Текст книги "Беззаветные охотники (СИ)"

Автор книги: Greko

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Глава 4

Вася. Окрестности крепости Грозная, конец 1838 г.

Из затеи полковника Пулло сперва ничего путного не вышло. Он отказался от первоначальной задумки и решил устроить соревнование по убиению чеченцев. Егерям поручил свою команду создать. Карабинерам – свою. Обе сели в лужу.

Лосев, отобрав человек пятнадцать охотников из своей роты, вывел их засветло из крепости и повел к ближайшему лесу. Ломились, как кони, через кустарник, распугивая крупное и мелкое зверье. В итоге, сами нарвались на засаду чеченцев и с трудом отбились, расстреляв все патроны. Двое раненых и миллион сожженных нервов. Хвастать и анализировать нечего. Разве что прийти к печальному выводу: так делать не след!

Вася приглядывался к добровольцам, пытаясь выбрать тех, кто мало-мальски мог скрытно ходить по лесу. Таких нашлось всего двое, да и то, сунженского леса они явно боялись. В войсках укоренилось мнение, что в местных дебрях чечены – у себя дома, и справиться с ними можно лишь дружными залпами и штыковой атакой.

– Вырубать надо этот лес к едреной фене. Иначе нам не совладать.

Обычно так и поступали. Рубили широкие просеки для свободного прохождения колонн. Не менее 500 метров шириной. Одна такая просека вела в Ханкальское ущелье. Ее еще при Ермолове пробили. Но за годы бездействия и пассивной обороны ущелье успело зарасти молодым подлеском. Теперь там сам черт ногу сломит.

– Что ж нам делать, Вася? – печально спросил Девяткина Лосев. – Полковник будет недоволен.

– Завтра до петухов уйду в лес. С собой возьму рядовых Илешева и Урманцева. По-моему, лишь они лес знают.

– Всего втроем⁈ Не забоишься⁈

– Волков бояться – в лес не ходить! Если толпой валить, одно баловство выходит. И потери, – со значением добавил Вася, кивая на подраненных товарищей. – Только ружье поменяю. Возьму винторез из тех, что у чечен в Червленой захватил. С этой пукалкой много не навоюешь!

Он с отвращением потряс своим солдатским ружьем.

– А как же без штыка⁈ Вася! Ты завязывай геройствовать! Один раз повезло, в другой раз хлебнешь горюшка! А ну как тебя в плен захватят? Хочешь в яме у ичкерийцев зиму провести?

– Живым не дамся! Я рабской доли отхватил с избытком!

Лосев был уже в курсе некоторых деталей Васиной эпопеи. Он покачал головой.

– Эх, Вася! Твоя доля в сравнении с местными обычаями – цветочки. А у чеченов – горькие ягодки. Они с пленными суровы! Решат, что ты к побегу склонен, стопу разрежут и конским волосом набьют. Не убежишь далеко!

– Вот я и говорю: живым не дамся!

Поручик понял, что унтер настроен решительно и отговаривать его смысла нет. Впрочем, таким он ему больше нравился. Меньше опасных мыслей в голове. Одна война. Или ты, или тебя – без вариантов.

Не успела команда охотников добраться до расположения части, Васю окликнули. К нему, широко улыбаясь, шел чеченец Ваха в сопровождении переводчика.

«Этот что тут позабыл⁈ – изумился Милов. – Выходит, выбрался из реки. Не утоп. Вот же живучий гололобый!»

Чеченец затараторил на своем «гыр-гыр». Переводчик подсобил:

– Зовут его Ваха. Он пришел в крепость, чтобы с тобой побрататься. Кунаком твоим хочет стать.

– Что за глупость? Он же любого тут зарежет, не задумываясь.

– Тут такое практикуется – чеченцев принимать. Кто в крепость приходит без оружия и с добрыми намерениями, тех пускают без вопросов. Вы бы, унтер, смирили гордыню и нашли с ним общий язык. Нам с местными лучше добрососедствовать. Всегда пригодится. Нам нужны проводники и лазутчики.

