Текст книги "Возвращение Черного Еретика (СИ)"

Автор книги: lisimern1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

– Всего хорошего, господин Лун, – говорит Астори и нажимает на кнопку браслета.

========== 5.1 ==========

Бьют часы. Полдесятого. Из детских раздаются радостные крики, смех, топот ног и весёлая возня, в гостиной басят мужские голоса, сидящая рядом Энки болтает ногами, оживлённо пересказывая свежую сплетню из жизни кинозвёзд, а Мелли, мягко улыбаясь, придерживает пальцем страницу книги. Тепло. В соседней комнате потрескивает разведённый Эдом и Роном камин. Астори кивает, притворяясь, что слушает; слухи и домыслы – слабость Энки, она без них не может, с этим просто надо смириться и вовремя поддакивать. Энки не нужны внимательные слушатели – она с таким же успехом могла бы беседовать со стульями. Но живые люди гораздо интереснее.

– И представляешь, Цазере Иммиоти потом снял фильм – с ней в главной роли! Мел, ты ведь помнишь Жафину?

Мелли хмурит светлые брови, припоминая.

– Ну…

– Она училась на нашем потоке, – подсказывает Астори, откидываясь на спинку стула и с наслаждением хрустя позвонками. – Энки, Мелли с ней почти не пересекалась. Ты же на химико-биологическом была, Мел, а Жафина с нами, на факультете гуманитарных наук.

– Угу. – Энки лохматит короткие смоляные волосы и зевает. – И это… он свою дочку пропихивает, а такие таланты, как Эммель л’Анке, задвигает куда подальше, и наш кинематограф приходит в упадок.

Астори обменивается с Мелли тихими понимающими смешками; подруга заправляет за уши пшеничные пряди, выбившиеся из аккуратной ухоженной причёски, и ласково говорит:

– Ты когда-то мечтала стать актрисой.

Энки лишь отмахивается.

– Да ну, когда это было, сто лет назад, пф…

– У тебя бы получилось, – настаивает Астори. Мелли согласно цокает языком. Энки, скрестив руки на груди, буравит их взглядом настороженных чёрных глаз; наконец пролившаяся над комнатой пауза разбивается взрывами брызжущего, как торик из бутылки, смеха, заразительного и свободного. Астори хохочет, уткнувшись лбом в спинку стула и трясясь всем телом; Мелли прикрывается книгой и смеётся беззвучно – прыгают одни округлые плечи.

– Ну вас! – обиженно фыркает Энки и через секунду не выдерживает. Её звонкий молодой хохот превращает дуэт в трио.

Они бесконечно давно не собирались вот так вместе.

После смерти Джея Астори чувствует себя очень одинокой на Сайоль. Даже Луана и Джоэль не защищают от ощущения, будто её бросили, оставили, будто разом забрали всё, чем она дорожила, отняли семью и дом. Словно она опять – та наивная беспомощная девочка-выпускница в далёком и надменном Пелленоре поступает в столичный университет. Одна. Совершенно одна.

Вечером двадцать девятого декабря, уложив детей и подарив им заранее подарки, она зажигала свечи и, сидя в тишине у наряженной пихты, думала. Вспоминала весёлые сайольские вечера в приюте, шумные интернатские балы и скромные посиделки в университете с немногочисленными одногруппницами, пока золотая молодёжь отрывалась на первых этажах и в спортзале… вспоминала пустые полуночи в съёмной крошечной квартирке, когда она уже работала… вспоминала многое. И давние счастливые Сайоли с Джеем, королём и принцессами – тоже.

Кажется, что это было в прошлой жизни.

А в этом году она не выдерживает и приглашает подруг с семьями навестить её в Серебряном дворце. Места всем хватит. Они с подругами не виделись с тех пор, как она вышла замуж и уехала в Эглерт. Астори скучает по ним. Ей не хватает их совместных походов в кафетерий, каждодневных звонков и задушевных многочасовых бесед. Сейчас на это почти нет времени: дети, работа… Тадеуш. И она настойчиво упрашивает их приехать на всю Снежную Неделю и вместе отметить Сайоль. Подруги сомневаются долго.

В конце концов Астори удаётся их уговорить, и Серебряный дворец впервые за много лет принимает гостей: чета Ольте – застенчивая Мелли, её долговязый рыжий муж Рон и такая же рыжая бойкая дочурка Серамис, и чета Атли – Энки, болтливая и шумная, и её добродушный супруг Эд с серьёзным тихим сыном Питером.

