Текст книги "Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй"

Автор книги: Ланьлинский насмешник

ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ
У ЮЭНЯН ГРОМКО ВЗЫВАЕТ О ПОМОЩИ В ОБИТЕЛИ ЛАЗУРНЫХ ОБЛАКОВ
СУН СПРАВЕДЛИВЫЙ, ДВИЖИМЫЙ ЧУВСТВОМ ВЫСШЕГО ДОЛГА, ОСВОБОЖДАЕТ ВДОВУ ИЗ КРЕПОСТИ СВЕЖЕГО ВЕТРА

Вечнозеленой сосной

свой век живет отнюдь не каждый:

Ее рожденье – чудный плод

слиянья Неба и Земли.

К ней, чистой, словно к роднику,

всяк тянется, томимой жаждой;

Грязь мира к ней не пристает,

худое – от нее вдали.

Достойных женщин много есть:

та благонравна, та невинна;

Но непорочная вдова –

звучит достойней всех похвал.

Все долголетия хотят,

секрета жаждут жизни длинной.

Тем, кто хотел бы долго жить,

я б доброй славы пожелал[1577]1577
  Этот поэтический эпиграф, посвященный прославлению женских добродетелей по конфуцианским понятиям и одновременно отражающий даосскую тему искусства продления жизни, обращен к У Юэнян, моральная стойкость которой все время сравнивается с вечнозеленой сосной, хотя последняя прямо не называется, а обозначается при помощи иносказательных формулировок.


[Закрыть]

Так вот. Пригласила однажды Юэнян старшего брата и стала держать совет. Она решила исполнить обет, который дала умирающему Симэнь Цину, – совершить паломничество на вершину горы в области Тайань и помолиться божественной Матушке.[1578]1578
  На самом деле обет этот был дан на случай выздоровления Симэня (см. гл. LXXIX). И паломничество в данном случае связывается не только с умершим, но и с новорожденным, что точно соответствует главной роли божественной Матушки как покровительницы детей (подробно см. ниже примеч.). Не случайно и то, что участь ребенка Симэня решается на обратном пути из храма.
  Область Тайань – ныне одноименный уезд провинции Шаньдун, где расположена знаменитая гора Тайшань, на вершину которой и отправляется в паломничество У Юэнян.


[Закрыть] У Старший посоветовал сестре припасти благовония и свечи, раскрашенные изображения божеств с конями на цветной бумаге и всяческую жертвенную снедь, а Дайаню с Лайанем, которые должны были сопровождать хозяйку, велел нанять лошадей.

Юэнян разместилась в теплом паланкине. Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь, Сунь Сюээ и падчерице был дан наказ хорошенько присматривать за домом и вместе с кормилицей Жуи и служанками беречь сына Сяогэ.

– Пораньше запирайте внутренние ворота, – продолжала она, – и без надобности из дому не отлучайтесь. – Юэнян обернулась к Чэнь Цзинцзи: – А ты в женские покои не ходи. Вместе с приказчиком Фу у ворот сторожи. Я же к концу месяца вернусь.

Пятнадцатого утром Юэнян возожгла жертвенные деньги. Вечером она отвесила поклон перед дщицей покойного Симэня, за трапезным столом простилась с сестрами, передала ключи от дома и кладовых Сяоюй и сделала последние распоряжения.

На другой день рано, в пятую предутреннюю стражу, Юэнян двинулась в путь. Сопровождавшие ее брат и слуги ехали верхами. Домашние вышли проводить за ворота.

Стояла глубокая осень. Дни были короткие и холодные. За день паломники проходили по шестьдесят, а то и по семьдесят ли. С наступлением сумерек останавливались на ночлег в гостиницах или на постоялых дворах, а с утра опять пускались в путь. Всю дорогу над ними висели серые тучи, жалобно кричали в небе улетавшие гуси. Деревья стояли голые, кругом царило уныние. Все навевало на путников непреоборимую тоску и грусть. Вот и стихи, в которых говорится про У Юэнян – как, исполняя данный мужу обет, совершала она это паломничество через далекие горы и заставы:

 
Она в стремлениях тверда,
И благородна, и горда.
Паломничества дав зарок,
Его исполнит в должный срок.
 

Однако хватит пустословить. Не станем больше говорить о пути.

Через несколько дней достигли они области Тайань. Перед ними вдали возвышалась Великая гора – Тай.[1579]1579
  Великая гора Тай (или Тайшань) – гора в провинции Шаньдун, одна из главных священных вершин Китая, где находились многочисленные храмы. У подножья горы был построен огромный храм Владыки Восточного пика – высшего судьи душ умерших, напоминавший запретный императорский город в Пекине. От этого храма начиналась длинная лестница, ведущая к самой вершине горы. Восхождение на гору занимало обычно несколько дней. На горе было множество храмов, посвященных богине-чадоподательнице Сунцзы-няннян, богине Запада Сиванму и прочим, в основном даосским божествам. Храмы эти привлекали всегда массу паломников.


