Текст книги "Возвращение Черного Еретика (СИ)"

Автор книги: lisimern1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

Он поднимает сжавшуюся обессиленную Эйсли на руки и выносит из ванной.

========== 6.4 ==========

Астори читает «Лето из маргариток», сидя в кресле и задумчиво подперев щеку рукой. Семь вечера. Она недавно поужинала, позвонила Луане и Джоэлю в пансионат, проговорила с ними около часа и успела проглядеть документы, запланированные на сегодня для обсуждения с Тадеушем. Прежде всего это, конечно, контракт с «Эникберт Ассамтил Дейл» и проект северной конституции.

С Дексионом Эникбертом Астори знакома со времён интерната – так вот судьба сводит и разводит людей. Они учились на разных направлениях и пересекались редко, хотя знали о существовании друг друга. Мелли и Энки тоже его помнят. Затем Дексион окончил школу экстерном и уехал к дедушке и бабушке на родину, в Гайслардию, и больше Астори о нём не слышала. Дексион высок, худощав, с пшеничными, аккуратно подстриженными волосами, пронзительно-синими глазами в оправе круглых очков и правильными чертами лица. Он немногословен и пунктуален. Замкнут. Порой даже холоден. С Дексионом и его женой Александрин Астори и Тадеуш встречались уже не раз. Эникберты удивительно гармоничная пара: тёплая и приветливая Александрин уравновешивает отстранённую вежливость мужа.

Контракт с их компанией полностью утверждён, осталось лишь уточнить кое-какие незначительные детали.

Тадеушу, как и Астори, нравится Дексион. С ним приятно сотрудничать. Он говорит скупо, но по делу, и каждое его слово не в бровь, а в глаз. В позапрошлый вторник Тадеуш все уши ей прожужжал о том, какой Эникберт ценный партнёр, какие перспективы открывает для Эглерта сотрудничество с его компанией и как важно пригласить его в Эглерт снова в будущем году.

А вот Вэриан ему не нравится совсем, и это видно. Стоит Астори обмолвиться, что виделась с ним, как лицо Тадеуша темнеет, он поджимает губы и утыкается в свою неизменную папку.

Астори сама едва ли осознаёт, зачем встречается с Вэрианом, ужинает с ним – иногда приводя с собой Тадеуша, – зачем позволяет втянуть себя в пространные споры о политике, экономике, нравственности и людской тотальной глупости. Она выполнила свою часть сделки, проведя с ним вечер в ресторанной кабинке «Глобуса», Вэриан выполнил свою и не рассказал прессе о происшествии в пелленорском баре. Они ничего не должны друг другу. Они квиты и свободны.

***

– То есть вы не занимаетесь благотворительностью… из принципа? – спрашивает Астори, глотая торик и щурясь. Вэриан смеётся тонкими губами.

– Именно. Я не в силах облагодетельствовать всех, даже если бы захотел… но я предусмотрительно не хочу… да, всех не могу, а мои слабосильные старания – лишь капля в море. Мой принцип, Ваше Величество, – всё или ничего. Значит, ничего.

– Если бы прочие руководствовались таким принципом, планета утонула бы в бедных и больных. Добро – это не джекпот в лотерее, который если уж получают, то весь и полностью. Добро надо делать небольшими порциями.

– А вам когда-нибудь везло в лотереях?

– Нет, – качает головой Астори. Гагатовые глаза сужаются.

– А я не пробовал… выходит, вы проиграли, а я нет.

– Вы переводите тему.

– Кто сказал вам подобную глупость?

***

Она его не понимает. Вэриан играет смыслами и понятиями, выворачивает наизнанку затёршиеся привычные идеи, и его никогда нельзя поймать на противоречии самому себе, потому что у него наготове пара-тройка туманных объяснений, которые запутывают ещё больше. Он откровенно подбешивает Астори – и в то же время её к нему влечёт. С Вэрианом она как на передовой. Постоянная игра в прятки. Словесная дуэль.

Ей не хватает этого пьянящего ощущения войны, отчаянного вызова, схватки.

И потом… и потом, ей хочется увидеть, как это воспримет Тадеуш, который пока только хмурится и молчит. Ему можно водить подозрительные знакомства, а ей нельзя? Если бы он только попробовал намекнуть на возможную роматическую связь между ней и Вэрианом, тогда – о, тогда бы она напомнила ему его «знакомую», ради которой он взял двухнедельный отпуск и потом ещё месяц уходил домой пораньше.

