Текст книги "Химера (СИ)"

Автор книги: Lieber spitz

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

====== Пролог ======

Питеру всегда казалось, что Дерек немножко того, псих ненормальный, выбрать такую для себя профессию. Точнее, профессия у него была очень даже ничего, но вот место, где он прилагал свои психиатрические усилия, помахивая красным дипломом, место было просто ужасным.

– Ты мог уехать в Нью-Йорк, – сетовал старший Хейл. – Мог сбежать в Европу. Тебя звали – куда? В Японию? Точно. И даже консультировать ребят, которые по полгода болтаются в невесомости на орбите. Да, я говорю о НАСА, черт побери.

Питер делал завидущие глаза, не завидуя, впрочем, нисколько.

И продолжал:

– Но ты выбрал это.

Он указывал рукой на виднеющееся в окне крыло старого, чудовищной архитектуры здания, претендовавшее на место проведения съемок какого-нибудь мистического триллера.

Дерек равнодушно пожал плечами – он и сам не знал, что заставило его вернуться из университета в родной город, отвергнув лучшие предложения. Но все мы порой совершаем странный выбор, предчувствуя что-то; предчувствуя главное событие в своей жизни, которое произойдет именно в том месте, куда нас неосознанно, нелогично тянет.

– Это мой город, – спокойно ответил Дерек. – Здесь я родился и здесь хочу практиковать. А вот зачем тебе было приезжать сюда на свою практику или как там у вас это называется, Питер? Не понимаю.

Питер раздраженно цыкнул, страдальчески обведя взглядом большой и мрачный кабинет племянника. На окнах темнели решетки, а за ними виднелся сухой, шелестящий голыми ветками, мертвый сад.

– Надеюсь, под родственным крылом моя принудительная стажировка пройдет не так болезненно, – честно признался он Дереку. – Новая программа врачебной аттестации требует прохождения реальной практики по всем разделам медицины. То есть, им, в министерстве, вообще насрать, что я дипломированный хирург, и психиатрия от меня далека, как космос. Две недели я зачем-то обязан провести в стенах какой-нибудь психушки. Но под твоим началом идея наблюдать за психами всех мастей кажется мне не такой уж пропащей – возможно, мой дорогой Дер-Дер, ты разрешишь мне вовсе здесь не появляться...

Дерек только усмехнулся.

– И не надейся. Будешь вкалывать, как младший санитар. А хочешь, я тебя пациентом определю – будешь постигать диагнозы, так сказать, изнутри системы? Я всегда считал, что с твоей гиперсексуальностью, которая, по моему мнению, к сорока годам плавно перетекла в отъявленный сексоголизм, тебе не помешает психоневрологическая коррекция.

Питер по-отечески улыбнулся, только что по голове не погладил племянника, наставительно замечая:

– Сексоголики весьма неуверенные в себе типы, мой дорогой. Они ебут всех направо и налево, потому что им надо доказывать право быть блистательными. Мне – нет. Я блистателен без показательных маханий членом. Диагноз мой – я просто люблю трахаться.

– И кто был последней твоей игрушкой, дядя? Мальчик или девочка?

– Моим широким горизонтам, завидуй молча, хмурый гетеросексуальный друг, – гладко отбрил Питер младшего Хейла и пошло рассмеялся.

– Я все-таки подготовлю тебе палату, симптомы-то усугубляются, как я погляжу, – откровенно издеваясь, ответно рассмеялся Дерек.

– Иди ты, – отмахнулся Питер и бросив шутить, перешел к делу. – Лучше скажи, с чего начать. Мне просто не терпится поглазеть на сумасшедших детишек.

– Уверен, что хочешь в подростковое? – удивленно уточнил Дерек.

– Угу, – без особого энтузиазма кивнул Питер. – Все лучше, чем наблюдать за выжившими из ума старикашками, которые ходят под себя.

Дерек покачал головой:

– Как хочешь. Подростки – жестокое племя. Хотя, если ты перестанешь воспринимать свою практику, как некую месть столичного куратора, будет действительно интересно. Но работать с детьми, конечно, адский труд.

