Текст книги "Эклектика (СИ)"

Автор книги: Lantanium

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 41 страниц)

– Это вряд ли, – Михаэль зевнул. – Это вряд ли… От кого бы ей узнать? Лучше расскажи о Йонсу. Ты видела ее сегодня, я прав? Как она?

– Я говорю о ней, Мике́! – повысила голос Мару. – Если Йонсу узнает, что произошло, то пойдет к Королю. Боюсь представить, что будет со всеми нами. В прошлый раз их ссоры стоили нам города!

– Не понимаю твоих волнений. Ты слышала в ее мыслях что-то такое, что должно заставить нас задуматься? Она кого-то или что-то вспомнила?

Мару посмотрела на него через отражение в зеркале. В глубине души она была ревнивей даже собственного мужа.

– Как бы тебе ни хотелось, Мике́, – ответила Мару, – но о тебе она не думает. Она столько лет была капитаном гвардии… Могу собой гордиться. Я стерла все. Она не помнит ни Короля, ни тебя, ни половины миссий. Но это не имеет смысла. Достаточно одного повода, чтобы воспоминания вернулись. Одного! И они возвращаются, Мике́! Я хожу к лекарям, которые ею занимаются. Это ребячество ни к чему не приведет. Йонсу вспомнит, пойдет на Синаану и случайно разрушит все, что строили годами и оберегали. Вот к чему мы приближаемся, Мике́, пока ты развлекаешься с бабами. Лучше бы попросил Короля заняться ее памятью: тебя он слушает. А я не всесильное божество!

Мару гневно выдохнула и начала заплетать волосы в косу. Глаза ее сверкали от гнева.

– Бог ты мой, – протянул Михаэль. – Откуда в вас столько злости, леди? Почему вас так заботит судьба империи? Некого будет кусать? – он, не выдержав, улыбнулся.

– Ты прав… но только отчасти.

– Пусть, – он не стал спорить. – Никому не показывай прядь. Спрячь подальше, а лучше уничтожь.

– Не в этой комнате, – заметила Мару, убирая находку в стол. – Сила навредит и тебе. Мике́… Знать бы, что Ливэйг видела. Это бы нам помогло. Астрея специально выбрала меня: я стираю воспоминания, не читая их. Уверена, это связано с Королем. Как ты думаешь?

– Влюбилась в него, наверное, – не без зависти предположил Михаэль. Да уж, владыка Синааны – само очарование, трудно устоять. Кронпринц без раздумий мог назвать с десяток жертв любвеобильности Короля.

– Ливэйг? Овдовев, она всем отказывала. Дело в другом…

– Отказывала, – повторил кронпринц. – Повезет кому-то добиться ее спустя столько лет…

– Я помню, как ты относишься к ней, – заметила супруга.

– И как? – хмыкнул тот.

– Как самый обыкновенный бабник, но я уже свыклась.

Михаэль хмыкнул.

– Что? – мгновенно отреагировала Мару. – Это выражение лица мне не нравится. Ты к ней не подойдешь. Подумай о дочери, что с ней станет, если ситуация получит публичную огласку? Твои интрижки с прислугой скрыть легче, чем с кем-то из города. Если не можешь сдерживать свои инстинкты, то удовлетворяй их с теми, кого я не ненавижу.

– Нет, я думаю о другом, – отмахнулся Михаэль. – Хотя твоя идея мне понравилась, спасибо.

– Какая? – перебила Мару. – Я ничего не предлагала.

– Перспективы дня, когда Йонсу вспомнит прошлое, возбуждают. Представь, что начнется. Я в восхищении заранее. Превосходное время, чтобы провернуть какую-нибудь махинацию… Не знаю, может, пустынникам подарить независимость? Они мне так надоели.

На самом деле Михаэль думал о другом. Война и бешенство Йонсу – превосходная ширма, за которой можно исполнить свою давнюю мечту. Мару ее не понимала; эту мечту никто не понимал. Но никто и не жил так, как он.

– Ты ненавидишь хаос. Про какую идею шла речь?

– Мару, милая, больше хаоса я ненавижу только тех, из-за кого всю жизнь ношу титул.

Он знал, что говорить: Мару переключилась на новую тему, забыв об оговорке.