Но Тадеуш не намекает. Камнем преткновения становится не Вэриан, а конституция для северных провинций… и поездки Астори в Аштон.

Опять.

***

Скрипит дверь. Астори выжидает три секунды, сжимая руку в перчатке в кулак, спиной чувствует ускользнувший робкий сквознячок и сдержанно улыбается Гермиону, поднимающемуся из-за стола.

– Добрый день, отец.

– Здравствуй, солнышко.

Он шагает к ней и ласково берёт за локоть; Астори подставляет лоб для поцелуя. Затем дружески треплет Гермиона по плечу.

– Как ты сегодня? Когда мы говорили по телефону вчера, мне казалось, ты тяжело дышишь.

– Ничего. Простудился на прогулке на прошлой неделе, но уже выздоровел. Не беспокойся, родная.

Она устраивается на неудобном стуле. Проводит языком по неброско накрашенным губам. Отец всё тот же – высокий, сутуловатый, с широкими плечами и теплящимся взглядом стальных глаз. Только морщин прибавилось.

– Решаешь кроссворды? – Астори мельком глядит на свёрнутую газету. Гермион рассеянно трогает её.

– Ах, это… да. Немного баловался. Тут три слова по вертикали отгадать не смог и по горизонтали одно. Поможешь, золотце?

– Давай.

Она щёлкает ручкой и склоняется над газетным листом. Кудрявые тёмно-каштановые пряди струятся по спине. Гермион, откинувшись на спинку стула и сложив руки на груди, наблюдает за ней с отеческой нежной влюблённостью.

– Знаешь, я наткнулся на статейку о тебе… в «Южном вестнике».

– И что пишут? – Астори склонят голову набок, вписывая буквы в клеточки кроссворда. – Что-нибудь интересное? Я ещё не читала сегодня.

– Да… о тебе и господине, гм, Бартоне. Королевском премьере.

***

Приходит Тадеуш. Астори откладывает «Лето из маргариток» и поднимается ему навстречу, на ходу подавая руку для поцелуя. Тадеуш зажимает папку под мышкой и опускается на одно колено. Его почтительный мягкий взгляд – снизу вверх – ладонь в ладони, прикосновение губ к костяшкам пальцев… знакомо и обыденно. И каждый раз – волнующе до дрожи.

Рукопожатие. Они рассаживаются в кресла. Лёгкий поверхностный разговор, предваряющий более обстоятельную беседу, – о строительстве мостов, об Эникбертах, прениях в Совете, дипломатической делегации из Таспасии, матугальском атташе… Неозвученным знаком вопроса повисла злополучная конституция для северных провинций. Любимое детище Тадеуша. Он пять лет вынашивал её проект, умасливал советников, подготовлял почву, сшивал трещащий по ниткам хрупкий мир между Югом и Севером.

Он убеждает Астори, что право на автономию для северных привинций спасёт Эглерт. Своя конституция, свой губернатор – из северян! – северяне-советники… Иначе никак, горячится Тадеуш. Иначе – только война. Отсроченная – но война, которая разразится рано или поздно.

Астори тянется за сердечными каплями.

– Говори прямо: ты хочешь, чтобы я поддержала тебя при открытом голосовании?

Тадеуш стискивает карандаш.

– Да. Да, хочу.

Она вздыхает, ёрзает в кресле и трёт висок.

– Послушай, конечно, я понимаю твою идею… хм. Уолриш и «жёлтые» будут против.

– Если всё разыграть грамотно, мы победим. Я уверен.

Он кладёт ладонь ей на запястье.

– А если нет?.. Если это вызовет скандал?

– Я готов рискнуть, – произносит он решительно. Сдвигает брови. Астори разводит руками.

– Хорошо, я… я согласна помочь. Ты в чём-то прав, нам нужен компромисс – почему бы и не такой. – Она бросает взгляд на часы и поднимается. – Давай сделаем перерыв. Хочешь чаю?

***

Ручка замирает у Астори в руках; она вскидывает голову. Отец смотрит проницательно и ласково.

– А… снова это. – Она сглатывает, облизывая губы. Возвращается к кроссворду. – Они и раньше писали, я уже просто не обращаю внимания. Однажды им надоест.

