Текст книги "Беззаветные охотники (СИ)"

Автор книги: Greko

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Глава 19

Вася. Ахульго, 16 июля 1839 года.

В девять утра заговорили все тридцать пушек и мортирок Чеченского отряда, собранных и доставленных с великим трудом. Оба аула – и старый, и новый – скрылись в пыли от разрывов. Войска начали выдвигаться на свои позиции. Три офицера Генерального штаба, прикреплённые к штурмовым колоннам, лишь крутили удивленно головами.

– Едва успел наскоро составить диспозицию и разослать ее войскам. На батареях не запасено достаточно снарядов. Я до жары по раннему утреннему холодку обошел укрепления, чтобы ознакомиться с произведенными изменениями. Возвращаюсь в лагерь – мне сообщают: днем штурм. К чему эта спешка? – возмущался поручик Милютин.

– Это все хитрый грек Пулло! Он морочит голову генералу. Тот, не вникая особо в детали, перепоручает всю работу своему штабу, то есть нам. Но мы не боги и видим, что царит разброд и шатания. Кто в лес, кто по дрова! Я вам больше скажу, – доверительно зашептал штабс-капитан Мориц Шульц, недавний выпускник Академии Генерального штаба, родом из ревельских немцев. – Пообщался я с теми, кто помнит походы Вельяминова. Никогда генерал не назначал штурма в самую жару. Ему говорят: «Пора!» А он в ответ: «Нет, пускай солдаты воды пока попьют». Сидел и ждал подходящего момента. И побеждал!

– Время, господа! Пора расходиться по своим колоннам!

– Не поминайте лихом! Я с графцами иду в главной, – махнул рукой с какой-то отчаянно-обреченной храбростью 33-хлетний Шульц.

Штаб-офицер захромал в сторону места сосредоточения графцев. Он получил еще в июне открытую рану ноги. Потом свалился с кручи во время очередного боя. Нога до конца не зажила.

– Наш воинственный истый немецкий бурш отправился на поиски новых опасных подвигов! – с любовью молвил Милютин в спину удалявшегося товарища по Академии.

Все три батальона Ширванского полка собирались в складке перед гребнем, отделявшим их от Нового Ахульго. Их прямо с работ отправили на позиции. Пока добрались, пока нашли, куда выдвигаться, опоздали на несколько часов. Местность была неизвестна. Сопровождающих не выделили. Офицеры нервничали.

Солдаты разобрали сколоченные саперами лестницы. Напряжённо молчали. Чистое исподнее все более пропитывалось потом: солнце жарило все сильнее и сильнее. Но никто не роптал. Лишь крестились и прислушивались к разрывам гранат в ауле, молясь, чтобы артогнем разрушили первые каменные сакли-блиндажи. За ширванцами разместились саперы. Они держали в руках фашины и небольшие туры, которыми надеялись прикрыть солдат от обстрела, если атака захлебнется.

Барон Врангель, высокий красивый статный мужчина с белокурыми усами, ходил между своих людей, поглядывая на часы. Он сменил свой щеголеватый полковничий мундир на солдатский, как и все офицеры. Поприветствовал прибежавшего Шульца.

– Мориц Христианович! Я отправил адъютанта к генералу с просьбой отменить атаку. Выбились из графика совершенно. И не понятно, что нас ждет за первыми саклями. Вы в курсе?

Обычно полковник отличался изысканностью обхождения. Но напряженная минута в ожидании начала атаки и полная неизвестность диспозиции сподвигли его на солдатскую прямоту.

Шульц не обиделся. Ответил соотечественнику честно:

– Не имею малейшего понятия!

Врангель, лифляндский барон, выругался по-немецки, не желая излишне волновать солдат.

Орудия стихли.

– Белый флаг! Сигнал к штурму! – фальцетом закричал прапорщик, назначенный дежурным по полку.

– Баррррабанщики! – решительно откликнулся полковник. – Стучать «Атаку»!

Под грохот туго натянутых телячьих кож роты качнулись вперед. Подсаживая друг друга, солдаты взобрались на гребень. В ту же секунду ближайшие сакли, а также многочисленные норы в отвесных утесах Ахульго, скрытые ложементы и завалы окутались пороховым дымом. Бомбардировка не помогла. Не разрушила бастионы, не поколебала решимости защитников. Они дождались атаки, к которой были готовы. Первую шеренгу ширванцев, как корова языком, слизнули слаженные залпы горцев практически в упор, с дистанции 50 метров. Люди катились вниз и падали в ров, который пересекал узкий перешеек. За ними, установив лестницы, устремились новые шеренги. Полторы тысячи человек начали «мясной штурм».