Холодные своды дворца теплятся эхом детских голосов, и Астори наконец снова ощущает себя дома.

***

Тадеуш расставляет на столе хрустальные бокалы – приданое прабабушки, вытаскиваемое лишь в особенных случаях, – полирует их полотенцем, дышит на округлые прозрачные грани и вновь полирует – до блеска. Неторопливо поправляет красно-бело-зелёные кружевные салфетки. Подбрасывает дров в камин. Просторная двухэтажная квартира на Ореховой улице сияет чистеньким холостяцким уютом: прибрано, вытерто, вымыто ещё с утра домработницей, заказанная из ресторана еда пока не распакована, мигает гирляндами пушистая пихта и ждут своей очереди ароматические свечи в коробках на подоконнике.

Чисто. Даже слишком чисто. Тадеуш бросает тоскливый взгляд на лестницу, ведущую наверх. Три дня назад Эйсли, запихав вещи в два увесистых чемодана и чмокнув его в щеку на прощание, улетела домой, к матери. Настойчиво звала его с собой, но он отказался. Нужно будет разобрать документы на выходных, много дел, работа, да и Лумену он не хочет смущать…

– Тедди, брось эти глупости. Не смутишь ты никого. Ма тебя с радостью примет.

– Нет, извини, – развёл он руками с беспомощной улыбкой. – Я жуткий зануда, заговорю вас до смерти… поезжай, повидайся с матерью. Когда вернёшься, мы погуляем по Метерлинку, хорошо?

И Эйсли послушалась. Тадеуш надеется, что пребывание дома приведёт её в себя и развеселит. Может быть, хотя бы мать поймёт, в чём дело, раз уж он сам не сумел.

Тадеуш в очередной раз встречает Сайоль в привычном одиночестве. Неплотный ужин, бутылка старого торика и какой-нибудь приевшийся фильм по телевизору. В последнее время – интригующая новинка: собственная поздравительная речь. С королевой на пару. Они обменялись подарками накануне предсайольских выходных и с тех пор не созванивались – Тадеуш знает, в Серебряном дворце теперь суматошно и людно, приехали подруги с семьями из Эльдевейса, и Астори не до того.

Впрочем, ей всегда не до того.

Тадеуш переключает канал и садится на стул, закусывая печеньем из вазочки. Он собирается немного посмотреть телевизор, поесть, выпить пару бокалов торика и лечь сразу после двенадцати; всех знакомых, коллег и друзей он поздравил, мать – скрепя сердце – тоже, ещё утром, а королева… Тадеуш не уверен, что она обрадуется его звонку. Не станет ли это шагом за ту опасную и скользкую грань, разделяющую деловое и личное? Тадеуш устал жить, вечно балансируя на этой грани. Астори не нужна его любовь… но что тогда нужно? Зачем она нарочито властно указывает ему на место из раза в раз, а потом зовёт к себе в спальню? Она не может забыть мужа… но и он не может вечно делить её с мертвецом.

Тадеуш задыхается от этих цепких, мучительно-желанных отношений. Он любит её. Очень давно любит.

А она ясно дала понять, что интимным чувствам нет места в её чётко проработанном плане их взаимодействия. Они движутся по заданной траектории: кабинет – спальня – гостиная. Как космические спутники или фигурки в партии тау-ро.

Он вздыхает, выключает телевизор. Скучно. До полуночи ещё чуть больше двух часов… можно прогуляться по ночному праздничному Метерлинку. Он так красив на Сайоль. Если повезёт, ещё и народу немного попадётся. Тадеуш решительно накидывает на рубашку тёплый пиджак и повязывает шарф. Он пройдётся пару кварталов, чтобы освежить голову.

Звякает ключами, тушит свет в коридоре, и апартаменты на Ореховой улице погружаются в сиротливый немой мрак.

***

Кажется, они смеются чересчур громко, потому что в дверном проёме появляется лохматая рыжая шевелюра Рона.

– Дамы, вы читаете сборник бородатых анекдотов и без меня? – лукаво спрашивает он, поигрывая бровями.

– Вспоминаем молодость, – улыбается Астори в ответ. Энки утирает выступившие слёзы и достаёт зеркальце, спешно проверяя, не растеклась ли тушь.

