Текст книги "Химера (СИ)"

Автор книги: Lieber spitz

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

– И после того, как вы разобрались с... кхм, этим, – иронично продолжил Дерек, – ты, наслушавшись обиженного ребенка – обиженного на меня в тот момент – схватил свою базуку и поехал соперника убивать.

– Не убивать, нужен ты мне... – возразил Питер. – Я хотел посмотреть в лицо психиатру, который не смог привить пациенту терпимость к собственному телу, до кучи внушив ему ненависть к анальному проникновению.

– Которое, судя по твоей довольной роже, у вас случилось несколько раз... – насмешливо предположил Дерек.

– Довольно успешно завершившись логическим оргазмом, – не удержался от шпильки Питер.

– И хорошо, – пожал плечами странно неревнивый Дерек. – Оргазмы – это прекрасно. И возвращаясь к нашему спору, спрошу – как думаешь, случились бы они у него, если бы Стайлз своё тело не любил? С чего ты взял, что он его ненавидел? Что этому мальчишке нужно было что-то там прививать? Стайлз очень хорошо понимал свою уникальность. Он мог говорить другое, вести себя иначе, но поверь, его не нужно было учить любить себя. Двуполость была его оружием и очень эффективным.

Странно, но Питер ничего не мог возразить ему на это: как бы ни был зажат и несчастен Стайлз калифорнийский, всем своим видом выдающий наличие комплексов по отношению к собственному телу, настолько же Стайлз нью-йоркский был открыт. Стеснителен, робок, но очень естественен. Как и его оргазмы.

– Какого черта ты говоришь мне об этом сейчас? Когда несколько месяцев назад говорил совершенно другое?– спросил он у Дерека, уже понимая – они уходят от темы куда-то не туда. Дерек, не задумываясь, противоречит себе же и словно не замечает этого. Он не заботится теперь о том, чтобы доказать всё то, что доказывал Питеру раньше.

Скандала не получалось. Дерек не сопротивлялся. Но Питеру по-прежнему хотелось кричать.

– Как ты вообще можешь спокойно рассуждать о сексе между нами? – нашел он новое противоречие между Дереком прошлым и нынешним. – Ты что, совсем его не ревнуешь?

Мысль была верной, логичной. Питер возмущался там, где мог он возмущаться, впервые чувствуя себя среди всей этой уникальщины нормальным, обыкновенным мужиком, не понимая, как можно любить, делиться любимым и не ревновать. Отгоняя от себя мысль о том, что это возможно только в одном случае – когда любви нет.

Дерек о ней в эту встречу и не говорил.

– Послушай, Питер, я варюсь во всем этом уже более пяти лет. Стайлз не пай-девочка, да и я не очень хороший мальчик. Что ты о нас знаешь? Что ты знаешь о нем? Я говорил тебе раньше и говорю сейчас – ты зря защищаешь этого обманщика. Он не нуждается в адвокате. Припомни, он тебе врал. Манипулировал. Он...

– Зачем? – вдруг непонимающе спросил Питер. – Зачем он делал всё это? Он никогда таким не был со мной! Раньше... не был...

– Он оказался полон сюрпризов, да? – нехорошо улыбнулся Дерек. – А он такой. Разный. Зависимый от обстоятельств, которые изменились, а я-то, дурак, и не заметил. Полгода назад я не особо это понимал, поэтому был беспечен и невнимателен. Теперь я не могу отрицать, что он влюбился в тебя. И очень сильно. Он изменился специально для Питера Хейла. Не знаю, как понятнее сформулировать, но природа Стайлза позволяет ему использовать его анатомический феномен в личных целях. Сейчас ты скажешь – где же здесь диагностированная трансгендерность? Где психологическая дисфория? Где желание быть женщиной, если желание быть мужчиной проявляется тоже?

– Да, – поддакнул Питер, удивленный почти свершившейся капитуляцией опытного психиатра перед каким-то мало что понимающим хирургом. – Да, где она, трансгендерность эта?

– А нет её, – спокойно резюмировал Дерек и грустно на Питера посмотрел.

Взгляд говорил о многом: ты выиграл, а я проиграл. Ты был прав, а я нет.

