Текст книги "Возвращение Черного Еретика (СИ)"

Автор книги: lisimern1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

– Понятия не имею, я… я думаю… поищите в базе данных через федеральные службы… Лун – не такая уж распространённая фамилия. Может, она засветится… Эльдевейс, город Аркад. Двадцать семь лет назад. Пожалуйста… мне нужно это. Я не смогу спокойно жить, пока… не узнаю правды.

Тадеуш мог бы ответить, что правда не всегда нужна. Что иногда без неё лучше. Что правда, исправляя вывихи, может не вылечить, а добить. Но он подозревает, что Астори сама отлично понимает это, и всё равно, всё равно – напролом, через препятствия, сквозь стены – одним рывком. Он вздыхает.

– Хорошо… я сделаю всё, что в моих силах.

Астори тонко улыбается, облизывая пересохшие губы, трясущимися руками обхватывает лицо Тадеуша и целует его в нос.

– Спасибо.

Он касается губами её губ, потом зарывается в волосы, стаскивая белую рубашку, запечатлевает мучительно-невесомый поцелуй на ключицах, ощущая, как Астори стискивает его спину, и внезапно вскидывает голову, едва не столкнувшись с Астори лбами. У её левого плеча белеет шрам. Тадеуш раньше не замечал его.

– Откуда… откуда он? – спрашивает Тадеуш срывающимся глухим голосом. Астори пугливо вскакивает, накидывает рубашку. Дёргает головой раздражённо и решительно.

– Ниоткуда. Неважно. Это… было давно.

– Но… подождите, шрам ведь… поэтому вы должны были защищаться? Да?

Астори торопливо застёгивает пуговицы, поправляет юбку. Кусает губы со стёршейся помадой.

– Нет, – отрезает она. – Нет. И я не желаю обсуждать это.

Она открывает дверь, смотрит на Тадеуша, всё ещё сидящего на кровати с полуразвязанным галстуком, и сухим жестом приглашает его следовать за ней.

– Идёмте. Выпьем чай.

========== 4.4 ==========

Тадеуш останавливается в дверях, сжимая папку. Астори не видно. Он в недоумении медлит, оглядывает знакомый кабинет: истоптанный от бесконечного нервного хождения ковёр; задёрнутые шторы на окнах, два кресла (пониже и пошире – для королевы, повыше и поуже – для него); карта Эглерта на стене; стол, заваленный бумагами, карандашами, ручками и самодельными сувенирами, явно изготовленными детскими руками… Тадеуш задумчиво скользит взглядом по лепнине на потолке. Поправляет рукава пиджака. Они с Астори четвёртый год встречаются в этом кабинете… памятна каждая ворсинка на ковре и каждая завитушка на обоях. Вот здесь Астори стояла, когда они встретились впервые, бледная, вытянутая и испуганная, готовая нападать и защищаться… там она цеплялась за гардины, падая ему в объятия в тот день, когда бастовали на площади… а там он целовал её в прошлый четверг…

– Господин премьер-министр?

Тадеуш вскидывает голову – из гостиной выходит Астори с сыном и дочерью. Луана и Джоэль повзрослели: яснее обозначились плавные черты Джея в похожих как две капли воды лицах, Луане уже заплетают волосы в тугую, хоть пока и куцую кичку, а Джоэль стал ещё тише и серьёзнее. Астори кивает Тадеушу, гладит детей по головам.

– Идите поздоровайтесь.

Они уже близко знакомы – часто пересекаются по вечерам. Принц и принцесса понемногу привыкли к нему, осмелели, перестали прятаться за матерью и смущённо молчать: за спиной у Астори Тадеуш заключил с ними соглашение о том, что постарается забирать их маму как можно реже и сделает так, чтобы у неё оставалось больше времени играть с ними. Ему нравятся дети Астори, и не только потому, что он в неё влюблён. Тадеуш вообще охотно возится с детьми. Когда ему было тринадцать или четырнадцать, он подолгу присматривал за маленькой Эйсли в особняке отца, если тот отпускал няню или уезжал по делам с Луменой.

– Дядя Тадеуш! – нестройным хором голосят Луана с Джоэлем и бросаются к нему. Астори останавливает их на полдороге:

– Подождите! Котята, как я учила вас? Господин Бартон должен поклониться первым.