– Нас не было всего пять минут, а вы уже не справляетесь, милый? – Проницательная Мелли встаёт, чешет мурлыкающего Рона за ухом и шутливо треплет по щеке. Он целует ей руку.

– Скрипка оркестра моей души, я люблю тебя, но Сисси собирается плакать и хочет конфеты, а она ещё не ужинала.

– Вся в отца, – весело вздыхает Мелли.

– Эй!.. Я ведь обижусь, моя арфочка!

На пороге появляется кучерявый Эд.

– Булочка моя, наш сын разлил краски на новые штанишки, а я не помню, где запасные. Ты не…

– Ах, Мастер-Мастер, – бурчит Энки с показным раздражением, – не мозги, а тесто, ненаглядный мой круассан, я ведь десять раз показывала, да простят меня Духи…

– Астори, мы на минутку!..

Обе подруги берут под локоть своих мужей и уводят из комнаты. Астори улыбается им вслед. Когда-то и они с Джеем были такими же милующимися голубками, беспечными и влюблёнными, а теперь… теперь… Она кидает взгляд на портрет в рамке, стоящий на тумбочке у кровати. Джей там улыбающийся, голубоглазый, с ямочками на щеках. Такие же ямочки у Луаны с Джоэлем.

Астори вздыхает и снимает очки: зрение сильно ухудшилось за последние два года, пришлось сходить к офтальмологу и смириться с круглыми аккуратными очками на цепочке. Их подарил на этот Сайоль Тадеуш.

Интересно, как он там?..

Наверно, стоит позвонить ему и поздравить… или нет… Астори задумчиво постукивает ручкой по столу, проводит языком по нижней губе. Щурится. Ему будет приятно… она надеется, что будет приятно. Ведь приятели могут звонить без предупреждения в канун праздника… а они приятели. Или даже… друзья?..

– Астори, дорогая, идём. – Мелли появляется словно из ниоткуда, ласково берёт под локоть. – Не сиди здесь одна. Давай дадим детям перекусить перед ужином и… Рон хотел сыграть нам. Он всегда играет на Сайоль, это наша традиция. Можно будет на твоём пианино?

– Конечно, Мел, конечно. Чувствуйте себя как дома. Всё моё – ваше.

В гостиной Энки разливает по чашкам какао, Эд с сыном на коленях сидит в кресле – маленький Питер сосредоточенно рисует цветы, дома и барашков, – Рон настраивает старинное рецанское пианино, Серамис и Луана возятся с куклами, а Джоэль уплетает булочки с изюмом. Астори целует сына в затылок и присоединяется к Энки, раскладывающей по тарелкам печенья и кексы. Мелли кладёт подбородок мужу на плечо.

– Астори, у вас чудный инструмент! – говорит Рон, приобнимая жену. – Отличный просто! Эта старушка ещё поработает…

Они рассаживаются по диванам и креслам. Рон профессиональным движением разминает пальцы, пробует то одну, то другую клавишу, откашливается и быстрым напористым движением начинает играть – по гостиной расплёскивается вихрь искристо-яркой, плясовой музыки, с ломаными линиями переливов от высоких, дрожащих, огненных нот к низким и глубоких, бархатистым. Рон закрывает глаза; пальцы летают по клавишам. Астори всем телом чувствует пронзительную силу музыки, такой же, какую играли в сайольский вечер в приюте, интернате, университете… этими ритмами пропитана её жизнь.

Прошлая жизнь.

Она закручивает волосы Луаны в неизменную дульку и размышляет. Традиции… у каждой семьи есть сайольские традиции, свой особый праздничный ритуал. Без них и семья – не семья. У Мелли и Рона – исполнение сайольских гимнов, у Энки и Эда – приготовление кексов с глазурью по домашнему рецепту… У них с Джеем тоже была традиция. Когда-то… была.

Астори подавляет вздох.

– Может, шарады? – предлагает Мелли, когда музыка стихает. Энки радостно кивает, и Астори, пожимая плечами, заставляет себя улыбнуться:

– Давайте шарады.

