Текст книги "Химера (СИ)"

Автор книги: Lieber spitz

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

– Какая же ты сука, Одри, – вырвалось у Питера, как ни пытался он сдерживаться, уже понимая – уже попрощавшись с мальчишкой, который его даже не любит, мысленно отдав его Дереку и безымянным хирургам, ампутирующим его член, он все еще воюет за него, как средневековый рыцарь, давший клятву спасать всех попавшихся под руку принцесс, пусть они и распоследние стервы.

– Сука, – еще раз повторил он со вкусом, вторя своим мыслям.

– И всё? – неожиданно раздраженно спросил Стайлз его. – Ты даже не попытаешься что-то сделать?

И после неожиданных своих слов он грубо, рывком притянул к себе не такого уж хрупкого Хейла, впечатавшись в него своим стройным угловатым телом, и в губы развязно шепнул:

– Ты что, больше не хочешь мне ничего доказать? Не хочешь трахнуть такую красивую девочку? Батарейки сели, Питер? Ты же сам говорил мне однажды, что трахал женщин? Почему не меня? Трахни меня, милый. Можешь потом кончить на грудь. У меня есть грудь. И есть огромный клитор. Ты можешь думать о моем маленьком члене именно так. Вот Дерек иногда думал. Представлял. В конце концов, ты можешь поиметь меня в рот, как любил делать он. Знаешь, как жестко он ебал меня в глотку? Как глубоко вставлял туда свой толстый член? Как часто делал это? Потому что мог?

Это был не Стайлз. Это была не Одри. Питер с трудом, но припоминал разговор про какую-то чертовщину, о которой говорил ему Дерек, и которая жила внутри этого странного, больного мальчишки. Бес его сейчас выглядывал наружу, и Питер совершенно не мог ему противостоять, выпустив в ответ своих собственных.

– Если хочешь, чтобы я тебя трахнул, – не церемонясь, ответил он, – тебе придется стать для меня мальчиком, дорогая. Как я и сказал пять минут назад. Мне совершенно не нужна какая-то девка, которая живет внутри тебя по желанию моего племянника. Сначала я приведу тебя в божеский вид, а после ты увидишь, что импотентов здесь нет: нам придется кончить обоим, но тебя я заставлю сделать это первой.

Он намеренно тасовал в своей речи мужской и женский род. Намеренно делал все медленно. Рвал например, шелковую юбку на Стайлзе, от самого подола до пояса. Так же тщательно и не торопясь выдирал из корсета крючки, что его стягивали, намеренно портя дорогую вещицу и лишая поддержки маленькие грудки. Намеренно не касался чулок, решив их оставить – в далекие молодые времена мальчишки в капроне его возбуждали. И только с трусами не смог ничего поделать – плотный трикотаж сидел, как вторая кожа, сдавливая то, до чего необходимо Питеру было добраться.

Стайлз молча и отчаянно сопротивлялся, когда Хейл волок его в сторону спальни, но так и не доволок, бросив на пол в кухне. Склонившись на ним, как вампир, колдуя над телом и все еще пытаясь разорвать трусы. Потом дотянулся с усилием до стола, схватил с него нож и, удерживая мальчишку за шею, поддел кончиком край толстого трикотажа.

– Не смей... Не смей... – задыхался мальчишка, совсем не боясь острого лезвия.

Извивался и пытался уползти, охраняя последний оплот своей чести, но как только послышался треск разрезаемой ткани, сразу затих, раскинув ноги, предоставив Питеру лицезреть в разрезе расползшегося шва свои смятые плотной утяжкой гениталии – чисто выбритые – и прикрывая зачем-то руками маленькую грудь.

– Не делай вид, что все еще девственница, детка. Ты сам этого хотел, – с издевкой сказал Питер, прижав ладонь к маленькому пенису и отрывая поочередно руки от двух запрятанных под ними грудей.

Стайлз выглядел странно, спасительной футболки не было, чтобы прикрыть маленькую грудь, а заплаканное красивое лицо, умело накрашенное, смотрелось бесполым. Сейчас он казался тем, кем и был на самом деле. Выдранной насильно руками Питера из спасительной куколки мокрой, недоразвитой бабочкой, беспомощной и некрасивой.

