Текст книги "Химера (СИ)"

Автор книги: Lieber spitz

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

– Поставьте, и побыстрее, – грубовато потребовал шериф, – чтобы как можно раньше начать лечение.

Дерек только усмехнулся.

– Я должен вас предупредить, мистер Стилински, что вряд ли психологические патологии вашего сына лечатся, – сразу же жестко сказал он.

– Но вы возьметесь? – с надеждой спросил шериф.

– Возьмусь, – чересчур легко согласился Хейл, и – Стайлз толком не успел поменять разоблачающую его позу – дверь кабинета распахнулась, чуть не стукнув его по лбу.

Врач, оказавшийся красивым молодым мужчиной, очень внимательно посмотрел на мальчишку, задумчиво разглядывая его лицо и, как показалось Стайлзу – оценивая фигуру. Потом повернулся к смущенному отцу и сказал, когда прийти в следующий раз.

Питер слушал и хмурился – Дерек знал. Он знал о глупых переодеваниях Стайлза изначально!

– И что случилось на втором приёме? – спросил хмуро.

– Ну, я пришел...

– Отец остался в коридоре? – невежливо, как полицейский на допросе, перебил его Питер.

– Мой папа? Да... Да, – уверенно припомнил Стайлз. – Так вот. Я зашел, увидел доктора Хейла снова...

Он сделал театральную паузу и драматично закончил:

– И всё.

– Что значит – всё? – не понял Питер.

– Ну, мы влюбились друг в друга.

Питер непонимающе уставился на мальчишку. Стайлз только что утром читал заумную статью с какого-то научного сайта, а говорил сейчас, как будто был необразованным деревенщиной, которому в детстве по ошибке не поставили диагноз УО.

Стайлз продолжал глупо хлопать ресницами, старательно изображая олигофрена. А Питер разозлился.

– Стайлз, не ломай комедию, мальчик, – все больше сердясь, произнёс он, – какое влюбились? Ты же прекрасно знаешь, что Дерек не гей!

– Ну и что? – как-то излишне раздраженно отмахнулся Стайлз. – Это... не важно. Я пришел на прием, увидел красивого мужика в халате. Мужик раздел меня догола и... всё.

– Влюбились? – едко подсказал Питер.

– Влюбились, – упрямо подтвердил Стайлз.

– Оба.

– Оба. Зачем бы тогда он устроил мне этот... осмотр?

– Какой... осмотр... – от предчувствия чего-то очень гадкого у Питера сел голос. – Подробнее можешь?

– Да тебе зачем?

– Мне нужно знать!!! – выкрикнул Хейл несдержанно, заведясь от всех этих недомолвок, за которыми, он чувствовал это, скрывался совершенно порнографический анамнез.

– Ну, если нужно... – обреченно проговорил Стайлз и рассказ продолжил.

Он сам не очень помнил, как вышел голым из-за ширмы, за которой доктор Хейл попросил его раздеться и раздеться полностью.

– Снимаешь с себя все, – сказал холодноватым тоном. – Трусы тоже.

Стайлз был готов показывать член – в конце концов этот потрясный Хейл был урологом, но раздеваться и светить сиськами не очень хотелось.

– Вот, – вышел он из укрытия смущенно, потому что никто, в общем-то, после того, как у него набухли проклятые груди, его голым не видел.

Доктор Хейл смотрел очень пристально. Смотрел прямо в глаза. Потом опустил взгляд на две маленькие сиськи, которые Стайлз не знал, куда девать. Потом посмотрел ниже.

– Руки от гениталий убери, – приказал и нагло развернул Стайлза прямо к окну, откуда лился поток сияющего солнечного света, который, подсветив красиво белую кожу, обнажил Стайлза практически до костей.

Стайлз медленно, но послушно убрал ладошки, прикрывающие его маленький член – не рос почему-то – и отвернулся, не в силах выдерживать оценивающий взгляд.

Вообще-то врачи не должны быть такими бестактными, подумал, они не должны специально смущать, и еще улыбаться, будто им нравится это...

– Теперь расставь ноги пошире и бедра подай вперед, – новый приказ от странно неделикатного доктора был таким же стыдным.

