Текст книги "Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй"

Автор книги: Ланьлинский насмешник

Услыхав такое, барич Ли бросился из-за стола за служанкой и что есть силы дал ей сапогом пинка. У ошеломленной Юйцзань налились жилы и вытянулась шея. С тех пор она забросила белила и пудру, перестала заваривать чай и стряпать. При встречах с Юйлоу не звала ее матушкой, а обращалась на ты. В отсутствие посторонних она бесцеремонно рассаживалась рядом с новой хозяйкой у нее на кровати. Но Юйлоу на ее выходки не обращала внимания. Юйцзань не оставляла в покое и Ланьсян с Сяолуань.

– Сестрица, сестрица! – ворчала она на служанок, когда они оставались наедине. – Какая я вам сестрица! Я вам тетушка. Так меня и зовите! Меня со своей хозяйкой не равняйте! Я на целую голову выше ее. – Юйцзань помолчала и добавила. – Тетушкой зовите здесь, а не при хозяине, поняли? И слушайте мои распоряжения. Трудитесь старательно, с душой! А будете своевольничать, кочергой по спине пройдусь.

После того как Юйцзань убедилась, что хозяин перестал ее замечать, она совсем обленилась: спала до самого обеда, на кухню не показывалась, полы не подметала.

– Вы на Юйцзань не надейтесь, – наказывала своим служанкам Юйлоу. – Вам самим надо будет стряпать да батюшку кормить.

Юйцзань злилась, выходила из себя, старалась вызвать ссоры и перебранки, а когда заглядывала на кухню, либо обрушивалась на Сяолуань, либо поносила Ланьсян.

– Вот рабские отродья! Потаскухи проклятые! – ругалась она. – И крупу не враз рушат – партиями засыпают. Так кто же первой в дом пришел? Кто? Я или она, барыня ваша? Все хозяйство к рукам прибрала. Да с каким рвением! Меня покойница хозяйка никогда не позволяла себе по имени звать, а она? Не успела придти – и я уж ей Юйцзань! Или она думает, я ей подчинюсь?! Ее тут и в помине не было, а я с нашим батюшкой ложе делила. Мы с ним бывало только к обеду пробуждались. Как сахар с медом – друг от дружки не оторвут. Вот какая была любовь! Разлучила она нас, разбила мое счастье. В гостиную вытеснила, постели лишила, на холодной лавке спать заставила. Не насладиться мне больше с батюшкой, не вкусить удовольствия! Тяжко на сердце и пожаловаться некому. У Симэнь Цина третьей по счету жила и звать ее Юйлоу. Я ведь все знаю. Раз ты в дом вошла, должна была как-то и со мной посчитаться, а случись неприязнь какая – стерпеть. А то с каким гонором выступает, как важничает, распоряжается направо и налево. Неужели я должна под твоим началом жить! Или я твоя рабыня! Но ты меня вроде не покупала.

Юйцзань и не предполагала, что Юйлоу все слышала из спальни. Ей стало дурно, у нее тряслись руки, но поведать мужу она не решалась.

Стоял как-то жаркий день. И надо ж было тому случиться! Под вечер барич велел Юйцзань согреть ванну воды и принести в спальню. У него было желание принять ванну с Юйлоу.

– Пусть Ланьсян воды нагреет, – посоветовала Юйлоу. – Не надо было ее просить.

– А я как раз хочу, чтобы она, рабское отродье, потрудилась, – не послушался ее хозяин. Нечего ее баловать!

Юйцзань сразу смекнула. «Это хозяин с новой женой решил купаться, – думала она. – В орхидеевой воде омовение захотел совершить, как рыбы будут резвиться, как птицы взмывать ввысь». Не по себе стало Юйцзань. Она едва втащила ванну в спальню и грохнула ее на пол, потом принялась кипятить воду в котле.

– Вот шлюха-то! – ворчала она. – Таких еще не видывала. Своими причудами меня в могилу сведет. Настоящая проститутка! Каждые три дня ей ванну подавай. Я бывало месяцами не мылась, а тоже с хозяином спала и, кажется, своим видом не оскорбляла его божественного взора. Это потаскуха нарочно меня заставляет, доконать задумала.

Юйлоу опять выслушала злое бормотание служанки и не проронила ни слова. Но хозяин пришел в ярость. Раздетый, в одних домашних туфлях, он потянулся за палкой, которая висела над кроватью под самой балкой и хотел было догнать вышедшую из спальни Юйцзань, но его удержала Юйлоу.

– Да пусть ворчит, – уговаривала она барича. – Успокойся! Не стоит связываться. А то выйдешь разгоряченный – чего доброго, простудишься.

Однако хозяин не унимался.