Тадеуш с улыбкой отвешивает чинно замершим детям поклон и затем опускается на корточки. Уши слегка двигаются, в уголках глаз расползается паутинка весёлых морщинок.

– Здравствуйте, Ваши Высочества. Как поживаете? Слушаетесь маму?

Астори наблюдает за Тадеушем и сыном с дочкой, которые вьются вокруг него, смеются и что-то жизнерадостно щебечут. Выдыхает. Она долго боялась, что они его не примут и ей придётся ещё больше разрываться между семьёй и работой, но, кажется, буря миновала. Они подружились. И Астори начинает думать, что, пожалуй, даже чересчур подружились. Детям следует помнить, что у них есть отец… был. Менее всего Астори желает услышать в один прекрасный день: «Мам, а дядя Тадеуш – наш новый папа?»

Потому что: «Мам, а дядя Тадеуш будет жить с нами?» она уже услышала.

Астори считает, что детям необходимы отец и мать. Иначе – неправильно, неестественно. В нормальной семье – а она всегда мечтала именно о нормальной – присутствуют оба родителя. И Луана с Джоэлем видят такие семьи. К ним приходят играть отпрыски лордов и герцогов, они смотрят мультфильмы, им читают на ночь книги, и везде, повсюду, куда ни глянь – любящие мама и папа. А у них, принца и принцессы, самых обожаемых и боготворимых детей королевства, которых холят и балуют, у которых есть две комнаты с игрушками, бассейн и пони – у них нет папы.

«Где папа, мама? Он правда на небе? А почему? А как он туда попал? По лестнице? А нам можно к нему? А он спустится на выходные, чтобы мы поехали кататься?»

У Астори не было ни матери, ни отца с детства, и ей легче – она рано осознала, что есть мальчики и девочки с семьёй и домом, а есть такие, как она – с воспитательницей, нянями и директрисой приюта. Это не плохо. Это просто есть. И ты ничего не можешь поделать, только думать, а каково это – жить с папой и мамой и почему именно ты живёшь без них, а не та вот девочка, и что, наверно, ты была недостаточно хорошей и они поэтому тебя оставили и, если стараться сильнее и лучше, они, может быть, за тобой вернутся и увезут в красивый дом с садом и светлыми комнатами.

Луану и Джоэля забирает гувернантка. Астори целует их на прощание, выпрямляется и подходит к Тадеушу.

– Вы не особенно долго ждали?

– Нет. – Он щурится, склоняет голову и внезапно проводит большим пальцем по виску Астори. – Прошу прощения, у вас там… краска…

– Ах… спасибо… рисовала с детьми… спасибо.

Она неловко оттирает ладонью акварель, улыбается с извиняющейся нерешительностью и жестом приглашает Тадеуша сесть.

– Что там с Уолришем и «жёлтыми»?

– Пока молчат. – Тадеуш елозит в кресле, закидывая ногу на ногу, и оттягивает галстук. Расстёгивает папку. Пожимает угловатыми плечами. – Он затаился после бунта и вряд ли высунется до конца зимы, а вот в марте или начале апреля стоит ждать очередной подлости.

– У меня есть идеи, как с ним справиться, – говорит Астори, хмурясь. – Поглядим. Если понадобится… мы наконец поставим его на место. Он заслужил.

Она вздыхает.

– Что-то ещё срочное есть?

Тадеуш облизывает губы, бросает на Астори беглый тревожный взгляд исподтишка.

– Да… есть. – Он набирает воздух в грудь. – Как вы и просили, я… пробил по федеральным каналам… вашу фамилию, дату и место. И кое-что… я нашёл информацию о ваших предполагаемых родителях.

У Астори перехватывает сердце; она судорожно подаётся вперёд, стиснув кулаки, и дышит всем телом. Тадеуш лихорадочно частит:

– В-вернее, я почти полностью уверен, что это и есть ваши родители, потому что совпадений…

– Что? – вырывается у Астори. Она с трудом сглатывает вязкую слюну. Не двигается. Слух, зрение, обоняние – всё обратилось в единый страшный вопрос, в изматывающее ожидание. Тадеуш не решается тянуть дольше.

– Ваша мать… мертва.

Кровь глухо стучит в ушах, и Астори словно в полусне кивает. Да. Хорошо. Мать… её мать. Горло сдавливает железным обручем.

– А… отец?

