Текст книги "Возвращение Черного Еретика (СИ)"

Автор книги: lisimern1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

Астори теряется. Он зовёт её… пообедать? Вместе? Перекусить в баре? У неё пересыхает в горле. Это не романтическая встреча, не свидание, нет, всего лишь… двое коллег собрались после тяжелого рабочего дня. Прозаично и скучно. А значит, можно согласиться – она ничем не рискует.

Кроме своего сердца.

Астори торопливо облизывает губы, скрывая волнение.

– Да… хорошо, я не… я не против. Давайте.

Покрытый веснушками нос Тадеуша морщится от широкой улыбки.

– Чудесно. Позволите?

Астори, сглатывая ком в горле, опирается на галантно предложенную премьер-министром руку. Колени подкашиваются. Ей впервые хочется, чтобы они воспользовались лифтом: кажется, если они пойдут по лестнице, она не выдержит и беспомощно повиснет на Тадеуше. Астори чувствует его одеколон – мирт и вербу, – чувствует дыхание, тепло локтя… Слишком много всего. Она пересиливает себя, чтобы не сбиться на бег.

Внизу всё ещё много народу: жизнь во Дворце Советов не утихает иногда до самого вечера. Тадеуш подводит Астори к барной стойке и приветливо машет официанту, как давнему знакомому. Астори робеет, мнёт папку. Оглядывается. Она не заходит сюда обычно, в перерыве между первым и вторым туром дебатов обедает чаще всего тем, что привозит с собой из Серебряного дворца в теплохранящем контейнере… а в баре она ощущает себя чужой. Лишней. Совсем не к месту. К ней не подходят здороваться советники, с ней не заводят бесед, не шутят, не приглашают к столикам…

Она в изоляции. Окружена стеной из почтения, недоверия и боязни.

И Тадеуш разбивает эту стену.

– Мне, пожалуйста, двойной франж с соусом пир-пир, ещё парте аль гжана… и стаканчик виноградного сока. А даме… – Он поворачивается к Астори, барабаня пальцами по матовой поверхности барной стойки. – Ваше Величество, что будете?

– Даже не знаю… то же, что и вы, наверно…

Астори плохо знает эглертианскую кухню: в классической, быть может, ещё с горем пополам ориентируется, а вот в народных блюдах и еде быстрого приготовления… откровенно никак. Если не хуже. И она очень боится попасть впросак, заказав какую-нибудь пережаренную кислятину, которой потом придётся давиться под дружелюбным взглядом премьер-министра. Тадеуш понимает это.

– Хотите попробовать кальше?

И по его губам читается: «да».

– Да, – кивает Астори. Тадеуш поворачивается к официанту.

– Даме кальше, стакан апельсинового сока и соус пир-пир. Я оплачу. Спасибо.

Тадеуш провожает её к столику, не слушая полушутливых-полусерьёзных возражений Астори, отодвигает перед ней стул и ласково щурится.

– Считайте, что это – жест благодарности за вашу сегодняшнюю блистательную поддержку. И потом, дама за обед никогда не платит. Для этого есть кавалер.

Астори снова забывает слова. Дама. Кавалер. Обед. Она опять думает не о том… нельзя терять над собой контроль. Ни за что нельзя.

– Я буквально на минуту отлучусь? – спрашивает Тадеуш, поправляя пуговицу на рукаве. – Обещал кое-какие бумаги передать…

– Да… да, разумеется…

Астори утыкается взглядом в стол, когда пола пиджака Тадеуша мимолётом касается её локтя. Зажмуривается, выдыхает. Спокойно. Есть время разобрать документы, чтобы меньше работы осталось на дом… да, она займётся именно этим.

Не смотреть, куда он пошёл. Даже не думать.

Кто-то опускается на стул напротив неё. Астори отрывается от бумаг и едва не вскакивает: на неё поглядывают тусклые глаза Уолриша, искривившего морщинистое лицо в ехидно-сочувствующей ухмылке.

– Приятного аппетита, Ваше Величество.

«Да чтоб ты подавился», – так и подмывает ответить Астори, но она берёт себя в руки. Застёгивает папку, говорит холодно:

– И вам того же. Простите, здесь занято.

– Я знаю.

Астори выразительно изгибает бровь.