– Не надо, – умоляюще произнесло это существо, когда Питер, перевернув его на живот, с силой развел ему ляжки, распихав их рукой в стороны и наподдав еще коленом; сжал шею, вжимая голову Стайлза щекой в пол, а второй рукой смахнул остатки разорванных трусов с задницы, пытаясь нащупать анус среди сжатых половинок.

– Пусти, – потребовал жестко. – Пусти, все равно же возьму.

Растраханное им же отверстие охотно раскрылось – мягкое, напоминающее о том, как гостеприимно встречало оно еще сегодня утром и пальцы, и член.

Питер приподнял мальчика за бедра вверх, как мог зафиксировал одной рукой, чтобы не дергался, а пальцы второй без всяких прелюдий вогнал внутрь.

– Ты не хотел вчера кончать вот так, хороший мой мальчик, – сказал почти ласково, – сейчас тебе придется это сделать. Потому что у тебя в заднице, в отличие от девчонок, есть кое-что особенное, от чего тебе захочется стонать.

– Что? Что? – непонимающе повторял Стайлз, уже перестав дергаться. – Зачем? Что ты...

Питер молчал, нежно вращал двумя пальцами в дырке, касался правильно крохотного бугорка, наполняясь торжеством победы, едва почуяв, как этот самый бугорок неумолимо набухает; как выпрямляется, наливаясь кровью, тоненький пенис мальчишки и маленькое яичко поджимается в усилии исторгнуть из себя эякулят.

– Давай, принцесса, не стесняйся, – проворковал Питер, – кончай своей рабочей попкой. Ну же!

– Я не... – хрипло проговорил Стайлз, – не буду... Сволочь... Нет, нет...

Он мог бы убежать, вывернуться, уползти в сторону. Он мог сняться с пальцев Питера и, повернувшись к насильнику, ударить его по лицу. Он мог бы быть мужиком и навалять Хейлу. Но Стайлз мужиком не был. Он был красивым накрашенным педиком, каким и увидел его Питер в первый свой раз тогда, в психушке.

– Давай, кончай, – потребовал он снова, и из Стайлза, обессиленного лаской, смешанной с насилием, обильно потекло.

Член дергался медленными рывками, из приоткрытой уретры сочилось мутное семя, вязкой ниточкой соединяя красную головку пениса и пол. Стайлз тихо стонал на одной ноте, немного прогибался в спине, желая и стыдясь насаживаться в нужном ему темпе, но Питер догадливо, как хороший любовник, читал его молчаливые просьбы, засаживал пальцы глубже, быстрее, надавливая костяшками на морщинистые края ануса, стимулируя их дополнительно, второй рукой перестав уже удерживать никуда не собирающегося убегать Стайлза и наглаживая его по вспотевшей спине...

Это была сомнительная, но победа – мальчик Стайлз оставался в руках Питера мальчиком Стайлзом. Пусть и в последний раз.

– Раскрой себя, – тихо шепнул Хейл ему на ухо, чувствуя безоговорочную покорность после перенесенного анального удовольствия. – Руками раздвинь задницу. Держи себя так.

Стайлз послушно держал ягодицы разведенными, пока возбужденный его полной капитуляцией Питер лизал между ними. Потом язык сменил член. Вошел он мягко, легко, просто. Питер смотрел на заполненный анус своего любовника с обожанием, привычно волнуясь от этой картины, вдруг с задушенным смешком вспомнив, как еще полчала назад был обвинен и не напрасно в половом бессилии. Теперь же член стоял крепко и уверенно, Питер даже не вспомнил бы момент, когда у него встало – может, в секунду оргазма мальчишки, может раньше...

– Вот так, мой мальчик, ты чувствуешь, как хорошо? – с удовольствием спрашивал он сейчас его, ощущая, как и ему самому хорошо, жарко.

Стайлзу хорошо не было. Он молча лежал под покрывающим его активом и апатично от толчков колыхался, наверняка стирая коленки до синяков. Сфинктер его был размягчен максимально, будто бы изможденный многочисленными актами партнер уже не участвовал в происходящем, как и его не сокращающееся ни в каких местах тело.