[Закрыть] Действительно, это была первая гора во всей Поднебесной. Основа ее уходила в землю, вершиной своей она касалась самого сердца небес. Расположилась она в пределах земель Ци и Лу.[1580]1580
  Земли Ци и Лу – архаизированное обозначение Шаньдуна. В эпоху Чунь-цю (VIII–V вв. до н. э.) так назывались два, расположенных на этой территории удельных княжества, бывших колыбелью китайской цивилизации.


[Закрыть] Грозен и величествен был ее вид!

С наступлением вечера У Старший подыскал гостиницу, где они переночевали, а с раннего утра начали восхождение на Великую гору к монастырю. В этой обители из века в век приносились все полагающиеся жертвы, правители всех династий совершали благодарственные молебны у жертвенников Небу и Земле. Как первый храм почитался монастырь.

Только поглядите:

Возвышается храм на Великой Тай-горе. Ее кряжи могучие держат и землю и небо. Досточтима вершина сия – всех святынь во главе. С балюстрады заоблачной если вглядеться, то предстанет вдали и западный предел – река Мертвящая вода – Жо-шуй.[1581]1581
  Мертвящая вода (Жо-шуй) – река в провинции Ганьсу, символизирующая западные окраины китайской ойкумены. Согласно мифологическим представлениям, запечатленным в «Каноне гор и морей» («Шань-хай цзин», IV–I вв. до н. э.), она окружает Олимп китайских богов, центр западного рая – волшебную гору Куньлунь.


[Закрыть] и восточный – бессмертия приют Пэнлай[1582]1582
  Пэнлай – см. примеч. к гл. XV.


[Закрыть]. Высший пик, венчаемый причудливой сосной, укрыт густыми облаками или туманом редким. Ввысь устремились башни и террасы. К ним, кажется, солнце само – ворон золотой парит, расправив крылья. Простерлись к небу ярусами хоромы и палаты. Сюда, мнится, луна – яшмовый заяц скачет во всю прыть[1583]1583
  Золотой ворон и яшмовый заяц – см. примеч. к гл. ХLVI.


[Закрыть]. Резные балки, узорные стропила. Отливает голубизною черепица и алеют стрехи. Пестреют фениксами двери, сверкают яркие перегородки, переливаясь будто желтый флер. Свисают узорные парчовые ленты с расшитых рыбами занавесей. Издали взглянешь на изображение святого – и кажется с глазами Шуня, бровями Яо в пляске застыл увенчанный короной с девятью кистями. К божественному лику присмотришься поближе – с плечами Тана и спиною Юя, в порфиру облачен[1584]1584
  Глаза Шуня, брови Яо, плечи Тана, спина Юя – см примеч. к гл. LXXI.


[Закрыть]. Вот дух девяти небес[1585]1585
  Девять небес – см. примеч. к гл. к гл. XXXVII.


[Закрыть] с книгою учета душ умерших, увенчан шапкой-лотосом, в шелковый халат одетый. Вот святой мудрец в халате желто-красном, препоясанный поясом из ланьтяньских самоцветов[1586]1586
  Пояс из ланьтяньских самоцветов – см. примеч. к гл. XXXIX.


[Закрыть]. Расположилась слева свита украшенных яшмовыми шпильками в туфлях с жемчугом, а справа – другая – несущих с лиловыми шнурами золотую печать. Трепет внушает величественное сооружение! Стража его – три тысячи полководцев в латах золотых верхом. Грозного вида смельчаки стоят строем в обеих галереях. Владыке служат сотни тысяч воинов в кольчугах. Разместились судьи семидесяти двух[1587]1587
  Семьдесят два – одно из кардинальных чисел китайской нумерологии, при разложении на множители обнаруживающее в своей основе главные числовые символы инь и ян – 2 и 3 (72 = 23 х 33) и, таким образом, выражающее идею количественной полноты любого множества явлений. Соответственно под «72 службами» подразумеваются «все службы» данного уровня. (Ср. примеч. к гл. LXXIX.)


[Закрыть] служб под Полынь-горой[1588]1588
  Полынь-гора (Хао-ли-шань) – южное предгорье Тайшань, местопребывание душ почивших, отсюда образ кладбища или загробного мира.


[Закрыть]. В храме Байцзэ[1589]1589
  Байцзэ – фантастический рогатый лев с головой дракона, наделенный человеческой речью и сверхъестественными знаниями, сумевший этим поразить самого первого императора Хуан-ди (см. также примеч. к гл. XLIII).


[Закрыть] Дух Земли приводит в соответствие двадцать четыре сезона[1590]1590
  Двадцать четыре сезона – см. примеч. к гл. LXIV.


[Закрыть]. Ежедневно божественным проникновением озарен распорядитель Огненного озера – Железноликий страж. Ежегодно являет высокую мудрость хозяин судеб смертных – Полководец Пяти путей[1591]1591
  Полководец пяти путей – см. примеч. к гл. II.


