Текст книги "Эклектика (СИ)"

Автор книги: Lantanium

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 41 страниц)

– Хорошо, – тихо сказал он. Альбиус перестал сжимать кисть и, сделав вид, что заинтересовался окровавленным щитом, отошел в сторону. Мама, ослепленная молитвой, ничего не заметила. Она просила корону, смерть родителей, смерти всем и каждому, кто мог встать у нее на пути к мечте. Колени ее заледенели от тумана, наполнявшего музей, ожерелье вдовы заставляло наклоняться к самому полу. Траурное платье холодило тело, кольца тлели, а губы твердили лишь одно.

Бетельгейз с легкостью почувствовал ее желания, лед и страстные слова. Окунувшись в матрицу, тусклую, гаснущую, он соединился с миром и впервые за долгое время перестал считать себя изгоем. В «изнанке» Чарингхолла оказалось для него место – Бетти остался бы в ней, если бы не любящие родители. Музей исчез, пропала мать; дядя остался в облике рыжего рыцаря с мечом, который поразил материальностью в крошеве тумана. Решив не задерживаться, Бетельгейз попросил призрачные факелы на стене вспыхнуть три раза, после чего вернулся обратно в пыльный зал.

Сиенна бросила молиться.

– Вот, пожалуйста, – будничным тоном заметил дядя Альбиус. – Она выслушала нас и согласна. Или я не так трактую внезапные явления? Судя по тебе, все же прав. Тогда вставай, приходи в себя и пойдем во дворец. Встреча начнется совсем скоро.

– Пошел к свету, – огрызнулась с Сиенна и с легкой счастливой улыбкой обернулась. Бетельгейза мучила совесть; Альбиус вновь оказался рядом и демонстративно поправил белоснежные волосы племянника. Брата и сестру назвали в честь цветов, добавив окончания, символизирующие пол: «-нна» – женщина, «-иус» – мужчина. Каждое имя в Чарингхолле было образовано подобным образом, и только Бетельгейз в очередной раз отличился. Тот факт, что корень имени выбрали в честь деда, не изменял редкости и неблагозвучия. Бетельгейз не смог бы вспомнить, что объединяло бы его и чарингхолльцев рядом. Дядя не уставал об этом напоминать.

– Итак, первая проблема, – сказал Альбиус. – Я не смогу убить деда, потому что не смогу подойти без свидетелей. Придется поработать, сестрица. Потом, так и быть, когда начнется хаос, в игру вступлю я и меч. Убийство на расстоянии – не мой конек. Конечно, можно попросить Бетельгейза…

Юноша испуганно и с мольбой посмотрел на мать.

– О, нет! Нет. Он не будет убивать. Я не позволю, и Майри не будет рад, – Сиенна закусила нижнюю губу. – Ладно. Я сделаю это. Они не знают, что я умею.

– Тогда я останусь с парнем, – с каким-то наслаждением протянул дядя Альбиус, заставив Сиенну настороженно на него посмотреть. Бетельгейз мелко задрожал. «Не показывать, не показывать», – думал он, а дядя заявил:

– Кто-то должен это делать, верно? Могут подумать на него. Бетельгейза половина мира считает колдуном. Ты же не хочешь, чтобы слухи нашли подпитку? Отсидимся в спальне, охрана будет знать, где мы, подтвердит, если возникнут вопросы.

Бетельгейз понимал, что суждение верно, но подобие сердца трепыхалось от страха. Чтобы отвлечься, он начал изучать призрачный огонь – практически единственный источник света в мире. Его считали священным. По легенде, пламя подарила богиня-созидательница Чаосин. Оно синтезировало души и забирало уже появившиеся, но о первом помнили немногие. Мама говорила, что передала крупицу огня в Мосант. Если Бетельгейз когда-нибудь окажется в измерении отца, то сине-голубые искорки будут напоминать о родине. Хотя, наверное, объединяло два мира не только призрачное пламя.

– Думаю, ты прав, – услышал Бетельгейз, отчего туманное сердце стукнуло, эхом отдалось по телу. – Побудь с ним. Надеюсь, ничего не случится.

– Под моей-то защитой? – с легким презрением отозвался дядя Альбиус. Да, рядом с ним Бетти мог ничего не бояться. Только самого защитника. – Поспеши. Пусть Чаосин одарит тебя удачей.