– Я знаю, что делаю! – твердо заявил он. – Бесстыжую проучить надо. С этими словами он бросился из спальни, схватил Юйцзань за волосы и, пригнув ей голову к полу, начал бить палкой по спине. Градом посыпались удары. Спасибо, рядом оказалась Юйлоу, но и то десятка два ударов ей пришлось отведать. Корчась от боли, Юйцзань упала на колени.

– Сжалься надо мной, батюшка! – умоляла она. – Я тебе все скажу.

– Я слушаю, говори, рабское отродье! – выпалил выведенный из себя хозяин.

Речь служанки выразил романс на мотив «Овечки с горного склона»:

 
Мой властелин, хозяин нежный,
прости убогую невежду
за то, что боле не нужна.
Прости ей горечь поздних слов.
Прочти прощальное письмо
Твоя холопка,
не жена.
Ты помнишь радость звонкую,
когда меня девчонкою
за восемь лянов серебра,
Купил? Увы, я и поныне
подобострастная рабыня,
жене – скорбящая сестра:
Ушла хозяйка безвозвратно
и стала я твоя отрада,
в купальне согревая чан.
Со мной в хоромах стало чище,
была изысканная пища
и щебетанье по ночам.
И не ждала я вероломства,
напротив, поросль потомства.
«Других не надо мне невест», —
так клялся мне мой повелитель.
Кого ж теперь в свою обитель
впустил? Неслыханная весть!
О, упоительный мучитель!
Зачем никчемную обидел —
она не ведала греха.
Но ты рыданий не услышишь,
не жить нам под одною крышей —
Сыщу другого жениха.
Прости… Кому я рождена?!
Прости… Холопка… Не жена.
 

Выслушал ее барич и со злости еще ударил несколько раз палкой.

– Перестань! – уговаривала его Юйлоу. – К чему гневаться, раз она хочет уйти.

Барич призвал из управы подручных и велел сходить за мамашей Тао. Сваха увела Юйцзань из дому и после продажи вручила баричу серебро, но не о том пойдет речь.

Да,

 
Прихлопнешь веером назойливую муху,
Погубит язычок иную стрекотуху.
Тому свидетельством стихи:
Едва затихнет рык звериный —
душою человек воспрянет,
И только карканье воронье
ему лихим предвестьем грянет.
Когда над головою ворон
все каркает, не умолкая,
В душе порывов озлобленья
немедленно взлетает стая.
 

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ВТОРАЯ
ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ ПОПАДАЕТ В ЛОВУШКУ В ОБЛАСТНОМ ЦЕНТРЕ ЯНЬЧЖОУ
У ЮЭНЯН, ПОДАВАЯ ЖАЛОБУ, БЕСПОКОИТ МЕСТНЫЕ ВЛАСТИ

Сменяется лето зимою,

весна – осенними днями;

На западе солнце садится,

к востоку стремятся реки.[1690]1690
  Китае все крупные реки текут с запада на восток, к Тихому океану.


[Закрыть]

Дарует судьба богатство,

и знатность она дарует,

Когда ж она отвернется,

держись и в нужде достойно.

Тебе улыбнется случай —

и тотчас пойдешь ты в гору;

Когда ж высоты достигнешь,

не позабудь оглянуться.

О, где полководцы ныне

и кони где боевые?

Цветы шелестят и травы,

а в шелесте том – стенанья.

Так вот. Избил барич служанку Юйцзань и сейчас же позвал сваху Тао, которая увела ее из дому и продала за восемь лянов серебра. Барич Ли купил потом восемнадцатилетнюю Маньтан и поставил ее на кухню, но не о том пойдет речь.

А пока расскажем о Чэнь Цзинцзи. С приездом Симэнь Старшей у него в доме появилось солидное приданое жены – сундуки и корзины с добром, кровать с пологом и другие вещи, но супруги то и дело затевали ссоры и ругались. Цзинцзи выпрашивал у матери, урожденной Чжан, денег для открытия торговли, но тут, как нарочно, к ней обратился ее брат, командующий ополчением Чжан, решивший добиваться повышения в чине, и она одолжила ему пятьдесят лянов серебра. Тогда пьяный Цзинцзи устроил в доме дяди скандал. Попав под горячую руку племянника, командующий Чжан вынужден был найти другого кредитора, а взятую сумму возвратил сестре. Потрясенная случившимся, мать Цзинцзи занедужила и слегла в постель. Пришлось поить ее снадобьями, приглашать к ней знахарей и врачей. А Цзинцзи все наступал на горло. Мать, наконец, не выдержала и выдала ему двести лянов серебра.

Чэнь Дину дело поручено в помещении из трех комнат у ворот дома открыть холщовую лавку. Началась торговля, и Цзинцзи ни на день не расставался с дружками-приятелями – пройдохами Лу Третьим и Яном Старшим. Из лавки доносились то звуки лютни, то стук костяшек. Играли в двойную шестерку и кутили чуть не до утра. Скоро Цзинцзи с компанией прогулял все серебро, которое получил от матери. Когда Чэнь Дин рассказал Чжан, как сорит деньгами ее сын, она решила устранить его из лавки, но Цзинцзи свалил вину на Чэнь Дина, заявив, будто тот спустил серебро на крашение холста. Чэнь Дин с женой были выгнаны из дому и поселились на стороне, а Цзинцзи нанял в приказчики Яна Старшего по имени Гуанъянь и кличке Железный Коготь.

