Текст книги "Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй"

Автор книги: Ланьлинский насмешник

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ
НАСТОЯТЕЛЬ У СОВЕРШАЕТ ВЫНОС И ОСВЯЩАЕТ ПОРТРЕТ УСОПШЕЙ
ЦЕНЗОР СУН, ПОДРУЖИВШИСЬ С БОГАЧОМ, ПРИГЛАШАЕТ ЛУ ХУАНА

Была недавно нежности полна,

теперь ушла навечно за порог,

Увы, непоправимую беду

кто угадать и кто предвидеть мог!

Как зеркала осколок, серп луны

за тучку зацепился и повис.

Быстрее непоседы-челнока

за днями дни, седмицы понеслись.

Мелькнет весна, и опадут листы.

Не выгонишь тоску из сердца прочь –

Она надолго поселилась там…

Когда пройдет томительная ночь?

А много ль было выплакано слез?

Видать, ничуть не меньше было их,

Чем осенью глубокою вокруг

бывает листьев клена золотых.

Так вот. Двадцать восьмого дня девятой луны вышло две седмицы со смерти Ли Пинъэр. Заупокойную службу с жертвоприношениями совершали шестнадцать иноков-даосов из монастыря Нефритового владыки во главе с настоятелем отцом У. Они воздвигли алтарь, над которым водрузили траурные стяги и хоругви.

Тем временем принесли письмо от начальника Ведомства работ Аня. Симэнь принял послание и отпустил гонца.

Из монастыря были принесены три жертвенных животных и все необходимое для службы: рисовый отвар и блюда с постными лепешками и прочей снедью, а также жертвенные слитки золота и серебра,[1067]1067
  Жертвенные слитки – изображения золотых и серебреных брусочков, сделанные из бумаги, которые использовались в качестве жертвенных денег в ритуальных церемониях.


[Закрыть] благовония и тому подобные предметы. Из особого почтения к усопшей настоятель У преподнес кусок шелку.

Монахи стали обходить гроб, читая псалмы и творя заклинания во спасение души усопшей от тягот и страданий, а настоятель молился и клал земные поклоны перед гробом Ли Пинъэр.

Симэнь и Цзинцзи в свою очередь поклонились настоятелю.

– Отец наставник! – обратился к игумену Симэнь. – Не утруждайте так себя, прошу вас! Мы вам весьма обязаны за столь высокое усердие и подношения.

– Я, бедный инок, чувствую себя недостойным служить панихиду по вашей усопшей супруге, – говорил настоятель. – Я не в состоянии принести подобающие жертвы, потому прошу покорно, примите, милостивый сударь, эти мои ничтожные знаки самого искреннего почтения.

После принесения жертв Симэнь принял подношения и отпустил носильщиков.

В тот день, тринадцатый после кончины,[1068]1068
  В тексте оригинала называется третий день после кончины, видимо ошибочно, и речь идет о тринадцатом дне и полной панихиде по случаю конца второй седмицы.


[Закрыть] была отслужена полная панихида с повторением священных текстов канона «Строки о рождении духа», с призывами к душе вернуться из темниц загробных, что разместились в девяти безднах преисподней, с начертанным красными иероглифами молитвенным посланием о спасении души усопшей от грядущих мук и умилостивительными обращениями к Небу явить милосердие, но говорить об этом подробно нет надобности.

На другой день первым прибыл совершить жертвоприношение свояк Хань, живший за городскими воротами. Надобно сказать, что как раз накануне после пятилетней отлучки в родные края воротился купец Мэн, брат Мэн Юйлоу. Зайдя навестить сестру, он встретил облаченного в траур Симэня и, присоединившись к свояку Ханю, тоже принес жертвы. Симэнь поблагодарил его за соболезнование и многочисленные знаки внимания и проводил в покои Юйлоу. В тот же день с выражением соболезнования прибыло больше десяти родственниц, которым по распоряжению Симэня устроили угощение, но не о том пойдет наш рассказ.

В обед пожаловали одетые в траур правитель здешнего уезда Ли Датянь, его помощник Цянь Сычэн, архивариус Жэнь Тингуй и тюремный смотритель Ся Гунцзи, а также Ди Сэбинь, правитель уезда Янгу, с пятью чинами своей управы. Каждый из них оставил по узелку с подношениями. После сожжения жертвенных предметов и выражения соболезнования хозяин устроил им угощение в крытой галерее. За компанию с ними сели шурин У Старший и сюцай Вэнь. Певцы услаждали их пением. Сопровождающих кормили отдельно.

В самый разгар пира – и надо ж было тому случиться, а без случая и рассказа бы не вышло – вдруг доложили о прибытии смотрителя гончарен Хуана, тоже пожелавшего выразить соболезнование хозяину. Симэнь поспешно оделся в траур и стал поджидать гостя у гроба. Сюцай Вэнь встретил его сиятельство Хуана у ворот и проводил в залу переодеться, после чего тот направился к гробу. Сопровождавшие его слуги несли благовония, свечи, жертвенную бумагу и отделанный золотом кусок атласа. Они поднесли его сиятельству на ярко-красном лаковом подносе благовония. Хуан воскурил фимиам и встал на колени. После поклонения его благодарили Симэнь и Цзинцзи.

– Не знал я, что вы лишились супруги, – говорил хозяину смотритель гончарен. – Прошу меня простить, сударь, за столь запоздалое выражение соболезнования.

– Это я должен просить ваше сиятельство извинить меня, что не засвидетельствовал вам своего глубокого почтения, – отвечал Симэнь, – и заставил вас утруждать себя приездом. Я глубоко тронут столь щедрыми подношениями. Премного вам благодарен, ваше сиятельство!