– И что же, в этом нет ни на каплю правды? – Гермион разворачивает газету. Астори неопределённо поводит плечами.

– Что ты имеешь в виду?

Отец склоняет голову набок.

– Ты и господин Бартон не… не вместе?

Сквозь сомкнутые губы прорывается лихорадочная усмешка. Астори фыркает.

– Какая чушь! Честное слово, у нас с ним ничего нет.

Недоверчивая пауза окутывает тесную белую камеру сквозящим холодком. Гермион неслышно усмехается.

– Ничего нет, – с нажимом повторяет Астори. Отец наклоняется и гладит её по руке.

– Милая, не нужно врать своему старому папе. Когда ты врёшь, у тебя нос морщится. Совсем как у меня. И ещё ты покраснела, так что… в этом нет ничего зазорного. Я рад, что ты встретила достойного человека.

– Да с чего ты взял, что я кого-то встретила? – Астори отбрасывает ручку, тиская ткань перчаток и кусая губы. – Или что он… достойный?

Гермион флегматично закидывает ногу на ногу.

– Ты моя дочь. Ты другого бы и не выбрала.

С минуту длится напряжённое полунасмешливое молчание, и Астори не выдерживает: со стоном упирается локтями в стол, ерошит волосы.

– Ну да, да, у нас с ним… словом, ну… было, в смысле, оно есть…

– Дорогая, не оправдывайся. Если ты кого-то любишь…

– Мы не любим друг друга! – отрезает она. – Это… это совсем другое!

Гермион заинтересованно выгибает бровь.

– Неужели? И что это тогда?

***

Астори ставит перед пишущим Тадеушем чашку чая и садится в кресло напротив.

– Спасибо, – благодарит он, не отрываясь от работы и поправляя сползающие с носа очки.

– Пожалуйста. – Астори разворачивает шоколадную конфету. Сминает фантик в руке. Шуршит карандаш в пальцах Тадеуша, который придерживает бумагу и, то и дело бегло взглядывая на неё, что-то чётко и быстро переносит в свой блокнот. Астори стирает с нижней губы шоколад и косится на Тадеуша.

– Знаешь, – медленно начинает она, – встречу в пятницу придётся перенести.

Его плечи почти незаметно вздрагивают. Карандаш шуршит.

– У меня ужин с Вэрианом.

Карандаш останавливается. Взгляд на секунду тускнеет. Тишина.

– Что ж… – Он кашляет. – Что ж, мы можем перенести на понедельник. Или провести её пораньше.

Пауза.

– И… осмелюсь заметить, что нам в третий раз приходится переносить аудиенцию из-за господина Вэриана, – добавляет Тадеуш уже твёрже. И – молчание. Ни звука больше. Недовольно пишет и подчёркивает.

Астори прикусывает изнутри щеку и втягивает воздух. Заправляет прядь волос за уши.

– И что, всё? – тонко спрашивает она. Голос ломается. – И ты не… не ревнуешь?

Карандаш опять останавливается.

– Я ведь почти флиртовала с ним у тебя на глазах.

Тадеуш облизывает губы, беспокойно елозя. Не смотрит на неё.

– Нет, не ревную. Это было бы смешно и глупо.

Астори вскидывает брови, судорожно усмехаясь краем рта. Встаёт.

– Отлично. Просто отлично.

– Ты куда?

– В душ, – бросает она не оборачивась. Тадеуш раздражённо вдавливает грифель в разлинованные страницы, продолжая писать. Стоит Астори скрыться в ванной, как он сбрасывает очки, отшвыривает карандаш и в бессильной злости хлопает ладонями по столу.

– Проклятье!

Он массирует переносицу и глухо рычит. Она дразнит его. Она намеренно его дразнит. Вэриан, Вэриан, Вэриан – она тычет ему в лицо этим вездесущим Вэрианом, и зачем? Чего она добивается?

Тадеуш понимает, что больше не может и не хочет так. Он натерпелся.

Астори выходит через полчаса, вытирая влажные тяжёлые волосы мохнатым полотенцем; ступает босыми ногами по ковру, заглядывает в кабинет – кажется, пусто, только виднеется начатая бутылка вина и два стакана. Странно. Не мог же он уйти? Не могла же она так сильно его задеть? Или?..

Астори останавливается в недоумении. Где он?