– Что вам нужно? – грубо спрашивает она, но у неё нет ни желания, ни сил церемониться с этим старикашкой. Уолриш почёсывает ястребиный нос.

– Каково вам на троне, Ваше Величество?

– Явно лучше, чем хотелось бы вам. – Астори резко ударяет папкой по столу, так что гремят солонка с сахарницей. – У меня деловая встреча, так что попрошу вас…

– По-прежнему считаешь, что тебе всё по плечу?

Она нервно втягивает воздух и подаётся вперёд.

– Да, считаю, – произносит с нажимом, давая понять, что разговор окончен. Но Уолриш не унимается.

– Вам не удастся долго играть эту роль.

– Жаль будет вас разочаровать, но удастся.

– Вы ничего не смыслите в политике…

– Оставлю вас в этом приятном заблуждении.

Уолриш внезапно перегибается через стол и хватает костлявыми пальцами Астори за запястье: у той дыхание спирает от такой наглости, и она даже не может ничего выговорить.

– Не воображай, будто ты осилишь эту ношу, девочка, – бормочет Уолриш. – Ты…

– Немедленно перестаньте! – задыхается Астори, дёргая руку изо всех сил. – Я справлюсь, слышите? Справлюсь! И мне всё равно, что вы об этом думаете, я стала королевой и буду королевой, и пусть хоть вся ваша шайка встанет на моём пути, у меня получится!

– Да кто ты такая? Это смешно, послушай сама себя! Королева без короля это…

– Королева.

Лицо Уолриша искажает гримаса ярости.

– Такое самомнение не доведёт до добра.

Астори открывает рот, чтобы излить своё раздражение гневной тирадой, как вдруг сзади раздаётся спокойный, уверенный, злой голос:

– Это была угроза?

С трудом Астори понимает, что голос принадлежит Тадеушу. Уолриш замирает, ослабляет хватку, и она оборачивается: премьер-министр стоит позади, собранный, с застывшими изумрудами в глазах, со сжатыми губами и выдвинутым подбородком.

– Господин Бартон, я…

– Вы угрожаете Её Величеству королеве Эглерта, – перебивает Тадеуш, не повышая тона, и, сделав шаг вперёд, опирается на спинку стула, на котором сидит Астори. Ей становится неуловимо спокойнее. – Вы оскорбляли её – среди бела дня, при свидетелях. Вы осознаёте последствия ваших действий, ваша светлость? Пока я не привлёк вас к суду за оскорбление члена королевской семьи, потрудитесь встать и покинуть нас. И…

Астори чувствует напряжение, с каким пальцы премьер-министра стискивают спинку.

– Отпустите. Руку. Королевы. Немедленно.

Уолриш поднимается; Астори невольно разминает запястье, хранящее пять красных отпечатков.

– Вы об этом пожалеете.

– Приятного дня.

Тадеуш дожидается, пока он скроется из вида, и спешно садится напротив Астори.

– Вы в порядке?

– Да… да… – кивает она. Ей стыдно и до странности приятно. Тот ещё коктейль. Тадеуш неосознанно тянется, чтобы взять её за руку, но останавливает себя. Хмурится. Кусает губы.

– Он… часто так?

– Пару раз бывало.

Они молчат. Астори, опустив голову, разглядывает собственные перчатки, Тадеуш тяжело размышляет. Их спасает официант, принёсший обед. Неизвестное блюдо, название которого Астори успевает забыть, напоминает завёрнутую в лаваш копчёную колбасу, обильно политую соусом; пахнет остро и очень аппетитно. В животе слабо урчит. Она уже очень давно не ела.

Тадеуш тянется за салфеткой, вздыхает, позволяет себе расслабить плечи.

– Думаю, нам обоим стоит…

Его слова заглушает сдавленный звук взрыва. По зданию проходится толчок – дребезжат солонка и сахарница. Астори распахивает глаза, переглядывается с Тадеушем… её подбрасывает на стуле. Что случилось? В чём… в чём дело? Интуиция твердит: происходит нечто ужасное.

Она должна быть там.

Астори, позабыв о папке, бросается на улицу, едва не падает, поскользнувшись на каблуках. Тадеуш еле-еле поспевает за ней. Полы его пиджака и галстук развеваются.

