Текст книги "Личный интерес (СИ)"
Автор книги: Ifodifo
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)
– Шерлок, родной!
Шерлок всматривается в мальчика, узнавая в нем себя самого в пятилетнем возрасте. Нежные кудряшки обрамляют ангельское личико, раскосые глаза испуганно распахнуты, пухлые, словно нарисованные губы, щечки с золотистым пушком и робкими веснушками. Мальчик смотрит на мать неотрывно, опять шевелит губами, но все еще не произносит ни звука. Женщина, с трудом превозмогая боль в израненном теле, садится перед ним на корточки, оказываясь на одном уровне.
– Шерлок, милый, – зовет она, – Шерлок, Шерлок… – она тормошит его окровавленными руками, но мальчик молчит, лишь смотрит, не мигая, своими странными прозрачными глазами, а дорожки слез подсыхают на весеннем ветру. – Боже, как ты похож на него, – шепчет она потрясенно. – Шерлок, родной, Шерлок… – женщина зажимает рот ладонью, чтобы окончательно не разрыдаться, в глазах стоят слезы.
Она долго вглядывается в мальчика, прежде чем заговорить.
– Хороший мой, – произносит она, все же всхлипывая, – ты ничего не видел, солнышко. Ты ничего не видел, – последнее она повторяет громко и четко. – Забудь, не вспоминай никогда. Ты ничего не видел и никогда здесь не был. Ты тут не при чем, это все я. Господи! Запомни, родной, папа упал сам. Кивни, если понял, – мальчик кивает, и женщина выдыхает с облегчением, прижимая его к себе. – О, боже, у тебя жар, – пугается она, касаясь разбитыми губами его лба и отстраняясь.
На ее белоснежной блузке расплывается красное пятно, видна грязь от отцовского ботинка. Шерлок чувствует запах крови, а еще прелой земли. От этого зрелища его опять тошнит. На сей раз из него выходит лишь одна желчь. Сквозь набившуюся в уши вату он слышит отдаленное бормотание женщины о том, что у мальчика температура, и это бормотание заглушает другой родной забытый голос. Шерлок закрывает глаза, чтобы сосредоточиться на этом голосе, услышать его, понять, что он от него хочет:
– Не вспоминай, забудь. Слышишь, Шерлок? Забудь то, что вспомнил. Когда Сара скажет три, ты проснешься и не вспомнишь. Ты пошел открывать окно и потерял сознание, – Шерлок распахивает глаза, встречаясь со взглядом слепых синих глаз Джона, в которых стоят слезы. – Не надо это помнить, ни к чему, – бормочет он.
Теперь Шерлок находится в психотерапевтической комнате, не понимая, что происходит с реальностью.
– Ты понимаешь, что это непрофессионально, Джон? – где-то рядом слышится обеспокоенный голос Сары, но Шерлок сосредоточен на Джоне и только на нем.
– Это человечно, – печально отвечает ей Джон. – А ты бы хотела вспомнить о себе такое? Какого черта! Весь этот кошмар был в далеком детстве, не нужно ворошить прошлое. Пусть мертвые лежат в могилах и не беспокоят живых. Он не должен ничего вспомнить. Сделай так, как я прошу. И не забудь перевести часы, иначе он все поймет. Слишком много времени прошло, так сознание от духоты не теряют.
– Хорошо, – Сара появляется в поле зрения Шерлока, а Джон исчезает.
Она смотрит на него с сочувствием, как на тяжелобольного, а потом начинает считать:
– Один, два, три…
На счет три Шерлок зажмуривается и тут же распахивает глаза, удивленно понимая, что находится не в психотерапевтической комнате, где Джон загипнотизировал его, вероятно, по его же просьбе и, пожалев, заставил забыть. Вот что беспокоило Шерлока в тот раз, расхождение в показании часов и длительности так называемого обморока.
Шерлок опять на крыше, и эту крышу он знает отлично, не в забытых воспоминаниях детства, а в ночных кошмарах и не такой уж и далекой реальности: крыша Бартса с видом на Лондон и глумливый Джеймс Мориарти. Самого себя Шерлок не видит, скорее чувствует, что заточен в тело того мужчины, который спрыгнул с этой высоты почти год назад. А вот Мориарти ярок и убийственно жив.
