Текст книги "Химера (СИ)"

Автор книги: Lieber spitz

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

О, она умела быть разной!

Пробуя новую и более желанную ипостась, как пробуют кончиком языка неизвестные специи, Одри примеряла все грани женственности на себя, становясь то робкой, то напористой; то глупой “блондиночкой”, то умной чернявой стервой.

Но роль, навязанная Стайлзу обстоятельствами, отцом, обществом, да самой жизнью, удавалась ему лучше всего. Скрывая ото всех свою истинную натуру, на людях он чаще всего был юным неоформившимся даже в свои восемнадцать-двадцать андрогином с улыбчивым ртом и немного грустными глазами. На свой возраст совершенно не тянул и казался неопытным испуганным девственником, болеющим непонятно каким недугом.

Мальчишеский образ всегда разбавляла какая-нибудь женственная деталь, без которых Стайлз существовать не мог; он в обязательном порядке красил свои и так длинные ресницы, он обязательно носил женское белье, он брился начисто, освобождая себя от лишней брутальности, хотя и знал, что целенький его, пышущий здоровьем яичник, снабжая организм женскими гормонами, и так не позволяет телу как следует оволоситься.

Дерек принимал даже такого, не переодетого Стайлза, да и всю свою жизнь, связанную с этим мальчиком, он принимал с покорностью.

Он, в отличие от отца, был тем, кто прощал Одри всё и даже умелое манипулирование им самим, но вряд ли хотел думать об очевидном – что время пройдет и необходимость в нем, возможно, исчезнет. В его связях, в нужных знакомствах, в поддержке...

Он, даже получив доказательства её любви и преданности, интуитивно примерял к их истории самый плохой финал, о котором говорить с Одри не имел никакого права. Он не имел права требовать клятв и обещаний лишь только потому, что был ее опорой в самом начале, когда они вступали на этот долгий путь. Он понимал – она умна и очень взыскательна. Она – прекрасный в оболочке мужчины бес, которому он поклоняется и которого жаждет. Появления которого ждет, чтобы самому исчезнуть, растворившись в другом человеке, в любимой женщине, уже навсегда.

Какие выдержки из всей этой сумбурной гормональной саги мог бы он поведать Питеру, Дерек не знал. Каждая деталь была слишком интимной. Но дядя его, получивший на руки толстую папку с анализами и диагнозами Стайлза Стилински, вскоре заявился к нему за разъяснениями и, прооравшись (Гермафродит??? Это что, шутка, да?) битый час уже сидел в его кабинете, выспрашивая подробности.

Пришлось сильно вкратце рассказать историю знакомства, предоставив Питеру, ознакомленного лишь с сухими фактами по заболеванию, некую эмоциональную составляющую, которая всегда важна, если не первостепенна, в психиатрии.

Питер услуги не оценил.

– Ты мне солгал! Там, в ресторане, – припомнил он с брезгливостью снова. – Вы оба мне наврали!!!

– И в чем я наврал тебе, прости господи? – едко, язвительно, откровенно зло спросил Дерек старшего Хейла.

– В диагнозе!!! – гневно обличил его Питер. – Ты, кажется, собирался мне всё рассказать. Ты рассказал. Утаив чуть ли не половину! Трансгендерность и гермафродитизм разные вещи! Тебе ли не знать, насколько это различие огромно!!!

– Угу, – скучно бросил Дерек и жестом показал – продолжай. Давай, объясняй мне тут, какое враньё в диагнозе сложного пациента ты обнаружил еще, умник.

Питер немного успокоился – биться на чужой территории было откровенно сложно.

– Почему не сказал о наличии яичника? – спросил сердито, предпочитая не думать о том, что сам – дурак, подсказок было навалом.

– Думал, тебе и первого диагноза хватит, – честно признался Дерек, – ну, для того, чтобы перестать добиваться непонятно чего от больного несчастного человека.

– Мне не хватило, представь. И, насколько я понял, прочитав анамнез, – совершенно справедливо заметил Питер, – первым диагнозом должен считаться как раз гермафродитизм, а не трансгендерность.