Перед Дворцом Советов ветрено, холодно – пробирает до костей, обдувает разгорячённое лицо – и шумно. Гудят искорёженные машины; кричат, плачут, стонут люди. Астори не видит картину в общем, только – обрывками, деталями, подробностями. Вот – высыпавшие вслед за ней на улицу советники. Вот – тёмно-красные пятна на бордюре. Вот – болезненно пульсирующая сирена «скорой». Ветер в ушах. Смазанный гул, неистовая адская какофония. Астори встряхивает головой, моргает. Нет. Сосредоточиться. Сосредо…

Чёрная дыра – посреди творящегося хаоса. Большая. Дымящаяся. Развороченная.

«Бомба», «терракт», «проклятые северяне»…

Её машина.

Астори видит, как стекает на камни мостовой липкая кровавая слякоть, когда-то бывшая её водителем.

Кто-то касается её спины. Тёплые осторожные пальцы.

– Ваше Величество…

Астори шатает, но она расставляет ноги, сохраняя равновесие, сжимает кулаки и глотает: медленно и тяжело. Её мутит. Язык немеет от подкатывающей тошноты.

– Полици… – Моргнуть, схватиться за виски. – Полицию… вызвали?

Тадеуш бережно берёт её под локти, не давая упасть.

– Ваше Величество, вы не должны этого…

– Полицию… – В глазах темнеет. Астори ловит ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. – Вызовите… сейчас же…

Тадеуш держит её. Она откидывается назад, упираясь туфлями в асфальт. Чужие руки дают силы.

– Полицию…

Тадеуш держит её.

========== 3.3 ==========

«Когда наступила осень, принц задумался…»

Астори не спится. Уже поздняя ночь, прозрачная, мартовская, за окнами Серебряного дворца неясно мерцают светлые звёзды, как льдинки в проталине, звонко носится по парку ветер, и свет луны косо падает на мраморный подоконник. Тихо. Детям стало лучше к вечеру, и они уснули. Астори почти слышит, как они мерно и тяжело дышат в соседней комнате. Она поджимает босые ноги, ёрзает в кресле и в сотый раз пробегает взглядом по одной и той же строчке.

«Когда наступила осень, принц задумался…»

Ей бы тоже следовало задуматься – над всем, что происходит в её жизни в последние два с половиной года, с самого восшествия на престол. Всё так запуталось и переплелось, что не сразу удастся разобраться, что к чему. Но Астори даже не пытается. Отговаривает себя: не сейчас. Она не может позволить себе размышлять об этом, когда столько проблем требуют её неотложного вмешательства. И в первую очередь… дети.

«Когда наступила осень, принц задумался…»

После зимнего теракта Астори быстро изменяет порядок жизни во дворце. Она становится осторожней. Удваивает количество охраны, сводит к минимуму выезды за пределы королевской резиденции, вводит особые пропуска для обслуживающего персонала, ограничивает прогулки сына и дочери по саду… Она старается не поддаваться панике, но удушливый страх захлёстывает её всё сильней и сильней с каждым днём. Дети в опасности. В опасности. Астори больше ни на чём не может сосредоточиться, её сводит с ума лишь одна страшная настойчивая мысль: с детьми может что-то случиться. Этот постоянный страх чего-то отравляет медленным ядом. Астори жила в нём первые месяцы после смерти Джоэля и короля с принцессами, с трудом задавила его в себе, загнала в угол подсознания, но теперь он вернулся, окреп и уверенно берёт над ней верх.

Нет. Она не может этого допустить, только не снова.

Она теряла свою семью. Дважды. И ни за что не потеряет ещё раз.

«Когда наступила осень, принц задумался…»

А потом дети внезапно заболевают: простудились на вечерней прогулке. Астори не находит себе места от беспокойства, носится с ними, измеряет температуру, выдёргивает королевского домашнего врача, поит их чаем с вареньем и строго следует выписанному рецепту. Не помогает – на следующий день Лу и Джо становится хуже. Астори отменяет все дела, запланированные на неделю, сидит с ними, читает сказки, лечит и нервничает. К вечеру температура не понижается – напротив, растёт. Астори в бешеной тревоге опять вызывает врача. Тот долго хмурится, чешет бородку, молчит и наконец выдыхает: «Я полагаю… пневмония».

У Астори падает сердце. Она нашаривает кресло и падает в него, хватаясь за горло: воздух в лёгких спирает, она проводит языком по пересохшим губам, перед глазами всё плывёт. Врач бросается к ней и быстро приводит в себя. Астори смаргивает дурноту. Нюхает нашатырный спирт.