– Шерлок, Шерлок, Шерлок… Ты здесь, мой мальчик. И почему я не сомневаюсь? Чувство вины, определенно, ты не находишь? Майкрофт был излишне разговорчив, дорогой, но нам с тобой это только на пользу, ты не находишь? – Мориарти подмигивает Шерлоку. – Как это по-британски любить и ненавидеть, убить, чтобы понести наказание. Ты хочешь быть наказанным, мой мальчик? Жаждешь искупления? Оно есть для тебя, – Мориарти стоит у края крыши, опасно балансируя и размахивая руками. – Хочешь меня столкнуть? Я вижу, что хочешь, можешь не отвечать. Но ты этого не сделаешь. На сей раз падение предназначено тебе. Искупление, помнишь, Шерли? Ты сам прыгнешь, я лишь простимулирую тебя, совсем немного. Доставь папочке удовольствие, малыш Шерлок, мы встретимся на том свете, соединимся раз и навсегда, и никто не разлучит нас больше. Я – твое наказание. Я отшлепаю тебя по попке, малыш, только скажи да… – Мориарти заходится сумасшедшим смехом.
Боже, Шерлок понимает с кристально чистой ясностью, вот откуда этот страх и эта покорность перед неизбежным насилием, эта проклятая виктимность, прав был Джон – все проблемы из детства. То, что заложено в юном возрасте, всплывет рано или поздно, когда не ждешь, когда меньше всего нужно. Выпрыгнет чертиком из табакерки, напугает, доведет до отчаяния и бессилия, потому что нет оружия против подсознания, и даже интеллект слаб против его, подсознания, подводных бурных течений. И покорность в школе, это ненавистное безволие, когда он шел на встречу с Виктором, заранее зная, что ведет себя на заклание, и мерзкие в своей сути отношения с Себастьяном, страх перед ним, неспособность возразить и отказать, уйти, сопротивляться – все оттуда, из детства, подсознательное желание быть наказанным за убийство отца. То, как он с легкостью расплачивался собой, своим телом за дозу, тоже оттуда – не думать, не жалеть себя, молчать и принимать, потому что заслужил, потому что никакой болью и унижением не расплатиться за совершенное когда-то в детстве. Шерлок чувствует, как из глаз текут слезы, но они не освежают и не облегчают, напротив, подтверждают собственную слабость. А Мориарти все говорит и говорит, и его слова лезут под кожу червями, расползаются отравой по телу. Свои собственные слова Шерлок не слышит, но это и не обязательно, он прекрасно помнит, что говорил тогда Джеймсу Мориарти в ответ на его мерзкие домогательства, вот только в свете воскресших воспоминаний детства этот разговор приобретает другой оттенок, равно как и роль Майкрофта во всем этом. Неужели знал о том, что Шерлок столкнул отца? Вряд ли мать таким поделилась хоть с кем-то, это была их с Шерлоком тайна, которую она унесла в могилу, а он похоронил в Чертогах, как она и велела. Возможно, Майкрофт догадывался о том, что творилось дома, если уж даже Патрик все знал, но откровенничать об этом с Мориарти – то, чего Шерлок не поймет и не простит никогда. Хотя, учитывая гениальность «Джима из айти», Майкрофту достаточно было не договорить, чтобы об остальном Мориарти догадался сам. Сцена на крыше Бартса разворачивается по известному сценарию, в результате которого Мориарти стреляет в себя, оставляя прыжок на откуп Шерлоку и его совести, и Шерлок изображает падение, чтобы спасти находящихся под прицелом снайперов миссис Хадсон, Лестрейда и Молли и раскрыть преступную сеть самого Мориарти. Он все еще заключен в свое собственное тело. Стоит на краю и смотрит в бескрайнюю пустоту впереди. Низкое небо давит, пугая, как в детстве, когда отец падал бесконечно долго и так быстро на самом деле, в ушах стоит отдаленный грачий крик, которому не место над Лондоном, а под поры кожи проникает запах прелой вспаханной земли. Шерлок понимает, что это две реальности переплелись сейчас в нем, и усилием воли прогоняет их, делая шаг вперед. Он должен разобраться со своими страхами, со своими демонами, искупить вину, и лучшего способа, чем падение, не придумать. Он делает этот первый и такой нужный шаг в пропасть, преодолевая почти ощутимое вязкое сопротивление воздуха и собственных скованных страхом мышц, а затем летит вниз, раскинув руки, словно птица, и крик вырывается из горла, а вместе с криком из него уходит страх. Шерлок падает бесконечно долго, не закрывая глаз, навстречу стремительно приближающейся земле, потому что знает, что где-то далеко его ждет Джон. Джону нужна его помощь, и Шерлок спешит к нему, расправляясь со своим прошлым.