– Труд, труд... – пробурчал старший Хейл, – труд оплачивается. А я подписываю добровольный рабовладельческий договор.

– До подписания твоего договора еще далеко. Сначала заполни вот это, а основные бумаги подпишешь потом, – подпихнул Дерек дяде увесистую кипу. – И это... и это, и... это.

– Боже, сплошные запреты, – ужаснулся Питер, и уязвлено вскинулся: – Запреты на... что, простите?

Он с видом несправедливо обвиненного процедил:

– Ты что, Дерек, реально думаешь, что я захочу соблазнить кого-нибудь из пациентов? Я, что, выгляжу именно так?

– Выглядишь, выглядишь, – кивнул Дерек серьезно и тут же смягчился, – но дело не в этом. Это стандартные инструкции, которые подписывают все, кто устраивается на работу в клинику. Ограничение на интимные контакты с пациентами – обычное требование. Тебя заставили подписать бы все это и в другой больнице.

Питер поморщился, подписал и лениво повел глазами по стенам, которые были увешаны каким-то сертификатами, дипломами, грамотами...

– Как твоя практика уролога? Ты же брал в университете параллельный курс и даже блестяще его окончил? – заинтересованно припомнил он.

– Иногда замещаю штатного специалиста в городской больнице, – ответил Дерек, укладывая в папку договор Питера. – А что? Тебе нужна приватная консультация? Какие-то проблемы с...

– Ты же знаешь, у меня нет проблем, но есть вопросы, – издалека начал Питер и поерзал на кресле, в котором сидел. Прикоснулся пальцами к ширинке и жалобно выдал: – Не посмОтрите, доктор, у меня там что-то “бо-бо”.

Дерек немного раздраженно бросил, не обращая внимания на едкий смех дяди:

– Если есть проблемы, могу посмотреть. Нет – перестань паясничать, Питер. Ты как мальчишка, в самом деле.

– Я просто пытаюсь быть внимательным к твоим многочисленным талантам, о великий! И если хочешь обследовать действительно что-то стоящее – обследуй меня, я как назло из-за этой практики пропустил ежегодную диспансеризацию, – важно объяснил интерес Питер, самодовольно раздвинув ноги.

– Ты просто мудак, – уже беззлобно пробормотал младший Хейл и добавил, – можешь зайти завтра в смотровую, я тебя посмотрю. Сдашь анализы, при необходимости сделаем УЗИ...

– Спасибо, – искренне ответил Питер и, наконец, стал собираться на выход.

– Начало твоей смены в шесть, – проинформировал его Дерек. – Поможешь сначала в архиве. Разберешь некоторые истории болезней. Потом я покажу тебе отделение, посидишь на групповой терапии... Но как ты уже понял, близко к девчонкам не подпущу.

– А к мальчишкам? – зачарованно промурчал Питер. – К прелестным сумасшедшим мальчишкам подпустишь?

– На хуй иди, а? – не очень корректно послал его Дерек тут же и махнул в сторону двери.

– Уже иду, дорогой, – пропел Питер, сердито инструктируя, – и руки хорошо помой перед завтрашним осмотром. А то знаю я, урологов этих – пожрут в столовке, а потом хватаются за член жирными пальцами...

====== Глава 1 ======

Верно ли говорят, что когда человек бисексуален, он все равно не держит заветных пятьдесят на пятьдесят, по интересам склоняясь постепенно в сторону своего пола и становясь геем?

Питер пытался не анализировать, но иногда задумывался, принимая истинность такого утверждения и примеряя его на себя.

Ему всегда до одури нравилось в парнях одно – идентичность анатомии с собственной. И то, как упоительно сладко можно дрочить по утрам чужой член, когда твоя рука, даже не задумываясь, совершает машинальные движения, которыми и сопровождается мужская мастурбация.

Да, быть с парнями означало для него прежде всего найти похожесть и понимание, некое отражения себя – внешне, внутренне, на уровне физиологии и различных реакций.

Но и с женщиной быть Питер себе не запрещал, и это оставалось для него непременным условием полноты половой жизни, потому что... ну, знаете, Питер Хейл даже в далекой юности мечтал заполучить себе всё. Выебать весь мир, как говорится, без исключений.