Доктор Хейл, не дожидаясь исполнения, распихал руками ляжки Стайлза и уставился прямо туда, где болтался пятисантиметровый тонкий хуй, почти не прикрывая малюсенькую мошонку с одиноким яйцом. Где второе Стайлз не знал и вопросом не задавался, член даже с этим единственным исправно вставал, только был никому не нужен – его бывшая подружка, эта рыжая сука, совершенно им не заинтересовалась.

Врач помял хозяйство Стайлза в руках, пересмотрел все складочки, все морщинки. Задрал крайнюю плоть, коснувшись головки, и страшно, мизинцем полез в самую дырку уретры, чего-то там ища.

– Полегче нельзя? – взвыл Стайлз, почувствовавший ужасно стыдный позыв помочиться.

– Прости, мне нужно обследовать всё, – сказал ему доктор Хейл, уточнив, – на предмет аномалий. Живот часто тянет?

– Часто.

– Грудь тоже болит.

Это был уже не вопрос – Стайлз сердито посмотрел на странного уролога.

– Зачем спрашивать, если сами всё знаете?

– Должен услышать подтверждение, – спокойно объяснил доктор и член терзать перестал.

Взялся за тощенькие грудки.

Мял долго, искал там что-то, и доискался до затвердевших сосков, которые, приподнявшись, уставились на врача двумя игривыми темными бусинками.

– Когда заметил набухание? – спросил по-врачебному стыдно Хейл и сам же предположил, – в тринадцать примерно? Да?

Стайлз вымученно кивнул.

– Ведешь половую жизнь? – последовал незамедлительно следующий, не менее стыдный вопрос.

Стайлз даже отвечать не стал – гордо от доктора отвернулся.

– Значит, еще не ведешь, – констатировал абсолютную правду уролог и хмыкнул довольно.

– Чему это вы радуетесь? – сердито спросил Стайлз и покраснел отчего-то, как будто бы разговор о его половой жизни являлся завуалированной прелюдией к её близкому началу.

– Я не радуюсь... Тебе же шестнадцать? Пора бы уже было... определиться, – непонятно ответил доктор и сел к столу, сказав одеваться.

Пока Стайлз натягивал одежду, доктор рассказывал ему о том, что аномалия развития мошонки не такое уж страшное дело и второе его яйцо он обязательно найдет. Поможет в этом УЗИ-исследование. А вот с растущей не пойми отчего грудью все будет сложнее.

– Сдашь анализы на гормоны, там видно будет, что с тобой не так, – сказал Хейл и стал

выписывать какие-то бумажки, печатая их на принтере много-много, пока Стайлз кусал губу, смотря на эти страшные приготовления к будущему исследованию своей персоны.

Потом из губы пошла кровь, и Стайлз, слизнув её, уставился уже на самого доктора.

Хейл был красивым и странным. Не падающим в обморок при виде его мелкого хуя, например. Он не таращился на тощие, но очевидно женские сиськи, как идиот. Он был не таким, в общем, как тот придурок школьный врач и любопытный психолог.

– Я в курсе, – сказал немного виновато, потому что быть в курсе тех вещей, о которых он хотел поведать доктору, шестнадцатилетнему парню было не положено.

Доктор поднял на него глаза, молчаливо ожидая продолжения.

– В курсе, что со мной что-то не так на гормональном уровне, – уточнил Стайлз и вдруг, увидев во взгляде доктора понимание, участие, а главное – интерес, захлёбываясь, стал рассказывать всё то, что почерпнул он из десятка книжек о хирургических, генетических и психосексуальных патологий человека, и как он их все примерял на себя.

Хейл слушал внимательно.

Потом отложил ручку и спросил:

– Ты хочешь сказать, ты полностью осознаешь свои аномалии, достаточно серьезные, и неудобств тебе они не доставляют? Психологических, прежде всего?

– Да пофиг мне на мою мошонку и сиськи! Не верите? – немного по-детски выкрикнул Стайлз.

Дерек смотрел все так же молча, словно оценивал, насколько любопытный мальчик вник в узконаправленную медицинскую тему.

Потом сказал какую-то ерунду, какую говорят обыкновенные врачи, ориентирующиеся прежде всего на платежеспособных родителей:

– А вот твой отец очень обеспокоен твоим состоянием.