Но Питер чувствовал – это было поражение, подобное победе. Самое сложное и самое странное из всех, какие он видел.

Себя победившим уже не считал. Сейчас он был всего в одном шаге от догадки, но как мог, этот шаг отдалял.

Дерек, тем не менее, в тот самый миг, когда Питер готов был просить пощады и остаться в неведении, его не пощадил.

Он начал говорить правду.

– Тебе никогда не казалось странным, когда ты просмотрел весь его анамнез, – спросил он Питера, – что физические показатели почти все в пределах нормы? Нет никаких грубых нарушений в работе систем, нет умственных пороков, хотя у генетически измененных особей присутствие патологий – это практически норма? Стайлз оказался слишком здоровым мальчишкой. Более того – и очень здоровой девочкой.

Питер слушал и вспоминал, как схожие мысли его посещали, наталкивая на разгадку, но только тогда он разгадывать Стайлза особо не хотел. Теперь Дерек не интересовался его мнением – рассказывал всё добровольно, словно своей настойчивостью Питер ему что-то доказал и вот теперь был признан годным для посвящения в главную тайну Дома Эха.

– Наличие дефектов ДНК, – продолжил Дерек, – какие всегда присутствуют при истинном гермафродитизме, накладывают отпечаток и на внешность пациента. Ты видел наверно, Питер, если изучал вопрос, множество изображений гермафродитов. Ты должен понимать, о чем я говорю. Они... странные, эти люди. А Стайлз – нет. Их лица неуловимо несимпатичны и даже где-то омерзительны. А лицо Стайлза – нет.

Питер улыбнулся, вспоминая красивого накрашенного мальчишку. Дерек, как ни странно, улыбнулся в ответ.

– Только чудес так просто не бывает, – закончил краткую передышку он. – Не выглядя как гермафродит, Стайлз так или иначе имел в организме генетический сбой. А это означало нездоровье. Его очаг необходимо было искать.

– И ты нашел, – почти утвердительно предположил Питер.

– И я нашел, – серьезно кивнул Дерек, прекрасный уролог и опытный психиатр.

Питер бы даже сказал – блестящий.

Его лицо менялось от удивленного к тревожному, Дерек молча на эти перемены смотрел, как настоящий психолог верно понимая их причину. И только когда Питер тихо прошептал безнадежное “Только не говори, что...”, он снова вздохнул и начал спрашивать.

– Ты помнишь, где впервые его увидел?

– В твоей дурацкой мрачной психушке.

– Где ты еще сказал мне – в первую же вашу встречу, заметь – что мальчик, так тебя заинтересовавший, выглядел куда более сумасшедшим среди всех остальных.

– Он был... блять, – выругался Питер, припоминая.

– Ты помнишь, как я пытался сказать тебе, что он мой и одновременно не мой пациент?

– Ты просто не мог заявить этого официально? Потому что...

– ...наблюдал его в частном порядке, как и просил меня его отец, да и обстоятельства... заставили, – ответил непонятно Дерек, задавая следующий вопрос. – Ты помнишь, как он часто находился на территории лечебницы? Как ночевал там? Иногда мне приходилось приглядывать за ним круглосуточно, потому что состояние моего не-пациента периодически ухудшалось. Скажи мне, Питер, как называется ухудшение состояния в медицине?

– Рецидив, – послушно произнес Питер, не замечая, как его, дипломированного хирурга, невежливо экзаменуют.

И тут же сердито поинтересовался:

– Какой, к черту, может быть рецидив у врожденной патологии? При чем здесь гермафродитизм и...

– Ни при чем, – тихо ответил Дерек, поправившись, – то есть он и есть причина отклонений Стайлза, которые рецидивируют.

– Рецидивируют, – машинально повторил за ним Питер, пытаясь не думать о том, что было очевидным с самого начала. – Ты же не говоришь о... Нет. Да нет же!!!

В его бессвязных восклицаниях было сомнение и много вопросительных интонаций, словно Питер все еще надеялся на то, что Дерек ему возразит.

Дерек не возразил.

