Текст книги "Эклектика (СИ)"

Автор книги: Lantanium

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 41 страниц)

– Вы тоже, – коротко ответила Саманта, и в этот момент Бетельгейз почувствовал, как его спину обожгло острейшее, сильнейшее чувство из всех, какие он когда-либо встречал. Спросив себя, кто же способен на такую эмоцию, он обернулся в дверях и отступил на шаг.

Сначала он почувствовал напряжение в глазах, будто они против воли хозяина приготовились заплакать. Потом – пересохло во рту и закололо глубоко в горле. Над грудью повис мельничный жернов. Бетельгейз схватился за край туалетного столика позади себя и припал к нему спиной. Это она. Это не могла быть она! Но, тем не менее, была – замерла, где стояла, увидев его. Губы Йонсу приоткрылись, впуская воздух, которым дышал и он. Бетельгейз смотрел на них, перестав слышать мир вокруг. В эти мгновения могло произойти все что угодно: землетрясение, смерч, разрушение замка, нападение другого бога – он бы не заметил. В какой-то момент Бетти перестал ощущать себя; тогда он, наконец, очнулся и, подумав «Что же ты, дурак, делаешь!», вернул себе телесную форму и с усилием произнес:

– Доброе утро, леди.

Голос отрезвил и Йонсу. Часто-часто заморгав, она сошла с места и продолжила путь. «Не выдай себя, – стучало в голове у Бетельгейза. – Не выдавай себя!» Он вцепился в столешницу крепче. Когда Йонсу прошла мимо, коснувшись краем изорванной туники руки, Бетти подумал, что выбрал себе чересчур тяжелую задачу. Намного легче было бы обнять ее и перенестись далеко-далеко, где не найдет отец, хоть в ненавидимый Чарингхолл или пустые коридоры Ожерелья… К тому же он наверняка уже выдал себя переживаниями.

Увидев отражение в зеркале напротив, Бетти понял, что все мучения остались глубоко внутри. Лицо не предало его.

– Доброе утро, – как можно небрежнее поздоровалась Йонсу. – Доброе утро, Санни. А ты, Майриор, все такое же хамло, верно?

Бетельгейз с трудом сдержал улыбку. Специально ли Йонсу сделала это или нет – теперь уязвленный отец даже не станет разбираться, узнали ли они друг друга.

– Ожидаемая встреча, – сквозь зубы процедил он.

– Напротив, знала бы, кого встречу – осталась дома.

– Неужели. А как же своим остроумием блеснуть? Для меня ожидаемая. Вы с ней, – Майриор кивнул на леди Саманту, – одинаковые.

Йонсу, к сожалению Бетельгейза, клюнула на уловку.

– В каком плане?

– Выскочки! Вот в каком. Ваше раздутое эго, мисс Ливэйг, скоро начнет законы гравитации менять. Стоило на горизонте появиться хайлендскому трону, как вы тут как тут, безродные торговки, в первых рядах! И никак вам не понять, что с таким скудоумием можно только на кухне руководить! Хайленд! Ни один наивный идиот, борец за мир и справедливость, не продержится на нем и дня! А вы к тому же женщины. У вас дури в два раза больше! Логики и здравого смысла меньше, чем у садовой феи! Никаких способностей к мышлению! Одной лишь бы у плиты постоять или с поливалкой у цветов, а второй – как бы извертеться, чтобы мне жизнь испортить!

– Эрмисса меня заключи во тьму, – с издевкой произнесла Йонсу. – Чье эго меняет гравитацию на самом деле?

Майриор наставил на нее палец. Указательный на правой хранил кольцо с частью Хрустального мира. Бетти заметил, что тот невыносимо блестит в отсутствие солнца. Это было странно.

– Заткнись. Не смей называть это имя.

– А то что? – осведомилась Йонсу без тени страха. – Обрушишь беспамятство, как на нее? Легко же тебе вести переговоры – поколдовал и выиграл! Не нужно пытаться выжать из себя остроумие! Не нужно делать вид, что великий артист и душа компании! И вспоминать, что забыл причесаться и ходишь мятый, как с пьянки, тоже. Физическая сила не понадобится: дрыщ и глиста хилая до сих пор!