После обмена любезностями гостя проводили в крытую галерею. Сам Симэнь и сюцай Вэнь сели за компанию с Хуаном выпить чашку чаю.

– Вам просил кланяться Сун Сунъюань, – заговорил Хуан. – Он тоже только что прослышал о кончине вашей супруги и хотел бы прибыть с выражением соболезнования, но его никак не пускает служба. Он ведь сейчас находится в Цзичжоу.[1069]1069
  Цзичжоу – область Шаньдуна на территории современных уездов Цзинин, Цзюйе, Чипин.


[Закрыть] Да, вы, должно быть, не слыхали о намерении двора воздвигнуть гору Гэнь-юэ.[1070]1070
  Гэнь – одна из восьми триграмм, символизирующая гору и в пространственной ориентации триграмм по восьми странам и полустранам света соотносимая с северо-востоком (в оригинале ошибочно стоит схожий с «гэнь» знак «лян»). Иероглиф «юэ» означает «гора, пик», а сочетание «Гэнь-юэ» – «Северо-восточная гора». Такое название это искусственное сооружение, воздвигнутое в 1117 г. по повелению императора Хуэй-цзуна в подражание Фениксовой горе (Фэнхуан-шань) из провинции Чжэцзян, получило благодаря своему расположению на северо-востоке от столицы Кайфэна. Гора имела два пика, восточный и западный, наибольший из них достигал тридцатиметровой высоты (90 чи), а вокруг располагался почти шестикилометровый (10 с лишним ли) парк. Позднее Гэнь-юэ была переименована в гору Долголетия (Шоу-юэ или Ваньшоу-шань). По совету государева наставника Цай Цзина, а также Тун Юаня и Чжу Мяня император Хуэй-цзун воздвиг роскошные дворцы и парки. По его указу производились поиски необычных камней (цветного мрамора) и была введена особая повинность – работы по добыче и доставке камня в столицу. Перевозка мрамора для этой искусственной горы осуществлялась на лодках по Великому каналу, руководил всеми этими работами действительно полководец Чжу Мянь (ум. в 1126 г.). Крестьяне, оторванные от своего хозяйства быстро разорялись и нередко вынуждены были даже продавать своих детей. В стране неоднократно вспыхивали восстания.


[Закрыть] Главнокомандующий Чжу Мянь высочайшим указом направлен в Цзяннань и район впадения реки Сяньцзян в озеро Дунтинху, чтобы обеспечить непрерывную отправку в столицу судов и барж, груженных цветным мрамором. Первый караван ожидают на реке Хуай,[1071]1071
  Цзяннань (буквально: Южноречье) – обширный район в центральном Китае, который простирается вдоль реки Янцзы. Озеро Дунтинху и впадающая в него река Сянцзян расположены в южной провинции Хунань. Река Хуай – течет с запада на восток параллельно и между Хуанхэ и Янцзы.


[Закрыть] куда посылается главнокомандующий Лу Хуан, посол Его Величества, с целью отобрать наиболее причудливые по узору глыбы мрамора высотой в два чжана и шириной в несколько чи. Такие глыбы будут завернуты в желтые ковры и покрывала[1072]1072
  В Китае желтый цвет – императорский.


[Закрыть] и переправлены в столицу на многочисленных судах по шаньдунским рекам. Там же, где возникнет необходимость, местному населению придется тащить суда и лодки волоком. Да, достанется местным властям, а уж народу – тому хоть в петлю полезай. Вот цензор Сун и совершает инспекторскую поездку по здешним областям и уездам, дабы лично следить за исполнением указов и распоряжений, коих поступают целые горы. Так что трудиться ему приходится и днем и ночью, не зная ни минуты покоя. А скоро из столицы прибудет и сам Лу Хуан, и тогда цензору Суну предстоит возглавить местные власти и подобающим образом его принять. Не имея среди местной знати знакомых, цензор Сун попросил меня засвидетельствовать вам, милостивый сударь, свое самое высокое почтение и узнать, не согласитесь ли вы оказать ему огромную любезность и услугу – принять посла Его Величества Лу Хуана у себя в роскошной резиденции. Каково будет ваше мнение, милостивый сударь? – Смотритель гончарен обернулся к слугам: – Позовите посыльных от его сиятельства Суна!

Двое, одетые в темные платья, опустились на колени и вынули из узла кусок отделанного золотом атласа, благовонные палочки, две свечи и жертвенную бумагу и поднесли их Симэню.

– Это скромные подношения господина Суна, – пояснил смотритель. – А в этих двух узелках серебро на угощение. Оно собрано с двенадцати высших чиновников здешних уголовных управлений, по три ляна серебра с каждого лица, и с восьми чиновников из управ, по пяти лянов с каждого. Тут в двадцати двух пакетах сто шесть лянов серебра.

Оба узелка были вручены Симэню.

– Простите, что причиняем вам столько хлопот, сударь! – заключил смотритель Хуан. – Ну, вы согласны?

– Как я могу принять, когда у меня в доме траур? – наотрез отказывался от серебра Симэнь. – А когда предполагается прием?

– Еще не скоро, – объяснял Хуан. – Где-нибудь в середине следующего месяца. Его сиятельство Лу Хуан еще пребывает в столице.

– У меня двенадцатого будет вынос, – говорил Симэнь. – Но раз такова воля его превосходительства Суна, я, разумеется, слушаюсь и исполняю, только прикажите. Позвольте только узнать, сколько накрывать столов. Передайте, все будет сделано, поблагодарите его превосходительство за столь щедрые дары, однако принять серебро я не могу.