[Закрыть]. Пред ними непрестанно воскуряются ароматы. Скакуны несут исполненные киноварью доклады небесным божествам, пред коими всегда обилье жертв в соответствии с сезоном года. По обычаю, и стар и мал молятся о спасении и счастье. Благоуханная дымка и благовещие облака сгущаются в храме Благополучия и Покоя. У врат истинного Света клубится счастия эфир[1592]1592
  Ритмическое описание монастыря содержится в 120-главом издании «Речных заводей», гл. XXIV. Некоторые детали исправлены В. С. Манухиным по тексту эпопеи.


[Закрыть]

Да,

 
Тьма паломников в обители
Лазурных облаков.[1593]1593
  Обитель эта, расположенная на самой вершине горы, была посвящена богине Бися-юаньцзюнь – Изначальной государыне лазурных облаков (или лазоревой зари), полный титул которой – Восточного пика Великой горы небесная фея яшмовая дева государыня лазурных облаков (Дунъюэ-Тайшань-тяньсянь-юйнюй-бися-юаньцзюнь) и которая более кратко именуется также Матушкой Великой горы (Тайшань-няннян), а в данном тексте просто – Матушкой (Няннян). Согласно основной мифологической версии, она считается дочерью бога Великой горы, на которой соответственно особенно расцвел ее культ, прослеживающийся там с эпохи Хань (III в до н. э. – III в. н. э.). Богиня – чадоподательница и покровительница детей (но также и лисица). В храме по бокам ее трона обычно располагаются изображения помощниц: Матушки, приносящей детей (Сунцзы-няннян) и Матушки божественного зрения (Яньгуан-няннян). В ее окружении присутствуют еще шесть богинь, патронирующих разные периоды детства и его особенности.


[Закрыть]
В мире славят Повелителя
На тысячи ладов.
 

Брат привел Юэнян в храм Духа-хранителя Великой горы. В главном приделе они воскурили благовонные свечи и сотворили молитву перед святыми, в то время как даосский монах читал поминальный текст. Паломники сожгли жертвенные деньги в обеих галереях, и после монастырской трапезы У Старший повел Юэнян на самую вершину горы. Они миновали сорок девять перевалов и, цепляясь за плющи и лианы, продолжали восхождение. Окутанный густыми облаками храм богини, казалось, висел в воздухе. До него было еще добрых четыре десятка ли. Несомые ветром облака, раскаты грома и дождь – все осталось внизу. Путники вышли из храма Духа-хранителя Великой горы в час дракона, а когда достигли вершины, прошел час обезьяны.[1594]1594
  Час дракона – с 7 до 9 утра, час обезьяны – с 3 до 5 дня.


[Закрыть] Перед ними открылся придел божественной Матушки с наддверною таблицей, на которой значилось имя Сун Цзяна.[1595]1595
  Сун Цзян – появляющийся ниже в данной главе благородный повстанец, герой «Речных заводей».


[Закрыть] На вывеске золотом было начертано: «Обитель Лазурных облаков». Войдя в храм, паломники низко поклонились, потом обратили очи свои к золотому изваянию божественной Матушки. Что это был за лик!

Только поглядите:

На голове пучком высоким вздымается прическа – «девять драконов и летящие фениксы». Облачена в тончайшую порфиру с длинным шлейфом и золотою бахромой. Пояс у нее из ланьтяньского нефрита. Держит в руке, укрытой узорным рукавом, скипетр нефрита белого. Венчик лотоса – богини лик. Полные жизни глаза оттеняет туча волос. Губы ее – лучшая киноварь. Она бела и держится естественно и просто. Похожа на Мать Владычицу Запада – Сиванму, когда та пировала на Самоцветном озере в горах Куньлунь, или на чаровницу Чанъэ, когда та снизошла из Лунного чертога. Умения не хватит описать бессмертной облик. Нет красок воссоздать величественный лик!

Юэнян отвесила земной поклон божественной Матушке. Рядом, у курильницы, стоял даосский монах. Лет сорока, стройный, с бородкой, свисающей тремя клоками, он сверкал белизною зубов и все время поводил маслеными глазками. На голове у него красовалась шапочка со шпилькой, прикрывавшая узел волос, а сам он был облачен в темно-красный халат и обут в сандалии, расшитые узорами в виде облаков.

Монах подошел к Юэнян и прочитал ее молитвенное обращение. В золотой курильнице зажгли благовония и предали огню раскрашенные изображения божеств с конями на цветной бумаге. и бумажные слитки золота и серебра, после чего юные послушники убрали жертвенную снедь.

