Текст книги "Эклектика (СИ)"

Автор книги: Lantanium

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 41 страниц)

– Родина стала руинами еще при мне. Сейчас изменилась даже форма мира. Была плоская, стала сферой. Не думаю, что смогу пробыть там долго. Два, может, три дня. Ты справишься. Главное – оставаться спокойным. На это ты точно способен, способен больше, чем я сам. Дай руку.

Бетельгейз почувствовал, что на его ладонь упало невесомое кольцо. Сапфировый полумесяц, по сравнению с другими «мирами», был скромен. Однако при более внимательном изучении в сознании возник вид двух континентов, разделенных бурным проливом. «Мосант», – узнал чарингхолльский принц и, соткав цепочку, надел дар на шею и спрятал под рубашку.

– Когда я храню его, то думаю, зачем это начал. Найди для себя схожий аргумент.

Бетельгейз, помедлив, качнул головой. Причины отца он знал, возможно, не считал их «правильными», но, все-таки, уважал и понимал, что «свои причины» окажутся диаметрально противоположными.

Майриор, словно угадав их, бросил с раздражением:

– Только не нужно всю Мосант переносить на небо! Я знаю человек десять со всего мира, которые это действительно заслужили.

– Клинки? – решил пошутить Бетельгейз, но настроение отца стало еще мрачнее.

– О, нет. Из них – только трое. Остальные – эгоисты, которые мечтают вымолить счастье.

Оба вновь опустили взгляды на озеро. Тело Фаталь было уже неразличимо.

– Ты считал ее четвертой или поступил так ради меня? – напрямую спросил Бетти, и Майриор задумчиво накрутил прядь длинной челки на палец. Бетельгейз угадал ответ до того, как он прозвучал.

– Последнее. Решил, что на твоем месте захотел бы именно этого. Я… понимаю, что ты чувствуешь, и не хочу повторять ошибки своего отца. Он ничего мне не оставил, кроме, – Майриор чуть отвел в сторону нижний край воротника, обнажая шрам, – этого. Я не увижу ее ни на одном небе. На небе я увижу только причину ее смерти, – отец закусил губу. – Радуйся: теперь Фаталь будет счастлива, она всегда мечтала гореть, светя другому. Созвездие можешь выбрать сам. Давай отойдем подальше.

Бетельгейз обернулся. Народ за их спинами ликовал, приветствуя нового Главного клинка. Белладонна скромно стояла под взглядами многотысячной толпы и не знала, куда себя деть. Приходилось улыбаться.

– Примерно так же они бы радовались, если бы погиб я, – прокомментировал отец, нахмурившись. – Надо будет заняться их верностью. Смотреть противно.

– Радость на похоронах…

– Празднуют, что ушли не они. Я брал за основу наши с тобой родные миры и, как ни силюсь, не могу отойти от примеров. Любая попытка ухудшает ситуацию. Не поверишь – у меня опускаются руки. У меня! Сделать бы какую-нибудь кару после смерти, чтобы вели себя прилично хотя бы из страха. Что-нибудь вроде перерождений, но оболочка будет даваться исходя из прошлых заслуг. Наверное, тогда земли заполонят всякие твари, комары, тараканы, жуки, прочая гадость. Да и… Никто не будет думать о будущем, ведь доказательства кары за грехи нельзя будет увидеть. Нет, глупость придумал. Пусть страдают при жизни, как думаешь, Бетти? – когда Майриор начинал размышлять вслух, его речь становилась путанной и неразборчивой. Бетельгейз выслушивал потоки речи и каждый раз начинал считать себя лишним. Ему было сложно следовать по извилистому пути рассуждений отца, а чужие бурные эмоции просто пугали.

– Тогда люди озлобятся, – наконец, нашелся Бетти.

– Разве? Я думаю, видя примеры счастливых людей, ведущих благопристойный образ жизни, они должны все понять, нет? По-моему, это вполне легкая логическая цепочка. Почему они должны озлобиться? – с легким раздражением спросил отец. Морщины снова проявились на его лице.

– Легче вести непристойный, – с улыбкой ответил Бетельгейз. – Попадая в сложную ситуацию, твое наказание, человек обычно ищет наилегчайший выход, а он, как известно, чаще всего грешен. Наименьшее сопротивление. Тоже логично. Ты сам мне это говорил при первой встрече.