Вася скептически оценивал шансы на помощь от Вахи. А то, что у него ножны пустые, за это нужно сказать спасибо самому себе. Кинжал Вахи лежал вместе с остальной добычей, которую Милов, по совету Парфена Мокеивича, рассчитывал сбагрить заезжим «фазанам». Их наплыв ожидался в начале следующего года. Весной планировался новый поход. Только неизвестно еще, куда.

Но переводчик из кумыков носил чин прапорщика и спорить с ним не стоило. И также доказывать, что из Вахи такой же мирный горец, как из Васи – балерина.

– Надо – значит, надо, – кивнул Вася.

– Вот и прекрасно. Я пойду, а вы поболтайте, кунаки, – подколол унтера прапорщик, удаляясь.

– Ну, и чо тебе надо? Ты скажи, скажи, – буркнул Вася, разглядывая наглого чеченца. – Знаю я, чего хошь. Кинжальчик взад, да?

Милов сам сказал и сам рассмеялся от своей незатейливой игры слов. Сразу припомнил старый анекдот про «национальное, остренькое».

Ваха, конечно, шутки не понял, но смех поддержал. И тут же знаками подтвердил Васину версию. Дураком нужно быть, чтобы не понять, чего хочет человек, тыкающий пальцем в пустые ножны.

– Баран бакшиш! – попробовал Ваха договориться.

– На черта мне твой баран⁈ Украдешь ведь, а мне расхлебывай!

Ваха состроил просительную рожу. Вышло смешно. Тот еще жалобщик! Встретишь такого темной ночью, сразу доставай свой горлорез. А за неимением оного – кошелек.

– Черт с тобой! – вдруг смягчился Вася. – Жди здесь. Сейчас принесу.

Унтер быстро смотался в казарму и вернулся с кинжалом. Ошибиться было трудно. Вахин «ножичек» был единственным без ножен.

При виде своего кинжала в Васиных руках, чеченец зашелся в восторге.

– Дай сюда ножны! – рявкнул на него Милов и показал, что ему нужно.

Ваха отстегнул ножны и отдал без споров.

Вася вложил кинжал в ножны и туго примотал к ним рукоятку прихваченной веревочкой. Только после этого отдал. Он еще с ума не сошел давать чеченцу обнаженный «холодняк» вблизи от своей тушки. Кто знает, что у того на уме?

Свежеиспечённый кунак оценил. Два воина, они понимали друг друга без слов. А Вася заслужил его уважение и своим рыцарским поведением, и проявленной смелостью в бою, и своими навыками солдата. Добрый кунак у него появился в русской крепости!

– Бакшиш? – с надеждой спросил он.

Вася задумался. Ткнул пальцем в обувку чеченца.

– Япрякъ? Чувяк?

– Во-во! Чувяки мне принеси.

Унтеру была нужна нормальная обувь, а не тяжелые сапоги, чтобы шастать по лесу. Еще во время своего побега из рабства он оценил удобство чувяков из сафьяновой кожи. Правда, для зимнего времени годились они плохо. Когда в горах выпадал снег, чеченцы даже прекращали свои набеги, опасаясь отморозить ноги. Но как говорится: за неимением гербовой пишем на простой. Вася считал, что для скрытного перемещения лучше он ничего не найдет. Вообще, было бы неплохо разжиться нарядом горца, чтобы в случае внезапной встречи сойти в первый момент за своего. Об этом стоило подумать!

– Якши, якши, Ивась! – радостно закивал Ваха и добавил по-чеченски. – Папаху и бурку тебе принесу! За родовой кинжал ничего не жалко!

– Как ты меня назвал⁈ – вмиг вызверился Вася. – Я Василий, не Ивась! Запомни, гололобый!

– Якши, якши! – забормотал чеченец и с трудом повторил. – Василий!

Коста. Фрегат «Браилов», Севастополь – рейд Бююкдере, февраль-март 1839 года.

Мне выпало на собственной шкуре испытать всю степень благодарности Черноморского флота. В том смысле, что эту самую шкуру холило, нежило, чесало и гладило множество моряцких рук, начиная от младшего юнги и заканчивая великим и ужасным адмиралом Лазаревым.