Железный Коготь, завзятый будорага и мошенник, отъявленный враль и проныра, умел без особого труда избавлять ближних от бремени тугой мошны. А выходцем он был из Небывалой области Досужего уезда, Выкраденной волости Бездомного села. Отца у него звали Ян Никудышный, мать происходила из рода Пустопорожних, младший брат прославился под кличкой Гуляй Ветер. В наставники Железного когтя был нанят мудрец Голоштанник из обители Золотой Приколки, расположенной в пещере Трясины на горе Невежества, у которого он и перенял уменье морочить ближних. В жены он взял девицу Непугляну и так застращал ее чудовищными небылицами, что она с перепугу ноги протянула. Железный Коготь был весьма щедр на посулы, но скорее удалось бы изловить тень или поймать ветер, нежели получить с него обещанное. Он разорял ближнего с поразительной быстротой, как будто ему всякий выпадал случай безнадзорно залезть в чужую мошну и грести обеими руками.

Цзинцзи стал опять просить серебра для закупки холста в Линьцине,[1691]1691
  Линьцин – город на северо-западе провинции Шаньдун, стоящий на Великом (Императорском) канале – Юньхэ и благодаря своей важной географической позиции в торгово-транспортной коммуникации называемый «ключевым соединением Севера и Юга».


[Закрыть] снова понадобилось двести лянов и мать, доверяя сыну, выдала ему и еще добавила, так, что всего вышло около пяти сотен. Поспешил тогда Ян Железный Коготь домой, собрал в дорогу вещи, достал перекидной кошель какой побольше, спрятал в него инкрустированные да позолоченные безделушки и немного денег мелочью, прихватил резной с черной сердцевиной лук и, оседлав светлоглазого скакуна-дракона, двинулся вместе с Чэнь Цзинцзи в Линьцин на поиски ходового товара. На третьей версте путники миновали область Небывалую, на пятой Досужее село и наконец добрались до Линьцина. В огромном богатом порту Линьцина царило оживление. Сновали купцы, у причала скопилось множество кораблей, все дороги пристани запрудили повозки и экипажи. В тридцати двух переулках были открыли дома «цветов и ив», приезжих приглашали семьдесят два терема «духовой и струной музыки». Чэнь Цзинцзи был молод, и Железный Коготь Ян повел его по домам певиц и кабачкам. Целыми ночами предавались они буйным наслаждениям, а днем отсыпались, так что скупать товар им было некогда.

В одном из домов Цзинцзи познакомился с певицей Фэн Цзиньбао. Она была игрива и хороша собой. Словом, всем взяла.

– Сколько же цветущих весен барышне? – спросил Цзинцзи.

– Барышня – моя родная дочка, – отвечала хозяйка. – Ей вот только восемнадцать сравнялось.

У Цзинцзи так и забилось сердце. Дал он хозяйке пять лянов серебра и провел с Цзиньбао не одну ночь подряд. Влюбленный Цзинцзи был не в силах расстаться с красавицей, Железный Коготь начал на все лады уговаривать хозяина взять возлюбленную в жены. Хозяйка запросила полтораста лянов, но потом сторговались за сто. Цзинцзи выложил серебро, и они двинулись в обратный путь. Фэн Цзиньбао всю дорогу несли в паланкине, а Железный Коготь и Цзинцзи сопровождали повозки с товаром. Цзинцзи на радостях торопил лошадей. Только посвистывали кнуты.

Да,

 
О, влюбленный в красотку из терема Ласточки![1692]1692
  Терем Ласточки (Янь-цзы-лоу) – терем выстоенный танским министром Чжан Цзяньфэном (VIII в.) для его любимой жены Гуань Паньпань в уезде Туншань провинции Цзянсу. После смерти мужа Гуань Паньпань не вступала больше в брак и более десяти лет одиноко прожила в этом тереме, который таким образом стал символом верной супружеской любви. Соответствующий образ лег в основу стихотворения Бо Цзюйи «Терем Ласточки».


[Закрыть]
Он помчится домой налегке, без гроша.
Его фея Улин ублажает, кружа.[1693]1693
  Фея Улин – согласно легенде одна из двух фей с реки Улин, что однажды повстречались Жуань Чао и Лю Чэню (см. примеч. к гл. XLIX).


[Закрыть]
Нет счастливей на свете тех фениксов парочки.
 

