Текст книги "Химера (СИ)"

Автор книги: Lieber spitz

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

– Джон вовремя опомнился, – объяснил ему Дерек. – Конечно же, он тоже отказался от своего ужасного плана. Звонил мне, извинялся. Спасал нашу дружбу, просил не бросать мальчишку, не прекращать лечения...

– Вот тут-то тебе и надо было проявить твердость еще раз, – прямо сказал Питер. – И отказаться.

– А я не отказался, – кивнул Дерек, равнодушно принимая обвинения. – Чтобы на очередном приёме понять, как были мы с шерифом глупы, изобретая формулы счастья для его сына. Стайлз сделал это за нас. Чудовищная идея витала в воздухе и была в его случае настолько логичной, что он не замедлил ею проникнуться. С моей стопроцентной гетеросексуальностью ему было сложно сделать надуманную связь между нами реальной, потому что он понимал – я не гей. Меня он изменить не мог, он был не дурак и понимал – ориентацию не меняют так запросто. Поэтому принял решение поменять саму реальность. Пока мы с Джоном спорили об этике, я упустил момент, когда эта больная идея, прочно осев в голове Стайлза, превратилась в глобальную цель. И понял, насколько весь этот ужас неизбежен, когда шериф, заметив перемены в сыне, пришел ко мне и сказал “спасибо”.

Дерек болезненным взглядом посмотрел на дядю, вспоминая тот жуткий момент безысходности, который всё между ними изменил.

– Ты понимаешь? Или нет? – спросил он у молчащего Питера. – В тот день Джон позвонил мне, чтобы по-бла-го-да-рить!!! Он думал – это я воплотил его план в жизнь, может, сдавшись своей похоти, а может проникшись тягой к сложному психиатрическому эксперименту!!! Стайлз, возвращенный в семью, возвращенный в терапию, как примерный сын посвятил его в идею о смене пола, ничуть не пощадив такой новостью. У них всегда были хорошие отношения в светлые времена. И Джону показалось, что они наконец наступили снова! Смешно, правда? Радоваться тому, что твой родной мальчишка, сын, в один прекрасный день решит поменять пол и станет дочерью! Я пробовал его разубедить; пытался разъяснить, что даже самый талантливый психолог не смог бы за такое короткое время внушить эту грандиозную идею пациенту! Что Стайлз надумал её себе сам!

Дерек зажмурился, вспоминая.

– Но у меня ничего не вышло, – с сожалением подвел он итог. – Мы сильно с Джоном поссорились. Он не хотел мне верить, а мне никак не удавалось доказать обратного. Я был в его глазах героем, который смог. Который преступил врачебный кодекс и исполнил просьбу отчаявшегося родителя. И хуже всего, у Джона не осталось сомнений в том, что мы уже переспали, просто потому, что задуманная им терапия включала в себя обязательный секс; он был попросту неизбежен между нами, не знаю, конечно, как именно шериф себе это представлял. И я уже не мог ничего поделать.

– Ты мог уехать из города, – резко сказал Питер.

– И бросить несколько психиатрических пациентов, которых я вел на тот момент, и еще около пятидесяти мужчин и женщин, нуждающихся в урологической помощи.

– Это отговорки, – еще резче заметил Питер. – Дерек, ты же сам должен понимать. Этика жестко диктует в твоём случае передать пациента другому врачу и оборвать все контакты.

– Оборвать? Контакты? – рассмеялся Дерек. – Питер, ты забыл наверно, как это – жить в маленьком городке. Здесь контакты так просто не оборвёшь. И знаешь, это у вас там в Нью-Йорке... “контакты”.

Он покачал головой и усмехнулся, пошутив:

– У нас в Бикон-Хиллс – все милые соседи, которые угощают друг друга по праздникам пирогами. И оставляют друг другу детей для присмотра. Соседский кодекс, что б ты знал, нарушить здесь страшнее, чем клятву Гиппократа.

– Ты говоришь ерунду, – оборвал его Питер. – Синдром соседского мальчишки, кодекс... Ты просто не захотел.

