Текст книги "Возвращение Черного Еретика (СИ)"

Автор книги: lisimern1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

И теперь ей почти стыдно. Хотя какое почти – на самом деле стыдно. И она гораздо лучше понимает Тадеуша: если бы кто-то решил пойти против её родины, её народа, эльдевейсийцев, она бы не стала отсиживаться в сторонке.

Почему до неё самые умные мысли доходят тогда, когда уже поздно?

Астори ощущает себя окончательно потерявшейся, не выбравшей дорогу и застрявшей где-то на перекрёстке. Отвратительное состояние подвешенности.

После очередного переезда, на этот раз в Антоклав, она решает, что ей жизненно необходимо проветриться, иначе она задохнётся от собственных чувств и размышлений. Ей седлают Изюминку – Астори взяла её с собой для парадных выездов. Колышется тёплой сладкой травой летний вечер, по ленивому нежному небу рассыпаны лёгкие звёзды, которые мигают и хихикают звенящими искорками. С востока наползает стена свинцовых туч. Ветер дует тяжело и влажно, в воздухе осело предчувствие грозы, но Астори это нисколько не беспокоит. Она обещает вернуться до темноты.

Она всегда старалась выполнять свои обещания… и не её вина, если не получится.

Изюминка бодрым шагом минует короткое поле, отделяющее королевские владения от рощи. Деревья дремлют. Астори блуждает среди сосен, дубков и лип, заставляет Изюминку ловко перескакивать через буераки, овражки и вросшие в землю поваленные стволы, покрытые тёмно-зелёных пушком старого мха. Пахнет мокрым деревом и прелой опавшей листвой. Астори, обхватив коленами поджарое сильное тело лошади, которая дружелюбно прядает ушами и фыркает, полной грудью втягивает свободный и мягкий вечерний воздух.

И ей отчаянно весело.

Они гуляют долго, до ночи. Накрапывает дождь. Астори успевает позабыть, что кому-то что-то обещала, и натягивает поводья, заставляя Изюминку остановиться. Запрокидывает голову и прикрывает глаза, ловя языком шаловливые холодные капли, стекающие по горле за шиворот. И смеётся. Ей кажется, будто она опьянела. Небо прошивают упругие разряды молний, гремит глухой гром, и Астори скачет через рощу под упрямым ливнем. Изюминка единым махом преодолевает потемневшие кусты и сырые пни. Чавкают копыта по размякшей земле.

О, чёрт возьми, ей этого не хватало.

Астори хохочет, тормозит Изюминку и кружит среди стволов. Намокшие волосы и одежда противно липнут к коже, но ей всё равно. Она приподнимается в стременах и счастливо горланит гимн Эльдевейса:

– Вперёд, сыны Отечества, во славу праотцов,

В бой ринемся, как соколы, на полчище врагов!..

В душном синем полумраке кто-то тонко и насмешливо подхватывает:

– Поднимем гордо флаги мы, нас славный ждёт конец,

Свою мы любим Родину, нас греет жар сердец.

Астори испуганно останавливается. Из-за зарослей выходит невысокая женская фигура в дождевике.

– Вечер добрый, Ваше Величество. Неудачное время для прогулки, не так ли?..

***

Тадеуш любит свою работу. Ему нравится помогать людям по мере сил, нравится побеждать оппонентов в дебатах, нравится соревноваться, разгадывать сложные политические головоломки и вести тонкие подковёрные игры. Да, он это умеет. Да, у него это получается чуть лучше, чем у прочих, поэтому он и стал премьер-министром. Ну, и ещё благодаря остроумию, смазливости, личному обаянию и покровительству Фауша, этого нельзя отрицать.

Тадеуш любит свою работу. Но это не означает, что работа может бессовестно вторгаться в его жизнь и рушить планы, когда ей вздумается.

Сегодня он хотел поиграть в настольные игры с Леа, потому что та настойчиво просила, поговорить с Эйсли и Беном, которые уехали из столицы на выходные, а потом посмотреть телевизор и вздремнуть. Смотрел он, разумеется, новости. Ни Леа, ни Эйсли не находят в этом ничего приятного и то и дело норовят переключить канал на что-нибудь попроще и поинтереснее.