Сказал честно:

– Ты вообще не должен был узнать всего этого, потому что я обещал отцу Стайлза не афишировать заболевание сына, нигде его не фиксировать и не заносить в личное дело, не портить мальчику жизнь... Знаешь, некоторые диагнозы успешно справляются с этим, особенно если они...

– ...психиатрические, – прошептал Питер, уже догадавшись и ставя окончательную точку в своем расследовании. Вдруг вспоминая маленькие детали их краткого, но очень близкого общения. Детали, которые были симптомами.

Дерек же просто пожал плечами, как будто рассказал, что ел на обед. Его, обладателя такой тайны, она никак не тревожила. Но Питеру показалось, что земля уплывает из-под ног. А Дерек продолжал спокойно обсуждать меню.

– Скажу главное. В свои шестнадцать Стайлз был практически уже сформирован, как женщина – внутри. Но мужские гонады только-только начали созревать. Его мотало, как ненормального. Он много читал и был уже тогда умнее всех своих одноклассников, вместе взятых. Но даже зная свои генетические аномалии, диагноз психиатрический поставить себе не мог. Он ничего не знал о себе, а я рассказать не был волен, Джон запретил мне его травмировать.

– И он не знает до сих пор?

– До сих пор. Хотя порой мне кажется, что только делает вид.

– Но это жестоко, Дерек, – с ужасом прошептал Питер.

– Да, жестоко, – не стал отрицать младший Хейл, ничего не объясняя.

– И насколько все серьёзно? – спросил Питер, откладывая на потом мордобой и уже пугаясь какого-то страшного психиатрического слова, которого ни черта не поймет, а оттого оно покажется ему приговором.

– Серьезно. Но не смертельно, – совсем уж легкомысленно махнул рукой Дерек, – твой мальчик – психопат.

У Питера вытянулось лицо и некрасиво задергался угол глаза. Дерек с усмешечкой глянул на эту реакцию и вздохнул.

– Вот так всегда, – грустно произнес он. – Все почему-то боятся этого слова, считая его чуть не ругательным. А между тем психопатия довольно-таки часто встречающийся диагноз. С ним половина твоего Нью-Йорка живет.

– Но как же так, Дерек? – беспомощно посмотрел на него Питер. – Он никогда не вел себя... так. Стайлз – не сумасшедший! Он же... Да он нормальный мальчик!

– Ты сам-то понимаешь, что говоришь? – усмехнулся Дерек. – Какой же Стайлз нормальный? Он самый необыкновенный мальчик на свете, забыл?

– Я не забыл, – сердито сказал Питер, – но мы сейчас говорим о другом. О патологии психологической сферы!

– Которая совсем не обязательно делает из человека монстра. Она не вынуждает его кидаться на стены, биться в истерике и быть постоянно неадекватным, – с иронией перечислил симптомы Дерек. – Хотя у Стайлза довольно яркая картина заболевания, но его отвлекающая генетическая уникальность не позволяет правильно оценить отклонения. Мы с легкостью прощаем ему, такому непохожему на других, непростительное. Он часто нелогичен в своих суждениях, часто меняет их на противоположные. Склонен ко лжи, к фантазиям и сам в них верит. Он аморален, но принимает это за норму. Он выглядит нормальным психически. Но это не так.

– Ну хорошо, хорошо... Пусть психопатия, – пришел в себя Питер, выковыривая из памяти какие-то главы из хрестоматии, – насколько я помню, она имеет кучу подвидов. Каким именно страдает Стайлз?

– Ну, наконец-то, – улыбнулся Дерек облегченно, – ты заговорил, как специалист. Теперь не упадешь в обморок, и я могу продолжать дальше.

Он посмотрел на Питера оценивающе, как будто бы решая, с какого бока будет он его подхватывать, когда тот все же лишится чувств, и продолжил.

– У Стайлза устойчивая форма психопатии мозаичного типа. Намешано там всего. Шизофрению я исключил. Он может быть асоциален, но признаков органического поражения мозга у него не наблюдается: он всегда проявлял чрезвычайно высокий интеллект. Да и необратимых дефектов личности нет. Если окружающие условия благоприятные, происходит сглаживание психических аномалий. Однако положительная динамика в поведении никогда не станет окончательным его выздоровлением. При таком состоянии психического нездоровья Стайлз всегда находится как бы на грани. При малейшей дестабилизирующей ситуации возможен срыв. Но, в общем-то, с этим диагнозом живут.