– Не понимаю, почему ты к этому так относишься. Сколько можно сделать, будучи кронпринцем! Это власть, влияние, роскошное положение в обществе. Многие мечтают о такой жизни. Большинство!

– Я не «многие» и не «большинство». Влияние, власть сами по себе меня не волнуют. К тому же, Мару, ты, как многие и большинство, забываешь, что к правам прилагаются обязанности.

– Не настолько они ужасны, Мике́.

Мару Аустен повернулась обратно к зеркалу и, как ни в чем не бывало, продолжила распускать волосы, изредка вытаскивая шпильки. Блондинистые волнистые волосы достигали лопаток и чуть прикрывали их. Осанке Мару могла позавидовать любая королева. Михаэль не в первый раз загордился, что именно эта женщина стоит рядом с ним на всех официальных встречах. Остальные мужчины могли только завидовать – еще один пункт в их копилку причин. Однако как ни вспомнить собственные сказанные в юности слова: «В женщине главное – мозги. Красота ее тебе понадобится только для того, чтобы встало, а разговаривать придется каждый день». В здравомыслии Мару превосходила большинство, Михаэль ценил это больше ее внешности. Не догадываясь, о чем он думает, Мару спокойно рассуждала:

– Ты слишком много работаешь. Можно раздавать приказы и давать поручения заместителям, если забыл. Они не такие идиоты, какими ты их считаешь. Возьми выходной для разнообразия и проведи его с дочерью. Про себя я уже не говорю. Ты, наверное, забыл, что Мару Аустен твоя жена. Но я понимаю: зачем тратить время на приличия, если можно просто зажать служанку в углу?

Наверное, любой мужчина в Мосант обозвал бы Михаэля дураком. Он ни капли не любил эту женщину, считавшуюся первой красавицей Хайленда – после Астреи, разумеется. Он не любил ее как женщину, но считал другом и соратником. Мару облегчала ему муки несколько тысяч лет. Она получала взамен столько власти, что любое проявление недовольства в свой адрес Михаэль бы не стерпел. Мару не позволяла себе лишнего. Он не смог бы представить рядом с собой никакую живую женщину из ныне живущих.

– Что значит пара часов по сравнению с двумя декадами брака? – философски бросил кронпринц в потолок.

– Пара часов, десятки поцелуев, сотня вздохов…

– Я не люблю их, ты знаешь это, – уже серьезно сказал Михаэль.

Мару промолчала. Она, наконец, закончила подготовку ко сну и, поднявшись, выключила лампу, оставив лишь ночник. Спальню охватила полутьма. Полутьма? Тело Михаэля светилось изнутри серебром, тело Мару – багрянцем.

Только сейчас, глядя на ее расслабленное тело, Михаэль понял, насколько устал. Дернув за воротник рубашки, он стянул ее и бросил на стул. В спальне было ужасно душно и жарко. Мару легла рядом. Вторая супруга кронпринца империи не чувствовала ни тепла, ни холода. Рядом с ней он, в свою очередь, ощущал только последнее.

– Обычно ты ночуешь в другой спальне, – счел нужным заметить Михаэль.

Он ощутил прикосновение губ к щеке.

– Ты знаешь, почему я пришла.

В ночном полумраке глаза Мару светились рубиновыми искрами. На самом деле они были голубо-зелеными, как теплое южное море. Михаэль уловил нотки сирени в воздухе и чуть улыбнулся.

– Я тоже ждал. К вам невольно привязываешься.

– Но только по этой причине, – отозвалась Мару.

Нет, он нисколько ее не любил, но, тем не менее, протянул руку навстречу острым клыкам вампирессы. Вампиры не могут существовать без крови; его, серебристая, была самой ценной. Она поддерживала Мару по меньшей мере пять тысяч лет. Теперь кровь поддерживала и Сэрайз.

Михаэль поморщился, когда ледяные клыки коснулись кожи, и прикрыл угольно-черные глаза. Острая боль быстро сменилась наслаждением – кронпринц не собирался показывать, насколько сильным. Ни к кому не следует привязываться – эту истину он считал неоспоримой и вечной. И, тем не менее, подался вперед, когда клыки прокусили вену.