Внизу, вдоль русла Ашильтинки, быстрым маршем двинулась колонна поддержки под командованием майора Тарасевича. Милютин бежал вместе с ней. Достигли входа в ущелье. Вошли в темную теснину. Сверху обрушился камнепад. Отряд, состоящий в основном из апшеронцев, замер, не зная, что делать. Ущелье перегораживали завалы из камней. Из-за этих неизвестных прежде укреплений велся плотный огонь. Никаких тайных троп наверх. Лишь свинцовый дождь и трупы, падавшие в ущелье с перешейка, где кипела яростная схватка. Река моментально покраснела от крови. Солдаты отпрянули к скалам в поисках убежища. Никакая сила на свете не могла сдвинуть с места растерявшихся апшеронцев. Отдельные смельчаки пытались. Выскакивали на открытое пространство и тут же падали, сраженные пулями. Мюриды хорошо подготовились. И все, как на подбор, были отменными стрелками!

У прохода в Новое Ахульго творился ад. Узкая площадка перед двумя саклями и ров были забиты ранеными и убитыми. Карабкаясь через эту наполовину живую, наполовину мертвую гору, со штыками наперевес лезли и лезли свежие роты. С немыслимыми потерями, не имея возможности выстрелить во врага, захватили первые сакли и двинулись дальше.

И тут случилось страшное! Передовые шеренги наткнулись на новый ров, о котором никто не знал. Внутри него скрывались два капонира, из которых ров простреливался в обе стороны. Горцы могли без угрозы для своей жизни уничтожать всех, кто решился спуститься вниз. Три батальона сгрудились в плотную массу, забив каменистую тропу[1]. Многие срывались с кручи и насмерть разбивались о скалы. Саперы не могли протиснуться вперед, чтобы прикрыть солдат от обстрела турами и помочь преодолеть препятствие, забросав его фашинами. Офицеры, зажатые солдатами, бессмысленно надрывали глотки. И гибли вместе со всеми под продольным и перекрёстным огнем тысячи ружей горцев. Промахнуться им было трудно. Адский тир создали русские, выбрав себе роль мишеней. Пал, покатившись под откос, полковник Врангель с простреленной навылет грудью. Шульцу, который во всей этой вакханалии единственный сохранял спокойствие и хладнокровно зарисовывал вражеские окопы, пуля раздробила челюсть и пробила нёбо. Скоро командовать стало некому. Солдаты так и стояли недвижимо, теряя товарищей и не имея возможности отнести в тыл раненых.

Граббе! Этот бездарный Граббе! Никогда в русской армии не было подобного, чтобы командующий отряда бестолково смотрел, как убивают его людей. Вельяминов всегда держал руку на пульсе сражения и в трудную минуту решительно вмешивался в действия командиров. Его распорядительность спасала сотни жизней, и все в Кавказском корпусе знали: «красный генерал» любит и ценит русского солдата. А Граббе? Ни одного внятного распоряжения. Ни одного самого тупого приказа. Тишина! Лишь когда спустилась темнота, разгромленные штурмовые колонны начали отходить по собственной инициативе. Бросая убитых и раненых.

Колонну апшеронцев у входа в ущелье постигла та же участь. Стояли до темна, не шевелясь и прижимаясь к скалам. Никакие приказы, никакие увещевания офицеров не могли их сдвинуть с места. Вдруг раздался чей-то крик:

– Берегись! Горцы бросились в шашки!

Инстинкт самосохранения отключился. Об убежище было напрочь забыто. Панический ужас вдруг обуял солдат. Все бросились стремглав прямо по речному руслу обратно в лагерь, провожаемые залпами горцев. По прохладной горной воде, потеплевшей от крови. Топтали упавших и раненых. Офицеры не могли их остановить. Один схватил барабан и застучал «атаку». Милютин пытался шашкой преградить путь бежавшим. Тщетно! Все думали лишь об одном: спасайся кто может! Спасались так, что во время отступления понесли самые большие потери.

…Унтер-офицер Девяткин весь день пролежал на гребне, за которым стояли в резерве куринцы. Их так и не двинули в бой. Возбужденный, задыхающийся от ярости Вася мог в деталях наблюдать за бойней, бессильно сжимая кулаки. Никогда прежде он не видел подобного. Река крови в ущелье, ручьи крови, стекавшие с утесов… Бессмысленная гибель людей, похожая на расстрел. Паралич командования. Радостные крики побеждавших горцев. Поток раненых в лагерь. Тех, кого вынесли, а не бросили на растерзание мюридам. Страшная участь ждала оставшихся.