– Неважно, – отмахнулся младший Хейл. – Какие еще профессиональные замечания будут у столичного хирурга к заключению психолога высшей категории? Может, столичный хирург пожелает высказать особо ценное наблюдение, которое поразит всех психиатров мира и выведет дисциплину на новый уровень? М? Питер?

Такой язвой Питер Дерека никогда не знал. Он и представить его не мог таким колючим! Но в тон отвечать не стал – силёнок бы не хватило тягаться.

– Ну, я понимаю, конечно, что профиль не мой и... слишком много специфики, мне непонятной, – признал он и все же настойчиво продолжил, – но есть же нюансы совсем... странные!

– Ну что еще, какие нюансы, – с ленцой протянул недовольный Дерек.

– Тогда в ресторане ты сказал, что Стайлз... Одри, не знаю, как его назвать... Что он – трансгендер. Но это даже не диагноз, а... сопутствующий момент? И как мне кажется, его острая, ядерная форма, указанная в анамнезе, она не совсем... Как там написал психолог... В общем, в его заключении есть несоответствующие действительности детали.

– Какие, например? – сердито поинтересовался Дерек.

– Да вот, – ткнул Питер пальцем в бумаги, – сама формулировка... даже не так, сама возможность сочетания этих диагнозов какая-то нелепая, на мой взгляд. Как может человек, изначально обладая двуполостью, считаться трансгендером? Я с этого момента разжую тебе по-профански, хорошо?

Дерек кивнул без особого интереса, а Питер продолжил:

– Истинный гермафродит по факту является человеком двуполым. Имеется лишний набор органов. Уже в наличии. И есть... есть право человека выбирать, кем ему быть. Зачем настолько усложнять и подтверждать сложными тестами транссексуальность? Кому это было нужно?

– Гермафродитизм с половыми органами одного пола и гонадой противоположного пола, что мы наблюдаем у Стайлза, прекрасно способствуют проявлениям транссексуализма, особенно в подростковом возрасте, – пожав плечами, объяснил Дерек. – А лечебная тактика определяется как раз психосексуальной ориентацией больных и заключается в хирургическом удалении гонад противоположного гендера.

– Но я не понимаю... не вижу в бумагах, что психосексуальная эта ориентация была бы у Стайлза отличной от паспортной, – все так же недоумевающе произнес Питер. – Это незадокументированное желание феминизации, оно откуда вообще взялось?

Дерек изумленно на него посмотрел – “А что там было документировать, ты лично видел Стайлза в платье, и видел, как оно ему идёт...” – и протянул руку к бумагам.

– Дай.

С минуту ворошил распотрошенную Питером кипу и вскоре уже протягивал ему кучку листов, скрепленных между собой степлером.

Питер схватил их, долго просматривал, читал...

– Не понимаю, как ты пропустил, – с усмешкой произнес Дерек, – такие важные документы. Признайся, на самом деле тебе бы хотелось, чтобы их не было? Этого утвержденного психологом диагноза “Трансгендерность”? Я прав?

– О чем ты? – поднял на него глаза Питер.

– О том, – отчетливо проговорил Дерек, – что ты наверно ужасно хотел найти какую-нибудь порочащую меня бумажку. Или отсутствие её. Наверно, ты хотел увидеть в этой ситуации то, чего там нет и никогда не было, и предъявить мне это. Наверно, ты до сих пор думаешь, что я вселенское зло, а Стайлз – принцесса Лея.

– Да вовсе нет, – без особой уверенности пробормотал Питер, уже не обращая внимания на саркастичные высказывания.

– Вот и не надо, Питер, – оборвал его Дерек раздраженно, – не надо лезть. Вернись уже в хирургию, прошу тебя. Сейчас ты плаваешь в чужих враждебных водах, говоря иносказательно. И, глядя на твои смешные потуги, я бы сказал, что ты действительно... плаваешь. Как нерадивый студент на экзамене, который не знает ответ.