Ведь наслаждение прогоняет мысли, от которых некуда деться.

========== Глава 4 Сердце графа Мэйбса ==========

3 007 год от сотворения мира,

Йонсу В. Ливэйг

Города, поселки, реки, поля, озера проносились мимо расплывчатым ярким пятном, и только океан оставался нетронутым скоростью. Йонсу, развалившись на автомобильном кресле, считала острова. Она высунула ноги из окна и ловила переплетения ветра кончиками пальцев; иногда Йонсу переводила взгляд на дорогу впереди. Горы Синааны стеной прятали второй дом Йонсу Ливэйг и ее отца. Трехэтажный особняк о девяти комнат остался в Зачарованных садах, около озера, на самом краю мегаполиса королевства. Целые сутки семья Ливэйг мчалась на машине на запад, изредка останавливаясь в трактирах и гостиницах, где неизбежно тратилось пару сотен вистов или несколько флаконов светлых душ. Ливэйг давно стали своими в королевстве. Никого не смущал их внешний вид, да и сама Йонсу совершенно не пугалась разноцветной кожи местных жителей, их крыльев, когтей, зубов и странных глаз – кого чем наградил бог. Добрая душа, считали Ливэйги, важнее внешнего вида, а отец, смеясь, добавлял, что особо он ценит кошельки и товары здешних жителей. На заднем сидении кабриолета покоились свертки с подарками из Темной стороны Мосант. Контрабанда. Никто не осмелится остановить автомобиль сэра Ливэйга.

Один из самых успешных, влиятельных торговцев современности – вот кто отец Йонсу. Безродный эльф бросил столицу своего народа и отправился на восток, в вассальное королевство Аланда, родину русалок, сирен и прочих морских жителей. Конечно, он не мог жить в городах водного царства и потому остался на берегу, где начал свое дело, организовав пункт обмена между аландцами и вербергцами. Природная хватка, изворотливость сделали свое дело: через год отец отстроил дом на берегу залива.

Аланда – удивительное королевство. Большая его часть была скрыта в недрах залива, недоступная прочим народам, открытыми для чужеземцев оставались только башни, редкие крыши домов да верхние улицы, в которых можно было передвигаться по пояс в воде. Почившая мать нынешнего кронпринца родилась в бездне, и выход на сушу стоил ей свободы. Она, пойманная будущим супругом, никогда более не вернулась домой; похожая судьба ждала мать Йонсу, но, в отличие от усопшей принцессы, леди Ливэйг была, наверное, рада этому. Сирена и эльф счастливо жили на берегу залива, путешествовали по островам и материкам, городам и деревням. Русалки – вечные пленницы океана, сиренам же был отдан дар менять свое тело по желанию. Мать Йонсу, оказавшись на суше, не возвращалась в Аланду. Изредка ей приходилось погружаться в воду, чтобы сохранить жизнь, но какой ничтожно малой казалась цена за любовь и семью! Йонсу плохо помнила мать. Та умерла вторыми родами, когда дочери было шесть-семь лет. Лекари только разводили руками: что стоило ожидать от межвидового союза? Супруги могли гордиться, что первая дочь родилась здоровой. Младший брат, в отличие от нее, не дышал и минуты.