Дальнейшее произошло слишком быстро, чтобы Бетти что-то понял. Посерев со злости, Майриор набросился на Йонсу и, схватив за лишнюю ткань на талии, оттащил к стене. Зеркало, задрожав, упало на пол и приобрело пару трещин. Леди Саманта охнула и встала с совершенно лишней грациозностью и неторопливостью; Бетельгейз очнулся тогда, когда Йонсу попыталась использовать проверенный прием – ударить каблуком по пальцам, – и неожиданно потерпела неудачу. Майриор успел убрать ногу. Йонсу посмотрела на него с чувством, которого Бетельгейз никогда прежде не замечал в подобных стычках двух старых врагов – странной смесью удивления и восхищения. Это сыграло злую шутку.

– Пап… Пап!

Разумеется, Бетти был сильнее. Ни у кого бы никогда не возникло сомнений, кто из них сильнее: массивный великан или тщедушный вечный подросток. Бетельгейз без труда оттащил замахавшего кулаками отца от Йонсу; Саманта занялась раскрасневшейся полуэльфийкой. Пол под ногами ходил ходуном – Мосант трясло от гнева своего хозяина.

– На! – Майриор сорвал с пальца кольцо. – Забирай! Раз такой умный!

Он швырнул его куда-то в угол, и Бетельгейзу пришлось бросить сдерживать отца, чтобы изловчиться и поймать хрупкое олицетворение мира. Кольцо с полумесяцем горело в руках, но Бетти пришлось надеть его. Раскаленный металл начал терять жар и постепенно вновь охладел. Землетрясение стихло. Майриор, поражая серостью лица, волком смотрел на Йонсу. Ливэйг отвечала тем же. Оба, однако, молчали. На щеке полуэльфийки начинал проявляться синяк. Увидев его, Бетти сжал кулаки (в голове крутилась мысль, что отцу определенно нужно врезать), но Майриор исчез быстрее, чем решение оказалось все-таки принято.

Бетельгейз надел кольцо.

Ему нужно успокоиться. Необходимо. Иначе весь мир станет гигантской пустошью Эллионы.

– Извините за вторжение, леди Саманта, – сказал он, торопливо вешая зеркало обратно. Трещины затягивались. Бетти видел в отражении Йонсу и чувствовал, что воздух вокруг начинает непреклонно дрожать. – Простите, мне нужно уйти, – произнес он и, прекрасно понимая, что все выглядит как трусливое бегство, бросился вон из комнаты. Сзади, после заминки, раздался звенящий голос Йонсу: «Мы отвлекли вас от… от утренних процедур, я подойду позже», и по полу застучали каблучки. Бетельгейз оказался на балконе. Успев заменить, что из-за его мыслей солнце начало плавить пластиковые шезлонги у искусственного озера дворца, он собрался уже перенестись в Синаану – куда угодно! – но руки, крепко охватившие под плечами, остановили его. Радость, любовь, даже более горячая, чем пряталась в сердце Фаталь, благодарность – Бетти не знал, куда деть себя. Чужие эмоции распаляли. Их хотелось впитать без остатка. Останавливало только кольцо с сапфировым полумесяцем.

– Не сейчас, Йонс, – прошептал Бетельгейз, усилием воли заставляя себя расслабиться. Определенно, сейчас был не лучший момент для воссоединения. Не лучший для подпитки и вообще для всего.

Йонсу упрямо ластилась к нему, и пришлось вырваться. Скрепя сердце Бетти повернулся к ней. Нужно смотреть страху в лицо, верно? Йонсу была бледна. В ее глазах блуждали зеленые искры, губы оставались приоткрытыми, будто бессмертной полуэльфийке не хватало воздуха. Бетти смотрел не на них. Все внимание привлекал только синяк.

– Значит, вот как, – тихо сказала Йонсу. – Он все-таки добился своего. Хорошо, что не победил твое джентльменство вслед за любовью.

– На мне сейчас целый мир, Йонс. Не искушай. За десять лет мои чувства остались неизменны, но если я дам им выход, то… – Бетти развел руками, – все это перестанет существовать. Мосант унесет ураган.

– Я не заслужила даже поцелуя? – казалось, она не хотела понимать причину столь холодного приема.