Дерек допустил невежливый смешок, но сразу стал серьезным:

– Твои познания в области психиатрии и психологии настолько зачаточны, что объяснять тебе глубинные тонкости процессов, которые влияют на данную человеческую девиацию, не имеет смысла. Ты попросил меня предъявить тебе факты, свидетельствующие о наличие у пациента Стайлза Стилински конкретных отклонений. Я предоставил тебе их. Читать полный курс по данной специализации не собираюсь – времени нет. И хватит подозревать меня в некомпетентности, диагноз ставил не только я, но и еще четыре, не побоюсь сказать этого слова – светила психиатрии.

– Я просто поинтересовался некоторыми нестыковка... – как-то совсем уж робко начал Питер, но Дерек оборвал его снова, посмотрев откровенно гневно.

– Питер.

Тот замахал на него руками:

– Ладно, ладно. Я полный в психиатрии профан, – согласился беззлобно он, – но объясни мне хотя бы необходимый минимум, чтобы не чувствовать себя идиотом. Вот два сочетанных диагноза, один из которых железно подтвержден УЗИ-исследованием. Я ясно вижу на снимке идеальной формы овал, похожий на женский яичник. Я вижу результаты пункции, и она также убеждает меня в том, что мальчик Стайлз внутри – здоровая девочка. О том же говорят и его гормоны. Так... что там у нас дальше... Аллели... Что? Развернутый анализ крови на ДНК? Зачем? Я это пропустил, кажется, тоже...

– Питер, определись, пожалуйста, какой из вопросов тебя интересует, – поторопил его Дерек. – Конкретнее можешь?

– Да, да, сейчас, – согласно покивал Питер, пытаясь побыстрее сформулировать фразу, чтобы не потерять мысль. – Миниатюрное строение его мужских генита...

Он прервал себя и опасливо взглянул на Дерека, но тот даже не поморщился. Слушал хмуро, но сосредоточенно.

– Извини, Дер, если задеваю твои чувства, – неожиданно смущенно произнес Питер, прекрасно понимая, что обсуждение пениса его девушки племяннику не очень-то приятно.

Но Дерек, сцепив руки в замок на груди, ответил сдержанно и холодно:

– Я разговариваю с тобой, как врач. Поверь мне, дядя, за все эти годы я нарастил себе достаточно непробиваемую броню, чтобы не падать в обморок об упоминания причинных мест Одри. А то, что их видел ты – это моя ошибка. Недоглядел, расслабился. Ослабил контроль.

– Ну ладно, доктор Хейл, – кивнул Питер, – тогда я продолжу.

Питер поковырялся в анализах и начал рассуждать снова.

– Миниатюрность, да. В общем, я полностью согласен с андрологом и гинекологом, доказавшими наличие у Стайлза редко встречающегося формы гермафродитизма. Другое дело – трансгендерность. Тем более в той самой форме, о которой говорил ты. Я не могу найти в бумагах опровержения поставленному диагнозу, не могу сопоставить...

– Вот когда сможешь, Питер, – резко перебил его Дерек, – тогда поговорим. А сейчас позволь разъяснить тебе кое-что. Во-первых, называя интерсексуализм Одри гермафродитизмом, ты употребляешь устаревший термин. Значит и информация, которой ты обладаешь, ошибочна. Это многогранный феномен, который должен рассматриваться индивидуально в каждом случае его проявления. Рассматриваться прежде всего на генетически глубинном уровне, и только потом, совместив результаты этих наблюдений и лабораторных исследований, можно давать какой-то прогноз. В том числе, и подозревать о наличии симптомов транссексуальности и делать предположения о моделях поведения пациента.

Питер задумчиво слушал. Он чувствовал хорошо замаскированную неопределённость, которая была в словах Дерека. Он чувствовал в его же словах намёк на правду, которую от него в очередной раз скрывали.

Он чувствовал многое, а может быть – ничего.

Быть может, он действительно хотел, как герой из космической эпопеи, спасти пресловутую принцессу Лею с её дурацкой прической от вселенского зла, просто потому, что принцесса эта оказалась милым, очень милым да всё ускользающим из рук мальчиком...