Товару Цзинцзи закупил совсем немного, зато привез певичку, на которую потратился изрядно, что явилось для матери тяжелым ударом. Она опять слегла и, увы, вскоре испустила дух. Пришлось Цзинцзи покупать ей гроб. Покойницу обрядили, положили в гроб и отпели. Через седмицу Чжан похоронили на родовом кладбище. Ради покойной сестры командующий ополчением Чжан не стал чинить племяннику никаких препятствий.

Покойная Чжан занимала в доме три комнаты. Среднюю, где теперь стояла дщица ее души, Цзинцзи не тронул, а обе других велел прибрать и поселил туда Фэн Цзиньбао. Симэнь Старшая обитала в боковой пристройке. Цзинцзи купил Цзиньбао служанку по имени Чунси. В лавке хозяйничал Ян Железный Коготь, а дома непрестанно шел пир горой – Цзинцзи яствами ублажал Цзиньбао и всякий раз на ночь удалялся к ней, жену же свою, Симэнь Старшую, совсем забыл.

И вот однажды до Цзинцзи дошли слухи, что Мэн Юйлоу стала женой барича, сына уездного правителя Ли, и за нею было дано богатое приданое. Цзинцзи сказали также, что правителя после трех лет службы перевели с повышением в Чжэцзян[1694]1694
  Правитель Ли Чанци правил в Цинхэ начиная с 1118 г., поскольку в гл.77, действие которой приходится на конец 1117 г. еще правит его предшественник – приятель Симэня Ли Датянь, а Чанци впервые упоминается в качестве нового правителя в гл. LXXXVIII, то есть в конце 1118 г. Следовательно трехлетний период его службы в Цинхэ должен был окончиться к 1121 г., когда его и перевели в Чжэцзян. Таким образом описываемые события также происходят не ранее чем в 1121.


[Закрыть] и теперь он занимает пост инспектора в Яньчжоу, куда и отбыл водным путем вместе с сыном и невесткой.

Цзинцзи припомнил, как в свое время он подобрал в саду шпильку Юйлоу. Потом у него, пьяного, шпильку отняла Цзиньлянь, но позднее вернула. Шпильку эту Цзинцзи хранил до сих пор. К него в уме сразу созрел план. Ведь шпилька может послужить вещественной уликой. Надо немедленно отправиться в Яньчжоу. Шпильку он предъявит Мэн Юйлоу и скажет, что получил от нее в подарок, когда они состояли в близких отношениях. «Ее огромное приданое, – рассуждал далее Цзинцзи, – я объявлю собственностью Ян Цзяня. Скажу, что это те самые сундуки и корзины золота и серебра, которые были поставлены на хранение в дом Симэнь Цина и подлежат конфискации. Инспектор Ли – чин гражданский, власть у него не ахти какая. Стоит его припугнуть как следует – обеими руками мне невестку отдаст. И сыну закажет. Возьму я тогда Юйлоу с собой и будут они вдвоем с Цзиньбао меня ублажать».

Да,

 
Удайся план коварный – на Луне
им яшмовый бы заяц пойман был,
А замысел свершись – на Солнце он
и ворона б златого изловил.[1695]1695
  По преданию, на Луне живет яшмовый заяц, который толчет в ступе снадобье бессмертия, а Солнце – это золотой ворон, летящий днем по небу, а на ночь опускающийся отдыхать на дерево Фусан (см. также примеч. к гл. ХLVI).


[Закрыть]
 

Но плану Цзинцзи не суждено было сбыться. Лучше бы ему оставить затею, ибо на сей раз можно сказать:

 
Пресек Полководец пяти дорог
выпад его безрассудный, нелепый,
А душу мятежную удержал,
утихомирил Чжун Куй свирепый.[1696]1696
  Полководец пяти дорог (или пяти путей – божество, управляющее жизнью и смертью в даосской мифологии. Подробнее см. примеч. к гл. II.
  Чжун Куй – повелитель бесов в китайской народной мифологии. Подробнее см. примеч. к гл. LXV.


[Закрыть]
 

Тому свидетельством стихи:

 
Многократно он фею алкал на вершине Небесной,
Но с блаженных Трех гор, не познать океанские бездны,
И хоромы князей недоступны, подобно пучине:
Бесприютным бродягою юноша станет отныне.[1697]1697
  Данное стихотворение, заканчивающееся слегка видоизмененной цитатой из Цуй Цзяо, является третьей вариацией на одну и ту же тему разлуки, сходным образом поэтически запечатленную в гл. LXIX (см. примеч.) и LXXXIII (см. примеч.).


[Закрыть]
 

Достал как-то Цзинцзи из сундука матери тысячу лянов серебра. Сотню он оставил Фэн Цзиньбао на расходы, опять позвал Чэнь Дина присмотреть за домом и поторговать в лавке, а сам с Железным Когтем и Чэнь Анем прихватил девятьсот лянов и в осенний праздник в восьмой луне пустился в путь.

