатого нежного небосвода. Падает снег. Тадеуш сидит за рабочим столом и с нервной задумчивой нерешительностью барабанит пальцами по стопке бумаг. Сглатывает. Почёсывает колющийся свитер. Наконец он снимает трубку антикварного телефонного аппарата, бережно раскручивает колёсико, сверяясь с номером на бумажке, и промокает лоб платком. Удары сердца сливаются с гудками. Он обкусывает губы.

Чёрт-чёрт-чёрт, зря он вообще…

– Да? – звучит юношеский неуверенный голос, и Тадеуша немного отпускает душащее беспокойство. Он улыбается.

– Леа… Привет. Это я, Тед, мы с тобой… Оу… да, я тот, который оказался премьером… ты узнала, да? Ну да… было бы сложно не… нет-нет, я ничего такого, послушай… уф. Я хотел поздравить тебя с наступающим Сайолем. Вот. Да. Спасибо. Как твои дела? О, переехала в столицу… А знаешь, я подумал… а давай встретимся? Обсудим, ну… да, я приглашаю. Нет, это неважно. Абсолютно. Я позвоню, когда вернусь в Метерлинк, хорошо? Да… Доброй ночи.

Он складывает руки на животе и опирается всем телом на спинку стула, сползая вниз. Выдыхает. Что ж, он попробует открыть новую дверь… он попробует.

В темноте дальних углов ему чудится профиль Астори.

========== 8.4 ==========

– Здравствуй, папа. – Астори улыбается, протягивает отцу обе руки и крепко пожимает его сухие широкие ладони. – Рада видеть тебя. Как ты сегодня? Сердце больше не болело?

– Нет, золотце. Я тоже рад тебя видеть.

Гермион осторожно целует её в лоб, и они одновременно рассаживаются на жёстких и неудобных белых стульях. В камере прохладно. Отец кажется изнеможённым и похудевшим, и Астори волнуется о нём – не заболел ли? Вдруг он чего-то недоговаривает? Кажется, привычка не жаловаться и не просить помощи, когда она отчаянно нужна, – это их семейная черта.

Астори в последнее время навещает Аштон гораздо реже: пытается быть осторожнее. Лучше поздно, чем никогда… наверно. Во всяком случае, сейчас, когда адвокаты Вэриана начали собирать документы для подачи апелляции, а заявка о просьбе о подданстве готовится отправиться в Верховную комиссию, привлекать лишнее внимание к отцу нет никакой нужды. В этом вообще никогда не было нужды, и Тадеуш предупреждал её. Но она, конечно… конечно, не слушалась. Астори думает, что ей вообще следовало прислушиваться к своему премьеру чаще. Может, тогда бы она не потеряла его.