Её дети больны.

Астори не отходит от них ни на шаг; дворец наводняют доктора и медсёстры, и она всё равно не чувствует себя спокойной. Её грызёт страх. Она не спит ночи напролёт, почти не ест, караулит у детских кроваток и наотрез отказывается отдыхать. Тревога выматывает, и силы начинают изменять. Она не железная, как бы ей ни хотелось доказать себе и другим обратное.

«Когда наступила осень, принц задумался…»

Сегодня она говорила с Мелли, подругой из интерната. Это успокаивает – ненадолго, но успокаивает, не даёт опустить руки. Успокаивать людей – великий дар Мелли. Она сама – как ходячее умиротворение: светлые волосы в аккуратном пучке, нежный овал лица, зелёные понимающие глаза, невысокий рост, хрупкая фигура, мелодичный грудной голос, мягкие руки, созданные для помощи и ласки… Мелли – кардиохирург в одной из престижных клиник в Эл-Сайдже. Она спасает людей ежедневно, и Астори завидует ей: такие люди, как Мелли, приносят ощутимую пользу, а такие, как она сама…

Мелли давно замужем и счастлива. Её супруг – сумасшедший рыжий музыкант-виртуоз, делающий головокружительную карьеру. Он вечно на гастролях, и Астори совершенно не понимает, как домашняя и мечтательно-тихая Мелли уживается с этим бушующим ураганом. Но она не влезает в их семейную жизнь. Своя-то у неё не сложилась…

Мелли звонит ей сразу после напряжённой смены в клинике, едва придя домой. Кормит дочь – это ясно доказывает возмущённый детский крик: «Я не буду это есть!» – и говорит заботливо и спокойно, как с плачущим ребёнком, благодушно доказывая, что волноваться-то, в сущности, ещё особо не о чем, королевскую фамилию обслуживают прекрасные доктора, Луана с Джоэлем в надёжных руках, и потом, Астори всегда может посоветоваться с ней, она тоже практикующий врач, пусть и другого профиля, но в базовых вопросах она разберётся, если Астори будет нужно… она всегда рядом… стоит только позвонить…

– Дорогая, слушай, тебе стоит больше думать о себе. Пожалуйста. Кто поможет детям, если ты сдашь?

– Я знаю, Мел, знаю! – прикрикивает Астори, морщится и массирует левый висок. – Прости… Прости, нервы ни к чёрту, срываюсь… ну не могу я о себе думать, понимаешь? Не могу! Столько всего навалилось… Я ума не приложу, как с этим справиться.

– Дорогая… – Мелли вздыхает. – Просто звони, хорошо? Даже если поздно… в любое время звони. Мне, Энки… кому угодно. Я не хочу, чтобы ты оставалась одна.

– Ладно, Мел. Спасибо.

Астори знает, что не позвонит. Она справляется со своими проблемами сама и не собирается втягивать кого-то ещё в это болото.

А сейчас ночь. И ей не спится.

«Когда наступила осень, принц задумался…»

Астори захлопывает книгу. Нет у неё принца, давно уже нет; есть только корона, дети, горы забот… и премьер-министр. Тадеуш звонил, обеспокоенно спрашивал, всё ли в порядке и скоро ли она сможет вернуться в Совет. Да, всё хорошо, врёт Астори. Вернётся скоро. Да. Тадеуш не верит. Но всей правды она ему не скажет никогда: не покажет себя слабой… уязвимой. Даже перед ним. Тем более – перед ним. Астори не хочет его жалости.

Она не может так унизиться.

Уже час ночи. Астори гасит свет, закрывает дверь в гостиную и входит в спальню. Тепло. Свет луны льётся на ковёр. Глаза припухли и болят, во лбу тяжело и горячо, словно в череп наложили раскалённых углей, и Астори, придерживая ночную рубашку, устало потирает кулаком висок. Ей бы надо… а, к чёрту! Всё равно сейчас не уснёт. И она включает телевизор, забирается с ногами на кровать и обнимает колени. Снимает обручальное кольцо, на миг сжимает его в ладони и осторожно опускает на прикроватный столик. Распушает тёмно-каштановые волосы. Опускает холодные пальцы на веки.

Мастер, помилуй её.