– От поцелуя с тобой растают все снега, и земли окажутся под водой. Ведь это – ты. Наши мысли… наши мысли сейчас до предсказуемого одинаковы. Пойми, пожалуйста. Я не хочу стать убийцей снова, как тогда, в Эллионе!

От резкого порыва ветра захлопнулась дверь.

– Это кольцо, – Бетти выставил перед лицом кисть, – это кольцо – воплощение Мосант, и я храню его, вынужденный взвешивать каждую мысль. Ты вызываешь настоящий шторм. Я – не отец, я не умею быть поверхностным в переживаниях. Это он соединяет души и тела, не забывая о Мосант! Я уничтожу ее, если ты подойдешь. Поэтому оставь меня, пока он не вернется. Я много прошу? Один день разлуки после десяти лет. И тогда мы…

«Что – мы? – остановился Бетельгейз. – Что дальше? Переживем очередную чистку памяти? Папа ненавидит Йонсу. Он сказал мне, что она умерла». Рука с кольцом опустилась обратно. Взгляд опустился следом. Отец никогда, никогда не смирится с ней – взаимно. Это «никогда» тесно перекликалось с осознанием Майриором своих поступков. Скорее Синаана падет – да что там, весь мир! – чем они перестали бы считать друг друга врагами. О дружбе речи не шло. Столь разные личности никогда не смогут дружить; а эта глупая ненависть отца к созданиям своей сестры Эрмиссы! Отец считал себя королем жизни, и Бетельгейз с трудом мог представить, что должно было произойти, чтобы гордость Майриора перестала считаться гордыней. Отец… отец никогда не отступит.

Ему сотрут память, Йонсу исчезнет снова. Возможно, навсегда. Тогда Бетти придет к той же мысли, что и десять лет назад, стоя у ограды набережной города Палаир. В тот день, крутя в руке нож, он надеялся, что лезвия хватит если не на быструю смерть, то хотя бы на возвращение в Чарингхолл. Там его встретит дядя или Бетельгейз займет нишу в мироздании, которую для него выбрала богиня-созидательница. Управление черной империей, брак с нелюбимой женщиной, жизнь под указку родителей… Он бы не вынес этого. Йонсу давала шанс на нечто другое. Он должен его использовать, должен! Но опять приходило желание разрешить ссору мирным способом. Испорченные отношения с отцом? Расстроенная мать? Таковы будут последствия проявленного упрямства. Следовало найти другой способ.

– Кажется, ты понял все сам, верно? – раздался голос Йонсу. – Выбирай, чьим счастьем дорожишь больше. Всем угодить невозможно. А теперь послушай, что я хочу сказать. Посмотри на меня, Бетельгейз!

Он поднял взгляд. Сердце продолжало учащенно биться, но, кажется, мысли начали подчиняться воле. Ни синяк, ни вырез на тунике не вызывали эмоций. Бетти даже ощутил себя на равных с Йонсу – уж он-то, наверное, не сводил ее с ума одним видом? В ее глазах и ауре сквозила только дикая усталость.

– Вчера Джейнис Марсисаг-Селимейн сказал мне интересную вещь: забыть о династии, взять все в свои руки, поделить земли империи и, наконец, сделать так, чтобы народы Мосант узнали, что такое настоящий мир. Знаешь, в чем проблема, Бетельгейз? Джейнис не знает о Майриоре ровным счетом ничего. В отличие от меня. Я прекрасно знаю, что твой отец не даст исполнить эту мечту. Ему приятнее, когда все страдают и умирают. Он чему-то нас так учит! – с сарказмом бросила Йонсу. – Это будет длиться вечно, пока у кого-то не хватит храбрости и сил противостоять. Ходят слухи, что Валентайну хватило первого и недостало второго – он мертв. Что ж, я готова стать следующей. Могу успеть многое, прежде чем Майриор убьет меня. Если честно… в случае твоего отказа помочь, я не вижу для себя иного итога. Так что? Принц Бетельгейз останется в стороне снова и будет молчаливо ждать, когда все исправится само?

Слова больно ужалили по самолюбию, и Бетти нахмурился. Кольцо невесомо нагрелось.

