Текст книги "Возвращение Черного Еретика (СИ)"

Автор книги: lisimern1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

Но премьер-министра пугает её решимость.

Кажется, он этого вовсе не ожидал.

Астори не винит его: знает, в какую опасную игру собирается влезть. Ей бы сидеть и не высовываться, но она… она так не может. Она должна выжать педаль газа в пол, дотянуть до последнего, сделать всё, что в её и не в её силах… Она должна.

– Господин премьер-министр, я… я не выбирала эту страну, но она стала моей. Да, я знаю, что вы скажете: я должна была знать, с кем вступаю в брак. Но я выходила замуж не за корону. Я выходила за человека, которого любила. И я не думала, что однажды…

Она прерывисто вздыхает.

– Но получилось так, как получилось. И остаётся только двигаться вперёд.

Тадеуш взволнованно приподнимается в кресле.

– Ваше Величество… Я не… я просто не понимаю, зачем… зачем это вам?

Зачем? Взгляд Астори на минуту останавливается, углубляется вовнутрь, в себя. Зачем?.. О, она давно знает ответ.

Чтобы не чувствовать себя зависимой. Чтобы иметь право самой решать судьбу королевства, а не махать толпе с балкона, подписывать документы и выезжать на пикники. Она хочет быть чем-то большим, чем картинка с короной на голове. Она стала королевой, чтобы быть королевой – а не куклой в руках Совета.

Может быть, она желает слишком многого.

Может быть.

Но Астори всегда была такой: хотела на пункт больше, чем могла себе позволить. Это двигало её вперёд – к недостижимой цели. Едва начиная учёбу в университете, она грезила о кресле Чрезвычайного и Полномочного Посла. А иначе – ради чего стараться?

Астори не собирается останавливаться на полпути.

Сознания победы после коронации ей хватает на несколько месяцев, не дольше, и теперь она ставит новую цель, которую намеревается взять так же, как предыдущую – неимоверным напряжением сил, в один рывок.

Астори любит преодолевать препятствия. По-другому она не чувствует себя живой – может быть, только когда разговаривает с оставшимися на родине подругами… или качает детей… и ещё раньше – в недолгие полтора года её брака. Джей принимал её вне зависимости от того, получалось у неё что-то или нет. Он просто… любил. Так, как уже давно никто не любил Астори – с тех пор, как она поселилась в интернате в одиннадцать.

Но Джея больше нет. Есть дети, её обожаемые дети, ради которых она должна держаться.

Ради них… и себя самой.

А Тадеуш… должен ей помочь, иначе ничего не получится. Остаётся только убедить его.

– Господин премьер-министр… Это страна, в которой будут жить мои дети. Страна, которой они будут править. И я обязана позаботиться об их будущем – и я имею право решать судьбу вверенного мне государства.

– Но… – Тадеуш морщит лоб. – Вы понимаете, что хотите, м-м, в корне изменить конституционный строй? У нас ограниченная монархия с 1757 года, и невозможно просто так взять и всё изменить. Наш народ к такому не привык. Монархия – главное достояние государства, и…

Астори улыбается.

– Это вы так осторожно формулируете основной принцип вашего правительства «Король властвует, но не правит?» Так вот: я буду править. Я читала вашу программу. Должна сказать, составлена очень грамотно – осторожные реформы, опора на древние устои эглертианского общества… «Старые традиции, новое знание», так? Хорошо звучит.

Он смешно сводит брови к переносице: не понимает. Астори сцепляет пальцы и переходит сразу к делу.

– Вы хотите остановить войну с северными провинциями. Насколько я помню, в последние полвека королевская семья проявляла… относительное безразличие в этом вопросе. Но сейчас, сейчас – всё изменится. Если вы… поможете мне, я сумею помочь вам. Слово монарха всё ещё кое-чего стоит, не правда ли?

Тадеуш неуверенно улыбается, пытается свести всё к шутке – он всё ещё взволнован и сбит с толку.

– Вы предлагаете мне… сделку?

– Ну, если вы так это называете… то да.

Они смотрят друг другу в глаза. Тадеуш первым отводит взгляд.