А монах этот, – звали его Ши Боцай, – хотя и считался старшим из учеников настоятеля храма Духа-хранителя Великой горы, был, надобно сказать, человек непутевый. Жадный до денег и падкий на женщин, он не упускал случая обделать темное дельце. А обретался в той местности некто Инь Тяньси, по кличке Злодей, – шурин тамошнего областного правителя Гао Ляня. Инь Тяньси водил компанию таких же бездельников, как и сам. Вооруженные луками и самострелами, с соколами и собаками, они бродили от храма к храму с единственным намерением – присмотреть среди паломников хорошенькую женщину. И никто не решался им слова поперек сказать. Вот монах Ши Боцай тем и занимался, что укрывал у себя насильника, а сам хитростью заманивал приглянувшуюся женщину в келью и отдавал ее на утеху прелюбодею Инь Тяньси. И на сей раз Ши Боцай сразу приметил облаченную в траур Юэнян. Необычные манеры и внешность выдавали в ней либо жену чиновного лица, либо представительницу процветающего дома. Седобородый пожилой господин и двое молодых слуг, неотлучно ее сопровождавшие, тем более укрепили его в таком мнении.

Ши Боцай не преминул приблизиться к паломникам и, кладя земной поклон, благодарил их за пожертвования.

– Досточтимые жертвователи, прошу вас, будьте так добры, проследуйте в келью на чашку чаю, – пригласил он.

– Не извольте беспокоиться! – проговорил У Старший. – Нам пора в обратный путь поспешить.

– Не спешите, успеете спуститься, – уговаривал его Ши Боцай.

За разговором они дошли до кельи.

Побеленная келья сверкала чистотой. На почетном месте размещалось расшитое цветами сезама роскошное ложе, над которым опускался желтый парчовый полог. Перед картиной «Дунбинь наслаждается белым пионом»[1596]1596
  «Дунбинь наслаждается белым пионом» – речь, видимо, идет о картине-аллегории. Под именем Дунбинь можно подразумевать даоса Люй Дунбиня (см. примеч. к гл. LXV), который наслаждается цветком, а можно – Янь Дунбиня, мага эпохи Сун, который своим оккультным искусством увлек певицу по имени Белый Пион.


[Закрыть] стояла курильница с благовониями. По обеим сторонам от картины выделялись крупные парные надписи, исполненные искусным каллиграфом: «Трепещут на свежем ветру рукава – словно аисты в танце» и «С веранды при месяце ярком доносится проповедь священного писанья».

– Позвольте узнать, как вас величать? – обращаясь к У Старшему, поинтересовался Ши Боцай.

– Меня зовут У Кай, – отвечал тот. – А это моя младшая сестра, урожденная У. Если бы не обет, который она дала покойному мужу, мы не стали бы вас беспокоить, святой отец.

– Раз вы близкие родственники, прошу вас занять почетные места, – пригласил их монах.

Сам он расположился на месте хозяина и велел послушникам подать чай. А было у него в услужении два послушника. Одного звали Го Шоуцин, что значит Блюститель Чистоты, а другого – Го Шоули, что значит Блюститель Ритуала. Им было лет по шестнадцати. Приятной наружности, они носили монашеские шапочки из темного атласа с двумя лентами сзади. У каждого торчал стянутый красной бархоткой пучок волос. В темных шелковых рясах, в легких сандалиях и белых чулках, послушники источали аромат. Они подавали посетителям чай и воду, угощали вином и закусками. А ночью ублажали Боцая, утоляли его ненасытную страсть. Числились они в послушниках, а на деле служили наставнику как наложниками. А кем еще были и сказать нельзя. Словом, с полотенцем не расставались – так в штанах и носили.

Да, дорогой читатель! Ни в коем случае нельзя отдавать дитя свое в буддийский или даосский монастырь с целью пострига и принятия монашеского сана. И пусть крепко это запомнит родитель, если он только любит сына своего или дочь свою. Ибо дочь его, став монахиней буддийскою или даосскою, будет служить негодяю-насильнику как продажная девка. Девяти из каждого десятка уготован сей путь.

Тому свидетельством стихи:

 
В монастырях буддисты Будду чтут,
Даосы – чтут Небесного владыку.
Растят монахи дивные цветы,
А помыслы у них совсем иные;
К паломникам с радушием спешат,
Однако все улыбки их притворны.
Наставникам вослед ученики
Рядятся в шелк и тянутся за чаркой,
Обету воздержанья вопреки
Ждут случая, чтоб поиграть с красоткой.
Везет родитель милое дитя
Наставнику для ублаженья плоти.
 

Немного погодя, Шоуцин и Шоули накрыли в покоях монаха стол, расставили, как полагается, изысканные яства и деликатесы – жаренные в масле пирожки и крендели, заготовленные с весны соленья и всевозможные овощные блюда. На столе царило изобилие. Лучший чай из молодых лепестков, нежных, как воробьиные язычки, заваренный на сладкой воде, подали в белых чашечках из динчжоуского фарфора.[1597]1597
  Динчжоуский фарфор (дин-цы) – особая марка и способ обжига фарфора в период Сун, производившегося в округе Динчжоу (территория современной провинции Хэбэй).


[Закрыть] Серебряные чайные ложки напоминали листики абрикоса.

После чая посуду со стола убрали. Появились вино и огромные подносы, на которых стояли большие тарелки с горячими кушаньями. Были тут куры, гуси, рыба, утки и прочие скоромные угощения. Золотом заискрилось вино в оправленных серебром янтарных кубках.