Стайлз фыркнул, тут же пересмотрев своё к доктору отношение – да никакой не особенный, такой же, как все. Мудила, в общем.

– Отец не этим обеспокоен... – пробурчал под нос и поспешил из кабинета убраться.

Впрочем, доктор успел назначить ему новый прием и сказал прийти ближе к вечеру. Без отца.

– Твой возраст позволяет ходить по врачам без родителей. Вот и не надо его сюда тащить. Тем более, что родительское внимание тебе не особо приятно. В этом вопросе. Но, если ты стесняешься или боишься, можешь снова...

– Я не боюсь, вот еще, – возмутился Стайлз, и в следующий раз, конечно же, гордо пришел один.

Снова зачем-то послушно догола разделся, повинуясь властному жесту руки и, когда вышел, совсем чуть-чуть любопытствуя, что с ним еще интересного произойдет, доктор Хейл его не разочаровал. Он стоял у стола, опираясь на него бедрами, и протягивал ему небольшой пакет, внутри которого оказалась женская одежда. Точнее, белье. Красивое белье. Сплошь кружевное, с чем-то атласным, шелковым...

– Надевай, – мельком взглянув на обнаженного мальчика, сказал доктор, добавив, – при мне.

Стайлз сглотнул и замер, вдруг понимая, что здесь и сейчас нормальный урологический прием заканчивается и начинается другая опера.

– Я не... – начал невнятно, но вдруг сердито перебил сам себя, – вы вообще в своём уме?

Потом вспомнил всё то, о чем подслушал неделю назад, стоя за дверьми кабинета и возмущенно выдал:

– Вам мой отец рассказал, да? О том, каким меня однажды увидел? И вы сейчас... Вы понимаете, что хотите использовать в своих целях приватную информацию? Вы... вы... псих, да?

Доктор стоял перед ним, все так же опираясь задом на стол, и спокойно, молча смотрел. На сумасшедшего похож не был.

Стайлз попробовал еще раз:

– Вы понимаете, что предлагать такое... что я могу вот прямо сейчас заорать? Позвать на помощь и всё рассказать? Всем рассказать о ваших... ваших методах!

– Ты не заорешь и не расскажешь, – как-то слишком уверенно осадил его доктор Хейл, сразу же объясняя свою уверенность, – ты знал, что основной мой профиль – психиатрия? Ну, вот теперь знаешь. И я, Стайлз, прекрасно вижу, кто ты на самом деле. Я тебя разгадал.

– А вот и заору, – кисло пробормотал Стайлз, испытав жадное любопытство по поводу всех загадок, которые в нем были, и которые, по словам Хейла, он в нем успешно разгадал.

Доктор улыбался и никаких попыток насильно осквернить несчастное голое тело Стайлза женскими шмотками пока не предпринимал. Думал, наверно, что Стайлз сам кинется на кружева оголодавшей псиной.

– Дело не только в рассказе твоего отца, – нагло признался Хейл. – Я навел справки – у школьного психолога насчет тебя были определенные вопросы и он сделал интересное заключение. Надеюсь только, он не словил тебя, разгуливающего по стадиону в розовых стрингах в разгар матча по лакроссу... А школьный врач...

– Он мясник и неуч, – поспешно перебил его Стайлз и запоздало возмутился, – я не разгуливал! Вообще, ненавижу розовый цвет и не ношу стринги, что б вы знали!!!

– Хорошо, – согласно кивнул Хейл, – никаких стрингов, я пошутил. Но все остальное имело место быть. Отец беспокоился именно насчет этого. Твои физические аномалии в развитии сочетанные с определённым поведением есть специфический симптом. И я хочу понаблюдать его динамику. Желательно, поближе. И в более естественной для тебя среде.

– Это в какой же? – с подозрением спросил его Стайлз и покосился на злополучный пакет с бельём.

Хейл смотрел туда же, словно эти детали женского гардероба были волшебным порталом в иную жизнь мальчика Стайлза, где он мальчиком Стайлзом уже бы не был.

– Значит, лечить вы меня здесь не собираетесь, – сделал вывод, потому что это была простая логика: таблетки – вот лечение, а кружевные тряпки – шарлатанство.