– Ты слишком многого просишь, – ответил Бетельгейз. – Он – моя семья. Я не могу пойти против семьи, какой бы она ни была. Ты смотришь на моего отца слишком однобоко! Ты видишь в нем только плохое и не видишь хорошее! Знаю, первое ярче, а прекрасные поступки так ничтожны, что нечего забивать ими голову! Папа столько раз мог тебя убить, и, тем не менее, ты стоишь передо мной. Задумайся об этом.

Бетти чувствовал, что где-то сказал глупость или выразился неточно, или вовсе пришел к неверному выводу, но твердо решил не признавать вину. Если Йонсу думает, что он не может постоять за себя… Выражение лица полуэльфийки стало каменным. Аура закрылась. «Раньше она не умела», – успел подумать Бетельгейз, прежде чем Йонсу заявила:

– Тогда начну действовать одна. Прощай, принц.

Он отвернулся. Простояв на балконе с полминуты, Йонсу открыла дверь и вышла в зал аудиенций.

Бетельгейз вздохнул. Этот короткий разговор стал едва ли не самым тяжелым в его жизни. Но, тем не менее, он считал, что поступил правильно. Права и Йонсу. Отец не даст привести Мосант к тому, что леди Саманта Санурите считала раем. Это факт. Но выступать в открытое противостояние Бетти все же считал абсурдом. Битва кончится быстро, о ней забудут, и что дальше? Череда таких же самоуверенных глупцов? Нет, проблему нужно решать изнутри. Отца следовало перевоспитать. Возможно, это потребует каких-то жертв, но жертв станет несоизмеримо меньше, чем при войне двух владык матрицы Мосант. Может быть, отцу придется принести боль. Иногда боль – предвестие чего-то лучшего… После уничтожения синнэ Эллионы Майриор выразился примерно в этом ключе – почему бы ему не проверить суждение на себе?

Окинув взглядом залив перед Аливьен-иссе, Бетельгейз подумал, что он готов даже предать отца, если ситуация потребует этого.

– Остров Сантурия, где вы начинали, слишком прекрасен, чтобы отдавать его войне, – прошептал он и, снова вздохнув, перенесся в синнэ Эллионы, гулять по бесплодным землям.

========== Глава 49 Вечная пляска сфер ==========

19 число месяца Постериоры,

Анна де Хёртц

Оказывается, черный вовсе не был цветом. Анни назвала бы его «отсутствием цвета»; когда взгляды солнца и луны впитала соль морской воды, Анни погрузилась во мрак. Она не смогла бы сказать, откуда упала и куда опускается, опускается ли или, может, наоборот – поднимается, открыты ли у нее глаза или веки опустились давно; да и имело ли это какое-то значение? Холод от заклятия Леты Инколоре смешался с глубинной стужей океана. Грудь сжали кольца из хрусталя, мешавшие вздохнуть. Анни не помнила, когда дышала последний раз. Кажется, она попыталась сделать глоток воздуха, вырвавшись из течения во второй раз, перед тем как окончательно увязнуть в воде, но не была в этом уверена. Нойра тянула вниз не только тело, но и мысли.

Когда вокруг начал царствовать черный «цвет», Анни поняла, что вполне может обойтись без кислорода – легкие перестало колоть изнутри и сознание резко прояснилось. Где она? Куда плывет? Последним событием, ярко отпечатавшимся в памяти, было собственное падение в воду от пущенного в спину заклятия. Взрыв острой боли. Между ним и пробуждением практически ничего не было. Не было ничего и вокруг: один только мрак, и даже последние лучи света давно скрылись, а Анни не помнила, когда именно.

И куда именно.

Куда она плывет?

Вниз и вниз. Вниз, вниз, вниз. Почему ее не раздавило водной толщей? Почему легким не нужен кислород? Может, она умерла, и ее тащит в ад? Стоило бы понять, когда ты умер, но Анни ухитрилась пропустить этот момент. Лучше поздно, чем никогда, верно

Говорят, ад находится где-то внизу – ведь она плывет туда, значит, и бесконечные муки в огне совсем рядом? И если огонь – ее друг с рождения, стоит ли и стоило ли бояться конца? «Глупая ты девчонка, Анни», – раздался в голове голос Эдгара, и улыбка сама искривила губы. Доверилась… в очередной раз. Ее так часто обманывали, обманывали самые близкие люди, почему Анни приняла слова за правду? Она видела Ричарда Оррея в первый раз, а вела себя так, будто встречала прежде. Он считал так же – случайность?