– Но вы не правы, Сыцюань, – продолжал смотритель. – Сунъюань просил меня узнать ваше мнение о приеме, и серебро это не его личное, а всех высших чиновных лиц провинции Шаньдун. Не отказывайтесь, прошу вас! В противном случае Сунъюань больше не решится вас беспокоить, и ему придется обратиться к кому-нибудь другому.

– Ладно, в таком случае принимаю, – выслушав смотрителя согласился наконец, Симэнь и велел Дайаню и Ван Цзину убрать серебро, а потом опять обратился к собеседнику: – Так сколько же накрывать столов?

– Особый стол для его превосходительства Лу Хуана, – говорил Хуан, – стол чуть пониже для почтенного Суна и чинов инспекторских управлений, для остальных же – обыкновенные столы. О музыкантах и актерах не беспокойтесь. Мы найдем сами.

После второй чашки чая смотритель стал откланиваться. Симэнь упрашивал его остаться.

– Нет, мне еще предстоит визит к почтенному Шан Лютану, – говорил смотритель. – Он ведь был одно время правителем моего родного уезда, потом его перевели помощником правителя в округ Чэнду.[1073]1073
  Шан Лютан, отец ученого Шана, согласно более ранним указаниям уже 2 года как умер – его похороны упоминаются в гл. XXII. Здесь же о нем опять говорится как о живом.


[Закрыть] А с его сыном, Лянцюанем, мы вместе держали экзамены.

– Не знал, что вы так близки с Лянцюанем, – заметил Симэнь. – Мы с ним тоже дружим.

Смотритель Хуан встал.

– Будьте так любезны, передайте мой сердечный привет почтенному господину Суну и скажите, что я жду дальнейших распоряжений, – сказал на прощание Симэнь.

– О дне приема Сунъюань сообщит вам через посыльного, – говорил смотритель. – Но слишком уж роскошное угощение устраивать, по-моему, не следует.

– Все будет как полагается, – успокоил его Симэнь и проводил за ворота.

Смотритель Хуан сел на коня и отбыл.

Военные чины уезда, гости Симэня, услышав о предстоящем приезде высоких инспекторов, со страху удалились за искусственную гору в небольшую беседку, а слугам наказали, чтобы те немедленно унесли от ворот паланкины и отвели в сторону коней.

Вернувшись в крытую галерею, Симэнь рассказал гостям о том, что цензор Сун с инспекторами приглашает к нему главнокомандующего дворцовой гвардией Его Величества посла Лу Хуана. Гости заговорили, перебивая друг друга.

– Вот так напасть на наши края! – восклицали они. – Раз посол Его Величества пожалует, стало быть, готовься к приемам. Угощения, утварь, прислуга – все с наших уездов подавай, все с населения собирай. Да, вот так бедствие! Страшнее не придумаешь! Но мы уповаем на вас, Сыцюань. Надеемся, вы ради дружбы замолвите за нас словцо о повышении, а?

Так поговорив с хозяином, гости откланялись и, вскочив на коней, уехали. Однако хватит пустословить.

Настала третья седмица со смерти Пинъэр. Панихиду под удары в барабан и цимбалы служили прибывшие из загородного монастыря Вечного блаженства игумен отец Даоцзянь и шестнадцать высших монахов в расшитых облаками парчовых рясах и буддийских шапочках. Утром они окропили помещение и совершили омовение священного изображения Будды, а в полдень призывали из подземных темниц душу усопшей, служили панихиду Лянского правителя,[1074]1074
  См. примеч. к гл. VIII.


[Закрыть] читали «Павлинью сутру»,[1075]1075
  «Павлинья сутра» – полное название «Сутра Великого прародителя Будды Павлиньего царя» – популярное буддийское произведение, посвященное Павлиньему царю – четырехрукому бодхисаттве, ездящему на золотистом павлине и считающемуся одним из предшественников Будды.


[Закрыть] словом, исполнили все как полагается.

Под вечер прибыла сватья Цяо. Она и жены приказчиков провели ночь вместе с Юэнян и остальными хозяйками. Перед гробом для них выступали кукольники. Отгороженные экранами, в восточном конце крытой галереи тем временем трапезничали Симэнь, Ин Боцзюэ, шурин У Старший и сюцай Вэнь.

Восьмого дня в десятой луне вышла четвертая седмица, и из расположенного за западными городскими воротами ламаистского монастыря Драгоценных даров были приглашены шестнадцать монахов во главе с ламою Чжао. Они читали ламаистское писание, совершали ритуальную пляску перед алтарем с божествами, сыпали рис и, куря благовония, творили молитвы. Во время трапезы им подавали коровье молоко, чай и сыр. На стенах висели картины, на которых были изображены превращения девяти устрашающе отвратительных небесных демонов. Увешанные бахромою и жемчугами, с черепами на груди, они жадно пожирали младенцев. Меж ног у них торчали зажатые оборотни. Змеи и драконы обвивали их, словно пояса. Были тут и восьмирукие о четырех головах, и метавшие копья с алебардами. Рыжеволосые и синелицые, они кровожадностью и одним видом своим наводили ужас беспримерный.

После постной полуденной трапезы подали мясные блюда и вино. Симэня в тот день не было дома. Они с геомантом Сюем уехали на загородное кладбище, чтобы определить место погребения. Воротился хозяин после обеда. Под вечер отпустили ламаистских монахов.

На другой день рис, вино, закуски и все необходимое было отправлено в загородное поместье. Там приказчикам поручили соорудить пять временных навесов и кухню, а рядом с кладбищем, близ могилы, возвести большой навес размером в три комнаты, куда пригласили соседей. После обильного угощения вином и мясными блюдами соседи возвращались домой с подарками за плечами или на голове, но говорить об этом подробно нет надобности.