Питеру казалось это неправильным. В конце концов, оргазмы – это всё, что им оставалось.

– Хороший мой, не надо притворяться трупом, – с иронией заметил Питер, стараясь расшевелить мальчишку дурацкой, но шуткой. – Твой анус слишком чувствительный, чтобы не трахать его. Твой анус, мой хороший, даже лучше пизды. И я заставлю тебя поверить в это.

Стайлз дернулся, когда Питер вынимал свой член, лишая трения, и отчаянно попытался приглушить стон – его дырка недовольно тужилась, приоткрывала свой натертый морщинистый “рот”, снова и снова приглашая в него вернуться. Она, стыдно растянутая и блестящая от слизи, предавала его.

– Какой жадный и хорошо натренированный мальчик, – тянул Питер, оценивая степень раскрытости партнера, как отменную. – Тебе нужно бы это видеть, Стайлз. Или хотя бы...

Питер вдруг улыбнулся выдумке и, заталкивая в подставленный анус головку, мурча от ощущения его жара и влажности, предложил:

– Давай-ка, детка, повторяй за мной...

– Я ничего не буду повторять, – прохрипел насаженный на член мальчишка и попытался безуспешно выкрутиться.

– Ты – будешь, – твердо сказал Питер, – будешь говорить мне всё, что я с тобой сейчас делаю.

Да, это было жестоко.

Стайлз уронил на локти в красных пятнах лицо с поплывшей косметикой и застонал.

– ...скажи, мой милый, – попросил его Питер, – “меня поставили на четвереньки и попросили раздвинуть ляжки шире”...

– Не...

– Говори!!!

Стайлз, пряча пылающее лицо, больше не сопротивлялся. Невнятно бормотал за Питером стыдные, грязные, возбуждающие их обоих слова...

– ...меня поставили на четвереньки и я раздвинул свои ляжки очень широко...

– ...Потом тебя вылизывали, – подсказал Питер, – пропихивали слюну в растянутый анус, смазывали и ласкали простату пальцами... Простату!!!

– ...мою... простату... трогали изнутри пальцами...

– ...потом вставили член...

– ...потом... вставили... Блять! Мне больно!!! Питер!!!

– А это, сладкий мой, анальный секс, – жестоко проинформировал Питер. – И иногда бывает неприятно.

– Остановись, пожалуйста! Не надо! – молил его мальчишка, плача то ли от жжения в натруженном заднем проходе, то ли от явного унижения.

– Ты должен знать. Я должен знать. Мы оба должны знать, что здесь только мужчины, – зачем-то продолжал его мучить Хейл. – Так что, не капризничай и повторяй: меня ебут настоящим горячим хером в мою подготовленную задницу.

– Меня ебут... членом... хером в...

– ...задницу! Стайлз! Скажи уже это и мы закончим!

– Меня ебут... ты ебешь меня прямо в мой растянутый зад.

– Я больше не считаю, что это грязно. Я думаю, что это замечательно...

– Это не грязно... это... заме... ча... Питер, Питер...

– Что? Что – Питер?

– Еще... Питер, еще...

От неожиданности Хейл остановился, замер как раз в самой глубокой точке, воткнувшись в партнера по самые яйца и с отупелым удивлением выслушал его мучительный стон.

– Ты... – начал говорить, потом внезапно спохватился, припомнив, что в таком деле, как секс, разговоры не главное.

Уверенно потащил свой член из дырки, опустив глаза вниз; следя, как вслед за смазанной его плотью выскальзывают наружу края сфинктера; как выворачивает он мальчишку наизнанку и именно от этого любовник стонет, меняя сценарий насильственного соития на добровольное.

Зачем-то Питер перевернул его к себе лицом, забыв про эти проклятые сиськи, и они тряслись теперь у него на глазах, потому что они продолжили трахаться уже в миссионерской позиции, как старая, давно женатая гетеросексуальная пара.

Стайл держал себя под коленками, чтобы Питеру было удобнее вставлять глубже, а Питер, держа свой вес на руках, ритмично ходил в нем бедрами.