– Возможно, ты прав, – послушно согласился Дерек. – Возможно, что-то меня удержало и я не захотел. Не смог его бросить такого – влюбленного и запутавшегося. А возможно, это была всего лишь моя гордыня.

– Ага, – саркастично заметил Питер, – неземное сияние красного диплома, ослепившее тебя окончательно! Наверное, именно его свет помог тебе образумить гулящего мальчишку! Скажи, как это произошло между вами? Как ты вернул его к себе в кабинет?

– Просто.

Дерек ответил как можно кратко, совсем не обращая внимания на обидный сарказм. Он не хотел рассказывать подробности, здесь он тоже ошибся: не выдержав, силком выловил поганца в шумном центральном районе, успев сделать это до полицейского патруля. Зачем-то затащил в подворотню, где грубо, не церемонясь стер с сияющего лица мальчишки слой косметики, пальцами размазав ее по коже еще сильней, поэтому дотирать пришлось собственной слюной и, словно ревнующий собственник, прошипел ему в ухо:

– Выглядишь, как дешевая давалка. Еще раз увижу в таком виде на улице – убью.

Потом приподнял за подбородок вверх его лицо, стараясь не смотреть на выставленные напоказ груди, и предупредил еще жестче:

– Завтра жду тебя на осмотр. Вечером, в то же время. Не придешь – лечение будет закончено и ты больше никогда меня не увидишь. И даже не вздумай продолжать свой террор – я тебе не Лидия. Ясно? Отец же переживает...

Стайлз, ошарашенный проявлением внимания, только радостно кивнул, соглашаясь на все условия. А Дерек подумал, что терапия его слишком стала похожа на обыкновенные разборки влюбленной парочки. Гомосексуальной.

Умным противникам не нужны триумфальные шествия и показательные выбрасывания белого флага. Стайлз прекрасно чуял и осознавал, что доктор Хейл чувствует себя виноватым. Что принимает своё поражение с неизбежностью человека, который уже не сможет отыграться или же имеет на это слишком маленькие шансы.

Но Дерек опрометчиво думал, что шансы были, хотя Стайлз вел себя так, словно уже победил.

... – Сегодня поговорим, – холодно проинформировал доктор Хейл пациента на очередном приеме.

– Опя-ать? – протянул Стайлз неуловимо изменившимся голосом, в котором проскальзывали противные капризные нотки. – Я больше не хочу разговаривать. Точнее, я хотел бы поговорить с тобой, но не о том... Черт, я волнуюсь...

Дерек напряженно сидел за своим столом, отложив бумаги. Он был вымотан прошлым противостоянием с Джоном. Был измучен бессонницей, и следовавшими за ней странными, грязными снами, в которых он уже никому не противостоял, а наоборот – отдавался. Делал это со страстью, просыпаясь на влажных, терпко пахнущих спермой простынях.

Он хотел не Стайлза, а что-то эфемерное в нём. Будучи всегда правильным, консервативным и немного нелюдимым человеком, в котором если и живет поэзия, то где-то глубоко, он не мог сформулировать четко своих желаний. Не мог обозначить одним словом то волшебство, что привлекало его в изначально неприемлемом объекте для секса. И теперь не мог его получить, не согласившись на ужасные условия Джона.

Согласиться на условия Джона он не мог, как не мог теперь и переубедить его в том, что не согласен, поэтому запрещал себе Стайлза хотеть.

Он понимал, что все равно его хочет и был оттого несчастен.

Стайлз тоже был несчастен априори, потому что был психически ненормален.

Джон был несчастен, потому что несчастен был Стайлз.

И все это напоминало замкнутый круг, по которому они все бежали, не выпуская друг друга из виду.

Можно было уехать, позорно сбежать от проблем, отгородившись врачебным кодексом; бросить давнего друга и его красивого странного мальчика на других врачей – мало их, что ли?

Но во Вселенной в почете равновесие – и жизнь одного запутавшегося психиатра нельзя было назвать совсем уж пропащей. Помимо любовных трагедий в ней было много всего другого – Дереку только что предложили возглавить Дом Эха, он купил неплохое жилье, обзавелся постоянной клиентурой, а если не завел друзей, то всегда хватало девчонок.