Раздаётся слабый шум; она оборачивается и видит Тадеуша за спиной, в полуразвязаном галстуке и расстёгнутом пиджаке. Он стоит и смотрит на неё. Молчит. Астори опускает полотенце.

Что-то в его взгляде настораживает её.

– Ты…

Внезапно Тадеуш в два шага оказывается рядом и толкает её к стене; Астори лопатками ощущает холодный камень. По телу бегут мурашки. Полотенце складками спадает на пол; одно движение рукой – и рядом с ним белой кляксой расползается халат. Тадеуш сбрасывает с себя пиджак. В его глазах горит и светится пугающий огонь, который Астори не видела раньше.

Он целует её – напористо, горячо и томительно, и Астори теряет над собой контроль. Слишком много обнажённой кожи, слишком много жаркого дыхания над ухом, слишком отчаянно звучат вздохи, когда она расцарапывает ему спину, слишком повелительно и цепко он держит её запястья, не позволяя шевелиться, слишком терпко от кусающихся поцелуев, слишком остро впиваются её зубы в его шею… всего слишком.

Всего.

***

– И вы не верите в любовь, господин Вэриан?

Он отпивает торик и ухмыляется.

– А вы? О, не разочаровывайте меня, Ваше Величество! Вы умная зрелая женщина.

Астори цокает языком.

– Это вы разочаруете меня, если сейчас начнёте говорить о том, что любовь для юнцов. Это безнадёжные банальности. Вы выше этого.

– Я знаю. – Смуглое лицо жёстко улыбается. – Я верю в то, что могу пощупать, понюхать и поцеловать. Любовь чересчур эфемерна. Подайте мне её на блюде – и я в неё поверю.

***

Астори застёгивает пуговицы на рукаве рубашки, стоя у зеркала. Тадеуш, опустив голову, сидит сзади на её кровати. В полутёмной спальне тихо.

– И как ты назовёшь это? – с хриплой насмешкой спрашивает он. Астори оборачивается.

– Ты о чём?

– Ты ведь любишь давать удобные названия. – Он шмыгает носом. – Деловые отношения… официальные встречи… а это что? Жаркие дебаты?

Она складывает брови домиком. Конечно, до сих пор непривычно осознавать, что Тадеуш взял её прямо в кабинете, до того, как она разрешила, и там, где их могли бы увидеть, но…

– Слушай, мне кажется, ты…

– Я устал, Астори, – обрывает он и поднимает измождённый потухший взгляд. – Устал. Ты не хочешь моей любви – хорошо, ладно, я понял. Но чего ты хочешь? Как, как называется то, что происходит между нами?

Он глотает воздух пересохшим горлом.

– Всегда было интересно, как ты перед собой оправдываешься… и какое название для этого выдумала. Сотрудничество? Дружба? Серьёзно?

Астори не отвечает.

– Я хочу знать. – Его голос крепчает. – Что между нами, Астори? Что?

***

– Связь, – говорит Астори, потупив взгляд. Под кожей разливается лёгкий румянец.

– Любопытно, – тянет Гермион. – В наше время это называли романом, но я безнадёжно отстал от жизни: за решёткой непросто уследить за молодёжными веяниями. Но ваша… хм… связь – это нечто особенное или?..

– Мы… нам хорошо вместе. – Астори разглаживает газетный лист. – Я знаю, что я могу положиться на него, а он – на меня. Мы помогаем друг другу. Делимся заботами. Он… он не раз спасал меня. Рисковал всем. И… он нужен мне как никто другой, отец. Я бы пропала без него.

Её взгляд затуманивается. Пальцы вдавливаются в край стола.

– Когда он рядом, мне так спокойно.

Гермион наблюдает за ней с тревогой и нежностью и внезапно касается её ладони.

– Родная, – тепло говорит он, – я, конечно, провёл в тюрьме тридцать лет и уже не знаю, как там у вас это называется… но мы с твоей мамой звали это чувство любовью.

***

– Связь, – повторяет Тадеуш с желчной улыбкой. – Связь. Прекрасно.

Он резко поднимается и отворяет дверь.

– Я пойду. Всего доброго, Ваше Величество.

И прежде чем Астори успевает окликнуть его, он скрывается в кабинете, хлопнув дверью.