***

Метерлинк полон огнями. Над улицами протянули сеть ослепительных гирлянд, пенящихся светом; сверкают витрины немногих работающих магазинов и даже уже закрытых; падающие хлопья снега вспыхивают в бликах фар. Мимо тихо колесят редкие машины. Пешеходов мало; ближе к полуночи они сгрудятся на центральной площади, около громадной пихты, – запускать салюты и веселиться до утра. Тадеуш не торопясь шагает по тротуару. Цокая копытами, проезжает рядом полицейский на коне – конная полиция вообще очень распространена в Эглерте. Лошади экологичнее мотоциклов.

Тадеуш опирается на ограду. Набережная практически пуста. Внизу струится чёрными шёлковыми волнами, в которых причудливо отражено мокрое сияние вывесок, тихая Нуэ-Люиче, Светлая Река. Тадеуш смотрит в воду и думает, что это его последний год на посту – если, конечно, он не решит переизбираться – а он так и не уладил конфликт на Севере, как обещал. Не справился. Волнения усмирены, кровопролития не произошло, но Эглерт всё равно напряжён. Гроза лишь отложена на неопределённый срок.

Он разобрался с симптомами, а не с причиной.

Тадеуш знает, что народ его любит. В Совете к нему относятся благосклонно. СМИ отзывается о нём охотно и льстиво. И если он захочет, он станет премьером ещё раз.

А он этого хочет?

– Из… извините, я… прошу прощения…

Он оборачивается: невысокая девушка в пуховике, с волнистыми белокурыми волосами, плавными чертами лица и васильковыми глазами смущённо мнётся, потупив взгляд от робости.

– Я тут… потерялась… вышла из «Фракассии», думала прогуляться, а тут так красиво, я шла-шла и… я, кажется… я потерялась, вы не могли бы мне помочь?

Она конфузится, сцепляет перед собой руки и краснеет. Тадеуш оглядывает её с тактичным любопытством. На вид незнакомке лет двадцать или чуть больше, она почти ровесница Эйсли… девочка. Наверняка приехала в столицу на Снежную Неделю, заблудилась…

– Тут далековато. Смотрите, надо дойти до угла улицы, дважды перейти дорогу, свернуть направо, налево, потом снова налево и… нет, сначала налево, потом направо и опять…

Она сдвигает брови в мучительном недоумении. Тадеуш пожимает плечами со вздохом и отпускает перила.

– Лучше я вас провожу.

Незнакомка радостно улыбается, мгновенно протягивает узкую ладонь – почти ладошку.

– Ой, спасибо-спасибище! Не знаю, как бы я без вас… Я Леа. А вы?..

Он пытливо глядит ей в глаза – неужели вправду его не узнала? Нет. Или не подаёт виду. Что ж, пускай; так легче. Тадеуш дружелюбно стискивает ей руку.

– Тед. Идёмте.

Они бредут по улицам Метерлинка и разговаривают. Леа, не заставляя себя расспрашивать, охотно рассказывает, что родилась и выросла в Некроше, этой зимой впервые посетила Метерлинк, с трудом упросив мать позволить ей встретить Сайоль одной, вчера сняла номер и вот… Тадеуш слушает внимательно. О своей жизни он не особенно распространяется. Врать ему не хочется, а видеть, как эта миловидная открытая девушка шарахается, фотографирует его и просит автограф, не хочется вдвойне. Он предлагает ей опереться на его руку, и Леа доверчиво соглашается. Тадеушу просто с ней, как будто они тысячу лет знакомы.

Он наконец-то не одинок в Сайоль.

Их прогулка затягивается, но они только «за»: никогда ещё беседовать с первым встречным не было так увлекательно. Леа очень напоминает Тадеушу Эйсли, по которой он успел соскучиться. Надо ей позвонить, когда вернётся, и почему-то Тадеушу кажется, что это случится только ближе к утру. Он не хочет встречать Сайоль в пустой квартире. Не сейчас… Леа уютная и тёплая. Она что-то щебечет, подпрыгивая в такт его шагам, и Тадеуш посмеивается в шарф.

Этот шарф подарила Астори.

Они покупают большие картонные стаканчики с кофе в будке и устраиваются на скамейке около перил. Пьют. Болтают. Леа говорит о своём бывшем, с которым рассталась месяц назад, потому что он вечно опаздывал на свидания и не помнил день её рождения. А ещё носил безвкусные рубашки.

– А у тебя есть девушка, Тед?