Йонсу помнила колыбельные, сказки, руки, плетущие ей косички и купающие по утрам. Видела многочисленные фотографии и безумно скучала. Единственное, что мама передала ей – фамилию, отец, понимая, что эльфийское прошлое может сильно помешать карьере, тоже принял ее. Другие женщины появлялись и исчезали, не выдержав дикого темпа жизни. В один день Йонсу с отцом отдыхали на пляже, во второй – уже мчались навстречу метели у северных гор. Путешествия начинались спонтанно и без раздумий. Йонсу с трудом могла вспомнить моменты, которые они проводили в особняке на берегу Аланды. Она отмечала дни рождения в гостиницах, на папиной яхте, иногда в самолетах, машинах и совершенно не жаловалась на это. Друзей и свою комнату Йонсу продала за острые ощущения и прекраснейшие пейзажи, неизвестность будущего и новые знакомства. Ливэйг склонялась в реверансе перед Темным королем, билась – разумеется, в шутку! – с Хрустальным клинком Синааны, однажды посетила смертные планеты за Гранью. Могла ли другая тринадцатилетняя девушка похвастаться подобным? Отец мог купить все, что пожелала Йонсу: книги, альбомы, платья, украшения, экзотических животных. Например, в бассейне синаанского особняка жил настоящий водный дракон, которого Ливэйг часто брали с собой на яхту. Залив теней, Срединное море, Залив призрачной луны – семья изучила королевство лучше Империи. Отец не скрывал, что восточные земли ему нравятся больше западных. Йонсу тоже: в Синаане развитие шло вперед, в то время как Хайленд топтался на месте, не желая принимать открытия. В королевстве можно было погулять меж высотных зданий, взяв у отца машину, познать скорость на широких улицах мегаполисов, вдоволь потанцевать, купить вещи, которые в империи запрещались. Два минуса могла назвать Йонсу: вечный сумрак и пугающее поклонение Королю. Конечно, ни у кого бы язык не повернулся назвать властелина Синааны страшным, но обожествление – это, считала девушка, чересчур. Два минуса – и Синаана отталкивала только из-за них.

В последние года Ливэйг все реже возвращались на территорию империи. Они бы, наверное, окончательно переехали в Синаану, если бы не письмо, подписанное самой правительницей западных земель. Отец был очень удивлен, узнав, что ему пожалован титул лорда. Лорды входили в совет при кронпринце и могли влиять на политику – теоретически. Один друг семьи, входящий в совет, говорил, что кронпринц Михаэль Аустен не слушает никого. Это, однако, не смущало будущего лорда.

– Первый эльф в совете, – хвастался отец. – Все благодаря твоей маме!

Ливэйг спешили на торжественный вечер, бал, назначенный в их честь. Именно на нем отдадут почетную грамоту и перстень, пропускающий во дворец. Отец грезил о внимании императрицы; Йонсу мечтала о самом бале. Сколько лордов, сэров, графов, леди, принцев и принцесс на нем будет! Можно похвастаться новым платьем из таурских нитей, тем самым, пошитым в трех городах востока.

Однако не только отец получил письмо. В кармане девушке лежал конверт, адресованный ей.

– Йонс, убери ноги, сейчас тоннель начнется, – предупредил отец. Море приближалось, воздух пах солью все сильнее.

Полуэльфийка послушно села прямо. Ветер трепал волосы, челка лезла в глаза, а кожаное кресло обжигало, нагревшись за день. Дорога резко нырнула вниз, зарылась в песок. Ливэйг сразу почувствовала себя неудобно. Она ненавидела переход между Синааной и Хайлендом. Не так страшен освещенный фонарями участок в песке, пугало то, что впереди: дорога на дне океана, защищаемая лишь прозрачной трубой, о которую бьются волны. Лучи солнца не проникали сквозь толщу. Йонсу дрожала при мысли, что вокруг невидимая необузданная сила, которая могла убить в любой момент. Ходили легенды, что переход защищал дух первого мемория воды, именем которого был назван звездный водопад в небе и мостик на северо-западе империи.

Йонсу тоже обладала силами, но не горела желанием их изучать. Ей не повезло родиться одиннадцатого числа месяца Постериоры. Апейрон – проклятие, от которого не избавишься. Каждый ребенок слышал о бесчинствах, устраиваемых апейроном Хрустального клинка королевства. Другие способности легко направить во благо: исцелять ли, выращивать сады или исправлять климат; Постериора не такова. В ней нет ни капли добра. Йонсу твердо решила не изучать данные богом силы. Отец разделял ее желание.

Главный меморий храма при Постериоре считала иначе и настойчиво звала к себе, говоря, что пренебрежение столь могущественной силой – по меньшей мере предательство перед народом. Или даже перед богом.