Тадеуш мнётся, вытаскивает из папки бумагу.

– Он… тут… есть две новости. Хорошая – он жив, здоров, и мы даже точно знаем его место пребывания.

У Астори будто заново открываются лёгкие; она расслабляет напряжённые до боли плечи и спину, проводит языком по сухим слипшимся губам. Глотает ртом воздух.

– Но откуда?

Тадеуш опускает глаза. Отвечает не сразу.

– А вот это… плохая новость. – Он протягивает ей бумагу. – Засветился в криминальных хрониках.

Астори выхватывает лист конвульсивным дёрганым движением, быстро и нервно читает его и не понимает ни слова. Перечитывает. Вглядывается в мелкие скачущие буквы. Молнией вспыхивает в мозгу осознание – оно ослепляет, бьёт по жилам, переворачивает внутренности. Астори в отчаянии трясёт головой: нет, нет, нет…

– Семеро убиты, шестеро ранены… несовместимые с жизнью… чистосердечное признание… пожизненно с частичной конфискацией имущества… это чушь какая-то! – Она отбрасывает бумагу, растерянно глядит на Тадеуша. – Нет, я отказываюсь в это верить! Должно быть, произошла ошибка…

– Увы, нет. – Он качает головой. – Гермион Лун двадцать семь лет назад был осуждён судом присяжных округа Харлей, Эльдевейс, за убийство, причинение тяжкого вреда здоровью и порчу имущества на сумму более полумиллиона нобелей. До недавнего времени отбывал наказание в городской тюрьме Аркада.

– До неда… почему?

Тадеуш утомлённо трёт лоб.

– Помните ту программу перевода заключённых, начатую ещё при господине ди Мульниче? Эглерт принимает часть заключённых Эльдевейса – у вас на родине вечно не хватает места в тюрьмах – в обмен на беспошлинный перевоз газа и нефти по трубопроводам по территории Эльдевейса. Договор о вечной дружбе… тому подобное… припоминаете?

– Ну… – Астори моргает. – Ну допустим. Смутно. И?..

– Ваш… ваш отец попал под обмен. Он уже восемь лет содержится в Аштонской тюрьме к северо-западу от Метерлинка. Три часа на машине.

Астори молчит, смотрит немигающими глазами в пол и впивается пальцами в колени. Переводит онемевшими плечами. И думает.

Её отец – убийца.

– Ваше Величество, – робко произносит Тадеуш, – может быть, вам не стоит…

– Стоит, – обрывает Астори. Прикусывает изнутри щеку. – Я навещу его – раз, всего один раз… и только.

Её отец – преступник.

– Завтра. Поеду с утра… предупредите начальника Аштона.

Что она скажет, когда увидит его глаза? «Я искала не такого отца»? «Как так вышло?» «Почему именно я?»

Астори не имеет понятия. Но она едет, и Тадеушу не удаётся её отговорить: слишком долго и упорно она ждала этой встречи, чтобы отказаться от неё. Астори отыскивает свою карточку, дающую ей пропуск в государственные учреждения любого уровня секретности, обнимает на прощание детей и садится в личный автомобиль. Тарахтит мотор, скрипят колёса по асфальту. Астори барабанит по стеклу, прижимая к бедру дамскую сумочку, глядит на опустевшие зимние поля и прохладно-голубое небо и всё пытается понять, почему она не остановилась. Ведь это так просто – сказать себе «стоп». И… сдаться почти у финиша? Узнать, что она дочь убийцы, и спокойно жить с этим дальше? Никогда. То, что ведёт её сейчас к отцу, сильнее, чем здравый смысл, логика и рассудок. Это жажда найти ответ, которая не утихает двадцать семь лет подряд.

Она не спросит, зачем он в упор расстреливал людей. Она спросит, зачем он бросил родную дочь.

Начальник тюрьмы, полноватый и лысый, почтительно проводит ей краткую экскурсию (официальная цель визита – желание королевы удостовериться в надлежащих условиях содержания заключённых-иностранцев) и препровождает к комнате встреч. Астори по телефону сама заранее настояла на отсутствии стекла, наручников и охранника в камере. Королева желает поговорить со случайным заключённым с глазу на глаз. Если вдруг понадобится помощь, она нажмёт на сигнальную кнопку особого браслета, и к ней ворвётся отряд полицейских.

Астори надеется, что до этого не дойдёт.