Такими рождаются, не становятся. Поэтому он трахал каждого, кого хотел, не заостряя внимания на истинном гендере партнера. Иной раз его привлекали женственные парни, но эта блажь прошла у него примерно к тридцати. А временами, это независимо уже от возраста, он таял от маскулинности некоторых мужеподобных девчонок, перекачанных или же просто здоровых, как танки, взращивающих свои мускулы железом в спортзалах, где Питер их и цеплял.

К своим сорока Питер перепробовал всё.

Последними его партнерами – только партнерами, Питер никогда не заводил отношений хоть сколько-нибудь длительных, рождая в своем племяннике крепнущие подозрения в тяжелой форме сексоголизма – были коллега по хирургическому цеху и пациент.

Питер не стесняясь нарушал врачебную этику, если был уверен, что вмешательство его, всегда достаточно проникновенное, не будет во вред здоровью физическому прежде всего. Ну а морально-этическая составляющая всегда была чем-то иллюзорным и не принималась им в расчет: в конце концов все его пассии были взрослыми людьми и могли решать за себя.

И все же это было не по правилам – трахать собственного пациента на застеленной клеенкой кушетке в собственном кабинете. Но парень был хорош, а его травмированная коленка – интересной. Предстоящая операция не была фактором, исключающим секс, поэтому секс у них случился. Бурный и гомосексуальный. С оральной прелюдией, анальным проникновением и множеством других приятных вещей.

Попа у мальчика была круглой, женской. И этот легкий налет иного гендера был просто очарователен: такие формы, при остальной прочей брутальности Питер ценил. Как впрочем ценил он и крепость мышц своего нового анестезиолога. Задница у Кейт была на редкость каменной, словно она дала обет никогда не размягчаться даже под руками любовников и, несмотря на жуткую занятость, качать ее семь раз в неделю.

Она была настоящим пацаном с сиськами, и Питер уже подумывал о перемене ролей, в секс-шопе присматривая для своего не такого уж девственного ануса средних размеров страпон, когда мисс Арджент нахально ему изменила с другим хирургом практически прямо у него на глазах. То есть, презрев кодекс соблюдать преданность команде, переметнулась в другую клинику к его личному, Питеру Хейлу, конкуренту, и анестезировала ему, сука, с предательской улыбочкой на губах. Такую измену Питер, ценящий профессиональную сплоченность, потерпеть не мог, как впрочем не мог и задерживать в своей постели очередного партнера более чем на неделю. Месяц, максимум. Хотя, в общем-то, был не против встретить кого-нибудь настолько интересного, чтобы имитировать подобие отношений и более длительный срок.

У Питера всегда было красивое подтянутое тело. При невысоком росте не было нужды раскачивать плечи до необъятности, поэтому и смотрелся он в целом изящно и аккуратно. Холеный мужчина сорока лет, с великолепными грудными мышцами и интересным холодным скандинавским лицом. На которое Дерек сейчас и поднимал свой взгляд из положения сидя. Питер расслабленно стоял перед ним со спущенными штанами, чуть расставив ноги, и совершенно не стыдливо жмурился от удовольствия: племянник пальпировал его довольно нежно.

У мужиков так заведено – они любят свой член.

У Питера были все основания свой обожать. Классические девять дюймов в длину и завораживающий объем чуть больше среднего. Искусно сделанное обрезание, нахально демонстрирующая саму себя розовая головка с запоминающимся рельефом и влажным блеском здоровой кожи. В меру выпуклые вены, бугрящиеся на стволе, и толстый основательный корень, скрывающийся в порыжелых лобковых волосках.

Мошонку Питер брил начисто, и линия, чертящая ее надвое, был видна отчетливо.

Такие члены фотографируют в режиме макро, чтобы тайком от детей или престарелых родителей помещать в альбомы с пометкой “Избранное” в приступе интимного эстетизма.

Такие члены, встречая в постели, ласкают усерднее; вылизывают и сосут с особым смыслом – поклоняясь им и боготворя.