Хейл удивился:

– Ну почему же? Собираюсь. Это и будет лечением, Стайлз. Или ты всё еще думаешь, что я, прости господи, какой-то там извращенец?

Стайлз, если честно, думал именно так.

Какой нормальный, в своем уме врач станет предлагать несовершеннолетнему пациенту такое? Раздевать догола, трогать якобы в диагностических целях, а потом заставлять надевать нижнее белье? Женское нижнее бельё?

Стайлз исподлобья смотрел на доктора – определяя, сколько еще профессионального в нем, этом Хейле, осталось. Или он окончательно перешел на темную сторону и прямо сейчас предлагает и Стайлзу примерить рожки маленького соблазнительного чертёнка, наплевав на нормы морали и этики? Предлагает стать равным соучастником изысканного порно?

Он никогда не мечтал о мужиках, в общем-то. Он не мечтал о женщинах тоже.

Было привычнее страдать по давно отказавшей ему Королеве школы, а он никогда не думал о ней, как о девчонке. Рыжая была светозарной богиней, понятие пола было к ней неприменимо.

Стайлз внимательно на Хейла прищурился – а он тоже был красивым, этот ненормальный врач.

– Вы думаете, я не понимаю, что происходит? – спросил, склоняясь все же к более примитивной версии банального совращения и не собираясь становиться жертвой какого-то там извращенца. – Вы откровенно склоняете меня к сексу с вами, и я...

– Остынь, мальчик, – с нажимом ответил Хейл, – я не собираюсь тебя склонять, и уж тем более, не собираюсь с тобой спать. Ты умный и сообразительный, много читал о проблеме и наверняка понимаешь, что с тобой что-то не так. Ты не ведешь половую жизнь. Предположу, что просто не определился с приоритетами. Не потому, что не знаешь – кто тебе нравится. А потому, что сам не знаешь – кто ты. У меня насчет этого есть теория и здесь, в этом кабинете мы просто её проверяем. Да, таким нестандартным способом.

– Мои шалости с женскими тряпками еще не повод считать меня... – начал Стайлз гневно, – не знаю, кем вы меня там считаете...

– Так скажи сам, Стайлз, кто ты на самом деле.

– Не знаю, – буркнул он в ответ, – это вы мне скажите. Сами же кучу анализов назначили, вот и расшифруйте результаты.

– Анализы твои еще не готовы, – торопливо сказал ему Хейл, но Стайлз уже не слушал, он лихорадочно одевался, и после побега из кабинета, напутствуемый странными словами доктора – ты все-таки подумай, Стайлз, насчет моего предложения, надумаешь, приходи после приема, я здесь каждый вторник и четверг – зачем-то решительно направился в регистратуру, где ему любезно сообщили, что еще вчера результаты его анализов передали в кабинет лечащего уролога, доктора Хейла...

– То есть, – спросил его напряженно слушающий Питер, подмечающий все эти детали, – анализы были готовы, и Дерек уже всё знал?

– Получается, так, – равнодушно кивнул Стайлз.

– Ты понимаешь, что это значит?

– Да мне как-то было все равно, – пожал плечами мальчишка, – может, не очень хотел волновать меня раньше времени. Знал, не знал... Разницы нет.

– Разница есть! – гневно выкрикнул Питер. – Это доказывает, что получив интимную информацию о тебе от отца, он подтвердил ее анализами, результаты которых скрыл до нужного ему времени и использовал знания против тебя.

– Да почему же против? – изумился Стайлз. – Я сам тогда согласился на... ну, на то, что было дальше.

– И что было дальше? – строго потребовал продолжения Питер, и Стайлз снова начал вспоминать.

Он все-таки явился к Хейлу на назначенный ему приватный, неофициальный приём, не зная сам, чем соблазнившись. Возможно тем, что даже на глаз качество предлагаемого ему для примерки белья было на порядок выше того, что в спешке примерял он как-то в кабинке супермаркета.

Он постучался, зашел, выдержал изучающий взгляд доктора и молча протянул руку к пакету.

... – Представь, Стайлз, если бы ты был девочкой и пришел ко мне на прием, как бы все было... – звучало мягкое и вкрадчивое, мистически-волшебное, потому что в этом предполагаемом случае, превратившись в женщину, представлять любые сценарии, даже пошлые, даже порнографичные, было Стайлзу почему-то легче, проще и... приятнее.