Если черный был отсутствием света, то белый – его сосредоточием. В какой-то момент, где-то между пробуждением и прозрением, перед глазами Анни заплясали огоньки. Они падали сверху, как снежинки в безветрие. Завороженная Анни коснулась одной «снежинки» – та со свистом взорвалась, ненадолго развеяв мрак. Звук оказался неприятным, и Анни решила больше не трогать огоньки. Ей почему-то казалось, что это неправильно, как если бы она разворошила чью-то могилу. На пальце, меж тем, осталось пятно из зелени и серебра.

«Снежинок» становилось больше. Через несколько минут – несколько минут? – подняв голову, Анни обнаружила, что они образовали световой свод. Где море? Где дно? Куда она падает? Под ногами оказалась такая же серебристая стена. Огоньки сливались в одно. Анни сумела рассмотреть их: внутри серебра билось изумрудно-малахитовое сердечко, от которого к поверхности сфер шли нити. Пару раз она встретила огоньки со светло-серыми нитями, иногда – с черными, но больше всего было пепельных или, иначе, темно-серых. Анни догадалась, что это души жителей Мосант. То, что река осталась позади, напрашивалось давно. Реку сменили ожившие рассказы Офелии Нептане.

– Ой… значит, я кого-то убила, коснувшись огонька… – прошептала Анни и тем самым с удивлением обнаружила, что может говорить, находясь в этом странном месте.

Место было, безусловно, странное. Как Алиса, Анни падала в эту гигантскую кроличью нору, у которой не оказывалось дна, и понимала, что в какой-то момент вода стала воздухом, а она снова не заметила. Ориентиров не находилось. Ее окружала напичканная душами-звездами бесконечность. Кажется, Анни приближалась к ее некоему центру, но не могла утверждать об этом. По крайней мере, ей казалось, что жемчужные шарики начали встречаться чаще, а ее падение замедлилось. Вскоре Анни действительно убедилась, что воздух стал вязок, точно кисель. Попытка поднять руку ни к чему не привела.

– Я когда-нибудь умру или нет? – обратилась Анни с трепещущим вокруг душам. Вопрос затерялся в скоплении живых звезд, едва сорвавшись.

Интересно, она оказалась здесь, потому что такова дорога для всех, или потому что Анни особенная? Не обязательно от рождения; про дыры в мироздании не слышал только младенец, и Анни вполне могла оказаться в одной из них. Могло случиться и так, что злую шутку сыграло заклятие Леты Инколоре. Или ее путешествие – воля Бога, кем бы он ни был, смиренным или сатаной.

Огоньки продолжали падать вместе с ней: маячили перед носом, дразнили тайнами, сменяли друг друга. Анни заметила, что не все из них одинаковые. Помимо разных нитей, встречались души с двойной сердцевиной. У них не было сферы вокруг и не было пут, только зеленая крупица, спрятанная под серебристой паутиной. «Кто это? – начала рассуждать Анни. – Словно осквернены наспех… И почему во всех душах два цвета, а не один?» Пытаясь найти ответ, она вгляделась в повисшую перед глазами душу: зеленые детали были гладкими и простыми, серебристые – имели орнамент и закручивались в плетенные цепи. В «двойных» огоньках безуспешно пытались упростить собственный стиль, но результатом стала только фальшь. Вывод напрашивался сам: создателей было двое.

Подумав это, Анни ощутила, что ее ногу начинает обволакивать что-то тягучее и холодное. Световой свод оказался именно тем дном, который она так долго ждала. Серебро поднималось выше и выше; Анни закрыла глаза. Однако несмотря ни на что свет продолжал бить сквозь веки, пытался выжечь одному ему известные картины. Это длилось недолго. Сначала шелковая пелена освободила ноги, потом – живот, грудь и добралась до лица. Казалось, с него будто смахнули пыль. Свет потускнел.

Анни стояла у мраморного стола. Конечно же, он не был мраморным, и едва ли Анни видела такой материал прежде. Над столом кружилась серебристая сфера с голубо-зелеными водоворотами. Вокруг нее застыли, точно детали часового механизма, прозрачные круги. Их Анни прозвала хрустальными, а присмотревшись, обнаружила еще одну деталь – зеленую сферу, вертевшуюся вокруг более крупной «сестры», точно Луна вокруг Земли.