Город просто не отпускал его, талантливого врача, на которого у одного сумасшедшего мальчика были виды.

Мальчику теперь он позволял всё, уже привыкнув, что всего лишь за несколько недель они перешли от официального общения к общению такому – простому, легкому, дружескому. К неправильному – на “ты”.

Неловкий, стыдный эпизод переодевания должен был перечеркнуть всё между ними. Преступные просьбы отца и бунт самого мальчишки должны были вообще отбить у Дерека желание разговаривать с ним. Но Дерек желал разговаривать. Желал наверстать то упущенное время, в течение которого Стайлз невидимо менялся. Дерек желал победить, изничтожить проявления болезни, какими бы они ни были, и отчего-то думал, что сможет.

– Хотел проверить свои силы? – вдруг с пониманием хмыкнул Питер. – Поэтому не стал убегать?

Дерек сердито пожал плечами, сердясь, впрочем, на себя самого.

– Узнаю хейловскую породу, – кивнул Питер на его неопределенный жест. – Всегда были самонадеянными гениями и одновременно – дураками.

– Ты о себе говоришь? – с грустным весельем спросил Дерек.

Питер молча отвернулся к окну, никак не подтверждая предположения племянника. Но когда пауза затянулась, все же сказал:

– Знаешь, хирурги порой тоже страстно желают спасти жизнь человеку не смотря ни на что.

Питер оторвался от рассматривания сухого за окном сада и смело посмотрел Дереку прямо в глаза:

– Иногда получается обратный эффект.

Дерек вздрогнул, вдруг понимая, насколько в психиатрии и хирургии “обратный эффект” разные вещи. Питер, впрочем, быстро встряхнулся и продолжил, не позволяя откровению повергнуть их в сентиментальные воспоминания окончательно.

– Восстановим хронологию событий: ты отказал в дурной просьбе ненормальному папаше, наш мальчик ушел в загул, страдая по красивому доктору, папаша опомнился и снова на тебя насел, уговаривая вернуть Стайлза на сеансы. Ты разнюнился и мальчишку вернул. И каким образом диагностировал в своем пациенте новую паранойю, давшую толчок развитию ложной трансгендерности? – заумно перечислил все стадии падения племянника Питер, как самый настоящий психиатр, позабыв свои хирургические трагедии.

– Стайлз просто сказал мне об этом, – ответил Дерек. – И это было смешнее всего. Я ждал изощренного признания, интриг, театра... Я делал авансом комплименты высокому интеллекту мальчика, ожидая чего-то сложного. Но это было так просто и так... по-настоящему...

... – Так о чем ты хочешь поговорить? – спросил Дерек немного смущенного Стайлза.

– О том, что нам хорошо вместе, – ответил Стайлз, а Дерек хмыкнул – ничего нового.

– Что ты под этим подразумеваешь? – все же продолжил он диалог, затрагивая тревожную тему смело и без боязни, с нахальством гениального психиатра надеясь выиграть любую словесную битву со своим психопатом.

– Я подразумеваю обыкновенные вещи, – просиял мальчик, довольный разговорчивостью своего врача. – Ты нравишься мне, я – тебе. Нам хорошо вместе.

– Но? Я слышу явное “но” в твоем предложении, – беспечно продолжал Дерек дразнить дракона.

– Но ты не можешь со мной спать, – завершил мальчик речь и продолжил ее, не дав вставить Дереку и слова, – я много об этом думал. Это залог здоровых отношений. Ну, ебля. Ты понимаешь меня вообще? Ты же для этого меня уговорил дальше у тебя... наблюдаться...

Стайлз говорил и говорил что-то, пока Дерек вспоминал, как уговаривал он мальчишку вернуться в лоно семьи и в его урологические пенаты. Как сжимал его тонкие запястья, стараясь не смотреть на маленькие колыхающиеся грудки; как грозился прибить.

– ...мне ведь всегда казалось, что ты по-особенному смотришь на меня, словно видишь что-то... И я понял... понял тебя! Я увидел тоже! Я вдруг осознал и до меня дошло!