Майриор гневно выдохнул.

– Хорошо! Тогда пусть при каждом перерождении видят грехи прошлой жизни и их последствия. Пусть дежавю станет частым гостем. Это образумит? Или снова озлобит?

– Если только на хозяина мира, придумавшего такие правила.

– Конечно. У всех всегда виноват другой.

– Пап, это правило тоже придумал ты, – заметил Бетельгейз, прекрасно зная, что ответом станет новая вспышка гнева уязвленного отца.

– О, замолчи! Я не понимаю, как можно в чем-то винить себя, как я могу сделать то, что не понимаю?!

Майриор ускорил шаг. Отца хватило ненадолго, вся его злость, по обыкновению, испарилась спустя пару минут, вслед за шумом толпы далеко позади. Амаранты. Алые амаранты. Ни отец, ни сын не любили их и интуитивно шли прочь от озера к истокам реки Селирьеры. Здесь из-под земли бил ключ. Вокруг него росли совсем другие цветы. Уже успокоившись, Майриор сорвал один из них и протянул:

– Может, основать город у источника? Получилось бы красиво. Как считаешь, Бетти?

Тот удивленно воззрился на него. Озадачила не резкость перехода. Подчас отец впадал в непонятное романтичное и вдохновленное настроение. Обычно оно посещало Майриора без свидетелей; крайне мало людей наблюдало подобное состояние, и все из них были особо близки Королю Синааны. Дурашливость, по его мнению, не делала чести, отец скрывал ее так же, как чудовищную мстительность.

– Да-да, город! Увеличу напор ключа… Река станет шире… О, лучше маленькие озера! Или одно большое, на котором будет стоять город. Нет, банально. Все банально, нет изюминки, я уже все варианты испробовал, даже город в жерле вулкана, потоки лавы, навесные мосты… Придумал! – Майриор буквально засиял, и Бетельгейз с трудом удержался от улыбки. – Представь, – отец поднял указательный палец. – Гигантский ключ высотой в пару метров, вокруг него – парк. Вода стекает по сотням желобов в ущелье реки, глубокое ущелье, в пару десятков метров, чистейшая вода, видно дно, каждый кристалл на дне, и заполнено оно до предела. Посреди течения находится остров и сразу – водопад. На острове будет город, над ним вечная радуга и легкий туман. И два моста по краям, ведущие к противоположным берегам. По-моему, прекрасно придумал, верно?

– Мне сложно представить, но звучит интересно. Будет любопытно посмотреть вживую.

Новое дело отвлекло Майриора от мрачных мыслей. Он вбежал на ближайший холм и изучил окрестности. Увиденная в голове картина будущего города определенно обрадовала его. Бетельгейз в очередной раз пожалел, что не обладал таким же богатым воображением. Майриор всегда был где-то в будущем, среди воздушных замков, и часто забывал об обыденном и насущном, вроде обеда или сна. Странный характер: в нем удивительным образом сочетались мечтательность и желчная мнительность. Не оборачиваясь, отец крикнул:

– Каждый день мне кажется, что идеал находится где-то рядом. Совсем рядом, как за вон тем холмом. А я его не вижу. Не понимаю, куда идти. Это так раздражает. Приходится ломать, строить заново, снова ломать. Вижу цель, но не различаю пути. Поэтому подглядываю варианты у других. Вдруг подойдут? – Майриор почему-то засмеялся. – Вернусь и обязательно создам этот город. Прекраснейший из всех, – и совсем другим тоном он добавил: – Береги и помни, чему тебя учили. Я слишком многое отдал, чтобы получить его.

Бетельгейз кивнул. Речь шла о кольце.

– Удачи.

– Спасибо. Жаль, что я родился неудачником. В отличие от сестер, всего добился сам, наперекор. Это повод гордиться?

Майриор никогда не понимал, как вести себя с людьми. Пожалуй, это была единственная сфера, в которой он разрешал сыну давать советы.

– Конечно.