Мы проделали тяжелый месячный путь из Тифлиса в Крым в объезд Азовского моря. Немного пришли в себя в гостях у Марии. И тут же поспешили в Севастополь, где нас поджидал практически новенький 44-пушечный фрегат «Браилов». Он был спущен на воду в 1836 году. В практических плаваниях меньше года. Командовал им мой знакомец, который встречал меня у Туапсе, капитан-лейтенант Николай Федорович Метлин. Он снова обрел собственный корабль. Отличился при высадке десанта в Цемесской бухте.

– Константин Спиридонович! Вам с супругой отдаю свою каюту. Даже не спорьте! Была бы моя воля, поместил бы вас в адмиральскую! Но там устроили чиновников Министерства Иностранных дел – членов делегации, к коей вас прикрепили.

– Помилуй бог, Николай Федорович! Как же мы вас так стесним?

– Не впервой, – отмахнулся капитан. – Я в плаванье и сплю-то урывками, не раздеваясь. Поступи я по-другому, весь флот меня бы не понял. Перед вашим прибытием чуть не драчка вышла между нижних чинов за право стать вашими вестовыми. С трудом отобрали двоих!

Сметливыми и шустрыми оказалась эта парочка матросов. Вмиг распределили наши вещи. Да так удобно, что все оказалось, вроде как, под рукой. Один из них, Фадеев, мне хитро подмигнул:

– Пожелает ваша супруга нормально помыться, вы мне только моргните. Притащу вам из трюма пресной воды. Ребята порешили вам из своей доли выделять во время всего плавания. А не хватит – сопру!

– Линьков не испугаешься?

– Кто на баке не бывал, тот моря не видал! – лихо и бесшабашно ответствовал вестовой.

Большая софа, зажатая между шкафом и переборкой, явно выигрывала у всех тех спальных мест, которые мне ранее доставались на кораблях. Так и хотелось ее испытать вместе с Тамарой на предмет устойчивости к «качке». Но нас ждали в кают-компании. Двадцать офицеров фрегата жаждали познакомиться с «чемпионом» Черноморского флота, не дожидаясь выхода в море.

Я, признаться, уже устал от флотских банкетов. Один прием у Лазарева чего стоил! После парадного обеда, состоявшего преимущественно из тостов в мою честь, он отвел меня в кабинет.

Адмирал был в курсе моих неприятностей и не скрывал своего разочарования.

– Раз Государь так решил, так тому и быть. Но я своего обещания не забыл. Говори, чем тебе отплатить?

– Михаил Петрович! Лишь об одном прошу: не оставьте своим попечением Балаклавский батальон! Боятся греки, что его расформируют.

– Нешто себе ничего не попросишь? Странный ты грек, Коста! Без заслуженного ордена остался – не ропщешь! Имеешь возможность от флота выгоду поиметь – просишь за греков! Так тому и быть: доколе я черноморцам командир, буду ходатайствовать о практическом применении этих пиратов. Чего они хотят?

– На кавказских берегах крейсерством заняться!

– Услышал! Пусть выходят с проектом! Посмотрим, что из этого выйдет[1].

В кают-компании было тесно, но совсем не так, как на бриге, где во время большого застолья все сидели друг у друга на коленях. Фрегат – он и есть фрегат. Большой стол, накрытый белой скатертью, ломился от закусок и бутылок. Впрочем, офицеры на выпивку не налегали, ломая шаблон «моряки – беспробудные пьяницы». Большинство так и пригубляло из первой налитой рюмки или бокала.

Всем распоряжался выбранный офицерами содержателем кают-компании обер-офицер Саша Быстров. «Браилову» с ним повезло. Встречались личности, взявшие на себя обязанность следить за офицерским хозяйством, которые превращались в совершенных тиранов. Они постоянно ожидали подвоха и поминутно требовали от товарищей выражения восторга их предприимчивостью и тонким вкусом. Быстров был другим. Он никого не третировал. Все у него получалось легко и непринуждённо. На шутки товарищей откликался охотно и с юмором. От неудачи корабельного кока в уныние не впадал и сам подтрунивал над собой, грозясь оставить себя без десерта. С таким ангелом-покровителем кают-компании наш средиземноморский круиз обещал выйти презанимательным и приятным путешествием.