Он стоял голым за ширмой, раздумывая, что надевать в первую очередь, украдкой выглядывая в щелку между шторками и с замиранием наблюдая, как доктор Хейл, журча бархатным баритоном, медленным жестом тянет со своей мощной шеи воротничок, оттягивая его вместе с узлом галстука.

Стайлз плюнул на стыд и свое странно выглядящее тело, уже зная, что важно не это, а то, что есть теперь у них одна тайна на двоих, которую ни он, ни тем более доктор Хейл никому не расскажут, и вышел из-за ширмы голым.

– Надевай трусики, – сказал Хейл, направив Стайлза, верно угадав причину его растерянности.

Потом неосознанно опустил руку на уровень своей ширинки, куда незамедлительно уставился и Стайлз.

Ширинка была наполнена избыточной плотью – то ли брюки врачу были малы, то ли...

– Я не совсем понимаю, как надевать, куда и... вообще... – пролепетал впечатленный темпераментом своего доктора Стайлз, уже плюнув на то, что возбуждение его уролога вряд ли имеет под собой врачебный смысл.

Странная методика доктора Хейла нравилась ему всё больше и больше. Как и лихорадочный блеск его красивых туманных глаз, причиной которого точно был сам Стайлз. Такой неправильный, странный мальчик.

Он все еще стоял перед Хейлом голый и тискающий в потных ладонях чудные детали женского гардероба, припоминая все случаи своих переодеваний и сразу определяя этот конкретный, как самый сложный, потому что среди всех прочих вещей были в пакете и пояс с чулками и какими-то застежками, и жесткий корсет с крючками, и что-то еще, такое же дьявольское, соблазнительное, сложно сконструированное... В общем, все те аристократично изысканные вещицы, которые в своем ассортименте сетевые маркеты не предлагали.

– Надень сначала трусы, а потом я подскажу тебе остальное, – уверенно приказал ему Хейл, а Стайлз, голый, трепещущий, отчего-то возбужденный – он чувствовал под руками торчком стоящий пенис – внезапно кивнул головой: ему чертовски сильно захотелось сделать хоть что-нибудь для этого красивого мужика, который, судя по его влажному блеску глаз и ласковой улыбке, в него банально с первого взгляда влюбился.

Глупо, конечно, было так думать. Но после мамы, когда она еще была нормальной, никто на Стайлза больше так не смотрел. Влюбленно и успокаивающе одновременно.

– Тебе же нравится быть девочкой? – тем временем спросил его влюбленный уролог и прищурился.

Щурился он тоже красиво, а Стайлзу, в принципе, было пофиг – кем быть: с рыжей предательницей они мило игрались в подружек, пока его богиня не стала играться понятно во что с другими парнями. Обидно было, понимаете?

– Если же я неправильно понял твои скрытые девиации, если тебе неловко, неприятно, омерзительно то, что ты делаешь, – продолжал этот странный врач, давая Стайлзу маневр для отступления, – ты можешь прямо сейчас одеться и уйти домой.

Стайлз тревожно заглянул в глаза Хейла, потом с какой-то жадной торопливостью вытянул из пакета первый попавшийся предмет одежды, будто бы Хейл мог у него тряпки эти дорогие отобрать.

– Я никуда не уйду, – сказал дрогнувшим голосом и стал натягивать на себя трусы...

... – Он сам предложил тебе переодеться в девчонку? – уточнил Питер снова, с непонятной брезгливостью представляя себе такого Дерека. – После того, как узнал от отца насчет переодеваний и на руках держал твои анализы, которые сказали ему, что ты... такой?

– Ну да, – подтвердил скучно Стайлз, будто не понимая, как сильно надавил на него Дерек, используя момент. – Дело всё в том, что он всегда знал, что я такой. Он увидел во мне это сразу же, даже раньше меня! Он влюбился в меня, Питер, понимаешь?

– Как же, влюбился он, – пробурчал тот. – Давай дальше.

В принципе, он уже знал, что будет дальше – будут неоспоримые доказательства того, что юного неопределившегося гермафродита преступными для врача методами направили по заведомо ложному пути, скорректировав его сексуальные девиации в нужную для себя сторону.

