Текст книги "Возвращение Черного Еретика (СИ)"

Автор книги: lisimern1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

Его милая, милая девочка.

Он наблюдает за ней через экран телевизора и со страниц газет. Иногда там попадаются заметки о его внуках, Луане и Джоэле. Они ни капли не похожи на мать: голубоглазые и светлокожие, двое лисят с одинаковыми мордашками, и Гермион уже любит их каждым осколком своего истерзанного сердца.

Он бы всё отдал, чтобы хоть разок увидеть их вживую.

Его вызывают в комнату свиданий. Пришла Астори. У Гермиона спирает дыхание от юношеского окрыляющего счастья, и он, с плохо замаскированной радостью позволив обыскать себя и защёлкнуть на запястьях наручники, со всех ног спешит за охранником по гулким пустым коридорам Аштонской тюрьмы. Почти напевает под нос. Его доченька… совсем скоро он увидится с ней. Гермион волнуется, точно мальчишка на первом свидании, перед каждой новой встречей.

Он мерит белую камеру беспокойными шагами. Открывается дверь. Гермион моментально оборачивается, слегка вздрагивая, и встречается глазами с подтянутой настороженной Астори, которая сжимает руки в перчатках и хрипло дышит через рот. Секунда молчания. Он делает шаг вперёд.

– Милая…

– Здравствуй, – обрывисто произносит она. – Садись.

Они одновременно опускаются на стулья. Астори водит пальцами по краю стола, нервно сглатывая и не поднимая взгляда, пока Гермион любуется ею с отеческой нежностью.

– Ты так похожа на свою маму, – шепчет он с ласковой улыбкой. По плечам Астори пробегает дрожь. – Такая же красивая… смотрю на тебя и вижу её.

Она решительно поднимает голову и облизывает губы.

– Я пришла поговорить как раз об этом. О том… словом, расскажи, что случилось с мамой и как ты… оказался в тюрьме.

Гермион меняется в лице. Он ждал этого вопроса, но надеялся, что Астори задаст его ещё не скоро. Беседовать с родной дочерью о собственном преступлении – сомнительное удовольствие.

– А разве ты не прочла в моих документах, когда… когда нашла меня?

Астори переплетает пальцы.

– Я хочу услышать это от тебя. Начинай.

Гермион тяжело вздыхает. Он не может отказать, если его девочка требует.

– Что ж… ты знаешь, что родилась в Аркаде, а мы с твоей мамой выросли в Кристоне. Моя семья… была состоятельной. У нас было своё семейное дело, несколько домов в разных частях Эльдевейса, солидный счёт в банке… мы с братом, твоим дядей, Вэем, учились в Пелленоре. Он умник… был умником. Сам поступил в столичный университет. А за меня платил отец, твой дедушка Арамил. Он воспитывал нас в строгости и дисциплине. Вэй покорялся, а я бунтовал… выкидывал всякие фокусы… как последний дурак.

Астори ждёт, покусывая губы.

– Меня исключили из университета за прогулы и плохую успеваемость, – с трудом продолжает Гермион. – Отец был в ярости… я думал, он убьёт меня. Но и то сказать, я дурил тогда ужасно: связался с дрянными ребятами, пил, курил, кутил с ними напропалую, вовсе не учился… я ведь был наследником. Старшим сыном. Дело должно было перейти мне… а как с ним управиться, я бы как-нибудь уж разобрался потом. И только… я позабыл, какой крутой нрав у моего отца.

Он проводит рукой по лбу. Воспоминания гудят в мозгу колоколами.

– А потом я… встретил Эссари. Ты не представляешь, какой твоя мама была в те годы…

Гермион закрывает глаза и видит её – невысокую, смуглую, хрупкую, с кудрявыми короткими волосами тёмно-каштанового цвета и ласковыми карими глазами.

– …Чудесной. Я не знаю, почему она выбрала меня, но она просто появилась рядом и не уходила. И я… я бы без неё пропал. Мы встречались в парках, в магазинах, на прогулках, у ночных клубов и библиотек, и я не помню, когда эти встречи переросли в свидания. Она была дочерью друга нашей семьи. Родители одобряли наше сближение. Эссари… она вытащила меня из дерьма, в которое я превратил свою жизнь. Просто перетряхнула меня всего. Если бы не она, я бы пропал с концами. Твоя мама сделала невозможное. Она спасла меня.