Он говорил долго и путано, повторяясь, насыщая свою речь вопросительными неуверенными интонациями, требуя, чтобы Дерек подтвердил, но Дерек подтверждать и не думал, и Стайлз, не расстраиваясь, подтверждал себя сам.

Он был захвачен новой идеей. Он был пленен ею.

Он говорил, как просыпаясь ночью, кричал от невыносимой любви и невозможности следовать её курсу.

Он говорил, что яростно себе мастурбировал, представляя мужское естество своего врача.

Он говорил, что мастурбировал позже еще яростней, когда вдруг представил себе свое новое, анатомически измененное тело.

– А утром, стоя перед зеркалом в платье Клаудии, – шепотом сообщил напоследок Стайлз ему, – я придумал себе новое имя, решив начать с этого.

Стайлз искристо посмотрел на своего любимого доктора и добавил очевидное:

– Оно женское, Дерек. Понимаешь, что это значит?

Какая ирония судьбы! Дерек долго смеялся. Пока они с Джоном бодались, отстаивая каждый свою мораль, смышленый мальчишка сумел принять решение, как надо распорядиться ему своей двуполостью, чтобы желанная для него реальность стала... реальна.

У Дерека был выбор. Была воля. Но не после того, как этот умненький больной мальчишка, все больше с каждым днем тонущий в своей лже-фантазии, скосив глаза на очередном приеме на тумбочку стола, где у Дерека уже две недели лежал красивый пакет из дорогого магазина женского белья, признался ему в незаконном обыске.

– Прости, Дерек, я как-то залез в твой... твой стол, – потупив глаза, сказал он.

Дерек со вздохом ждал продолжения. Он мало удивился столь вопиющему происшествию – до этого был его собственный телефон, взломанный умным засранцем, и распотрошенный шкаф с историями болезней. Пакет с красивым бельем не мог бросить тени на исключительно гетеросексуального Дерека, если бы Стайлз не был так наивно самонадеян.

– Скажи, что всё это ты купил для меня! – с отчаянием несчастливо влюбленного выкрикнул Стайлз. – Чулки, кружевное боди!!! Трусики!!!

Лаская интонациями голоса названия женских вещиц, Стайлз одновременно захлёбывался рыданиями, которые прорвались из его горла уже на первом восклицании.

– Ты девку себе завел, да? – уже через минуту орал он, и Дерек с нарастающим волнением диагностировал прогрессирующую спонтанную истерику. – Она тебе даёт в пизду? Которой нет у меня? И сколько раз вы уже ебались???

Стайлз орал, не останавливаясь. Орал некрасиво, матом.

У Дерека сейчас было только два пути остановить его вой – вызвать охрану, вскрыв перед всеми, включая его самого, психиатрический диагноз, или же ткнуть заплаканным лицом прямо в кружева.

– Надевай, – молча выдвинул он взломанный ящик, вытащил нежно-розовый фирменный пакет и кинул его Стайлзу, сдаваясь.

– Это... мне? – робко, томно, со сладкой надеждой спросил его Стайлз, и Дерек вздрогнул.

В голосе мальчика была необходимая страсть и искренность. Ревность, жадность, любовь. Было всё, ради чего вообще живет и дышит влюбленный мужчина. А Дерек был влюблен, не важно – в какой из образов этого многоликого существа. Разве мог он сопротивляться после того, как его разоблачили и сделали последующее молчаливое признание столь естественным?

Нет.

Поэтому Дерек не стал ругать преступника за самоуправство и сам не стал отпираться. Белье было куплено в тяжкую минуту помрачения именно для Стайлза. Тогда Дерек не планировал его предлагать. Просто оплатил немаленький чек и спрятал обличающие его тряпки, постаравшись забыть и сосредоточиться на профессиональном, уже понимая, как различаются его желания, как разрывает его пополам.

Дерек-мужчина хотел представлять Стайлза девушкой.

Профессионал в нём жаждал победить свои фантазии и задушить проснувшуюся в Стайлзе феминность – безжалостно.

Но с женщинами воевать нельзя – ты проиграешь.

И позже, намного позже того памятного дня, когда они всего лишь полюбовались на чудесное, розово-кружевное преображение Стайлза, прогресс в их странных отношениях достиг апогея.