Родиться с задатками мемории – редкость, удача, билет в высшее общество и гарантия известности. Так говорили, но Йонсу думала иначе. Слуги короны обречены остаться в памяти народа как спасители или предатели. Вот парадокс: предатель Хайленда становился благодетелем Синааны, а ушедший с темных земель восславлялся на западе. Йонсу встречала и тех, и других. Первыми двигала жажда свободы и перемен, вторые убегали от Короля. Владыку Синааны девушка знала в лицо. Внешняя красота не исправляла впечатление, созданное ужасными манерами. Внутреннюю Йонсу ценила больше, поскольку купалась в роскоши с младенчества. Ей не было дела до всех лунных земель, замка на берегу и бесчисленных колец, что украшали пальцы владыки тьмы.

А дорога тем временем несла кабриолет вперед, к полузабытому берегу, где не держало ничего, кроме титула лорда. Да, Синаана не нравилась девушке, но столица империи вызывала ненависть. Там царила скука, которую не развевали платья и балы. Йонсу с большим удовольствием поселилась бы в Жемчужине залива, которую за глаза называли городом молодежи. Или центрах многочисленных островов, подвластных Синаане, но купающихся в солнечных лучах. Чтобы выполнять свои обязанности, папа купит дом ближе к Анлосу. Как ей не хотелось этого! Жизнь, полная неожиданностей и приключений, кончится. Грустные мысли, как и все другие, Йонсу не привыкла держать в себе:

– Когда ты станешь лордом, где мы будем жить? – спросила она, с нарастающей тоской смотря вверх, где пряталось солнце. Любимое, ласковое солнце! Его не хотелось терять. И не хотелось смотреть со стен храма на краю мира.

– Мы? – весело переспросил папа. – У тебя будет свой домик, дорогуша! Где захочешь!

Такой вариант в голову девушки не приходил.

– Даже в Жемчужине?

– Почему нет?

– Даже в Тауре?

– Света ради, Йонсу, хоть в Зачарованных садах!

Сердце облилось медом при воспоминаниях о чистейшем озере воды, кувшинках и домиках, прилипших к берегу. Белый песок, каких не видывал свет, покрывал его, а низенькие деревца и кусты оставили бы равнодушным только слепого. Цветы, листья, ветви – горело все. Знал ли народ Хайленда о прекраснейших землях по ту сторону пролива? Нет, в их представлении восточный материк не хранил ничего, кроме зла. А воплощение зла, между тем, любило свое королевство, как мать любит дитя. Что очень забавляло маленькую леди Ливэйг, не имевшую никаких привязанностей, кроме взбалмошного отца.

– О чем ты думаешь? Улыбаешься…

Йонсу порозовела. Спасли ее проплывающие над туннелем гигантские медузы, что осветили дно пролива во всех подробностях. Темные кораллы, русалочьи поселения, старинные города. Песчаные просторы, вулканические горы, рощи и сады. Йонсу никогда не привлекала жизнь под водой, хотя, признавала полуэльфийка, та имела свои преимущества. Сейчас же непривычная тоска кольнула сердце Ливэйг, и Йонсу солгала, вздохнув:

– Вспоминаю бал в Золотых палатах. А ты, ты помнишь?

После чего снова обратила взор к неторопливому танцу медуз. Стая тянулась с севера на юг, подобно фонарям над трассой. Некоторые, любопытствуя, «обнимали» туннель щупальцами. Йонсу передернуло от омерзения. Животных, в большинстве своем, она не любила и в целом отличалась брезгливостью. Что говорить о склизком желе, обитающем в море? Полукровка никогда не смогла бы жить в Аланде, куда частенько звало сердце. Возможные знакомства интереснее прошлых встреч; тем не менее, отца привлекло последнее:

– Еще бы! Рукопожатие с Королем никогда не забудешь.

– У него было такое лицо! – с негодованием выпалила Йонсу. Чтобы разгореться ярче пожара, Ливэйг многого не нужно было. В этот раз хватило словесного напоминания, и медузы оказались забыты. – Будто лягушку поцеловал. Как можно быть таким самодовольным и гордым!

– Деловой, широкой души человек! Как он меня встретил! Подъехал на своей машине, встретил на пристани! Не смей говорить о нем дурно, Йонс! Замечательный человек, некоторая горделивость ему даже к лицу. Она придает одухотворенность.

– Даже не представился. Или это имя такое – Король? Странный он.