Счастливо улыбнувшись, Майриор, точно ребенок, запускавший кораблик, положил цветок на зарождавшееся течение. Потом его силуэт начал блекнуть, и спустя полминуты Бетельгейз остался один. Вздохнув, он опустился на покрытую льном поляну, лег на нее и расслабился. Ветер обдувал тело. Бетти закрыл глаза. Непосредственность отца лишь ненадолго отвлекла его. Он ощущал давно забытую пустоту внутри и с меланхоличным равнодушием искал причины. Уход Фаталь? Неужели дело только в ней, ушедшей к другому, более яркому и эмоциональному? Бетельгейз с огорчением понял, что не спросил причины у отца. Безусловно, Майриор знал их.

– Созвездие, – одними губами произнес Бетти и представил ночное небо над горами империи. Мало, слишком мало звезд разрешил зажечь отец в предыдущие годы. Пару лет назад погиб первый повелитель солнечного света, и руку к этому приложил сын Эйа, Валентайн. Майриор запретил траур по сожженному заживо Клинку. По словам отца, усопший повел себя с позорящей всю Синаану трусостью. В то же время над южным океаном переливался Водопад Нейтари, которого ненавидели все Аустены, и в том числе отказавшиеся принять прозвище, ставшее фамилией.

Подумав, Бетельгейз выбрал место около Ориона и нарисовал восемью искорками фигуру хрупкой девушки. Он пожелал, чтобы осколки души Фаталь никогда не гасли, и нащупал дрожащими пальцами кольцо. Да, они дрожали. Не удалось спасти одну женщину; откуда взяться уверенности, если теперь приходится оберегать целый мир? Ответственность являлась причиной, которую призывал найти отец, но она же вызывала страх. Что будет, если не сможет? Бетельгейз без труда представил картину разрушения, будто видел подобное ранее. Будто уже переживал конец мира. Зажглась старая рана, полученная во сне, Бетти тяжело выдохнул и перевернулся так, чтобы ветер обдувал спину.

Земли Синааны зальет солнечный свет, и никто, никто не выдержит его. Потом заволнуется море и следом – небо. Штормы, смерчи разрушат опустевшие города. Останется лишь пепел, посреди которого он, Бетельгейз, будет обречен бродить вечно, вспоминая тяжесть ошибки.

Поморщившись, Бетельгейз потер место соприкосновения кольца и груди.

– Как он живет с такой ношей…

– Со здоровым равнодушием к другим, я думаю.

Насмешливый голос принадлежал Белладонне. Бетельгейз повернулся к ней. Клинок, уже сменивший белое платье на бриджи и тунику, лег на траву рядом. Бетти поймал себя на мысли, что первый раз видит женщину, на которой мужская одежда смотрится более уместно. Фаталь и Эйа, к примеру, обожали разноцветные платья с вычурными орнаментами. К ним обращение «леди» просто просилось.

– Как все раздражает, – совершенно спокойно произнесла Донна. – Эти люди, их слова. Ненавижу людей.

– Почему?

– Каждый пытается мной управлять. Я действительно похожа на слабовольную? Стоило стать Главным клинком – выслушала столько лести и просьб! Они пытались давить на жалость, но я не собираюсь ничего делать по указке. Захочу – сделаю сама. Самое мерзкое, Бетти, состоит в том… Буду честна с тобой. На самом деле мне действительно хочется помочь, увидеть благодарность в чужих глазах, почувствовать себя полезной, но сама мысль, что кто-то просто использует меня из корысти, кажется невыносимой. Я ненормальная?

Бетельгейз подумал, что очередное творение отца взяло слишком много от прародителя. Он будто слушал речь безжалостно логичной копии Майриора. Видимо, «эфемерность» Эйа разозлила Короля Синааны, и он решил попробовать силы в противоположном направлении.

– Мы все разные, и потому – ненормальные.

– Вижу, ты уже в порядке, раз говоришь такое.

– Порядок не покидал. Вы лучшего мнения обо мне, чем я того заслуживаю. Не проронил ни слезинки за весь день.

Настороженные глаза Белладонны изучали его.

– Ты худшего мнения о себе, чем того заслуживаешь. Слезы – не истина, жаль, что люди считают наоборот. Пророненная в нужный момент слезинка может многое изменить. Я стараюсь им не верить. Советую поступать так же.

– Фаталь научила меня, что улыбкам, смеху, прикосновениям тоже не стоит верить. Возникает вопрос: чему стоит? Не все умеют видеть ауру, как я, – Бетельгейз помолчал. – Догадываюсь, что хочешь ответить. «Не чему, а кому. Только себе». Проблема в том, Донна, что себе я доверяю в последнюю очередь. Других людей можно угадать, просчитать – объективно, а предсказать свое решение невозможно.