– Как он… вообще? – осторожно интересуется она.

– Смирный. В драках не замечен. С другими почти не общается ни на прогулках, ни на занятиях, ни на обедах… Пожаловаться не на что. – Начальник тюрьмы открывает перед Астори дверь. – Прошу.

Они оказываются в полутёмном узком помещении; впереди – стол с большой кнопкой и стекло на полстены, а за ним – белая камера: стерильно-белоснежные стены, столик и два стула. Астори подходит ближе, щурится и чувствует, как подкашиваются колени. В левом углу камеры стоит охранник и высокий сутуловатый мужчина: густые волосы с проседью, широкие плечи, прямой нос и стальные, упрямые глаза. Астори смотрит не отрываясь, почти не слыша, что говорит начальник об особенном стекле и переговорном устройстве. Она выискивает хоть малейшее сходство между собой и тем, кого она почти назвала отцом; не находит их, ощущает болезненное облегчение – вдруг ошиблись? вдруг она вовсе не его дочь? Лучше бы её отец был мёртв… ей бы не пришлось мучиться от стыда и презрения пополам со страхом.

– Так вы… – роняет она, не отводя взгляда. – Значит, с той стороны через стекло не видно… а с этой – да?

Начальник кивает.

– Хорошо. Теперь оставьте меня с ним наедине. Отпустите своего человека и выйдите сами… я не желаю, чтобы кто-либо наблюдал за мной со стороны. Когда мы закончим, я вызову вас через браслет. И, полагаю, вы понимаете, что это должно остаться только между нами. Государственная тайная проверка…

– Разумеется, Ваше Величество.

Начальник тюрьмы нажимает кнопку, коротко отдаёт приказ охраннику, и тот, сняв с Гермиона наручники, покидает камеру и вместе со своим шефом выходит в коридор. Астори стоит, нервно сцепив пальцы и слушая надрывное биение сердца. Кусает губы. Не может решиться войти.

Гермион тем временем разминает затёкшие от наручников запястья и смотрит на дверь. Он тоже в белом – обыкновенная форма заключённых в Эглерте. От звенящей белизны за стеклом начинает рябить в глазах; Астори моргает, вздрагивая, мотает головой и рывком открывает дверь. Входит. Они с отцом встречаются взглядами, и по коже бегут неприятные липкие мурашки.

Молчание.

Астори стоит, как должна стоять королева перед преступником – гордо, с идеально выпрямленной спиной, уверенно расправленными плечами и чуть откинутой головой. Гермион осматривает её с лёгким любопытством, но без вызова и излишней робости. Потирает ладони – в камере прохладно.

– Ваше Величество, – наконец заговаривает он хрипло, – мне сказали, вы хотели меня видеть… если я сделал что-то не так или… словом… я всегда следую правилам, можете спросить кого угодно, все подтвердят, что…

– Господин Гермион Лун? – перебивает Астори, сама удивляясь, что её голос не дрожит. Отец неуверенно кивает – впрочем, отец ли? Нос, губы, уши, подбородок, фигура… всё не то. А вдруг и правда ошибка?

Но что-то внутри подсказывает: нет.

Пора бы предложить сесть, но Астори не торопится. Рот кривит невольная горькая улыбка. Она хмыкает.

– У вас есть семья?

Гермион хмурится от неожиданности, мучительно сглатывает и напрягается.

– Бы… была, – выдавливает он. – Жена… и…

– И? – безжалостно переспрашивает Астори.

– И дочь. Но они обе погибли.

Тадеуш не говорил, что дочь Гермиона (которую зовут Астори Лун, вот совпадение-то!) погибла. Он говорил, она пропала без вести.

– Вы так уверены в этом? Я имею в виду, что дочь тоже… мертва?

Гермион поднимает на неё осуждающий тяжёлый взгляд.

– Конечно. Зачем вы… интересуетесь? Какое отношение это имеет к…

Астори жестом останавливает его. По телу разливается лихорадочный озноб.

– Просто… просто представьте, что ваша дочь… теоретически… что она жива и вы встретились спустя годы… как бы вы её узнали?

Гермион замирает и внезапно – таким отточено-знакомым, въевшимся в кровь, её собственным движением – склоняет голову набок. Сердце Астори падает. Сомнений не остаётся.