========== 6.5 ==========

Медовый пик полнится детскими голосами. Луана и Джоэль смотрят мультики и время от времени заливаются щебечущим одинаковым смехом, похожим на перезвон серебряных колокольчиков; Астори возится с запеканкой на кухне. Она уже очень давно не готовила. Подрастеряла навыки. Вымыв ножи, ложки и тарелки, она садится на корточки перед духовкой, включает свет и щурится, подкручивая колёсико. Вот так. Глядит в кулинарную книгу – тридцать-сорок минут, значит, хорошо… Сегодня у них будет вкусный обед.

– Джо, Лу, хотите немного апельсинового сока?

Она безмерно счастлива снова быть со своими детьми. Жить без них, её маленьких голубоглазых лисят, тяжело и утомительно. Ежедневные звонки не могут насытить это гложущее чувство щемящего холодного одиночества, которым дышат безжизненные стены Серебряного дворца; Астори ощущает себя неполноценной, сломанной, когда не видит и не слышит сына и дочь.

Они её семья.

Но теперь первый учебный год позади, и она решает недельки на три увезти их прочь из Метерлинка, туда, где будут лишь они трое, – в Медовый пик, край полей и рощ, раскинувшихся по берегам извилистой Нуэ-Люиче. Она соскучилась по ним. Хочется прижать детишек к себе, обнимать, тискать и не отпускать вечность или дольше. И пусть весь Эглерт подождёт.

Тем более, Тадеуш уверял, что справится без неё. Он доводит проект северной конституции до ума и готовится к предстоящему съезду Большой Двадцатки стран СОС, куда его, как представителя Эглерта, наконец пригласили стараниями Вивьена Мо и Микласа Вретта. Астори не поедет; она и не настаивает.

Между ними пробежал холодок после того памятного вечера в её кабинете. Тадеуш стал молчаливее и сдержанней. Он по-прежнему навещает её в семь часов каждые вторник и пятницу, но зелёные глаза всё реже лучатся улыбкой, и на лице прибавилось усталых морщин от бессонницы, кофе и стресса. Астори беспокоится о нём.

Хотя после того, как глубоко она его обидела… имеет ли она право беспокоиться?

Это слишком сложно, и Астори старается просто не думать, потому что иначе она сойдёт с ума. Завязанный ею узел распутать нелегко. Она и не берётся.

Его надо разрубить… но она не в силах найти в себе достаточно мужества для этого. По крайней мере, сейчас.

И она откладывает и откладывает.

Они обедают в саду, под крючковатой старой липой. Луана и Джоэль болтают ногами, наперебой рассказывая, как интересно было в школе, просятся на конную прогулку до реки – у них есть собственные пони, которых они объезжают, – и с аппетитом уплетают запеканку. Астори улыбается, треплет их по головам. Они снова вместе.

Потом она садится в бордовое кресло у окна и раскрывает «Нейрис». «Лето из маргариток» она уже дочитала. Дети ползают по ковру рядом, что-то бормочут, вытягивают друг у друга блоки конструктора и строят, очевидно, железную дорогу. Или уже целый город. Астори бегло посматривает на них поверх очков и возвращается к чтению. Щекочущее солнце сияет весело и миролюбиво, и симфонией лета звучит шёпот листвы на серебристых тополях. Отпуск.

И внезапно внутри тёмная беспричинная тревога хватает за сердце: что-то не так.

Опасность. Опасность.

Расплывчатый невнимательный взгляд Астори фокусируется, упирается в мелкое пятнышко на узоре ковра, и она напрягается. Опускает книгу. Глубоко и нервно дышит. В гостиной всё так же уютно и светло, Луана смеётся, по зеркалу расползается солнечная переливчатая паутинка и лениво жужжит одинокая муха в углу.

Подозрительно спокойно. Обманчиво хорошо.

Но зудящий страх не отпускает. Астори кусает губы, всем телом слушает движения на улице; ей кажется, что она уловила лёгкий шум, крадущуюся поступь, невнятные отголоски, бряцание угрожающей стали… Пусть ей почудится. О Мастер, пусть ей просто…

С грохотом распахивается входная дверь. Дети вздрагивают. Астори, вцепившись в подлокотники кресла, медленно поднимается; визжащий ужас колотит её с головы до пят, сердце стучит так, словно вот-вот выпрыгнет из груди, и в глазах двоится.