Шерлок распахивает глаза и видит жестяной скат крыши дома по Бейкер-стрит. Он стоит на четвереньках и тяжело дышит, не рискуя подняться во весь рост и посмотреть вперед. Где-то совсем рядом слышится громкое сопение Гарри, шаги и шлепки босых ног. И нет никаких грачей, а пахнет исключительно нагретым металлом и особенным запахом Лондонского лета. Шерлока обнимает бархат звездной ночи, и теперь эти объятия не удушающие. В душЕ больше нет места иррациональному страху, порожденному падением отца в глубоком детстве и собственным падением с крыши Бартса, есть только конкретный страх за Джона, до холода в пальцах и противного дрожания в коленях, до сумасшедшего сердцебиения и липкого пота на лбу. Шерлок поднимается во весь рост плавным движением дикой кошки, стягивает пояс халата и скручивает его концы так, чтобы получилась отличная удавка, попадись под нее шея Гарриет Ватсон. Когда под рукой нет ничего подходящего, оружием может стать все что угодно, и пояс от халата Джона еще не самый плохой вариант. Шерлок настороженно оглядывается, давая глазам привыкнуть к обступившей тьме. Ущербная луна на усыпанном звездами бескрайнем и уже не пугающем небе обманчиво усмехается, выглядывая из-за туч на короткое мгновение, позволяя Шерлоку сориентироваться в окружающем пространстве, и вновь прячется, погружая все во тьму. Но Шерлоку достаточно этой небольшой передышки, он успевает увидеть Гарри на краю крыши с приставленным к голове Джона пистолетом, заметить их расположение, да и глаза, привыкшие к темноте, начинают различать силуэты. Он благодарит бога за то, что остался босиком, не надел носки или ботинки, и хотя бегать по крыше в халате немного глупо, зато бегать босиком по крыше удобно. И Шерлок неслышно ступает по наклонной плоскости, мягко приближаясь к Гарри. Предательская луна снова выглядывает из-за тучи, освещая крышу, и Гарри, краем глаза уловив белую тень, разворачивается вполоборота, наводя на Шерлока пистолет.
– Отойди, или я столкну его! – кричит она. – Тебя пристрелю, как собаку! – последняя угроза кажется Шерлоку смешной – он жизнь готов отдать за Джона, вот только обязательным условием должна быть гарантия того, что сам Джон останется жить, а этого сумасшедшая Гарри Ватсон пообещать не может, значит, Шерлок будет жить. – Брось веревку, – требует она, и Шерлок неохотно повинуется, расставаясь с поясом от халата.
– Тебе некуда бежать, – произносит он, стараясь быть максимально убедительным и спокойным, – с незрячим Джоном по крышам далеко не убежишь.
– Кто сказал, что я собираюсь бежать, – усмехается Гарри. – Я уже все решила, и уйду не одна, а с братом. Ты же не откажешься меня сопровождать на тот свет, Джонни? Заодно и Мэри твою там повидаем, ты же так скучал без нее, правда? И твоя дочь заждалась своего папочку, и подруга, и пациентка. И твой любовничек ждет не дождется встречи. Ну же, Джон, решайся, ты со мной? – нашептывает Гарри на ухо Джону свои гнусные искусительные речи, и Шерлок не может видеть искаженное мукой лицо любимого.
Чего она добивается? Чтобы Джон добровольно шагнул вниз? Но он не похож на суицидника. Или Шерлок чего-то не знает о нем.
– Отпусти его, – просит он Гарри, зная, что просить ее бесполезно – нужен план, четкий, действенный и как можно скорее.
– Да ни за что, – опять кричит она. – Что ты к нам прицепился? Мы с Джонни – семья. А ты ему кто? Джон – слепой, не очень молодой эмоционально искалеченный мужчина. Зачем он тебе? Какой тебе в нем интерес?