Мальчишка, точнее, девушка – полная копия Стайлза, в шелках стояла на коленях перед своим врачом. Касалась тела безвольного доктора с неожиданным благоговением. Гладила бугор в трусах, до которых уже добралась, ласково и нежно, как гладить может только женщина, восхищенная прекрасным образцом мужественности, что находился у ее лица.

Дерек должен был отстраниться. Должен. Но не отстранился.

– Не бойся, Дерек, не переживай ты так! – шептало это непонятное существо. – Я знаю, ты честный, ты хороший, и вовсе ты мной не пользуешься. Представь, что я не твой пациент, а ты не мой доктор. Представь, что я не... мальчик. Что мы... можем, понимаешь? Можем делать это. Позволь, я чуточку тебе пососу... Мне очень нравятся члены. Мне очень нравится твой член. У тебя очень красивый член. Не бойся, дай его мне, я не скажу, я никому не скажу, Дерек... Ты не смотри на меня. Закрой глаза, чтобы не видеть. Когда-нибудь я изменюсь. Обязательно. А когда изменюсь и стану... другой, то я и ты... мы будем делать это, как все нормальные люди. Я же еще никогда ни с кем, слышишь? Меня никто не касался. Я дам тебе первому. Ты первым будешь ебать меня в мою... Чёрт. Дерек...

Враньё, всё враньё...

Патологическая страсть ко лжи текла у Стайлза в венах. Он не задумываясь лгал, придумывая на ходу какие-то детали. Он рисовал замысловатыми фразами свою новую ипостась – мягкую, женскую. Он верил в каждое произнесенное им слово – в себя нового, с будущим новым телом и новым именем; верил в собственную невинность, и так это и было – красивая девочка внутри была нетронута, и Стайлз хотел ею с Дереком поделиться.

Отец выстраивал чудовищные стратегии по спасению сына, Дерек повышал ему дозы лекарств, но Стайлз сам назначил себе лечение, и эффективной терапией оказалось вот это – спустить перед влюбленным мальчишкой штаны и заткнуть ему горло членом, молчаливо обещая, что когда-нибудь они станут красивой классической гетеросексуальной парой.

– Стайлз...

– Не называй, не называй меня больше мужским именем. Зови меня... Одри, слышишь? Я сделаю всё, я буду тебе девушкой, я знаю – у тебя никого нет. Ты же поможешь мне, да? Обещай, обещай мне, Дерек! Я буду делать, что хочешь, для тебя, я буду переодеваться... Нет! Не-ет... Я стану девкой по-настоящему! Сиськи у меня уже есть. А остальное – то, что ниже – я сделаю за деньги. Я сделаю себе очень глубокую, рабочую пизду. Сделаю для тебя. Всё – для тебя...

В общем, это был конец истории.

Дерек продолжал наблюдение. Все так же принимал мальчика в урологическом кабинете, никак не имея возможности переместиться в Дом Эха, где стены были чуть более толстыми и не пропускали бы его мучительных стонов, которые он редко, но позволял себе. И дело было не только в минетах. Сообразительный мальчишка, перемещенный в психушку, мог понять – на самом деле его не любят. Его спасают. А он спасенным быть не хотел.

– И вы поддерживали его в таком чудовищном заблуждении все пять лет, – покачал головой Питер.

– Он сам себя поддерживал, – не согласился Дерек. – Навязчивые состояния характеризуются тем, что даже очевидное пациент видит с трудом, как бы ни был он интеллектуально развит. Окунаясь с головой в свою трансгендерную сказку, Стайлз превращался в счастливого ребенка примерно семи-восьми лет. Обманывать его было не сложно, если бы в этом была нужда. Но в его случае это было глобальное внутреннее убеждение самого пациента в тех идеях, которые возникли у него в мозгу под воздействием влюбленности. Он обманывал себя сам.

– И ты не собирался его резать?

– Нет. То есть, да. Я потом объясню, это сложно. Он действительно ездил сдавать тесты, но все их проваливал, потому что... дисфории там не было.