– Разве? – Белладонна изогнула бровь. – Всегда знаю, что сделаю. Сколько раз твой отец твердил, – она понизила голос, начала капризно тянуть гласные в конце и с удивительной правдоподобностью закатила глаза, точно Майриор: – «Каждое действие имеет причину – непреложная истина моего мира. Не бывает действий без причин, даже если человек думает, что вмешалась случайность, божье провидение, ошибка и куча других виновников хаоса – он не прав». Знаешь причины – видишь последствия. Просто.

Бетельгейз задумчиво смотрел на туманный опал, закованный в бронзу. Перстень-печатку с осколком Чарингхолла подарил ему отец.

– Осталось видеть все причины.

– Признаю, – недовольно откликнулась Белладонна. – Хочу отметить, что никогда не видела смысла в субъективных переживаниях. От них ничего не изменится. Потраченное впустую время я предпочту использовать для обдумывания плана. Планы стоит строить на холодную голову.

– Разумно, – в свою очередь согласился Бетельгейз. – Однако не все способны быть хладнокровным, и подчас у самого спокойного, равнодушного ко всему человека происходит что-то, после чего не получится рассуждать здраво. По-моему, это неплохо. Будет что вспоминать, как говорит мой папа. Честно говоря, перспектива пугает. Но еще больше пугает вероятность остаться бездушным чурбаном на всю жизнь.

Белладонна потянулась и, зевая, ответила:

– Ты не такой. Бездушный чурбан – я. Вполне может быть, что я себя просто обманываю, говоря о бессмысленности переживаний, потому что не умею чувствовать. Ничто не приносит удовольствия, Бетти, – смотря куда-то вдаль, произнесла Белладонна. – Я ничего не люблю. Жизнь вызывает только безразличие и мысль «Когда все кончится? Для чего кончится?».

– Если теория верна, однажды нужный человек посетит и тебя, – с улыбкой ответил Бетельгейз, кинув короткий взгляд в сторону Хайленда. Нити судьбы между людьми он различал без труда. Интересно, как громко бы смеялся Валентайн, узнав, с кем ему суждено быть? Донна же раздосадовано фыркнула:

– Почему нельзя придумать мне более возвышенную цель жизни, нежели вашу любовь? Она не всем интересна.

– Попробуй думать о любви как о мотиве возвышенной цели. Так интереснее.

Белладонна сорвала два цветка и принялась сплетать длинные стебельки между собой. Вскоре она прибавила к ним третий, после – четвертый. Получался увенчанный раскрывшимися бутонами браслет. Донна удивительно быстро перебирала пальцами; отец, подумал Бетельгейз, умер бы от зависти, глядя на эту сцену, поскольку не мог самостоятельно даже завязать галстук или погладить брюки.

– Красиво, – похвалил Бетти. – Только цветы жалко.

– Здесь лен цветет каждые полгода. Не волнуйся.

– Папа рассуждает так же, начиная войны. Души перерождаются, твердит он. Недавно мы попытались создать новую душу, но ничего не получилось. Папа больше не может их делать. Мне кажется, он по некой причине разочаровался в прежних идеях. Но разве он о чем-то расскажет по доброй воле? Нет. Он даже не сказал мне, почему Фаталь решила спрыгнуть с утеса. Только заметил, что «человек волен выбирать».

Начало известной всем фразы, «относительно каждого у меня свой замысел», Бетельгейз предпочел не озвучивать. Белладонна отложила браслет в сторону и, взяв принца за руку, обратилась к нему:

– Это очевидно, Бетти. Вспомни, кто она, кем была. Фаталь Аустен, супруга хайлендского кронпринца Эльтаиса, мать принца Нёрлэя, предавшая семью. Мы убиваем ее детей, ее народ. Я бы не выдержала сама.

Но Белладонна, Главный клинок Синааны, знала далеко не все.