Утром одиннадцатого прибыли певцы. На прощание с усопшей они исполнили под удары в барабан и цимбалы сцены из пьес: «Пять демонов мешают судье»,[1076]1076
  См. примеч. к гл. XXIX.


[Закрыть] «Демоны заморочили голову Небесному наставнику Чжану»,[1077]1077
  Небесный наставник (Тянь-ши) Чжан – полулегендарный даосский патриарх Чжан Даолин (34-157 гг.?), согласно преданью, бывший сначала конфуцианским ученым, а затем ставший анахоретом-алхимиком и получивший эликсир бессмертия. Он явился основателем исторически первой в даосизме религиозно-политической организации «пути небесных наставников» (тянь-ши дао), которая во II–III вв. установила теократическое правление в провинции Сычуань. В народных культах и фольклоре Чжан Даолин предстает как целитель и экзорцист.


[Закрыть] «Чжун Куй тягается с бесененком»,[1078]1078
  Чжун Куй – дух, уничтожающий бесов и отгоняющий нечистую силу (см. также примеч. к гл. XV). В основе пьесы, судя по названию, лежит каноническая легенда о Чжун Куе, явившемся в 713 г. во сне заболевшему императору эпохи Тан Мин-хуану (712–756 гг.) Чжун Куй растерзал зловредного бесененка-вора и сообщил о себе, что он – мелкий чиновник, провалившийся на очередных экзаменах и от стыда покончивший жизнь самоубийством, но удостоенный чести быть похороненным в официальном облачении и потому давший обет очищать Поднебесную от всякой нечисти. Проснувшись, император почувствовал себя выздоровевшим и повелел выдающемуся художнику У Даоцзы написать картину «Чжун Куй хватает бесененка». Это изображение, чудесным образом точно отразившее сон императора, В дальнейшем стало широко воспроизводиться как талисман против злых духов, а его сюжет стал неотъемлемой частью китайского фольклора.


[Закрыть] «Лао-цзы проходит через заставу Хань»,[1079]1079
  Застава Хань, или Ханьгу – горный проход на западе провинции Хэнань. Через него, согласно преданию, Лао-цзы покинул Китай, уходя на запад и оставив начальнику заставы текст «Канона о пути и благодати» – «Дао-дэ-цзин» (см. примеч. к гл. XLIX).


[Закрыть] «Шесть разбойников мешают Майтрее»,[1080]1080
  «Шесть разбойников» – буддийский термин, обозначающий препятствующие постижению истины образы, рождаемые мышлением и пятью органами чувств. Майтрея – ожидаемый будда будущего.


[Закрыть] «Слива в снегу», «Чжуан Чжоу снится бабочка»,[1081]1081
  Чжуан Чжоу (Чжуан-цзы) снится бабочка – см. примеч. к гл. LXI.


[Закрыть] «Небесный царь ниспосылает на землю наводнение, пожары и ураганы»,[1082]1082
  Возможно, имеются в виду два произведения: «Небесный царь нисходит на землю» и «Воды, огнь и ураганы». Небесный царь (кит.: тянь-ван, санскр.: махараджа) – в буддизме существует представление о четырех высших божествах, махараджах, хранителях четырех стран света. В китайских народных верованиях с титулом «небесного царя» фигурирует знаменитый генерал VII в. Ли Цзин, который якобы умел влиять на природные силы, в частности вызывать дождь, и после смерти был обожествлен, а к IX в. уже представлялся в качестве владыки небесных духов (см. примеч. к гл. II). Постепенно его образ слился с образом владыки севера, махараджи Вайшрованы, который в индуизме тождествен Кубере, повелителю злых духов и богу богатства (кит.: Цай-шэнь)


[Закрыть] «Дунбинь летучим мечом рассекает Желтого дракона».[1083]1083
  Люй Дунбинь – один из восьми бессмертных (см. примеч. к гл. LV). Согласно преданию, Люй Янь (второе имя Дунбинь означает «Гость-из-пещеры») родился в 798 в. в провинции Шаньси. В зрелые годы встретил еще одного из восьми бессмертных Чжунли Цюаня и стал его учеником. От него же Люй получил чудесный меч, с которым научился великолепно обращаться и как с боевым, и как с магическим орудием. С этим мечом он путешествовал по стране, убивая драконов и тигров, избавляя людей от горя и зла. В традиционных изображениях его неотъемлемый атрибут – меч. Иногда он изображается с мальчиком на руках – пожелание иметь многочисленных сыновей, в этом качестве святого-чадоподателя Люя чтили китайские ученые. Дунбинь был канонизирован при жизни Симэнь Цина, в 1111 г.


[Закрыть] и «Чжао Тай-цзу за тысячу ли провожает супругу»[1084]1084
  Чжао Тай-цзу (буквально: Чжао Великий предок) – Чжао Куанъинь, основатель династии Сун (годы правления 960–976). В мистерии он провожает одну из своих скончавшихся жен – Цзиннян.


[Закрыть] Жены Симэня и гостьи смотрели представление из-за ширм. Когда актеры удалились, они приблизились к гробу Пинъэр. Родственницы и близкие усопшей с поклонами сожгли жертвенные предметы, и помещение огласилось громкими рыданиями.

На другой день состоялся вынос. Еще на рассвете из дому вынесли траурный стяг с именем покойной, хоругви, знамена и всевозможные предметы. Прибыли буддийские и даосские монахи, барабанщики и музыканты. Симэнь загодя попросил столичного воеводу Чжоу прислать полсотни вооруженных воинов стражи при полном параде, верхом на конях. Десять из них были оставлены сторожить дом, а остальные сорок эскортировали похоронную процессию, гарцуя двумя рядами перед саркофагом. Два десятка солдат уголовной управы везли жертвенные предметы и очищали дорогу от зевак, столько же солдат, приставленных к кладбищенским воротам, принимали жертвенные предметы.