– Ядерная форма не позволяет трансгендеру выбирать, кем ему быть, – зачем-то процитировал он заученную из учебника фразу, уже понимая, что диалога не получается. Не может он его на профессиональном уровне поддерживать. И все-таки продолжил мысль: – Но Стайлза не очень-то тяготило быть мальчиком, я видел же, и это...

– И это, – откликнулся Дерек сердито, – совершенно уникальный случай, что и пытаюсь тебе доказать. Знаешь, меня всегда удивляло в ней то, что будучи неправильным ребенком, как это принято называть в обществе; ребенком, которого изначально воспитывали как мальчика просто потому, что у нее имелся недоразвитый пенис, она не сломалась и не ушла в себя. Отец, как я и предполагал, наблюдал неясные симптомы примерно с пяти лет. Но стоило природе проявить себя чуть сильнее, имею в виду тот самый момент расцвета гормонов, как Стайлз совершенно осознанно превратился в Одри. Ее органы, к сожалению, развивались настолько синхронно, что выбрать лидера было слишком трудно, обычно это делают в раннем детстве – еще до возникновения подростковых проблем. Хирурги решают, какой набор – женский или мужской более жизнеспособен, и оставляют тот, по которому после и определяется пол. Но Одри воспитывалась мальчишкой, потому что член был, а вагины – не было; ей не повезло иметь женские наружные половые органы наравне с мужскими, хотя к моменту обнаружения проблем она уже знала, кем хочет стать. Нам пришлось добиться решения о смене пола, и слава богу, что диагноз “трансгендерность” удалось выявить – это облегчило задачу. С таким диагнозом не возникает проблем, с таким диагнозом оперируют без вопросов. И то, что она неправильно по твоему мнению все еще иногда выглядит, как мальчишка, говорит лишь о том, насколько сильная воля у этой девочки. Ей хватает смелости быть собой и хватает терпения оставаться мужчиной, потакая непоколебимому отцу и зашоренному обществу. И применять к ней общие симптомы ядерной формы трансгендерности считаю просто унизительным. И непрофессиональным.

Речь была пламенной. Речь не доктора, но влюбленного мужчины. Каким бы циником Питер не был, но даже он не мог не почувствовать это.

Хорошая была речь. Достойная уважения. Напрочь отвлекающая внимание от факта признания в том, что операции Дерек “добился”, как и диагноза “трансгендерность”.

Зачем, скажите, добиваться того, что уже есть?

– Ты почему семье не сказал? – неожиданно мягко спросил Питер Дерека вместо новых попыток разоблачения плохого героя. – Почему с мальчишкой не познакомил? Талия бы поняла и приняла вас. Лора, насколько я понимаю, была бы не против. И мелкая заноза тоже... Тебя бы поддержали все, включая меня.

– Ну, ты меня уже поддержал, дядя, – иронично хмыкнул Дерек, намекая на глубокое вмешательство в личную жизнь, и отвернулся, никак не объясняя не так уж необходимой таинственности, что окутала его странные отношения непроницаемой броней, не пропуская туда ни единого человека.

Питер на упрек только развел руками. Он не особо был виноват. Он просто проходил мимо. И судя по тому, что на его звонки Стайлз так и не соизволил ответить даже после театрального своего выхода в ресторане, красавчик Питер Хейл, проходя мимо, своим вмешательством мало что нарушил в его генетически покалеченной вселенной.

– И на какое число назначено ему собеседование в центре? – спросил он Дерека немного грустно, имея в виду те самые пригласительные бумаги, которые давали мальчишке возможность всё в своей жизни переменить.

– У нас стоит открытая дата. Но скоро Одри исполнится двадцать один и, думаю, она не будет медлить. Если, конечно, кто-то сторонний не начнет ее в своих интересах дезориентировать. Теперь ты понимаешь, что делал именно это? И как мог навредить?

Питер пожал плечами:

– Да нет же, Дерек, – произнес задумчиво. – Мне кажется, я только лишь помог. Помог распробовать альтернативу. И мне казалось, что где-то в глубине своего тела у Стайлза произошел отклик. Он сам сказал. Ему... понравилось. Когда я трогал...