Когда У Юэнян увидела вино, то решила, что пора собираться в путь, и подозвала Дайаня. По ее распоряжению слуга, отвешивая поклон, поднес на красном лакированном подносе кусок полотна и два ляна серебра.

– Мы не можем вас больше беспокоить, отец наставник, – обратился к Боцаю У Старший. – Примите эти скромные подношения как знак нашей искренней благодарности. И не утруждайте себя, пожалуйста, излишними хлопотами. Ведь уже вечереет, и нам пора начинать спуск.

Ши Боцай засуетился и долго благодарил паломников.

– Я – бесталанный инок, – говорил он. – Пребывая под благодатным покровительством милосердной божественной Матушки, надзираю за обителью Лазурных облаков. Живу только милостью паломников, кои приносят сюда со всех четырех сторон света свои пожертвования. Кого же как не вас, почтеннейшие благодетели, мне и принять. За такое скромное угощение я, право, не заслужил столь щедрых даров. Вы ставите меня в неловкое положение: и не принять их было бы с моей стороны неучтиво, а принять – прямо-таки неудобно.

Он продолжал рассыпаться в благодарностях и долго отказывался принять подношения, пока, наконец, не велел послушникам унести их, а сам начал упрашивать У Старшего и Юэнян остаться.

– Побудьте еще немного, прошу вас, – уговаривал он паломников. – Хоть по чарочке-другой пропустите, дабы я мог хотя бы в ничтожной мере отблагодарить вас за великую милость, вами оказанную.

Внимая его настоятельным просьбам, У Старший и Юэнян пришлось сесть за стол.

Немного погодя подали разогретые блюда.

– Это вино не годится, – заявил Боцай и обернулся к послушнику. Ступай-ка откупорь для почтеннейшего господина У жбан лотосовой настойки. Той, что его сиятельство Сюй, областной правитель, на днях прислал.

Вскоре появился послушник с кувшином подогретой настойки.

Ши Боцай наполнил чарку и обеим руками преподнес ее Юэнян, но та отказалась принять.

– Сестра не потребляет вина, – пояснил У.

– Выпейте, милостивая сударыня, хоть немножечко, – упрашивал Ши Боцай. – Ничего с вами страшного не случится. Приятно разогреться после тягот пути, ветра да стужи.

Монах поднес полчарки, и Юэнян взяла.

– Попробуйте-ка, почтеннейший господин У, что за настойка! – продолжал он, протягивая полную чарку У Старшему. – Каков букет!

У Старший отпил глоток сладкого вина и сразу почувствовал необыкновенный густой аромат.

– Да! – протянул он. – Удивительный, прекрасный напиток!

– Не скрою, господин У, это вино было прислано мне самим его сиятельством Сюем, правителем Цинчжоу, – пояснил монах. – Супруга его сиятельства, их дочка и сын из года в год посещают Великую гору. Молебны заказывают и благовония возжигают. У нас с его сиятельством большая дружба. А их барышня и молодой барин пребывают под покровительством заступницы божественной Матушки. Его сиятельство прониклись уважением ко мне, ничтожному иноку, за мою душевную простоту и скромность, за усердие мое в молитве, за чистоту мою и непорочность. Видите ли, в былые годы казна взимала с обеих наших обителей половину налогового бремени. Теперь же – как нам не молиться за нашего милосердного добродетеля, его сиятельство правителя господина Сюя! – ведь благодаря его докладу с нас были полностью сняты налоги. Так что все доходы ныне поступают в наше собственное распоряжение. Вот почему мы можем чтить милосердную божественную Матушку, а остальное тратить на прием паломников, кои стекаются со всех концов света.

Пока они вели разговор, для Дайаня с Лайанем и носильщиков паланкина было устроено отдельное угощение. Им подавали закуски и сладости, огромные блюда мяса на больших подносах и вино. Они наелись до отвалу.

Да, дорогой читатель! Ши Боцай ведь спрятал в своем логове Инь Тяньси. Вот он и заманил в келью Юэнян, намереваясь отдать ее на поругание Злодею. Вот отчего он так и старался, так и потчевал паломников.

После нескольких чарок У Старший заметил, что вечереет, и стал откланиваться.

– Вот-вот зайдет солнце, сударь, – проговорил Ши Боцай. – Поздновато в путь пускаться. Если не побрезгуете кельей ничтожного инока, заночевали бы лучше у меня. А завтра пораньше и в путь двинуться легче будет.

– Но у нас кое-какие вещи на постоялом дворе остались, – заметил У. – Как бы, чего доброго, не польстился кто.

– Насчет этого можете не волноваться, – заверил его, улыбаясь, Ши Боцай. – Пусть только посмеют прикоснуться! Как узнают, что нашего паломника обокрали, не только постоялый двор – всю округу страх проберет. Хозяина сейчас же в областное управление доставят, выпорют как полагается и грабителя прикажут разыскать.