Астори… другая. Они иногда вместе смотрели телевизор в гостиницах или Серебряном дворце и потом обсуждали, какой политик остался в выигрыше и какая партия потерпела поражение. С Леа такого не получится. Он милая и замечательная, но Тадеушу с ней безнадёжно скучно – он быстро от неё устаёт. Леа щебечет что-то о моде, о кинозвёздах, о подружках, и с ней толком не поговоришь ни о кризисе Северной и Южной Ситтин, ни об обстановке на Востоке, ни о грядущем параде. Наверно, он слишком стар для неё. Одиннадцать лет… приличная разница.

У них мало общих точек, вернее, их вовсе нет – одна постель. Но на этом счастья не построишь.

А Тадеушу жутко хочется домашнего уютного счастья.

Поздний вечер, почти ночь; Тадеуш выключает настольную лампу, снимает очки и устало щурится, массируя переносицу. Он заработался. В глазах мелькают красные и чёрные точки. Его тянет рухнуть в кровать и отключиться до завтрашнего утра, но чьи-то руки ложатся на плечи, чьи-то губы целут в затылок, и ах да – существует ещё Леа, он не должен об этом забывать. Сегодня она ночует у него, значит, снова надо напрягать фантазию и думать об Астори, Астори, Астори…

О, как низко он пал. Сходит с ума по женщине, которая его предала.

– Уделишь мне немного твоего драгоценного времени? – улыбается Леа, и Тадеуш приобнимает её, силясь улыбнуться в ответ и думая, что «немного времени» он правда может уделить. Если от усталости не отключится раньше.

Они оказываются в кровати, целуясь и пытаясь снять друг с друга одежду. У Леа тёплый рот и мягкие руки, и она очень смешно дышит ему в уши, когда Тадеуш расстёивает молнию на её юбке. Трель. Звонит телефон. Тадеуш приподнимается, слыша, как недовольно ворчит Леа, и неловко разводит руками, извиняясь:

– Надо взять. Вдруг это важно.

Леа садится на краю постели; он берётся за трубку и поставленным привычным голосом говорит:

– Премьер-министр на связи. – Его лицо белеет и вытягивается, и Леа взволнованно глядит, как поджимаются губы и сводятся брови надо лбом. Собирается гроза. Кому-то не поздоровится. – Что значит «королева пропала»?!

***

– Не ожидала встретить здесь соотечественницу, – произносит Астори, следуя на Изюминке за незнакомкой: та услужливо предложила свой дом в качестве убежища на время, пока не закончится дождь. Астори была так опьянена грозой и свободой, что позабыла спросить имя неизвестной доброжелательницы, а та не представилась и не показала лица.

– Я тоже, – мягко усмехается мелодичный голос из-под капюшона. – Прошу сюда, Ваше Величество… вот моё скромное жилище.

Они выходят на поляну, и Астори щурится. Молния тугой белой нитью расчерчивает рыхлое, насыщенно-синее небо, гудит гром, и за колышущейся пеленой ливня в призрачно-ярком свете на миг вырастает небольшой деревенский храм с острыми шпилями и полукруглыми арками и колоннами. Астори дёргает поводья.

– Но это же… намина…

– Верно. Я здесь работаю… и живу. Прошу за мной.

Растерянная Астори спешивается, и незнакомка проворно привязывает Изюминку к перилам под навес, делает Астори знак идти за собой и отпирает небольшую пристройку. Внутри оказывается тесновато, но сухо и тепло; пахнет чем-то сладковатым, как воск, который используют для освящения воды в кахдисах. Женщина снимает дождевик и принимается зажигать свечи. Астори топчется у порога.

– Присаживайтесь, Ваше Величество. – Она тушит спичку и расставляет несколько тяжёлых оловянных подсвечников по комнатке. – У нас отключили электричество… вы голодны? Я найду вам поесть. Или вы желаете выпить?

– Пожалуй, второе. – Астори ёжится, устраиваясь на стуле. – И я не отказалась бы переодеться.

– Сейчас принесу.

Незнакомка скрывается в кладовке и возвращается с чистой белой рубашкой и пыльными брюками.

– Надеюсь, вам пойдёт.

Астори переодевается за ширмой; брюки сидят как влитые, рубашка оказывается великовата, но Астори подворачивает рукава и плотнее запахивает воротник. Выходит. Испотидшка разглядывает женщину – у неё прямые тёмные волосы, открытое доброжелательное лицо и длинные нежные руки. Одета она в простое вязаное платье до колен. Незнакомка чувствует изучающий взгляд, оборачивается и приветливо кивает Астори.