– У неё… – Он прикрывает глаза. – У неё родинка за ухом… правым… или левым… нет, правым, правым…

У Астори стучат зубы, становится трудно дышать, и земля уплывает из-под ног; она резко отводит кудрявые пряди с шеи и поворачивает голову:

– Вот такая?

Тадеуш очень любит целовать эту родинку.

Гермион отступает назад, цепляется побелевшими пальцами за спинку стула и неверяще моргает, разглядывая Астори так, словно она только что съела человека.

– Но это… ты… значит, ты…

– Я твоя дочь, – холодно говорит она и одёргивает рукава пиджака. Сейчас, когда убеждать себя в обратном нет смысла, ядовитая злость отравляет ей душу. Она ненавидит отца за то, что он её отец. Именно её. За то, что ей, а не кому другому, достался жребий быть дочерью преступника. Убийцы. Она, королева, олицетворяющая закон, – и он, тот, кто этот закон нарушил. Она блюдёт право на жизнь (или старается по мере сил) – он отнял это право у семерых людей. Что может быть более ироничным?

Гермион делает шаг к ней.

– Астори…

– Молчать. – Она меряет его равнодушно-ледяным взглядом и произносит чётко, по слогам:

– Стой на месте. Если ты попробуешь приблизиться ко мне или подумаешь приблизиться, или мне хотя бы покажется, что ты подумал, я вызову охрану. Теперь медленно сядь и положи руки на стол так, чтобы я их видела. Выполняй.

Гермион в растерянности глядит на неё.

– Но… Астори…

– Выполняй. Сейчас же.

Он послушно садится; Астори усаживается на свой стул и в упор смотрит на отца, поджав губы. Тишина разрядами тока прошивает кожу. Молчат. Астори забывает, о чём хотела спросить его, – она жалеет, что решила приехать, что Тадеуш её не отговорил, что она открыла отцу правду и теперь придётся разбираться с последствиями. Никто не должен узнать, кто её родители. Если самопровозглашённую королеву-сироту ещё могут принять, то королеву-дочь-убийцы… ни за что. Уолриш будет торжествовать.

Гермион осторожно тянется к её запястью.

– Доченька…

– Руки! – огрызается Астори, отдёргивая ладонь. – Я сказала, не смей касаться меня! Никогда, тебе ясно?

– Но пожалуйста… давай просто поговорим, как отец и…

Астори фыркает.

– Отец? Я не считаю тебя отцом – ты искалечил мне детство! Из-за тебя я росла в приюте и интернате… из-за тебя! Как ты можешь… Как ты вообще…

Гермион в бессильном отчаянии вскидывает брови:

– Милая, я знаю, ты мне не поверишь, это прозвучит глупо, но я всегда… я любил тебя и твою мать и всё ещё люблю…

– Любил? – выкрикивает Астори, ударяя по столу ребром ладони, и рывком поднимается на ноги. Её трясёт. – Любил – и ты говоришь это после того, как бросил меня? Полугодовалого ребёнка? Бросил и пошёл убивать людей, да? Это твоя любовь?

Гермион встаёт вслед за ней.

– Успокойся, родная…

– Руки! – Астори пошатывается, фокусирует взгляд. Капли в сумочке. – Я сказала, руки! Не трогай меня!

Он тревожно следит за ней, порывается взять за локоть, но сдерживается. Их разделяет стол – и двадцать семь лет разлуки. Обработанный кусок дерева – и семь трупов. Астори не позволяет себе ни на миг забыть об этом.

– Ты мне не отец! Слышишь? – Она хватается за голову. – Ошибкой было приехать сюда, ошибкой… ты – самая большая ошибка в моей жизни! Зачем, зачем, зачем?!

Капли. Надо выпить капли, а во дворце – успокоительное.

– Милая, милая, я очень прошу тебя, не надо, дай мне шанс…

– Не смей говорить о шансах! – Астори нащупывает кнопку браслета. – Ты не дал мне шанс на семью, ты убийца, убийца, и я не желаю иметь с тобой ничего общего!

Она глядит в стальные глаза, в которых едва теплится мольба и слабая надежда, и сквозь зубы добивает:

– Спасибо, что тебя не было в моём детстве. Я ненавижу тебя.

И нажимает на кнопку.