Кровать, куда они перебрались, новая совсем, отчего-то скрипела, мерно и пошло. Стайлз от толчков колыхался, груди его колыхались тоже; трясся между бедер, лежащий на животе эрегированный член с поджатой мошонкой, и это было хорошее, супружеское совокупление.

Питер держался до последнего, как будто ожидая, что Стайлз, как девушка, возможно, кончит теперь сам, и вот, уже на самом краю накатывающего удовольствия – ровного и очень добротно скроенного из равномерных спазмов внизу живота, он сообразил, что трахаются они без резинки. Что ходит член его, напрямую касаясь голого, мокрого от слюны и слизи, незащищенного Стайлза, и так хорошо, так близко...

Яйца пульсировали, прилипнув к горячей коже Стайлза, из члена текло толчками семя, и где-то там, внутри, Питер осеменял им бесплодное нутро своего гермафродита. Думая немного не по-джентльменски, что пусть Стайлз любит Дерека, но спит-то с ним!

И пусть уже завтра они расстанутся, у них все еще есть сегодня, как верно подметил мальчишка, такое вот неправильное и исковерканное, в котором они, как ни странно, кое-как счастливы и удовлетворены. Каждый.

Питер не боялся уже ничего испортить – ни разговорами, ни прикосновением. Лежал рядом с наспех умытым Стайлзом, обнимал и говорил всё то, что говорить хотелось.

– Ты не девчонка, поверь мне, – шептал. – Ты очень славный мальчишка, которому нужно дрочить, которого нужно трахать, которому совсем не нужно быть кем-то другим. Я хочу, чтобы ты знал – я всегда ебал тебя, как мужчину. Будь и ты им. Признайся, блять, уже наконец, что просто потакал Дереку...

Конечно, так признания не выбивают. Так не обращаются с женщинами. Питер понял это по стойкому молчанию впавшего в подобие кататонии Стайлза и уже не мог ничего ни изменить, ни отменить. Завтрашний рейс, например, из Нью-Йорка во Флориду без билета обратно.

Он чувствовал себя солдатом, который, ведя войну из своего окопа, после победного выстрела вдруг понял, что только что убив последнего врага, он не заметил, как смертельно зацепило и его единственного друга.

Снотворное Питер заглотил уже как заправский наркоман, потому и заснул слишком быстро, не успев помучиться угрызениями совести и сожалением, что так и не выдавил из себя простую фразу “Не уезжай”.

Утром, как только память вернулась в проснувшийся мозг и угодливо подсказала, что ночевал Питер опять не один, он повернулся на бок, нашарил соседний ком одеяла рукой, зарылся в него, в его теплую глубину и обнаружил, что там пусто, да и вся вторая половина кровати пуста. Еще не соображая спросонья, весь тяжелый от лекарств, Питер обошел квартиру, несмело, будто не веря, что Стайлз мог уйти, зовя его по имени, но никто не отозвался.

Что ж, иногда особо сентиментальные любовники, копируя манеру поведения киношных героев, срываются в несусветную рань в только что открытую булочную, потом в пижаме плетутся в соседнюю кофейню, желая сделать спящему возлюбленному приятное, и тащат сладкие булки со сладким кофе в постель. Классика, как говорится. Но Питер уже знал, что булочек, как и кофе, ему от Стайлза не видать.

====== Глава 13 ======

Питер не злился на мальчишку. Не паниковал. Ну, поругались. Ну, уехал. Как говорится, вот и всё. Но почему-то тянуло сердце, неспокойно было, плохо, тяжело...

Хейл всё утро провел на кухне. Пил кофе, смотрел присланное ему на смартфон расписание предстоящих операций, разбирал почту – приглашения на конференции, на лекции в университеты...

Старался не ждать звонка.

Пролистывая страницы, случайно наткнулся на фото, сделанное позавчера. Стайлз не особо хотел на камеру улыбаться, поэтому на краю откровенно неудачного снимка виднелась только его темная макушка. Чуть ниже – голое плечо и тонкая рука с растопыренными пальцами, которыми он прикрывался. Зато лицо Питера было видно отчетливо – веселое, смеющееся, синеглазое и очень молодое.

Он смотрел прямо в объектив, вслепую пытаясь удерживать мальчишку, другой рукой держа сотовый.