Астори приоткрывает рот, но ничего не говорит. Сипло дышит.

– Эссари убедила меня поступить ещё раз – на юридический факультет дома, в Кристоне. Я с горем пополам закончил его. Стал следователем. – Гермион сглатывает. – Я любил её больше всего на свете. Поверь мне, дорогая… больше жизни, семьи, друзей. Больше себя. Я хотел, чтобы мы поженились, я мечтал об этом, собирался сделать ей предложение… и внезапно отец объявил, что лишает меня наследства. Полностью. Всё отходит Вэю. Я оставался нищим… О Мастер, я ненавидел отца в тот момент. Он припомнил все мои грешки, все дерзости, которые я наговорил ему, все мерзкие поступки… проклятье. У меня не было ничего… и я не мог попросить Эссари выйти за меня, потому что в моём случае я мог предложить ей буквально только руку и сердце. Никакого будущего.

Астори поднимает на него беглый осторожный взгляд.

– И знаешь, что? Твоя мама… она сама сказала, что была бы счастлива выйти за меня. И попросила жениться на ней. – Он шмыгает носом, горько усмехается. – Я чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Мы сыграли свадьбу, переехали подальше от моего отца – в Аркад, к морю, сняли там квартирку. Кое-как перебивались. Я работал в полиции, Эсси – в городской библиотеке… а потом родилась ты. Моё солнышко…

Он накрывает её ладонь своей ладонью, но Астори отдёргивает руку и прячет её под стол. Сидит ссутулившись. Кусает пересохшие губы.

– Мама очень любила тебя. И я… я тоже. И у нас… была семья. Маленькая, но семья. А потом всё пошло наперекосяк. – Гермион моргает, чувствуя, как щиплет глаза. – М-мы гуляли… я, твоя мама и ты в коляске… переходили через дорогу, и вдруг из-за поворота вылетел автомобиль. Твоя мама успела оттолкнуть тебя. Коляска отъехала к тротуару и перевернулась. А Эссари…

Молчание. Холодная белая пауза.

– Её не успели спасти.

Гермион сжимает кулаки в бессильной скорбной злости. На шее ходят желваки. Астори смотрит на него почти не дыша и чувствует, как пульсирует кровь в жилке на виске.

– Я никогда не прощу себе, что не успел тогда вовремя… со смертью твоей мамы для меня погасло всё. Жизнь… жизнь потеряла смысл. Мне казалось, что я остался совсем один, и даже ты – даже ты, родная, – не спасала. Я так сильно любил твою маму… я не хотел жить без неё. Снова начал пить. Не ходил на работу. За тобой присматривала наша полуглухая престарелая соседка, пайтис Туань.

Астори глядит на отца и не произносит ни звука.

– Я… я как-то оставил тебя с ней, ушёл… долго пил в баре… очень долго… и решил убить ту тварь. Его нашли… но он был из богатеньких. Адвокаты его отмазали. Я знал его адрес, он жил на другом конце города. И я пошёл. Ночью. У меня с собой было табельное.

Астори прищуривает левый глаз. Гермион стискивает зубы.

– Я пришёл. И просто… я… я стал расстреливать в упор его машину. Выбежали люди, пытались оттащить меня, я орал, палил куда ни попадя… не видел, кого задевал. Меня оглушили. Приволокли в участок. Я оклемался на следующий день, и… понял, что дело дрянь. Написал чистосердечное, попросил… попросил только увидеть тебя, дал адрес пайтис Туань… но ни её, ни тебя в её квартие не нашли. Пайтис Туань отыскали мёртвую на скамейке в парке… сердечный приступ… вероятно, она вышла с тобой… отнесла в приют? Зачем? Я не знаю… она всегда была немного не в себе… больше о тебе я никогда не слышал.

Гермион замолкает. Астори изучает свои колени, проводит языком по краям рта. Воздух в камере сгущается от глухой угрозы, таящейся в четырёх шагах, разделяющих отца и дочь. Недосказанности больше нет. Легче ли от этого?

Гермион не выдерживает первым и делает робкую попытку примирения, даже не зная точно, а была ли ссора. Он тянет к ней руку:

– Моя девочка…

– Замолчи.

Словно удар хлыста по обнажённой коже.

– Я, – она глотает воздух, – не, – тонкий свист, – твоя, – в глазах двоится, – девочка.