Услышав такие заверения, У Старший остался. Ши Боцай продолжал наполнять большие кубки. У Старший, захмелев, вышел пройтись и полюбоваться храмами. Ши Боцай сделал вид, что опьянел, и тоже вышел по малой нужде. Послушник Шоуцин с вином в руке отпер дверь и выпустил У Старшего наружу.

Юэнян почувствовала усталость и решила лечь. Ши Боцай тем временем запер дверь спальни, а сам сел снаружи кельи. И надо же было тому случиться!

Только Юэнян легла в постель, как до нее донесся шорох. Вдруг из находившейся за кроватью обтянутой бумагой двери в спальню ворвался незнакомец. Это был розовощекий детина, лет тридцати, с бородкой в три клинышка, в темной головной повязке и лиловой парчовой куртке и таких же штанах.

– Меня зовут Инь Тяньси, – проговорил он и заключил Юэнян в объятия. – Я прихожусь шурином правителю Гао. Давно слыхал о вас, сударыня. Знаю, вы супруга знатного солидного лица, наделены прирожденным обаянием и слывете красавицей. Давно я жаждал встречи, горел желанием лицезреть вас, да не выпадало подходящего случая. И вот сбылась моя мечта. Я несказанно счастлив. Не забыть мне этого момента!

Инь Тяньси схватил Юэнян и стал домогаться ее. Как только могла съежилась, насмерть перепуганная, Юэнян.

– Как вы можете средь бела дня, в мирное время, ни с того ни с сего хватать жену порядочного человека?! – громко закричала она и хотела было вырваться, чтобы броситься к двери.

Но Инь Тяньси не пускал ее.

– Не кричите, сударыня, умоляю вас! – вставая на колени, запросил насильник. – Прошу вас, войдите в мое положение. Сжальтесь надо мной!

– Помогите! Спасите! – напрягая все силы, еще громче закричала Юэнян.

Ее услышали Дайань с Лайанем и стремглав бросились в задний флигель У Старшего.

– Дядя, скорее! Матушка в келье зовет на помощь.

У Старший, ускорив шаг, побежал к келье. Он толкнулся было в дверь, но не тут-то было. Из кельи послышался громкий голос Юэнян:

– Для чего понадобилось хватать паломницу, да еще в мирное время?!

– Сестра, успокойся! – крикнул ей У Старший. – Я тут.

Он схватил камень и разбил им дверь. Инь Тяньси выпустил из рук Юэнян и, прыгнув за кровать, испарился как дым.

А в келье Ши Боцая, надобно сказать, за кроватью был устроен особый ход.

– Не опозорил тебя насильник, сестра? – ворвавшись в спальню, расспрашивал ее брат.

– Не успел. Вон там за кроватью скрылся.

У Старший стал разыскивать Ши Боцая. Но монах спрятался. Чтобы как-то заговорить паломников, он выслал к ним своих послушников. Это вывело У Старшего из себя, и он крикнул сопровождающих, а также Дайаня и Лайаня. Слуги разбили вдребезги дверь и окна в келье Ши Боцая, после чего, охраняя укрывшуюся в паланкине Юэнян, покинули обитель Лазурных облаков.

Они пустились в обратный путь с наступлением сумерек и не останавливались целую ночь. Когда же начало светать, они поспешили к подножию горы на постоялый двор, где рассказали, что случилось.

– Не следовало бы вам задевать этого Иня Злодея, – сокрушенно говорил им хозяин. – Ведь он доводится шурином здешнему правителю. Не зря Злодеем прозывается. Вы-то уйдете – и дело с концом, а нам несдобровать. Без погрома на постоялом дворе не отступится.

У Старший наградил хозяина лишним ляном серебра, забрал вещи и, охраняя паланкин с Юэнян, поторопился в обратный путь.

Инь Тяньси кипел от гнева. Собрав два или три десятка бездельников, каждый из которых был вооружен кинжалом либо дубинкой, они начали спуск с Великой горы.

Путники во главе с У Старшим вместо двух остановок делали одну и примерно к четвертой ночной страже достигли горного ущелья. Вдали, сквозь чашу деревьев, едва мерцал свет, когда они подошли поближе перед ними оказалась горная пещера. В ней пред зажженной свечей сидел старый буддийский монах и читал сутру.

– Мы были в храме на вершине горы, – обратился к наставнику У Старший. – Нас преследовали насильники. Когда мы завершили спуск, настала ночь, и мы сбились с дороги. Позвольте узнать, отец наставник, куда мы попали и как нам добраться домой в Цинхэ?

– Вы на Восточной вершине Великой горы, – отвечал монах. – А пещера эта зовется пещерою Снежного потока. Бедного инока называют Наставником в Медитации из Снежной пещеры, а монашеское мое имя Пуцзин, или Всеуспокаивающий. Лет тридцать я пребываю в этой пещере, погруженный в созерцание. Это судьба привела вас ко мне. Задержитесь тут. Внизу множество волков, тигров и барсов. Завтра пораньше выйдете и прямо большой дорогой доберетесь к себе в Цинхэ.

– А если будут преследовать? – спросил У Старший.