– Пока, милый, – мама подняла ладонь на прощание и решительно выскользнула в приоткрытые двери. Дядя и племянник остались вдвоем.

– Поправь, – приказал Альбиус и накинул ему на голову капюшон. В изменившемся голосе не было ни грамма участия. – Не позорь меня. И не создавай причин для подозрений.

Бетельгейз послушно спрятал волосы. Если рыжий считался низменным, то светлый – просто кощунством в столице. Бетти знал только одну блондинку – ту, что столь сильно нравилась дяде Альбиусу.

Они вышли из музея. Бетти смотрел под ноги, пряча цвет глаз – еще один повод для насмешек. Не хотелось разглядывать опостылевший город, в котором никто не любил. Картины мира он изучил давно: мрачный дымок над головой, сгустки и облака разных цветов и оттенков. Здесь не было света – жалкие крохи, от которых и возникала скудная палитра его разложения. Бесконечность, да безжизненный туман. Мир расширился настолько, что погас и охладел. И, к тому же, стал очень тих. Звуки возникали редко, и оттого мысли получили материальную ауру. Никто не знал, о чем именно ты размышляешь, но различал настроение. Некоторые, например, Сиенна, не желали окунаться в тайны чужих «душ», но ее брат был совсем иным.

– О чем думаешь? – на редкость миролюбиво спросил Альбиус.

– О Чарингхолле, дядя.

– Все-таки решил уйти? Я вижу. Давно говорил об этом. Тебе, Сиенне. Она не сможет защищать вечно. Нет, парень, здесь ты точно однажды не проснешься. Не понимаю, на что она надеется. Твердит, что Чаосин желает видеть тебя на троне… Полный бред. Чаосин была в ярости, когда ты родился, выгнала твоего папашу, а мелкой не дала появиться. Если бы могла, избавилась от тебя. Жители видят это отношение. Отправляйся к папаше, пока не поздно.

– Отправился, если бы мог, дядя.

Альбиус и Бетельгейз состояли в удивительных отношениях: страх и неприязнь сменяли друг друга, как привязанности у ветреной женщины, но незыблемой оставалась честность и открытость. Каждый знал, кем является для второго. К чему маски?

– Нужна помощь? Создать такие условия, чтобы матушка отправила сама?

Одним из несомненных плюсов дяди Альбиуса было то, что он всегда видел самое легкое решение и не стеснялся его предложить. Однако легкое для него – не другого.

– Подтвердит Чаосин, видеть тебя не могу, – посетовал дядя, отворяя потайную дверь. – Сгинул бы поскорее, помочь бы тебе, но с сестрицей связываться не хочется. Ничего страшного, не убью я – убьет другой. Что Сиенна начнет творить, потеряв тебя? Наступит полный разлад, наше измерение разрушится окончательно. И за что Чаосин подарила ей силы? Нужно отправить тебя домой. Не потому что мне жалко или что-то подобное, я думаю о стране.

Бетельгейз поспешно сравнялся с Альбиусом и умоляюще заглянул в лицо. Они шли по пустому проходу, который в скором времени должен был соединиться с коридором дворца. Здесь можно было поговорить без свидетелей. Дядя и племянник оказались в переходе вдвоем и могли не стесняться друг друга. Бетти схватил Альбиуса за руку.

– Вы поможете? Пожалуйста! Я каждую молитву прошу Чаосин об этом. Может, она послала вас? Никому не хорошо, что я здесь. Помогите.

Дядя остановился. Его капризные тонкие брови нахмурились. Бетти знал, что внешностью повторяет отца и по этой причине отвратителен для Альбиуса Чарингхолле. Наверное, поэтому племянник поднял голову, в отчаянии желая, чтобы его разглядели. Шестнадцать… лет, по меркам Мосант Бетельгейзу было шестнадцать. Ровно столько же тысяч падений дядя терпел его рядом, надеясь, что когда-нибудь не увидит после сна. Для принятия решения не понадобилось много времени. Альби завел прядь за ухо и, наконец, сказал:

– Могу. И сделаю. Ты исчезнешь, перестанешь путаться. Сегодня. Поднимется хаос, мамка твоя дама мнительная. Мы воспользуемся этим, инсценируем нападение, и ты уйдешь из Чарингхолла быстрее, чем появится новая песчинка. Обязательно передашь привет отцу.