Дурацкое селфи, на котором никто бы Стайлза не узнал. Но разве это было важно?

За эти неполные тря дня они прожили жизнь настоящей пары, успев пережить нежность и робость первого свидания и долгожданного секса; успев поссориться несколько раз, в самый последний – окончательно, неловко завершив историю подобием драки и не очень красивым соитием, который Питеру теперь было не забыть, так жег его стыд и прогрессирующее чувство вины за эту пакость.

Он мог бы вчера откровенно признать поражение, по-взрослому ничуть не смущаясь своего мужского бессилия. Он мог поступить как мужчина, но почему-то поступил как разъяренный самец, задетый за живое, зачем-то вынуждая себя и свою физиологию что-то мальчишке, точнее, его темной, женской стороне, доказывать...

Не нужно воевать с женщинами, ты проиграешь.

С женщинами вообще... не нужно.

Питер встал и тяжело, по-стариковски, поплелся в спальню. Вытащил из-за комода большую, обрамленную стильной рамой фотографию, убранную туда еще полгода назад. Тут же, не пожалев идеально отштукатуренной стены, с размаху вбил в нее огромный гвоздь, хотя можно было бы ограничиться обыкновенной липучкой.

Стена сразу пошла трещинами, и Питер улыбнулся довольно – ему смертельно хотелось испортить что-нибудь еще, когда испорчено было всё абсолютно.

– Вот так, здесь твоё место, – проговорил он удовлетворенно, поправляя раму с фото, идеально вписавшуюся в интерьер спальни, где все еще пахло сексом.

Питер поправил фотографию, потом отошел на пять шагов и, склонив голову, всмотрелся в изображение.

Рельефно вылепленный, красивый девятидюймовый пенис в состоянии известного напряжения смотрел на зрителя своим единственным глазом из полностью открытой головки. Она была влажная, розовая, крупная. Всё было видно отчетливо, каждая складочка, каждая венка, каждый волосок и капелька пота. На заднем размытом плане виднелась рыжеватая поросль на белокожем лобке. И вся композиция была удивительно гармоничной, тотемной.

Пусть так, кивнул сам себе Питер, в полном удовлетворении глядя на фото собственного полового органа, не нужно стыдиться совершенства.

Насмотревшись, он присел на край кровати и набрал знакомый номер.

– Привет, Дерек, – проговорил в трубку. И иронично известил: – Твоя принцесса покинула здание.

– Отлично, – ответил Дерек кратко. Спросил заботливо: – Всё в порядке?

Питер криво усмехнулся и сказал, что да.

– Про Стайлза не спросишь? – поинтересовался.

– Думаю, с ним всё хорошо. Он мне вчера звонил, – зачем-то любезно проинформировал его Дерек.

– Как я и думал, – раздраженно бросил Питер, не зная, что еще сказать. Не понимая эту холодную любезность соперника и его спокойствие; его, отчего-то неприятную, незаинтересованность в деталях.

Всё было странно и нелогично – злодеи так себя не ведут. Но выяснять по телефону степень падения Дерека было глупо. Поэтому Питер просто сказал “Пока” и нажал отбой.

Позвонил следом в госпиталь, отменил все приемы и операции, собрал сумку и поехал в аэропорт.

Дом Эха ничуть не изменился с прошлого года. Он был таким же мрачным, и сад был так же безжизнен, несмотря на начинающееся лето. Словно застыл в вечной осени, вечном своем ноябре.

Питер постоял у ворот, отпустив такси, подышал мистикой и туманами, усмехнувшись себе прошлому, слишком романтично настроенному для такого совершенно не романтического места, потом решительно зашел во двор и уже через минуту стучался в кабинет директора, к которому его на удивление легко пустили, несмотря на вечерний час.

– Ты все-таки прилетел, – совсем не удивленно произнес Дерек, отрываясь от своих бумаг.

Питер непонимающе нахмурился и, с шумом подвинув к себе стул, молча сел напротив.

– Приехал меня убивать, да? – спросил младший Хейл спокойно.

– В зависимости от того, что ты скажешь, – ответил Питер.

– А что я должен тебе сказать?