Старец огляделся вокруг и молвил:

– Не бойтесь! Насильники вернулись с полпути.

Он заметил Юэнян и спросил, как ее зовут.

– Это моя сестра, – отвечал У. – Жена Симэня. Она исполнила данный мужу обет. Вы спасли нам жизнь, отец наставник. Мы никогда не забудем вашего благодеяния и щедро вас отблагодарим.

Они переночевали в пещере.

На другой день в пятую предутреннюю стражу благодарная Юэнян поднесла монаху кусок полотна, но тот отказался.

– Я, бедный инок, желаю одного – просветить сына, тобою рожденного, – сказал он. – Сделаю его учеником своим. Ты согласна?

– У моей сестры единственный сын, – пояснил У. – И мы надеемся, что он продолжит по наследству дело отца. Если б у нее были еще дети, она отдала бы вам, отец наставник, своего сына в ученики.

– Но мой сын еще слишком мал, – проговорила Юэнян. – Ему и году нет. Как его отдать!?

– Я его не прошу сейчас, – говорил монах. – Я приду за ним через пятнадцать лет. Только пообещай отдать.

Юэнян не проронила ни слова, а про себя подумала: «Через пятнадцать лет… тогда и решим». Так она дала наставнику молчаливое обещание.

Да, дорогой читатель! И не надо было Юэнян в этот раз давать обещание монаху. Ведь через пятнадцать лет, когда бедствие постигнет Поднебесную, Юэнян возьмет с собою сына Сяогэ и отправится в Хэнань искать пристанища у Юнь Лишоу, но заблудится и повстречает в обители Вечного блаженства монаха-наставника, где тот будет молиться о спасении смертных. Вот тогда-то Сяогэ и примет монашеский постриг, но об этом речь впереди.

На другой день Юэнян простилась с монахом, и они двинулись дальше. К концу дня паломники очутились у подножия горы, преградившей им путь. Она называлась горою Свежего ветра. Сколько опасностей таили ее кручи!

Только поглядите:

Куда ни глянь, всюду горы; кругом опасные утесы. Простерлись ввысь могучие причудливые сосны. Их кроны зелено-голубые повисли, как шатры. Свисают лианы с ветвей вековых деревьев. Разлетаются брызги стремительных водопадов. Волосы мерзнут от стужи. Вздымаются отвесные скалы. Режет глаза ослепительное сиянье. И спящую душу заставит очнуться картина сия. Все время доносятся рев горного потока и стук топоров дровосеков. Мнится, рушатся могучие скалы. Горных птиц слышны печальные крики. Стадами ходят олени. Стаями лисы пробираются через колючки. Прыгают, скачут, средь дикой природы ища пропитанье. То сзади, то спереди раздаются их завыванья. Окинь взором травою покрытые склоны. Нигде не увидишь ни лавок, ни постоялых дворов. Только горные тропы петляют и кружат. А в пропасти грудой лежат мертвецы. Тут только патриархам буддизма предаваться самосовершенствованию или грабителям из засады врасплох нападать.

Итак, называлась она горою Чистого ветра и была на ней сооружена крепость Чистого ветра, в которой обитали три разбойника. Одного, Янь Шуня, прозывали Пятнистым Тигром; другой, Ван Ин, носил прозвище Приземистый Тигр, а третий, Чжэн Тяньшоу, прозывался Белоликий Барин. Под их предводительством собралось сотен пять молодцов. Они только тем и занимались, что грабили на дорогах, совершали поджоги и убийства. И никто не решался им перечить.

Когда путники во главе с У Старшим, окружив паланкин с Юэнян, въехали в горы, спускались сумерки, но не видно было ни гостиницы, ни постоялого двора. Страх все больше овладевал ими. Вдруг лошадь У Старшего попала в аркан и, стреноженная, рухнула в пропасть. Тем временем молодцы захватили паланкин с Юэнян и потащили его в горы, а об остальных путниках во главе с У Старшим доложили трем главарям. Немного погодя вихрем выскочил отряд молодцов и, навьючив лошадей, ускакал в горы. У Старшего и остальных повели в крепость.

В крепости главари-разбойники справляли пир. Они угощали шаньдунца Сун Цзяна, по прозванию Благодатный Дождь. Скрываясь от преследования после убийства певички Янь Поси, Сун Цзян попал в крепость, где главари и оставили его погостить на несколько дней.

Сун Цзян заметил траур в прическе Юэнян. На ней было суровое белое платье. Держалась она строго и чинно. Манеры и облик выдавали в ней либо жену человека непростого, либо представительницу богатого дома. Сун Цзян спросил, кто она.

– Почтенный атаман! – выступая вперед и кланяясь, обратилась она к Сун Цзяну. – Я родом У, жена тысяцкого Симэнь Цина. Живу одинокою вдовой. Когда был тяжело болен мой муж, я обреклась совершить паломничество в храм на Великой горе. Сначала нас преследовал Инь Тяньси, потом день и ночь мы спешили домой. Опустился вечер, и мы сбились с пути. Так и попали в ваши владения, почтенный атаман. Не смеем просить наши вещи. Только пощадите нас, не губите. Отпустите. Этим вы осчастливите нас.