========== 4.5 ==========

Тадеуш завязывает галстук у зеркала. Хмурится, покусывая губы, шёпотом ругается, распускает его и пытается затянуть заново. Не выходит. Сегодня у него явно руки не из того места растут… обычно получается сразу. Утром он вообще справляется на раз-два, Эйсли даже свой зелёный чай не успевает отпить. А сейчас… наверно, он просто нервничает. Из-за всего.

День выдался не из лёгких.

Во-первых, с Эйсли явно происходит что-то неладное в последнее время: она почти не ест, сидит на одном чае, жвачке и дурацких фруктовых сосульках, возвращается за полночь, разговаривает мало и неохотно и запирается у себя в комнате. Раньше она никогда так не делала. Тадеуш думал, что они доверяют друг другу. Они лишь недавно начали тесно общаться, с тех пор, как он согласился приютить Эйсли у себя на время её учёбы в университете, но Тадеушу казалось, они неплохо ладили в прошлом, в те короткие промежутки времени, когда он возвращался к отцу на каникулы. Ему нравится Эйсли – в ней полно юношеской здоровой энергии, и она хлещет через край. Она не стесняется себя. Она идёт вперёд и улыбается жизни… как истинная южанка.

Ей повезло. Во многом. И Тадеуш готов на всё, чтобы везло и дальше.

И потому он волнуется.

Во-вторых, сегодня звонила мама. В пятый раз за неделю. Тадеуш хотел было сказать секретарше, чтобы та отговорилась, будто он на приёме в Серебряном дворце или на совещании, но решил, что это будет совсем уж неправдоподобно. Надо выдумать что-нибудь новенькое. Аудиенция у королевы? Неплохо. Вряд ли мама станет проверять, а если и станет… Тадеуш подавил вздох. Нет. Он беседовал с ней всего дважды за прошедший месяц. Отец бы такого поведения не одобрил.

Он поднял трубку, постукивая костяшками пальцев по столу.

– Да, мама. Нет. Я в порядке. Да. Позавчера. И нет, не ходил. Да, мама. Нет, мама, не нужно. Дождись Пуэля. Пожалуйста. Именно, мама. До свидания. И я тебя, мама.

Тадеуш любил свою мать… когда-то. Ещё до того, как они разъехались с отцом и появились Лумена – у отца, и Усто, Сальво, Эрион, а потом Пуэль – у матери. Он был ребёнком… но это никогда никого не волновало. Ребёнок, слишком рано выучивший, какие запретные слова могут сломать жизнь в одно мгновение, слишком хорошо понимающий, кто свои, а кто – чужие, ребёнок, знающий, как несправедливо и криво поделен мир на Север и Юг, на ненужных и особенных, на беспомощных и имеющих право. Ребёнок, переставший быть ребёнком в пять с половиной.

Его семье пришлось переехать, чтобы обеспечить ему достойное образование и путь наверх: в Эглерте даже деньги – очень большие деньги – не могут заставить общество закрыть глаза на происхождение.

Тадеуш думает об этом и воюет с непослушным галстуком, выскальзывающим из пальцев. Глубоко вздыхает. Сквозь шторы просвечивает луна, розовато-мартовская, застенчивая, как невеста, окружённая ажурным молочным сиянием. Блестят пылинки на ковре. Лампа не горит. Астори, сидя на кровати, застёгивает пуговицы на рукавах, встряхивает головой, смотрит на мнущегося у зеркала Тадеуша и улыбается. Волосы каштановым водопадом рассыпаются по спине. Она легко встаёт, подходит, поворачивает измученного бесполезной борьбой Тадеуша к себе – и по-хозяйски берётся за галстук.

– Давай я.

Астори справляется в два счёта, поправляет ему воротник и, приподнявшись на цыпочках, целует в нос. Тадеуш касается губами её ладони.

– Спасибо. Я сегодня что-то сам не свой.

– Пожалуйста. Я долго тренировалась на Джее, он никак не мог управиться с галстуками…

Она осекается на полуслове, отнимает руку и сглатывает. Взглядом отыскивает отвёрнутую к стене фотографию мужа в рамке около кровати. Прикусывает губу. Тадеушу не нужно оборачиваться, чтобы понять, на что она смотрит: он спиной чувствует незримое присутствие Джоэля, ныне покойного наследного принца Эглерта. Ничего не говорит. Он привык, что между ним и королевой неизменно третий – её мёртвый супруг: в мыслях, на портретах, в лицах детей, в нечаянно оброненных фразах… там, где нет места Тадеушу.