Бетельгейз горячо закивал.

– Не вернешься, – уточнил Альбиус. – Насколько я знаю, время в Мосант течет иначе. Ты проживешь там много, очень много, и не постареешь ни на тысячу падений. Осмелишься возвратиться – я их обрублю. Как тебе уговор?

Бетти не сомневался.

– Я согласен.

Он не горевал, что перестанет видеть мать. Все что угодно, лишь бы исчезнуть из-под матового купола Чарингхолла. Если он мир-изгнанник, то, может, в остальных обитает свет, за который Бетти ненавидят? Бетельгейз надеялся…

– Пусть будет так, – Альбиус не сомневался тоже. – Я сдержу обещания. Я редко даю их, стараюсь не говорить попусту, но если даю слово, то выполняю его любой ценой. Надеюсь, ты сдержишь свое. Пойдем быстрее. Не хотелось бы оказаться в пустом коридоре, когда все начнется. Да и вообще, увидят нас вдвоем, пока ты мою руку тискаешь, подумают не то, что нужно…

Никто не произнес ни слова до самой спальни. Один раз Альбиус жестом попросил его остановиться и наклонился к несущему службу чаоситту-стражнику, что-то шепнув. Тот, с трудом разглядел Бетельгейз, кивнул. Самому младшему принцу мешал черный, обшитый золотистыми кручеными нитями капюшон. Пряча хозяина от мира, он прятал и мир от хозяина.

– Ждем экспозиции, мальчик, – поведал Альбиус, когда закрылась дверь. – Ложись спать. Когда придут гости, я их встречу, ты можешь не вставать. Рассказать, что будет? Сюда придут чаоситты, много чаоситтов, которым я сказал, что принц Бетельгейз готовит бунт. Информация секретная, незачем о ней говорить простым людям. Никто не узнает, что их убью я, потому что никто не уцелеет. Спросишь, будет ли меня мучить совесть? Нет. Совесть мучит тогда, когда ты поступаешь неправильно. Поверь, я ошибок не совершаю. Эти чаоситты будут служить каждому, кто сядет на трон – нужны ли такие ветреные слуги? Ложись и не думай ни о чем. Нас ждет всего лишь маленькая чистка кадров перед сном.

Бетельгейз не смог выдержать взгляд дяди – слишком много в том было озлобленной решимости. Кто-то назвал бы Альбиуса эгоистом, кто-то – лицемером, кто-то наоборот – альтруистом. Убивать во благо общества? Но ведь был другой выход. Чаоситтов можно было просто сместить. Дяде определенно хотелось просто поразвлекаться.

Бетельгейз оказался не в той ситуации, чтобы ему возражать.

Привычные стены, мелочи, на которые не хотелось смотреть. Бетти прошел к столбу серого тумана – кровать для всех, убежище для него. Достаточно было шагнуть, чтобы оказаться под защитной пеленой. Однако она спасала от внешнего мира, не сомнений, не страхов и прочей дряни. Оказавшись под одеялом, Бетельгейз не испытал легкости. О какой легкости могла идти речь, если рядом находился дядя Альбиус, а совсем скоро должен был освободиться меч?

– Совсем скоро… – прошептал дядя, осклабившись. – Рассказать сказку? Время скоротать. Больше мне с тобой в спальне заниматься нечем, уж извини.

Старая шутка. Бетельгейз боялся сказок Альбиуса больше него самого. Дядя обладал даром подбирать слова так, что возникали картины в голове. Добрых сказок в его исполнении Бетти не слышал. Да, они были страшны, но заставляли глубоко задуматься о себе и других. Поэтому Бетельгейз кивнул.