– Мосант… – догадалась Анни. – И моя родная Вселенная. Такие похожие и, надо же, крутятся в разные стороны! Почему так?

Она положила подбородок на поверхность мраморного стола и с любопытством продолжила наблюдать за пляской двух сфер. На боку Мосант оказался шрам, в точности повторяющий размер Вселенной-Грани; над сферами застыла нить, ведущая наверх, где Анни различала только туман. Ее окружал туман. Это не пугало, напротив, если бы она знала, что за пределами привычного мира есть что-то еще, то сошла бы с ума. Бесконечность… Приятнее знать, что у нее есть границы. «А за ними что?» – тут же пришла мысль, заставив Анни отойти от стола к световой завесе. За завесой различались только размытые пятна жемчуга. Встревоженная Анни вернулась обратно, после чего заметила то, что прежде ускользнуло от внимания – хрустальное крошево вокруг Мосант. Взяв один осколочек пальцами, Анни поморщилась и кинула его на пол, после чего смахнула туда же все остальные. На душе стало легче, будто исчез не хрусталь со стола, а ледяная глыба с души.

И где она? В междумирье? Завеса вокруг не желала давать подсказки. Анни вновь склонилась над Мосант и Гранью. Ей нравились обе сферы. В конце концов, она прожила в каждой по чуть-чуть. Что люди делают после смерти? Растворяются в пустоте? С ней это не произошло. Перерождаются? Снова мимо. Наблюдают за дорогими людьми? Возможно. Анни заметила множество дырочек на поверхности сфер, которые при желании можно было сложить в фигуры. Большинство двигалось; неизменной оставалась одна, наверху, где на глобусе располагался Северный полюс. Анни склонилась на ней. Хоть одним глазком посмотреть на то, что она не успела пережить!

В лицо ударил ветер, и мир вновь завертелся.

Анни падала сквозь свет, холод и недвижимые звезды, тьму и облака, видела Мосант с высоты птичьего полета. Лунный свет заливал земли Хайленда, а острова Нитте-нори встречали новый день. Земли королевства скрывали облака; приближающиеся города-близнецы горели от бесчисленных фонарей. На правом берегу реки Анни заметила тело. Высокая нескладная девочка с порванной на спине рубашкой…

– Открой глаза, солнце. Тьма не причинит тебе вреда, – раздалось в голове, и Анни против воли глубоко вздохнула.

Дико болела спина, неприятный холодок шел от места удара по телу, захватывая клеточку за клеточкой. Ее морозило, но одновременно и жгло − над сердцем, которое остановилось по воле заклятия. Лезли в голову черные воспоминания, казалось, уже старательно стертые из памяти: детство, отрочество, смерть… Чья-то рука нежно гладила ее по щеке под едва различимый шепот… Анни с трудом открыла глаза, которые немедленно зажгло от соли.

Траву покрыло снегом, с неба падали редкие снежинки. Вокруг стояли полуразрушенные домики, коробки, бочки, разбросаны кирпичи. Где-то рядом плескалась вода. Так холодно…

– Ты как?

Рядом на коленях сидел юноша. Ему можно было дать пятнадцать, шестнадцать лет; густые каштановые кудри дрожали от ветра с моря, ладная одежда липла к телу, словно промокшая. Капли влаги на коже отражали лунный свет. От ресниц юноши падали тени. «Как принц из сказок», – подумала Анни и произнесла вслух:

– Ты кто такой?

Юноша всплеснул руками.

– Ну кто же отвечает вопросом на вопрос?!

Анни удивленно заморгала.

– Да ты же сам… Ладно. Ты вытащил меня из воды? – неуверенно предположила Анни, мотая головой в попытке прогнать назойливые белые пятна в глазах. Юноша с самодовольной улыбкой кивнул. Если Ричард Оррей внушал Анни доверие с первых слов, то неизвестный спаситель добился строго противоположного. Он не нравился ей, как только мог не нравиться случайный прохожий. Без причин. В поисках этих причин Анни начала изучать юношу и побережье.