Слова и формулировки были туманными, но исключенная шизофрения радовала. Дерек же перестал улыбаться, как только облегченно начал улыбаться Питер.

И следом сказал:

– Только не очень счастливо живут. Потому что такие стадии психопатий не лечатся, а всего лишь компенсируются.

– Так. Ладно. Подожди, дай вздохнуть, – пробормотал Питер. – Я услышал тебя, теперь мне нужно понять.

Питер зажмурился и уже без всяких тормозов заорал:

– Понять – какого черта ты не сказал мне об этом сразу???

Дерек никак не отреагировал на крик – мало ли психов орали у него в кабинете?

– Ты мог бы объявить мне его супер банальнейший диагноз сразу, а не придумывать чёрт знает что!!! – продолжал кричать Питер. – Ты мог бы просто ответить на заданный вопрос, не имитируя страшной тайны!!! Не прятать историю болезни, в которой по психиатрическим меркам не содержалось ничего особенного!!! Ты мог бы даже не афишировать его, так называемый, интерсекс – я бы удовлетворился обыкновенной психопатией!!! Ты мог бы...

– Не мог, – резко оборвал его Дерек и уточнил, – точнее, я не был должен.

– И это... всё? – с обидой переспросил его Питер, перестав кричать, наткнувшись на ледяную стену спокойствия Дерека, который так легко и просто осадил его. Уже надеясь услышать очередную тайну, объясняющую всё, раз уж это не сделала предыдущая. Он отдал бы сейчас всё за эту бесконечность, но всем существом своим ощущал – сегодня они точно пришли к финишу. Конец.

– Это всё, – подтвердил Дерек, отвечая на поставленный неопределённый вопрос таким же неопределённым эхом.

– Прекрасно. Это исчерпывающее объяснение твоим замысловатым поступкам, Дерек, – сказал Питер. – Ты просто ничего был мне не должен, поэтому допустил всё это. Всё! Это! Я ехал бить тебе морду, но знаешь... За это очередное дерьмо, думаю, тебя нужно расстрелять. Ты должен был мне рассказать сразу. Ты...

Питер понял, что упрекать уже не имеет смысла. Это был, по его подсчетам, третий круг лжи. Или же слишком удивительной правды, в которую Дерек только-только начал его посвящать.

– Давай всё с самого начала. Снова. Иначе я сам тут с вами с ума сойду, – приказал он племяннику.

Дерек кивнул и, совершенно теперь не сопротивляясь допросу, по-новой всё рассказал.

... – Мы познакомились, когда мой друг шериф Стилински пришел ко мне в кабинет и сказал, что с его обожаемым сыном что-то происходит. Стайлз тогда только-только начал экспериментировать с одеждой, и Джон очень хорошо прочувствовал, как нелегко иметь ребенка-гермафродита... Прости, я немного тебя дезориентировал. Джон был в курсе. Узнал об этом, когда Стайлзу стукнуло двенадцать или тринадцать. Слишком поздно, чтобы бежать без спроса корректировать пол. Но слишком рано, чтобы объяснять мальчику всё по-взрослому. У Стайлза тогда стала болеть грудь. Болеть живот. И на исследовании УЗИ обнаружилось это... яичник, дисбаланс гормонов, дефекты ДНК... Он наблюдался у другого специалиста и не одного. Но вот когда отец словил его в женском платье, тогда Стайлза он привел ко мне. Скажу снова: он был очень красивым мальчиком. Непохожим на остальных двуполых людей. Такого в природе не бывает. Он все – ВСЕ – чем-то больны. Они слабы и неестественны. Они несут в себе генетический изъян. У многих есть отклонения в интеллектуальной сфере, у остальных страдают физические показатели. Среди таких пациентов нет абсолютно здоровых людей. Но Стайлз был здоров. Он был идеальным гермафродитом, которого пощадила природа, дав так много. Я был очарован им, если ты понимаешь, как это – быть очарованным аномалией. Я даже был ослеплен и не обращал внимания на детали. Потом детали начали бросаться в глаза...