– Н-но… родная…

– Хватит! – Она ударяет ладонями по столу; взгляд бегает лихорадочно и горячо. Глаз дёргается. Её ощутимо колотит. – Ты оставил меня с полоумной бабкой и отправился напиваться? А потом… потом пошёл убивать людей? Вот так просто, да? Да как ты вообще смеешь говорить, что любил меня или маму?

– Милая… – растерянно говорит Гермион. Астори вскидывает голову; её глаза бешено сверкают.

– Молчать, я сказала! – рявкает она. – Ты!.. Ты даже не представляешь, что мне пришлось пережить – из-за тебя! У меня мог бы быть нормальный отец, свой дом, своя семья… а вместо этого у меня не было ничего – ничего! Ты не любил меня… ты никого не любил, кроме себя!

Она с грохотом поднимается, опрокидывая стул. Гермион медленно встаёт вслед за ней.

– Неправда, дорогая, нет, я очень любил Эссари и до сих пор люблю тебя…

– Ложь! Ложь! Если бы любил, ты был бы в тот вечер со мной! А я… – Она конвульсивно двигает горлом. – Я росла в приюте. Ты… ты понятия не имеешь, каково это – знать, что ты никто, что у тебя ничего нет, что ты должна выгрызать себе дорогу —

сама, без помощи!

Астори шатается. Гермион с измученной тревогой наблюдает за ней, не смея приблизиться.

– Но, доченька… – говорит он ошарашенно и наобум, – но ведь… ты прошла через всё это и… стала сильнее. И если бы твоя жизнь сложилась по-иному, ты… не была бы той, кто ты есть сейчас. Не оказалась бы… на этой вершине. И получается, что то… то, что сделал я, сделало тебя.

Астори криво улыбается.

– Ты?.. – Её брови изламываются так же, как брови Гермиона в минуту презрения и гнева. – Чёрта с два. Я сама себя сделала.

Она нажимает на браслет.

========== 5.6 ==========

– Здравствуйте, Ваше Величество.

С Тадеушем что-то очевидно не так – Астори замечает это с порога. Слишком нервно он здоровается с ней, слишком быстро и судорожно жмёт ей руку, слишком смазанно и неосторожно целует костяшки пальцев. Дольше обычного ёрзает в кресле. Суетливо оттягивает галстук. Астори встревожена его напряжённым лихорадочным состоянием, ей почти страшно. Что такого могло произойти? И… имеет ли она право спросить?

А если спросит, а Тадеуш не ответит?

Астори ценит те крохи доверия, которые сохранились в их непрочных двусмысленных отношениях. Тадеуш нужен ей. Если он оттолкнёт её… Астори не хочется думать, что будет тогда. Ей больно видеть зажатое страдание в его коротких, нарочито смеющихся взглядах и неловких жестах. Тадеуш роняет папку в третий раз за пятнадцать минут. Избегает смотреть ей в глаза.

Астори всё яснее понимает: случилось нечто ужасное.

И он нуждается в её помощи.

– Ваши выступления в провинциях пользовались успехом, не так ли?

– П-полагаю, да. – Тадеуш кивает, втягивает резко воздух. – По предварительным подсчётам, я обхожу Габотто примерно на треть г-голосов, а то и больше. Эт-то хороший знак.

– Определённо… да.

Астори прикусывает губу.

– А что насчёт… м-м-м… дипломатической делегации из Оспинии? Мы успеваем подготовиться по срокам?

– Несомненно. Я только вчера всё проверял.

Разговор явно не клеится. Пустота между ними обвисает тягучими паузами.

– Эм… хорошо… понятно…

Проклятье-проклятье-проклятье.

– От Уолриша ничего не слышно?

– Нет, всё ещё болен, и притом серьёзно, как сообщают его племянники.

Снова молчание. Тадеуш с упрямой настойчивостью изучает мыски своих ботинок. За неплотно занавешенными окнами мерцает летний вечер, безмятежный, тепловато-зыбкий, с прозрачно синеющими звёздами и трепетным молодым месяцем, прячущимся в рваной вате редких мохнатых туч. Густо пахнет персиками. Серебрится листва на склонённых к земле ивах.

Тадеуш молчит и молчит. И Астори становится всё страшнее. Она не помнит, чтобы он хоть когда-либо был таким угрюмым и взвинченным. Он же весь кипит изнутри.