– Х-хорошо, я… я об-б этом под-думаю…

Он заикается – снова – мнёт ткань брюк, и Астори уже знает, что победила – отчего-то. Она не знает, почему Тадеуш сдаётся, но он сдаётся. Она получает то, чего хочет, без борьбы, просто потому, что попросила. В это порой трудно поверить. Но Астори бесконечно благодарна Тадеушу за то, что он есть – вот такой: мягкий, улыбающийся, уступчивый… С ним можно не воевать.

И это так ценно для неё. Она выдыхает.

– Спасибо.

Планы по вхождению Астори в Совет благополучно держатся в тайне от Уолриша. Ему незачем знать. Она просто поставит его перед фактом – и всё. Тадеуш убедил Астори, что сам найдёт достаточное количество сторонников среди советников, чтобы победить при открытом голосовании. Астори верит ему. Верит, что этот премьер-министр с мальчишечьей улыбкой и смеющимися глазами сможет убедить кого угодно в чём угодно – ему не откажешь в обаянии. Ценное качество для политика…

Астори думает об этом и всё чаще взглядывает в зеркало. А достанет ли у неё женского очарования, чтобы расположить к себе влиятельных лордов, пронырливых журналистов, поседевших в политических дебатах советников и безликую миллионную массу народа? Что именно нужно для этого? Как двигаться, улыбаться, говорить? На факультете международных отношений её когда-то учили этому, но Астори кажется, что она всё забыла.

На помощь, как обычно, приходит Тадеуш.

Он первым заговаривает об этом на очередной официальной встрече. Астори рассматривает договоры с рецанскими корпорациями, которые ей нужно утвердить, а Тадеушу не сидится на месте: он ёрзает, поправляет галстук, закидывает ногу на ногу и что-то очень быстро и вдохновлённо щебечет о положении дел в королевстве. Астори внимательно слушает. Невозможно не слушать, когда он говорит, – утягивает против воли. Она начинает понимать, как он победил на выборах.

Хорошо подвешенный язык. Располагающая улыбка. Программа, отвечающая чаяниям большинства жителей. Масса личной харизмы.

Сквозь телеэкран это чувствуется, но не так явно. А сейчас… когда он сидит совсем рядом… Астори кажется, что её облучают высокой дозой чистейшего обаяния.

– Ваше Величество, – кашляет Тадеуш, устремляя на неё вопросительный взгляд. – Я подумал… мало войти в Совет, нужно ещё и удержаться там. Нет, я не думаю, что они решатся исключить королеву, но… я о том… если вы действительно решились на политическую карьеру…

Он мнётся. Потом торопливо договаривает:

– Нужно кое-чему подучиться.

Астори выпрямляется и ждёт. Тадеуш продолжает, запинаясь:

– Понимаете… дикция, осанка, язык тела… вообще всё, что делает политика политиком… это важно. И я полагаю… не помешало бы… я имею в виду…

– Я понимаю. – Астори цокает языком. – Я… сама хотела бы попросить вас… господин премьер-министр… если не сложно…

Они оба смущаются, глядят друг другу в глаза и, кажется, краснеют. Ладоням Астори в перчатках становится жарко.

– Я бы… с удовольствием, Ваше Величество, – выдавливает Тадеуш. – Если вы… если вы позволите.

Она кивает. Почему-то не может ничего произнести.

Теперь каждый раз он задерживается на час или полтора и наставляет Астори. Это всё равно что заново вспоминать иностранный язык. Что-то тело подхватывает само, где-то ему приходится помогать; у Астори не всё и не всегда получается гладко, но Тадеуш неизменно оказывается рядом, чтобы поправить и на собственном примере показать, как это работает.

У него всё выходит безукоризненно, и Астори чувствует ощутимый укол зависти – кроме того, её подстёгивает странный пьянящий дух соперничества. Неужели она не сможет лучше?

Ещё один урок – в её кабинете, за столиком, уставленным газетами и чашками недопитого чая. Смеркается. Шторы задёрнуты, по бархату кресел крадётся пушистыми кошачьими лапами полумрак. Тадеуш кладёт ложку на блюдечко и смотрит Астори в глаза. Она ждёт.

– Искусство лжи, – говорит он с мягкой полуулыбкой, – то, чем кормится политик. Звучит печально, Ваше Величество, но ничего поделать нельзя – не я и не вы изобрели это негласное правило, движущее жернова истории. Это закон… ему приходится следовать.