Дерек вгляделся в лицо Питера – слушает? Понимает?

Продолжил:

– Джон знал, что я не только уролог, но и психиатр. Он был обеспокоен сыном. Стайлз влюбился. Стайлз переодевался. Что-то было не так. Влюблён он был...

– В девочку, – немного зло перебил его Питер, узнав это из сбивчивого рассказа Стайлза два дня назад. – А ты говорил, что это был мальчик.

Констатация очередной лжи не вызвала в Дереке никакого сожаления.

– А ты знал, – спросил он у Питера, – что этой девочкой была Лидия?

– Что?

В памяти всплыла красивая девчонка в облаке рыжих волос. Ее смех и пронзительный голос. Её ласковый на Стайлза взгляд. Её постоянное присутствие в психиатрической клинике на групповых сеансах терапии...

– Она что... тоже?.. – Питер запнулся, не зная, как сказать о предполагаемом сумасшествии роковой красотки. Вообще не зная, что сказать про весь этот дурдом, в центре которого он оказался.

– Она, – усмехнулся Дерек, – не “тоже”, Питер. Не надо думать, что все люди, посещающие Дом Эха, пропащие для общества личности со страшными психиатрическими диагнозами.

– Но это она что-то сделала со Стайлзом, да? – оборвал его Питер, вдруг прозревая. – Эта красивая рыжая сучка?

Он эхом повторял слова мальчишки, когда тот вскользь говорил о какой-то своей подруге, так и не ответившей ему взаимностью.

В принципе, ничего против несговорчивой Лидии Питер не имел. Но авансом уже ненавидел.

– Так что она с ним сделала, Дерек? – грозно повторил он вопрос.

– А почему ты думаешь, – прищурился тот, – что это она что-то сделала, а не он?

Питер вздрогнул, с усилием разворачивая своё сознание на сто восемьдесят градусов, спешно меняя воображаемую картинку на противоположную. Наблюдая, как маска слетает с его милого, невинного мальчика и обнажает очередную ложь, которая, ударяя его в одно и то же место, рассекает наконец воображаемую плоть и хлещет уже по оголенному нерву.

– Послушай, Питер, – осторожно позвал его Дерек, – Стайлз болен. Психопатия вынуждает его быть лжецом и актёром. Он уже родился таким – его заболевание несет наследственный характер. Он даже в половой сфере – обманщик.

Дерек улыбнулся шутке и продолжил:

– Его заболевание очень неприятный недуг. Психопатии истерического типа отличны тем, что ты видишь перед собой отвлекающую картинку – весёлую и доброжелательную личность. Довольно часто это всего лишь маска. Эмоции такого психопата поверхностные, они нестабильные и часто преувеличенные. Его оружие – сексуальность, и с помощью её он привлекает внимание к своей персоне. Стайлз – умелый манипулятор в этой области. Он умён, но при этом подвержен настроению и влиянию. Он увлекающийся мальчик. Чрезмерно. Понимаешь? Он внушаем, но при определенных условиях. Если же условия эти благоприятные, какая-либо идея может запросто его поглотить. В его возрасте все эти патологии прочно связаны с сексуальной сферой, а с ней Стайлзу, как ты понимаешь, ужасно не повезло.

– Ну почему же сразу не повезло именно в этом? – недовольно спросил Питер. – Возможно, это было дело случая. И возможно, если бы первая его влюбленность стала взаимной, Стайлз был бы сейчас нормальным парнем (ладно, не совсем нормальным) с кучей поклонниц и несчастливо подцепленной гонореей?

– Взаимность? – поднял брови Дерек. – Взаимность ему не грозила. У девочек на уровне интуиции работает естественный отбор в половых вопросах. Поэтому Лидия не приняла бы Стайлза никогда. В Стайлзе её вполне устраивала подружка, ей не нужен был женственный парень в постели.

– А разве проецирование объекта влюбленности на себя не могло запустить механизм дисфории и прогрессирующей трансгендерности, к которой у Стайлза была предрасположенность на генетическом уровне? – спросил Питер, припомнив что-то из прочитанного и невольно защищая тот самый диагноз Стайлза, которому не верил.