– Главное, чтобы не узнала твоя мама, – ухмыльнулся Альбиус, пряча меч в ножнах. Дядя завис рядом и, на краткий миг задумавшись, начал говорить:

– Слушай, мой мальчик, слушай. То был мир света. Мало кто помнит его, а те, кто помнит, предпочтут забыть, как о собственной слабости и невежестве. Мир старых богов ушел, мы провожаем новый… И на самом краю мира, там, где никогда не загорались звезды и властвовала луна, жили два честных человека, любивших друга, как богиня-созидательница любит своих детей. Двоих мальчиков подарила она им: один родился в бедности, второй пришел вместе с богатством и роскошью. Старший вырос завистливым и гордым, младший – добрым и покорным, – Альбиус помолчал. – Всегда есть те, кто недоволен. Худшие пытаются сравняться с лучшими, низвергнув их до своего уровня. Пытаться вырасти – слишком сложно, верно? Легче опустить планку. Легче отобрать у других, чем производить самому. Поэтому начинаются войны. Разрушение действует быстрее всего, и мало кто задумывается, что существует нечто сильнее вооруженных ублюдков. Жаль, оно не всегда приходит вовремя, – гневно выдохнул он. – Приходится брать историю в свои руки, и не всегда руки оказываются подходящими.

Когда началась война, планета, на которой жила семья, оказалась во власти врага. Безнаказанность закрывает глаза совести. Все, что скрывалось, выходит на волю: жестокость, тяга к насилию. Хорошо это или плохо? Я отвечу: хорошо. Война открывает настоящие лица. Начинаешь понимать, кто есть кто, кому верить, а кому стоило бы гореть вечно. Может даже, самому себе гореть. Большая война вызывает маленькие битвы в каждом участнике. Насилие начинается с экономики, а заканчивается внутри простых людей. Что они выберут? Останутся ли верными? Преступят ли через себя, если понадобится? Она показывает все, Бетельгейз. Поэтому иногда стоило бы ей приходить, я считаю.

Они убивали, грабили, насиловали. Пытались накормить зверя внутри, но ему всегда мало. Критерии зла отодвигаются. Другие начинают видеть его только там, где в мирное время увидели бы абсолютную тьму. Самые страшные грехи обычно совершают победители, я думаю. Но к нашей сказке это не относится. Воины пришли к ним домой, убили взрослых. «Где сокровищница?» – спросили у детей. Как думаешь, кто ответил?

Бетельгейз промолчал. Дядя Альбиус отрешенно смотрел в стену, но голос его резал воздух от вкладываемой в слова силы.

– Никто не сказал. Старший не сказал, потому что был горд, младший – потому что был покорным и родители не говорили ему тайну, которую он мог бы выдать. Они начали пытать младшего, и тогда старший вырвался, выхватил меч, украшавший стену, и попытался защитить брата. Я говорил, что нечто свыше иногда приходит слишком поздно. Это был именно такой момент. Казнили обоих мальчиков. И всем было все равно. Что значат детские жизни по сравнению с богатствами, в которых так хочется умереть! С монеткой в кармане уходится безусловно легче.

Старший умирал долго. Он горько оплакивал чужую смерть, забыл даже, что уходит сам. Ему было обидно: как, ведь так старался, надеялся, что сверху услышат! Правда в том, что там, – дядя указал на небо, – нет дела до нас. Мы всего песчинка в течении времени. Нужно действовать самому. Действовать умно. Но я ведь рассказываю сказку? Так вот, звон слез услышала Луна и спустилась на землю. Но ни она, ни беззвездное небо не могли подарить утешения. Тогда юноша воззвал к теням и поклялся, что отдаст себя им, если брат будет жить. Эту клятву услышала проходящая мимо женщина. Она остановила руку юноши и сказала, что сможет воскресить младшего брата. Она действительно сделала это, но клятва уже была произнесена. Тени забрали старшего. Удивительно: когда ты молишься свету и богу, на помощь чаще приходят обычные люди. А когда хочешь заключить сделку со тьмой, то она откликается сразу. Повод задуматься, Бетельгейз. Говорят, что лучше умереть достойно. Я добавлю: лучше все же вообще не умирать.

Из коридора донесся гул.

– Это прошлое? – осмелился спросить Бетельгейз. – Очень красиво звучит.

– Вздор, я ее придумал только что. Видишь, как бессвязно получилось, – дядя смотрел в одну точку и, мрачный, кусал губу. – Слышишь шум? Император мертв. Знаешь, мы однажды стояли на похоронах, и твоя мать сказала мне: «Только что он был кем-то, а теперь ничто. Наши тела сжигают, потому что это показательно, эффектно, показывает всю бессмысленность жизни. Я не хочу оказаться таким же трупом, лежащим голым на камнях. Я не хочу быть такой же слабой». Удивительно, впервые в жизни она сказала что-то умное. Такая она, твоя мать. В Мосант ее называют Темной королевой. А ты будешь Темным принцем. Никогда не видел, чтобы титул настолько не подходил владельцу.