К чёрту. Она обязана выяснить, что с ним.

– Давай прекратим это. – Астори сдёргивает очки и накрывает его ладонь, сжимает её легонько. Тадеуш испуганно поднимает взгляд. Неверяще моргает. Она нащупывает его пальцы, гладит их, страстно желая показать, что она вот тут, прямо здесь, рядом, что на неё можно положиться, что она поддержит… Астори боится потерять Тадеуша. Ей тяжело даже представить их двоих – раздельно. Она привыкла, оборачиваясь во время жарких дебатов, натыкаться на его зелёные ободряющие глаза, чувствовать его верное плечо и локоть, слышать звонкий голос и… ощущать неизменную терпеливую любовь.

Любовь, ответить на которую она боится и не решается до сих пор.

– Что прекратим, Ваше Величество?

Он вымученно улыбается краем рта, но в этой улыбке сквозит истерика. Астори наклоняется ближе.

– Перестань, пожалуйста. Я ведь вижу, что с тобой что-то происходит. Тадеуш… скажи, я… ты хочешь поговорить об этом?

Он глядит на неё, и с его лица сползает краска. Мертвенные морщины залегают надо лбом. Астори видит, какой хрупкой и сухой становится бледная кожа с почти незаметными точками веснушек, как заостряются скулы и ломано изгибается линия рта. Кадык дёргается. Тадеуш сглатывает и рваным движением ослабляет галстук.

– Можно мне выпить?

Он сидит на кровати в её спальне, пока Астори наливает им обоим торик, – просто и бессмысленно ждёт, зарывшись пальцами в волосы и буравя взглядом ковёр под ногами. Астори подаёт ему стакан; Тадеуш залпом опустошает его наполовину и морщится, пока она садится рядом. Астори с тревогой проводит ладонью по его плечу. От того, как встрёпан Тадеуш, как жадно он пьёт торик, как ссутулилась и подобралась его фигура, у неё мерзко сосёт под ложечкой. О Мастер, что могло с ним произойти?

– Ты можешь не рассказывать, если не хочешь, – произносит Астори, хотя до смерти желает узнать, в чём дело. Она бережно перебирает его тёмные кудряшки на виске.

Тадеуш делает большой глоток и нехорошо усмехается.

– Мама умерла. Позвонили сегодня… в три. Сообщили.

Пальцы Астори замирают около его уха. Она приоткрывает рот в изумлении.

– О Духи… Тадеуш… – Она теряется, понятия не имея, как утешить его, столько раз утешавшего её саму. Какие слова подобрать, чтобы не ранить ещё сильнее? – Мне так…

– Дура. – Он конвульсивно вдыхает. Губы кривит всё та же нервная улыбка. – Я просил, сто раз просил её следить за собой, сразу вызывать врача, если что-то… но она никогда не слушала… никогда…

Тадеуш звякает стаканом об пол и усиленно трёт лоб. Астори боится даже тронуть его. Кажется, одна легкомысленная фраза, один опрометчивый жест – и она его сломает. Обрежет нить между ними. Надавит на открытую язву. Он страдает, молча и отчаянно, а она бессильна облегчить его горе. Мир несправедлив.

Астори давно усвоила эту простую истину.

– Тадеуш… – Она приобнимает его, прижимается виском к предплечью. Ощущает чужое сердцебиение явственнее, чем собственное. – Я… видит Мастер, я сочувствую тебе…

Не то говорит, чёрт возьми, не то! Астори прикусывает язык. Ей чудится, будто он рассыпается, ускользает от неё, и она тщетно пытается удержать его. Не хватает тепла. Не хватает слов. Ничего не хватает. Бесформенная тёмная потеря душит его цепкими щупальцами.

Взять бы пистолет да расстрелять её в упор…

– Когда похороны? Я отпущу тебя в любой день и на сколько угодно.

Астори касается щеки Тадеуша, и тот устало склоняет голову, прикрывая веки. Слабо дышит. Её тянет убаюкать его, как Луану или Джоэля, прижать к груди, укачать, согреть… Он истощён. Он истерзан. Ему ведь так больно… Астори не представляет, каково это – потерять мать или отца. Если ты жил с ними, видел, ощущал, слышал их десятилетиями, а потом вдруг раз – и нет их. Словно отключили звук на радио. Захлопнули дверь в знакомую комнату. Вырезали лучшую и самую дорогую часть тебя.