Познакомился с дипломатами. Серьёзные, неулыбчивые чиновники были несколько обескуражены приемом, данным в нашу честь. Я считался прикрепленным к ним переводчиком – подчиненным лицом и намного ниже чином по Табели о рангах. А меня чествовали как какого-нибудь вице-адмирала или гофмаршала. Глава делегации, действительный статский советник Иван Данилович Кудрявцев, не скрывал своего раздражения, но вынужден был смириться. Спорить с Богом, каковым на корабле был его капитан, он не решился. Лишь на прощание, в конце банкета, сухо мне сообщил:

– На стоянке в Бююкдере обсудим правила пребывания в Лондоне.

Видимо, он был не в курсе моих инструкций. Ну что ж, его ждало открытие, а приятное или нет – это ему решать. Скрывать поручение Государя у меня не было ни причин, ни указаний.

Переход к Стамбулу вышел терпимым. Нас, конечно, изрядно покачало. По каюте полетали стулья, пока вестовые их не закрепили намертво. Чай пили, разложив на столе специальные рейки, чтобы бокалы не постигла печальная участь стульев. На палубу не поднимались: мы еще не отрастили себе, по выражению Метлина, «морские ноги».

Встали на рейде Бююкдере. Тамара была само нетерпение, мечтая о скорой встрече с братом. Добрались до посольской пристани. Выгрузились. На причале, широко улыбаясь, меня ждала радостная компания друзей под предводительством Фонтона.

Но все пошло не так.

Не успел я покинуть причал, нарисовались два турецких офицера с бриллиантовыми знаками под подбородком.

– Поручик русской службы Варваци является нежелательной персоной на территории Османской империи! – объявили они громогласно. – Во избежание дипломатического конфликта просим офицера проследовать на русский корабль и оставаться на нем все время пребывания в наших водах!

Да, недооценил я турок. Похоже, мои «художества» не остались незамеченными турецкой разведкой. Она явно поднимала голову, как и вся Османская империя благодаря реформам Танзимата. Внутренние процессы меняли Порту. Она уже была не такой несчастной и искавшей покровительства России, как шесть лет назад. Первый звоночек, возвещавший о том, что Турция возрождается. И недалек тот час, когда на Кавказе снова появятся ее эмиссары.

Об этом мне шепотом рассказал Фонтон, когда после его безуспешных попыток провести меня хотя бы на территорию посольства мы возвращались на шлюпке на «Браилов». На Тамару было больно смотреть. Встреча с братом отменялась. В одиночку, даже в сопровождении Бахадура, отправлять ее в Стамбул казалось безумством.

– Тамара Георгиевна, голубушка, что случилось⁈ – участливо встретил нас Быстров.

Жена всхлипнула и убежала в каюту. Лейтенант проводил ее удивленным взглядом. Обратился ко мне с лаконичным и конкретным вопросом:

– Чем флот может помочь?

– Не пускают меня турки на берег. А в Константинополе живет брат супруги. На свадьбе нашей не был. Мечтали устроить семейный праздник.

– Понимаю, понимаю, – Быстров покачал головой. – Сочувствую.

– Спасибо. Пойду, постараюсь как-то супругу успокоить.

– Да, да! Это сейчас самое необходимое! – лейтенант вдруг улыбнулся. – Вы главное скажите Тамаре Георгиевне, что утро вечера мудренее!

– Да, конечно.

Я пошёл в нашу каюту, несколько недоумевая, с чего это Тамару может успокоить народная мудрость⁈ И улыбка Быстрова меня смутила. Было в ней что-то с подковыркой.

Тому пришлось успокаивать долго. В том смысле, что речей много не потребовалось. Тамара предпочла утешение другого рода, более верное и действенное. Хотя я все равно все время пытался её убедить, что еще не все потеряно. Что мы – ого-го! И Фонтон, мол, сейчас с турками глотку дерёт. И весь корабль только нами и занят. В общем, врал красиво. Не знаю, верила Тамара или нет. Главное, что была удовлетворена.

Вечером на короткое время вышли к ужину. Все опять нам сочувствовали. Кроме Быстрова. Его почему-то за столом не было. На мой вопрос, куда он подевался, Метлин ответил, что выполняет срочное поручение. И тоже улыбнулся с какой-то подковыркой. Хитро так улыбнулся. Я про себя махнул рукой: мол, буду я еще тратить время на разгадку подобных улыбок.

Вернулись в каюту.