– Но это же жестоко! Это... – Питер не мог найти слов, вдруг понимая, что скальпель против психиатрических приемов просто бесполезная тыкалка, никогда бы не причинившая пациенту такой боли.

– Не нужно жалеть Стайлза, – твердо сказал Дерек, заметив на лице Питера жалость. – Он не знал. Он был счастлив. Он жил в своей реальности, которую придумал сам. И он стал... хорошим мальчиком.

– Девочкой, – поправил его Питер безжалостно. – Он стал девочкой, Дерек!!! Он потерял себя! Но Джон, наверно, был дово-олен...

– Мы все были довольны, – задумчиво, будто сомневаясь в этом, проговорил Дерек. – Почти.

Он отчаянно сомневался в правильности происходящего в их первый год. В переломные триста шестьдесят пять дней, которые медленно, но верно убедили Дерека в том, что иллюзия его пациента реальна и противостоять ей невозможно.

...В гинекологическом в тот вечер никого не было, врач ушла, и Стайлз потащил Дерека туда с горящими глазищами. В кабинете он принялся раздеваться, скидывать с себя весь этот шелковый беспредел, без которого выглядел не так соблазнительно, а скорее – смешно.

Белье Дерек выбирал ему сам, с самого первого раза решив – Стайлз заслуживает самого лучшего.

Сегодня на нем было боди, застегнутое на кнопки в промежности. Чашечки на косточках приподнимали грудь, делая её соблазнительной даже при такой размере.

Только ноги были слишком худы и всегда торчали палками, даже если Стайлз и натягивал на них белые чулки с красивым нежно-лиловым поясом.

– Куда ты меня притащил, сумасшедший? – спросил он мальчишку со смущенным смехом, невольно осознав, насколько неприличными они – двое мужчин – в этом кабинете выглядят.

– Ну я же просила называть меня женским именем, Дер! – капризно потребовал Стайлз. – Называй меня Одри!

Дерек серьезно кивнул и мгновенно перестроился. Это было нетрудно – сверху Стайлз выглядел, как девчонка. Ему было это дано, перетекать из сущности в сущность легко и непринужденно.

Одетый благодаря кредитке своего любовника-психиатра в роскошное белье, он был настоящей леди. Единственным минусом которой был член. Дерек не мог его видеть, утягивая специальными трусами; делая, возможно, своему мальчику больно и некомфортно, а с точки зрения урологии, и нанося вред. Но Стайлз и сам стремился скрыть проклятый отросток, пробуя все новые варианты компрессионного белья.

– Одри, – послушно позвал Дерек мальчишку, – объясни, зачем мы сюда пришли.

Красотка игриво улыбнулась своем врачу и скинула последнюю деталь гардероба, в молчании оставшись стоять у кресла в одних чулках и трусиках.

Выглядел с голой грудью Стайлз трепетно и хрупко, неземным существом выглядел, с которым-то и делать что, Дерек не знал. Зато знал сам мальчишка.

– Смотри, – сказал загадочно и быстро-быстро, чтобы Хейл не успел остановить, стянул со своих узких бедер черные трусики.

Это был запрещенный приём в их феминизированной сказке. Стайлз никогда и не оголял нижнюю половину тела: у Дерека всегда начинались проблемы, когда он видел доказательство того, что его Одри – мальчик. Пусть мужской орган Стайлза и был патологически недоразвит. Пусть иной раз казалось, что это большой, свисающий между ног клитор-переросток. Но Хейл точно знал, что нет. Складки половых губ у Стайлза отсутствовали и представлять его пять сантиметров мужской плоти плотью женской не получалось.

– Зачем ты... – начал он и все же не мог оторвать взгляда от ловкого, как обезьянка мальчишки, который, уже вскарабкавшись на кресло, укладывался на него удобнее, раскидывал ноги, обнажая...

Нет, члена там видно не было. Его прятал тугой мешочек ткани, схватывая в плен яичко и пенис, оставляя все остальное свободным и раскрытым, держась на бедрах только на тонких веревочках. Конструкция была похожа на гейские джоки, но вместо темного ануса, его сморщенного входа, между ягодиц Дерек заметил нечто странное, неестественно розовое, явно силиконовое и очень похожее на... вагину.