Такие члены запоминают. Чаще всего – навсегда.

...Перчатки неприятно холодили чувствительную кожу пениса, когда Дерек приподнимал его, заглядывая ниже и щупая мошонку.

Потом, отодвинув остатки крайней плоти, рассмотрел максимально открывшуюся головку, раздвинул щель уретры, помассировал, профессионально быстро взял мазок, злорадно запихнув ватную палочку на два миллиметра глубже положенного.

Питер хмыкнул и дернулся.

– Вот обязательно же тыкать на такую глубину, – прошипел недовольно, заметив, как весело скалится его врач.

– Обязательно, ты же знаешь, – отчеканил Дерек. – Глубина взятия мазка напрямую связана с его качественными показателями: анализ будет достовернее.

– Садист, – беззлобно обозвал его Питер и снова расслабился.

Дерек тем временем принялся за яички. Помял, похлопал по ним и резюмировал, выдавая отчего-то совсем не урологический диагноз:

– У тебя до отвращения сильная фиксация на мужских гениталиях, Питер. Ни у кого такого не встречал.

– То есть, сам ты отрицаешь, что любишь свой член, Дер-Дер? – со смешком поинтересовался старший Хейл.

– Не так, как ты, – раздраженный на нелюбимую кличку, ответил Дерек. – Ты, который любит абсолютно все члены.

– Может, потому что я – гей? – логично обосновал свои пристрастия Питер.

– Ты не гей, дядя. Твой последний роман был, насколько я помню, с женщиной, и вы неплохо ладили.

– Тогда к чему все эти психологические замечания по поводу моей тяги к членам, дорогой?

– Потому что это моно пристрастие, – профессионально заметил Дерек. – Так не бывает. Ты должен сходить с ума не только по мошонке с пенисом. Должно же быть в жизни что-то еще.

– Ну, иногда я все же провожу сложные операции и читаю лекции в университетах, – напомнил Питер кисло.

– Чтобы потом приводить бедных, голодных во всех смыслах студентов к себе домой под предлогом просмотра одной небезызвестной мне фотографии?

– Она чудо, правда?

– Она отвратительна.

– Потому что реалистична?

– Потому что, вешая в изголовье кровати то, что там повешено, еще раз доказываешь мне, как психиатру, что совершенно сошел с ума. Да это же просто тотем какой-то! Это подтверждает мою теорию о твоей убогой зацикленности на членах. Только самовлюбленный псих повесит над своей кроватью фотоизображение собственного эрегированного пениса крупным планом!

– Там не написано, что он мой, – обидчиво закатил глаза Питер.

– Но он твой, – отрезал Дерек и усмехнулся, – поверь мне, у меня была возможность сличить за всё то время семейных посиделок у бассейна, когда ты щеголял при всех в своих белых дизайнерских и откровенно полупрозрачных плавочках. А в душевой – демонстративно без.

– Ладно, – легко согласился старший Хейл. – Я самовлюбленный псих. С очень, очень, очень красивым пенисом. С которым, надеюсь, все в порядке.

– Все в норме. Отклонений нет, новообразований тоже. Простату помассировать? – угодливо предложил Дерек издевательским тоном.

– Ой, нет, – скривился Питер. – Обойдусь.

– Тогда одевайся и пойдем в зал, знакомиться с группой. Сейчас подростков у меня немного. Тяжелых случаев нет. Впрочем, как и особо интересных: сплошная классика. То есть именно то, что нужно тебе для легкого поверхностного ознакомления с основами.

– Основы я вызубрил еще на первом курсе в меде, если что, – напомнил Питер, застегивая штаны. – И повторил сегодня утром в архиве. Как и истории болезней.

– И что запомнил? – заинтересованно спросил Дерек.

Питер пожал плечами. Что запомнил? Да всё. С его-то превосходной памятью.

Только все эти Лидии, Айзеки, Эллисоны, Итаны и... кажется, Эйданы, они не особо его заинтересовали. Если конечно не имели несчастья обладать какой-нибудь огромной труднодоступной опухолью, которую можно было бы вот прямо сию секунду начать оперировать.