Тадеуш отпивает и задумывается. Вряд ли королева – это, упаси Мастер, его девушка. Ей нравится слово «коллега». Будь его воля, он бы назвал её женой. Но…

– Есть, – глухо отвечает он, смотрит на высокие серебристые звёзды. Декабрьский воздух холоден и весел; снежинки тают на лацканах пиджака. – Но у нас всё сложно.

– Сложно в каком плане? – приподнимает бровь Леа. Тадеуш шмыгает носом, изучая свои ботинки, и нервно улыбается:

– Она не считает себя мой девушкой. Т-то есть мы встречаемся, я люблю её, очень люблю и, кажется, даже немного нравлюсь ей, но… Она привязана к своему парню, который погиб. До сих пор помнит о нём. И это… держит её.

Леа медленно пьёт кофе и изрекает:

– Понимаю её. Нет, реально, это… да, может держать. Но если твой парень погиб, это не значит, что ты должна хоронить себя заживо. И ты классный, Тед. Уж не хуже её парня, я уверена.

– Спасибо, Леа.

Она толкает его в плечо:

– Эй, брось! Однажды она поймёт… а если нет, то… всегда можно уйти. Правда?

Тадеуш вертит в руках стаканчик.

– Я… проблема в том, что я… не хочу уходить.

***

За шарадами, настольными играми, загадками и партиями в тау-ро время летит незаметно. Приближается полночь. Уже принесли и расставили еду, зажгли гирлянды на пихте и включили телевизор; аппетитно пахнет медовыми пряниками, запечённым гусем и рулетами с сыром, гудит сайольская музыкальная программа, повторяющаяся из года в год, а дети радостно распаковывают свои подарки, пока взрослые заканчивают приготовления. Мелли повязывает сопротивляющемуся Рону галстук-бабочку, а Энки причёсывает Эда, покорно терпящего болтовню жены. Астори надевает тонкую жемчужную нить. Она хорошо пойдёт к браслету.

– Астори, две или три бутылки ставить? – окликает её Мелли.

– Три. И ещё две под столом, если вдруг понадобится.

Подруга входит в комнату, и зелёные ласковые глаза осматривают Астори, которая тщетно пытается застегнуть пуговицы на левом плече. Такое неудобное платье… и вырез глубоковат. Зато расцветка прелестная – белый с серебряным.

– Помочь? – Мелли подходит, трогает распушившиеся волосы Астори. – Великолепно выглядишь, дорогая. Ты очень похорошела, знаешь. Год назад я боялась за тебя, ты исхудала, кожа да кости одни были. А теперь… наверняка от кавалеров нет отбоя, верно?

– Мел, не превращайся в Энки, – фыркает Астори. – Та постоянно норовит меня сосватать. Нет у меня кавалеров. Корона всех отпугивает. А если бы и были, ты ведь помнишь, Джей…

Мелли справляется с пуговицами и берёт её за руку.

– Джея больше нет. Ты его любила… но, дорогая, не надо из-за этого запрещать себе полюбить снова. Если найдётся достойный человек… Послушай. Джей не хотел бы, чтобы ты была несчастной. Я уверена.

Астори прячет взгляд, ощущая, как пунцовеет лицо. Да, Джей… всегда говорил, что её счастье для него – самое главное.

– Через полчаса стукнет двенадцать. Пора петь гимн.

Они выходят в столовую, где Энки, Рон и Эд уже начинают зажигать ароматические свечи и разносить их по углам, ставить на подоконниках и камине. Астори приоткрывает окна. Древнейшая сайольская традиция – свет и запах от свеч летят в небо, к Йолле и Тиаре, Духам Веселья и Щедрости, чтобы те услышали загаданные людские желания и исполнили их. Рон вновь занимает место у пианино. Нарядные дети послушно сидят за столом.

Астори думает об отце. Как-то он отмечает Сайоль – в тюрьме, в одиночной холодной камере? Каково ему встречать главный семейный праздник – и без семьи? Разумеется, ей не следует тревожиться о нём… об убийце. Нет. Такие, как он, семьи не заслуживают.

Астори поджимает губы.

– Готовы?

– Ага, – отвечает за всех Энки.

Рон прочищает горло, опускает нежно пальцы на клавиши и запевает первым – гибким полнозвучным голосом. Старинный сайольский гимн – как привет из детства, туманный и волшебный, точно огонь праздничной свечи.