В Хучжоу они закупили полджонки шелков и, прибыв на пристань Цинцзянпу, поставили джонку у причала, а сами остановились в гостинице у Чэня Второго.

Ночью они зажгли лампу и велели хозяину зарезать кур и ставить вино. Пирушка была в самом разгаре, когда Цзинцзи обратился к Железному Когтю.

– Не забывай за товаром в джонке присматривать, – наказывал Цзинцзи. – Придется тебе тут пока пожить, а мне с Чэнь Анем в Яньчжоу надо будет заглянуть. Сестра у меня туда выдана. Хочу навестить, гостинцы передать. Мы дня за три обернемся. Самое большее на пятый день возвратимся.

– Раз надо, брат, отправляйся и не волнуйся, пожалуйста, – заверял его Ян. – Я готов тебя ждать, а как вернешься, вместе домой поедем.

И Чэнь Цзинцзи, вопреки здравому рассудку, все-таки поехал, прихватив с собою серебра и подарки. И вот они с Чэнь Анем добрались до Яньчжоу. Остановились в буддийском монастыре, где Цзинцзи разузнал, что инспектор Ли месяц как вступил в должность, а корабль с домочадцами прибыл всего дня три тому назад.

Цзинцзи время зря не терял: купил четыре подноса яств, два куска шелку и два жбана вина. Он был и так недурен собой, а тут оделся с иголочки и сопровождаемый Чэнь Анем, несшим подарки, подошел к дому барича.

– Я – родственник новой супруги господина Ли Младшего, – поклонившись, представился он привратнику. – Доложи о прибытии с визитом дяди Мэна Второго.

Привратник не посмел мешкать и тотчас же удалился.

Барич Ли сидел за книгой у себя в кабинете. Когда ему доложили о приезде шурина, он приказал слугам внести подарки, поправил халат и шапку и велел звать.

Цзинцзи пригласили в залу, где после взаимных приветствий гость и хозяин сели в подобающие каждому кресла.

– Позвольте спросить, – обратился к гостю барич. – Почему я не имел чести встретить вас, дорогой шурин, во время нашей свадьбы?

– Видите ли, ваш покорный слуга целый год закупал на юге товары, – объяснял Цзинцзи. – Только недавно воротился. Не знал, что вы удостоили мою сестру столь высокой чести, сударь. До сих пор я не исполнил долг родственника, за что прошу прощения. Потому-то я и решил засвидетельствовать почтение и повидать сестру.

– Простите, что я не знал о вашем существовании, – отвечал барич.

После чаю хозяин велел слугам вручить подношения вместе с визитной карточкой и росписью хозяйке дома.

– Доложите матушке, что пожаловал дядя Второй, – наказал барич.

Мэн Юйлоу тем временем сидела у себя в спальне.

– Дядя Мэн Второй пожаловали, – объявил привратник.

– Второй год я не была дома,[1698]1698
  По словам Юйлоу, уже второй год (или два года), как ее не было в Цинхэ, следовательно, действие происходит не ранее 1122 или даже в 1123 г., что находится в явном противоречии с указаниями последующих XCIV и XCVI глав (ср., например, примеч. к гл. XCIV).


[Закрыть] – проговорила Юйлоу. – Какой же это дядя Мэн? Может, брат Мэн Жуй? Прошел горы и реки, чтобы меня проведать?

Внесли подарки. На визитной карточке значилось «Родственник Мэн Жуй». Да, это был ее брат. Юйлоу велела звать, а горничную Ланьсян попросила прибрать дальнюю гостиную. Сама она приоделась и, наложив пудру и румяна, стала ждать брата. Муж ввел гостя. Юйлоу присмотрелась из-за занавески. Как ни странно, прибывший оказался вовсе не братом, а зятем Чэнем. «Зачем он приехал? – недоумевала про себя Юйлоу. – Надо выйти. Интересно, что он скажет. Говорят, хоть и не свой, а земляк, хоть и горька вода, да из родного ключа. Не брат – так зятюшка». Она поправила прическу и вышла.

– Не знал я, сестра, что тебя просватали, – обратился Цзинцзи. – Давно не видались.

Только он успел это сказать, как хозяину доложили о новом визите. – Прими, пожалуйста, шурина, проговорил он и удалился.

Цзинцзи упал перед Юйлоу на колени. Она ответила поклоном.

– Не церемонься, зятюшка, будь как дома! – проговорила она. – Скажи, каким же это ветром тебя занесло в наши края?

После взаимных приветствий она предложила гостю сесть, а Ланьсян велела подать чаю. После чая завязалась непринужденная беседа.

– Как женушка? Жива-здорова? – спросила она.

Цзинцзи рассказал, как он ушел из дому Симэнь Цина, как требовал свое добро – сундуки и корзины. Юйлоу поведала зятю о встрече с Чуньмэй в монастыре Вечного блаженства, когда та сжигала жертвенные деньги на могиле Цзиньлянь в день весеннего поминовения усопших.