Новый шум, вырвавшийся из коридора, заставил Альбиуса обернуться. Изучив дверь, он встал и медленно подошел к ней, обхватив рукоять меча двумя руками.

– Идут гости.

Бетельгейз сжался.

– Взрослей, парень. В жизни достаточно смерти. Это не веселое времяпрепровождение. Все умирают, прими факт. И ты умрешь, если не поймешь, что происходящее – борьба. Либо ты, либо они. И нет зазорного в том, чтобы ударить первым.

Бетельгейз закрыл глаза. Он слышал: дверь засвистела, впуская первого гостя. Настоящий металл столкнулся с туманным клинком и развеял его. Кто-то вскрикнул – потом все стихло. Одинокое сердце Чарингхолла безумно колотилось. Бетельгейз знал: дядя Альбиус жив, ведь чужая ненависть, застарелые боль и обида продолжали раскалять воздух.

– Пожалуйста, Чаосин, – одними губами произнес Бетти. Ответ последовал немедля: спальню озарила новая кровь.

========== Глава 33 Сомнения ==========

5 число месяца Постериоры,

принц Валентайн Аустен

Багровое солнце садилось за горизонт в последний раз, освещая пустую, погибающую планету. Огонь вырвался из ее недр, чтобы помочь Клинкам; земля покрылась трещинами, из которых шел обжигающий пар и пламя, будто сам ад рвался наружу из глубин; дома падали, складывались, как карточные колоды. Воздух был сух и горяч. Он высушил бы слезы в одночасье, если бы Белладонна могла их ронять.

Пронзенное тело ребенка лежало рядом, темная лужа медленно расползалась по простыне. В груди малышки зияла дыра. Девочка лежала, раскинув руки, плюшевый заяц упал на пол, сменив цвет с синего на насыщенно-красный. Смертная бледность разлилась на щеках безымянной жертвы, гримаса застыла на лице. О, Ситри. Она ненавидела детей. Кто еще, кроме Стального клинка, мог сотворить подобное? Ни у кого другого не поднялась бы рука. У Ситри Танойтиш она никогда не дрожала. Не было женщины хитрее и бездушнее, чем она. Животное, настоящее животное. Она вырвала сердце и проглотила его, как пес кусок мяса. Ведь в сердце было столько сладкой крови… Белладонна полнилась уверенности, что девочка скончалась от болевого шока. Было бы гуманнее сначала умертвить, а после – вырвать, но разве Стальной клинок когда-нибудь задумывалась о чужой боли? Нет, и поэтому капли крови оказались даже на потолке, разукрасили стены и теперь медленно собирались в лужи на полу. Не в силах на это смотреть, Белладонна щелкнула пальцами: одеяло занялось огнем и зачадило. Черный огонь распространялся с бешеной скоростью и пожирал все. Охватил светильник и заставил его исчезнуть, перекинулся на подушку и принялся лизать тело девочки. Тление создавало бы свой шедевр часами; огонь Белладонны стирал из мира за мгновения.

– Жаль, что ты дожила до таких времен, милая. Уверена, ты не успела совершить ничего, за что могла бы получить такое наказание, – тихо произнесла она, наблюдая, как проваливается вглубь черепная коробка. Кости крошились, будто сделанные из глины. – Прощай, – добавила Белладонна и отошла к зияющему позади окну. Она корила собственную голову за то, что пару минут назад в ней появилось желание зайти в дом на перекрестке. С одной стороны, детский труп – не та вещь, которую хочется встречать на обычном задании. С другой же, благодаря Белладонне стерся с лица земли очередной памятник жестокости. Вот только много ли еще таких девочек и мальчиков, мужчин и женщин, стариков лежат в домах? У нее получалось мириться с жертвами среди мирного населения во время войны, но здесь, во Вселенной, войны не было. Просто уничтожение без благородных целей. Белладонна посетила эту планету, чтобы убедиться в отсутствии душ, и теперь могла поклясться, что очередной шар в космосе пуст – как десятки уже увиденных. Соседнее измерение задыхалось в агонии.