Астори приподнимает бровь.

– Благодарю за откровенность, господин Бартон, но я и сама догадывалась.

Уши слегка сдвигаются: он улыбается.

– Тогда давайте попрактикуемся?

Она не сдерживается и фыркает:

– Сеанс взаимного вранья?

– Если хотите… можно и так сказать. Смелее, Ваше Величество.

Он решил, что она трусит? Астори быстро облизывает губы, опирается на стол и придвигается ближе:

– Давайте.

Тадеуш устраивается поудобнее, и его глаза озорно блестят.

– Я научу вас правильно лгать. Это тоже надо уметь. Я не психолог, Ваше Величество, предупреждаю, я тот человек, который враньём зарабатывает на хлеб.

– Любопытно, – усмехается Астори. – Значит, вашим избирателям вы тоже?..

– Нет… не во всём. Я планирую выполнить большую часть того, что пообещал, а это уже немало, согласитесь… учитывая, что иные не выполняют совсем ничего. Но приступим.

Он учит её – долго и терпеливо. Как держать себя, как двигаться, какие движения обыкновенно работают – не всегда и не со всеми, но часто – на чём делать акценты и куда смотреть. Астори слушает и запоминает – иногда записывает. Так проще.

– В теории всё легко, – подытоживает Тадеуш, – поглядим, как у вас с практикой.

Он переплетает пальцы.

– Солгите мне.

Астори изумлённо склоняет голову набок.

– Что, вот так… просто? Сразу? Без… без подготовки?

– Именно. Когда вас застанут врасплох на прениях в Совете или пресс-конференции, времени готовиться не будет. Ну же.

Что ж, хорошо. Он прав. Астори барабанит пальцами по столу, отстранённо глядя в сторону и соображая, и говорит быстро:

– Я люблю бананы.

– Нет-нет, – трясёт кудрявой головой Тадеуш. – Не так. Вспомните, как я вам показывал.

Астори кивает, кусая губы, и злится на себя – так опростоволоситься! И перед кем? Надо попробовать снова. Она всегда поступала так – делала опять и опять, стучалась лбом об стену, пока не ломалась стена или лоб не разбивался в кровь. Трудно сказать, что случалось чаще.

Она выпрямляет спину, сцепляет пальцы. Вдох.

– Я…

– Нет, – произносит Тадеуш, невесомо касается пальцами её запястья – Астори слабо вздрагивает – слава Мастеру, не чуткой кожи между перчаткой и рукавом, немного ниже, иначе она не знает, что бы с ней сделалось. И почему? – Смотрите мне в глаза… нет, посмотрите… Ваше Величество, пожалуйста.

Астори отчего-то не хочет смотреть, но надо – и она поднимает взгляд. В сгустившемся мраке глаза Тадеуша – как поблёкшие изумруды.

– Смотрите – вот так, да – чтобы я вам верил, – говорит он тихо. Астори всё ещё чувствует его прикосновение. – Чтобы мне захотелось вам поверить. Понимаете, Ваше Величество? Сделайте так, чтобы мне захотелось.

Астори слышит своё дыхание, приоткрывает рот, сглатывает – и смотрит в глаза.

– Я…

Мгновение. Она моргает.

– Люблю…

Горло сдавливает, но она превозмогает спазм. Должна превозмочь.

– Бананы.

Это почему-то звучит так пошло и глупо, что впору или расплакаться, или разбить тарелку. Тадеуш лучисто улыбается, но замечает свою руку, спешно отводит её и неловко извиняется. Астори качает головой: ничего – и прячет руку под стол.

Они практикуются ещё несколько дней подряд, и у Астори получается всё лучше и лучше, но что-то беспокойно жжёт ей сердце. Она садится в спальне и долго смотрит на фотографию Джея: он там улыбается, глаза голубые, ясные, волосы всклокочены. Астори не отрывает взгляд и что-то ищет. Или ждёт.

Ей почему-то хочется просить прощения.

========== 1.6 ==========

Астори осторожно придерживает бойкую Луану, которая копошится у неё на коленях, беспардонно обсасывая бордовую юбку, мягко вынимает ткань у дочери изо рта и пикает её по носику. К ним ползёт Джоэль: пыхтит, перебирает ручками и ножками по ковру. Няня стоит в стороне, улыбается.