– Правду о Стайлзе. Наконец-то ты должен сказать мне о нём правду. Все предыдущие твои версии – сплошная ложь! Все же было совсем не так!

– А как? Как было?

– Я тебе сейчас скажу. Шериф привел к тебе на приём своего сына, и как нормальный, ответственный родитель, зашел в кабинет вместе с ним. Точнее, – Питер перебил сам себя, припомнив детали, – он Стайлза с собой брать не стал – говорил с тобой тет-а-тет, потому что знал – тема его рассказа будет щепетильная. И когда он выложил тебе всё, дав тем самым необходимые вводные...

– Что?

– ...необходимые вводные для перепрограммирования...

– Что ты несёшь? Питер! Какого программирования? Мы вообще о ком говорим?

– О Стайлзе! Ты насильно навязал мальчишке идею о смене пола!

– Я скорректировал его неоформленные желания в цель, идиот!

Еще не прошло и минуты с начала их разговора, а они уже орали друг на друга. Некрасиво и яростно. Питер довольно скалился, потому что эмоциональное сопротивление Дерека являлось в его глазах доказательством вины. Почти разоблаченный в своих злодеяниях племянник уже не мог противопоставить ему что-то иное, кроме крика. Но даже здесь Питер его перекричал.

– Ты полностью убедил мальчишку в необходимости операции, которая необходимой не являлась!!! Джон выдал тебе тайны этого непохожего на остальных мальчика, а ты воспользовался!!! Представил, что можешь сотворить с ним своей властью, своим красным дипломчиком; решил склонить Стайлза к феминизации, раз прецедент уже был. Стайлз же никогда не стремился кардинально сменить пол, который природа изначально дала ему, как мужской! Но ты, представив его девочкой в своих больных фантазиях, уже не мог остановиться, психологически выверенно подталкивал к решению, нужному тебе!!! Ты положил его под нож, Дерек, даже не отрицай этого. И это не влюбленность, не-ет. Ты не его любил, да это и невозможно, ты сам говорил, что твою гетеросексуальность не сломить. Ты полюбил возможность побывать богом, играя судьбой двуполого подростка. Ты был влюблен в свою неограниченную над ним власть. Ты упивался безнаказанностью!!!

– Питер, подожди! Перестань меня обвинять! Мы не о том говорим... Я должен был сразу догадаться... – ошарашенно попробовал остановить его Дерек и раздраженно прихлопнул рукой ворох бумаг, отодвигая их в сторону.

– О чем догадаться? – непонимающе переспросил выдохшийся Питер на вовремя опомнившегося племянника, который как-то странно не особо проникся бурным обвинительным монологом дяди.

– Что вы, к сожалению, не сможете два дня только трахаться...

– Ч-что?

– ...и в какой-то момент вам придется серьезно поговорить, – закончил Дерек, покачав головой. – Знаешь, Стайлз очень любит... поговорить. Он наплел тебе сказок, предполагаю даже, что ты в них поверил. Он очень хорошо их сочиняет. Красочно.

– Не красочно – правдоподобно!!! – выкрикнул Питер. – Её рассказ про ваши отношения...

Он вдруг запнулся, услышав, как теперь называет мальчишку. И как называет его Дерек.

– Ты называешь её... – начал он, но Дерек успел его перебить: в последнее время это вошло у него в привычку.

– Я называю его мальчишеским именем и использую в обращении мужской род, да, – кивнул он Питеру, угадав недосказанную мысль. – Давай оставим это так, тебе же будет удобней. Правда?

Питер непонимающе хмурился – он не был уверен, что слово “правда” вообще здесь уместно. В этом самом кабинете, где даже стены были пропитаны тайнами, сплошь сотканными из замысловатой лжи. Но Дерек был прав – Питеру было бы так удобней. Вчера. Сегодня он силился и не мог припомнить Стайлза-мальчишку, как будто по голове его кто ударил, вызвав потерю памяти. Перед глазами стояло накрашенное, заплаканное девичье лицо и колыхались маленькие груди. Женские.

– Так что там о наших отношениях, Питер? – окликнул его Дерек. – Что наговорил тебе о нас мальчишка? Наверняка его преинтересный рассказ открыл тебе глаза. Много нового услышал? С подробностями, которые я от тебя, естественно, утаил.