Шерлок опускает взгляд вниз и видит ступни Джона с поджатыми пальцами. Ему наверное больно так стоять, прошлой ночью он поранился куда сильнее Шерлока, порезы еще свежи и даже не начали подживать. Сердце Шерлока заходится от жалости и нежности. Шерлок сглатывает, пряча воспоминание в Чертоги, чтобы не мешало, не путало, не сбивало, и тихо произносит:
– Личный интерес, Гарри, у меня к Джону личный интерес.
Шерлок делает маленький шажок вперед, и Гарри кричит:
– Отойди, или мы прыгнем!
И тут Джон, до этого застывший в какой-то мраморной прострации, произносит:
– А как же твое воспитание, Гарри? Ты забыла, чему учил нас отец? Самоубийство – страшный грех!
– Отец? – Гарри начинает истерично хохотать, размахивая пистолетом, и Шерлок терпеливо ждет, когда луна вновь спрячется за тучи, чтобы совершить бросок и выбить из рук этой ненормальной чертов зигзауер, а заодно и саму Гарри подальше от Джона оттолкнуть. – Этот лживый лицемерный ублюдок? – тем временем вопрошает Гарри, продолжая захлебываться сумасшедшим хохотом. – Что ты о нем знаешь, Джонни? Ты думаешь, он набожный и примерный семьянин? Заблуждение, братишка! Наш папаша на самом деле мерзкий грязный прелюбодей! Он заставлял нашу маму сидеть дома, запрещал ей краситься, носить красивые платья и короткие юбки. Он сделал из нее старуху в тридцать лет, а ведь она была красавицей, Джонни. Видел бы ты ее фотографии до замужества. Она блистала, она порхала, а не ходила, у ее ног лежал весь мир… Но наш папаша запер ее в доме. Кухня, дети, церковь – вот что он уготовил ей, а ведь мама могла стать моделью или певицей. Помнишь, какие колыбельные она нам пела? – Гарри начинает плакать, и Джон пытается успокоить ее, за что получает тычок пистолетом под ребра. Шерлок готов убить Гарри за это. – Не смей жалеть меня! – кричит Гарри. – Себя пожалей! Я все это знала. Знала, как он залезал своим студенткам под юбки. Он был тот еще любитель молоденьких девушек. Помнишь мисс Манчини, нашу соседку? Такую смуглую тетку с большой грудью? У нее еще была дочка, Франческа, на два года меня младше, ты еще слюни на нее пускал? – Джон неуверенно кивает, а Шерлок бросает быстрый взгляд на небо, выискивая ту самую долгожданную тучу. Пожалуйста, Гарри, вспоминай, вспоминай подольше, потяни время. – Она была любовницей нашего папаши, эта мисс Манчини. Помнишь, папочкину вечернюю работу? Так это он к ней по ночам бегал, а мама все знала и отпускала, не смела слова поперек сказать. Он растоптал ее личность, лишил желания жить! – кричит Гарри. – Но она сама это заслужила, когда позволила мужчине распоряжаться собственной жизнью. Она это заслужила… – повторяет Гарри, и слезы опять текут из глаз. Эти перепады настроения пугают Шерлока. Он боится за Джона. – А эта глупая Франческа, кстати, была нашей сестрой. Ты не знал, Джонни? Да, у папочки была любимая дочка, и это не я. Знаешь, что я сделала, Джонни? Я как-то вернулась туда, к родителям, навестила их. У них все по-прежнему. Отец так же унижает мать и трахается на стороне, старый сатир. Собственно, иного я и не ожидала. Но самое интересное – я сама трахнулась с Франческой, этой глупой курицей. И она смотрела мне в рот и просила еще, и еще, и еще… А когда я сказала, что не люблю ее, что она чумазая замарашка, она рыдала, ползала на коленях, целовала мне ноги и умоляла не бросать ее. И знаешь, я получила удовлетворение, я поняла, что месть прекрасна. Точно также я наслаждалась, когда резала твою Мэри. Она лежала оглушенная, с этим ужасным пузом. Какой радостью было перерезать ей горло, воткнуть нож в то, что она носила в себе. Кстати, наверняка, это не твой ребенок, Джонни, у нее было одновременно с тобой еще три связи с мужчинами. Она была такая неосмотрительная, наша Мэри… Когда я убила ее, испытала нечто вроде оргазма. О, это сладостное чувство – месть прекрасна и восхитительна… – Гарри все говорит и говорит, а по щекам Джона текут слезы, и Шерлок готов наплевать на свой план и броситься на сумасшедшую, чтобы, наконец, заткнуть ее поганый рот, но в это время луна заходит за тучу. Представившимся шансом Шерлок пользуется, не раздумывая.