Ей бесконечно жаль Тадеуша.

– Я могу поехать с тобой, если хочешь, – добавляет она.

Между ними вспыхивает тонкими разводами тока напряжение: Тадеуш открывает глаза, отстраняется и отводит руку Астори. Загнанно смотрит на неё с какой-то горькой решительностью. Порывается ответить. Его взгляд мечется по её встревоженному лицу, раздаётся сиплое дыхание, и на дне зрачков виднеется ужас и сомнение.

– Я… – выдавливает он, сбивается и поднимает с пола стакан. Выпивает до дна. Дрожащими руками наливает ещё. – Мама последние годы жила в Сар-Маэльо, но я похороню её с отцом. В Лилуэне.

Астори прикидывает в уме, мысленно отмечая путь по карте Эглерта. Восточнее Сар-да-Орло, где-то между Суорто и Фиаже-кае-Нуэ-Аркас, у подножия гор Эрко-Ас-Малларас… на Севере?

– Я там родился.

Тадеуш прикладывается к стакану и изнеможённо глядит на неё – без вражды, с лёгким вызовом. У Астори словно землю выбивает из-под ног. Услышанное не укладывается в голове. Нет. Нет, она отказывается в это верить. Не может быть. Разумеется, произошла какая-то ошибка: Тадеуш перепутал города или она поняла неверно… Но нет, конечно же, нет, он ведь не… он же… Астори давится словами. Ловит воздух пересохшим ртом.

Не понимает.

Не хочет понимать.

Пожалуйста, пусть это окажется неправдой.

– Да, Астори. – Тадеуш опять пьёт, шмыгает носом и полубезумно улыбается. – Я северянин. То самое чудовище. Мною уже можно пугать детей?

Астори тяжело качает головой, отупело моргает.

– Тадеуш, ты… т-ты не чудовище…

– Неужели? Но я ведь родился на Севере. И знаешь что? – Он хлопает себя по колену. – Я не стыжусь этого. Я горжусь тем, что я северянин. И никогда не переставал этим гордиться.

Астори рассматривает его так пытливо и пристально, будто видит впервые. Он – дитя Севера. Один из тех, кого она ненавидела эти пять лет, кто убил её мужа, кто пытался свергнуть её с престола… один из тех, кого она нарекла своими врагами. Всего лишь полгода назад она бы перевешала всех северян не задумываясь, представься ей шанс. Слишком много они попортили ей крови. Чем она заслужила их вражду?

Она ведь старалась быть хорошей королевой для Эглерта. Честно старалась.

Астори казалось, что в её душе не осталось даже намёка на светлые чувства по отношению к этим нелюдям. И вот сейчас…

Она делила с северянином бремя правления – и свою постель. Она доверяла ему. Принимала его помощь. Ценила его как никого другого. Она же почти…

Мир сошёл с ума.

– Н-но ты… – Астори с трудом приходит в себя. – Ты никогда не рассказывал мне…

– После того, что сделали с тобой террористы? Правда? – Тадеуш глотает смешок. – Я никому не рассказывал. Это… чересчур опасно. Моя семья всю жизнь скрывала наше происхождение.

– Ты записан в документах как потомственный южанин…

Астори всё ещё пытается защитить свою правду, которой жила эти годы. Её мир рушится, и она не может не попробовать спасти хотя бы обломки, рассыпающиеся в руках. Вдруг – ошибка. Вдруг – только страшный сон.

– Документы, документы… – бормочет Тадеуш. – Кто в наше время верит документам! Сплошная ложь. В прошлом веке один из моих прапрадедов подделал паспорта, что-то подтасовал, дал взятки… и мы стали южанами. Да, живущими на Севере из-за металлургической компании, но – южанами.

Он чешет бровь и передёргивает плечами. Пьёт. Капля торика стекает по напряжённому горлу.

– Когда мне пора было поступать в школу, родители переехали на юг, в Наполи. Они вскоре разъехались. Не развелись, нет; отец уже тогда мечтал, чтобы я пошёл в политику, а для этого прошлое должно быть идеально чистым. Никаких разведённых отцов и матерей, никаких северных корней, никаких… – Он злобно кусает губы, беззвучно и коротко смеётся. – Никаких внебрачных сестёр… или, допустим, братьев…

Астори смотрит на него и молчит. Потом тихо берёт за руку.