– Пока я оставалась в доме, – продолжала она, – я постоянно внушала хозяйке: раз ты любишь дочь, люби зятя. Зять наш, говорила я, любовниц не заводит, но она больше досужим сплетням верила, вот и прогнала тебя. Значит, ты добро свое требовал? Этого я уж не застала.[1699]1699
  Здесь слова Мэн Юйлоу относят события начала 91-й главы ко времени после ее женидьбы на бариче Ли или, возможно, даже после отъезда, хотя сватовство ее описывается лишь во второй части той же главы.


[Закрыть]

– Правду сказать, я был близок с Цзиньлянь. Это все знали. Но хозяйка негодниц слушала. Прогнала Цзиньлянь, вот она и стала жертвой убийцы У Суна. Живи она дома, никакой У Сун, будь он хоть семи пядей во лбу, не посмел бы ее тронуть. Зол я на нее. За это до глубины души ненавижу. И Цзиньлянь через нее на тот свет пошла. Она ей тоже этого не простит.

– Успокойся, зятюшка! – уговаривала его Юйлоу. – Дело прошлое. Что было, то прошло. Так издревле повелось: узел вражды не затягивать надобно, а развязывать.

Во время их беседы служанки накрыли стол. Появилось вино и блюда весенних яств. Стол ломился от съестного. Юйлоу наполнила кубок и обеими руками поднесла Цзинцзи.

– Выпей, зятюшка, нашего слабого винца, утоли жажду после дальней-то дороги, – потчевала она. – И надо ж было тебе на подарки разоряться.

Цзинцзи принял кубок и поклонился. Потом он поднес ей ответную чарку. Она поблагодарила его, и они заняли свои места. Цзинцзи заметил, как ухаживает за ним Юйлоу, то и дело величая его зятюшкой, но виду не падал. «В чем дело? – гадал он. – Почему эта потаскуха все называет меня зятюшкой, а? Неужели она моих намеков не понимает? Ну погоди. Я к тебе исподволь подберусь, негодница!»

Когда они осушили по три кубка, подали новые угощения. Беседа оживилась и стала более интимной. Вино прибавило Цзинцзи еще больше смелости. Недаром говорится, с вином любовь, как море, глубока; с вином страсть, как небо, велика. Они остались наедине, никого посторонних рядом не было, и Цзинцзи попробовал завести откровенный разговор.

– Я так тосковал по тебе, сестрица, как в знойный день тоскуют по прохладе, – начал он. – Искал тебя, как жаждущий ищет студеной воды. А помнишь, как бывало, в доме тестя? То в шашки поиграем, то в домино. И всегда-то вместе, и всегда рядом. Как нитка с иголкой. И кто бы мог подумать, что разлетимся в разные стороны, а? Я – запад, ты – восток.

– Как ты, зятюшка, рассуждаешь! – Юйлоу улыбнулась. – Ведь чистое к чистому стремится, а муть к мути прилипает. Все со временем проясняется.

Цзинцзи засмеялся и, вынув из рукава пакет ароматного чаю возлюбленных,[1700]1700
  По-видимому, имеется в виду плиточный чай, своей формой изображающий фигуры мужчины и женщины в интимной позе, и призванный вызывать соответствующие любовные ассоциации.


[Закрыть] протянул его Юйлоу.

– Если любишь меня, сестрица, будь так добра, выпей моего ароматного чаю.

С этими словами Чэнь Цзинцзи опустился перед Юйлоу на колени. У Юйлоу краска пошла по лицу. Она вся вспыхнула и швырнула пакет с чаем на пол.

– Ты забыл приличия! – воскликнула она. – Я от чистого сердца кубок вина поднесла, а ты вздумал со мной заигрывать?

Она вышла из-за стола и поспешно удалилась к себе в спальню. Цзинцзи понял, что она не так податлива, как казалась.

– Я ведь тоже с добрыми намерениями приехал, – заговорил Цзинцзи, поднимая чай. – Навестить тебя. Но ты, я вижу, по-другому запела. Думаешь, небось, замуж за молодого инспекторского сына вышла, значит, меня можно побоку? Так что ли? А в доме Симэнь Цина, где ты была Третьей женой, тоже, может скажешь, у нас не было близости, а? – Цзинцзи достал из рукава ту самую серебряную с золотой головкой шпильку и, повертев ею в руке, продолжал. – А это чья штучка? Как бы она попала ко мне, если б меж нами ничего не было, а? На ней, гляди, твое имя вырезано —»Юйлоу». Нет, вы с хозяйкой против меня сговорились. Она восемь моих сундуков тебе в приданое отдала. А в них золото, серебро, драгоценные камни, нефритовые пояса и шелка. Мы их у тестя на хранение ставили, а принадлежат они придворному Ян Цзяню и должны быть переданы в казну. Так что ты мне голову не морочь! А то сообщу куда надо, будешь ответ держать.