Одним длинным прыжком он бросается на Гарри и начинает ее душить. Гарри сопротивляется, словно дикий зверь. Где-то рядом сдавленно охает Джон. Слышится звук падающего тела, а затем раздаются два выстрела. В коротких слепящих вспышках Шерлок успевает увидеть скорчившегося у края крыши Джона и сосредоточенное в своей ярости лицо Гарри, вцепившейся в Шерлока мертвой хваткой.
– Джон, пожалуйста, не двигайся, ты на самом краю, – задушено кричит Шерлок, отбивая наскоки Гарри.
Шерлок хорошо развит физически и владеет несколькими видами единоборств, он вынослив и гибок, как змея, но эта женщина своей ненормальностью не дает ему даже шанса. С какой-то нечеловеческой силой она набрасывается на Шерлока. Не придерживаясь общепринятых правил, царапает и рвет кожу, впивается зубами в голые участки тела, до которых может дотянуться, лягается и пинается, а еще активно работает головой, локтями, коленями и рукояткой пистолета. На Шерлока со всех сторон сыплются удары. Он чувствует, как Гарри раздирает ему грудь ногтями, словно садовой царапкой. Ослепляюще-резкая боль в шею заставляет Шерлока заорать, а Гарри захохотать, отплевываясь кровью и кусочками эпидермиса. Эта женщина не человек, а сам дьявол, и Шерлок не знает, как с ней справиться. Снова выглядывает луна, освещая место сражения. Гарри вновь кусает его, на сей раз в предплечье, и боль до того адская, что Шерлок невольно ослабляет хватку. Это дает возможность Гарри откатиться в сторону и навести на Шерлока оружие:
– Стой, где стоишь, или я убью тебя без всяких сожалений, – кричит она.
Ее лицо в крови, а на губах играет демоническая улыбка. Шерлок поднимает руки вверх, будто сдаваясь:
– Я безоружен, успокойся, – из груди вырывается тяжелое дыхание, кожа саднит и болит, жар расползается в области шеи и предплечья.
– Не успокаивай меня, – визжит Гарри, – мне твое спокойствие не нужно. Что ты лезешь к нам? Все, что происходит между мной и Джоном – наше семейное дело. Ты нам чужой, отстань, сгинь, пропади… Джон – мой!
– Джон не твой, – на кончиках пальцев Шерлока скапливается ярость, и он почти уверен, что скоро начнет метать этой яростью в Гарри, как шаровыми молниями, настолько она реальная и осязаема. – Джон…
И в этот момент Джон бросается на сестру и захватывает ее, сжимая шею рукой. Шерлок боится подумать, насколько он рисковал, когда почти в слепую рванул на ее голос.
– Шерлок, беги! – кричит Джон, удерживая Гарри в захвате. – Я держу ее, беги, звони в полицию, Шерлок! Беги…
Гарри начинает брыкаться, вырываться, дико хохоча. Шерлок рвется вперед, чтобы помочь Джону скрутить ее, но его грудь опаляет очередная выпущенная из зигзауера пуля, чудом пролетевшая мимо и лишь ссадившая кожу. Одновременно с этим Гарри как-то хитро выворачивается из захвата Джона и с силой толкает его в грудь, отчего тот отлетает на несколько метров назад. Он балансирует на самом краю крыши, размахивая руками, и у Шерлока заходится сердце, потому что Джон рискует отклониться в сторону и, не удержавшись, рухнуть вниз.
– Джон!.. – кричит Шерлок и бросается на Гарри.