«Эльтаис избивал ее, – лихорадочно думал Бетельгейз. – Все ее шрамы – от него. Вся ее страсть быть любимой – от его ненависти. Он украл ее из семьи, оставил сиротой. Я, папа, брат – мы все похожи, Фаталь видела лицо врага каждый день. Она просыпалась со мной и видела Эльтаиса. Поэтому ушла и поэтому боялась. Тысячу раз права Донна, сказавшая об истреблении ее детей».

Холод пробежал по коже Бетельгейза, когда он вспомнил, чьи приказы выполняли Клинки и кем приходился этот «человек» императорской фамилии. Майриор, отец Эльтаиса, заставил уничтожить сначала сына, потом – внука и много лет спустя – принца Вердэйна. Это выходило за рамки даже чарингхолльской жестокости. Любовь и уважение к отцу рухнули в одночасье. В этот момент он находился от Бетельгейза дальше, чем во время первой встречи.

– Глупость она сделала, совершив самоубийство, – напомнила о себе Белладонна. – Ведь вы поместили ее душу на небо. Теперь Фаталь обречена наблюдать за кровопролитием вечно. Сомнительное счастье – быть бессмертной. По-моему, лучше умереть до конца.

Она замолчала. Ветер усиливался, становился промозглым и порывистым. Лепестки льна срывало и уносило прочь. Бетельгейз потер виски и совершенно случайно обнаружил, что щеки мокры от слез. Он поднял голову. Небеса были готовы разразиться дождем.

– Святая Мёрландия, – прошептал Бетти старое ругательство, и ливень начался. Мутные серые потоки обрушились на землю, приминая траву. Бетельгейз торопливо снял плащ и набросил его на Белладонна. Она, побледневшая, не могла пошевелиться. «Успокойся, – воззвал к скрытым силам принц. – Нужно равновесие, без него мир сойдет с ума». Бетти отер слезы и до боли ущипнул себя за кисть, надеясь, что тело образумится. Слезы действительно утихли; прекратился дождь, но вслед за ним начала редеть и защищавшая королевство пелена. Донна приоткрыла сухие губы:

– Сделай тучи более плотными. Того гляди солнце прорвется.

– Я не могу! – вырвалось у чарингхолльского принца. Новым порывом ветра их подняло в воздух и откинуло на пару метров. Земля затряслась. Приподнявшись, Бетельгейз увидел на горизонте серую шапку приближавшейся волны. Их разделяли шестьдесят миль низменностей синнэ Эллионы и миллиарды жизней, которые он обещал охранять.

– Дон-на… – дрожа, окликнул он Клинка, но та, потеряв сознание, не слышала и не видела ничего. Бетельгейз сам был готов упасть на траву от сильнейшей боли. Обхватив голову руками, он бросил все силы на удержание волны, послал импульс в толщу океана. Глубины с трудом, но подчинились. Земля перестала содрогаться. Вслед за ней успокоилась и бурлившая в венах туманная дымка.

Бетти опустился на колени перед Белладонной и попытался понять, жива ли она. Это вызвало некоторые сложности: Клинок Призрачной луны не обладал сердцем, пульс и дыхание отсутствовали, и только по ауре принц догадался, что Донна без сознания. Сжавшись в комок, она лежала на траве. Пальцы стискивали ткань плаща.

Море успокоилось, дождь прошел, однако это были не все уготованные беды. Луч света коснулся руки – Бетти не сразу понял, что это значит. В недоумении он изучал золотистое пятнышко на коже, края которого неприятно жглись и испускали дым. Наконец, поняв и окончательно избавившись от слез, Бетельгейз поднял голову. Он встретил вкрапления голубого неба в рыжевато-серых тучах.

Страх дал о себе знать именно в этот момент.

Южные земли королевства охватил пожар. Дым поднимался в небо, его уносило прочь, но запах пепелища и горелой плоти продолжал щекотать ноздри. Кинув взгляд на север, Бетельгейз увидел залитые солнцем серые пустоши – минутой ранее на их месте цвели степи синнэ Эллионы. Оссатуру спасали пробудившиеся вулканы. Впрочем, Бетти сразу же понял, что они, защищая от света, сжигали сады и леса лавой. Над Синааной оставалась лишь небольшая область непогоды. Все остальное заливали солнечные лучи.