Деловые отношения. Во Дворце Советов, в кабинете, в спальне… деловые отношения. По пять часов два раза в неделю и затем снова, круглосуточно – официальные поклоны, подчёркнуто-вежливые обращения, сотни подстерегающих взглядов…

Он согласился на это. И жалеть не о чем.

– Пусть водитель заедет за тобой через полчаса, а мы… выпьем чай. У меня есть шоколадные печенья. Хочешь?

– Хочу, – кивает Тадеуш.

Они располагаются в кабинете: Астори вытаскивает вазочку со сладостями, вынимает чайные пакетики и расставляет чашки. Тадеуш барабанит пальцами по колену.

– Как вы?.. – спрашивает он и умолкает. Оба понимают, что он имеет в виду. Встреча с отцом, после которой Астори возвратилась с очередным сердечным приступом, произошла три месяца назад, а она всё ещё не может о ней забыть. Тадеуш беспокоится. Как он и боялся, правда не принесла облегчения.

Потому что такая правда Астори не устраивала, и она решила игнорировать её.

«У меня нет отца. Нет. Я не желаю больше слышать о нём».

И они притворялись, будто ничего не случилось.

– Отлично, – тяжело произносит Астори. – Мне не звонили: ни начальник тюрьмы, ни… словом, никто. А тебе?

– Мне тоже.

Она садится напротив Тадеуша и сжимает его ладонь.

– Значит, он всё же… не рассказал, что я?..

Он пожимает плечами и вздыхает.

– Остаётся надеяться на это. Вероятнее всего, ваш… господин Лун не раскрыл никому вашего с ним родства, но он может шантажировать вас.

– Нет, не думаю. – Астори поджимает губы. – Я бы… не стала.

– Но вы – не он.

– Я его дочь. И если мы хоть в чём-то похожи… если он не рассказал до сих пор, то вряд ли вообще расскажет.

Тадуеш берёт её руку в свою, гладит пальцы.

– И тем не менее нам стоит обезопасить себя. Хотите, я поеду… один… поговорю с ним, уверюсь, что…

– Нет, – отрезает Астори. – Я не желаю, чтобы ты встречался с ним… и сама больше никогда не поеду в Аштон. Хватит. Я знаю, я виновата, надо было послушаться тебя… как обычно, но… это в прошлом. Он в прошлом… навсегда. И мы больше не заговорим об этом, ясно?

У Тадеуша есть, что сказать, но только кивает и молчит. Прикусывает язык. Он повинуется своей королеве, потому что не может и не желает противоречить… даже когда она неправа.

Он лишь единожды пошёл против неё – в вопросе об объявлении чрезвычайного положения на Севере.

Но он просто не сумел проглотить эту новую горькую пилюлю. Не сумел предать Север.

– Чай остывает, – произносит Тадеуш и тянется за печеньем.

***

Тадеуш ждёт её у выхода из зала совещаний: сжимает под мышкой папку, кивком прощается с коллегами и словно невзначай отыскивает Астори взглядом. Изгибает брови: готова? Она быстро облизывает губы, оправляя юбку. Моргает: да. Астори шагает ровно, выцокивает каблуками по гулким плитам; рукам в перчатках жарко от охватившего тела знобливого мандража, плечи слегка подрагивают, подбородок вздёрнут, глаза прищурены.

Они с Тадеушем идут по коридору, беседуют вполголоса, и перед ними расступаются советники. Никто не смеет их окликнуть. Её Величество и «королевский премьер» – эта кличка намертво прилепилась к Тадеушу – такой же спаянный воедино тандем, как луна и звёзды: одна светит, другой оттеняет. Представить их по отдельности сложно. Где королева, там премьер-министр.

– Вы убеждены, что именно сегодня? – тихо уточняет Тадеуш, склонившись к её уху.

– Да. – Астори отводит со лба вьющуюся тёмно-каштановую прядь и глядит на золотые наручные часы. – Вам через час надо быть на встрече с журналистами… а я управлюсь сама.

– Точно?

Астори ниже его на полголовы, но когда она поворачивается, Тадеушу кажется, что она смотрит на него сверху вниз. Астори улыбается краем рта. В зрачках беснуется огонь.