Что за дьявольское представление устроил Граббе под стенами Ахульго⁈ Почему он бездействует? Почему не отводит людей?

Милов горел как в лихорадке. Страшное нервное напряжение неожиданно открыло ему еще одно воспоминание. Нет, он не вспомнил, как его выбросило в это время из будущего. Просто вспомнилось продолжение разговора с Искандером. Буквально пара отрывков.

… – Чьей крови? – задал он спьяну вопрос по инерции, услышав «Если бы ты знал, Вася, сколько крови здесь было пролито!»

– Моих предков и твоих, Вася. Мы же были врагами.

– В голове не укладывается! – спросил он тогда, приходя в себя. – Как так? Мы сейчас с тобой…

– Да! Не укладывается! Не щадя, убивали друг друга. Дед мне рассказывал. А ему – его дед. И оба, знаешь, ненавидели русских. Никак не могли позабыть. И я их понимаю. Не одобрял никогда эту ненависть, но понимал. Нас завоевывали, подчиняли. Мы защищались. Но и сами много зла творили. И вы, и мы считали себя правыми. Поэтому и убивали.

– А договориться никак нельзя было?

– Наверное, можно, – пожал плечами Искандер. – Не знаю. Или людей таких умных не нашлось, чтобы перестать убивать и начать говорить. Либо время такое было, когда больше любили убивать, чем говорить. Не знаю.

– Если бы мы с тобой там оказались, мы бы смогли, Искандер! – сказал тогда Вася, войдя в раж.

– Нет, мой друг! Думаю, мы бы постарались убить друг друга! – грустно усмехнулся Искандер.

– Я бы никогда…!

– Вася! – прервал его Искандер. – Мы бы там не были друзьями! Мы бы были врагами! Пойми!

Вася замолчал. Почти протрезвел окончательно, испытав настоящий ужас от справедливых слов друга. Представил невозможную картину, как он убивает Искандера. Потом еще одну картину, как уже Искандер убивает его.

– Не дай Бог! – прошептал Вася.

– Да, ты прав. Ладно, давай спать! Спокойной ночи, друг!

– Спокойной ночи!

Искандер зашел в свой номер. Дальше Вася ничего вспомнить не мог.

«Наверное, я не удержался. Выбежал на улицу, чтобы походить по этой земле, пропитанной кровью. Может, споткнулся и кубарем вниз, через ворота в прошлое. А, может, Господь, услышав меня, послал сюда, чтобы я попытался все это остановить. Или, зная, что остановить никак не смогу, просто убедился, какое зло здесь творилось!»

Коста. Лондон, 29 мая 1839 года.

Прощальная аудиенция у королевы Виктории прошла ночью, в двадцать минут третьего, после очередного королевского бала, на котором не было ни прежнего веселья, ни танца Ее Величества с Его Высочеством. Несчастные влюбленные тщательно следовали этикету, и только. Я ждал в комнате сопровождающих лиц, держа на руках щенка. Пару раз он меня описал.

В начале третьего ночи бал завершился. Королева тепло попрощалась с членами русской делегации. Гости разошлись. Лакей проводил нас в приемную у королевских покоев. Нас ожидал лорд Палмерстон, создатель империи, в которой никогда не заходит солнце. Его густо заросшее бакенбардами лицо с вечной брезгливой гримасой придавало ему облик недовольной подачкой обезьяны. Очень опасного примата! Способного сожрать весь мир, не подавившись.

Он сухо кивнул нам и пригласил Александра в синюю гостиную в покоях королевы. Я передал Цесаревичу щенка.

Очень быстро английский министр иностранных дел вернулся один. Потекли минуты ожидания. Палмерстон разглядывал меня, не отводя тяжелого взгляда. Как бабочку под стеклом. Занятную, но бесполезную. Его раздражал мой пострадавший мундир? Или его поставили в известность, что я тот человек, который три года назад отправил ему предостерегающее письмо? Толку из этого вышло немного. Хотя кто его знает? В кризисе шхуны «Виксен» он не поддержал урквартистов.

Все молчали. Громко тикали большие напольные часы. Наконец, Цесаревич вышел. Он с трудом сохранял самообладание. Руки его дрожали.

В экипаже он дал волю слезам. Припав к груди Юрьевича, Александр шептал:

– Это был самый счастливый и самый грустный момент моей жизни. Я никогда не забуду Викторию. Я сказал ей, что мне не хватает слов, чтобы выразить свои чувства. На прощание я прижался к ее щеке и поцеловал ее с тем сердечным чувством, которое испытывал.

Бедный юноша окончательно разрыдался.