Бетельгейз понимал, что любая ошибка, секунда промедления будут стоит многого, однако паника заставляла опускать руки. Чужие смерти связали крепко. Крик Первой повелительницы луны эхом отдавался в ушах, тысячи сожженных заживо синаанцев вторили ей, а свет продолжал гулять над королевством. Горе парализовало. Как оказалось, хладнокровие Бетельгейз не мог причислить к своим плюсам. «Мир» зло колол кожу, цепь раскалилась добела. В голове же стучало «Я недостоин». Он вырос слишком слабым, чтобы быть властелином мира. Это следовало понять давно.

С большим трудом Бетельгейз вызвал то, что знал с рождения – туман. Частичка мира-изгоя повиновалась сразу, и Синаану «обняла» густая белая дымка. Потом погас огонь.

Небо упорно не подчинялось.

– Ничтожество, – одними губами произнес Бетти. – Дядя не зря меня так называл.

Бетельгейз понуро побрел на северо-запад. Горелая трава хрустела под ногами; оставалось надеяться, что это была только трава. «Неприятие солнца – идея отца, – вдруг пришло в голову. – Зачем? Зачем так поступил? Чтобы не пересекали границу? Как подло!» От нахлынувших эмоций где-то вдалеке заворчал гром; Бетельгейз споткнулся о невидимую в пепле женскую заколку и упал. Серая пыль забилась в ноздри, глаза заслезились. Бетти не мог понять: есть ли чувства? Вызвало ли случившееся в душе хоть что-то? Или он, как говорил Донне, был неспособен к этому? Почему сейчас он думает о себе, а не о погибших? Одна часть внутри обвиняла, другая резонно замечала, что это бессмысленное позерство.

– Не думай, – вновь обратился к себе Бетти. – Иначе королевство точно смоет волной.

Что происходило в империи Хайленда и нейтральных островах, он старался не предполагать. Принцу хватало безжизненной, обгоревшей до основания синнэ Эллионы и обмелевшей реки Селирьеры. Когда справа показался город, чьи крепостные стены потрескались от жара, Бетельгейз остановился. Сил идти дальше он не нашел. Сотни скелетов, застывших в лабиринте улиц, уничтожили бы принца-убийцу.

Пристанищем стал камень, на который принц с равнодушием сел. Тело не обратило на обжигающую поверхность никакого внимания.

Что теперь?

Бетельгейз достал кольцо. Сапфировый полумесяц неистово светился.

– Мама хочет отдать мне Чарингхолл, – сказал Бетти ему. – А я за десять минут едва не разрушил Мосант. Я не способен. Никогда не считал себя легкомысленным, но это так. Я слабак. Говоря Донне о хладнокровности, о том, что в жизни каждого может произойти событие, которое лишает трезвой мысли, я даже не думал… Снова все испортил. Снова. Пройдет пара часов, и я увижу сны наяву: разрушенные дома, выжженные долы, пустоту, смерть. Потому что снова не выдержу наплыва мыслей. Потом, видимо, явится рыжий рыцарь и пронзит меня мечом насквозь, моя душа снова разлетится. Я не собираюсь смотреть на это еще раз… и чужие страдания тоже, – прошептал Бетельгейз полумесяцу и, подавшись внезапному порыву, швырнул кольцо в Селирьеру.

Цепь подхватил отец.

Принц встал.

Русло реки наливалось водами. Майриор шел по течению, не оставляя ряби. Белые одежды практически сливались с грязно-снежными барханами вокруг. Цепочка растворилась – кольцо вернулось на палец законного владельца. Туман поднимался ввысь и формировал новые облака. Ветер стих.

– Мне стыдно, что я подвел тебя, пап, – сказал Бетельгейз, когда Майриор оказался рядом. – Я больше никогда не буду думать о тебе плохо.

– О, а ты думал? Ничего страшного. – Принц едва ощутил пару похлопываний по плечу. – Уверяю, сейчас произошедшее занимает меня в последнюю очередь. Несчастья закаляют, верно? Иногда их нужно пережить, чтобы стать кем-то стоящим.

Плотина, сдерживающая слезы, рухнула. Бетти спрятал лицо в ладонях.

– Я просто жалок! – вырвалось у него. Помедлив, Майриор приобнял его.

– Неправда. Любой другой вызвал бы апокалипсис через пару минут, а ты продержался целых десять. Неплохой результат.