– Скажи мне, Коста, – спрашивала жёнушка, раздеваясь, – это только у меня такая причуда?

– Какая, душа моя? – я и не знал, к чему быть готовым.

– А такая, что мне на новом месте хочется заниматься любовью еще больше!

– И у тебя⁈ – я улыбнулся. – А я думал, что один такой извращенец в нашей семье. А вон что оказывается! У меня женушка совсем бесстыдница!

– Да! – Тома уже тянула меня за руку. – И у меня есть оправдание. Мне нужно успокоиться!

– Тут не поспоришь! – я уже лежал рядом.

– Мы как собаки или кошки, – рассмеялась Тамара.

– Почему?

– Метим территорию!

– Да, смешно! Ну, Лондон, держись!

…Разминка перед кэпитал оф грейт британ прошла более чем успешно. Настолько, что мы даже не заметили, как заснули. А вот побудка вышла для меня мучительной. Проснулся от какого-то беспрестанного шума, беготни. Топот ног, приказы офицеров почему-то громким шепотом.

«Твою ж… – вздохнул я. – Что они там разбегались с утра пораньше? Что за аврал?»

Думал уже повернуться на другой бок, попытаться все-таки еще чуть урвать сна, да тут стук в дверь раздался, затем голос Быстрова.

– Константин Спиридонович!

Я подошёл к двери.

– Да.

– Простите, что разбудил. Но Метлин очень просит вас и Тамару Георгиевну в лучших нарядах на палубу.

– Что случилось?

– Так утро же. Которое мудренее! – даже через дверь была слышна довольная усмешка лейтенанта. – Не откажете?

– Да, конечно! Через пятнадцать минут будем.

– Не торопитесь. Главное, чтобы было красиво! Лучшие наряды, прошу!

Быстров ушёл.

Я растолкал свою царицу. Все изложил. Забегали, не понимая, что происходит. Но все исполнили, как нас попросили. Тамара решила «выгулять» праздничное национальное платье, подготовленное для королевских приемов. Я – красный мундир горского полуэскадрона со всеми своими орденами. Поражать так поражать!

Вышли. Поднялись по трапу на палубу. Открыли дверь. Сделали шаг. И остолбенели, и чуть не оглохли. Поразили не мы, а нас!

Казалось, что вся многочисленная команда фрегата, все 360 человек, была сейчас здесь. Это она встретила нас громоподобным и непрекращающимся «Ура!», доносившемся со всех сторон. Со всех, потому что, матросы выстроились не только на видимом пространстве палубы, но и заняли все ванты и реи, украшенные разноцветными флагами. Моряки в «парадках» висели или стояли, держась одной рукой. Другой приветствовали.

Лишь стихло мощное «Ура!», оркестр на шканцах вдарил марш Махмуда II – из уважения к месту и таланту Доницетти-паши[2]. Все офицеры выстроились между баком и грот-мачтой по правому борту, организовав для нас с Тамарой торжественный коридор, ведущий к банкетному залу под открытым небом[3]. Палубу между фок– и грот-мачтами освободили, сбросив на воду баркасы. На их месте установили импровизированный стол. Для комфорта гостей перед их рассадкой, погасили огни на камбузе, чтобы не мешал дым из трубы, торчащей из тикового настила в торце стола.

Мы с Тамарой никак не могли прийти в себя. Шли по инерции, отвечая на приветственные крики и улыбки команды. По мере нашего прохождения сквозь почетный коридор каждый офицер снимал свою парадную треуголку. Тут Тамара вскрикнула, глядя вперед. Я посмотрел туда же. Все стало понятно. Там стоял Георгий. Уже со слезами на глазах. Тамара хотела, было, броситься к нему, но Георгий остановил её жестом. Было понятно, что он просил Тамару не нарушать торжественной церемонии, уважить команду, которая организовала для нас такой праздник.

Подошли к импровизированному столу. Метлин вышел вперед.

– Константин Спиридонович, Тамара Георгиевна, для меня и для всей нашей команды большая честь – ваше присутствие на фрегате. И мы не могли позволить себе, чтобы хоть что-то омрачило ваше пребывание на «Браилове». Поэтому примите этот наш скромный дар, – тут Метлин улыбнулся, закончил с официальной частью, махнул рукой. – Да чего уж там: давайте отметим вашу свадьбу! Горько!