На вынос прибыли знатные чиновные мужи, родные, близкие и друзья. Ржали кони, гремели экипажи, запрудившие улицы и переулки. Одних больших паланкинов с членами семьи, родней и близкими можно было насчитать свыше сотни. Певицы из заведений разместились в нескольких десятках малых паланкинов.

Геомант Сюй определил поднять гроб в утренний час под пятым знаком чэнь.[1085]1085
  Час чэнь, или час дракона приходится на отрезок времени с 7 до 9 часов утра.


[Закрыть]

Симэнь оставил Сунь Сюээ с двумя монахинями смотреть за домом, а Пинъаню дал двоих солдат караулить у ворот. Зять Чэнь Цзинцзи опустился на колени перед гробом и разбил, по обычаю, глиняный таз. Шестьдесят четыре человека подняли катафалк с гробом. Стоявший на высокой площадке следователь под удары в цимбалы дал команду носильщикам поднять катафалк на плечи. Настоятель из монастыря Воздаяния сотворил молитву, и траурная процессия, выйдя на Большую улицу, повернула на юг. Утро выдалось ясное, и народу высыпало поглядеть видимо-невидимо. Да, пышные это были похороны!

Только поглядите:

Веял теплый ветер на роскошной дороге. Орошал мелкий дождик душистую пыльцу. На востоке едва показалось дневное светило, и над землями севера легкая дымка как-то съежилась вдруг. Бум-бум – ударяли в барабан погребальный, дзинь дон – покой ночи тревожил звон похоронных цимбал. На ветру колыхался стяг почета усопшей – крупные знаки на полотнище длинном алого шелку. Свет огней озарял небеса, желтоватый туман расплывался в заоблачных высях.

Был страшен свирепый Дух-путеводитель[1086]1086
  Дух-путеводитель (Кай-лу-шэнь) – имеющий грозный и воинственный вид дух пути, который охраняет душу умершего от злых сил на пути к могиле.


[Закрыть] с секирой золотою на плече. Ступал таинственно и чинно Дух опасного пути[1087]1087
  Дух опасного пути, или Дух, устраняющий опасности с пути (Сянь-дао-шэнь), – его функции сходны с Духом-путеводителем, в народе их нередко путали.


[Закрыть] с серебренным копьем. Шествовали восемь бессмертных беззаботно, а рядом черепаха и журавль[1088]1088
  Черепаха и журавль – священные животные, два традиционных символа долголетия, обычно изображались рядом с бессмертными гениями. Здесь знаменуют собой землю и небо, куда, по китайским поверьям, отходят после смерти две разновидности человеческой души «хунь» и «по», бывшие едиными при жизни.


[Закрыть]. Четырех скромных затворниц-дев[1089]1089
  Девы-затворницы (буквально: четыре волосатые девы) – известно лишь об одной из них. Согласно преданиям, некогда из гарема Цинь Шихуан-ди (III в. до н. э.) бежала красавица Юйцзян. Она укрылась в горах, где ела одни сосновые иглы. Тело ее будто бы поросло густой шерстью, откуда и пошло ее прозвище.


[Закрыть] сопровождали тигр и олень. Дух-плакальщик вдруг явился и ударил в таз. Вот огней потешных рама – тысяча ветвей слепит фонтаном ярких брызг, а вот плывет ладья в гирляндах лотосов – несутся шутки, смех. Вон на ходулях малый-удалец – закован в латы, шлем на голове. Чисты, прелестны отроки-монахи, числом шестнадцать их. Все в зарничных рясах и даосских клобуках. Дивно мелодичны их золотые гонги и неземные бубенцы. А вот и жирные монахи – двадцать четыре послушника Будды. Все как один в расшитых облаками парчовых рясах-кашья. Под звон цимбал и могучий барабан молебны служат странам света. Здесь дюжина больших шелковых шатров, где пляшут танцовщицы в ярких одеяньях. Там две дюжины шатров поменьше укрыты ширмами, сверкают жемчугами с бирюзой. Слева – громадные кладовые с хлебом и добром, справа – горы золота и серебра. Повара, шедшие рядами, несли редчайшие деликатесы, мясные, рыбные тончайшие подливки. В шатре куренья благовоний свершался торжественный обряд – три раза предлагали насладиться изысканными жертвами. В шести шатрах, пестревших яркими цветами, переливалась красками узорная парча. Двигался души усопшей паланкин, сплетенный из нитей желтого шелка. Тут соперничали в блеске цветы с ивою в наряде снеговом. Там сверкали серебряные пологи и дорогой покров. Плыли хоругви. Одна – золотыми письменами испещрена, другая – серебром. Меж ними на катафалке из платана – саркофаг под белыми и зелеными зонтами с орнаментом секир и облаков, воздвигнутыми по три с каждой стороны. От блеска яркого в глазах рябило. Держали кувшин и полотенце с гребнем две служанки, причесавшие и убравшие хозяйку, как живую. Траурные одеянья трепетали на ветру, рыданья близких раздавались. Шли, выделяясь из толпы, пятеро плакальщиков и шестеро певцов. Они, то головы склонив, вопили громко, то взоры обращали ввысь, на саркофаг, высокий и величественный, как священная гора Сумеру[1090]1090
  Сумеру (кит.: Сюйми) – мифическая гора в буддийской мифологии, стоящая будто бы в центре земли. На ней обитают божества и духи. Она моделирует мир, подразделяясь, в частности, на «четыре вершины», соответствующие сторонам света.