– Пошло? Вот и отлично. Садитесь, я кое-что нам приготовила.

Они усаживаются за квадрадный стол, и незнакомка протягивает Астори бокал с жидкостью неясного цвета и апельсиново-пряного запаха.

– Коктейль из коньяка. «Маглина». Моего собственного производства.

– О… – Астори трогает ножку бокала и вскидывает брови. – Не думала, что вы… словом…

– Что? – Незнакомка подпирает голову руками. Астори смешивается.

– Ну вы… ведь вы священница?

– С утра была, – улыбается женщина. – Вас это смущает? Ах да, ведь я не представилась… прошу прощения, это было очень невежливо: предстать перед монархом неименованной… Иарам. Приятно познакомиться.

Она протягивает розоватую узкую ладонь в ямочках. Астори осторожно жмёт её. Ей неловко.

– Мне тоже… Позвольте задать нескромный вопрос… Иарам это ваше настоящее имя или…

Иарам усмехается.

– Или. Мало кто оставляет прежнее имя после принятия сана. Новая жизнь, знаете ли… но вопрос и правда был нескромным.

Астори пристыженно молчит и пьёт коктейль. Вкус у него превосходный. Иарам довольно причмокивает, улыбается и трогает Астори за запястье.

– Что ж… вашей охране мы позвоним, как только восстановится связь… её вырубает в грозу. Вы далеко забрались, Ваше Величество, на тот конец рощи… Но оставим это. Итак, зачем вы пришли ко мне?

Астори попёрхивается.

– Я не шла к вам!

– Осознанно – нет, но благодаря провидению вы выбрали именно тот путь, который привёл вас ко мне.

– Не знаю, что там решило ваше провидение, но, повторяю, я не…

– Это нечестно, Ваше Величество! – Иарам морщится с детской обидой. – Я-то готовилась принять от вас исповедь. Обдумывала, что скажу, всё время, пока мы шли сюда, а вы так легко портите мои планы.

У Астори дыхание перехватывает от подобной наглости и она залпом допивает коктейль, обжигая горло и будоража застоявшуюся кровь. Голова начинает кружиться.

– Исповедовать королеву – это, разумеется…

– Поднимет мой авторитет в Международной ассоциации священников, – подсказывает Иарам.

– А как же тайна исповеди и всё прочее?

Иарам вздыхает. Астори становится смешно, и она фыркает в пустой бокал.

– Что вы хотите от меня услышать? – спрашивает она с вызывающей улыбкой и склоняет голову набок. – Святая мать, утоли мои печали, я согрешила пред Мастером и пред тобою?

– Это неплохой старт, – флегматично произносит Иарам. – Налить вам ещё?

Она наполняет их бокалы по вторлму кругу и садится на место.

– Давайте… давайте развлечёмся. Представим, что я – святая мать, а вы – грешница, пришедшая, чтобы я отпустила её грехи и указала путь истинный…

– У нас что, ролевые игры? – выгибает бровь Астори. Иарам переводит плечами.

– Почему? Это чистая правда. Я святая мать, у меня и диплом есть, а вы… а вам на самом деле нужна помощь, Ваше Величество.

Она касается её руки; Астори настороженно подбирается, готовая зашипеть и отпрянуть, как дикая кошка.

– С чего вы взяли?

– О, Ваше Величество… – укоризненно цокает языком Иарам. – Я с отличием закончила теологический факультет… я вижу, если кому-то из детей Мастера нужна моя помощь. Вы – лишь ещё одна заблудшая душа в море… нет, извините, в стаде других душ… чёрт, у меня всегда с собой шпаргалка в таких случаях, а сегодня в плаще забыла… ох, извините. Ну, смысл вы, я думаю, поняли.

– Вы либо сошли с ума, либо смеётесь надо мной.

Иарам опять тепло улыбается.

– Есть и третий вариант: я хочу вам помочь.

Астори недоверчиво хмыкает и высвобождает руку. Отпивает из бокала.

– Да-а? Раз уж у нас с вами… такой формат разговора… то скажите мне, святая мать, отчего Единый Мастер так не любит третьи варианты?

Иарам вопросительно подаётся вперёд.

– О чём ты, дочь моя?