Она заметила, что ее одежда, покрывшаяся коркой льда, лежит рядом, а сама Анни сидит в чужом плаще. Гадать, кому принадлежал плащ, было бы излишним. «А как он меня…» – Анни даже додумать эту мысль смогла, ощутив, что краснеет. Пелена наконец исчезла из сознания. Де Хёртц подняла руки: сквозь ладони просвечивал улыбчивый незнакомец. К горлу Анни подкатилась тошнота. Ей казалось, что в желудке находится кусок льда.

– Я сейчас… – с трудом сказала она, поднимаясь на ослабевшие ноги, и, пошатываясь, пошла в сторону пролива. Едва макушка незнакомца скрылась за поворотом, как Анни упала на колени, ворвавшись в черное сгоревшее поле. Кашель сотряс ее: желчь с примесью крови закапала на землю. Горло горело, во рту застыла ядовитая горечь. Спустя минуту спазмы прекратились, и Анни устало упала на спину, выдохнув с облегчением. Ночное небо показывало только одну звезду – через которую она вернулась. Вспомнив сказки Офелии Нептане, Анни произнесла одними губами «спасибо» и подумала, что действительно благодарна неизвестной душе, которой Майриор посвятил эту звезду. Конечно, если бы Анни не вытащили из воды, возвращаться было бы некуда… Вспомнив о юноше, она поднялась на ноги.

Берег был пуст. Кроме нее, на краю остатков Каалем-сум никого не было. Осталась только сложенная аккуратной стопкой одежда. Не могло же Анни все привидеться? Чужой плащ, принц из сказки и шепот… Она задумчиво коснулась щеки. Лучше бы привиделось. Иначе получалось, что ее вытащили из реки, переодели и воскресили искусственным дыханием. Конечно, смерть все же хуже…

При слове «смерть» Анни очнулась окончательно. Она ведь в захваченном королевством городе! Стоит, не скрываясь, у развалин верфи. Анни опустилась на колени и принялась лихорадочно думать, что ей делать. Сил осталось до ничтожного мало. Спина болела, ноги дрожали. План Каалем-сум она знала только примерно. Где-то рядом рыскает Лета Инколоре; судя по фонарям, спасение Анни не осталось незамеченным. Ее ищут.

Лета Инколоре…

Анни кинула взгляд на руку – уже не прозрачная, бледная, но все-таки из плоти и крови. На указательном пальце зеленовато-серое пятно. Сначала Анни подумала, что это следы разложения, но потом догадалась, что именно этим пальцем касалась взорвавшейся души. Значит… ее путешествие было реальностью?

– Некогда об этом думать, – одернула себя Анни и на согнутых ногах начала подбираться к ближайшему дому. Подозрительный незнакомец сбежал. Друг или враг? Разумнее будет считать врагами абсолютно всех. Анни-до-Анлоса ни за что бы не сказала такое, но Анни-после-Анлоса не доверяла никому.

Дом был, разумеется, пуст. Из-под обрушившейся внутрь крыши пыталась выбраться обглоданная крысами рука, сами крысы пищали в углу. Одна из стен лежала на земле горкой кирпичей. Анни пробежала мимо дома, морща нос, и оказалась у другого, не менее «прекрасного», после чего услышала ржание коня. Первой реакцией стал испуг – вдруг враги? Его сменило удивление. Анни поняла, что помнит, кому принадлежал этот «голос». Заглянув за угол, она воскликнула:

– Да как ты тут оказался! – и торопливо закрыла рот ладонью. Незачем кричать во вражеском городе.

У колодца стоял спасенный вчера конь. Увидев Анни, он начал медленно идти к ней, будто красуясь. «Не мог же он реку переплыть! – думала Анни. – Лошади умеют плавать? В мультиках умели, а в жизни?.. Или, может, он мост нашел?» Как бы то ни было, конь, брошенный ею в горах у Реймир-сум, вернулся, и теперь Анни могла продолжить путь. В седле шансов на спасение окажется больше. Решившись, она потрепала коня по гриве:

– Надеюсь на тебя, дружок, – после чего с трудом забралась на него. Левая рука слушалась слабо, боль в спине не думала утихать.