На экране что-то говорят и куда-то идут. Астори глотает зевок, присматривается: очередной глупый фильм об изменах и внебрачных детях. Мерзость. Щёлкает пультом – и морщится. Ещё лучше – фильм об отце-одиночке, она видела его три года назад. Накатывают неприятные воспоминания, и она вновь переключает канал. Тут перетряхивают грязное бельё знаменитостей. Ну, а что ещё могут показывать в час пополуночи? Безо всякой надежды Астори нажимает на кнопку в третий раз.

На экране появляется знакомое лицо. Астори неверяще моргает, подбирается, сминая пальцами простыню, и невольно подаётся вперёд. Сомнений нет. Кудрявое волосы, нос в редких веснушках, изумрудные живые глаза, мальчишечья улыбка, неумолимо подкупающая, такая искренняя, такая открытая… Тадеуш. На какой-то политической программе, одной из тех, которых много расплодилось за последние двадцать лет и которые Астори совсем не смотрит. Премьер-министр стоит у стойки и слушает своего оппонента: ведущий молча проводит рукой по подбородку. Оппонент взъерошен, будто воробей, горячится, частит что-то быстро и раздражённо об экономике, кризисе, отношениях с Райвенлоком… Тадеуш морщит нос, улыбаясь. Астори склоняет голову набок: ей хочется проникнуть за эту улыбку. О чём он думает сейчас?

Почему-то Астори кажется, что у оппонента нет шансов. Тадеуш его съест.

Она вздыхает, силой заставляет себя отвести взгляд от экрана, на котором как назло выведено лицо премьер-министра крупным планом. Это чересчур походит на свидание: она, он, ночь, спальня. Глупости. Астори тянется к телефонному аппарату, снимает трубку и набирает номер, выученный намертво. Номер Джея.

С того света не отвечают, но она продолжает звонить уже третий год.

Телевизор жужжит, Тадеуш улыбается, в ушах позванивают гудки… Астори слушает.

Луна лениво оглядывает шпили Серебряного дворца.

========== 3.4 ==========

Тадеуш привык просыпаться рано; правда, для него рано – это часов в девять утра. В самый раз. Лучшее время, чтобы начинать работу. Ещё раньше – можно, но уже труднее, а если позже, то целый день болит голова. Годы учёбы в пансионате и Дипломатической Академии приучают к порядку. Тадеуш уверен, что если на полноценное питание можно махнуть рукой, то строгий режим дня необходим. Остаётся только убедить в этом Эйсли.

А она упорно не желает слушать.

Он слегка вздрагивает, просыпаясь, открывает зелёные, мутные со сна глаза и скользит расплывчатым взглядом по стрелкам на старом будильнике. До официального подъёма целых семь минут. Можно подремать, поваляться в нагретой солнцем постели, но Тадеуш пересиливает себя. Надо приниматься за дела. Ему предстоит по-быстрому принять душ и глотнуть кофе перед тем, как разбудить Эйсли. Она та ещё соня. Наверняка не ложилась вчера до трёх ночи, хотя он её просил… Что за девочка.

Он шлёпает тапочками по паркету, зевает, чешет затылок. Ванная на первом этаже. Тадеуш осторожно спускается, стараясь не шуметь. Пусть Эйсли поспит ещё лишних двадцать минут… в её возрасте сон особенно важен. Тадеуш старше её всего на одиннадцать лет, но ему иногда кажется, что между ними лежит вечность – он чувствует себя гораздо старше по отношению к этому непоседливому капризному ребёнку. Словно пару десятков лет прибавляется.

Душ помогает растормошиться, освежает, прочищает мозги. Тадеуш трясёт мокрой головой и отфыркивается. Неторопливо открывает окна в зале и гостиной, ёжится под струями проказливого июньского сквозняка и, включая телевизор, просто чтобы гудел на фоне – давняя привычка, спасибо работе, заставляющей держать ухо востро, – принимается варить кофе. Себе. Эйсли пьёт только зелёный чай… по крайней мере, на завтрак. Тадеуш мельком взглядывает на телеэкран, прислушивается к новостям. В офисе его уже ждёт отчёт о самых важных событиях, произошедших за последние семь часов – секретарша постаралась. Она у него молодец.