Цзинцзи заговорил совсем другим тоном. В руке он держал шпильку с золотой головкой в виде лотоса, которую она когда-то потеряла в саду. «Как она могла очутиться у этого негодяя?!» – недоумевала Юйлоу, но, боясь шуму и толков среди прислуги, изобразила улыбку и тот час же вышла из спальни.

– Зятюшка, дорогой мой! – заговорила она и потянула к себе Цзинцзи. – Зачем сердиться! Я ведь пошутила. – Убедившись, что рядом никого нет, она продолжала в доверительном тоне. – У тебя родилось желание – я тоже не без чувств.

И они, без лишних слов, обнялись и стали целоваться. Цзинцзи устремился языком к ней в уста и, точно удав, поймавший лакомую ласточку, едва касаясь кончика ее языка, стал нежно его ласкать.

– Будешь звать меня «дорогой мой», поверю, что любишь, – шептал он.

– Тише, не услыхали бы.

– А у меня шелков полджонки закуплено, – продолжал он. – У причала в Цинцзянпу. Я вот что хочу тебе предложить. Если согласна, нарядись нынче вечером слугой и выходи из дому. Сядем мы с тобой в джонку и поедем. Заживем как муж и жена. Кто нам помешает? А муж у тебя гражданского звания – неприятностей испугается. Розыск учинять не станет.

– Ну что ж, давай, – согласилась Юйлоу. – Тогда так условимся. Жди меня у дома за стеной. Я отберу золота, серебра, кое-что из одежды, навяжу узел и тебе через стену переброшу. Потом оденусь привратником и выйду из ворот. Сядем в джонку и в путь.

Послушай, дорогой читатель! И в самом деле, раз уж решит красавица, не удержит ее и стена в десять тысяч саженей, а не по душе придется чаровнице, и в объятьях у любовника сердце ее будет от него отделено тысячью горных хребтов. Будь у Юйлоу муж дурак, дело другое. Тогда Цзинцзи, может, и поймал бы рыбку. А то она наслаждалась любовью и счастьем с молодым приятной наружности баричем Ли, которого ожидала блестящая карьера. С какой же стати ей было связывать судьбу с Цзинцзи! Тем более, она с ним ничего не имела и раньше. А он, поклонник лопоухий, было видно, плохо кончит. Душа нараспашку – все бабе выболтал, и сам же ей на удочку попался.

Да,

 
Ветка душиста, шипы – острый нож.
В душах людских сколько яда найдешь!
 

На том они и порешили. Цзинцзи осушил еще несколько кубков и вскоре откланялся. Барич Ли проводил гостя за ворота, и Цзинцзи, сопровождаемый Чэнь Анем, удалился.

– Где остановился твой брат? – спросил барич Юйлоу. – Надо будет завтра же нанести ответный визит и чем-то одарить на дорогу.

– Какой он мне брат! – воскликнула Юйлоу. – Это же зять Симэнь Цина. Он приехал увлечь меня и склонить к побегу из дому. Мы с ним уговорились. Нынче в третью ночную стражу он будет ждать меня за стеной у дома. Надо было бы его самого поймать в силки, которые он другим расставляет. Схватить его как вора и тем вырвать зло с корнем. Что ты на это скажешь?

– Будь он проклят, негодяй! – заругался барич. – Да как он смеет, разбойник! Издревле повелось: достойный муж не может все сносить без возмущенья! Оставь его в покое – он и тебя самого в могилу сведет.

Барич Ли вышел от Юйлоу, крикнул своих самых верных и расторопных слуг и, пояснив, в чем дело, приказал быть наготове.

Чэнь Цзинцзи и не подозревал, как обернулось дело. Среди ночи, в третью стражу, он как ни в чем не бывало взял с собой Чэнь Аня и приблизился к дому барича. На его покашливание – их условный знак – за стеной послышался голос Юйлоу. Цзинцзи перекинул ей веревку, к которой сейчас же привязали огромный узел с серебром. А в том узле, надобно сказать, были завернуты две сотни лянов серебра, взятые из казенной кладовой, чтобы обвинить Цзинцзи в краже из казны. Только он успел передать Чэнь Аню узел и велел бежать, как раздался удар колотушки и из темноты с криками «Держи вора!» выскочили пятеро молодцов. Они связали Цзинцзи и Чэнь Аня, о чем доложили инспектору Ли. Тот распорядился бросить задержанных в острог, а утром учинить допрос.

Правителем Яньчжоу, надобно сказать, был в то время Сюй Фэн, происходивший из области Линьтао, в Шэньси. Он выдержал экзамен на степень цзиньши в году сорок седьмом, гэн-сюй[1701]1701
  Ближайший ко времени действия романа год под сорок седьмым циклическим знаком гэн-сюй приходится на 1070 г., то есть или Сюй Фэн получил высшую ученую степень очень давно, более чем за полвека до описываемых событий и, следовательно, находится в весьма почтенном возрасте, или в тексте очередная хронологическая ошибка.