– Всё правильно говоришь, – похвалил Дерек Питера. – Но механизма это не запустило. У Стайлза в тот момент были ложные, и плохо различимые для неспециалиста симптомы транссексуальности. Потеря половой идентификации при транссексуализме должна идти изнутри. Внутренне “Я” человека решает, кто он, и соответствует ли внешний облик и модель поведения этому выбору. У Стайлза все намного сложнее – он идеально подстраивается под объект, который любит или от которого зависит, который имеет на него влияние. И вот беда – он может это себе позволить. Он может мимикрировать. Влюбившись сильно, он станет идеальным партнером. Он станет, кем хочешь. Он превратится для тебя в ожившую мечту, как тот марсианский мальчик из хроник Брэдбери.

Дерек не шутил. Впервые за всё это время он говорил красиво и поэтично, словно действительно был в аномалию Стайлза влюблён. А у аномалий нет половой принадлежности.

– Он оголтело влюбился в Лидию еще ребёнком, – продолжил рассказ Дерек. – Он был уверен, она – его путеводная звезда. Он долго был ей другом, и позже, когда влюбленность произошла, старался ей угодить, став фрейлиной.

– Кем?

– Фрейлиной, Питер, – повторил Дерек, ничуть не смущаясь дурацкого сравнения. – В буквальном смысле перевоплотившись в настоящую подружку. Не знаю, что происходило там в спальне у Лидии, когда они переодевались и красились, но дома Стайлз, стащив пару её платьев, уже не совсем невинно мастурбировал на их светлое девическое будущее. Как раз в тот момент у него пошел бурный рост женских гормонов, еще больше выросла грудь, а рост мужских – затормозился. Джон словил мальчишку в женском платье, привел ко мне, и я, пока Лидия была к Стайлзу благосклонна, успел увидеть его светлым, счастливым, влюбленным... Он был прекрасен. Он был чудесным, здоровым, пусть и чересчур женственным мальчиком. Джон привел ко мне сына, как к психиатру. Отцу показалось странным, что его взрослеющий ребёнок, влюбившись в девочку, девочкой становится сам. Он этого кроссдрессерства не понимал и больше всего боялся, что факт переодевания есть психиатрический симптом; что мать могла передать по наследству сыну битый, больной ген. Ты знал, что она умерла в этой самой лечебнице от прогрессирующей деменции мозга? Осложненной шизофренией?

Питер покачал головой – ему хватило тогда информации, что она просто умерла, и всё.

– Но к сожалению, Клаудиа передала. Стайлз, влюбленный в Лидию, был прекрасен. Стайлз, брошенный ею, превратился в демона. Я это понял, когда на прием ко мне пришла она сама. Точнее, ее привела мать. У Лидии случился нервный срыв, который по-житейски можно было описать просто – её кто-то очень умело довёл.

– Но почему тогда они встречались на сеансах терапии? – в непонимании спросил Питер. – И Лидия даже улыбалась ему...

– Ну, я же говорил, что Стайлз ужасно умный мальчик, он отказавшую ему девчонку терроризировал анонимно. Никто бы до сих пор не узнал, если бы не я. Я выбил из него признание потом, позже, когда уже...

Дерек запнулся, скомкав предложение, и снова заговорил:

– А то, что они встретились на терапии пару раз, случайность. Они всегда занимались в разных группах.

– Я понял. Хорошо. Давай дальше, – кратко бросил Питер.

– А дальше ты знаешь, – сказал Дерек.

– То есть?

– То есть, Стайлз пришел ко мне на приём, я сделал предположение о его психическом недуге, поставил диагноз и стал с ним работать, – пожал плечами Дерек.

– Работать, – хмыкнул Питер. – Так, значит, у тебя это называется.

Дерек устало вздохнул:

– Да, работать. Пусть профессиональные проблемы здесь тесно связаны с нашими... эмм... экспериментами, но все же это была работа. А если ты не уверен, что хочешь это услышать, то...