[Закрыть]. Несли его носильщики в синем облачении и белых головных уборах. Их было шестьдесят четыре. Саркофаг, обтянутый роскошною парчой, покоился под расшитым золотом алым покровом с кистями по углам – цветастым, с пятью вершинами средь облаков и парящим журавлем. Препоясанные трауром воины-стражники с палицами в белых повязках, темных кафтанах, в высоких остроносых башмаках, ремнями перетянутых на икрах, с обеих сторон разгоняли зевак. С двух сторон гарцевали наездники в повязках головных из тюля с узором, как кунжут, с узлом на лбу, как иероглиф «мириада», и с кольцами златыми, что вздрагивали всякому движенью в такт. Каждый напялил на себя два, а то и три кафтана, шелковых или пеньковых, затянутых пурпурным кушаком; обут был в желтые о четырех швах сапоги с носками, изогнутыми, точно ястребиный клюв; красовался в пестрых чулках, на которых кувыркались и ныряли в воду чудовища. Наездники парили, словно коршуны; верхом скакали, будто обезьяны. Они несли стяг похоронный. На древке, ярко-красном, словно киноварь, трепетало голубое знамя со словом «Повелеваю!»[1091]1091
  «Повелеваю» – то есть иероглиф «лин», изображавшийся на ритуальных стягах и хоругвях – это «повеление» волхва духам, дабы те исполнили тот или иной его приказ.


[Закрыть]. Один стоял вниз головой, другой – на одной ноге, на петуха похожий. Вон небожитель переходит через мост[1092]1092
  Возможно, речь идет об одном из восьми бессмертных Чжан Голао, которого часто изображали переходящим через мост и везущим тяжелую тачку с камнями.


[Закрыть], а тот залез в фонарь. Иные, звеня на поясах деньгами, беспрестанно кувыркались. Искусством шутов все громче восхищались, хваля потешников на все лады. Народ столпился, не пройти. Тут очутились рядом и умный и глупец. Поглазеть хотели все – и знатный и бедняк. Чжан, неповоротливый толстяк, лишь отдувался, тяжело дыша, а юркий карлик Ли стоял на цыпочках, подпрыгивал неутомимый. Старцы белоголовые с клюками неистово трепали, гладили седые бороды, усы. Высыпали посмотреть и молодухи красивые с детьми.

Да,

 
Бьет барабан, и путь
медлителен и долог.
Узорная парча,
цветов роскошный полог.
Выносят пышный гроб,
и плач со всех сторон.
В самой столице нет
столь знатных похорон.
 

Впереди несли большой паланкин с У Юэнян. За ней двигались гуськом более десятка паланкинов с Ли Цзяоэр и остальными. Прямо за катафалком шли в траурном облачении Симэнь Цин, родные и друзья, а Чэнь Цзинцзи все время держался за саркофаг.

Когда процессия вышла на Восточную улицу, Симэнь с поклоном обратился к отцу У, настоятелю монастыря Нефритового владыки и попросил его освятить портрет усопшей. Облаченный в расшитую розовыми облаками и двадцатью четырьмя журавлями ярко-красную рясу, в украшенном нефритовым кольцом даосском клобуке, который красным цветом символизировал солнце, а формой – гром и молнию, в красных, как киноварь, сандалиях, с писчей дщицей из слоновой кости, настоятель У сопровождал усопшую в паланкине, который несли четверо носильщиков. Он принял большой портрет Ли Пинъэр, и процессия остановилась. Чэнь Цзинцзи встал перед ним на колени. Все затихли, вслушиваясь в слова монаха.

 
С востока на запад светило кружит,
И жизнь, как светильник, под ветром дрожит.
Лишь в смерти познаешь закон пустоты,
Спасешься от скорбной земной суеты.
 

«Пред нами саркофаг с усопшею супругой начальника лейб-гвардии Симэня, урожденной Ли. Жития ее было двадцать семь лет. Родилась в полуденный час под седьмым знаком „у“ пятнадцатого дня в первой луне года синь-вэй в правление под девизом Высокого Покровительства,[1093]1093
  Годы под девизом Высокого Покровительства (Юань-ю) – 1086–1093 гг. в правлении императора Чжэ-цзуна, прямого предшественника Хуэй-цзуна. Год синь-вэй, то есть 1091, является таким образом шестым годом данного правления.


[Закрыть] скончалась в послеполуночный час под вторым знаком «чоу» семнадцатого дня в девятой луне седьмого года в правление под девизом Порядка и Гармонии.

Усопшая, представительница знатного рода, являла собою образец натуры утонченной, воспитанной в роскошных теремах. Ее облик, нежный как цветок, и взор, ясный как луна, источал живой аромат благоуханной орхидеи. На ее челе лежит печать высоких добродетелей и милосердия, выдавая характер мягкий и покладистый. И в браке состоя, усопшая служила ярким воплощеньем супружеского согласия и женской кротости – качеств, кои необходимы для обоюдного счастья. Ты – нефрит из самоцветного края Ланьтяня,[1094]1094
  Ланьтянь – см. примеч. гл. XXXIX


[Закрыть] орхидея из чуских цветников. Тебе бы надлежало наслаждаться жизнью целый век. Как жаль, в пору весеннего цветенья, когда лишь минуло три девятилетья, ты ушла. Увы! Недолговечно полнолунье. Краток век достойнейших и лучших. Угасла в пору самого расцвета, и ныне во гробу тебя несут. Реют алые стяги на ветру. Прекрасный твой супруг, убитый горем, бия себя в грудь, идет за саркофагом. Рыдания родных и близких оглашают улицы и переулки. Да, невыносимо тяжко расставанье глубоко любящих сердец! Голос твой и образ время отдалит, но из памяти не изгладит. Я, смиренный инок, недостойный носить шапку и украшения служителя сокровенной веры даосской и не обладающий даром провидца Синьюань Пина,[1095]1095
  Синьюань Пин – астролог и политик II в. до н. э., согласно «Историческим запискам» Сыма Цяня, предсказавший аномалию в движении солнца и обнаружение утраченного державного символа – треножника династии Чжоу. Под его влиянием Ханьский император Вэнь-ди в 163 г. до н. э. изменил календарь и объявил начало новой эры правления. Однако в том же году Синьюань Пин был обвинен в шарлатанстве и казнен вместе с тремя поколениями родственников.