– Я всю свою жизнь скрывал, кто я, – произносит Тадеуш, глядя в пустоту. – Всю жизнь… я стал премьер-министром, потому что думал – так я изменю то, что происходит в Эглерте. Верну северянам независимость. Остановлю эту рознь. Она длится веками. Коверкает судьбы… Думаешь, я один такой? Вы не представляете, сколько северян прячется по всей стране… десятки тысяч. Я не могу этого вынести… этой чудовищной несправедливости. Почему одним должно доставаться всё, а другим – ничего?

Он упрямо поднимает на неё глаза.

– Я рождён на Севере, и Север у меня в крови. Я люблю его. Это моя родина, которую я готов защищать, если понадобится. Я сын своего народа, Астори… и это не изменится. Поэтому, пожалуйста, не заставляй меня выбирать между тобой и Севером.

– Потому что ты выберешь Север? – шепчет она. Тадеуш целует ей запястье.

– Я выбрал тебя пять лет назад, Астори. А родину… её не выбирают.

Она придвигается к нему, крепче перехватывает руку и не произносит ни слова. В зрачках – выжженная пустота и затаённый, неозвученный вопрос. Астори гладит его ладонь и через силу кивает. Хорошо. Она понимает. Это не изменится. Ей тяжело, но она видит – ему тяжелее. И она выбирает его, а не свою ненависть.

– Что ж… – Тадеуш судорожно улыбается. Его левое веко подёргивается. – Теперь ты знаешь, кто я.

– Но я и так знала, – чуть слышно говорит Астори. Тадеуш изгибает бровь. Вздыхает хрипло.

– Правда?.. И… и к-кто же я, по-твоему?

Она обхватывает его лицо руками, ласково проводя пальцами по щекам.

– Ты Тадеуш, – твёрдо произносит она. – Лидер партии «зелёных». Мой премьер. Человек, без которого у меня ничего бы не получилось. Ты… ты мой лучший друг. И мне неважно, где ты родился… это не имеет значения. Ты всё равно будешь моим Тадеушем.

Астори склоняет голову набок, касается пальцами его мягких улыбающихся губ. В глазах Тадеуша начинает теплиться огонь. Он вздыхает – на грани всхлипа.

– Что ты ищешь? – спрашивает он, ловя её ладонь. Астори нежно сталкивается с ним лбами.

– Чудовищ. Их нет.

Тадеуш кивает. По губам растрескивается полуживая улыбка. Он машет рукой, собираясь что-то сказать, осекается и вдруг утыкается лицом в сжатые до хруста кулаки. Плечи скачут. Доносятся нечленораздельные обрывки и бормотание.

– Иди ко мне, мой хороший.

Астори притягивает его к себе. Она чувствует, как мелко трясётся его тело в её руках, как он обмякает, роняет потяжелевшую голову ей в ямку между шеей и плечом, зарывается носом в длинные тёмно-каштановые волосы и лихорадочно сжимает её в объятиях. Астори гладит его. Целует в ухо, пока он давит в горле всхлипы.

– М-мама… мама…

– Я с тобой, милый. Вот так. Я рядом. – Она качает его. – Я здесь… мой дорогой, мой милый… Я с тобой, Тед.

И она правда – с ним.

========== 5.7 ==========

В коридорах Серебряного дворца царит мраморная оцепенелая тишина. Дремлют столетия. Гулко вышагивают бестелесные тени в дали холодных коридоров, едва слышно скрипят отворяемые двери; потусторонние пыльные лучи солнца чертят задумчивый узор на доспехах рыцарей, которые лениво сверкают металлическим лязгающим блеском. Пусто. Так пусто и тихо, что собственное дыхание кажется до неприличия громким.

Астори стесняется того, как неуважительно цокают каблуки в неколебимом безмолвии полутёмных глубоких галерей. Останавливается. Ловит призрачные шорохи из-за бордовых гардин. Мир за провалами больших окон, летний праздничный мир становится неуловимо-выдуманным в этом осколке минувших веков, величественной обители усопших королей, где о них напоминает каждая ваза, статуэтка, люстра… Астори облизывает сухие губы: она не любит Серебряный дворец. В нём не нашлось для неё места. Она здесь чужая… лишняя… она не принадлежит ему, а он не покорился ей. Серебряный дворец напоминает Астори о том, кто она такая и каким путём пришла к власти.