– Уверен, – поспешно сказал Питер, вспомнив, что ехал он сюда, планируя страшную месть. – Мне очень важно узнать – кто именно из вашего балагана внушил прекрасному, ослепительному, воспетому тобой идеальному и немного сумасшедшему гермафродиту мысль о том, что он нуждается в хирурге.

– А может – не нужно, Питер? А? – вдруг с какой-то жалобной настойчивостью предложил ему Дерек. – Я не особо хочу вспоминать эту историю. И ты прими её недосказанной. Поверь, что мальчику не причинят вреда, его физическому здоровью ничто не угрожает!!! Ты же этого добивался! Поверь в это, и после – всё, забудь!

– Поверить тебе? – Питер зло блеснул глазами. – Ты издеваешься, что ли? Ты врал мне столько времени, что после всего я вряд ли вообще когда-либо смогу тебе верить! А Стайлз еще назвал тебя кристально честной личностью!

– Ну, ему трудно перестать меня идеализировать, – усмехнулся Дерек с улыбкой и, снова став серьезным, спросил: – Ты точно хочешь услышать эту историю до конца? Уверен, что сможешь? Понять и, главное, принять все это? Я же потребую, Питер.

– Чего еще ты там потребуешь, – пробормотал старший Хейл, вдруг смутившись того, что его, оказывается, принимали за слабака. – Рассказывай сначала, а потом будем решать...

...Это была третья их встреча. Дерек вел урологический приём, Стайлзу было назначено на вечер.

Мальчишка за прошедшую неделю изменился до неузнаваемости. Глаза сверкали лихорадочным блеском, под ними залегли тени. Рот был искусан до крови, и сам он весь был бледным привидением. Тоненьким, женственным.

Но выглядел все равно лучше, чем в тот страшный вечер, когда его на дом вызвал перепуганный Джон.

Накрашенный, переодетый в девочку – очень развратную девочку – Стайлз орал истошно на весь коттедж, что он уйдет, куда-то убежит, найдет “эту суку” и вырвет ей все её рыжие волосы и её, хм, пизду. Что потом сожжет её несчастный орган на жертвенном костре, а себе после порежет вены.

Ничего не понимающий Джон запер его в комнате и в полуобморочном состоянии подпирал дверь спиной. Дерек молча отодвинул его, открыл дверь и вошел в клетку к орущему тигрёнку. Ему пришлось применить силу – мальчишка ничего не соображал и кидался. Потом вкатить ему успокоительное. И позже очень серьезно поговорить с отцом, убедив его привести к нему сына еще раз.

“Никаких пока диагнозов, Джон, что ты. Только проверить”, – сказал он тогда без всякой тревоги в голосе. Мало ли у детей трагедий в шестнадцать!

Джон мальчика привел. Дерек проверил. Перепроверил. И поставил диагноз. Психиатрический, к сожалению.

– Боже, – закрыв лицо руками, шептал шериф, – я думал – переходный возраст, взросление, влюбленность, обыкновенный подростковый бунт... Эта его ин... ин... интерсексуальность!!!

У Дерека не нашлось слов утешения, он просто пообещал, что будет Стайлза наблюдать.

Сеансы посещения уролога стали для мальчика регулярными, но вряд ли он удивился – они всегда входили в программу его ежемесячного обследования. А то, что Джон поменял врача, Стайлза, казалось, только обрадовало: они с доктором Хейлом сразу поладили.

Чаще они разговаривали – так Дерек отслеживал динамику колебаний его психики. Давал для решения разные тесты, картинки-головоломки, задачки и очень умело чередовал с осмотрами. Обследовал взрослеющее тело, тщательно подмечая все возрастные изменения.

На очередном приеме отмечая – грудь выросла еще больше, практически до первого девичьего размера. Плечи остались узкими, такими же узкими были и бедра, но ягодицы неожиданно обросли жирком, став круглыми, объемными.

– Когда последний раз болел живот? – спросил он мальчишку.

– На прошлой неделе, – ответил тот апатично, и добавил, – меня андролог вчера смотрел. То же самое спрашивал.

Дерек грустно вздохнул – этот странный мальчик привык таскаться по врачам, фиксировать свои аномалии и видеть на лицах не очень тактичных врачей выражение плохо замаскированной неприязни.