То, что Питер изначально лишь предполагал, становилось правдой, но почему-то триумфа он не испытывал. Что-то мешало. Какое-то новое, раздражающее несоответствие.

Дальше допрашивать не было смысла, но он не мог отказать себе в новом для себя извращении услышать устную порноисторию своего любовника – все ее грязные подробности и детали.

Стайлз припомнил, что одеваться, кажется, помогал ему сам Хейл.

– Он попросил называть его Дерек, – сказал мечтательно. – Я вытащил из пакета чулки...

...Но доктор сразу же их отобрал, усадив Стайлза на стул. Жестом потребовал дать ему одну ногу, ловко натянул на неё чулок, потом натянул на вторую... Пояс от них они уже надевали вместе, разбираясь с застежками, креплениями... Стайлз видел, как туго обтягивали брюки бедра и ширинку Хейла, как сильно стояло у него. И это было так классно.

– Лифчик надевается во-от так, – учил его доктор, который совсем не боялся возмездия Гиппократа, чувствуя ответную волну заинтересованности. – Давай застегну и поправлю.

Умело и со знанием дела он прилаживал маленькие грудки мальчишки в чашечки, ласково касаясь кожи пальцами, но именно на этом моменте Стайлз сильно заволновался. От того ли, что понял – его прекрасный извращенец отнюдь не гей и страстно любит женщин, и это тревожно, неправильно. Это опасно. И конкуренцию надо каким-то образом предотвратить.

– Сделавшись женщиной самому, да? – тут же вернул его в реальность слушающий Питер.

– Мы не сразу об этом заговорили и не сразу к этому пришли, – оборвал его обвинения Стайлз.

– Ага, сначала, у вас был романтический период минетов, – саркастично припомнил Питер.

– Ну и что?

– Предположу, что ты отсосал ему в первый же день, – понесло Питера, и он не мог ничего с собой, ревнующим, поделать.

– И вовсе не в первый! – обидчиво выкрикнул Стайлз. – Не помню, когда Дерек меня попросил об этом. Во второй наш раз? Или нет? И что такого? Ну, отсосал. Мы оба кончили.

– Ну, Дерек, положим, вряд ли, – не поверил Питер и тут же растеряно переспросил: – Так это не ты? Это он? Он тебя попросил?

– Он кончил! – заорал Стайлз, совсем не обратив внимания на остальные вопросы. – Он дал мне имя Одри, называл девочкой и трахал в рот, пока не спустил! И у него прилично стояло все время, а спермы было – вагон! Он каждый раз со мной кончал, ты понял? Каждый!!! Каждый! Долбанный! Раз!!!

Питер с непониманием смотрел на непонятную истерику.

– Постой, Стайлз, прекрати кричать! Перестань, не ори и скажи мне лучше, когда ты узнал, что имеешь женские органы... Когда тебе озвучили диагноз “Гермафродит” – как ты отреагировал на эту новость?

– Да я уже и не помню, – пожал плечами Стайлз, мгновенно успокоившись, перейдя от бури в состояние штиля нелогично быстро.

– То есть? – нахмурился Питер.

В памяти всплыла странная фраза – “Я лет с тринадцати определяюсь”, и Питер совсем запутался в хронометраже событий.

– Как можешь ты не помнить такой... – Питер уже хотел произнести слово “ужас”, но поостерёгся. – Ты должен помнить момент оглашения такого диагноза, Стайлз! Ты не ветрянку подцепил, в конце концов!

Стайлз снова смотрел на него незнакомым глупым взглядом, словно не мог провести никаких параллелей между однозначно неравными по тяжести заболеваниями.

– Ну, мне сказали, – монотонным голосом начал он. – Отцу тоже сказали, он чуть с ума не сошел, а я потом сидел дома неделю, папа не выпускал, а я ревел. А позже Дерек мне все объяснил, и я понял – теперь я по праву могу стать... женщиной. Потому что... могу. Мне Дерек рассказал, что делать, как добиться бесплатной операции и как сдавать тесты. Папа против конечно был. Он же не знал, как Дерек меня любит. А он любил. Очень сильно. Ты даже не представляешь, как. Таскал меня по нужным специалистам, подсказывал, как на некоторые вопросы необходимо отвечать. Ну и... в кабинетах после работы свидания назначал. Мы запирались там, и он учил меня сосать свой член; говорил, как делать это правильно, чтобы блевать не хотелось, а потом трахал в рот, сильно и иногда не очень приятно; спускал в глотку, у меня вечно тушь текла и в глаза попадала... А вот когда мы добрались до кабинета гинеколога...