– Вот. Смотри, – горделиво замерев, объявил распятый Стайлз, окончательно умостившись на кресле и придерживая руками это розовое “что-то” между ног.

Смотреть туда совершенно не хотелось. И у Дерека, в принципе, всегда были другие варианты – он мог любоваться женской грудью мальчика, например; съежившимися от прохладного воздуха сосками, которые никогда не обделял вниманием – ласкал, как мог: сосал, лизал, покусывал, теребил, игрался, царапал щетиной...

Но именно в этот момент на передовую был выдвинут пах мальчишки, и там... там...

– Я купила это на взрослом сайте. Денег на что-то более достойное не хватило, пришлось взять такую, – непонятно объяснил Стайлз. – Слишком розовая, да? Мне вот тоже показалось неестественным. Разве пизда такой бывает?

“Не бывает”, – хотелось сказать Дереку, но он не мог выдавить из себя слов.

Смотрел на резиновую, розово-поросячью вагину, всунутую непонятно каким образом Стайлзу между ног на уровне ануса и непонятно каким образом там зафиксированную.

Видимо, его недоумение быстро разгадали.

– Это специальное... устройство, Дер, – сказал Стайлз немного испуганно: боялся, что не понравится, наверно. – Оно крепится как... анальная пробка... Да.

Они старались не употреблять этих слов. Анус и практики, связанные с ним, Дерек не приветствовал. И Стайлз изо всех сил старался представить использование своего единственного отверстия всего лишь необходимым техническим моментом.

– Это небольшая втулка, которая закрепляется... там. Посерединке она полая. Там оставлено маленькое отверстие, чтобы можно было... проникать, – скомкано проинформировал он и добавил с надеждой, – теперь же тебе захочется, да? Проникнуть?

Стайлз, ободренный молчанием своего парня, позволил себе улыбнуться, одновременно поднял руку к груди, машинальным женским движением приласкал себя, и Дерек вдруг почувствовал жар.

– Тебе идет, – сказал он неожиданно, не планируя ничего такого говорить.

– Спасибо, – потупился Стайлз, и выглядело это смешно и нелепо – он лежал в позе для сношения, с голой грудью, готовый, раскрытый и смешно хлопал невинными глазами.

Потом невинность куда-то канула, он вытащил из-под себя флакон с прозрачным гелем-смазкой, выдавил себе на пальцы порцию и поднес к резиновым половым губам...

Пальцы ласково втирали смазку в приоткрывающиеся от движения складки. Стайлз просовывал два внутрь, и резиновая вагина чавкала и неуместно пукала своей податливой полостью, куда должен был проникать, по идее, член.

– Я готова, Дер, – выдохнул Стайлз томно, вдоволь натеребив силикон, и зазывно на Дерека посмотрел.

Боже, это было отвратительно, гадко, мерзко...

Дерек застыл рядом с креслом, стараясь не смотреть на искусственную дырку; старался не думать о месте стыковки и что оно анатомически из себя представляет. Что именно предлагает сделать ему мальчишка, куда на самом деле его сношать и о чем фантазировать при этом.

Но Стайлз, казалось, его омерзения не понимал и не видел.

– Давай, Дер, давай же, – шептал он и натирал выпуклый розовый клитор. – Вставь в меня свой большой хуй, теперь у меня есть дырка, которая тебе понравится. Трахни меня посильнее!

Дерек все так же непонимающе смотрел на него, не имея возможности себя пересилить даже в терапевтических целях. Он молчаливо отказывался от этого неестественного секса, но Стайлза его оторопь не брала: он подготовился и на этот случай. Рукой фокусника он вытащил откуда-то огромный силиконовый фаллос и показал его Дереку.

– Я понимаю, что ты не може... не хочешь, – поправился он, не смея обижать своего мужчину. – Не хочешь трахать меня... туда. Ну, в попу. Я тоже не хочу. Ты...

Стайлз завозился, приподнимаясь, и поманил Хейла к себе. Схватил за руку, шепча горячечными, потрескавшимися губами:

– Ты можешь сделать это ненастоящим хуем, если не хочешь своим. Вот. На. На!