Тадеуш смотрит на часы. Пора будить Эйсли, иначе она проспит всё на свете, не только первую пару. Берёт чашку с дымящимся крепким кофе, поднимается наверх, мешая ложкой сахар, и вежливо стучится в комнату Эйсли.

– Доброе утро!

В ответ – ни звука. Тадеуш стучится громче, стараясь не расплескать кофе.

– Доброе утро! Вставай, Эйс!

Раздаётся бурчание сердитого медведя, прервавшего спячку посреди зимы. Эйсли по утрам только так и общается. Тадеуш закатывает глаза, привычно улыбается и открывает дверь, громко предупреждая с порога:

– Подушку не кидай, у меня горячий кофе в руках!

На кровати сидит измятая, недовольная и встрёпанная Эйсли. Кичка из ореховых волос сбилась набок, большие зелёные глаза смотрят раздражённо и с упрёком, рот негодующе поджат; она скрестила ноги, сжимает подушку в нежно-салатовой наволочке с вышитым единорогом. Щурится. Тадеуш ставит чашку на столик и подходит к кровати, миролюбиво треплет Эйсли по косматой голове. Она саркастично хмыкает.

– Тебе пора собираться в университет.

– А ничего, что надо стучаться, а?

– Я звал тебя.

– Ага, вопил под дверью. – Эйсли встаёт, подтягивает розовую майку, которую так и не сняла перед сном (отрубилась в одежде, догадывается Тадеуш), и показывает ему язык. – Не посмотрю в другой раз, что премьер-министр, и… и защекочу.

Тадеуш морщит нос, улыбается.

– Поторопись. Я начну готовить завтрак.

«Поторопись» – это явно не про Эйсли. Она на сорок минут пропадает в ванной, и, когда потерявший терпение и спаливший яичницу (ну отвлёкся на новости, с кем не бывает!) Тадеуш совсем невежливо колотит в дверь, он слышит лишь бешеный грохот воды – Эйсли всегда выкручивает краны на полную – музыку и пение. Эйсли поёт в душе. Постоянно. Сколько он её знает. Тадеуш сдаётся, постояв у ванной и выкричавшись, и идёт на кухню. Кто-то же должен спасти их завтрак. И вот надо же было такому случиться, чтобы именно сегодня домработница взяла выходной…

С завтраком всё идёт из рук вон плохо, так что Тадеуш достаёт из холодильника остатки вчерашнего ужина и наскоро разогревает их. Из ванной наконец-то выходит Эйсли: жемчужные серьги, косички, рваные шорты, топик, туфли-лодочки и тяжёлая вязаная шаль. Тадеуш давно убедился в неспособности Эйсли следовать хоть какому-нибудь единому стилю. Она просто такая, как есть, чуточку сумасшедшая, своевольная, озорная и совершенно неуправляемая. Тадеуш постиг это на собственном опыте. Он пытался было её контролировать, но очень быстро понял, что ничего из этого не выйдет, и смирился. Лучший способ уживаться с Эйсли – приглядывать со стороны и оберегать от совсем уж откровенных глупостей.

– В следующий выходной готовишь ты. – Тадеуш бросает на спинку стула полотенце и уносится переодеваться наверх. Он почти опаздывает! Только этого и не хватало… Носки в тумбочке, рубашка на вешалке… Спешно натягивает брюки и рубашку, накидывает пиджак и замечает, что галстука нигде нет. Но куда же премьер-министр – и без галстука? Тадеуш мечется туда-сюда по спальне, разрывает аккуратно сложенные вещи в ящичках, устраивает настоящий кавардак, но ничего не находит. Минуты утекают, как вода. Нет, он не может прийти без галстука, ни за что! Тадеуш выбегает в коридор, перевешивается через перила и кричит:

– Эйсли, ты не видела мой галстук?

– У тебя их сотня, Тед! Какой из? – доносится с первого этажа.

– Чёрный в красную полоску!

– Широкий или узкий?

– Узкий! – в отчаянии уточняет Тадеуш. Длящееся секунду молчание пронзает сердце насквозь.

– Ах, этот!.. – В повеселевшем голосе Эйсли слышится облегчение. – Так я его на стирку отправила. Вчера.

Тадеушу хочется вцепиться в волосы и завыть. Ну вот почему ему так ужасно не везёт сегодня?

– Эйсли, мы отправляем вещи в прачечную по выходным, а не в середине недели, когда ты уже запомнишь! Четверг, а я без галстука! И что мне делать теперь?