...В середине стерильного белого пространства стояло оно – стыдное кресло. Сияло сталью распорок, и Дерек, поморщившись отчего-то, сразу сказал, что это для него.

– Твой полный и углубленный осмотр мы оставим на те времена, когда пиздой обзаведешься, – сказал честно, – а сейчас займешься, детка, мной.

Он скинул джинсы с трусами, ловко забрался на сиденье и нестыдливо раскинул свои крепкие волосатые ноги, укладывая их на распорки. Потом откинулся на спинку кресла, блаженно выдохнул и, постучав своим закаменевшим членом себе по животу, поманил Стайлза к себе. Точнее, Одри, как он его теперь называл.

– Иди ко мне, девочка, – сказал ласково, – вставай поближе, так будет удобнее меня вылизывать.

– Тебя – что? – не понял Стайлз и неловко застыл между раскинутыми ногами бойфренда.

– Вы-ли-зы-вать, – сказал по слогам Хейл и приподняв мошонку, повисшую между ягодиц, рукой дотянулся до своего волосатого ануса, еле заметного в обильной поросли.

– Ты хочешь... что? А минет? – глупо переспросил Стайлз снова.

– Минет – после, – скомандовал Хейл, – сейчас полижешь мне дырку.

Это было ужасно странно.

Они как будто специально не практиковали гейский секс – никакой из.

Дерек дрочил Стайлзу на накрашенное лицо, в рот, красный от помады; засовывал свой толстый хуй ему между сисек, головкой скользя по влитой туда смазке и наблюдая процесс.

Кончал обильно и почти всегда, с эрекцией не имея никаких трудностей.

Сегодня же Стайлзу было предложено практиковать римминг, что он и пытался сделать, стоя между зафиксированных распорками ног своего парня и уткнувшись в его гениталии лицом.

– Вот так, прекрасно лижешь, девочка, давай, засунь язык поглубже, – слова были грубыми и понукающими, но Стайлзу нравилось – собственный член, стиснутый тугими трусами до состояния онемения, стоял и требовал разрядки.

Но Стайлз послушно сначала ублажил своего мужчину, от ануса перейдя к вылизыванию яиц, а после – члена. Хейл сильно и требовательно давил ему на затылок рукой, заставляя насаживаться на пенис ртом до корня так сильно, что Стайлз чувствовал, как в ноздри лезут жесткие волосины лобка, а кончик носа смешно расплющивается о кожу от давления. Ебаться Дерек страшно любил.

Всё приговаривал, когда кончал Стайлзу в глотку:

– Кончаю, конча-а-аю.... Блять! Как будто в пизду!!! Как будто в пизду тебе кончаю, Одри!!!

Стайлз истекал слюной, своим узким горлом наверно и правда напоминая Дереку влажный женский орган, которому он все больше и больше завидовал, потому что сам им не обладал. А обладать хотелось. Осталось лишь чуточку потерпеть, дождаться полного совершеннолетия и наконец отдаться Дереку полностью, став женщиной.

– Вот так у нас всё и случилось, – сказал напоследок Питеру. – Мы пять лет вместе. Дерек очень сильно меня любит. А я люблю его.

“Ага, история олигофрена”, – усмехнулся Питер, которому единственному в ней не повезло; которого не любили. И понял, что даже так, рассказанная просто, она тянула на приличный уголовный срок и, как минимум, на разбитое лицо племянника.

Стайлз, смотря на вялую реакцию второго своего мужчины, конечно же, оскорбился, ничуть не смущаясь того, что только что оскорбил сам.

– Ты думаешь, я дурачок? Да? Спутался с хитрым психиатром, который запудрил мне мозг и стал безнаказанно трахать?

Питер хотел кивнуть, но передумал. Решил, что нужно выслушать всё, до конца.