– Не двигаться! – рявкает фигура в маске, наставляя на них дуло пистолета. За её спиной толпятся ещё пять или шесть – Астори не в состоянии считать.

В этот момент она жалеет, что отказалась от охраны.

– М-а-ама! – тонко взвывает Луана. Астори стоит, растрёпанная, онемевшая, с расширенными от дикого страха зрачками, и не может ответить.

Её дети в опасности; кошмар, пережитый три года назад в осаждённом дворце, повторяется.

Смерть приходит дважды. Как она смела забыть об этом.

– Заткнись! – одна из фигур хватает Луану и Джоэля и бросает их, перепуганных и плачущих, на диван. Астори переклинивает.

Они. Тронули. Её. Малышей.

Эти грязные твари, северяне – она уже не сомневается в этом, да и какие могут быть сомнения? – подняли руку на принца и принцессу Эглерта. Они ворвались в её дом. Угрожают ей оружием.

В ничтожно малую долю секунды ярость становится сильнее ужаса, и это решает всё.

– Держитесь подальше от моих детей! – отчеканивает она, плохо сдерживая гнев. Веко дёргается. Она шагает вперёд, но террорист, стоящий к ней ближе прочих, рывком отшвыривает её в кресло и приставляет пистолет к лицу.

– Закрой пасть, сука, усекла? – хрипит он. – Ты попала. Крупно попала. Не будешь делать, чё мы скажем, и твоим щенкам кранты. Ясно?

Грудь ноет от удара. Астори стискивает зубы.

Она ненавидит Север.

***

У Тадеуша непростой день. Вернее, у премьер-министра простых дней не бывает вообще, но этот выдался особенно сложным и утомительным, несмотря на то, что ничего особенного вроде бы и не происходило: только длинное заседание кабинета министров, длинные дебаты в Совете, длинные поездки по Метерлинку сквозь пробки и неизменный красный огонь светофоров. Ему не везёт сегодня. Секретарша взяла больничный, её подменяет новенькая нерасторопная стажёрка, и Тадеушу почти всё приходится делать самому. Эйсли отзвонилась полчаса назад. Она дома, ест макароны и смотрит старые матугальские сериалы.

Ничто не проходит бесследно, а аборт – тем более. И Тадеуш волнуется. Он лично подыскал для Эйсли хорошую клинику, проводил её на процедуру, настоял на прохождении курса у психолога и откровенной беседе с Луменой – в конце концов, она мать и женщина, она имеет право знать и уж точно сумеет помочь лучше, чем он сам. Кажется, он сделал всё, что мог, и тем не менее… ему тревожно. Тадеуш неотлучно провёл с сестрой две недели и продлил бы отпуск ещё на столько же, если бы Эйсли его не отговорила. Она усиленно притворяется, что пришла в порядок. Он не верит, но уважает её выбор и старается не особенно опекать. Правда старается.

От Астори вестей не слышно с позавчерашнего вечера. Тадеуш задумчиво крутит в пальцах карандаш и вздыхает. Надо бы ей позвонить… наверно. Или не надо… Ему по-прежнему тяжело рядом с ней. Астори приковала его к себе стальной цепью, но сдавила ошейник на горле, а ведь Тадеуш не ручной зверёк.

Он хочет её любви, которую пытался завоевать почти шесть лет самыми разными способами. Но один Мастер разберёт, чего хочет Астори. Вряд ли она сама знает.

Тадеуш берёт трубку и с безнадёжной тоской раскручивает колёсико, опершись локтем на стол. Он снова первым идёт навстречу.

Пора бы сменить тактику… давно пора.

В уши вливаются долгие гудки.

***

– Я не буду это подписывать, – по слогам произносит Астори. На диване хнычут заплаканные Луана и Джоэль, жмутся друг к дружке, косясь на двух сторожащих их террористов; ещё трое разгуливают по комнате, один, самый главный, навис над Астори. Он грубо встряхивает её за шиворот.

– Врёшь, сука! – орёт он. – Слышь?!

– Я сказала, я не буду это подписывать! – упирается она, рыча. – Я не могу просто так взять и отречься от престола, для этого нужно подтверждение министров! Иначе документ не будет…

Её прерывает увесистая пощёчина. Астори вздрагивает, из неё точно вышибают воздух; щека горит, будто её приложили калёным железом. Змейками буравит кожу боль.