Питер, пробыв в психушке всего лишь день, уже скучал по своей операционной и холодку скальпеля, по гаденьким шуточкам нового анестезиолога, с которым они неплохо сработались именно потому, что шуточки того были гаденькими.

По запаху, въевшимся в кожу намертво и отдающим железом.

Здесь, в Доме Эха, пахло тоской и мертвой сказкой, в которую потихоньку превращалась жизнь пациентов, окончательно заброшенных родней.

– Так что ты помнишь из общего курса по основам психоанализа? – строго спросил его Дерек снова, поправившись, – и помнишь ли вообще?

– Надеюсь, ты не будешь гонять меня по разделам учебника по психиатрии, Дерек, – настороженно заметил Питер, уже понимая, что гонять будут. И сразу же пресек всевозможные возмущения своего временного босса, – всю ночь сидел и читал про всякие обсессии. И будет странно, если не обзаведусь одной из них к концу своей стажировки, так все мне показалось унылым.

Дерек усмехнулся и помахал перед Питером несколькими папочками:

– Пошли, работник скальпеля, на групповую терапию. Будешь сидеть в сторонке и просто слушать. Никакого принуждения, сплошной психиатрический релакс.

Питер тяжко вздохнул, приготовившись к полуторачасовой каторге, и пошел вслед за племянником по длинному темному коридору куда-то на свет, который виднелся вдалеке ярким маленьким пятнышком.

– Ну как, удалось поспать? – иронично спросил Дерек, встречая Питера после сеанса.

Питер сонным не выглядел.

Он, не глядя на племянника и тихо шевеля губами, оживленно потрошил папки с историями болезней. Потом поднял на Дерека удивленные глаза.

– Что? Что ты сказал? – спросил немного рассеянно.

– Я спрашивал, успел ли ты вздремнуть, или Лидия своим пронзительным голосом слишком тебя раздражала?

Питер наконец сфокусировался на нем.

– Да. То есть нет. Рыжая слишком красива, чтобы на нее злиться, – ответил в тон и задумчиво постучал по папочкам пальцем, смешно обращаясь к бездушной груде бумаг: – Да где же ты, черт...

Дерек приподнял брови.

– Ищешь что-то конкретное?

Питер досадливо нахмурился и снова стал перебирать стопку. Ту самую, в которой собрались печальные истории вчерашних детей – странных и не таких, как все. Истории болезней, в которых были скрупулезно описаны шизофренические симптомы, фобии, навязчивые состояния и паранойи... Все то, чем может быть болел и он, смешной, чернявый и почему-то больше других похожий на сумасшедшего, мальчик.

Его папка, с вложенной туда фотографией, таинственным образом отсутствовала.

– Здесь не хватает одной истории болезни, – торжественно провозгласил Питер, наконец-то уверившись, что в абсолютном бумажном порядке нашел зачатки хаоса.

Дерек заметно вздрогнул и нахмурился.

– Ты про кого... А, ясно, – сказал непонятно он.

Питер полюбопытствовал:

– Он новенький, наверно? Возможно, интересный слу...

– С чего ты взял? – недоуменно перебил Дерек и тут же поправился, – он вовсе не новенький, и вовсе не интересный.

– А мне показалось иначе, – задумчиво протянул Питер и радостно сообщил о неожиданном для начальника предательстве, – твоя мисс Морелл, которая вела сеанс, сказала, что по твоему требованию посещения этого пациента она строго отмечает в журнале, а ходит он на терапию давно, поэтому делаю вывод, что ты историю мальчишки, наверняка знаменитого психа, откровенно зажал.

К слову, ходил на терапию знаменитый псих с завидной регулярностью, послушно не пропуская ни одного сеанса, хотя Питер всегда был уверен в том, что смурные подростки в пору их созревания всегда отличаются бунтарским духом и тягой к свободному перемещению в пространстве, заведомо ненавидя всякую систему каких-либо посещений. Особенно, если выглядят настолько сумасшедшими.

Дерек на слова дяди ненатурально рассмеялся и хлопнул того по плечу.