[Закрыть] и слыл человеком честным, неподкупным и стойким.

На другой день рано утром Сюй Фэн открыл присутствие. По обеим сторонам рядами стояли служащие управы. Инспектор Ли взошел на свое место и расписался в регистрационной книге. Казначей представил дело о краже и объявил:

– Нынешней ночью в третью стражу двое неизвестных воров, коими, как было выяснено, оказались Чэнь Цзинцзи и Чэнь Ань, взломав замки, проникли в кладовую и выкрали из казны серебра на сумму двести лянов. Они перелезли через стену, но при попытке бежать были схвачены и теперь предстают перед судом вашего превосходительства.

– Подвести воров! – приказал правитель Сюй.

Охранники приволокли связанных Цзинцзи с Чэнь Анем и бросили их на пол перед возвышением, на котором восседал областной правитель. Обвиняемые встали на колени. Сюй Фэн обратил внимание на молодого и недурного собою Цзинцзи.

– Откуда он родом? Как проник в казенную кладовую? – вопрошал правитель. – Что заставило тебя ночью обворовывать казну? Выкрасть такую солидную сумму серебра?

Чэнь Цзинцзи только отбивал земные поклоны и молил о пощаде.

– Вору нет пощады! – воскликнул Сюй.

– Не извольте утруждать себя допросом, почтеннейший сударь, – склонившись в поклоне, проговорил находившийся рядом инспектор Ли. – Улики налицо. Совершена кража – дело совершенно ясное. Виновные подлежат наказанию.

Правитель Сюй приказал увести виновных и наказать двадцатью палочными ударами.

– Такую тварь палкой надо учить, – продолжал инспектор. – Иначе он опять пойдет воровать, разбойник.

Прислужники выволокли Цзинцзи с Чэнь Анем и начали избивать дубинками.

– Поймала меня в ловушку потаскуха Мэн, – ругался Цзинцзи. – Ой, больно! Пощадите!

Сюй Фэн был потомственным правителем, поэтому исходившие из уст Цзинцзи проклятия его насторожили.

– Хватит! – приказал он прислужникам после десятка палочных ударов. – Пока посадить под стражу! Допрос завтра возобновим.

– Почтеннейший сударь! – опять обратился инспектор Ли. – Советовал бы вам не затягивать дела. Как говорят, если в упорстве ты тверже железа, то да будет закон для тебя жарче горнила. Оставить его на ночь в покое, разумеется, можно. Но не стал бы он потом изворачиваться, другие показания давать?

– Ничего, – успокоил его Сюй. – Я знаю. что делаю.

Конвоиры отвели Цзинцзи с Чэнь Анем впредь до особого распоряжения обратно в острог. А Сюй Фэна мучило подозрение. Он позвал самого верного слугу и поведал ему, в чем дело.

– Ступай в острог и выведай у Цзинцзи, что и как заставило его совершить преступление, – наказал правитель. – Потом мне доложишь.

Слуга под видом арестованного проник в острог и, устроившись на ночлег на тех же нарах, что и Цзинцзи, спросил, как он попал под стражу.

– Смотрю на тебя, брат, – говорил подосланный, – ты такой еще молодой. Что-то ты на вора совсем не похож. Как это тебя сюда угораздило? Надо же было под суд угодить!

– И не говори! – отозвался Цзинцзи. – Всего сразу и не расскажешь! Я жил зятем в доме Симэнь Цина в уезде Цинхэ. А сын здешнего инспектора Ли женился недавно на Мэн Третьей – бывшей младшей жене моего тестя. У нас же с ней были близкие отношения. В приданое за ней были отданы десять сундуков золота, серебра и драгоценностей, которые в свое время поставил нам на хранение его превосходительство Ян Цзянь. Вот я и прибыл потребовать у нее добро, но оказался обманутым. Меня схватили как вора и под пытками вырвали признание. Должно быть, не видать мне больше ясного неба! Как тяжело!

Подосланный после закрытия присутствия доложил обо всем услышанном Сюй Фэну.

– Ну что! – воскликнул Сюй. – Я же говорил, не зря он просит пощады и упоминает Мэн.

На другой день правитель Сюй открыл заседание. По обе стороны выстроились нижние чины управы. По приказу Сюя в залу ввели Цзинцзи и Чэнь Аня.

Допрос позволил восстановить истину, и Сюй Фэн за отсутствием состава преступления дело закрыл.

– Освободить из-под стражи! – раздался его приказ.

Ничего не подозревавший инспектор Ли продолжал стоять на своем.

– Почтеннейший сударь! – говорил он правителю. – Как вы можете выпускать вора!

В ответ Сюй Фэн в присутствии нижних чинов сделал инспектору строгий выговор.