– Мать твою, эй, оставь её! – кричит другой террорист. – Если реально она не попусту треплется? Чё ты её гробишь раньше времени, успеем ещё!

– Ну, а чё нам делать теперь? – Главный хватает Астори за горло, сдавливает его толстыми потными пальцами. Лёгкие раздуваются, трещат. – Колись, как можно отречься? Ну! Говори, тварь!

Астори молчит, царапая до крови ладони, хрипит полуоткрытым ртом. Смотрит – в упор. Ей почти нечем дышать. Главный машет пособникам.

– Потормошите там её щенков, ну!

Луана и Джоэль начинают плакать громче, и Астори силиться вырваться.

Дети. Дети. Дети.

– Нет, подождите! – Она рвано глотает воздух. – Постойте! Можно… можно пост-тановлением Совета… так можно…

– Сразу бы так, сука!

Горло отпускают. Астори инстинктивно растирает шею, дышит.

– И чё мы, блин, будем делать, а? Замочим их всех? Чёрт, какого…

Шилом сквозь мозг – звенящая трель. Телефон. Астори замирает.

Главный тыкает ей холодным дулом в висок.

– Чё зависла? Иди бери и не дури, усекла?

Астори поднимается, нетвёрдыми шагами пересекает комнату; разум непрерывно работает, ищет выход, переваривает информацию. Она в тупике. В ловушке. Эти бездари, народные мстители, решили в одиночку поквитаться с ней… они готовы на всё. Тупые как пробки и этим опасны. Если никого не известить, они убьют её и детей. Астори слабо улыбается Луане и Джоэлю.

– Мамочка!

Надо рискнуть.

Бесчувственными пальцами она поднимает трубку. Спина прямая.

– Да? – глухо выдыхает она.

– Астори, здравствуй, – раздаётся знакомый тёплый голос. – Как ты?

Она проводит языком по губам, сглатывает. Ладонь – в кулак. Сердце отсчитывает удары мерно и гулко.

Надо рискнуть.

– Господин премьер-министр, здание захвачено шестью вооружёнными террористами, я и дети в заложниках, они требуют моего отречения.

***

Тадеуш слышит звук удара и женский крик. Спину прошибает ледяной пот, он покачивается и ловит воздух побелевшими губами. Галстук душит.

О. Мастер. Нет.

– Заткнись, тварь! – истошно доносится из телефонной трубки. Снова удар, будто пинают ногами что-то мягкое, и нечленораздельные всхлипы. Сердце Тадеуша падает.

Ему хочется проснуться.

Это страшный сон. Такое не может повториться, только не снова.

– Бартон? – сипят на том конце провода.

– Да, именно, – отвечает Тадеуш сухо. – Кто вы и что вам нужно?

– Твоя королевка у нас, как ты понял. Нам нужно отречение. Она сказала, вы там в Совете можете это сделать… так вот сделайте. Или мы перебьём и её, и её сосунков.

Тадеуш мгновенно понимает: необходимо выиграть время. Любыми средствами. Крики Астори набатом звенят в ушах, словно бьют по нему самому.

– Хорошо, – поспешно соглашается он, облизывая губы. – Но это невозможно сделать сразу. Мне нужно десять часов.

– Пять.

– Семь, – произносит он быстро. – Семь – и я достану отречение.

Пауза. Он топчется на месте, сжимая трубку в бессильной злости. Кровь оглушающе шумит в черепе.

– Идёт. Пошевеливайтесь там.

Тадеуш выдыхает. Получилось. Семи часов хватит, чтобы спасти Астори и её детей. Руки трясутся, в горле пересохло; он вновь раскручивает колёсико, промокает взмокший лоб носовым платком.

– Пожалуйста, соедините меня с министром внутренних дел.

***

– Сама виновата, тварь. Надо было держать рот на замке и помалкивать.

Астори сипло втягивает воздух через рот. Не отвечает. Тело нещадно гудит и ломит от ударов; кажется, будто ей переломали все рёбра и лишь чудом оставили в живых. Губа разбита, левая скула ноет от пощёчины, и двигаться тяжело. Солнце печёт спину.

Дети не пострадали. Это главное.

Конечно, она поступила безрассудно и глупо, но теперь Тадеуш знает, что произошло, и сможет спасти их. Астори верит в него, потому что ей не в кого больше верить. Потому что он её любит. Потому что Тадеуш – это Тадеуш.