– Немного, – признал отец. – Совсем чуть-чуть. Спросил, как я отношусь к работорговцам. «Презираю» – я так ответил. А Король хмыкнул и заявил: «Продажу работников за торговлю людьми не считаешь?» На «ты», Йонс, мы были на «ты»! «Им платят на новой работе» – ответил я. Тогда Король сказал, что мы подружимся, и пообещал, что однажды за наичернейшее дело я получу самое желанное.

– Мне он сказал, что… – Йонсу прикусила язык. Незачем отцу об этом знать. Он не являлся тем, кому Йонсу могла рассказывать обо всем, многие темы оставались под запретом, например, любовь. Второй причиной являлось то, кое в чем отец оставался настоящим эльфом: речь шла о суеверности. Сэр Ливэйг, узнав о предсказании всемогущего Короля, заболел бы от горя. А его дочь, полукровка, задумывалась об услышанном лишь иногда.

«…Что любовь проведет сквозь ад путеводной звездой и останется со мной, став ценой вечного одиночества». Непонятные и страшные слова, которые лучше не вспоминать. Как о скомканном трижды и дважды расправленном письме главной мемории.

– Надо же, забыла, – снова соврала Йонсу. – Совершенно забыла. Жалко.

– Значит, неважно было. Нужное и ценное никогда не уходит.

Йонсу ничего не ответила. Она забывала многое, часто не видев причин хранить, и то, что оставалось, держалось в голове ассоциациями, нечеткими образами и другими подобными способами. Запомнила бы маленькая леди слова Короля, если бы не их бредовость? «Любовь проведет сквозь ад путеводной звездой» – что это значило?

– Злой, ужасный человек, – вырвалось у нее. – Лучше бы никогда не встречала.

– Почему же? – отец подмигнул в зеркало заднего вида. – Импозантный молодой человек с неслыханной властью и богатствами. К сожалению, женат. У него есть сын.

– Папа!

– Что такое?

– Я выйду замуж за первого встречного, если…

– Постарайся встретить кого-нибудь из совета лордов или кронпринца Михаэля.

– Он тоже женат.

– Разведется!

– Не говори глупостей!

– Йонсу Ливэйг! – повысил голос папа. – Как ты разговариваешь с отцом?

При всей любви к дочери, будущий лорд Ливэйг не собирался, как говорили в простонародье, «плясать под ее дудку». Он баловал Йонсу, как положено баловать единственное дитя, но никогда не позволял управлять собой. Вот и сейчас: голос отца ясно показал, что лучше замолчать и не дерзить. Незаметно показав папе язык, Йонсу отвернулась и прислонилась щекой к двери кабриолета. Король Синааны, кронпринц Михаэль, главные мемории, лорды и лордельеры… Как всё это надоело!

Со скуки Йонсу начала вспоминать пресловутый бал в Золотых палатах, столицы королевства. Замок стоял на берегу залива меж двух рек, чьи берега покрывали дурманящие сады. Высокий мост-виадук нес воды безымянного притока, который срывался завесой с краев, а посередине него шла дорожка из белых гладких камней. С него было видно даже пролив – границу двух половин мира. Йонсу вела Хрустальный клинок Короля. Клинками называли особо приближенных рыцарей, одаренных бессмертием и невероятными силами. В империи Хрустальная мечница считалась самой опасной из всех; Ливэйг же помнила ее открытый, детский взор и обезоруживающую честность. Йонсу нисколько не боялась мечницу и полюбила за проведенные в столице дни. Главный рыцарь Синааны понравился ей больше хозяина востока. Во много раз больше, и виновата заносчивость последнего. Не собирается она в храм, что бы ни говорили обычаи и долг, и особенно для потехи королей и императриц!

С такими мыслями Йонсу задремала.

Ей снились белые коридоры столицы и кронпринц – величественная статуя в роскошном фраке. Статные леди и горделивые сэры танцевали вокруг, пропуская Йонсу вперед и смыкая ряды за ее спиной. Музыки она не слышала, ведь то был сон, а значит греза в молчании. Вживую Михаэля Аустена маленькая леди Ливэйг никогда не видела; воображение рисовало красивого черноглазого брюнета, совершенно не похожего на Короля. Наследник престола медленно шел к ней навстречу. Расстояние сократилось до трех шагов – увидев протянутую руку кронпринца, Йонсу с сомнением приняла ее. Картина тут же поменялась: вместо Михаэля появилась императрица, сжимающая кисть до бледности и кричащая:

– Отдай! Отдай!