Теперь у него нет никакого плана, все, чего он хочет, это покончить с ненормальной и поскорее добраться до Джона, чтобы схватить его за руку и никогда больше не отпускать. Они с Гарри падают на крышу клубком драчливых собак. Она опять пытается укусить его, вцепившись в волосы, но главная задача Шерлока – выбить у нее пистолет. Гарри сопротивляется. Они перекатываются с места на место в опасной близости от края. Шерлоку удается со всей силы приложить о металлическую скобу руку, сжимающую пистолет. Пальцы неохотно разжимаются, и пистолет с противным царапающим звуком соскальзывает вниз, падая во тьму. Это придает Гарри сил, и она наваливается на Шерлока, вцепляясь в горло мертвой хваткой. Пальцы сжимают артерию, и Шерлок чувствует, что начинает задыхаться. Он уже переживал такое не однажды во время панических приступов – ничего нового. Собрав все свои силы, он рывком изнутри разбивает стальную хватку рук Гарри, их чересчур крепкие объятия ослабевают, и это дает возможность Шерлоку пинком в солнечное сплетение отшвырнуть ее от себя. Гарри кубарем летит к краю крыши и балансирует на краю, поднявшись на ноги. Луна вновь прячется за тучу, и в этот момент звучит выстрел, осветивший на мгновение фигуру с вскинутыми руками, которая, качнувшись, падает в бездну. Звук упавшего тела отдается тусклым воспоминанием о смерти отца. В наступившей тишине и темноте Шерлок осторожно подбирается к тому месту, где только что была Гарри, боясь, что она где-то здесь, притаилась, выжидая. Шерлок замирает у края крыши, пытаясь разглядеть во тьме внизу хоть что-то. И в этот момент слышит чуть в стороне надломленный голос Джона:
– Шерлок! – зовет он в темноте. – Шерлок! Что случилось? Кто упал, Шерлок? Ответь мне, ты жив? – его голос звенит на пике, и сердце Шерлока сжимается. Он хочет крикнуть, успокоить Джона, что жив, что все в порядке, но какой-то бес удерживает, не дает вымолвить ни слова. – Шерлок! Шерлок! – голос Джона приближается, и Шерлок, проклиная темноту, движется навстречу, молясь, чтобы Джон не рухнул с этой проклятой крыши вслед за сестрой. – Шерлок! – Джон переходит на крик. – Господи, скажи, что ты жив, Шерлок! Пожалуйста, – крик срывается на полустон, – просто будь живым! Сделай для меня это чудо!
Голос Джона совсем близко, и Шерлок протягивает руку, чтобы в свете выглянувшей из-за туч луны увидеть замершего у края крыши растрепанного Джона. Джон смотрит на него, Шерлока, и взгляд его, испуганный, изумленный, какой угодно, но только не слепой. Он смотрит на Шерлока, и губы подрагивают, будто едва удерживают рыдание.
– Шерлок, – выдыхает Джон, делая шаг на встречу, – я вижу тебя… Живой…
В пару шагов Шерлок преодолевает разделяющее их расстояние и заключает Джона в объятия. Они оба ледяные от прохладного ночного воздуха, и Шерлок укрывает их обоих своим, теперь уже своим, халатом. Джон, вцепившись в Шерлока, утыкается носом в шею и шепчет, щекоча дыханием:
– Я узнал тебя по халату, идиот, – и Шерлок расплывается в самой бессмысленно-счастливой своей улыбке, свято уверовав, что теперь все будет хорошо. – Господи, как я испугался, – бормочет глухо Джон, немного придя в себя. – Выстрел, падение, тишина… Зову тебя, а ты молчишь. Я думал, сойду с ума. Никогда больше так не делай, слышишь? – Джон сердито поднимает к Шерлоку лицо. – Не смей умирать. Не смей пропадать. Не смей молчать…
– Ты сегодня воинственно настроен, – ласково усмехается Шерлок. – Не сердись. Зато ты прозрел.
– Да, – Джон шмыгает носом. – Так перепугался, что не вижу, кто упал… Это чудо какое-то, Шерлок…
– Это психосоматическое, – авторитетно объясняет Шерлок. – Я знал, что вылечу тебя, просто нужен был правильный момент.
– Я тебя сейчас стукну, – предупреждает Джон. – Больше никаких правильных моментов, я едва вслед за тобой туда не сиганул, ненормальный.
– Не более чем ты, – Шерлок смеется, наконец-то понимая, что все позади. – Больше и не придется. Ты прозрел, а я излечился от своей агорафобии. Кстати, я вспомнил твой сеанс гипноза. Ты пожалел меня, да, когда заставил все снова забыть? – Шерлок заглядывает в лицо Джона, умиляясь его сконфуженному выражению.