Он гений. Он вытащит их.

Часы тянутся невыносимо долго. Луана и Джоэль больше не плачут, только всхлипывают и неразборчиво заикаются; Астори с трудом удаётся разглядеть детей за спинами террористов. Им скучно.

Но скука палачей смертельно опасна для пленников.

Один подходит к Астори, следящей за ним с презрением и ненавистью, – силой открывает ей рот, проводит по припухшей губе дулом пистолета. Ухмыляется. Её подмывает плюнуть ему в лицо, но она сдерживается. Дети.

– Слышь, может, это, поделим её на шестерых, а? – бросает он главному. – Такая тёлка, чё… жалко отпускать.

– Успеем, – хмыкает главный. У Астори холодеет в животе. Нет, она не вынесет этого; они могут убить её, но издеваться над собой на глазах у собственных детей она никогда и никому не позволит. Она не так воспитана. Её жизнь никогда не была лёгкой, но отец прав – это сделало её сильнее. Едва не сломало, но сделало сильнее.

Астори назубок знает главное правило выживания: если судьба целится в тебя – стреляй первым.

Она стискивает челюсти и стремительно-резким движением вырывает из рук террориста пистолет. Время замирает. Пальцы сжимают влажную тяжёлую сталь; в ушах шумит кровь. Она выпрямляется. Террорист секунду медлит – в глазах мелькает изумление и злоба. Астори отряхивает волосы, поджимает губы и щурится. Пульс неистово бьётся в жилке на виске. Она прицеливается. Рука не дрожит. Один, два… Два мгновения, трепетание секундной стрелки, две стороны подброшенной монеты – жизнь или смерть.

Астори выбирает смерть. И она стреляет.

Нажать на спусковой крючок – так просто. Лицо террориста – так близко.

Она стреляет. Нет сил, времени и желания думать, как исказится мёртвый ввалившийся рот, как закатятся белки глаз, как чмокнет пуля, входя в мясо и пробивая кости черепа. Астори не промахивается.

Если быстро, она успеет, успеет…

Астори оборачивается; ей кажется, это длится столетия. Сзади шумно падает тело. Уже не человек. Груда плоти, мускулов и костей – она сделала из разумного существа падаль. И она не жалеет об этом.

Волосы откидываются на спину, собственное дыхание заполоняет мир, и дымный густой запах крови – бред взбудораженного мозга – щекочет ноздри и опьяняет. Кто-то что-то кричит. Она не слышит. Время замерло. Астори целится опять, сжимает пальцами спусковой крючок, щурится… Выстрел.

Она убивает.

Астори не знает, сколько осталось патронов. Нелюдей, которых стоит удавить, – четверо. Если закончатся пули, она будет драться ногтями и зубами.

Шорох. Шум. Шаги. Прежде чем она оглядывается, мужская рука сбивает её с ног. Астори стукается головой. Пытается встать – удар. Ещё и ещё один. Ногами, кулаками – куда дотягиваются. Она прячется, отползает в угол, но её притаскивают обратно и снова бьют, бьют, бьют – до одурения, до бесчувствия, до тумана перед глазами и тошнотворного железного привкуса на прикушенном языке.

– Дрянь! С-сука! С-сука, тварь! Получай своё! Сука!

Её рывком поднимают на ноги. Луана и Джоэль рыдают в голос. Астори шатается, плохо видит; пряди на виске слиплись от крови, губы немеют, говорить, глотать и даже просто дышать больно.

– Прибей её! – остервенело вопит кто-то. – Пусть подохнет, тварь!

Её держат за локти. Астори распахивает глаза, ошалело озирается. В голове бешено колотится лишь одна мысль: только не в спину. Пожалуйста, не в спину. Она королева, она не даст пристрелить себя, как собаку.

Её дети…

– Нет, – раздаётся злорадный голос главного. – Подай сюда кого-нибудь из её щенков. Поцарапаем ему лапку.

Приволакивают плачущую Луану: лицо припухло, дулька растрепалась, во взгляде – страх загнанного оленёнка. Террорист щёлкает пистолетом.

Внутри Астори что-то ломается; она изо всех сил бросается вперёд, рвётся из хватки чужих рук, беснуется, вопит до кровавой пены на разбитых губах, дёргается, рыдает, воет. Её выворачивает. Тело пляшет в судорогах.