– Вы думаете, я не сумею раздавить гадюку? – Она расправляет плечи. – У меня достаточно острые каблуки.

Тадеуш всё равно сомневается и не торопится уходить. Переминается с ноги на ногу.

– Я сказала, что вы свободны, – отчеканивает Астори. – Вы слышите, господин премьер-министр? Сво-бод-ны.

Тадеуш улавливает отчаянно-стальные нотки в её тоне – так Астори говорит каждый раз, когда считает, что проявила свою власть недостаточно явно и ей могут не подчиниться, поставить её авторитет под сомнение, а значит, посягнуть на её самостоятельность и корону – оглядывает её с головы до ног и отдаёт поклон.

– Хорошо, Ваше Величество.

Астори остаётся одна. Она цокает языком, проводит ладонью по пуговицам тёмно-бежевого пиджака и рвано вдыхает. Пора. Она терпела долго… очень долго. Но даже королевскому терпению приходит конец.

Уолриш сидит на диване в тёмном углу коридора и читает. Астори отчётливо видит его ястребиный профиль, морщинистую кожу, длинные пальцы с жёлтыми ногтями и набухшие старческие веки. Сердце глухо стучит в груди. Тише, тише… ещё рано. Астори пробует воздух на вкус, облизывается, дышит полуоткрытым ртом.

Вперёд.

Она приближается звенящими широкими шагами, останавливается, глядит на плешивеющий затылок. Уолриш её не замечает или делает вид, что не замечает. Астори хочется рассмеяться.

– Ваша светлость?

Он окидывает её желчным ядовитым взглядом. Закрывает книгу.

– Ваше Величество? Признаться, не ожидал, что вы решите составить мне компанию. Присядете?

– Нет, благодарю. Напротив – советую вам встать, когда с вами говорит королева.

Уолриш с ухмылкой хлопает себя по коленям, встаёт и нарочито низко кланяется.

– Довольны?

– Почти. – Астори опускает руку в сумочку, нашаривает телефон. – Я читала очередную статью в «Южном вестнике». Любопытно. Ваших друзей заслуга?

– У вас нет доказательств.

– Ваш почерк хорошо узнаётся, поверьте. Ваша светлость, я полагала, вы образумились… идти против монарха – проигрышная политика, вам не кажется? Так нравится быть в оппозиции?

– Ты не монарх, – внезапно шипит Уолриш, тряся подбородком. – Ты… ты самозванка! Разве ты не видишь, что происходит с Эглертом? Ты разрушаешь всё, что династия Арвейнов строила столетиями!

– Я тоже Арвейн.

– Нет! – Он захлёбывается слюной. – Ты выскочка! Эглерту нужен король! Женщины не могут совладать с государством!..

Астори вскидывает голову и пронзает его долгим холодным взглядом. Сердце колотится.

– Я стою тысячи мужчин, – по слогам произносит она. – И я не советую вам, лорд Уолриш, сомневаться во мне… или в моей смелости. Женщинам не нужен мужчина, чтобы быть сильными, свободными… и счастливыми. Мы без вас можем. А вы без нас… нет.

– Вы очень самонадеянны.

– Не более, чем того требует моё положение.

Уолриш кривится.

– Это не доведёт до добра… женщины не должны управлять, они не созданы для этого. Ни разу в истории Эглерта женщина не становилась монархом! Посмотрите, до чего вы довели народ – до бунта! Вы чужая здесь. Всегда будете чужой. Рано или поздно тебя вышвырнут из страны… ты не королева, ты… девчонка на троне! Пошла против всего, что дорого эглертианцам, попрала наши законы и традиции, переписала конституцию… Женщины не могут править. Они подчиняются, они… слабый пол.

Астори нервно улыбается.

– И они больше всего от этого страдают. – Она достаёт телефон, нажатием пальца отключает диктофон и медленно хлопает, глядя, как округляются глаза Уолриша. – Браво, ваша светлость. Бодрая речь. Вы талантливый оратор. Надеюсь, судьи это оценят.

– Ты… ты…

– Замолчите и проявите больше уважения. – Астори проводит языком по нижней губе. – Вы только что открыто оскорбили правящего монарха. Вы делали это и ранее – господин премьер-министр подтвердит. Если суд признает вас виновным – а он признает, – вам грозит лишение титула, имущества и высылка за пределы столицы, а то и Эглерта.