– Люди погибли, чтобы я стал кем-то? – уже со злостью выпалил Бетельгейз. Объятия разжались. Почувствовав, что отец отступил на пару шагов, он опустил ладони. Глаза щипало. Силуэт Майриора расплывался.

– Ты никогда не задумывался, что будет с миром, если меня не станет? Я скажу. Мосант исчезнет со мной. Останется мгновение, чтобы передать ее в руки, способные удержать. Цель оправдывает средства, мой дорогой сын. Это полезный опыт.

– Были другие способы…

Майриор резко откинул челку со взмокшего лба.

– Я уходил не для того, чтобы тебя проверять! Это стечение обстоятельств. Я устал. Ты следил за Мосант десять минут, а я? Скоро пойдет пятая тысяча лет. За пять тысяч лет я ни разу не покидал это измерение, не снимал эту ношу. Не знал, что происходит дома, мне только рассказывали. Лучше бы продолжал не знать, Бетельгейз. Возвращение не связано с твоим промахом, можешь не корить себя.

Повисла пауза.

– Из-за чего же? – с прохладой спросил Бетельгейз. Майриор ответил не сразу:

– Увидел достаточно. Мои поздравления, сын. Буквально только что родился твой очередной дядя. Наше семейное древо растет быстрее, чем я успеваю это осмыслить. Надеюсь, он кончит так же, как твоя младшая тетка – в коме и бесполезности.

Сказав это, Майриор Десенто начал спускаться к реке. Селирьера текла неспешно и ровно.

Пахло дымом и пеплом.

========== Глава 45 Призванная разрушать ==========

16 число месяца Постериоры,

Йонсу В. Ливэйг

Пальцы, окутанные дымкой, касались разорванной грудной клетки – кость к кости, жила к жиле. Ни крови, ни боли, ни шрамов. Никто в целом мире не научился подобному, только она, Йонсу Ливэйг, призванная разрушать. Дымка была цвета малахита. Малахит вырывался из каждой поры на коже; некоторые считали апейрон изумрудным, но она-то всегда знала, что это именно малахит. Йонсу носила напоминание об апейроне в ушах – сережки подарил Валери на третью годовщину, – и его знак, нанесенный на запястье кронпринцем. Михаэль отмечал каждого из личной гвардии: девятнадцать лет назад линии, оплетавшие руку, спрятались под кожу, но после захвата Каалем-сум проявились вновь. Йонсу не сомневалась в его смерти – доказательство было начертано малахитовой крошкой и зачаровано светом. На протяжении жизни оно напоминало о долге. Долг. Единственное, что объединяло Михаэля Аустена и Йонсу Ливэйг: оба считали, что обязаны защищать мир любой ценой. Он – потому что происхождение предполагало ответственность, она – потому что не уважала бы себя, зная, что не помогла тем, кому могла помочь. На других не стоило надеяться. Большинству все равно. И, раз Михаэль оставил Йонсу, биться за равновесие ей предстояло одной.

В Мосант поклонялись серебру; Йонсу верила – настоящая мощь скрыта в зелени апейрона.

Она аккуратно соединяла края рваной раны, останавливала кровотечение и заглушала боль. Жертва не двигалась. Душа была в месте, прозванном «Бездной», на самой границе, откуда еще могла выбраться, а тело осталось пустой оболочкой на берегу Сёльвы. «Бездной» считали скопище душ. Их создали Эрмисса и Майриор во времена, когда Мосант только начинала приобретать знакомые всем очертания. Душа покидала скопище четыре раза – последняя смерть разрывала ее на десятки частей. Благородные храбрецы попадали на небесную гладь, прочие были обречены на пустоту, обрывки их душ путешествовали по Мосант вечно. Йонсу кинула взгляд на Сёльву, течение которой наполняли подобные «крохи», и подумала, что никому на свете не желала бы такой участи. Вот только «никем», по правилам Майриора, становилось большинство.

Рана, наконец, затянулась. Осталось последнее.

– Ненавижу молнии, – прошептала Йонсу, но крошечные голубые разряды все же сорвались с кончиков пальцев. Сердце забилось часто и ровно, легкие расправились. Чуть улыбнувшись, она добавила: – Теперь спи.