«Хотел бы я посмотреть на эту сцену, как изогнулось Его Высочество, чтобы с высоты своего роста прижаться к щечке Ее Величества, крохотуле Виктории! Но его жаль, очень жаль! Все, как в песне. Все могут короли, но жениться по любви – увы и ах…»

– Завтра мы уезжаем. Будем собирать вещи и успокаивать Цесаревича. Так что сегодня вы нам не понадобитесь. Выездов в город не предвидится, – поставил меня утром в известность Юрьевич. – Кстати, вас ждет наш посол. Он настоятельно потребовал, чтобы вы явились в посольство до нашего отъезда.

Делать нечего, пришлось подчиниться. Отправился в полдень на встречу с Поццо ди Борго. Ничего хорошего от старичка я не ожидал. Но и ругать меня, вроде, не за что…

Как я ошибался! Граф, не удостоив меня приветствием, надменно отчеканил:

– Исполняя личное поручение Его Величества Императора Николая, передаю глубочайшее государево недовольство вашим поведением в Лондоне! Вам было поручено охранять персону наследника, а не заниматься закулисным сводничеством, вредящим интересам Империи Российской. Вот слова, которые велено мне передать: «Вновь ты преступил границы дозволенного. Повелеваю: по отбытию Престолонаследника из английской столицы поручику Варваци надлежит немедленно покинуть Лондон и отправиться без промедлений и задержек на Кавказ, дабы присоединиться к действующей армии, к Чеченскому отряду. Все необходимые распоряжения будут сделаны военным министром Чернышевым, о чем он уведомлен».

Я растерянно хлопал глазами. Какая сука на меня накапала Николаю⁈ Наверняка, Юрьевич, больше некому. Он строчил письма с докладами царю ежедневно. Перепугался за вверенного его попечению Александра и за свою шкуру, которую мог легко спустить император.

– Вам все понятно? – уточнил Карл Осипович.

Я кивнул.

– Не задерживаю! – отмахнулся от меня посол, но вдруг сменил гнев на милость. – Какие-то просьбы, пожелания?

Меня, возбужденного до крайности и в некотором смысле обозлённого, вдруг пронзила внезапная идея.

– Можно ли до моего отъезда сделать быстро документы на въезд в Россию для итальянского врача? Моя супруга не здорова. Нуждается в постоянном наблюдении.

– Ребеночка ждет? – участливо осведомился граф. – Дети – украшение старости. Завидую вам. Меня вот бог не сподобил ни супружницей, ни детками. Что с вами делать? Пускай приходит тотчас. Все устроим в лучшем виде. И сами не отчаивайтесь.

– Меня Кавказом не напугать, Ваше Сиятельство!

– Вижу-вижу по орденам, что не в гарнизонах огороды копал. Ступай, поручик, собирайся в путь.

Мой план, неожиданно родившийся в голове, нельзя было назвать иначе как сумасшедшим. Под видом итальянского доктора я планировал ввезти в Грузию мистера Спенсера, эсквайра. Только он мог открыть мне дорогу к Беллу. Свою личную сверхзадачу я не мог не выполнить. А времени на поиски не осталось. Кроме того, я понимал, что настырный Эдмонд в любом случае отправится в Чечню. А тут такая оказия! Меня самого туда отправляют. Со мной он будет в большей безопасности. Но и потворствовать английскому шпиону я не собирался. К Шамилю пусть ищет дорогу сам. И без спроса начальства я не решился бы действовать. Все решится в Стамбуле. Доберемся туда, и пусть Фонтон возьмет на себя ответственность за мое самоуправство. Он мне должен как-никак!

Выйдя из посольства, я нанял кэб и отправился прямиком к дому Эдмонда. На прятки и шпионские игры не было ни времени, ни нужды. На возможные неприятные последствия для Спенсера мне было наплевать. Если завтра он отправится со мной в Портсмут, все мосты будут сожжены. Начнется новый акт драмы что для меня, что для моего кунака-англичанина.

– Я знал, что ты вернешься! – добродушно приветствовал меня Эдмонд. – Проходи. Я угощу тебя чаем.

– Времени мало! Слушай мое предложение. Ты возвращаешься к своей роли врача из Генуи – докторский чемоданчик и все такое. Сегодня получаешь паспорта в русском посольстве, я договорился. Далее, встречаемся завтра в Портсмуте, грузимся на борт русского фрегата «Браилов» и отправляемся на Кавказ. В Константинополе будет остановка. Там я встречусь с русским резидентом. Посвящаю его в детали. Получаю добро – ты плывешь со мной в Поти. Если нет, ты сходишь на берег. Затем я следую в действующую армию в Чечню или Дагестан. Куда точно, узнаю в Тифлисе. Ты можешь там остаться или проследовать со мной дальше. Но к Шамилю я не поеду. Останусь в отряде. Ты же можешь действовать на свой страх и риск.