– Ну все, прекрати! – брезгливо перебил его Дерек, немного нелогично превращаясь снова в ревнующего собственника, который только что изображал из себя холодноватого доктора с железными нервами. – Тебе деликатно не стали тыкать в лицо плохим сексом. Тебя очень вежливо, пусть и иносказательно, поблагодарили. Тебе сказали уезжать. Два раза и два разных человека. Но ты...

Тут Дерек непонимающе развел руками и искренне изобразил удивление, прервав себя же.

– Я положительно не понимаю, что еще тебя может здесь держать! – сказал Питеру. – Профессиональный интерес? Вряд ли. Мальчик не “твой”. Глупое соперничество? Это и есть глупо, и даже зная тебя, какой ты бываешь невыносимый, я не поверю, что будешь так грязно играть, деля со мной партнера. Что еще остаётся, чтобы считаться причиной задерживаться здесь? А? Питер?

“Любовь?” – заскреблось вопросительно где-то внутри, и Питер вздрогнул.

Он просто не мог этого выговорить.

Подумал рационально – ну вот куда ему, обыкновенному хирургу, до тонкостей высоких сфер? До эфемерности психиатрических материй? Куда? Ему бы скальпелем махать, ему бы в органах ковыряться. Ему на двадцать один грамм, что весит душа, которой положено быть влюбленной, вообще насрать.

– Ты веришь, что мальчишка будет счастлив, когда сменит пол? – спросил только, зачем-то затребовав от племянника гарантию на прекрасное будущее Стайлза Стилински, который в принципе, был ему никто, разве что очень хорошо и проникновенно умел писать романтические письма.

– Мы, Питер, – поправил его Дерек. – Я верю, что не только он будет счастлив, что счастливы будем мы. Это разные вещи.

Ну да, ну да, думал Питер уже в самолете, два счастья конечно же лучше, чем одно. Два счастья – это сила.

И только сейчас вспоминал о самом главном вопросе, который так Дереку и не задал.

... – А что сказал сам Стайлз, когда на УЗИ увидел... Когда узнал, что гермафро... Что? Громче? Я не могу громче, я должен через минуту отключить телефон... Да, да, шумят двигатели, скоро взлетаем... Так что он сказал? Дерек? Когда ты показал ему яичник? Он же до этого момента не знал, что с ним не так? Как ничего? Не сказал? Ничего? А, ничего такого...

Это бы странный, скупой, неразвернутый ответ. Питер им совершенно не удовлетворился. Но разговаривать больше не мог – они взлетали. А когда приземлились – уже не захотел. Расхотелось.

Уставший от заумной психиатрической карусели, он как никогда почувствовал приближенное к понятию счастья удовлетворение, которого так не хватало ему в последнее время. Как только оказался в своей пустой квартире, дома, в Нью-Йорке, то сразу понял – он доволен, что, наконец, один. Что вовсе на мальчишку не обижается. Не обижается и на Дерека, да и на них обоих, таких странных со своей странной любовью. И самое лучшее, что может сделать сейчас – смириться с ролью второстепенного персонажа, простого прохожего, который, не испортив этим сюжет, может запросто, не прощаясь, уйти со сцены, затерявшись в массовке.

Комментарий к Глава 9 П.С. Вы дошли до конца этой главы – это здорово. Я понимаю – вышло заумно. И если остались непонятные моменты, спрашивайте. Если интересно, конечно...

====== Глава 10 ======

Легко победить врага, если знаешь – кто он. Питер не понимал, почему благодатное одиночество и возвращение к привычной нью-йоркской жизни не приносят умиротворения. Успел он прооперировать с десяток пациентов, но одного, того самого, до кого руки не дошли или же, как часто бывает, перехватил его более удачливый коллега, почуяв сенсационный диагноз, вот его-то, так странно болеющего чем-то странным, Питер почему-то все никак не мог забыть.

Была ли тоска эта романтического толка? По-хирургически мысля – да, но по-человечески – вряд ли.