– Ваша некомпетентность в психиатрических науках, доктор, видна невооруженным глазом, – с видимым удовольствием констатировал он и продолжил объяснять, – этот член группы не имеет диагноза моего профиля. Единственный из. Он просто...

Тут он запнулся, не зная как сформулировать фразу.

Сказал просто:

– У него программа, предусматривающая обязательное посещение групповой терапии. Это другая история, Питер, скучная и неинтересная. Она никак не поможет сократить срок отбывания, поверь. Тем более, что тебе нужно наработать конкретно психиатрическую практику, а Стайлз...

– Ах, да, Стайлз, – припомнив, как обращались к подростку другие, хихикнул Питер. – Прекрасный выбор клички для психа. И отчего меня это совсем не удивляет?

– Да перестань же называть его сумасшедшим!!! – вдруг рявкнул Дерек довольно зло, словно задели конкретно его, и Питер впился взглядом в лицо родственника, почуяв какую-то страшную тайну, которая ну просто просилась в сюжет сценария о мрачном директоре печального Дома Эха.

Не зная, что выискивать в мгновенно ставшей непроницаемой физиономии племянника, Питер перестал сканировать того взглядом и вспомнил получше дерганного чернявого пацана, который единственный из всех членов группы выглядел классически безумным.

Он ломаными, какими-то неестественными жестами общался с рыжей напротив, явно ей симпатизируя. Косил глазом на здоровенных накачанных близнецов. Говорил приятным тенорком, не затыкаясь, и все вытирал о драные джинсы странного узкого кроя потные ладони, демонстрируя без стеснения накрашенные черничным лаком аккуратные ногти.

Мальчишка был ярким. Черно-белым, крапчатым. Алым пятном выделялись его красиво очерченные губы, верхняя из которых была мило вздернута, как бывает это у курносых людей. Хорошие волосы достаточной длины, которую иногда носят девчонки-бучи, были растрепаны, и такая же растрепанность, растерянность была выявлена и в подведенных черным карандашом глазах мальчишки, словно он был не на месте. Не там. Не с теми. Или же сам был не тем.

Питер чутко диагностировал какое-то психиатрическое отклонение, едва взглянув на него, но какое именно – понять так и не смог, и весь сеанс терапии сидел, пролистывая истории болезней, тщетно ища ту самую, единственную, которой его не снабдили.

– Ладно, – сдался он наконец, – я не берусь судить о диагнозах некоторых пациентов, но если парень не твой, то что такого он натворил, чтобы просиживать милый задок в Доме Эха в компании с настоящими психами?

Питер не слишком-то казался заинтересованным и просто любопытничал. Но Дерек уперся совершенно по-идиотски.

– Не спрашивай, не скажу, – отрезал он, и это вот был его самый большой промах.

Мы все в детстве орем, когда не дотягиваемся до любимой игрушки. Мы падаем на пол и снова орем, уже громче и безобразнее, когда не получаем игрушку новую, самую желанную именно потому, что нам её не покупают.

Питер не был ребенком, но скука, которой он начал страдать уже на второй день, сделала его невыносимым приставалой.

– Он что, наказан за свои накрашенные ногти, этот бедный мальчик? – доставал он Дерека следующим утром. – Или же за то, что стащил долбанный лак у мамы?

Дерек, до этого спокойно что-то писавший и вряд ли обращавший внимание на нытье дяди, внезапно вскинул голову и зло его оборвал:

– Его мать умерла очень давно. И знаешь что, Питер? Просто отвали.

Питер в задумчивости пожевал губу и мрачно предположил:

– Надеюсь, замученный горем вдовец не принуждает сына к такому вот лечению, чтобы вытравить из него безобидное гейство?

Он машинально перескочил с ленивого веселья на серьезную тему, почуяв отзвук чьей-то беды, до боли схожей с его собственной, самостоятельно прожитой в одиночестве далёкой юности, когда и рассказать-то было некому, как сильно и неправильно стали нравится не только девчонки, но и мальчишки.