Вселенная… Целый мир, по легенде, созданный другой богиней. Он слабо подчинялся воле Майриора Десенто, когда родилась Белладонна, но с каждым годом проваливался все глубже в пучину пороков. Майриор окутывал человеческие души соблазнами, чтобы заполучить себе – Белладонна знала, что ее Властелин не умеет создавать души. Кинув взгляд на икону в углу, Призрачный клинок перелезла через подоконник и опустилась на тлеющую траву.

Бетон крошился под каблуками, будто хрупкое стекло. Везде, куда бы Белладонна ни обратила свой взор, лежали обгоревшие до костей тела: над некоторыми роились тени, которые сразу же исчезали, стоило Клинку на них посмотреть. Они боялись ее. Донну боялся и огонь, охвативший весь город, но отступающий перед ней. Без стеснений пожирало мир только собственное черное, как провалы ее глаз, пламя. Сейчас, в свете гаснувшего солнца, глаза Белладонны казались даже чернее, чем во мраке королевства, а мраморная кожа – матовой, несмотря на предсмертный блеск вокруг. Плащ скрывал фигуру и на шквальный ветер, царивший на планете, никоим образом не реагировал, как и его хозяйка.

– Вы сами привели себя к такому концу, – осуждающе бросила Призрачный клинок, обращаясь к мертвецам. Если бы они не поддавались воле Темного владыки, то остались бы целы.

Короткая вспышка лунного света – и Белладонна оказалась дома. Затхлый воздух Синааны окружил ее плотным коконом, губительным для всех, кто не давал присягу Королю. Стояла приятная полутьма: лучи солнца почти не проникали сквозь туман. С любовью вдыхая знакомый воздух, пахнущий гниением и пеплом, Белладонна скользила взглядом по далеким пикам северных гор, по Призрачному городу, по поверхности чернильного моря, привычно неспокойного, с высокими шапками грязновато-серой пены на валах волн. Земли империи ярко блестели далеко впереди. Изредка ветер доносил отвратительные запахи цветов, трав и ненавидимой Белладонной мяты. Она стояла на высокой-высокой каменной стене, отделяющей ее земли от других синнэ. Это было самое дорогое место Белладонны, она любила его даже больше Оссатурлэма и часто проводила время на стене, горделиво возвышаясь над всеми. Все королевство оказывалось как на ладони, она могла наблюдать, наблюдать… Здесь же часто проходили неофициальные встречи Клинков, встречи, главной темой которых всегда было только одно.

Белладонна осторожно сняла шлем и позволила ветру растрепать ее короткие иссиня-черные волосы.

– Я вижу тебя, не прячься.

– Я никогда не прячусь, ты же знаешь. Каково это – разрушить планету, которая когда-то дала тебе жизнь?

Валентайн не участвовал в походе. Он заявил, что не собирается убивать для удовольствия и не понимает смысла «свободы», которую обязались давать обычными людям Клинки. Это было прямое неповиновение приказу Короля, но никому, однако, не хотелось конфликтовать с Валентайном, и потому Король оставался в неведении (по крайней мере, Белладонны хотелось в это верить – как и в то, что подобными заявлениями Валентайн бросался по глупости). Валетта тоже осталась в Мосант; Айвена не любила конфликты и в целом отличалась миролюбивым характером; Нааму не волновали чужие отношения; Леонард был бесконечно предан Валентайну; Ситри же…

Белладонна перевела взгляд на море.

– Это было давно.

– Но все же?

– Они никогда ничего не значили для меня, Валентайн, если ты об этом. Прекрати, пожалуйста. Что он сказал? Это была последняя планета.

Лорд-оборотень нахмурился. Длинная глубокая складка прочертила кожу между густыми бровями.

– Мне он никогда ничего не говорит, – процедил Валентайн.

– Все должно быть уничтожено, – прошелестел посторонний голос. Никого, однако, не было видно, только стало чуть жарче.

– Наама, материализуйся, – приказала Белладонна. – С призраками я не разговариваю.

– Он сказал все уничтожить. Навсегда, – повторила высокая мускулистая женщина, будто сотканная из пламени. Черты ее лица были резки и грубы, а глаза притягивали, в них плескался настоящий материальный огонь. В руках она сжимала любимый боевой топор. Сказав это, Наама снова исчезла, оставив облако пепла. Люди ей, древнему духу, были чужды.