Он помнил еще, как сильно стучало сердце, когда он трахал мальчишку. Он помнил, и, к сожалению – более отчетливо, как взяв в руки всё объясняющие и одновременно всё запутавшие анализы и заключения специалистов, испытал острое чувство зависти. Профессиональной. Хотелось, бросив изображать влюбленного, вновь стать хирургом и, потирая руки в предвкушении, сказать: “Ну-ка, ну-ка, и что тут у нас?”.

Но Питер конечно же понимал, что не у “нас” – у Дерека. Мальчишка, как пациент, ему не принадлежит, да и близких отношений у них не сложилось.

Питер старался думать, что руки Дерека – это хорошие руки. А вот его собственные никуда не годились. Они, растеряв своё мастерство, кое-как вскрыв проблему мальчишки да хорошенько поковырявшись в ней по локоть, так и не смогли помочь. Да что там! Питер, непростительно рано сдавшись, даже не удосужился зашить “рану”!

Это все Дерек, проклятый ревнивец. А как мастерски делал вид, изображая бесстрастного психиатра! Кинул, как кость, историю болезни, что б Питер отвязался; рассказал небылиц, а после – прогнал. Точнее, вежливо, под локоток проводил до аэропорта, взяв обещание не мешать, не путать Одри, не искать с ней встреч...

Питер пообещал. Уж слишком не по себе становилось, как самоуверенно племянник использует женское имя, женское же местоимение по отношению к мальчишке, и сам откровенно пугался – на кой ему такая принцесса, давным-давно обещанная другому?

На кой ему какая-то переделанная из мальчишки девчонка? С отрезанным малюсеньким пенисом, который Питер когда-то трогал, и которого ему ни за что теперь не забыть, потому что и запомнился он своей исключительно непривлекательной миниатюрностью?

Есть проблема – реши проблему, говорил себе он, как только понял, что не отпускает его недосказанность, извечно сопровождающая того, кто оказался третьей стороной треугольника, ненужной и слабой. Осознавать себя таким беспомощным было гадко и непривычно. Теперь уж доставалось Стайлзу. Дурак легковерный, говорил себе Питер, купился на запах протухшей, просроченной невинности; на робость и показное смущение; на детский восторг, на весь этот насквозь лживый театр, что устроил ему мальчишка, побоясь признаваться в диагнозе!

Стервец.

Стерва.

Какая разница!

Питер был сам виноват. Особенно в том, что глупо позволил себя уговорить уехать.

И дело было не в том, что ему отказали. А в том, что что-то было не так.

Тягаться с Дереком в психиатрии было делом пропащим изначально, но Питер упрямо стал пробовать – нашел литературу, специалистов, какие-то онлайн-курсы прослушал, в сети пообщался с людьми, прошедшими полный транспереход. Понял разницу между многими, похожими друг на друга терминами, почитал истории, посовещался с пластическими хирургами и даже посмотрел какой-то жутко трагичный фильм, только тогда осознав, что люди от этих операций иногда умирают.

Они умирают и от меньшего вмешательства в свое тело. От перитонита, например.

Но гной, что разливается внутри брюшины, он зло, его необходимо извлекать. А то, что извлекать из Стайлза-мальчика Стайлза-девочку необходимо, Питер уже сомневался.

Он никак не мог обосновать свои сомнения. Они просто были. Жили внутри него, мешая сосредотачиваться, мешая отдыхать и наслаждаться. На операциях он стал орать, в постели – а любовники сменялись чересчур, пожалуй, часто – был груб с партнером.

В глазах пестрели строчки анализов мальчишки – у Питера была фотографическая память.

В глазах стоял он сам – слишком красивый для истинного гермафродита, а Питер пересмотрел множество фотографий, уверившись в том, что все эти люди, с одним и тем же диагнозом, они немного странны и где-то омерзительны.

Личная аномалия Стайлза удачно не оставила изъянов во внешности. Он был ... совершенством. Был мужчиной. Был женщиной. Был маленьким двуполым божком, прячущим свою силу под кожей, в венах, в которых текла особая кровь, насыщенная концентрированными гормонами.