– Об этом вот всём. – Астори шмыгает носом и делает широкий неопределённый жест, который должен обозначать мироздание. – Ну то есть… о чёрт. У вас отличные коктейли, быстро ударяют в голову. Я о… о том, что мы должны выбирать всегда из двух.

– Кто – мы?

– Люди. Люди. Почему… кто придумал, что есть добро и зло и если ты не с одними, так с другими?

– Не я, – отзывается Иарам. – И не вы, судя по всему.

– Очевидно. – Астори зарывается пальцами во влажные кудрявые волосы. – Проклятье… я не считаю это справедливым. А если ты… если ты не хочешь выбирать? Разве нет третьей стороны, лучшей из возможных?

– Тогда всё было бы слишком просто, – возражает Иарам. – Третья сторона – это трусость. В конечном итоге, склонность к выбору заложена в человеческой душе. Существуют ли добро и зло в том виде, в котором их рисует наше воображение, или нет… не суть важно. Мы выбираем из тех категорий и величин, которые сами изобрели.

Астори откидывается на спинку стула и заносит ногу на ногу, потягивая коктейль.

– Звучит неубедительно. И глупо.

– Что именно, дочь моя?

– Ваша… концепция. Зачем человечеству выдумывать себе кнут и пряник?

По губам Иарам струится снисходительная улыбка.

– Я попробую объяснить… – Она отнимает у Астори бокал, берёт свой и расставляет их по краям стола. – Вот… Добро и зло. Два полюса. Два ориентира. Понимаешь, дочь моя, человек идёт во тьме, у него нет ни трости, ни поводыря… ему надо знать, от чего отталкивать и к чему стремиться, чтобы…

– Чтобы – что? – насмешливо перебивает Астори. – Быть хорошим? Или счастливым?

– Быть человеком, – вполголоса уточняет Иарам. – Дочь моя, быть человеком не значит быть хорошим или плохим, добрым или злым, счастливым или несчастным… быть человеком – значит уметь выбирать. Собирать себя как конструктор. Иметь право отказаться от того, что выбрал… и нести за это ответственность. Починить себя или сломать.

– Конструктор… – Астори нервно облизывается. – Именно. Человек не может быть полноценным, вымазанным только чёрной или белой краской… он идёт по тонкой границе между двумя полюсами. Если он свернёт туда или сюда… разве он по-прежнему будет человеком? В нас много разноцветных кирпичиков… мы ущербны и дефекты от рождения, наша вселенная ущербна и дефектна! Мы живём в мире неполноценностей, где из двух половин выбирается меньшая. Разве может здесь существовать Добро или Зло, возведённое в Абсолют?

Иарам подпирает кулаком щеку.

– Кто знает… не вы и не я. Я согласна с вашими словами о неполноценностях… но согласитесь, что наш мир – ещё и мир крайностей. Думаете, человеку достаточно середины? Достаточно считать себя всего лишь неплохим? Вам самой этого хватает?

Астори опускает голову. Иарам выдыхает и поднимается.

– Давайте я вам долью.

***

– Обыщите лес и рощу. Город. Окрестности. Нет, не желаю я слушать! – Тадеуш яростно барабанит пальцами по столу. – Повторяю в сотый раз: если королева не найдётся до рассвета, вы все потеряете свои должности. И меня не волнует, что у вас там… Чёрт подери! Поднимете на ноги армию – да, весь гарнизон! – полицию, МЧС, пожарных, спасателей… да кого угодно! Мне всё равно. Вы хоть понимаете, с кем говорите? Не прекращайте поиски. Да, даже если у вас гроза и штормовое предупреждение. Тем более, слышите! Соедините меня с шефом полиции. Я свяжусь с министром обороны, если не получу приятных новостей в ближайшие три часа, вам ясно? Так-то лучше. Соединяйте.

Тадеуш откладывает трубку и роняет лоб в ладони. Спать хочется зверски. Он несколько часов не отходит от телефона, борется с перебоями связи, пьёт кофе и извиняется перед Леа. В этот вечер у них ничего не получилось. Тадеуш думает о том, как там Астори одна, в грозу, ночью, и его трясёт от страха, гнева и досады. Время становится совсем поздним.

Кажется, этой ночью он так и не уснёт.

Леа виновато звенит ключами за спиной, и Тадеуш оборачивается, разлепляя сонные набухшие веки. Размыто улыбается.

– Прости, пожалуйста, я… работа, сама понимаешь.