Валентайн яростно выдохнул.

– Идиот! – взревел он.

– Наама, сделай все, пожалуйста, – быстро сказала Белладонна не без горечи в голосе. Для нее неповиновение создателю считалось чем-то немыслимым. – Иди.

Как только жар исчез, Донна порывисто обернулась к Валентайну.

– Будь благоразумней! Я знаю, как ты относишься к нему, но… – Белладонна поспешно замолкла, услышав стук шпилек по стене. Валентайн скривился. Он уже знал, кто идет, и всей душой презирал ту, что вскоре должна была присоединиться к компании.

– О чем крики? – звонко спросила Айвена, появляясь рядом. Обольстительно обтягивающее стройное тело платье, подол которого шлейфом тянулся за хозяйкой на несколько локтей, чуть светилось лунным светом. Густые каштановые волосы, свободно распущенные по плечам, прикрывали алые шрамы на шее. Именно она окончательно вывела Валентайна из себя. Сдержанностью он не мог похвастаться и при жизни в империи; наступившее мнимое бессмертие лишь усилило эту черту.

– Обсуждаем решение нашего великого стратега и тактика, – не без яда сказал он, предвкушая ссору.

– Какое же? – осторожно спросила Айвена.

– Он сказал все уничтожить, – тускло сказала Белладонна. – Абсолютно все, навсегда.

– И что? Что такого?

– Ты не понимаешь?! – взорвался Валентайн, одновременно торжествуя над ее глупостью. – Мы могли бы колонизировать те планеты, освоить, изучить, построить города, возродить на них жизнь, уже ту, которая нам всем нужна, но вместо этого…

– Это его приказ, – напомнила Белладонна, глядя, как Айвена все больше меняется в лице, от маски ангела до своей истинной сущности, а лорд-оборотень – все больше распаляется. Вечный спор не прекращал ее забавлять страстными речами одной стороны и беззащитностью второй.

– Я не могу слушать, как он мне – мне! – что-то приказывает! Кто ему дал такое право? Он, кроме расчески, ничего в руках не держал! Вы все забыли, – Валентайн в упор посмотрел на Белладонну, – кому мы служим?

– Как ты можешь говорить такое о нем! – возмутилась Вейни.

– Я знаю, кем ты был, Валентайн, но я прошу успокоиться и вспомнить, кем ты стал, – мягко сказала Белладонна, взяв его за руку. – Это его цели, но не только его: все мы жаждем того же…

Лорд-оборотень вдруг рассмеялся и вырвал ладонь обратно.

– Мы? Зачем? Зачем, например, тебе, – обратился он к Айвене, – разрушение империи и тем более Вселенной? Именно их уничтожение, полное и безвозвратное. Синааны тебе недостаточно? Мы все делаем по приказу Майриора, и его решения лишены логики и здравого смысла. Мы могли бы дать новую жизнь нашему народу, но какой-то полоумный, самовлюбленный кретин решил уничтожить бесконечный мир Вселенной полностью. Так зачем это лично тебе?

Айвена, явно не сумев (и не захотев) придумать достойный ответ, топнула ногой.

– Ты не переубедишь меня, лживый предатель! – Они ненавидели друг друга уже пару сотен лет и в споре своем ни на шаг не продвинулись в разрешении.

– О, бывшую любовницу Его высочества задели? – с издевкой бросил он. Темные губы Белладонны невольно изогнулись в улыбке; щеки Вейни вспыхнули кровавым румянцем; сжав кулаки, она бросилась на лорда-оборотня, но тот со смехом растворился во мраке, и Айвена выплеснула всю свою ледяную злость на крепостную стену. Потерпев фиаско, она побежала в сторону лестницы.

– Я бы уничтожила тебя еще… уничтожила, будь на его месте! – провизжала вампиресса напоследок. – Мерзавец!

Белладонна сдула снежинку, назойливо кружившуюся перед носом, и растопила лед под ногами. Они с Валентайном снова остались одни.

– Это все, безусловно, забавно, – сказала она. – Но повторюсь: успокойся, не создавай себе проблем. Ты его недооцениваешь, он слишком самовлюблен. Делай хотя бы вид, что подчиняешься.

– А если я… – начал было Валентайн, но Белладонна коротко произнесла:

– Не говори ничего.