Питер пытался читать больше анамнезов, чтобы понять. В памяти всплывали целые абзацы выдержек из заключений психологов, эндокринологов и психиатров. Но все это не помогало. Когда не знаешь пациента лично, сухие факты из толстой истории болезни кажутся единственно достоверной информацией, которой веришь и не сомневаешься в ней. Но Питер Стайлза знал, и даже слишком хорошо для того, чтобы не отвлекаться на детали. Перевешивало это – личное, ненужное, мешающее тому, чтобы трезво оценить симптомы. Химические показатели орали об одном, но Питер уже не хотел им верить. Но если не знаешь с чем ты борешься, лучше не начинать. Питер чуял, что враг есть, только не знал – кто он.

Любил Стайлза? Да нет... Нет.

Просто отчаянно не хотел верить, что тот смешливый, немного зажатый, накрашенный мальчишка, намертво засевший в его памяти, зачем-то ляжет на хирургический стол, и не дай бог решит там сдохнуть. Под чьим-то чужим, безымянным скальпелем.

Долгих четыре месяца Питер держал обещание и не мешал. Даже когда пришло ему однажды электронное письмо со знакомого адреса всего из нескольких слов.

“Привет. Как ты?”

Он даже не озаботился набрать простенький ответ на вежливые вопросы. Быстро оделся, пошел в гей-бар, нашел мальчишку побрюнетистей и долго – всю ночь – валял его по простыням.

Через неделю, открывая дверь на звонок, с досадой думал о том, что кажется, приглашал того безымянного мальчика к себе на кофе – “Заходи как-нибудь”.

Но на пороге, одетый в белую просторную футболку и черные джинсы, стоял Стайлз.

В раскрытую дверь пахнуло поздней весной, которая в Нью-Йорке пахнет горячей пылью, и Питер понял: всё, что он обещал Дереку – пыль. Вот эта самая – теплая, асфальтовая, оседающая на коже в конце рабочего дня тонкой, серо-коричневой пудрой. Проводишь немного влажной от пота рукой по усталому лицу, стирая ее, и становится легче. И, избавляясь от нее окончательно, идешь в душ, подставляя несвежее тело горячим струям воды, смывая историю, которую прожил за день, и готовясь к совершенно новой. Настоящей.

В эту минуту Питер как никогда понял, насколько коварны замыслы вселенной, заставившей его думать, что он в окончившейся истории никто. Прохожий, бредущий мимо. А оказалось – нет. Он тот, кто растоптав элегантной туфлей проклятое насекомое, в секунду уничтожил порядок существующего мира, тем самым создав мир другой.

“Как ты здесь, что ты, откуда, мальчик, мальчик... И почему ты – мальчик?” – все бормотал, по-глупому стоя в дверях, загораживая вход в квартиру, пускай неосознанно, но боясь вот этого – слишком горячего, что всколыхнулось внутри, сметая и неопределённость, и зависть, и обиду на парочку эту странную, теперь-то точно разделённую хотя бы расстоянием, на которое позволил себе Стайлз удалиться от своего сторожевого пса.

Он выглядел сейчас настоящим мальчишкой внешне, вдруг удалив из облика все женское до мельчайшей детали. Может, не захотел эпатажничать, шокировать попутчиков в дороге, а может... может...

Питер дернул мальчишку на себя, потащил его вглубь квартиры.

Коридор был длинный, Питер злился. Радовался лишь тому, что мальчик Стайлз теперь не очень-то сопротивляется. Руками тискает ему накинутую на голое тело рубашку, косит вишней глаза ниже, на мягкие домашние брюки, ясно и беззастенчиво обрисовывающие полувставший член. На ноги босые и, господи, дурачок, все старается не наступить своими припорошенными городской пылью кроссовками ему на эти голые ступни.

– В гостиной есть диван, спальня – дальше. Куда? – невразумительно спрашивал Питер и наконец нелогично касался губами губ мальчишки, не давая ему возможности ответить.

Стайлз мычал в рот и жмурился – все равно ему было.

Питер менял траекторию и аккуратно вальсировал с ним к низкой софе у панорамного окна – если должно случится у них сейчас то самое, без недомолвок взаимное, то пусть случится красиво, с видом на огни соединившего их Нью-Йорка.