Астори прижимает пушистую головку дочери к груди и протягивает руку к сыну:

– Иди сюда, зайчик. Вставай. Иди к маме.

В последнее время ей не слишком часто удаётся проводить время с детьми – разговоры с премьер-министром, дела, работа с документами постоянно отвлекают, и хоть и дают Астори возможность чувствовать себя живой, но не могут заменить её тёплых маленький комочков. Её дочки и сынишки. Лу и Джо.

Они подросли, быстро-быстро ползают и даже начинают ходить: два одуванчика с голубыми глазками. Как у отца. Совсем как у их отца. От Астори им не досталось, кажется, ничего, но она не обижается. Она каждый день видит в не определившихся до конца детских чертах отпечаток Джея, и от этого становится и больно, и как-то светло. И ещё – тоскливо.

Вибрирует телефон: мобильный, а значит, это не Тадеуш, тот всегда звонит на старый громоздкий аппарат в кабинете. Астори глядит на номер и радостно поднимает. Энки. Подруга из приюта.

– Астори, привет! – слышится жизнерадостный знакомый голос. – Как ты? Как жизнь во дворце течёт, как детишки?

Будто живой, встаёт в памяти её образ: непослушные короткие волосы цвета воронова крыла, вздёрнутый нос, упрямый подбородок и чёрные проницательные глаза. Они вместе росли в приюте и крепко дружили с самого детства, сколько помнили себя; в одиннадцать Энки удочерили, однако она уговорила приёмную семью отдать её в тот же интернат, где училась Астори. Поступление в университет развело их по разным уголкам страны, но они продолжали тесно общаться.

– Хорошо, Энки. – Астори прижала телефон щекой, целуя сына в висок. Он пах яблоками – вернее, яблочным пюре. – Дел много, а весной должно прибавиться ещё: вхождение в Совет, я рассказывала…

– Ага. Слушай, как там с этим, кстати? Твой министр ничего определённого не говорил?

– Пока нет. После бала, я думаю, ситуация прояснится… мы с ним надеемся на это.

– О, бал, ну конечно!

В голосе Энки слышится откровенный интерес – ещё бы, это ей гораздо ближе рассуждений о политике, от которой она всегда была далека. Энки поддерживает разговоры о советниках, Уолрише и выборах только потому, что это волнует Астори – ну и потому, что уверена: этот Уолриш – премерзкий тип, все советники – дутые болваны, а министр – так и быть, ничего, и, судя по фотографиям, ещё и красавчик. Астори не спорит. Но и ничего не подтверждает.

– Да, сейчас с минуты на минуту должен прибыть Бартон… мы обсудим детали.

– Какие такие детали? – ехидно переспрашивает Энки. – Он к тебе зачастил, ты не думаешь?

– Я сама его зову.

– Ах, ещё и сама?

Астори начинает сердиться – не то в шутку, не то всерьёз. Ну что за детский сад, в самом деле! Они взрослые люди, и их связывают лишь деловые отношения, не больше. Это… это просто глупо, в конце концов.

– Перестань. Это уже несмешно.

– Ну не буду, не буду, ладно, – сдаётся подруга. – Как скажешь. Не смею тебя дольше задерживать, у меня самой сейчас клиент, только звякни мне потом, ага?

– Конечно.

Энки так до сих пор и не определилась, кем работает: выучилась на юриста, закончила курсы по маркетингу, отучилась где-то ещё, бросив пару факультетов, гадает всем желающим, подрабатывает фотографом и время от времени устраивает детские праздники. Ещё и успевает заниматься семьёй: у неё милый муж, весёлый и работящий, денно и нощно трудящийся в собственной пекарне, и сынишка, на год старше Лу и Джо. Энки крутится как белка в колесе. Но ей весело. А вот Астори, королеве и без пяти минут советнице, как ей хочется верить, отчего-то не весело совсем.

Астори смотрит на часы: и правда пора. Она передаёт детей няням, чмокнув напоследок Лу и Джо в щёчки, и уходит. В гостиной её нагоняет камердинер.

– Господин Бартон уже здесь, Ваше Величество.