Сотни голосов поддержали предложение командира. Мы с Тамарой не подкачали. Наконец, оторвались друг от друга. И тут же оказались зажатыми в кольце поздравляющих нас офицеров и друзей. Но прежде все пропустили вперёд Георгия. Все притихли, только со всех сторон раздавался кашель. Суровые мужчины так сдерживали себя, наблюдая за встречей приникших друг к другу брата и сестры. Тамара и Георгий что-то шептали друг другу. Слезы градом у обоих. Потом Георгий подошёл ко мне. Крепко обнял, расцеловал.

– Спасибо, Коста! За все спасибо! Ты – лучший зять!

– И тебе спасибо, Георгий! Прежде всего за то, что Тамара счастлива сейчас!

В своем времени я побывал на многих свадьбах. Излишне говорить о размахе кавказских застолий. Когда порой гуляет до полутысячи человек. Несколько дней. Ломящимися столами, реками вина, беспрерывными тостами, танцами, безудержным весельем меня не удивить. Но ни одна свадьба моего прошлого никак не могла сравниться с этой, которую нам с Тамарой устроила команда «Браилова» и Феликс Петрович. Команда накрыла столы, Фонтон привел всех дорогих мне людей. Все были здесь: Георгий и его трое неразлучных друзей: Давид, Гоча и Гия. Цикалиоти, отец Варфоломей, Тигран, Ануш, Вартан. И, конечно, Фалилей, который должен был остаться на корабле, чтобы плыть вместе с нами.

Начав торжество с раннего утра, мы даже не заметили, как пролетел весь день. В бесконечных разговорах, смехе. Шум и музыка не утихали ни на секунду. Еда не заканчивалась. Все благодаря Быстрову. Весь день к фрегату подходили шлюпка за шлюпкой, доверху загруженные свежей провизией. Лейтенант успевал выпить с нами, перекинуться парой слов и уже опять убегал, чтобы отдать указания относительно еды и питья.

Любой, кто наблюдал бы со стороны, мог решить, что нам с Тамарой пришлось несладко. У нас не было ни секунды отдыха. Мы говорили все время, отвечая на пожелания в наш адрес, которые мы выслушивали стоя. Мы целовались под «Горько», кажется, сотню раз, со смехом наблюдая за реакцией грузинской четверки, не понимавшей такого обычая, но смирившейся. А под конец уже Георгий и его друзья больше всех требовали от нас повторения на «бис». Мы беспрестанно обнимались с утиравшими слезы счастья друзьями. Но нам не было несладко или тяжело. И я, и Тамара понимали, что это самая лучшая свадьба на свете. Что если бы нужно было сидеть несколько дней, мы бы выдержали с легкостью. Потому что это очень легко и радостно – принимать поздравления близких людей, их восторженные слова, их любовь.

Стемнело. Когда мы думали, что пришло время расходиться, Метлин призвал нас всех встать, повернуться в сторону берега. Потом кивнул вездесущему Быстрову. Лейтенант, понимая, что настал момент апофеоза его организаторского гения, счастливо улыбнулся, не удержался, заорал:

– Коста, Тамара! Счастья и долгие лета! Это – для вас!

Потом махнул рукой. Тихие воды Босфора озарились яркими вспышками. Корабль произвел троекратный салют в нашу честь. И тут же, дождавшись столь мощного сигнала, откликнулся берег. На территории летней резиденции русского посольства прогремел гром фейерверка. Над темными холмами Бююкдере в ночном небе, затмевая звезды, вспыхнули вензеля «К» и «Т».

[1] В реальной истории проект крейсерской службы балаклавцев не состоялся, хотя и был подготовлен канцелярией М. С. Воронцова. Две роты греков были отправлены на Кавказ служить в крепостях в 1840-х гг. Когда началась Крымская война, их попытались переправить обратно в Крым, но суда были перехвачены союзниками в Керченском проливе.

[2] Доницетти Джузеппе, старший брат великого Гаэтано, 20 лет провел в Турции и руководил музыкальным ведомством в армии Османской империи.

[3] Согласно морской традиции правая сторона считается главной и почетной.