– И ты прости. – Леа пожимает плечами. – Я, наверно, пойду. И это… Тед… может, нам, ну, как бы… расстаться, ну?

У Тадеуша нет сил удивляться или разочаровываться. Он лишь с трудом моргает. По напряжённым мускулам разливаются неожиданная горечь и облегчение.

– П-почему?

– Слушай, ну ты же сам… сам видишь… ты готов бросить всё и сорваться спасать её. Работаешь ночами. Звонишь. И это не в первый раз… Я не хочу быть запасной, понимаешь? Королевский премьер… он и есть королевский премьер. Извини. Давай останемся друзьями.

Тадеуш слабо улыбается – двигаются уши, собираются морщинки у воспалённых глаз – подзывает к себе Леа и мягко целует её в лоб.

– Конечно. Я оплачу тебе такси. Может, как-нибудь созво…

Пиликает телефон, Тадеуш торопливо охает и рывком поднимает трубку.

– Премьер-министр слушает. Вы шеф полиции? Да? Я просил соединить… да, именно…

Леа вздыхает и тихо спускается вниз. Тадеуш болезненно ерошит тёмные с проседью волосы, смотрит ей вслед и вновь возвращается к разговору. На столе остывает седьмая чашка кофе.

***

– Кроме того, – как ни в чём не бывало произносит Иарам, усаживаясь на стул и мешая зубочисткой коктейль, – людям необходимо во что-то верить, во что-то незыблемое и несомненное. В Абсолют. При всей нашей неполноценности стремление к завершённости в нас очень сильно развито.

– И поэтому вы предлагаете верить в добро? – язвительно интересуется Астори, обхватив ладонями запотевший прохладный бокал. Иарам выразительно искривляет рот.

– Не я… само существование Единого Мастера по умолчанию предполагает это…

– К чёрту. – Астори отпивает и вытирает губы рукавом. – Я не верю в добро, потому что оно в меня не верит. В противном случае всё было бы по-другому. Вся моя жизнь. С самого начала. Было бы… по справедливости, а не так… идиотски.

– Но человек не может ни во что не верить, – ненавязчиво возражает Иарам, откладывая зубочистку. Астори отряхивает волосы.

– Я верю в себя.

Они пьют коктейли. Иарам глотает тёплый ласковый смешок.

– В этом всё дело… Ваше Величество, вы верите в себя, но себе – не верите. Правда? Боитесь того, на что можете быть способны?

Астори невольно вжимается в спинку стула. По ключицам пробегают мурашки.

– От-ткуда вы знаете?

– Я не Единый Мастер, я не знаю. Я… угадываю. – Иарам снова берёт её руку в свои узкие и аккуратные ладони. Поглаживает. Успокаивает. – Давайте говорить честно, Ваше Величество. Всё, что вы скажете, не выйдет за пределы этой комнаты. А вам… нужно это. Я вижу.

Астори выдавливает лихорадочную полуулыбку. Тело бьёт мелкая дрожь.

– Что я должна сказать?

– Что угодно.

– Ладно… – Она допивает коктейль, судорожно втягивает воздух и опирается локтями на стол, всё так же нервозно улыбаясь. – Я всегда хотела быть хорошей. Во всём. Просто – хорошей, чтобы мною гордились, чтобы меня любили… и знаете, что? Я облажалась по всем фронтам. Я даже не уверена в том, кто я теперь… мать? Королева?

– Относительно последнего… о, Ваше Величество… – Иарам качает головой. – Королевой вас делает не корона, а поступки, которые вы совершаете. Неужели вам никто этого не говорил? Оглянитесь назад. На свою жизнь. На восемь лет вашего правления… и ответьте: вы – королева? Или кто-то другой?

Астори поджимает губы и потупляет взгляд. Прикусывает изнутри щеку.

– Нет, – шепчет она. – Не королева. Я дура, дура и дура.

Её глаза вызывающе блестят, когда она вновь смотрит на Иарам.

– Вы осуждаете меня?

– Нет, – выдыхает та. – Мне не за это платят.

Астори недоверчиво фыркает, и Иарам усмехается в ответ.

– Я серьёзно. Знаете, сколько получают священники? Стыдно сказать. И за эти смехотворные деньги ещё и сверх положенного работать… увольте. Я вас не осуждаю, Ваше Величество. Я по-прежнему хочу вам помочь, но для этого вы должны помочь мне. Чего вы боитесь?