– Да, – кивает тот, – это было непрофессионально, я знаю. Но я не хотел, чтобы ты помнил такое. Прости. Это не то, что пожелаешь даже злейшему врагу. Прости.
– Я не сержусь, – задумчиво произносит Шерлок, вновь обнимая Джона, – теперь я помню все. Не скажу, что стал счастливее, но хотя бы нет больше вопросов.
– Ты же знаешь, что я с тобой? – волнуется Джон. – Что бы ни случилось…
– Я знаю, – Шерлок крепче прижимается к нему. – Ты совсем ледышка, знаешь?
Джон вздыхает, переступая босыми ногами по скату крыши, а потом, встрепенувшись, беспокойно интересуется:
– А кто стрелял, Шерлок? Мне показалось, что пистолет Гарри упал, – и Шерлок понимает, что кое о ком забыл.
– Инспектор, – произносит он громко, – может быть, вы прекратите изображать статую и выйдете из тени? – Лестрейд тенью выступает из своего укрытия, все еще сжимая в руке пистолет. – Долго же вас пришлось ждать. Нас тут чуть не убили.
– Просто скажи спасибо, этого вполне достаточно – всего лишь благодарность за спасение жизни. Твоего условного сигнала я так и не дождался. Пришлось действовать на свой страх и риск, – немного смущенно произносит он. – Простите меня, Джон, но я и правда подозревал вас – слишком много аргументов за вашу виновность.
– Я сам себя подозревал, – смеется Джон, – знаете, странное ощущение, когда не доверяешь собственному разуму.
– Как бы то ни было, ты появился вовремя, – снисходительно замечает Шерлок, все еще обнимая Джона.
– Да, слава богу, успел, хотя о появлении того молодого человека ты не предупредил. Я был немного озадачен, – соглашается Лестрейд. – Ну, по крайней мере, я видел и слышал достаточно, чтобы снять с доктора Ватсона обвинения. Сейчас приедут криминалисты. А вы не хотите с крыши уйти? – Лестрейд прячет пистолет. – Парамедики нужны? Никто не пострадал?
Шерлок неохотно отстраняется от Джона:
– Ваша правда, инспектор, надо уходить. А парамедики будут нужны юноше в квартире, если он еще не пришел в себя.
Джон все еще стоит на краю, подняв голову к небу.
– Как много звезд, – шепчет он, – как много красок даже в темноте.
Шерлок громко фыркает, величественно запахивая халат.
– Где-то тут мой пояс был, – произносит задумчиво, оглядываясь, а на самом деле просто не желая уходить без Джона, и, возможно, Джон его понимает.
Бросив последний прощальный взгляд на небо, он подходит к Шерлоку и берет его под руку, деловито приговаривая:
– Пошли, найдут твой пояс и вернут. Я замерз до невозможности. Как насчет чая?
– Чай – это прекрасно, – соглашается Шерлок. – От твоего чая я бы не отказался.
– Да, – соглашается и Лестрейд, – чай был бы кстати.
Они добираются до чердачной двери, минуют сам чердак и по лестнице спускаются на второй этаж к Джону. Шерлоку все происходящее кажется нереальным, фантастическим действом. Еще недавно он был готов жизнь провести в четырех стенах со слепым Джоном, и был счастлив этой перспективе, и вот теперь новые горизонты. Сам Шерлок избавился от страха перед открытым пространством, а Джон вновь вернул себе возможность видеть. Теперь все изменится, раз изменились они сами. И это Шерлока беспокоит. Он не озвучивает своих страхов, тщательно рассовывая их по закоулкам Чертогов, но они есть и противным едва слышным комариным писком жужжат где-то в голове. Шерлок не хочет лишиться Джона из-за изменившейся реальности. Он готов вернуться к прежнему уединенному существованию, если тот пожелает, но быть вдали от него Шерлок уже не сможет. Чертов личный интерес обернулся зависимостью почище наркотической, и это пугает Шерлока.