– Благодарю.

Она проходит мимо зеркала, подавляя позорное желание остановиться и поправить сбившиеся волосы. Да и зачем? Она не на подиуме… ей нечего стыдиться того, что она – мать. Детишки поиграли с причёской… С кем не бывает.

Тадеуш ждёт её в приёмной; слегка улыбается ей, кланяется и, опустившись на колено, целует руку – и Астори снова чувствует, как впивается в палец кольцо. Она носит его как замужняя жена, а не вдова, – всё ещё не может отпустить Джея. Не может поверить, что его нет.

Наверно, она никогда полностью с этим не смирится.

– Сегодня кратко, Ваше Величество, – сообщает Тадеуш, усаживаясь в кресле и расстёгивая папку. Астори кивает. Она знает, что им предстоит поговорить о Сайольском бале.

Сайоль, праздник Духов Щедрости и Веселья, приходится на Новый год, и их обычно отмечают вместе: зажигают свечи – обязательный атрибут, неизменный символ праздника – развешивают ленты, поют гимны, украшают пихты… Астори любила Сайоль в детстве, когда они праздновали его всем небольшим приютом. А потом закончилось детство… она стала жить одна… и с каждым годом очарование Сайоля сходило на нет.

Пока не появился Джей… и не подарил ей семью и тепло. Астори вечно будет ему за это благодарна.

По традиции Сайоль в Эглерте отмечают с размахом: ставят крупную наряженную пихту на площади, устраивают уличные выступления, а в Серебряном дворце задают грандиозный бал. Этот обычай берёт начало то ли в тринадцатом, то ли в четырнадцатом веке. Родовая знать и самые видные люди страны в одну из предсайольских ночей веселятся в королевской резиденции, а простым людям остаётся лишь наблюдать за ними по телевизору или попытать счастья в лотерее, где разыгрываются пятнадцать пригласительных билетов.

Астори смутно помнит, как проходил этот бал при покойном короле: много блёсток, конфетти, звон бокалов, свет, музыка и несмолкающий смех. Шумно и весело. В этом году должно пройти так же, если всё сложится, как надо. Единственное отличие: теперь она будет в роли хозяйки. И Астори немного страшится этого.

Ладно – много страшится.

Обыкновенно члены королевской фамилии открывают первый тур танца – замысловатого местного варианта дальстена, который и в классическом виде получался у Астори с горем пополам. Даром что занималась танцами в детстве и юности. Но дело даже не в этом – у Астори отсутствует партнёр. Не может же она танцевать с годовалым сыном, в самом деле! А значит, остаётся лишь один относительно подходящий кандидат.

Премьер-министр.

Они договорились об этом удивительно легко и быстро, как о чём-то само собой разумеющемся и не требующем пояснений. Ну действительно, кто, если не он? Лорд Уолриш? Астори чувствует, что лучше удавится. Его племянник? Ещё лучше! А Тадеуш… с ним свободно и приятно. К тому же, он официально вторая персона в королевстве.

Идеальный компромисс.

Оставалась единственная проблема: Астори танцует дальстен из рук вон плохо, а Тадеуш всё ещё об этом не знает.

– Итак, мы разослали приглашения, лотерея разыгрывается на днях, договорились и с поварами, и с музыкантами, расходы учтены… мы вполне укладываемся в план.

Астори опять кивает. Надо сказать. Необходимо признаться, иначе… иначе они попадут в весьма щекотливое положение.

– Понимаете, господин Бартон, существует… небольшая проблема.

Тадеуш приподнимает брови и внимательно смотрит на смущённую Астори.

– Дело в том, что я… я… я очень плохо танцую. Просто – очень. А ведь нам придётся… вы знаете… открывать бал, и…

Тадеуш на секунду поджимает губы, но тут же одаривает Астори подбадривающей улыбкой:

– Ничего. Ничего страшного, правда. Это легко можно исправить.

– Я старалась! – вырывается у неё, и Астори ударяет кулаками по коленям, зная, как будет упрекать себя в недалёком будущем за минуту откровенности. – Я смотрела видеоуроки… тренировалась…

– В одиночку? – заинтересованно спрашивает Тадеуш.