Пальцы уронили апейрон – проклятие Мосант и жизни Йонсу. Роняли, чтобы превратить безликую Владычицу запада в полый труп, кишащий бабочками смерти. Полуэльфийка распахнула глаза.

Туннель вывел к дикому побережью, не принадлежащему никому. Здешние земли оставались нейтральными: до них не добралась вездесущая длань империи, королевство довольствовалось тем, что имело. Многочисленные мелкие деревушки и города раскинулись по краям трассы, Йонсу окинула их растерянным взглядом, насколько позволяла скорость. Обычные люди… Здесь нет глупых, ненужных правителей, законов, долга и традиций. Здесь нет меморий, иначе бы война давно посетила свободные края. И совершенно точно нет таких, как она, чье дыхание не желало успокаиваться. Йонсу вновь закинула ноги на дверцу кабриолета.

– Хочешь мороженое?

Она кивнула, не услышав толком слова. Мысли, что мучили давно, вернулись. Все чаще девушка думала об апейроне. Способность, отравляющая жизнь и ей, и всем остальным. Хрустальный клинок Синааны, владеющий им же, сказала Йонсу, что апейрон, в отличие от других сил, не имеет светлой стороны. Он причиняет только боль. Даже в призрачном огне скрывалось добро, которое никто не видел, кроме самых мудрых, но разъедающая мир субстанция ничего не таила внутри.

– Лучше живи обычной жизнью, – посоветовал Клинок Короля. – Если судьба будет благоволить тебе, ты никогда не используешь апейрон.

Йонсу, соглашаясь с заявлением, чувствовала нечто похожее на совесть оттого, что зарывает талант в землю. Отец как-то сказал, что кронпринц заинтересовался ею, услышав, какие силы имеет маленькая леди. Где лорд Михаэль – там императрица. Ливэйг могла бы перевернуть ход войны, что тихо готовилась на западе. Чего девушка абсолютно не желала… Сражения, интриги, вечные сомнения да метания от тьмы к свету. Хрустальный клинок Синааны описала жизнь мемории довольно подробно. Йонсу поняла, что лучше путешествий нет ничего. Чистокровные эльфы живут долго, полукровки – тоже, мир за Гранью же, бесконечный и меняющийся, не наскучит никогда.

И о чем она думает в тринадцать лет! Откуда взялись старческие мысли? Может, ее одолела какая-нибудь эйлания или вернер – духи беспокойного мира? Как раз нестерпимо зачесалась нога. Потянувшись к коленке, Йонсу почувствовала что-то нежное и трепыхающееся под пальцами. Дрогнув, девушка бросила разглядывать побережье слева. По ноге кралась бабочка с солнечными пятнами на крылышках, поднималась всё выше и выше, пока не уткнулась в пояс. Фасеточные глаза смотрели на нее, усики шевелились, щекоча кожу. Йонсу забыла, как дышать. Покружившись на поясе платья, бабочка продолжила путь. Только когда белые в солнечное пятнышко крылья оказались на туго зашнурованной груди, Ливэйг взвизгнула, вскочила, ударившись о дверь. Бабочка же стала шмелем и исчезла.

Йонсу помянула Святую Мёрландию и села обратно.

Девушка, разумеется, знала, что Король обладает способностью менять облик. Этот красавец, без умолку твердящий о других мирах, любил обращаться в птиц и полевые цветы, белогривых львов и драконов пустынь, в тени и опавшие листья. Неужели владыка востока решил посетить ее в виде бабочки? Ерунда! Йонсу решила, что ей показалось. В конце концов, они ехали без перерыва на машине достаточно долго, и усталость начинала брать свое.

Подумав об этом, девушка невольно сглазила: остаток пути машину вела она.

Башни Анлоса показались на рассвете, жемчужными фонариками осветив зеленую пущу северо-запада материка. Замок столицы казался гигантским по сравнению с другими городами – и насколько мерк на фоне величественных гор сзади! Цепь усыпанных снегом зубьев земли очаровала Йонсу. Ливэйг даже сбросила скорость, чтобы насладиться видом.