– Мы ждали праздник

Целый год,

И к нам Сайоль

Придёт вот-вот;

Зажжём мы свечи

И венки

Повесим дружно

Над дверьми…

***

– Похоже, мы встретим Сайоль на улице, – говорит Тадеуш, взглянув на наручные часы. Леа прислоняется к перилам рядом с ним.

– Ну и ладно. Я не очень-то тороплюсь во «Фракассию». Но если ты…

Он дотрагивается до её локтя с участливой улыбкой.

– Мне тоже торопиться не к кому. Наверно… наверно, пора петь гимн, не думаешь?

– Точно! Давай-ка я найду музыку в Скёрле…

Они запевают тихо и нестройно; Тадеуш слегка фальшивит. Играть он играл неплохо, преподаватель музыки в пансионате всегда его хвалил, а вот с вокалом не срослось. Но теперь это кажется неважным. Этот гимн сейчас исполняет вся страна – единым неслышным хором.

– Пусть в эту ночь

К нам в дом придёт

Волшебный самый

Новый Год,

И светлый дух

В веселья час

Зажжёт огонь

В сердцах у нас!

Пусть в каждом сердце

Много лет

Живут любовь,

Тепло и свет…

***

– И будет вместе

Вся семья:

Родные рядом

И друзья…

Астори поёт неуверенно. Она с детства стесняется своего голоса и предпочла бы десять раз станцевать самый сложный номер на сонату Шанэ, чем один раз исполнить «Долгих жизни лет». Но, в конце концов, это не имеет значения. Не теперь.

– Пусть в эту ночь

Огни горят,

И свеч волшебный

Аромат

К далёким звёздам

В час ночной

Летит, даря

Нам всем Сайоль!

По бокалам разливается торик, звучат первые тосты, и детей допускают до угощений. С минуты на минуту пробьёт двенадцать. Мелли наклоняется к Астори, выбирающей, с чего начать – с апельсинового пирога или жареного сома, и шепчет:

– Дорогая… если вдруг решишь ему позвонить, сейчас самое время это сделать.

Астори непонимающе глядит на подругу. Та кивает.

– Почти полночь… позвони. Он будет рад тебя услышать.

Позвонить… Тадеушу? Поздравить его? Но… она, естественно, собиралась, но подумала, что завтра будет уместнее… да и телефонная линия наверняка перегружена… и вообще… личное в их отношениях – излишне…

– Мел, ты о чём?

– Я прикрою, если что, – невозмутимо моргает Мелли и целует мужа в щёку. – Прекрасно сыграл, любимый.

Астори в смятении. Позвонить? Подождать? И откуда Мелли известно?.. А вдруг Тадеуш действительно ждёт её звонка? Или всё же…

– Я вернусь через минуту, – улыбается она и, потрепав Джоэля по голове, уходит в спальню. Там темно. Астори практически на ощупь добирается до телефона, снимает трубку и быстро раскручивает колёсико. Гудки. Холодный пот прошибает спину; противно сосёт под ложечкой. Не следовало бы… но…

Автоответчик женским скрипучим голосом предлагает оставить сообщение. Астори на миг теряется, но тут же овладевает собой.

– Эм… Здравствуй. – Она сглатывает, улыбается в темноте, отчего-то краснея, и стискивает вспотевшими пальцами трубку. – Я… звоню, чтобы поздравить… счастливого Сайоля. Желаю тебе удачи в новом году. И… О Мастер, это так глупо. Тадеуш… спасибо. Ты не представляешь, как много ты для меня сделал… я бы ни за что не справилась без тебя! Правда. Я благодарна тебе. Ты… ты один из самых прекрасных людей, которых я встречала, и я… я рада считать тебя своим другом. Спасибо. Тадеуш… просто спасибо.

Она кладёт трубку и вздыхает. Тишина.

– Мама, где ты? – слышится голосок Луаны. Астори вздрагивает.

– Иду, золотце, – громко отвечает она и возвращается в столовую.

***

Где-то на набережной праздничного Метерлинка Тадеуш пьёт кофе и разговаривает с Леа.

Падает снег.

========== 5.2 ==========

– О Мастер, неужели это всё должна разбирать я?

Астори в отчаянии перелистывает толстую пачку бумаг и вскидывает глаза на Тадеуша – он лишь беспомощно пожимает плечами.

– Боюсь, да, Ваше Величество.

– Но неужели… неужели учёные из Академии наук… в конце концов, это их программа!