– Да. Утаил, – кивнул Питер со злостью, – одна только сцена в гинекологическом чего стоила...

Дерек приподнял бровь и, совершенно не смутившись, поинтересовался деталями. Питер сказал. Немного спотыкаясь в повествовании на самых гадких моментах.

Дерек спокойно выслушал его, потом взял за руку:

– Пойдем.

– Куда? – вырвал руку Питер.

– Увидишь – куда, – таинственно ответил Дерек, железными пальцами снова схватил чужой локоть, и они все же вышли из кабинета.

Пошли по длинному коридору к процедурному блоку.

Зайдя в самую дальнюю дверь, оказались в белой и почти пустой комнате. Дерек показал Питеру рукой на ширму, стоящую у стены, тут же откатил ее в сторону и предоставил дяде обозревать обыкновенное, обитое черным дермантином, гинекологическое кресло.

– Женская смотровая, – торжественно объявил он.

Питер недоуменно обернулся к нему, почему-то смутившись этого поганого кресла и спросил:

– И что? Хочешь напомнить мне, как сладко вы тут игрались со Стайлзом?

– Нет, – уже немного раздраженно отмахнулся от него Дерек. – Хочу, чтобы ты представил в красках то, о чем тебе рассказывал наш фантазёр.

Он встал рядышком со сверкающей распоркой, потом придвинулся ближе, вальяжно облокотившись о нее и поза вышла более, чем импозантной.

Питер смотрел.

Смотрел.

И смотрел.

– Представил? – иронично поинтересовался Дерек. – Кресло и я. Я и кресло. Я, кресло и слово “пизда”.

Питер отвел глаза, тихо матерясь в сторону.

– А вот теперь, дядя, представь, что я на него залеза-аю...

Дерек изобразил попытку вскарабкаться на кресло, и Питер его прервал с грязным ругательством, которое наконец сорвалось с его губ.

– Да перестань ты, блять, паясничать, Дерек, – воскликнул он. – И отойди от этого кошмара!

Дерек был прав: каким бы ни был он в фантазиях Питера – злым психиатром, жестоким папочкой, садистом-урологом и просто извращенцем, ни в одной из них он не смог бы представить, как обнаженный – полностью – племянник, проворно взгромождается на женское смотровое кресло, раскладывает ляжки на распорки и демонстрирует гениталии и приоткрытый волосатый анус своей обожаемой принцессе Лее. И после гадостного акта эксгибиционизма требует от нее в приказном порядке качественный слюнявый римминг...

– Я понял... Понял, чёрт... – пробормотал Питер и потянул Дерека к выходу.

Уже в кабинете Дерек попытался Питеру объяснить происходящее.

– Я понимаю, почему ты поверил ему, а не мне. Я с самого начала был антагонистом, твоим оппонентом, соперником и даже врагом. Стайлз всегда гениально играл жертв, а тебе так хотелось поверить в мое злодейство, что ты использовал любую возможность, любую улику против меня, даже такую, мягко говоря, грубо сфабрикованную. И, кстати, не вижу ничего криминального в римминге, если кто любит такое. Ты же его практикуешь? Вот почему ты меня осудил?

– Это звучало... отвратительно, – припомнил ошарашенный Питер.

– Представляю, – кивнул согласно Дерек. – Стайлз был всегда подчеркнуто груб, когда дело касалось обозначения половых органов. И ласковый до тошноты термин “киска” был не из его лексикона. Только “пизда” и “хуй”. Прости.

Питер поморщился одновременно с Дереком.

– Но в остальном-то... – напомнил он племяннику.

– Но в остальном, – подхватил младший Хейл, – вся информация, тебе рассказанная, была такая же ложь. Поэтому предлагаю немедленно решить, кому из нас ты будешь верить. Иначе разговора не выйдет.

Питер не знал. Он снова не понимал, где правда.

– Судя по сомнению на твоем лице, у меня есть шанс, – подытожил Дерек и спросил что-то странное, – давай определим границы проблемы. Она для тебя, я полагаю, состоит в том, что ты против операции. В первую очередь потому, что, как хирург, понимаешь, какие риски следует ожидать от столь грубого вмешательства. Ты элементарно за Стайлза переживаешь. Я прав?