Да и хирурги порой видят слишком много грязи, крови и слез, которыми чьи-то дети отстаивают свое право быть не такими, как все. Питер, не имея собственных, как никто понимал на животном, инстинктивном уровне, что ребенка мучить нельзя. Особенно непринятием.

– Так что, это папаша его отдал сюда на “лечение”? – спросил, уже совершенно растеряв легкое расположение духа.

– Шериф Стилински не...

– Ах, он еще и шериф, – уже откровенно закипая, перебил старший Хейл своего племянника, на что тот с досадой ответил:

– Да перестань ты искать трагедии там, где их нет, Питер! Никто Стайлза не заставляет, он посещает терапию сам, поверь, и, – тут Дерек, прекрасно понимая, на что намекал его дядя, отвел глаза и безапелляционно выдал, – и мальчик никакой не гей, уясни.

Угу, кивнул Питер и чуть не рассмеялся Дереку в лицо.

Порхающие жесты длинных тонких рук с накрашенными ногтями вполне гармонично соотносились с порхающими же накрашенными ресницами. А так как время раскрашенных рокеров восьмидесятых давно прошло, то этот косметический бунт был совсем из другой оперы. Уж Питер знал, как выглядят парни-геи с женственной, манерной натурой, и как выдают они себя именно этим, зачем-то стремясь к недосягаемой для них феминности, чуть позже в постели отстаивая право на вполне логичную в конце каждого акта, грязную мужскую эякуляцию.

В общем, мальчишка на вид был полностью готовый педик, а Дерек упрямился, как дурак. Доказывал что-то, прикрывал, защищал. Слишком, пожалуй, пылко.

Так защищают только собственных детей.

Так оберегают... любимых.

– Ты что, Дер, – вкрадчиво начал Питер, предчувствуя внутрисемейную сенсацию, – решил сменить... эмм...

– Всё! – рявкнул тот, зачем-то грубо отбирая у Питера психиатрический журнал, который тот бесцельно листал все это время. – Я соблюдаю протокол. Храню врачебную тайну, и если мой энтузиазм и кажется тебе чрезмерным, то не потому, что я пылаю к своему пациенту какой-то болезненной страстью. Тем более, что и пылать-то я к нему страстью не могу, потому что он... парень. Уж ты-то должен знать, что ориентацию сменить невозможно. И я, согласно этому утверждению, ее не сменил.

– Ого, какой гневный монолог, – нервно хохотнул Питер и очень упрямо переспросил, – и все же, мне чрезвычайно интересно, за что (ладно, ладно, не гея!) не определившегося беднягу морят психушкой?

Дерек, словно сдерживаясь в своих эмоциях, уже спокойнее ответил, сообразив – дядя не отцепится:

– Ты удовлетворишься, если скажу, что мальчик разбил окно в школе мячом для лакросса и за это его отправили сюда? – жалобно поинтересовался он.

– А он действительно разбил? – дотошно поинтересовался Питер и недоверчиво поцокал.

Он совершенно не понимал, зачем из какого-то смешного – здорового психически – мальчишки делать тайну, словно охраняя будущую сенсацию, не желая делиться ею до срока. Дерек вел себя именно так, разозлившись снова.

– Тебе не должно быть это интересно, – сказал он в резкой форме, забыв о том, что даже без скальпеля в руке Питер бывает очень и очень опасен.

Хирург всегда остается хирургом, и даже если отсутствует инструмент, он может всегда сделать надрез метафорически, чем Питер и занялся, решив в отместку на замалчивание фактов о странном мальчике окончательно проесть племяннику мозг.

– Мое шестое хирургическое чувство подсказывает наличие интересного случая, – доказывал он Дереку. – Быть может, дашь все же его историю болезни?

– Нет.

– Но почему?

– Потому что Стайлз не является пациентом моей клиники, он ходит на терапию добровольно, – Дерек прекрасно знал, что логики в его ответе мало, но объяснять ничего не хотел.

– А что, обыкновенный школьный психолог уже не так хорош, чтобы работать с накрашенными мальчишками? – едко замечал Питер.

Дерек, не отвечая, ненатуральным дрогнувшим голосом безыскусно переводил разговор на другое.

Питер бесился.