– Будете яйцо щупать? – тоскливо поинтересовался пациент и стал приспускать штаны.

– Нет, нет, – поспешил остановить его Дерек. – Сегодня просто поговорим.

Но разговора как-то не вышло – Стайлз был в свои темные дни упорно не болтлив и обманчиво спокоен.

Но Дерек знал – за штилем последует буря.

Он, понаблюдав странного пациента где-то с неделю, быстро выстроил свои умозаключения в простой диагностический ряд. Ему всегда это легко удавалось – видеть болезнь и никогда не ошибаться с диагнозом. В случае со Стайлзом он звучал так: “Мозаичная психопатия. С преобладанием истерического характера. Неврастеник увлеченного типа. Анамнез отягощен пубертатным периодом и истинным гермафродитизмом с неустойчивой, плавающей сексуальной ориентацией, зависимой от внешних условий и обстоятельств. Половая самоидентификация зависит от партнера”.

Последнее предложение нравилось Дереку меньше всего. Но как бы то ни было, ему пришлось проверить это утверждение на себе.

... – А если бы вы были женским доктором и я бы пришел... пришла к вам на прием, вам так же было противно? – однажды спросил его Стайлз, вот так просто, на ровном месте озвучив очередную свою больную фантазию.

Прием был окончен, но Стайлз, не торопясь уходить, уже с минуту неотрывно глазел на заполняющего бланки Дерека.

Дерек оторвался от бумаг и посмотрел прямо на своего пациента. Тот аккуратной статуэткой сидел на стульчике, примерно сложив ладошки на коленках.

– Противно? С чего такой оскорбительный вывод? – насмешливо спросил Дерек, не особо удивляясь вопросу.

– Ну, вы давно меня не смотрели, – протянул Стайлз. – Давно не... раздевали.

Он глянул многозначительно и продолжил:

– А раньше постоянно трогали, щупали, и еще... – он сделал театральную паузу, передохнув. – Еще смотрели так...

– Как? – уже без улыбки спросил его Дерек и отложил ручку.

– Никак, – отрезал Стайлз и обиженно нахмурился.

В тот день сеанс закончился на этом, а следующий получился так себе. Дерек не смог работать нормально, сбивался на какие-то дурацкие, лишние мысли, от которых не удалось избавиться даже вечером дома. И он продолжал думать – о диагнозах своего пациента, о его непростой судьбе, его умершей матери, о занятом отце и самом Стайлзе, умненьком, сообразительном мальчишке, которому не повезло унаследовать душевный недуг. О Лидии, которая так неприятно с этим недугом столкнулась, о нехороших последствиях; о том, что Стайлз ни в чем, ни в чем не виноват!

Дерек припомнил, что давно не осматривал его, интуитивно отгораживаясь от слишком тесного контакта с неоднозначной анатомией своего пациента, вспоминая о его фантазии, в которой для гетеросексуального доктора было слишком много опасности.

– Разденься, – сказал он на следующем приеме Стайлзу, стараясь выглядеть профессиональным.

И Стайлз не замедлил жестоко наказать его за эту подчеркнутую холодность.

Он вышел из-за ширмы к ничего не подозревающему своему доктору уже в женском белье. Надетом неряшливо и в явной спешке. Не теряя времени, упал на коленки, подполз к Дереку и ткнулся лицом в ширинку, использовав несколько секунд замешательства врача по максимуму.

– Не прогоняйте меня, доктор Хейл, – прошептал приглушенно он, – я же вас спрашивал и – вот, решил... давно... да как только вас увидел! Я вас, в вас... Вы были таким красивым... А я... Я был тупым, рассказывал вам о Лидии... простите меня, простите... Я не хотел, чтобы вы... но вы наверняка подумали, что я обыкновенный малолетка, которого никто не слушает с его нытьём про этих девчонок... Она мне больше не нужна! Мне вы нужны, доктор Хейл! И я все сделаю, что скажете, чтобы быть с вами. Я сделаю... всё.

Опешивший Дерек отдирал его голову от своего паха, но Стайлз упорно туда лез, и говорил, говорил, говорил...