– Ой, да возьми любой другой, – отмахивается Эйсли с преступным легкомыслием.

– Но этот был особенный! Он шёл к пиджаку!

Тадеуш кидается в гардеробную, чтобы подобрать пусть самый плохонький, но галстук и успеть его завязать, когда его догоняет ехидный полушутливый вопрос: «Да кого ты собрался там очаровывать, в своём министерстве?»

В министерстве – никого.

А вот в Серебряном дворце…

Времени на раздумья и завтрак почти не остаётся; Тадеуш наскоро допивает остывший кофе, перекусывает, надеясь плотно пообедать в Доме Советов, и бросает Эйсли, которая листает ленту социальных сетей:

– Я уже вызвал машину, она подъедет через минуту. Пойдём.

Он придерживает дверь, пропуская Эйсли первой в салон, и, усаживаясь следом, называет водителю адрес: «Государственный университет». Каждый житель Метерлинка знает, где он находится. За окнами проносится утренняя оживающая столица; Тадеуш листает газету, которую не успел прочесть за завтраком, и барабанит пальцами по кожаному дипломату. Эйсли чмокает жвачкой, слушая музыку в наушниках. Потом оборачивается и трогает его за руку.

– Тед, меня девочки на тусовку сегодня позвали…

– Как в прошлый раз, да? – осведомляется Тадеуш, пробегая глазами первую полосу.

– Ну что как что, так сразу как в прошлый раз! – ощетинивается Эйсли, чувствуя свою вину. – Ну погуляли, ну… Тед… Те-е-ед… ну отпустишь?

Он вздыхает.

– Отпущу… Прошу об одном: звони. Если уж напиваешься, оставляй мне адрес, откуда можно тебя забрать. И к полуночи чтобы была дома, иначе оставлю без карманных денег на два месяца.

– На один.

Тадеуш знает: Эйсли неисправима.

– На полтора. Идёт?

Машина останавливается не у многоэтажного здания университета, похожего на слоёный торт, а немного подальше, за углом, там, где меньше зевак. Эйсли торопливо распахивает дверь:

– Всё, я пойду, до вечера.

– Куда! – Тадеуш ловит её за сумку, притягивает обратно и ласково щипает за нос. – А поцелуй в щёчку? Давай-давай!

Эйсли с показным раздражением закатывает глаза, но позволяет чмокнуть себя. И убегает. Скрывается в толпе студентов. Тадеуш провожает её взглядом, снова раскрывает газету и произносит:

– В министерство.

В его работе ни один день не похож на другой. Никогда нельзя узнать точно, что случится, с кем придётся говорить, куда ехать; пусть его расторопная секретарша – настоящее золото! – и составляет его расписание на недели вперёд, но кому, как не политику, понимать, что одна-единственная минута может изменить столетие. Сегодня, правда, всё на удивление мирно. Тадеуш невольно ищет подвох. Фауш ди Мульниче, бывший премьер-министр, его наставник и второй отец, часто любил повторять: «Если до обеда небо чистое, после обеда начнётся Четвёртая мировая».

В три пополудни Тадеуш едет на обычную еженедельную встречу с королевой. Третий камердинер у дверей просит немного подождать – Её Величество занята, она примет его через пять минут. Тадеуш кивает и послушно остаётся в коридоре, рассматривать портреты на стенах и любоваться вычищенными рыцарскими доспехами. Он не спрашивает, чем занята королева. Ему незачем знать. Его долг – доверять и служить.

До последнего вздоха.

Тадеуш всё ещё жалеет, что Эйсли отдала его любимый галстук в стирку. Он стоит с папкой под мышкой и посматривает на наручные часы, беззвучно отсчитывая секунды до встречи. Камердинер в кресле рядом клюёт носом. Тадеуш совершенно не понимает, как можно спать, зная, что совсем близко, за стеной, буквально в двух шагах находится она. Королева…

Тишину дворца нарушает топот маленьких ножек. Тадеуш выныривает из раздумий и чувствует на себе серьёзный взгляд голубых глаз. Перед ним стоит Его Высочество наследный принц Эглерта Джоэль – и просто пухлый малыш с пушистой головкой и паровозиком в руке.

– Вы плишли к маме? – строго спрашивает мальчик. Тадеуш не сразу находится с ответом.