В конце концов, он ехал сюда отбывать повинность, не рассчитывая ни на что интересное для себя. Но так же, как всякий простой обыватель, а вовсе не рациональный хирург, смешно и по-детски верил, что тайны, наполняющие скорбные дома для содержания психов, коснутся его хотя бы мимолетно.

Сейчас Питеру казалось, что в эту конкретную, он хочет нырнуть с головой.

– Не вздумай его трогать, пожалеешь, – совершенно зловеще проговорил Дерек как-то, совершенно озверев от очередных приставаний Питера.

– Это на что ты намекаешь, дорогой? – вкрадчиво спросил тот, уже понимая, к чему ведет их разговор.

– Не намекаю, а просто говорю, что он не должен интересовать тебя ни профессионально, ни как-либо еще, – прямо высказался младший Хейл.

– Ха, – Питеру было откровенно смешно, но с этаким охранным пылом, с каким оберегал Дерек мальчишку, можно защищать не только любимых, но и весьма редких пациентов.

Или же весьма редких любимых пациентов.

– Если бы я не знал абсолютно точно, что ты скучнейший натурал, то понял бы твои охранные действия в отношении мальчика совершенно недвусмысленно, и, знаешь, плевать на утверждение, будто бы ориентацию невозможно сменить, – прокомментировал Питер свои же прошлые мысли и уперто добавил: – А крошка твой все же стопроцентный гей. Давай поспорим.

Тут Дерек вскинул презрительно брови и чуть не рассмеялся дяде в лицо.

Питер видел отчетливо, как он душил в себе этот едкий смех, словно хотел расхохотаться, как хохочут безумные, плюясь слюной и некрасиво гримасничая, зато делая это искренне и беззастенчиво. Но Дерек почему-то себя остановил, наверняка боясь выдать еще одну тайну, известную ему одному. Как будто знал что-то такое, чего не знал Питер. И отчего важное, самоуверенное заявление старшего Хейла об опознанном гействе, показалось бы смешным и нелепым.

– Ладно, – опасно миролюбиво закончил Питер их спор, – я понял, что обладая тайной информацией, ты мнишь себя богом. Смейся давай, не стесняйся, цербер. Трясись над своими психами, а я пошел еще раз за ними понаблюдаю, как примерный стажер.

Он посмотрел на часы, где стрелки указывали время начала групповой терапии, и вышел из кабинета с отчаянным чувством неудовлетворенности.

А после их разговора долго в конце смены анализировал, вспоминая мальчишку: его накрашенные глазки, которыми тот стрелял направо и налево. И прицельно – на Питера, сидящего в темном углу.

Хейл даже жалел, что на терапии забился в такую-то даль от остальной группы, словно зловещий дядька-паук, плетущий прочную паутину, в которую и должны попадать вот такие беззащитные молодые гейчики.

Отчетливое предчувствие о непростом будущем, оно уже теснилось в груди; предчувствие, какое рождается за секунду до того, как сердце перестает биться, и, следом – несется вскачь, входя в опасный резонанс с чьим-нибудь чужим, кто смотрит на тебя большими испуганными глазами загнанной лани, превращая эту пережитую только что смерть в начало новой влюбленности.

Выйдя на свет из полумрака психушки после скучной смены, остановившись в шаге от ворот, Питер мечтательно запрокинул голову к мертвым, сухим веткам деревьев, что тихо скрипели в осеннем беззвездном небе. Подумал, а как хотелось бы легко, но увлекательно, по нитке размотать запутанный клубок тайны: случайно столкнуться со странным мальчишкой в каком-нибудь темном безлюдном коридоре, и в завязавшемся разговоре проницательно его разгадать, тем самым доказав упертому племяннику свою психиатрическую профпригодность.

====== Глава 2 ======

Первые дни наказания психиатрией, как называл это Питер, были наполнены неразберихой и сумятицей, потому что в сумасшедших домах часто бывает шумно и кажется, что никакого порядка нет, но при малейшем нарушении режима всегда из ниоткуда возникают здоровенные медбратья, и порядок этот быстренько восстанавливают.