Это не её дом. Это пространство, в котором она существует.

Об этом они говорили с Тадеушем на прошлой неделе. Астори сидела на кровати, уронив затылок в подушки и обняв руками колени, а он неспешно застёгивал пиджак и поправлял галстук, стоя к ней спиной. Астори безучастно наблюдала за его затылком, покрытым кудрявыми смявшими волосами, и угловатыми мальчишечьими плечами. Он снова уходил пораньше. Что-то со знакомой, срочная помощь, не справится без него… Астори поджала губы. Она не спрашивает и не… не ревнует. У них свободные отношения, ничего личного, и он, без сомнения, имеет право.

Кого она обманывает. Астори уже ненавидит эту знакомую, к которой Тадеуш готов срываться по первому звонку – она превращает их любовный треугольник в четырёхугольник. Возможно, ей самой стоит сначала разобраться, что она чувствует к Тадеушу и Джею и кого выберет – живого любовника или мёртвого мужа, – но Астори гонит прочь эти мысли. Она мучается бессильной молчаливой ревностью и даже не особенно старается это скрыть.

Но так как ссориться без повода нельзя, нужен повод. Найти его несложно, потому что в жизни Астори их всегда хватает.

– Ты не думаешь, что это немного нечестно?

Тадеуш оборачивается. Зелёные глаза теплятся влюблённой нежностью.

– Что именно?

Астори слегка качает головой, приподняв брови.

– Ты можешь уйти отсюда… вернуться домой… а я не могу. Я должна оставаться здесь. В этом дворце. – Она кидает взгляд на потолок. – Одна.

Тадеуш подходит, склоняется, ласково улыбась, проводит рукой по её щеке.

– Ты не одна. У тебя есть дети.

– Ты понял, о чём я, – резко произносит Астори, отстраняясь. Она напрягает спину. – Это место не любит меня. Тут холодно… тут слишком красиво, словно люди и не жили здесь. Тут ничто не дышит, только… спит. Оно мёртвое.

– Астори, ты устала, вот и всё.

– Нет. – Она закусывает губу, щурясь. – Это тюрьма. И я, и мои дети… мы её пленники. Ты можешь уйти… а я нет. Это не мой дом, Тадеуш, и никогда не станет моим домом.

Он садится рядом, прижимает её к себе, поглаживая плечи. Касается носом виска.

– А когда был жив… Джоэль, то – было? Я имею в виду, было – домом?

Астори вздыхает и утыкается лбом ему в грудь. Ей не хочется обсуждать это. Пусть Джея не будет между ними, хотя бы здесь и сейчас.

– Позвонишь мне сегодня, ладно?

И вот сейчас она – один на один с дворцом, на поле боя – в сумраках переходов и лестниц, среди притаившегося шороха ковров и скользкого пустого визга перил. Астори идёт, ощупывая прохладные стены. Пальцы мёрзнут даже в перчатках. Поворот – из-за угла выглядывает беззубая пасть коридора, обманчиво пустынного и спокойного. Но Астори знает – там водятся призраки исполненного славой и величием прошлого; призраки, которые хмурятся и подстерегают настоящее.

Настоящее в узкой юбке, с бегающим взглядом и вздёрнутым подбородком.

Астори медлит, остро втягивая воздух, и идёт вперёд. Пустота поглощает звук шагов, и в лёгкие забивается невыветриваемая многолетняя пыль. Это галерея портретов. Со стен, из кованых золотых рам глядят выписанные маслом и краской лица королей Эглерта. Всей династии Арвейнов. Астори ступает неуверенно, чувствуя зябкие мурашки между лопаток; ей не по себе, в коленях слабость, и хочется поскорее выбраться на волю, к солнцу, в мир живых.

На неё с царственной скукой взирают коронованные мертвецы.

Она придерживает дыхание, касается ладонью портрета. Все они были облечены тем же саном и той же властью, что и она, носили ту же корону, что и она, восседали на том же троне, что и она… их разделяет лишь одна тонкая грань.

Они – мужчины, получившие свой титул по праву.

Она – женщина, забравшая то, что посчитала своим, вопреки традициям и древним устоям.