– Хочу дом там… – прошептала она и покосилась на отца: услышал ли? Однако будущий лорд спал, и желание Йонсу осталось неузнанным.

Дорога расширялась, становилась прямой и ровной. Кончились возлюбленные серпантины, их сменили поля и рощи. Слева металлической полосой текла Сёльва, и Йонсу подумала, что эльфийское название «серебро» реке очень подходит. На ее брегах зародился мир, и, возможно, на них же все и кончится.

– Приехали? – сонно спросил отец, когда колеса кабриолета коснулись брусчатки моста в столицу. – Ну да, лаванда и мята…

Йонсу любила бы эти запахи, будь в Анлосе хоть какие-нибудь другие.

Машину во внутренний замок пропустили без проблем: видимо, желтых кабриолетов в империи было мало. Отец давно накинул на свертки с контрабандой синаанское невидимое полотно. Йонсу припарковалась, для эффекта выключив глушитель. Площадь залил гул.

– Сонное царство! – заявила Йонсу, оглядев серебристую башню. Единственными живыми существами, попавшими в поле зрения, стали суетящиеся у ворот люди.

– Кронпринц, как помню, не встает рано, – объяснил отец. – Ни разу не встречал его до обеда. Императрица живет в том же ритме. Остальные пытаются им соответ…

– Лорд Ливэйг! – раздался восторженный голос, и по переходу застучали чьи-то каблучки.

– Кроме принцессы вербергской, видимо, – попытался закончить мысль мужчина и нараспев произнес: – Леди Аделайн! Милая, я ведь еще не лорд!..

– Знаю! Думаешь, кто заставил Мишеля сделать тебя им? – принцесса счастливо рассмеялась, спускаясь по лестнице. Йонсу подумала, что на месте отца непременно бы обиделась. Получалось, что титул дали не за заслуги, а по просьбе. Однако Ливэйг только улыбнулся в ответ:

– Приятно увидеть чистокровную эльфийку далеко от родины.

Их вид – одна большая семья, где все друг другу рады. Йонсу не совсем это понимала, поэтому от восклицаний воздержалась и просто прижала руку к сердцу в приветствии, изучая супругу кронпринца. Женщина вертелась вокруг кабриолета, как юла. Длинные волосы Аделайн были распущены и, подобно флагу, развевались за ней. От объятий отца спасала только дверь.

– Ты сказал, что приедешь в семь!

Йонсу покосилась на часы, стрелка которых прилипла к десяти.

– Ты все это время ждала?! – ужаснулся отец, чем заставил дочь с подозрением взглянуть уже на него. Слишком доверительные, теплые отношения чувствовались между отцом и принцессой империи.

– Что здесь еще делать? – вопросила Аделайн, начиная успокаиваться. – Ненавижу столицу! Приехала сюда только из-за вас. Муж отпустил домой на месяц три года назад… Наверное, даже не заметил отсутствия.

– Ты слишком плохо о нем думаешь.

Аделайн повела плечами.

– Лучше бы вовсе не думала, – проронила она и обратила внимание на Йонсу, которая начала считать, что о ней окончательно забыли. Привыкшая быть в центре внимания Ливэйг потерялась на фоне болтливой Аделайн Аустен. Йонсу называли лучиком солнца; в таком случае принцесса ассоциировалась бы по меньшей мере с солнцем.

– Моя дочь. Хотя… Вы виделись семь лет назад. Или нет?

– Виделись! Тогда она была совсем крохой, пять исполнилось. Помнишь меня, Йонсу? – защебетала принцесса. – Ты с родителями приезжала в Верберг, к дедушке и дяде. Я гостила у них. Мы вместе рисовали. Совсем не помнишь?

Ливэйг виновато помотала головой, борясь с желание зевнуть.

– Жаль. Ну, не так уж это и важно, да? Нам будет весело снова! Мой дражайший муж встанет после полудня, – совсем другим тоном сказала принцесса Аделайн. – Просил передать, что ты первый, кого бы он хотел увидеть. Опять шлялся по борделям, вернулся под утро, – пожаловалась она. – Люди совершенно невыносимы, правда?