– Я согласен! – быстро ответил Эдмонд. Так быстро, будто боялся, что я передумаю. – Могу я поинтересоваться, что заставило тебя передумать?

– Как бы поточнее выразиться… Крушение неких планов на потепление отношений между Россией и Англией. И изменение личных обстоятельств, связанных с этим фиаско.

– Тебя отправляют обратно на Кавказ… Наказание? – задумался Эдмонд. – Ты крутился вокруг Царевича… Уж не хочешь ли ты сказать, что всерьез рассчитывал на роман Александра и Виктории⁈

Я хмуро кивнул:

– Ты, как обычно, проницателен.

Неожиданно Спенсер громко расхохотался. Я озадаченно ждал, пока он успокоится.

– Нет, чай тут не пойдет. У меня завалялась бутылочка виски. Накапаю-ка я тебе пару капель.

– Не время пить…

– Не спорь. Тебе точно понадобится, – он налил виски на дно бокала. – Итак! Ты узнал про кризис в спальне, на который я тебе намекнул в прошлый раз?

– Да! Но мало что понял. Какая-то нелепая возня из-за подружек королевы.

– Нелепая? Нет, кунак, ты меня разочаровываешь. Все крайне серьезно. Тебя должна была насторожить попытка отставки лорда Мельбурна. Впрочем, ты не разбираешься в нашей политической кухне, так что тебе простительно. Тогда позволь объяснить. Лорд Мельбурн подал в отставку 7 мая из-за того, что предложенный им законопроект был утвержден в Палате Общин с перевесом всего в пять голосов. Королева пригласила занять пост премьер-министра Роберта Пиля, лидера тори. 10 мая состоялась аудиенция. Пиль выдвинул условие: в состав статс-дам и фрейлин войдут жены вождей его партии. Королева категорически отказала. Пиль не решился настаивать и снял свою кандидатуру. Ненаглядный королевский друг, лорд Мельбурн, сохранил свой пост.

– 10 мая вечером был бал во Дворце. Королева просидела молча весь вечер, усадив рядом Александра, – припомнил я подробности и догадался. – Она обдумывала следующие шаги!

– Бинго!

– Ты намекаешь, что она решила изобразить вспыхнувшую страсть к русскому Престолонаследнику, чтобы шантажировать лорда Мельбурна⁈

– Уверен, она не единожды сообщила и ему, и его супруге, как ей понравился юный принц.

– И напугала его до смерти. Или тех, кого требовалось. Я прав?

– Quod erat demonstrandum![2]

– Получается, – задумчиво произнес я, – сцена в опере, приглашение в Виндзор и дальнейшее сближение были просто игрой?

– Ни секунды не сомневаюсь! Эта маленькая интриганка разыграла все как по нотам. Свобода в выборе своего окружения в обмен на отказ от мысли о возможном браке с русским.

– Оно того стоило?

– Конечно! Она показала зубки. Заставила считаться со своим мнением. Уверен, что вскоре она заполучит в свои маленькие ручки все нити правления и заставит считаться с собой всех министров. Даже такого зубра, как лорд Палмерстон.

– Бедный Александр! Он поддался ее чарам, не подозревая о коварстве.

– Женщины! Они слабы и ловко используют оружие, которым их одарила природа!

– Думаю, лорд Мельбурн понимал все с самого начала. Он подмигнул мне на обеде в Лондонской таверне! Он участвовал в заговоре, чтобы подавить сопротивление членов кабинета! Но как же я был слеп!

– Не играй на чужом поле и по правилам, не тобой установленным – и не будешь разочарован!

– Мне точно нужно выпить! – я махнул виски одним глотком, не чувствуя его вкуса.

– Не расстраивайся, мой друг. Мне есть чем усладить горечь твоего разочарования.

– Адрес Белла?

– Записывай!

– Забыл предупредить о еще одном условии нашей совместной поездки: больше никаких записок путешественника!

– Согласен, мой друг! Я же еду собирать материал о чеченской поэзии о шейхе Мансуре. Ты забыл?

– Как же, забудешь такое! Придумал бы что-нибудь пооригинальнее.

– Не бурчи! Еще увидишь: мои литературные изыскания принесут мне славу!

[1] Положение осложняла груда раненых и убитых за спиной и то, что свежие роты раньше времени бросились вперед, создав настоящую пробку на узкой тропе. Очевидная потеря управляемости войсками.

[2] (лат.) – что и требовалось доказать.