– Они уже отобрали пятьдесят наиболее перспективных проектов, а дальше дело за вами. Это же Королевская премия… таковы традиции. Может, глупые, но какие есть. И не нам с вами нарушать их.

Астори вздыхает. Тадеуш прав, им сейчас не хватало только новой заметки в «Арлекино» о неуважающей эглертианские устои королеве и её премьере. И так забот достаточно. Уолриш и Север ненадолго отступили на второй план, и тем не менее… Сар-Санпиенс и Новый Вольтрам до сих пор лежат в руинах из-за землетрясения в горах Эрко-Ас-Малларас, между Бисмутом и Чанкалавой нужно строить мосты через реку Нуэ-ди-Казолло, в следующем году планируется дипломатическая поездка в Эльдевейс, к которой тоже надо подготовиться. К тому же, со дня на день запустится предвыборная гонка, борьба за кресло премьер-министра – сами выборы состоятся в сентябре, и тогда же Луана и Джоэль отправятся в школу.

Этого Астори боится больше всего.

Её малыши… как-то они будут одни, без неё, в незнакомом месте, среди чужих людей? Принцы и принцессы Эглерта издревле отправлялись на обучение в частные пансионы для мальчиков и девочек в разных частях страны. Астори не хочет, чтобы Луана с Джоэлем разлучались. Они двойняшки, очень привязаны друг к другу. Им будет гораздо тяжелее врозь. И потом, если они поступят в школу в окрестностях Метерлинка, где она сможет часто их навещать, ей станет спокойнее. И Астори определяет их в смешанный пансион «Зелёная ветвь» в пригороде столицы.

Общественность не слишком одобряет такой шаг, но Астори всё равно. Это её дети. Она сама решает, как и где им учиться.

– О Мастер… – Она снимает очки и массирует переносицу. – Я ничего не понимаю, Тадеуш, честно. Искусственный интеллект, робототехника… это всё очень здорово, я бы каждому премию выдала, но… наугад, что ли, пятнадцать раз пальцем тыкнуть? Так честнее.

Тадеуш елозит в кресле, поправляет галстук и улыбается – расползается паутинка ласковых морщинок, двигаются уши.

– Что поделать, Ваше Величество, это скучные будни монарха.

– Издеваешься, да? – тянет Астори и с безнадёжной тоской открывает очередной проект.

В последнее время в газетах всё чаще появляются ехидные статейки о том, что королеву и её премьер-министра связывают далеко не официальные отношения. Астори это раздражает. В самом деле, пропускать в печать такие намёки – непристойно. Они с Тадеушем никогда не давали повода для подобных сплетен. А если бы и давали… это ведь абсолютно не влияет ни на что! И… они не имеют права, это практически оскорбление члена королевской фамилии… она их засудит… Астори горячо рассуждает об этом раза два в неделю, после каждого свежего номера – нервно вышагивает по кабинету, пока Тадеуш, сложив очки, подпирает подбородок и глядит на неё. Вправо-влево. Вправо-влево.

Что страннее всего – народу эти слухи нравятся. Люди любят Тадеуша (её саму всё ещё терпят), и мысль о том, что «их премьер» крутит шашни с неприступной королевой за спинами лордов их, кажется, веселит. Астори этого не понимает. Что в этом забавного? Это мерзко!

А лгать самой себе и тому, кто тебя любит, – мерзко вдвойне.

Астори старается не думать, что впустила в их с Тадеушем отношения слишком много личного. Прикосновения, интонации, взгляды, улыбки… имена. Она пыталась не допустить этого и не справилась с собой. Поддалась искушению. Теперь поздно лихорадочно восстанавливать дистанцию, поздно притворяться, будто ничего не изменилось – Астори почти физически больно улыбаться ему на публике и подавать руку для поцелуя. Сплошной обман. Мистификация. Иллюзия.

Так не может продолжаться бесконечно.

– Так вы всё же решили баллотироваться? – спрашивает она, не поднимая взгляд от бумаг.

– Да. В следующем месяце, полагаю, начнём избирательную кампанию. Мои ребята подобрали дизайн, слоган… всё. «Великое будущее великой стране». Неплохо звучит?

– Отлично, – кивает Астори. – Я уверена, вы победите.

Тадеуш кидает на неё быстрый взгляд, проводит пальцами по линии рта.