Астори напряжённо вздыхает.

– Что я не умею любить. Что я… была недостаточно хорошей.

– О… нам уже есть, с чем работать. Спасибо. – Иарам встаёт с подкупающим спокойствием и гладит Астори по щеке. – Хотите ещё коктейль?

– Да… не отказалась бы. Знаете, для священницы вы удивительно вкусно их делаете.

– Благодарю, Ваше Величество, – добродушно откликается Иарам. Спустя несколько минут бокалы наполняются; Астори отпивает из своего, Иарам переплетает пальцы и внимательно глядит на неё.

– Давайе займёмся любовью… вернее, не в том смысле, нет… вашей. То есть… кхм… что вы представляете, когда думаете о любви?

– О любви? – уточняет Астори, смакуя терпкий щиплющий вкус на языке. Иарам кивает.

– Да. Что-нибудь, что угодно… Яблоко. Зонт. Я не знаю… похвальная грамота.

Астори проводит языком по губам и задумывается. Первое, что вспыхивает в мозгу: «Тадеуш». Но она ведь не может, не может…

– Дети.

– Хорошо. А ещё? Ощущения, запахи?

И Астори сдаётся: слишком явно и чётко накатывают воспоминания.

– Мягкость… – тянет она, закрыв глаза и перебирая пальцами ткань рубашки. – Тепло. Запах мирта и вербы… Плечи…

– Знаете, в чём всё дело, Ваше Величество? – прерывает её Иарам, и Астори вздрагивает, возвращаясь в реальность. – Вы чувствуете себя недостойной любви и от того так отчаянно пытаетесь удержать того, кого любите, рядом с собой, что попросту душите его.

Астори перепуганно моргает.

– Вы… вы священница или экстрасенс?

– Я – скромная служительница, – отвечает Иарам. – Дайте-ка мне ваш бокал, я вам кое-что покажу… вот добро, вот зло, помните? А человек между ними, балансирует на тонкой струне. Идёт – к Добру. Потому что люди тянутся к добру, это наша природа. И мы никогда не дойдём до конца, никогда не достигнем абсолюта, ибо люди неполноценны и полнота нам недоступна. Нет святых. Их выдумали. Если человек растворился в Добре, он уже перестал быть человеком. Но смысл не в том, чтобы дойти, а в том, чтобы продвинуться как можно дальше. Не так важно, насколько ты хорош; важнее, насколько ты стремишься быть хорошим и сколько усилий прикладываешь для этого. Разве в школе вам никогда не ставили оценку не за знания, а за старание?

– Ну… ну, я… – лепечет Астори.

– Ваше Величество… любят нас не за то, что мы правильные. И мы любим не за это. Любить – это тоже в человеческой природе, это безрассудно и алогично, дефектно и глупо, но мы любим. И мы не выбираем, кого и за что – но не за правильность уж точно.

– Но если это так… – роняет Астори растерянно, – если так… и Мастер есть любовь… а любят не за… тогда зачем Он говорит нам быть хорошими?

Иарам медлит. Вздыхает, водит пальцем по краю бокала.

– Если бы я знала ответ на ваш вопрос, я бы уже была по меньшей мере Святейшей.

Астори точно молния ударяет.

– Вы… вы не верите в Него… – потрясённо говорит она. – Вы сами не верите…

Иарам накрывает её руку своей и молчит. За дребезжащими хлюпкими стёклами гремит гром.

– Хотите помолиться?

Астори теряет дыхание и не сразу находится, что сказать. Слишком неожиданно. Слишком остро – после всех этих слов. Она очень давно не была в намине и не молилась.

– Наверно… я… я не знаю…

– Я провожу вас.

Иарам поднимает безвольно молчащую Астори с места и уводит через боковую дверь в храм. Там темно, прохладно и пусто; дальние раскаты грома отзываются дрожащим эхо под точёными сводами, и разбрызгиваются каплями слюды отблески молний. Пахнет сладким воском. Иарам зажигает свечи и оставляет Астори одну, воодушевляюще кивнув на прощание. Крадётся беспокойная громкая тишина.

Кругом – сиденья и гладкие стены, впереди – золотистая мозаика и озарённый трепетным сиянием алтарь. Астори идёт, и её качает от выпитого. В голове бродит белый шум. Зачем она согласилась, зачем пришла на встречу с Тем, в Чьё существование давно не верит и верить не собирается? Астори сглатывает и останавливается перед алтарём. Бегающий восковый свет падает на лицо игрой пламенных теней.