– Да, разумеется!.. И… и успехи… есть, но их… недостаточно…

– Всё ясно, Ваше Величество. – Он снова улыбается, беззлобно, дружелюбно – уши слегка двигаются – и Астори невольно верит, что всё и правда ясно и любую проблему можно решить. – Дальстену нельзя учиться в одиночку, это ведь парный танец, он требует постоянного присутствия партнёра. Я-то знаю – сам когда-то воевал с ним… Зато если научился один раз, то уж ни за что не разучишься потом. Движения намертво запоминаются.

Они молчат. Астори изучает ковёр под ногами, Тадеуш постукивает пальцем по застёжке кожаной папки. Наконец на что-то решается и подаётся вперёд:

– Ваше Величество…

Она вскидывает голову – слишком быстро, кудрявые волосы рассыпаются по спине, тёмно-карие глаза блестят.

– Да?

– Если вы хотите…

– Я очень… да.

Взаимное смущение рассасывается, они вздыхают свободнее. Ей не найти учителя лучше Тадеуша – они уже неплохо ладят, по долгу службы видятся еженедельно, а значит, можно будет совместить приятное с полезным.

Ей необходимо научиться сносно танцевать. Это то, без чего королеве не обойтись.

– Тогда, может быть, начнём… прямо сейчас? – предлагает он, неловко улыбаясь. Астори неопределённо пожимает плечами.

– Почему бы… а почему бы и нет. Давайте. Я включу музыку, она у меня где-то сохранена…

Раздаются первые летящие аккорды композиции, Астори оборачивается и видит, как стоящий в углу Тадеуш слегка морщится.

– Идиш ди Унваччио? «Летний вечер»?

– Наверно… да… – теряется Астори. – Я не знаю…

– Это он, определённо, – кивает Тадеуш, прислушиваясь. – Мне нравится Унваччио, его интересно играть, хотя пальцы болят потом неделю. Но на балу его не поставят, скорее, одного из братьев Салетти… или Шмиффа… Давайте я дам вам послушать. Они идут гораздо плавней в начале и энергичней в середине. В Эглерте дальстен танцуют именно так.

Астори внимательно слушает и старается запомнить ритм. Они расходятся в стороны, выдерживая дистанцию в три-четыре шага. Тадеуш кланяется, Астори отчего-то медлит, не приседает в ответном реверансе, и ему приходится почти незаметно двинуть левой бровью, чтобы напомнить: ей надо действовать, а не стоять столбом. Становится стыдно, и Астори злится на себя. Сколько можно ошибаться?

Она не любит себя, когда совершает промахи. Это унижает её в собственных глазах. За право на ошибку обычно приходится дорого платить.

Они становятся вплотную друг к другу: Астори кладёт ладонь на плечо Тадеуша, он опускает руку ей на талию, почти не касаясь, невесомо и почтительно притягивая к себе буквально на полшага.

И снова – ошибка. Тут же, с ходу.

– Ваше Величество, веду я, а не вы. Первый шаг – назад. Давайте заново.

Кружение, кружение, непрерывное кружение по неизменной траектории, а по комнате плывёт хрустальный перезвон дальстена. Астори думает только о том, как бы не сбиться с такта. Считает про себя: «Раз-два-три, раз-два-три-четыре, раз-два-три, раз-два, раз-два, поворот». Тадеуш осторожно поворачивает её и снова оказывается рядом.

– Нет, не смотрите под ноги, Ваше Ве… не смотрите. Это так не делается. Вы королева, и вы превосходно танцуете.

– Но я танцую ужас…

– Это неважно. Поверьте. Вы должны быть убеждены в том, что у вас всё отлично получается. Смотрите мне в глаза. Я буду направлять вас.

Астори честно пытается, но выходит так себе. С другой стороны, она и не ожидала, что на первой же репетиции всё выйдет идеально… но всё равно горько. Очень.

Какая из неё королева, если она даже танцевать прилично не умеет?

Тадеуш чувствует, как она напряжена, как напряжены спина, ноги, шея, рука в его руке, и пытается разрядить обстановку:

– У вас получается неплохо.

– Не льстите, пожалуйста. Всё отвратительно. Я сама это вижу.

Она раздражённо сдувает прядь со лба, сбивается со счёта – и наступает ему на ногу. Вот проклятье.