Джон заваривает на кухне чай, а Лестрейд говорит по телефону с криминалистами. Бросив быстрый взгляд на Джона, понижает тон и дает распоряжения по поводу тела. Вероятнее всего, Джону придется съездить на опознание. Еще предстоит поход по врачам, причем им обоим. В дверях появляется смущенный Гай, уже одетый, с накинутым на плечи шоковым одеялом. Джон выходит из задумчивости, молча приглашая на чай, и ставит перед ним дымящуюся чашку. Шерлок молчит, грея руки о теплую раскрашенную в безумную расцветку керамику. Гай бормочет извинения.
– Не стоит извиняться, – мягко прерывает его Джон. – Возможно, я был неосторожен, дав тебе ложную надежду. В любом случае, теперь все будет иначе.
Гай поднимает настороженный взгляд на Джона.
– В каком смысле? Меня все устраивает. Я могу еще раз извиниться… – начинает он быстро бормотать, но Джон его останавливает.
– Я собираюсь закончить с практикой, – говорит он тихо. – Это нужно было сделать раньше, тогда всего этого не случилось бы, – он хмурится, и Гай уже готов закатить истерику, Шерлок это видит, но лишь кивает.
– Хорошо, я понял, – он сглатывает, отодвигая чай. – Мы ведь будем видеться? Просто как друзья, хоть иногда, – и на этот раз кивает Джон.
– Мы будем видеться, правда, уже не здесь, я переезжаю, – произносит он, не глядя на Шерлока, у которого в этот момент сердце падает куда-то в район пяток, и там и остается.
В голове пропадают все мысли, кроме одной – Джон уезжает. Да, это логично и объяснимо, после всего пережитого Джону нужно сменить обстановку, место жительства, страну. Путешествие, возможно, отвлечет его от жутких воспоминаний. И вряд ли рядом будет место для выходца из этих самых воспоминаний. Шерлок лихорадочно принимается размышлять, сможет ли как-то ненавязчиво последовать за Джоном, куда бы он ни собрался, не будет ли это слишком нагло. Отчаяние охватывает его, когда он понимает, что без Джона уже не сможет, он уже зависим. Стараясь сохранять видимость невозмутимости, он смотрит на то, как Гай поднимается, собираясь уходить.
– Я пойду, меня родители потеряют, извините, – он глядит на Лестрейда вопросительно: – Можно?
– Да, вы свободны, мы вызовем вас для дачи показаний, – кивает Лестрейд, – пойдемте, я дам распоряжение. Полиция подбросит до дома.
Они уходят вместе, и на кухне воцаряется тишина. Шерлок мучительно старается не спрашивать Джона ни о чем, а Джон задумчиво изучает содержимое своей кружки. Когда молчание становится непереносимым, Шерлок тихо интересуется:
– Когда собираешься уезжать?
– Как можно скорее, – равнодушно отвечает Джон. – Не могу здесь находиться. Все напоминает о том, что когда-то я не видел. Три года жизни потеряно, – он качает головой, поднимая на Шерлока взгляд, наконец-то осмысленный и полный жизни. – Ты чего? – Джон протягивает руку, касаясь тонких пальцев Шерлока, вцепившихся в ручку кружки. – Что с тобой? Тебе плохо?
– Джон, – Шерлоку не хочется выглядеть жалким, но по-настоящему все равно, – пожалуйста, можно я поеду с тобой? – он не может вынести сочувствующего взгляда Джона и отворачивается.
Пауза затягивается.
– Вообще-то я рассчитывал, что ты меня приютишь, – осторожно произносит Джон, и Шерлок боится поверить тому, что слышит. – Ты говорил о второй спальне, я подумал, что сосед бы тебе не помешал, – Джон начинает торопиться, будто боится, что Шерлок сейчас ему откажет, и Шерлоку становится смешно – он откажет Джону? – Сплошная выгода, – продолжает убеждать его Джон, – разделим квартплату пополам. Я могу готовить и убирать. От наследства Мэри еще остались деньги, но, если честно, не хочу их. Теперь, когда я снова вижу, ничто не мешает мне найти работу. Честно, я не буду в тягость, правда. И это ненадолго, как только появится что-нибудь подходящее…
– Джон, – перебивает его Шерлок, – зачем искать работу? Мне как раз нужен напарник с медицинским образованием. Доходы, как и расходы, поделим пополам. Где твои вещи? Пойдем собирать, переезжаем прямо сейчас, а с миссис Хадсон я договорюсь.