Не замечая, как Дерек прячет свои руки, Стайлз подпихивал ему искусственный член, как будто предлагая потренироваться. Не зная почему, но Дерек чувствовал себя униженным.

А Стайлз продолжал шептать:

– Представим, как мы будем делать это потом, Дерек! Хочу, чтобы ты получил удовольствие! Увидел, какой я скоро стану, и как ты будешь трахать... нет, ебать меня!!! Ебать в мою прекрасную вагину!

Он прекратил пытаться передать орудие анальной пытки в руки остолбеневшего Хейла, не замечая его состояния, решив проделать все манипуляции самостоятельно.

Кряхтя, просунул кончик довольно большого фаллоимитатора между губ, раздвинув их достаточно; двинул рукой глубже, уже вероятно задевая и раздвигая им свою настоящую, живую плоть. Наверно, Стайлз мало себе представлял, что такое анальное проникновение. Имея много орального опыта, каким-то образом среди всей этой грязи он оставался нетронутым.

Сначала он просто покривился от неприятного давления, но как только просунул член глубже, охнул и застонал.

– Блять, как больно, – прошептал с досадой, жалуясь, – мне больно вставлять это туда, Дер...

“Какого черта ты тогда выбрал этот гигантский размер, дурачок?” – чуть не спросил его Дерек, но Стайлз, ощутив себя нерешительным слабаком, поспешил объясниться.

– Я же специально искал похожий на твой...

Дерек закатил глаза, чувствуя приступ психиатрического озарения, понимая, что наблюдает сейчас беспримесный акт истинной идеализации, с которой Стайлз отождествил этот ужасающих размеров резиновый орган с его скромными семнадцатью сантиметрами.

Было лестно. И противно.

Он наконец очнулся от тупого, вязкого, как ядовитая слизь, оцепенения, в котором намешано было всё, а главное – отвращение к наивному, непосредственному Стайлзу, совсем на себя не похожему в момент этой их сексуальной игры, будто бы мозг его перетёк весь без остатка в единственное яичко, превратив в абсолютно расторможенного олигофрена.

Чувствовал Дерек отвращение и к себе, парализованному от представленной картины и всего того, что ему предлагалось.

Тело реагировало, пусть было мерзко и гадостно осознавать, что это самое дно трансгендерных извращений, навязанных выдуманными обстоятельствами.

Член был готов к такому, Дерек – нет. Он совершенно точно не собирался сношать всю эту разложенную для него на кресле нелепицу; это суррогатное влагалище.

Но отказаться не мог. Не мог нарушить их шаткого мира, обидев мальчишку.

Он и так постоянно его обижал, этого требовал кодекс брутальности и святой гетеросексуальности. Стайлз, желающий стать женщиной, логично ненавидел в себе мужчину и понимал, почему им пренебрегают.

О, Дерек охотно пренебрегал! Его неудовлетворенным членом и милым одиноким яичком, увлеченно уделяя внимание маленькой груди и большому рту. В этом был план и он работал. До сегодняшнего момента.

– Остановись, Стайлз, не надо! – выкрикнул Хейл, наконец делая шаг к любовнику.

Поправился:

– Не надо насиловать себя туда, Одри.

– Нет, – сердито пробормотал мальчишка, тыкая в себя через резину объемную плоть. – Мне хочется, чтобы ты увидел, как я... как будто я... настоящая девочка, трахаю себя туда и... и... удовлетворя-я-а-ю-у-у.... Больно же как!!!

Стайлз упорно толкал имитацию в имитацию, и Дерек, в какой-то миг представив картинку полностью обезличенной, кадром из порно, увидел, как возбуждающе это выглядит, если не всматриваться в знакомое, искаженное болью, лицо. Большой розовый хуй, язык не поворачивался назвать его просто членом, раздвинув головкой половые губы, въезжал в розовую вагину, немного буксуя на середине, там, где анатомически начинался живой, трепещущий Стайлз, который не был таким растянутым и податливым, как искусственная, ничего не чувствующая плоть. Ему было больно, но он все равно пытался трахать себя; делал себе неприятно, стараясь для Дерека.