Если Реймир-сум не имел четкой планировки и разрастался хаотически, то Каалем-сум изначально отстраивали по плану. Все улицы соединялись между собой круговыми проспектами и стремились к центру. Анни знала, что при взгляде на город сверху Каалем-сум походил на гигантскую паутину. Ей, однако, нужен был вовсе не центр.

– Пройди-ка по круговой налево, – шепнула Анни коню, будто тот мог понять.

Ее послушались.

Анни ожидала увидеть разруху, следы битвы, кучу тел и следы крови на стенах, как в Реймир-сум, но ожидания не оправдались. На улицах пахло краской и свежим деревом, где-то не убрали строительные леса. На одном из домов висела табличка с благодарностью «Миледи Белладонне, Сердцу Оссатуры». Анни растерялась. Она привыкла считать Синаану воплощением хаоса, зла; зачем же королевство отстраивает захваченный город заново? Разве они не должны были стереть его, как выражались, с лица земли? Это заставило Анни задуматься и вспомнить женщину, стоящую около Валентайна. Наверное, ею была таинственная «миледи».

С другой стороны, война, которую начала Синаана, унесла жизни миллионов. Не стоило об этом забывать.

Только… действительно ли ее начало королевство?

Анни знала: есть войны идеологические, религиозные, освободительные, войны за ресурсы. Она не смогла бы сказать, к какой принадлежало противостояние в Мосант. Слишком много неувязок и фальши находилось при взгляде на города под флагом Синааны. Хайленд защищался. Синаана нападала. Казалось бы, простой расклад. Вот только вспоминая карту западного материка, Анни понимала, что отправляя всю армию в малозащищенный стенами Каалем-сум, леди Астрея отдавала остальные земли без боя. Королевство обязано было победить в войне, и, тем не менее, позорно сбежало обратно под тучи и луну. Вот она, фальшь.

Мотнув головой, Анни заставила себя вернуться к реальности. Если Синаана решила отстраивать захваченные города, это не значит, что потерявшаяся в их стенах хайлендка останется целой. Ричард Оррей и Лета Инколоре успели показать «гостеприимность». Не стоило забывать и о сбежавшем юноше, он мог пойти за стражей. Будто уловив ее мысли, конь пошел быстрее.

Спустя двадцать минут Анни оказалась около очередной статуи. Любовь правящей династии к скульптурам бросалась в глаза. Анни, наверное, прошла бы мимо, если бы скульптура не изображала кронпринца верхом на жеребце. В руке он держал меч.

Анни остановилась. Либо автор польстил Михаэлю Аустену, либо красота погибшего наследника престола, о которой ходило столько легенд, действительно их заслуживала. Йонсу говорила, что она, Анни, похожа на кронпринца. В это с трудом верилось. Или речь шла о чем-то другом, более… вечном, нежели красота? Анни вспомнила взгляды Мару, Ричарда Оррея, нахмурилась и полупинком заставила коня идти быстрее.

Она определенно приближалась к центру: дороги становились шире, дома – выше. Справа нависали очертания замка. Они испугали бы Анни, если бы на противоположной стороне реки не бродил Бесплотный клинок Синааны. «Бояться стоит только людей, – к такому выводу пришла Анни, сидя в темнице Анлоса. Упадет кирпич на голову – объективная неизбежность. Что сделает человек – субъективная случайность». Конечно, в их голове тоже возникали логические цепочки, но для постороннего они останутся тайной, а значит – все-таки случайностью. Можно сколько угодно представлять чужие рассуждения, угадать и, тем более, повлиять на результат практически невозможно. И на упавший кирпич – тоже.

Анни поняла, что запуталась. В чем тогда смысл?

Дорога резко слилась с прямым, как стрела, проспектом. Проспект, начинаясь у парадных ворот и преобразовываясь в главный мост, проходил через весь город. Конь остановился.

– Что такое? – обеспокоенно спросила Анни. Ночное небо серебрилось от грозы. «Гром – предсмертные крики, поэтому от них так жутко», – вспомнила она слова Офелии Нептане и заливистый смех Кестрель после. Мол, глупости все это. А страшно действительно было. Анни вцепилась пальцами в гриву коня, и тот все-таки продолжил путь. Когда они оказались посреди проспекта, де Хёртц стало окончательно не по себе. Восхищение перед воскрешенным врагами городом сменилось страхом.