– Извините, я вовсе не… – позорно краснея, тараторит она и пытается отстраниться, но Тадеуш ненавязчиво удерживает её; к своему глубочайшему удивлению, Астори замечает, что в зелёных глазах блестят смешинки, а от улыбки вокруг глаз лучиками расходятся мелкие морщины.

– Что вы, что вы!.. Так бывает. Говорят, это даже к удаче.

– Кто говорит?

Тадеуш поводит плечами.

– Ну, допустим, я. Не переживайте, Ваше Величество. Все начинающие танцоры что-то делают не так.

Астори отпускает стыд, но гордость тут же болезненно прихватывает изнутри.

– Я не новичок, – неожиданно резко говорит она, даже забывая считать. И, чувствуя неуместность своего тона, продолжает тише, словно извиняясь:

– Ходила на секцию в приюте, потом в интернате… во время учёбы в университете уже не хватало времени.

– О… – Брови Тадеуша приподнимаются в немом вопросе. Он ничуть не обижен. – И… позвольте… если это не будет неуместным… каким танцем вы?..

– Кардал. Что-то среднее между художественной гимнастикой и вольными танцами. Элементы боевых искусств… из них когда-то он и вырос. Коренные племена научили колонизаторов на свою беду.

Премьер-министр выглядит явно заинтригованным.

– Звучит любопытно. Весьма… я никогда не слышал о кардале.

Он опять непринуждённо и робко улыбается, пожимая угловатыми мальчишечьими плечами:

– А я только дальстен танцевать и умею. Его прочно вколотили в меня… после одиннадцати-то лет учёбы в пансионате да четырёх лет дополнительной практики в Академии.

Теперь уже Астори оказывается заинтересованной.

– Академии?

– Да. Я выпускник Дипломатической Академии при МИД Эглерта… до этого – частная школа, ещё раньше – домашнее обучение с педагогами…

Астори кивает – а что ещё сказать? Золотое детство… золотой мальчик… Ей становится завидно, но вариться в беспричинном раздражении долго не удаётся – слишком легко и складно говорит Тадеуш. Хочется его слушать. И танцевать с ним.

– У нас в пансионате экзамен по танцам был обязательным, как по математике или истории, – охотно делится Тадеуш. – Не дай Мастер завалить… вызовут родителей. И скользить надо было, как лебедю по водной глади в жаркий полдень…

Астори фыркает. Тадеуш раздразнивает её веселье:

– Да-да, именно так и говорил наш преподаватель! И мы скользили… натирали туфли мылом перед зачётом.

Смех прорывается сквозь сжимаемые губы. Астори беспомощно трясётся, глупо улыбаясь. Ей отчего-то становится невероятно легко.

– Неужели?

Тадеуш кружит её.

– Да. А ещё помню, на Сайольском балу в Академии я танцевал с дочерью герцога ди Лаудилье и так разволновался, что отдавил ей все ноги. Я жутко перетрусил тогда…

Астори опускает голову: плечи и кудрявые волосы скачут вверх-вниз от смеха. Тадеуш тоже смеётся; он наклоняется вперёд, едва не задевая виском её висок.

– Да!.. Я думал, меня исключат на следующий же день.

Она встречается с ним глазами, смаргивая выступившие от хохота слёзы. Тадеуш улыбается. Они стоят так – без слов – полминуты, минуту… и внезапно понимают – что-то не так.

Музыка кончилась.

========== 2.1 ==========

Второй год её правления начинается с ожесточённых дебатов в Совете. Тадеуш после месяцев прощупывания почвы и подготавливания благоприятной обстановки всё же вынес вопрос о вхождении Астори в число советников на повестку дня. Как и ожидалось, это вызвало бурю возмущения, гнева, изумления и непонимания – впрочем, как успокаивал Астори премьер-министр, всё новое сначала принимают с отторжением. Надо немного подождать… и подобрать верные слова.

Ждёт Астори. Слова подбирает Тадеуш.

Она даже не может присутствовать на прениях – ждёт в Серебряном дворце, кусая от беспокойства перчатки. В последний раз она говорила с Тадеушем утром по телефону, перед началом совещания, и с тех пор не получала от него ни весточки. Как-то он там? Астори не находит себе места, не успокаивает даже возня с детьми – она мечется туда-сюда, как львица в клетке, пьёт кофе и барабанит пальцами по столу, не сводя глаз с телефона.