– Ты говорил нам быть хорошими, – вполголоса произносит она, до конца не осознавая, к кому обращается, и смотрит на мозаику. – Я старалась. Я всю жизнь старалась, так почему Ты так поступаешь со мной?

Горло стискивает калёный железный обруч, и Астори бессознательно делает шаг вперёд. Её надорванный взгляд ищет и не находит, ищет и не находит, и вспыхивает, как вспыхивают свечи в полукруглых кованых подставках по обе стороны от алтаря.

– Я недостаточно старалась? Я была недостаточно хорошей? Но почему, почему Ты не дал мне шанс быть счастливой? – Голос звенит, точно рассыпанная горсть монет. – Почему Ты не научил нас быть счастливыми? Зачем поступать хорошо и правильно, если… если…

Она задыхается, путается, захлёбывается и падает: колени подкашиваются, чиркают по скользкому твёрдому полу; Астори запрокидывает голову и глядит в потолок, далёкий и безучастный. Её колотит. Она разбита и пьяна.

– Ну посмотри на меня! Посмотри! Что я сделала не так? Почему Ты наказываешь меня? Я только хотела быть… быть… х-хорошей…

Кажется, она плачет, или это дождь прорвался сквозь стены и хлещет в лицо, так что сердце заходится в неистовом танце, кровь стучит в висках, и дыхание прерывается. Свечи горят.

– Посмотри на меня! Где я ошиблась?

Ей не отвечают.

***

Тадеуш просыпается от того, что звенит телефон. Рука и шея затекли: он заснул очень неудобно, уронив голову на стол, где-то между четвёртой убедительной беседой с местным шефом полиции и самоличным обзвоном моргов и больниц. Связь то и дело обрывалась. Тадеуш зевает, пятернёй растрёпывая волосы, и щурится: серебряные наручные часы показывают четверть первого. Телефон настойчиво продолжает звенеть. Тадеуш берёт трубку, почёсывая веснушчатый нос, и сонно спрашивает:

– Премьер-министр, слушаю?

– Господин Бартон, королева нашлась. Дозвонилась какая-то священница. Её Величество вернётся утром.

С Тадеуша мигом слетает сонливость, усталость и грызущее беспокойство. Будто камень падает с души. С Астори всё в порядке… всё хорошо… о, какое облегчение. Он улыбается и сжимает трубку:

– Прелестные новости! Отлично! Держите меня в курсе и звоните, как только Её Величество прибудет. – Он опять зевает и с надеждой смотрит на постель. Возможно, ему удастся урвать часов пять-шесть сна. Тадеуш вздыхает и привычно бормочет:

– О Мастер, сохрани королеву…

***

– О Мастер, сохрани королеву… – шепчет стоящая в тени Иарам. Она наблюдает за неподвижно плачущей Астори последние пятнадцать минут и начинает думать, что пора вмешаться. Она проходит мимо тёмных сидений и мерцающих свечей, поднимается к алтарю и осторожно касается плеча Астори.

– Ваше Величество…

Королева не откликается. Конвульсивно вздыхает.

– Я хочу любить… о Мастер, Мастер, я хочу любить и чтобы кто-нибудь любил меня… Ты слышишь? Это не так много!

– Дочь моя, – произносит Иарам твёрже и крепче сжимает плечо королевы. – Наша жизнь – длинный коридор, увешанный картинами и уставленный скульптурами. И мы идём, и в наших руках – чайная ложечка с каплей оливкового масла. И смысл в том, чтобы не расплескать масло и наглядеться на картины и скульптуры. Не в том, чтобы дойти, понимаете? И не в том, чтобы дойти первой. А вы мчались, мчались, забыв и о картинах, и о масле.

Астори не отвечает.

– Вставайте, Ваше Величество, отдохните.

Астори не отвечает. Иарам медлит, затем боязливо гладит её по голове, прижимает к себе и говорит так, как, вероятно, ей говорили в детстве:

– Иди спать, Астори, ты была хорошей девочкой сегодня.

И королева слушается: вздрагивает и торопливо кивает, поднимаясь с колен; ей слышится голос директрисы приюта.

– Да, пати Эврин.