Что-то глухо взорвалось далеко на севере – короткая вспышка осветила Мосант. Из портала вырвался шквал пламени и сразу же погас, столкнувшись с невидимой преградой, оставив лишь волны на воде. Спустя секунду он исчез, став туманной сиреневой дымкой-шрамом. Наама выполнила приказ. Мир смертных, в темноте которого когда-то родились Белладонна и Вейни, обратился в пепел. Обрывки человеческих душ прокатились величественным вздохом от самого северного замка Хайленда до южных островов.

Некоторое время Валентайн и Белладонна молчали, глядя, как ветер развевает тьму над рекой. Их это не волновало: на ее место всегда придет новая тьма, еще более черная и плотная. Медленно проступали очертания берегов, здания Каалем-сум – Призрачного города, и становилась видимой пустая равнина перед стеной, без деревьев, без травы, без ничего. Река Селирьера высушивала земли Валетты, синнэ Эллионы, и впадала в пролив, отравляя океан. Поля забвения – так их называли люди. Валентайн никогда не ступал на эту серую пыль, что когда-то считалась землей, но он знал, что где-то там, на краю материка, стоял мраморный замок, тусклый и безмолвный, состоящий из лишенных смысла углов и линий. Ведь Инколоре-старшая уже давно перестала быть человеком…

– Где наши баньши, кумо, блуждающие огоньки, келпи, нукелави? Куда все это делось? Не говори, что тебе больше нравится серая выжженная пустошь вместо цветущего сада, ты не Валетта, чтобы такое любить.

– Моя душа так же суха и бесплодна, как эта пустыня, – негромко ответила Белладонна. Он не понял смысла слов. – Но твоя, Валентайн, еще цела.

– Моя душа осталась там, – он плюнул в сторону Хайленда. – Они забрали ее и вышвырнули в бездну.

Белладонна покачала головой.

– Никто не может ее забрать. Неужели ты это не понимаешь? Можно лишь отдать самому.

Валентайн ничего не ответил. Он вспоминал Валетту на улицах Каалем-сум. Ничто. Место, где заканчивался мир. Побывав один раз за гранью измерения, он не вернулся бы туда за все богатства, что могли предложить ему боги. Увидев один раз пустоту, он больше не мог пожирать души, боясь стать тем же, чем является бездна. Боясь стать второй Валеттой Инколоре. Наверное, это был его единственный страх. Поэтому не отказался выполнять последний приказ Короля…

– Что-то не так?

Донна глядела с грустью и легким непониманием. Абсолютное спокойствие, между тем, не покинуло лица. Не хотелось его нарушать.

– Просто задумался. Скоро собрание, хотелось бы перед ним отдохнуть. Иначе я точно убью Его высочество, – Валентайн попытался пошутить, заранее зная, что, кроме чуть дрогнувших губ, ничего в ответ не получит.

– Да, ты прав. После увиденного мне тоже нужен отдых, – Донна не сказала, что встретила во Вселенной, но ему не хотелось заставлять вспоминать. Валентайн решил, что его первые фразы на стене достаточно испортили Донне настроение. Почему он такой несдержанный? Рыцарь должен следить за словами. Валентайн старался быть тем героем, о котором грезил с детства, но природная вспыльчивость частенько сводила на нет все старания. Может, поэтому он выбрал Донну – самую уравновешенную и миролюбивую женщину из всех встреченных.

– Пошли домой.

Неспешные прогулки Валентайн научился ценить, познакомившись с Белладонной. Идти рука о руку с дорогой женщиной оказалось довольно любопытным времяпрепровождением. Валентайн полюбил молчание (отчего вспышки гнева Ситри медленно начинали надоедать). Пальцы Белладонны ласково держали его огромную ручищу с многочисленными шрамами. Подчас Валентайну было стыдно находиться рядом с ней: неуклюжему вне поля брани гиганту, покрытому чуть ли не шерстью – иначе буйную поросль на груди, руках и спине сложно было назвать. Донне, идеалу, хотелось соответствовать, но цель оказалась заведомо недосягаема. Соответствовать и не очернять. Они спали в одной постели, любовались обручальными кольцами, но ни разу за долгие годы не осмелились стать чем-то большим – слившейся в чувстве парой.