Устремленные в небо глаза синаанского воина закрылись. Йонсу поправила шлем на его голове и встала. Колени испачкались в жирной после дождя грязи, но это было неважно. Физическая грязь – ничто по сравнению с грязью душевной. С последней Йонсу поклялась бороться давно, с тех пор, как вместе с отцом встретила Владыку королевства. Вспомнив о нем, полуэльфийка сжала кулаки и обнаружила, что сил практически не осталось: слабость опутала обмякшие мышцы, перед глазами заплясали пятна. Ей был необходим отдых. Как Йонсу ненавидела признавать, что с ней что-то не так!

– Джей! Ты нашел кого-нибудь?

Над завалами показалась смуглая рука, держащая за шкирку нечто мохнатое и пушистое.

– Только котенка, – раздался грубоватый голос. Йонсу хихикнула: слово прозвучало очень смешно. Она, путаясь в ногах, подбежала к завалам. Джейнис выбирался из-под обрушенных стен. На коротком ежике волос осела пыль.

– Живучий малый, – сообщил ее старый друг. Для обычных жителей он выглядел лет на сорок или сорок пять. – Люди погибли, он – остался. Мяукал как проклятый.

– Спасибо, – Йонсу взяла котенка на руки и обнаружила, что тот дрожит. – О, Джей, ему холодно. Согрей. Я не настолько искусна в ваших чарах.

– Хоть в чем-то я лучше, – отозвался с иронией Джейнис и, взяв везунчика обратно, окутался дымком. Раздалось урчание. Это вызвало у Йонсу новую улыбку. Знающие ее люди всегда удивлялись: откуда столько оптимизма? На деле оптимизма не было. Ею руководило желание сделать счастливыми окружающих. Другим станет легче, если они будут знать о чужих бедах? Разумеется нет. Йонсу продолжала улыбаться до тех пор, пока котенок не вырвался на волю и не убежал в сторону единственного моста из столицы, после чего заявила:

– Мне кажется, в городе остался кто-то еще. Но, возможно, это снова кошки или тому подобное. Я еще плохо управляю силами, Джей, – с неудовольствием призналась она. – Апейрон да исцеление – вот что со мной осталось. Стихии не хотят подчиняться. Пока тебя не было, я едва не упала в обморок, пытаясь сдвинуть скалу. Давай передохнем.

– Нет уж, – Джейнис наконец опустился на землю рядом с ней. – Ты начала это дело, поэтому давай доведем его до конца.

Джейнис Марсисаг-Селимейн не умел отдыхать. Как она могла забыть об этом? Эта черта раздражала ее так же, как самого Джея – эмоциональность Йонсу. За долгую дружбу они научились принимать друг друга вместе с недостатками, поэтому Ливэйг, вздохнув, сказала:

– Хорошо. Мы не проверили только руины центрального замка. Ты точно хочешь туда идти?

– Замок и темницу, – поправил Джейнис. – Да, точно. Не знаю, успели ли мы, но нужно успеть.

Время. Время – вещь, пугающая их обоих. Йонсу и Джейниса никогда не отправляли на задания вдвоем: они так боялись опоздать, что делали все раньше времени. Йонс привыкла к обществу чопорной Рейн и Лиссандро, которого можно было спокойно опекать себе на радость, а Джейнис – к категоричной хитрой Нитсу и Валентайну. Они встречались только во время отдыха; расшевелить трудоголика Джея ухитрялись взбалмошный Лисс и сама Йонсу, но сейчас она не находила в себе сил для споров.

– Хорошо, – согласилась Ливэйг. – Замок и темницу.

Шел третий день после битвы у Анлоса. Она продолжала спасать от смерти зависших на краю.

Сама битва пролетела для Йонсу Ливэйг со скоростью пущенной стрелы. Она никого не убивала, только насылала сон на воинов и защищала гражданских. Остальные не понимали: Рейн посчитала сумасшедшей и покинула город вместе с императрицей, Кестрель вышла из себя и даже Джейнис покрутил пальцем у виска. Но остался. Он родился и вырос в бедности, в забытой всеми деревне, его не отравила любовь к самодовольной Кэтрин Вилариас, как Кесс, или безответное обожание кронпринца, чем грешила Рейн, он не понаслышке знал истинный характер правящей династии. Йонсу относилась к Джею с симпатией хотя бы потому, что он был с бастардом Михаэля до последнего. Иными словами, Джейнис имел понятие о чести.