Тадеуш не звонит.

А вдруг что-то пошло не так?

А если он не звонит, потому что боится её расстроить?

Эти мысли подбрасывают Астори в кресле. Нет, нет, нет! У них должно получиться… обязательно… они столько сделали для этого… приложили столько сил… всё просто не может взять и разрушиться сейчас, когда цель так близка…

Она выходит в коридор, чтобы подышать. Там прохладнее. Там пусто и светло. Астори стоит у гобелена, прислонившись виском к холодной стене, и слышит, как колотится сердце. Что там с Тадеушем? Хоть бы узнать…

Неизвестность сводит с ума.

Астори поднимается по лестнице, осторожно ступая каблуками по красному ковру, проводит пальцем по перилам. Холод мрамора прожигает насквозь. Она никогда не чувствовала себя дома в этом дворце. Только когда был жив Джей… когда у них ещё была настоящая семья.

Астори останавливается посреди холла. Со стены на неё смотрит муж – молодой, лучащийся радостью, голубоглазый и темноволосый. Её Джей. Она часто забредает сюда, к его парадному портрету – ноги сами приводят – и стоит, стоит здесь… так странно и глупо. Иногда разговаривает про себя.

Она просто скучает по нему и ничего не может с собой поделать. У неё много его фотографий в спальне, много их общих записей, открыток, писем, но это всё не то и не то… это не он. Только многочисленные копии.

Этого недостаточно.

Рядом на стене – флаг Эглерта: красное полотно, силуэт лисы на фоне золотого солнца. Лисы – национальные животные Эглерта, его символ. Они тут всюду. Настоящий культ лис, даже во дворце живёт парочка.

Астори идёт дальше, всматривается в завитые позолоченные буквы девиза – кредо королевской династии – на щите рядом.

«Преданность и мужество – ключи от величия».

Астори сама не замечает, что кивает. Да. Да. Верно.

Преданность и мужество… Преданность и мужество…

И всё-таки Тадеуш не звонит.

***

Тадеуш нервничает и поправляет галстук, жестом заказывая стакан воды. У него пересохло в горле. Два с половиной часа у барьера: вопрос-ответ, вопрос-ответ – пикирование – вопрос-ответ, монолог, короткая схватка, монолог – пикирование… Язык опух и почти не слушается. А ведь впереди ещё второй тур…

Надо подготовиться.

У него взмокла рубашка под официальным пиджаком, воротник натирает шею, но ничего не поделаешь – о том, чтобы переодеться, остаётся только мечтать. После окончания дебатов сразу – в Серебряный дворец, к королеве. Какой бы ни была новость, он сообщит её в лицо.

Тадеуш жадно пьёт, не отрываясь. Горло побаливает. Только бы голос не сел, это будет совсем скверно. Он вытирает рот тыльной стороной ладони и делает знак официанту принести ещё: он никогда не пьёт на работе ничего крепче сока, но сейчас ему нужна лишь вода – залить мучительную жажду.

В баре на первом этаже Дворца Советов тихо, успокаивается ноющее гудение в голове, становится легче дышать. Невдалеке бродят парами или группами советники. Кто-то отдыхает в креслах и на диванах – читает газеты. У барной стойки Тадеуш один.

Не то чтобы ему сейчас было нужно общество, хотя он вообще компанейский человек, любит вечеринки и многолюдные приёмы, любит миллионные толпы, любит говорить, веселиться, работать, да просто находиться рядом с людьми. И людей самих – тоже любит. Иначе не пошёл бы в политику. Но именно сейчас ему необходимо одиночество.

Небольшой перерыв – собраться с мыслями, а то голова взорвётся.

Советники очевидно не в восторге от предложенной им идеи, и это ещё мягко сказано. На его стороне однозначно – только пятьдесят восемь из ста тридцати шести, вся его партия «зелёных» – меньше половины. Голосования пока не проводили, оно будет в конце второго тура, если обсуждение не затянется ещё и на третий. И всё равно… стоит рассчитывать на худшее. Всегда стоит рассчитывать на худшее.