– А вы бы хотели, чтобы я победил?

Карандаш в её руке замирает. Астори медленно отводит со лба тёмно-каштановую прядь и, неловко усмехнувшись, слегка двигает головой.

– Да. Да, конечно.

– Почему?

В его тоне сквозят болезненно-испытующие нотки, от которых у Астори сосёт под ложечкой и спина покрывается мурашками. Тадеуш смотрит на неё не моргая и ждёт. Его правый глаз слегка дёргается.

– Ну… – Она сглатывает. – Потому что вы… отличный премьер-министр, лучший из возможных… мы с вами сработались… понимаем друг друга… и я убеждена, что вы будете великолепно справляться со своими обязанностями и дальше.

Тадеуш прикусывает губу и выразительно приподнимает брови. Закидывает ногу на ногу.

– И… это всё?

Виснет, расходится трещинками хрупкое, словно стекло, молчание. Астори облизывает губы. Дышит через рот.

– И ещё потому… потому что…

Скажи это. Скажи это. Скажи это.

– Ты нужен мне, Тадеуш.

Зелёные глаза смягчаются; он перегибается через стол и кладёт ладонь на её запястье.

– Давайте отвлечёмся. Вы устали. Хотите… хотите, я сыграю вам?

– Ты умеешь? – слабо удивляется Астори и позволяет ему поднять себя с кресла и отвести к рецанскому пианино в углу гостиной.

– Умею. В пансионе научили, даже советовали становиться музыкантом, но… а ещё я пою. Так, немного.

Он садится перед инструментом, поднимает глухо щёлкающую крышку и пробегает пальцами по клавишам – ручеёк беспорядочно звенящих звуков рассыпается по комнате. Астори опирается на пианино, рассеянно глядит на Тадеуша сверху вниз.

– Что выберете? – спрашивает он. Она неопределённо машет рукой.

– Что пожелаешь… мне… просто будет интересно всё, что ты выберешь.

Тадеуш встряхивает кистями.

– Тогда «Soel sagidaro». Вы её знаете?

– Разумеется! На парах по рецанскому мы её разучивали…

– А мы – на парах по оспинскому. Смешно, да?

Тадеуш медлит с полминуты, мысленно нащупывая ткань музыки, и начинает играть. Гостиную наполняют солнечные прожилки лучезарной, торжественно-ясной мелодии, безоблачной, чистой, как полуденное летнее небо, ликующей и радостной. Это первый весенний зов жизни. Это первая ниточка любви от матери – к ребёнку. Празднично и светло. У Астори внутри что-то мелко обрывается. Она захлёбывается от переполняющей её тоскливой и весёлой пустоты.

И Тадеуш запевает.

Нерешительно, с фальшивинкой, но щемяще-искренно, так, что трясутся руки и к горлу подкатывает ком. Она знает эту песню. На ином языке и иными словами – но знает. Он смотрит на неё, нежно терзая стонущие клавиши, подмигивает и едва заметно кивает, приглашая присоединиться к нему. Серьёзно? Ей, королеве, спеть прямо здесь и прямо сейчас? Но она ведь совершенно не умеет! Она же… она…

Тадеуш улыбается. Астори силится криво улыбнуться в ответ, но немые губы не слушаются. Глаза щиплет. Это песня её юности… ведь ей уже двадцать восемь. Она мать. Она вдова.

И так хочется забыть об этом, возвратиться лет на десять назад, когда казалось, что весь мир лежит у ног и стоит только протянуть ладонь – удача сама найдёт тебя.

Астори, шмыгая носом и смущённо смеясь, подпевает – на рецанском. Слова, сталкиваясь и звеня, сливаются в нескладную робкую разноголосицу; они смотрят друг другу в глаза, и Астори не думает ни о чём, кроме музыки и Тадеуша.

Она мать. Она вдова.

Она дочь.

***

– Милая… я так рад, что ты пришла.

Астори останавливается у входа, в смятении сжимая кулаки. Глотает. Тёплый взгляд отца пробегает по её напряжённым выпрямленным рукам, обескровленному лицу и глазам, сухим, воспалённым от бессонницы, тревоги и судорожного ожидания этой встречи.

Ещё одной встречи, которой не должно было быть.

Астори потеряла счёт этим свиданиям; каждый раз она клялась, что этот визит – последний, и каждый раз находила причину и оправдания для нового.