– Да, Ваше Вы… да.

– Вы… плимель-министиль?

Тадеуш улыбается, откладывает папку и садится на корточки перед принцем.

– Именно. Меня зовут… Тадеуш. Просто… Тед, если хочешь.

Джоэль хмурится – совсем не по-детски.

– Я знаю, как вас зовут, – заявляет он. – Мы с Лу видели вас по телевизолу.

Тадеуш молчит. Не знает, что можно ответить. Джоэль крепче перехватывает паровозик и внезапно говорит:

– Это вы всегда забилаете нашу маму?

У Тадеуша сдавливает горло. Он кашляет, приоткрывает рот, и ему становится стыдно и страшно.

– Она к вам уходит и иглает, а с нами не иглает. Не забилайте её, пожалуйста. Она сталая и вам не нужна. Она нам нужна.

От необходимости отвечать ошарашенного Тадеуша спасает первый камердинер – он приоткрывает дверь.

– Её Величество ожидает вас, господин Бартон.

Он почти бежит; галстук давит на шею. Он никогда прежде не задумывался о том, что чувствуют и как живут осиротевшие дети королевы после смерти отца и восшествия матери на престол. Полное игрушек, сладостей, нянек и уроков рецанского детство, так похожее на его собственное, казалось ему лучшим из возможных вариантов… при том, что других-то и не было. Сейчас Тадеушу словно содрали кожу с сердца.

– Господин премьер-министр?

Он видит королеву, останавливается, прячет своё смущение в поклоне и вновь возвращается к ней глазами. И забывает всё. Неурядицы сегодняшнего утра, тревогу в офисе, чувство вины после беседы с принцем… Она вознаграждает его сторицей. Прямая узкая юбка бордового цвета, безукоризненно белая рубашка с подвёрнутыми рукавами, тонкая золотая нить на смуглой шее, каштановый водопад, струящийся на расправленные плечи, и решительный взгляд тёмно-карих глаз… в которых светятся тревога и злость.

Кто-то посмел обидеть его королеву.

– Ваше Величество, я…

– Вот. – Она без лишних слов вручает ему газеты. – Свежий послеобеденный выпуск. Почитайте.

Предчувствуя недоброе, Тадеуш бегло просматривает первую же страницу… и мигом понимает всё. Его прошибает холодная ярость.

«Королевский премьер: две головы одной страны».

– Уолриш опять постарался. – Королева кусает губы. – Он сдержал своё слово. Там много интересных рассуждений, вы читайте-читайте…

Тадеуш молча сворачивает газету и стискивает зубы, нервно сжимая потные ладони в кулаки. Довольно. Старый лорд заплатит за каждую лишнюю морщинку на усталом лице напротив.

Никто не может причинять боль его королеве безнаказанно.

========== 3.5 ==========

Астори любит принимать вызовы. Ей знаком этот хищный запах азарта, который будоражит кровь в напряжённых жилах, заставляет собраться, стиснуть зубы, встать и просто идти вперёд, как бы больно ни было. Так она выживала в университете и на работе – и выжила. Шла напролом. Через препятствия – только вперёд. В ней сомневались, она сама сомневалась в себе, но никогда не опускала рук, а значит, точно не опустит сейчас. Если Уолриш объявил ей войну, она будет воевать. До последней капли крови.

Прелюдия окончилась: начинается реальная битва. Уолриш подёргал за нужные ниточки и одержал победу в первом раунде, умело запустив антироялистскую кампанию в прессе – несколько крупных изданий Юга и Севера опубликовали статьи откровенно крамольного содержания, то открыто, то тайно порицающих правящего монарха и буквально призывающих народ к бунту. Астори остаётся лишь яростно кусать перчатки. Она не может привлечь редакторов к ответственности: в Эглерте свято чтят свободу печати, а доказательства слишком размытые, и расплывчатые формулировки статей ушлые адвокаты могут трактовать как угодно. Да и потом… это скандал, и явно не в её пользу. Она в тупике.

Тадеуш тоже нервничает. Он через знакомых задействовал своих людей и заполучил в союзники ряд уважаемых столичных журналов, в том числе такого гиганта, как «Глашатай», проводящего официальный курс правительства. И всё же это слишком незначительная победа. Зёрна сомнений, усиленно высаживаемые шайкой Уолриша эти два с лишним года, дают плоды.