– Ну и пусть! Пусть это кажется тебе глупым! – воскликнул чрезмерно эмоционально Стайлз. – Но мне тогда было шестнадцать, я имел право на глупость. Вот только ничего из случившегося глупостью не было. Я сам принял решение, когда принять его было нужно. Я сам захотел всё изменить, не потому, что физиология позволяла, а потому, что... В общем, сам. Дерек тоже хотел этого же. Что в этом такого. Наши желания совпали и поэтому...

– Поэтому ты сейчас сидишь в моей квартире в Нью-Йорке, голый и оттраханный мной в задницу, – завершил его рассказ Питер, перестав сдерживаться. – Мальчик мой, тебя банально обманули. Твой парень – сволочь, а диагноз – ложь. Иначе тебя бы здесь попросту не было.

– Но я здесь, – произнес очевидное мальчишка, как будто удивляясь такому вот финту судьбы. Потом спохватился, ища логику во всем происходящем, как сделал бы это любой другой человек, и стал оправдываться. – Я могу объяснить, Питер. Ты разве не понимаешь?

– Нет, – покачал головой Хейл – глупый и недогадливый.

Он с интересом бы послушал, как выкрутится мальчишка, уже понимая – вариантов у того нет. Как нет искомой логики во всем этом.

– Я приехал к тебе, – жалобно начал Стайлз и тут же запутался в мыслях и фразах. – Ты же тоже... меня... Да? Да. Ты не говоришь, но я... Да? Вот поэтому...

Он запнулся, так и не расставив слова в нужном, правильном порядке; вглядываясь в лицо другого своего, нелюбимого Хейла, ища в нем те же сильные эмоции, какие были наверно видны на лице его обожаемого Дерека, когда он кончал Стайлзу в его якобы “пизду”.

Питер смотрел внимательно и серьезно, никак не начиная скандал. Во взгляде его не было бури, только едва намечающаяся гроза. Драма становилась вялой, безжизненной. И Стайлзу это отчего-то не нравилось. Тем более, что Питер не собирался его фразы заканчивать, ожидая когда это сделает сам Стайлз.

– Ты... – опасно прищурился на него мальчишка, резко сменив настроение, – зачем ты говоришь мне это? Тебе не нравится, что я здесь? Или что? Ты почему мне не веришь? Ни в операцию, ни в... меня?

– Не верю, потому что у меня было время изучить проблему и подумать, – ответил Питер жестко, напомнив себе: начал резать – режь.

– И как давно ты... думаешь об этом? О том, что мое лечение было неверным? Что Дерек меня не любил, а обманывал?

– Давно, – опрометчиво ответил Питер, замечая, как странно меняется лицо мальчишки, мелькает в нем отзвук брезгливости отчего-то, тень разочарования...

– Значит, ты думаешь, что я...

– ... что ты обманут, – продолжил за него Питер. – Ты понимаешь вообще, как мог использовать против тебя свой психиатрический дар наш Дерек? Как мог он в угоду своей “любви”...

– Да как же ты не понимаешь? – заорал гневно Стайлз злым, чужим голосом. – Это же самое главное! Страсть! Чувства! Любовь! И эта любовь оправдывает всё! Абсолютно!!!

– Да нет, же, мальчик, – мягко и удивленно возразил Хейл, – никакая любовь не может оправдать того, что сделал с тобой мой племянник. Как навязал свое видение вопроса, в котором ты, я уверен, разбираешься достаточно хорошо. Но вся беда в том, что он-то разбирается лучше.

– Он любит меня, Питер, – упрямо повторил Стайлз, словно не слышал, что ему тут говорили. – Он жизнь за меня отдаст. Он даже не испугался ваших дурацких врачебных законов! Он предал их, чтобы быть со мной!

– Он предал их, чтобы ебать тебя в горло, – не сдержавшись снова, напомнил ему Питер.

– Ты тоже меня ебал! – сузив глаза злыми щелочками, выкрикнул Стайлз. – И в горло, и... туда!

– А что же, любовь Дерека трахать ему тебя ТУДА не позволяла? – психанув в ответ, поинтересовался Питер, подумав с диким неуместным смешком, что он невиновен абсолютно, он-то ебал мальчишку за так, а Дерек вот – со злодейским умыслом.