Стайлз скользнул к Питеру на колени, и две минуты они сосредоточенно целовались, сидя на узкой софе.

Комната погружалась в сумерки, и Питер через минуту уже проклинал свою современную электрику, которая, реагируя на темень, автоматически зажгла мощную наверху люстру, осыпав их ярчайшими бликами света.

Но Стайлза яркий свет не напугал. Он не планировал прятаться. Был не накрашен. Под глазами залегли тени естественного порядка. В ушах зияли маленькие проколы, там, где прежде играли бриллиантовыми гранями изящные пусеты, и Питер, осторожно касаясь, проверил и наличие ненужного белья под одеждой, так и не найдя под простой мужской футболкой никаких кружев. Рука свободно гуляющая вдоль позвоночника, скользнула за ремень джинсов и тоже не нашла там ничего – лишь плотный хлопок белых боксеров.

Стайлз был другим и тем же самым.

Стайлз был естественной выделки мальчиком. Который ерзал сейчас у Питера на коленях, опасливо и робко прикасаясь к его бедру одной своей рукой, другую держа у своего паха.

– Ты хочешь? – спросил без прелюдий Питер, стараясь вложить в свой вопрос другие вопросы – ты не боишься? Ты уверен? Ты точно согласен на полноценный анальный секс? Ты понимаешь, что буду я брать тебя мальчиком? Трахать, как мужчина мужчину?

Питер пытался не сорваться в глубокомысленные разговоры-допросы, включающие в себя упоминания о небезызвестных им обоим диагнозах. Он ясно давал понять, что будет у них нарочито голый гомосексуальный акт, в котором и поцелуя для начала было бы достаточно, и что-то он даже немного затянулся.

Стайлз послушно кивнул на вопрос и справедливо задал ответный.

– А ты?

Что ж, Питер мог не отвечать. Стайлз, осмелев, прижал свою узкую ладонь к красиво выпирающему бугру между его ног, погладил пальцами. Забавно улыбнулся: эрекция у Питера была устойчивой.

Хейл ловко повалил мальчишку на софу, оказавшись сверху. Вбил колено ему между ног, чуть надавил на промежность, задрал до шеи футболку, забывшись.

Холмики небольших грудей расплылись по туловищу, как-то сразу в таком положении растеряв объем, но соски... соски стояли, были припухшими больше обычного. И все же Стайлз казался плоским, Стайлз казался мальчиком и у этого мальчика стояло.

Не церемонясь – не извиняться же за то, что ты такой до автоматизма не романтичный, чёрт, даже с гермафродитами – Питер выпутал Стайлза из джинсов с бельем, оставив футболку и, раздеваясь сам – чуть медленнее, чуть вальяжней, покрасоваться же никто не запрещал – почувствовал себя потерявшим память счастливцем, воспоминания которого оборвались в тот самый миг, как только шестимесячной давности Стайлз покинул неприметный отель, в котором они переспали впервые. Последующие события как будто исчезли, растворились, превратившись в дурной сон – признания Дерека, признания Стайлза, дурацкий вечер втроем и ужасная правда, подтвержденная сухими выдержками анализов из истории болезни...

Сейчас всё вернулось обратно, соединившись для Питера в непрерывный поток альтернативных событий – они со Стайлзом, вычеркнув из истории перерыв на полгода, просто продолжили заниматься сексом, который тогда, в первый раз, немного не удался.

– ...все вспоминал тебя, твою маленькую дырку с нежными морщинками, как пахло у тебя между ног... сладко... мальчиком, моим мальчиком... и как сосал мне, тоже вспоминал... дрочил на тебя, на твой рот, на твою задницу, и ненавидел, ненавидел, ненавидел...

Стайлз удивленно вслушивался, краснел от одних слов и не понимал слова другие, кого там Питер ненавидел, например, но перевернутый на живот, рывком поставленный на четвереньки, все никак не мог полноценно повернуть голову, чтобы посмотреть на Хейла, задавая безмолвный вопрос.