Ее трогательная мольба задела Сун Цзяна за живое. Милосердие и жалость заговорили в нем.

– Эта сударыня – супруга моего сослуживца, честного чиновника, – обратился он к Янь Шуню и поклонился. – Помнится, мы видались когда-то. Она совершила паломничество ради мужа. Ее преследовал Инь Тяньси. А сюда она попала нечаянно, не имея намерения нарушать пределы твоих владений, мудрый брат. Перед тобой верная жена. Ради меня, Сун Цзяна, прошу тебя, отпусти ее с миром. Не порочь ее доброго имени, брат.

– А как же я буду жить без жены? – спросил Ван Ин. – Дай ее мне в жены, пока я в крепости.

С этими словами Ван Ин приказал молодцам отвезти Юэнян во внутреннюю постройку крепости.

– Я ведь все объяснил вам! – обращаясь к Янь Шуню и Чжэн Тяньшоу, продолжал Сун Цзян. – А брат Ван Ин все-таки не хочет внять моей просьбе.

– Всем хорош наш брат Ван Ин, – заметил Янь Шунь. – Одна у него слабость: стоит ему хорошенькую женщину увидать, как глаза загораются, и он влюбляется по уши.

Сун Цзян вышел из-за стола и вместе с обоими главарями направился в заднюю постройку крепости к Ван Ину.

Ван Ин обнял Юэнян и домогался ее ласк. Тут подоспел Сун Цзян и оттащил Ван Ина.

– Брат! – обратился Сун Цзян к Ван Ину. – Раз ты герой и добрый молодец, то не положено тебе питать слабость к женскому полу. Если ты желаешь жениться, обожди немного. Я, Сун Цзян, сам буду сватом. Хорошую девицу посватаю, слово даю. Будет она тебе и чай заваривать, и воду подавать. Женой, настоящей женой возьмешь. А зачем тебе, спрашивается, эта вдова? Ну зачем?

– А ты, брат, к чему в мои личные дела вмешиваешься? – не унимался Ван Ин. – Для чего мои права ущемляешь, а? Нет, лучше уж уступи ее мне.

– Нехорошо ты поступаешь! – продолжал Сун. – Веришь ты мне, Сун Цзяну, или нет? Говорю, найду тебе подходящую. Ну чем тебя могла прельстить эта побывавшая замужем баба? Ведь над тобой все молодцы с рек и озер,[1598]1598
  Героями (или молодцами) с озер и рек в Китае называли благородных разбойников, иногда повстанцев.


[Закрыть] потешаться будут. На смех подымут. А про Инь Тяньси, насильника, я тебе вот что скажу. Если я не вернусь в горы Лян[1599]1599
  Горы Лян (Лян-шань) расположены в той же провинции Шаньдун, где живут герои романа. В этих горах, в озерных плавнях, находился стан повстанцев во главе с Сун Цзяном – реальным историческим персонажем. Борьба Сун Цзяна и его молодцов с правительственными чиновниками и войсками описывается в эпопее Ши Найаня «Речные заводи» (русский перевод – тт. I,II, М., 1959; Рига, 1992).


[Закрыть] то другое дело. Но если только вернусь, даю слово: я отомщу Инь Тяньси за эту женщину.

Заметьте, дорогой читатель! Впоследствии Сун Цзян вернется на Лян-шань и станет во главе крепости. Инь Тяньси вознамерится отобрать поместье у Чай Хуанчэна. Тогда Сун Цзян пошлет Ли Куя, по прозвищу Черный Вихрь, и тот убьет Инь Тяньси. Событие это потрясет всю область Гаотан, но не о том пойдет речь.

Выслушал Янь Шунь увещания Сун Цзяна и, не спрашивая согласия Ван Ина, приказал позвать паланкинщиков. Юэнян подняли в паланкин.

Поняв, что пришло освобождение, Юэнян с поклоном благодарила Сун Цзяна.

– Вы спасли меня, почтенный атаман! – говорила она. – Жизнью я обязана вашей милости.

– Ой, нет! – возразил Сун Цзян. – Не я тут хозяин. Я только гость из Юньчэна.[1600]1600
  Юньчэн – уезд провинции Шаньдун.


[Закрыть] Ты должна благодарить вот их, трех атаманов.

Юэнян поблагодарила главарей. У Старший, охраняя сестру, покинул горный лагерь. Они объехали гору Свежего ветра и, выбравшись, наконец, на большую дорогу, ведущую к Цинхэ, продолжили путь.

Да,

 
Разбита клетка из нефрита –
И феникса уж нет.
Ключ золотой дракон похитил
И свой запутал след.
Тому свидетельством стихи:
Все в мире существующее зло
В сердцах людских убежище нашло.
Когда бы из сердец нам зло изгнать,
Средь хищных тигров можно устоять.
 

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.