Астори шагает, не оборачиваясь. Она достойна унаследовать их силу, потому что тоже никогда и никому не уступала, потому что боролась и будет бороться дальше, если понадобится, потому что бросила всю себя на служение Эглерту… стране, которая её ненавидит.

Астори выходит в тронный зал. Замирает. Сердце камнем стучит о рёбра, гонит по жилам взбудораженную кровь, и щёки пылают болезненным тяжёлым румянцем. Она сглатывает. Тут светлее и просторнее, льётся смутный свет из окон, выше раздаются сводчатые потолки, а впереди, на возвышении, где струится складками алая ткань и полощется флаг Эглерта, стоит трон. Неудобный и жёсткий.

Трон короля.

Астори садится на него только во время торжественных церемоний. Она избегает даже проходить мимо этого зала. Ей кажется, что она так и не сумела приручить непокорный надменный трон, видевший десятки королей до неё, не сумела показать, кто здесь хозяйка, и подчинить его себе. Он не принимает её.

Ради Мастера, кто в этом государстве вообще её принимает?

Астори дышит приоткрытым ртом и делает шаг навстречу. Потом ещё и ещё. Пятки словно приросли к земле, сдвинуть их почти невозможно, но она упрямо идёт, откинув голову, сжав кулаки и стиснув зубы. Если она не завладела им до сих пор… что ж, сейчас самое время.

Бесконечное количество шагов в бесконечном пространстве зала. Пульс лихорадочно бьётся в жилке на виске. К чёрту всё. Она королева. Она знает, чего хочет, и берёт это.

Ступени. Одна за одной. Астори беззвучно пересчитывает их, усмиряя дрожь в теле.

Последний рывок… молчание.

И она садится. Руки опускаются на подлокотники, позвоночник чувствует твёрдую спинку, каблуки звякают о изогнутые ножки. Астори смотрит перед собой и прислушивается, привыкает. Ладони холодит металл.

– Я – ваша королева, – произносит она, и слабое эхо взмывает к изгибам далёкого потолка.

Это звучит хорошо. Приятно.

– Я – ваша королева, – повторяет она немного громче. Словно бросает вызов.

Вызов – любому, кто осмелится принять его. Пускай приходят, она всегда готова.

– Я – Астори Арвейн, Её Величество королева Эглерта!..

И Серебряный дворец оживает, откликается на звон меча, прозвучавший в её настойчивом отрывистом голове. Астори чувствует его пробуждение.

Он ждал своего короля – и дождался.

Астори по-хозяйски откидывается на спинку, кладёт ногу на ногу. Она и не знала, что сидеть на троне может быть так уютно. Поглаживает резной подлокотник и рассеянно следит за игрой солнечного луча на стене, ощущая кипение тайной жизни, бурлящей в отмершем дворце.

Ему нужен был не монарх-дипломат, а монарх-воин, который не уронит былую славу эглертианского оружия, который знает, что такое честь, который куёт своё царствие в гуще боя – сталью, а не словами – в зале совещаний.

Астори подпирает подбородок. Образно, конечно, образно… это не означает, что ей и впрямь стоит начать войну с…

– Ваше Величество!

Она, встрепенувшись, приподнимается, силясь рассмотреть, кто её окликнул. Вот уж неожиданный сюрприз – лорд Уолриш. Постарел и ссохся после болезни, щёки запали, лицо вытянулось и побледнело. Астори почти жалеет, что он не умер – одной проблемой стало бы меньше. Но имеем то, что имеем.

Она улыбается.

– А, ваша светлость! Приятно видеть вас… – Она выдерживает паузу, проводит языком по зубам. – Живым.

– Это чувство полностью взаимно, уверяю, Ваше Величество, – кланяется он. – Позволите присоединиться?

Астори изгибает брови.

– Кажется, вы прикупили себе хороших манер и дружелюбия вдобавок? Болезнь пошла вам на пользу. Или это запоздалая месть? – Она крутит пальцем. – У вас там, часом, диктофона не припасено? Не решили отплатить мне той же монетой?

Уолриш разводит руками.

– Обыщите, если хотите. Я прибыл с самыми невинными намерениями.

– Ну-ну, – хмыкает Астори и жестом подзывает его. – Поднимайтесь уж. Давайте.

Он с трудом преодолевает ступени, по-старчески кряхтя, и становится рядом, у спинки трона. Астори косится на него.