========== 9.1 ==========

Астори сжимает трубку бледными дрожащими пальцами и, сбиваясь, набирает знакомый номер. Сипло дышит. Переминается с ноги на ногу. По виску сползает тёплая капля пота, ладони в перчатках взмокли от волнения, и Астори, покусывая губы, напряжённо вслушивается в протяжные холодные гудки. Ей не по себе. Так-то ничего особенного, обыкновенный звонок отцу, но… но сейчас всё не так, как прежде. После ночной беседы с Иарам внутри словно оборвалась и запела по-новому больная струна.

И мир меняется – или меняются представления Астори о мире и о том, как он должен работать: медленно, постепенно, но неуклонно.

– Да, солнце? – мягко спрашивает Гермион, и Астори слегка вздрагивает. Отводит прядь со лба.

– П-привет, папа… Как дела? Всё в порядке?

– Более чем, моя дорогая. Я виделся с адвокатами вчера. Слушание в Верховной комиссии состоится в начале осени, и они надеются на успех.

– Это отличные новости. А как твоё самочувствие?

– Великолепно. – В голосе отца слышатся тревожно-вопросительные нотки. – А как ты? Золотце, мне кажется, что ты чем-то… обеспокоена… что-то стряслось?

Астори облизывает губы и вымученно улыбается, встряхивая головой.

– Не то чтобы… папа… папа, ты любишь меня?

– Разумеется, родная. – Гермион звучит удивлённо. – Больше всего на свете. Конечно. Но почему ты?..

– А ты, – она всхлипывающе глотает воздух, стискивая кулаки, – ты гордишься мной?

Отец молчит несколько мгновений. Затем – с изумлением и жаром:

– Естественно, милая. Даже не смей в этом сомневаться.

– А за что?.. За что – и гордишься, и любишь?

Она закрывает глаза, и ей чудится, что отец здесь, рядом – берёт её за руку, касается щеки.

– За то, что ты моя дочь, – твёрдо раздаётся в трубке. – Слышишь, Астори? Моя самая лучшая девочка. Я люблю тебя и горжусь тобой, и всегда любил и гордился. И всегда буду.

– Спасибо, пап. – Астори выпрямляет усталую спину. – Я хотела… я очень хотела, чтобы… спасибо. Мне легче. Я тоже тебя люблю и… и, наверно… наверно, прощаю. Я не знаю, как это делается, я не уверена, но Иарам говорила, нужно попытаться. Думаешь, у меня получится? Я должна что-то… ощущить, когда это произойдёт? Я так хочу простить тебя… и себя.

– Солнышко, что с тобой? – взволнованно произносит Гермион. – Я боюсь за тебя… в чём дело?

– Всё хорошо, пап. – Астори выдыхает. – Я не так часто совершала правильные поступки в своей жизни… самое время начать.

Парад проходит без сучка и задоринки: недаром репетировали почти год. Пасмурно светит солнце сквозь пелену низких туч. Резвеваются красные флаги Эглерта. Облачённая в белую с золотом военную форму Астори восседает на вышколенной Изюминке и ведёт за собой несколько колонн – в конце площади её ожидает на автомобиле Тадеуш. Она объезжает войска, осторожно подталкивая лошадь носком сапог; позванивают шпоры; Астори кивком отвечает на громовые приветствия солдат, отдаёт честь и наконец вытаскивает из ножен слабо звякнувший меч, сверкающий в косых скользящих лучах. Кисть затекает от непривычной тяжести.

Потом эту кисть почтительно целует Тадеуш на глазах всего мира – десятки телекамер внимательно следят за каждым их движением. Астори ощущает короткое прикосновение его губ к пальцам. Ощущает дыхание на коже. Взгляд на своей щеке. И не позволяет себе ни на миг забыть о стене, разделяющей их, о том, что она его любит… и должна сделать так, как будет лучше для него. Освободить наконец себя и Тадеуша от этого груза.

Она приняла решение.

Астори произносит долгую речь с балкона: о единстве и свободе, о выборе и благородстве, о том, что в тяжёлые времена у народа страны – одно сердце, о том, что монарх обязан прислушиваться к людям, что традиции скрепляют общество и так далее, тому подобное. Она физически ощущает, как её слова взбудоражили слушателей. Стоящий рядом Тадеуш поражённо и радостно молчит. И боится поверить. Но Астори делает это для него, для себя и для Эглерта, который причинил ей достаточно страданий – как и она ему, впрочем.