Питер, подумав, согласно кивнул. Он кивнул бы в любом случае, боясь нарушить это новое, странное состояние несопротивляющегося, покладистого Дерека и прервать поток его откровений, направленность которых неуловимо изменилась, как будто бы теперь все подозрения Питера были им приняты, учтены и не оспорены только потому, что оказались тщательно скрываемой ранее правдой.

– Хорошо, значит мы говорим об операции, – кивнул в ответ Дерек. – И я мог бы продолжить наш долгий, ни к чему не ведущий профессиональный спор, сказав тебе, что операция в любом случае необходима. Ты-то должен знать, что мирное сосуществование двух половых систем в организме – редкость. Второе недоразвитое яичко часто трансформируется в опухоль. Злокачественную в девяноста процентах случаев. Яичник же может начать продуцировать черт знает что. Повышенные дозы гормонов, например. Двуполость – аномалия. И эту аномалию нужно корректировать. Я был рядом с ним несколько дольше, чем ты, поэтому и видел его проблемы глубже. Ты же, прости, кроме его члена, ни на что больше не смотрел.

– Конечно, глубже. На глубину вагины... – буркнул уязвленный Питер. – Насколько я понял, его организм не собирался растить внутри себя что-то злокачественное, и подвергать его сложной трансформации не было смысла. По физическим показаниям.

– Признайся честно, дядя, – проницательно заметил Дерек, снова не обратив внимания на тяжкие обвинения, какими обидно бросался его родственник, – была еще одна причина, по которой ты не мог принять трансперехода мальчика – тебя просто с души воротило, как только ты представлял, что Стайлзу отрежут член.

Питер побледнел, а Дерек гадко усмехнулся – имел право, угадал.

Сказал с серьезной миной на лице, едва удерживаясь от приступов смеха:

– После операции можно договориться с хирургами и забрать его, чтобы торжественно похоронить...

– Урод, – психанул Питер. – И явный невежда. Из пениса, который ты так ненавидишь, как раз и будут ваять вагину. Про хирургическую инверсию слышал?

– Да знаю, – отмахнулся все еще хихикающий Дерек, – извини.

– Извиняться тебе придется не передо мной, – мрачно предупредил Питер. – Статистика говорит о том, что процент трансгендеров, сожалеющих, что им отрезали член, слишком велик.

– Ой, было бы что там у Стайлза резать, – сказал опасно легкомысленно Дерек, – ты же видел абсолютное недоразвитие генитальной области.

– Прости, племянник, но член есть член, – зло ответил Питер и злорадно добавил, – да я ему самолично имплант поставлю, и в пенис и в мошонку, сантиметры девать некуда будет.

– Боже, ты просто невыносим со своей любовью к членам! – скривился Дерек.

Питер не подхватил шутки.

– Пока мы обсуждаем это гипотетически – это весело, – вернулся он к началу их разговора. – Но мальчик по каким-то причинам хочет сменить пол в действительности. Физическое состояние его тела в этом не нуждается. Еще, как причина, остается психологический дискомфорт. Так неужели тебе, как специалисту, сложно было ему внушить, что он желанен даже без операции? Пусть не тебе, но кому-то еще?

– Ты смог?

– Я...

– Смог внушить это? Ты же с ним спал! Желал его. Вожделел. Значит смог принять его полностью? С его пенисом, с маленькой женской грудью и девчоночьими закидонами?

Питер молчал, смущенно вспоминая, как эту самую грудь практически всегда удачно скрывала футболка. Она не мешала ему желать мальчишку, пока в эти холмики его не ткнули лицом. И тут уж неважно было – кто хирург, а кто – психолог.

– Насколько я помню, ты уже давно не бегаешь за женственными мальчишками, – напомнил ему Дерек услужливо. – Особенно с грудью. Или на неё у тебя тоже беспрерывно стояло?

– Стояло, представь себе!!! – с отчаянием бесталанного лжеца выкрикнул Питер, тревожно подсчитывая, сколько же раз за последние два дня его заподозрили в импотенции.