[Закрыть] но строго исполняющий заветы Основоположника сокровенного учения,[1096]1096
  «Основоположник сокровенного учения» – титул, присвоенный Лао-цзы в начале VII в.


[Закрыть] осмеливаюсь развернуть пред всеми вами как отраженный в зеркале образ усопшей, величественный и впечатляющий.

Как не поймать бабочку, которая снилась Чжуан Чжоу, как не собрать амриту, сладкую росу, или редчайшее янтарное вино, которое возлито, как не вернется уносящийся бессмертный, постигший вознесение в Лиловые чертоги,[1097]1097
  Лиловые чертоги – согласно даосским представлениям, небесное обиталище бессмертных.


[Закрыть] так и усопшую назад уж не вернешь.

Украшенная сотней драгоценностей, лицезреешь Семерых, истинносущих.[1098]1098
  Семеро истинносущих (Ци-чжэнь) – даосские патриархи Мао Ин, Мао Гу, Мао Сы (II–I вв. до н. э.), Сюй Сюнь, Сюй Май, Ян Си, Го Пу (IV–V вв. н. э.).


[Закрыть] Да изойдет чистая душа твоя из царства тьмы. Пусть сердце отрешится от тревог, и тогда все четыре основания мира[1099]1099
  Четыре основанья мира (буквально: четыре великих – сы-да) – согласно буддийским представлениям, основные элементы мира явлений: земля, вода, огонь, ветер, которые также формируют человеческое тело.


[Закрыть] тебе предстанут одной пустотой. О, как тяжко, как горько! Да упокоятся опять твои останки в лоне матери-земли, а душа твоя да обернется чистым ветерком, чтобы бессмертье обрести и не вернуться больше, не маяться в перерожденьях бесконечных.

Все вслушайтесь в слова последнего напутствия-прощанья. Знать нам не дано, куда дух ее ныне устремился, но нам оставлен в портрете сем образ ее, который будет жить из поколенья в поколенье».

Настоятель У, в величественной позе восседавший на носилках, окончил акафист, и носильщики повернули его паланкин назад. Воздух потрясли удары в барабан и причитанья. Катафалк медленно двинулся с места, и процессия продолжила шествие. Симэня сопровождали близкие и друзья. Поравнявшись с южными городскими воротами, все сели на коней, а Чэнь Цзинцзи шел, держась за саркофаг, вплоть до самого кладбища в Улиюань.[1100]1100
  То есть в пяти ли от города (см. примеч. к гл. XXXIV).


[Закрыть]

Командующий ополчением Чжан с двумя сотнями солдат и смотрители Лю и Сюэ заранее прибыли на кладбище. Они разместились под навесом на холме, откуда ударами в барабаны и гонги встречали похоронную процессию. Вот началось сожжение бумажных жертвенных предметов, и облака дыма затмили небосвод. Более десятка человек были заняты принятием подношений на кладбище. Тут же расположились городские певицы. Для женщин – близких и родственниц – было отведено особое место, зашторенное пологами и ширмами.

Когда носильщики поставили катафалк с гробом на землю, геомант Сюй по компасу с лентой в руке в последний раз очертил с помощью следователя место погребения и поставил по углам могилы жертвы духу земли. Гроб опустили в могилу и засыпали землей.

Симэнь переоделся и, вручая начальнику гарнизона Чжоу два куска шелку, попросил его торжественно освятить дщицу усопшей.

К могиле приблизились чины управы, родные, друзья и приказчики. Они наперебой подносили вино после того, как принес жертвы Симэнь. Грянула под барабанный бой музыка, потрясающая небеса. Дым ракет застилал землю. Все было торжественно и чинно.

В тот день одних женщин собралось столько, что их пришлось разместить поровну под пятью навесами сзади.

Шумные и пышные были похороны, но говорить об этом подробно нет надобности.

После трапезы гости оставили много подношений и приглашали Симэня на угощения к себе в поместья.

Сразу же пополудни дщица покойной Ли Пинъэр на специальном ложе была возвращена домой. Ее водрузили на украшенный траурным стягом паланкин души усопшей, в котором разместилась У Юэнян. Чэнь Цзинцзи всю дорогу держался за ложе. Паланкин и ложе были покрыты темною пеньковой материей, отделанной бледной яшмой с вышитыми золотой ниткой прозрачными волнами. По углам паланкина свисали кисти. Рядом несли шатер с портретом Пинъэр, шатер возжигания благовоний, большие и малые шатры с шелками. Шли шестнадцать барабанщиков и музыкантов, которым с обеих сторон вторили цимбалы даосских послушников.

Возвращающегося в город Симэня сопровождали шурин У Старший и сват Цяо, шурины У Второй, Хуа Старший и Мэн Второй, свояк Шэнь, а также Ин Боцзюэ, Се Сида, сюцай Вэнь и приказчики. Шествие замыкали паланкины с женщинами.

У ворот дома ярко горели фонари. После установления дщицы в покоях Ли Пинъэр геомант Сюй принес жертвы духам в передней зале и окропил помещение. На дверях были развешены желтые амулеты, изгоняющие нечисть. Геоманта наградили куском шелка и пятью лянами серебра и проводили до ворот. За ним отпустили и всех нанятых, которым в награду выделили двадцать пять связок медяков. Пять из них поделили между вооруженными воинами стражи от столичного воеводы Чжоу, столько же – между солдатами из уголовной управы, а десять связок дали прислуге и конюхам. Все государственные письма были отправлены воеводе Чжоу, командующему ополчением Чжану и надзирателю Ся, но не о том пойдет наш рассказ.

Симэнь распорядился накрывать столы и пригласил свата Цяо, шурина У Старшего и остальных, но те откланялись и ушли.

– Плотники спрашивают, когда навесы ломать, – спросил хозяина вошедший Лайбао.

– Пока ломать не надо, – распорядился Симэнь. – Вот пройдет прием его превосходительства Суна, тогда и сломаем. Потом уж и плотников отпущу.

Супруга Хуа Старшего и госпожа Цяо обождали, пока установят дщицу души усопшей, поплакали и ушли.

Симэнь продолжал тосковать по Ли Пинъэр и под вечер пошел к ней в покои, чтобы переночевать рядом с дщицей, сбоку висел большой портрет усопшей, немного поодаль – поясной портрет. В глубине комнаты стояла покрытая парчовым одеялом кровать, а рядом столики и сундуки с нарядами. Все как и прежде. А под кроватью виднелась пара туфелек с ее малюсеньких, как золотые лотосовые лепестки, ножек.[1101]1101
  В песнях-плачах «Вдовец идет на могилу» обычно говорится о вдовце, который видит дома туфельки покойной жены, – «туфли здесь, а той, что их носила, уж нет», – и это усугубляет его печаль. Этот традиционный образ использован и здесь.


[Закрыть] На столе горели цветные свечи и благовония, на золотых блюдах курилась жертвенная снедь. Симэнь рыдал, не в силах остановиться. Потом он велел горничной Инчунь постелить ему постель на кане напротив. До полуночи оставался он наедине с одинокою свечой. В окно светил месяц, Симэнь то и дело ворочался и тяжело вздыхал, охваченный тоскою по умершей красавице.

Тому свидетельством стихи:

 
Гляжу в окно, вздыхаю тяжело,
Воспоминанье душу обожгло.
Поникла орхидея,[1102]1102
  Здесь образ орхидеи – реминисценция знаменитой поэмы «Скорбь» («Лисао», строфа 13) Цюй Юаня (IV–III вв. до н. э.)


[Закрыть] дождь все льет,
На клен опавший иней в ночь падет.
Кому любовь узнать не суждено,
Увы, не дозовется все равно
Той, что приют, как от живых ушла,
У Девяти истоков обрела.[1103]1103
  Девять истоков – так же как и девять бездн преисподней или желтый источник (см. примеч. к гл. I) образ загробного мира.


[Закрыть]
 

Днем перед дщицей Пинъэр появились чай и рис. Симэнь велел, чтобы их поставила горничная, а потом сел завтракать за стол напротив.

– Покушай со мной! – подняв палочки, звал он Пинъэр.

Горничные и кормилица не удержались и заплакали.

Когда же не оказывалось рядом горничных, кормилица Жуи не упускала случая услужить хозяину: то приносила таз для умывания, то подавала чай. И всякий раз нежно лепетала, ласкалась, прямо-таки льнула к нему. Однажды Симэнь пришел после приема гостей навеселе. Инчунь уложила его спать, а ночью, когда ему захотелось чаю, он ее так и не дозвался. Тогда встала Жуи. Подавая чай, она заметила, что с кана свисло одеяло. Поставив чайный прибор, Жуи тотчас же подняла одеяло и поправила постель. Тронутый Симэнь обнял кормилицу и поцеловал прямо в губы. Они слились в страстном поцелуе. Жуи молчала. Симэнь велел ей раздеться и лечь. Они заключили друг друга в объятия и отдались безудержной игре дождя и тучки.

– Когда не стало матушки, – заговорила Жуи, – я б хотела остаться в вашем доме. Я как могу буду служить вам батюшка, если вы только того пожелаете. Глубоко вам благодарна за оказанную честь.

– Дорогая! – обратился к ней Симэнь. – Будешь мне с усердием служить, тогда не о чем тебе будет и беспокоиться.

И Жуи стала как только могла потрафлять всем прихотям Симэня. Они резвились, словно пара фениксов. Жуи была готова на все, и Симэнь остался в восторге. Утром она встала рано. Не дожидаясь Инчунь, сама обула Симэня и убрала постель. Делала она все с подчеркнутым усердием. Симэнь открыл кладовую и наградил любовницу четырьмя шпильками покойной Ли Пинъэр. Жуи земными поклонами благодарила его за подарок. Инчунь сразу смекнула в чем тут дело.

Заручившись благосклонностью хозяина, кормилица почувствовала себя гораздо увереннее, перестала жаловаться на судьбу и искать сочувствия.

Как-то, по случаю уборки могилы новопреставленной, Симэнь устроил на кладбище трапезу для жен знатных особ и родственниц. На торжество позвали певиц Ли Гуйцзе, У Иньэр и Чжэн Айюэ, а также певцов Ли Мина, У Хуэя, Чжэн Фэна и Чжэн Чуня. Так вот. Прибывшие с кладбища сразу заметили Жуи. Она красовалась в нарядах, каких не носила прежде, болтала и смеялась, выделяясь из толпы служанок и горничных, что не ускользнуло от внимательной Цзиньлянь.